Жизнь после смерти

— Не знаю, что еще сказать, — закончил Джон, — я… не понимаю, зачем Бран это сделал. Почему он хочет… или они хотят убить тебя. Но одно я могу сказать точно: я не позволю им навредить тебе. Обещаю, — уверенным тоном говорил Джон, пристально глядя в глаза Дейенерис, на лице которой читалось замешательство и усмешка. — История циклична, не так ли? Мы пришли к тому, с чего начали, — саркастически заметила Дени, — нетрудно догадаться, чем это закончится. Опять, — она сняла с себя одеяло и попыталась встать, и Джон, видя, насколько она слаба, взял ее за руку, пытаясь помочь, — Мне не нужна твоя помощь. Ты можешь остаться здесь из-за дочери, но я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне снова, — она вырвала руку и подошла к Миссандее. Дени передвигалась медленно, и Джон следил за каждым ее шагом, боялся, что она может упасть. Беспокойство за нее овладевало его сознанием. Но и ее слова не оставили Джона равнодушным. — Что ты имеешь в виду? — Спросил ее Джон. Ее слова были ему непонятны, и он снова пытался разгадать эту невероятную женщину, говорящую с ним загадками. — Мне действительно нужно объяснять, почему я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне? , — она перевела взгляд на Джона, гордо запрокинув голову, явно не желая продолжать этот разговор. — Нет… — Джон опустил голову, — что ты имеешь в виду «Мы пришли к тому, с чего начали»? , — Джон искренне не понимал, а Дени закатила глаза. — В прошлый раз, когда тебе пришлось выбирать между мной и твоей семьей… Я думаю, очевидно, кого ты выбрал, и теперь все повторяется. Твоя семья хочет убить меня. Да, сейчас ты на моей стороне, но когда честь и долг снова будут шептать тебе на ухо, ты убьешь меня снова, и, возможно, свою дочь тоже. Потому что другие убедят тебя в том, что это правильно, что так и должно быть, — ее голос был ироничен, а губы искривились в тихой усмешке, — так, я должна объяснить еще раз, почему мне претит твое присутствие здесь с нами сейчас? Джон ничего не ответил, но понимал Дейенерис: она вправе осуждать его и не доверять, потому что после того, как тебя убивают, а к тому же предают, доверять всем как-то не получается. Да и как вообще можно довериться своему убийце? И она была права. Джон знал, что не сможет убедить ее словами. Нет. На этот раз он должен доказать свою преданность и честность. — Я не могу уйти сейчас и оставить тебя здесь одну без защиты, но, может, нам стоит вернуться в Вестерос вместе? Ты можешь остаться с вольным народом на Севере, пока я буду в столице говорить с Браном? , — Джон довольно ясно изложил свою идею, которая казалась ему единственно верной и правильной, но, кажется, он один так думал. — Ты же не серьезно, да? — Дени подняла на него глаза, в которых читалась ярость, — Я не хочу приближать своего ребенка к опасности. Чем, черт возьми, ты думаешь? Действительно, как он вообще мог сказать такую глупость? Попросить любимую женщину с ребенком переплыть Узкое море, отправиться с одного конца света на другой, в холод и отнюдь не в безопасность. В Вестеросе каждый второй, если не каждый желал Дейенерис смерти. Первая причина — дракон. Вторая — тысячи погубленных жизней. Ну и третья — вечная угроза смерти для всех, кто не подчинится. Пусть Дени и возродилась из мертвых, она не бессмертная, нет. Как и их ребенок. — Здесь ты тоже в опасности, — он подошел ближе. Они смотрели глаза в глаза, их лица были в паре сантиметрах друг от друга, так что они могли чувствовать дыхание друг друга на своих губах. Напряжение, такое мощное по своей силе заполнило комнату, отчего Дени почувствовала, как