Исповедь

Стук капель дождя в окно всё не прекращался. Он с трудом мог заполнить тяжёлое молчание, которое царило в зале. Все думали, никто не говорил ни слова. – Я думаю, – не выдержал первым Джорно, массируя уголки глаз большим и указательным пальцем. – Никто не станет спорить, если я скажу, что лучше нам всё это прочитать за один день, нежели растягивать это на недели, ведь так? – Думаешь, мы выдержим? – чуть осевшим голосом спросил Наранча. – Если так смотреть, ещё четыре его... исповеди. – И тем не менее, хуже уже не будет. – отозвался Абаккио. – Поверить не могу, – со вздохом прошептал Бруно. – что мы решаем такой странный вопрос. Лучше всё выслушать сейчас, а потом думать, что делать с этим дальше. – Ладно, только давай быстрее, Джорно, – Миста выдохнул. – Просто давай быстрее закончим с этим. Джорно прикрыл глаза, тихо вздохнул. С минуту он сидел молча, будто собираясь с мыслями, а потом, немного тряхнув головой, опустил взгляд в тетрадь. Он начал читать опять: «Наранча... ты стал моим первым настоящим другом. Помнишь ли ты день нашего знакомства? Ты ведь до сих пор задаёшься вопросом, почему в тот день я подобрал именно тебя и привёл к Буччеллати. Я знаю, что тебе это интересно, и я думаю, пора бы тебе рассказать. Помню, в тот день я опаздывал. Я так не хотел подвести Бруно, так спешил, и всё-таки, почему-то мой взгляд зацепился за тебя. Я затормозил, посмотрел на тебя. Знаешь, я вглядывался в твои глаза, и вдруг увидел в них что-то... очень знакомое. То есть, таких мальчишек как ты я видел десяткам в день, но почему-то в твоих глазах я видел что-то очень себе родное. Я видел схожую со своей боль от несправедливости этого мира. Я правда не знал, что с тобой случилось, но, как бы то сентиментально ни звучало, я чувствовал сердцем, что твоя история похожа на мою. Я не люблю полагаться на интуицию, но в тот день я сделал исключение. Привёл тебя в этот ресторан, и после ещё долгое время не видел. Я всё никак не решался заглянуть к тебе в больницу, хотя бы узнать, как твоё имя. А потом ты пришёл сам.» Наранчей овладевали двоякие чувства. Обида и желание извиниться одновременно обволакивали тело, заставляли кусать губы и сжимать ткань брюк на коленях. Хотелось обозвать Фуго эгоистом, а потом понять, что ты сам куда больше им являешься. Но надо было слушать: «А я ушёл теперь. Ты ведь был разочарован, так?» Господи, да. Наранча с трудом это признавал, но он был невероятно разочарован, когда Фуго остался там, позади. Ему казалось, что он видит, как он что-то делает, вроде бы обнимает себя за плечи, а теперь, с этими записями, он понял, что тот просто пытался заглушить боль. И от этого было только более тошно: «Но я уверен в том, что ты ожидал этого от меня. Я знаю, что ты и остальные думали обо мне. «Однажды он нас всех кинет. По другому быть и не может». Я ведь слышал это. И знаете, я тогда не обиделся. Потому что я знал, вы абсолютно правы. Такая уж у меня натура, только... я уверен, для многих из вас я предатель, но прошу вас вот о чём задуматься: о каком предательстве может идти речь, если мне дали выбор, и я просто выбрал то, что считал нужным? Разве я сдавал вас боссу? Нет. Я сразу выкинул этот чёртов значок, ушёл туда, где не был уже очень давно. Я хотел это никогда не вспоминать.» Как же Наранче хотелось заткнуть уши, ему казалось, что это всё читает не Джорно, а говорит Фуго, что вот он, рядом, не умер, а лишь оправдывается перед старыми друзьями. Словно заколдованный, Наранча верил в это, закрыв глаза, но когда приоткрыл – жестокая реальность затмила светлые грёзы. Фуго мёртв. Теперь оставалось продолжать слушать. Джорно ненадолго остановился, тоже закрыл глаза. Он бы не хотел возвращаться к этим строчкам, хотя почему-то был уверен в том, что будет перечитывать их снова и снова, словно бы напоминание о том, как много зависит от его решений. И всё-таки, стоило бы продолжать: «Знаешь, Наранча, я просто хочу сказать спасибо за то, что ты терпел меня. Помнишь, ты однажды сказал мне: «нельзя смотреть на людей свысока, Фуго»? Тогда ещё пришёл Джорно, и вспоминая эти слова я вспоминаю одну свою мысль, которая мучает меня уже довольно давно. Она звучит как: «Я приношу только боль. Я не достоин жизни». Похоже, у меня даже заниженная самооценка. Не наблюдал за собой такого раньше. Я сам виноват в том, что всё это пишу, сам виноват в своих мыслях. Не уходи я от вас, найди я в ваших действиях хоть каплю смысла – я бы не погряз в трясине своих мыслей и чувств. Но, похоже, так распорядилась судьба. Прости за все эти синяки, царапины и даже глубокие раны. Прости, что я так и не смог тебя ничему научить. Надеюсь, ты найдёшь лучшего друга и учителя, нежели я. Спасибо за всё.» На том запись и кончалась. Снова три звёздочки, и уже другое имя. Наранча вздохнул. Обращение к нему закончилось. Он знал Фуго не так долго – год или два, наверное, но даже при таком относительно небольшом сроке с ним, почему-то, было тяжело расстаться. Одновременно хотелось бы услышать ещё, поверить в то, что он рядом, а с другой стороны хотелось отпустить, принять произошедшее, лишь исполнить последнюю волю. Так много разных ощущений от всего одного письма. Сколько же ещё ждало несказанных слов? Наверное, достаточно. Снова тишина. Снова дождь. Им снова нужно было немного помолчать, чтобы просто принять сказанное. Чтобы просто принять...