Исповедь

Снова стояло молчание. Лишь один раз оно прервалось всхлипом, только никто не повернулся в ту сторону. Наранча уже не мог сдержать себя, но старался, как мог. Вдохи и выдохи прорезали тяжёлое полотно молчания, которое покрыло собой всю комнату. Изредка прорывался голос Наранчи в сдержанных стонах, но вскоре и это перестало слышаться. Джорно уже не хотел ничего говорить. Он просто хотел закончить. Без лишних слов он начал читать: «Наверное ты, Абаккио, думал, что мне про тебя сказать нечего. Ведь и правда, как часто мы общались? Не очень. Чаще я вёл диалог с Наранчей или с Мистой, а потом сидел молча. Я был тихим для тебя, пока не злился, ведь так? Ты знал меня плохо, ты опасался меня. Я ведь знаю это.» Абаккио сидел молча, лицо его было абсолютно пустым. В глазах не было ни единой эмоции, может, даже там ему удавалось это подавить. Или же, ему и правда было всё равно? «Ты был одним из тех, кто говорил, что я рано или поздно всех кину. Ставлю на то, что это ты начал это. Я не виню тебя. Хотя, может, ставка не сыграла, заведение в выигрыше? Я уже никогда не узнаю. Даже несмотря на то, как мало мы общались, ты сказал мне много важных вещей. Я помню одну из них. Может, ты уже догадался? Ты сказал мне это незадолго до того, как я ушёл. Это тебе принадлежат слова: «Ты слишком много думаешь, Фуго. Это твоя слабость. Ты вечно суёшь свой нос не в своё дело и пытаешься решать проблемы, помощи с которыми у тебя не просили. Ты начинаешь обдумывать вещи, которые лучше молча принимать». Я помню эти слова. Помнишь ли их ты?» Абаккио хмыкнул, со злобой или грустью – понять было трудно. Может, он тоже испытывал двоякие чувства, не зная, как реагировать? Скорее всего. «Даже если нет, то вот, я тебе напомнил. Ты бросил эти слова почти невзначай, ты перебил меня тогда. Ты просто сказал, что думаешь, ты ведь уже даже о них забыл, я почти уверен. Но знал бы ты, как долго я это обдумывал ночами. Иронично, не правда ли? Я осознал твою правоту именно в эту ночь, когда я увидел этот сон. Я думал слишком много над своими решениями и поглядите-ка, меня уже, наверное, нет. Хотя, знаете, может, я всё же ещё есть? Может, я передумал, может, просто решил жить тихо и никого не трогать? Кто меня знает. Я часто меняю решения. Я правда мало что могу про тебя сказать. Я не хочу вспоминать всё, что ты мне говорил, все те слова, которые ты говорил иногда даже сгоряча. Потому что я думал слишком много. Задумаюсь опять, и, может даже не допишу это послание вам. И всё-таки, смотря на то, как вы все опасались меня, я часто думал о том, что Парпл Хейз – это ведь я. Я опасен, а он даже не виноват, что уродился таким. Я уверен на сто процентов, что мой станд может ранить меня, и знаете почему? Потому что я постоянно раню себя. Не физически, хотя так часто хотелось изрезать себе руки до мяса. Я раню себя мыслями, которые так и лезут в голову. Я причиняю боль не только себе, но и другим. Я опасен для общества, далеко не мой станд. Ты знал меня плохо, может, поэтому ты легко переживёшь такую незначительную потерю. В конце-концов, кто виноват, что я устал? Да никто. Ты, Абаккио, просто указал на правду, которую я бы обнаружил рано или поздно. Может, я даже должен сказать тебе за это спасибо? Я оканчиваю этот путь боли, он тернистый и шипастый, он полон пил и лезвий, которые со звоном проходились по поверхности моей и без того искалеченной души, и как жаль, что я проходил его зря. Осталась лишь одна запись. Она посвящена тебе, Джорно. Пожалуйста, её тоже прочитай перед всеми, несмотря на то, что она обращена к тебе.» Вдох. Выдох. Абаккио не чувствовал ничего. Хотя, может, он просто мог скрыть то, что думал и чувствовал, ведь когда-то не смог перед ним. После этого письма у многих появился маленький лучик надежды. «...может, я всё ещё есть?» – эти слова придавали немного сил, веры в то, что можно исправить непоправимое.