ее сердце забилось быстрее, а дыхание участилось. Вдруг они услышали плач Миссандеи и оба повернулись к ней, а Дени взяла малышку на руки, успокаивая, прижимая к своей груди, желая уберечь ее от всех невзгод и несчастий, от всего, что таит угрозу. — Бран, вероятно, уже знает о ребенке. И… он, наверное, знает, что я здесь. Не думаю, что он снова попытается тебя убить… пока ты со мной. Поэтому мы должны быть рядом, нравится тебе это или нет, — заключил Джон, серьезно глядя на Дейенерис, качающую Миссандею на руках. Когда она перевела на него свой взгляд, в ее глазах читалось очередное недоверие. Ничего нового, черт возьми. — Ты все еще доверяешь ему? — Дени задала верный вопрос, на который Джон не мог найти такой же верный ответ. Он не был уверен. В тот момент он никому не доверял. После того, как Джон рассказал ей, что случилось, Дени осознала и приняла тот факт, что она все еще нуждается в нем, как и их дочь. По крайней мере, до тех пор, когда она начнет новую жизнь. Без Джона. Она не хотела, чтобы он был рядом, не хотела проводить с ним дни, все дни, черт бы их побрал! Дени не хотела подпускать его близко, потому что осознавала, что еще одна такая страстно-жгучая стычка их лиц в паре сантиметрах друг от друга не закончится ничем хорошим. Потому что чувствовать его дыхание на своих губах было слишком. Смотреть в его затуманенные почти черные глаза было слишком… соблазнительно. Она не выдержит больше ни одного дня с ним! Но ради их дочери, Дени терпела. Она ненавидела то чувство, которое испытывала к нему. Ненавидела саму себя за то, что оно было в ее груди, прямо в сердце, которое он безжалостно проткнул кинжалом. Потому что мысль, что она все еще любит его, мелькает в ее сознании чаще, чем ей хотелось бы. Любовь к своему убийце… К своему палачу! Это казалось бредом, все равно что влюбиться в своего насильника, влюбиться в того, в кого не хочешь, но все равно это чувство внутри нельзя вырвать и уничтожить, ведь ты, пытаясь его забыть, вспоминаешь о нем еще чаще. Шли дни. За целый день они перебрасывались парой общих фраз, например, как Миссандея, или, как ты себя чувствуешь? Но чаще всего их разговоры превращались в очередной спор и открытую конфронтацию. Джон все пытался доказать ей, что ему можно доверять, но Дейенерис от этого становилось ничуть не легче. Они неделями ничего не слышали о солдатах, никто не пытался напасть на них снова. И постепенно они привыкли к друг к другу. Привыкли к вечным ссорам, перерастающим в крики на весь дом, отчего плач Миссандеи уже казался раем, живительной влагой для человека, который не пил неделями, ведь стоило их дочери заплакать, как все споры сходили на нет, и все внимание было уделено ей. Но они стали жить вместе… как семья? Пусть они очень разные, пусть их чувства друг к другу граничат с всепоглощающей обидой и презрением, это не могло изменить их бесконечную любовь к Миссандее. По крайней мере, они согласились, что ее благополучие — самая важная цель их жизни. А вечно кричащие (почти бьющие друг друга) родители — не лучшее для малышки. Дени остановилась в дверях и уставилась на Джона. Он держал Миссандею на руках. Вдруг к ней подошла Кинвара со словами: — Он хороший отец. — Так и есть, — Дени согласилась и опустила голову. Ей не хотелось признаваться в этом самой себе, а другим тем более, но Джон ей очень помог своим присутствием. Красная жрица кивнула, улыбнулась и оставила ее, а Дени по-прежнему стояла молча и наблюдала за этой милейшей картиной. Так, наверное, и должно быть в нормальных семьях. Мать, наблюдающая за отцом с ребенком, улыбающаяся и счастливая. Как же хотелось забыть все, что случилось тогда, выкинуть эту черную сгнившую страницу их жизни, стать снова прежними и жить, как нормальные люди, которые бесконечно любят друг друга и делятся своей теплотой и душевным спокойствием с дочерью и окружающими их людьми. Это могла бы быть их жизнь. Но он все разрушил. — Пообещай мне одну вещь, маленькая принцесса, — проговорил Джон, прижимая к сильной груди свою дочь, — Обещай мне, что всегда будешь любить свою мать, — он продолжал и понятия не имел, что там стоит Дени, — Она заслуживает любви. Твой папочка сделал это не так хорошо, как хотел, потому что твой папочка идиот, — он улыбнулся, — Я облажался, да. Один из твоих предков сказал мне, что любовь — это смерть долга. Я думал… Я всегда старался ставить долг на первое место, но как чувство долга может превысить ту радость, с которой ты берёшь на руки новорождённую дочь, — он слегка улыбнулся, прижимая ее к себе еще ближе, желая больше никогда не отпускать, а Миссандея держала его за палец, — Я совершил самую большую ошибку в своей жизни… — он сглотнул, чувствуя боль от свершенного поступка, — когда предал твою мать, но сейчас я снова с ней. И никогда не предам ее. И тебя тоже, милая. Она и понятия не имеет, как сильно я люблю вас обеих. Но я не виню твою маму, я бы на ее месте поступил так же. Но я молюсь… Я каждый вечер молюсь о ее прощении, — проговорил Джон, глядя на свою прекрасную дочь, похожую на лучик света в его бесконечной тьме. Он раскрыл ей душу, пусть она, наверное, не поняла ни слова. Это не важно сейчас, ему нужно было сказать это кому-нибудь. И кто же лучше подойдет на роль этого человека, чем твоя собственная дочка? Дени задыхалась от переполняющих ее сердце противоречивых эмоций. Слушая Джона, чувствуя каждое сказанное им слово, глаза вмиг становились стеклянными и через секунду по щекам катились влажные соленые дорожки. Дени никогда не любила казаться в чьих-то глазах слабой и беззащитной, но не сейчас. Не перед ним. В конце концов она обычная женщина, так отчаянно хотевшая быть любимой и нужной. Вытерев слезы рукой, Дени слегка кашлянула, заставляя Джона обратить на нее внимание. — Она должна уже спать, — слегка улыбнулась Дени, подходя ближе. Джон кивнул и положил Миссандею обратно в колыбель. Он взглянул на Дени и уже собрался уходить, но она неожиданно прервала его. — Джон… — Да? — он повернулся, глядя ей в лицо. — Я… хотела бы поблагодарить тебя… Я думаю… Ты здесь. И… , — она попыталась собраться с мыслями, но отчаянно не могла сделать этого, не могла подобрать слов, а ее решимость до этого момента испарилась и не думала возвращаться. — Да? — чуть более тихо проговорил Джон, удивленно смотря на нее, делая шаг вперед. — Я не думаю, что это хорошая идея. Тебе… отправляться в Королевскую Гавань. Я имею в виду… вообще не стоит делать это. Тебя ведь сослали на Стену, а я помню, ты как-то сказал мне, что если кто-то нарушает свою клятву и покидает Дозор, они имеют право казнить его, — Дени с нежностью и заботой взглянула на него, открываясь перед ним, сбрасывая маску холодности и закрытости, презрения и ненависти. Она позволила ему раскусить себя. Дени совершенно забыла, что так открыто беспокоиться о том, кого, по сути, должна ненавидеть… Неправильно? А что же подумает Джон? Поймет, что она неравнодушна к нему? Боже… — Я не думал, что ты так будешь беспокоиться обо мне, — на его лице появилась улыбка, словно он выиграл какое-то важное сражение, одержал победу. В тот миг он понял все. — Я беспокоюсь о ней, — быстро сориентировалась Дени, пытаясь выглядеть как можно более непринужденно и уверенно, хотя в ее сердце творился настоящий ураган чувств, которые она не должна показывать. Уж точно не ему, — я не хочу, чтобы она потеряла своего отца. И… она не будет в безопасности, если ты покинешь нас, ведь мы не можем пойти с тобой. — Бран — мой брат. Сэмвелл тоже в столице. А Тирион — десница короля. Не думаю, что меня казнят, — попытался утешить Дейенерис Джон, хоть и понимал, что да, определенно он будет не в безопасности там. Дени покачала головой и глубоко вздохнула. — Сэмвелл? Он возненавидел меня с первого взгляда. Конечно, я не могу винить его, его семья погибла из-за моих амбиций… Но Тирион? Кто убедил тебя убить меня? Кто манипулировал тобой? И Бран, брат, который забыл сказать тебе, что я жива и ношу твоего ребенка? Ты действительно доверяешь этим людям? , — с жаром сказала Дени, но позже потупила взгляд, поняв, что, возможно, говорила слишком яростно, — у меня было время. Много времени, чтобы подумать и прочесть множество книг. Я много читала о Трехглазых Воронах. Конечно, это всего лишь сказки, но… — она заколебалась, думая, стоит ли говорить ему о том, о чем недавно прочла в книге Кинвары? — Но…? Дени, расскажи мне, о чем ты прочла? — Я не хотела говорить тебе об этом, потому что была уверена, что ты всегда защищаешь свою семью от меня… и… Джон шагнул к ней и положил свои руки ей на плечи, отчего ее кожа покрылась мурашками. Казалось бы, невинное прикосновение… Дени очерчивала взглядом каждое его движение, пыталась уловить каждую эмоцию на его лице, и задрожала, стоило ему произнести то, о чем она так мечтала услышать от него там, в Королевской гавани или еще раньше, на Драконьем Камне… Может, она всю жизнь мечтала услышать от кого-нибудь эти слова? — Ты тоже моя семья. Дени закусила губу. Она не знала, хорошая ли это идея сказать ему всю правду. Теперь Таргариен не хотела его терять. Снова… Она пыталась убедить себя, что это только из-за дочери, но дело было не только в этом. Пусть она совсем не хотела этого, но за эти недели, что они провели вместе, Дени снова начала доверять ему. Быть может, это снова ошибка? Один раз она стоила ей жизни. — Дени? , — он ждал от нее хоть слова, хоть одной фразы. Ему было страшно слышать правду, но он хотел этого сейчас больше всего. — У них много способностей. Они являются памятью живых, но было много случаев, когда Трехглазые вороны могли видеть будущее… — она шумно выдохнула, справляясь с бешеным стуком сердца, его руками на ее плечах, — возможное будущее, я имею в виду. Ты никогда не задумывался о том, почему Бран принял корону, но перед этим отказался от титула Хранителя Севера? , — резко проговорила Дени, полностью уверенная в том, что все случившееся — ловкая игра, начал которую Бран. — Это невозможно, — вздохнул он, не веря словам Дени. Или просто не хотел? Неужели все это было заранее спланировано? Нет, этого не может быть… На его лице читалось недоумение и полное неверие словам Дейенерис, это было слишком трудно для него. — Неужели? После всего, что произошло, ты все еще думаешь, что все было случайностью? — Ты хочешь сказать… что мой брат играл со мной все время? Ты хочешь сказать, что он знал, что произойдет, и сделал все специально? — впервые за долгое время он рассердился на Дени, не желая верить ей и признавать, что в ее словах был смысл. Его лицо напряглось, он был так напряжен, что Дейенерис на мгновение пожалела, что все ему рассказала. — Он тебе не брат, — Ответила Дени, — С тех пор, как он стал Трехглазым Вороном он перестал быть твоим братом. — Ты ошибаешься, — резко вставил он слово, кривясь от негодования и бури эмоций, что испытывал. Его брат… Нет… Нет! Дени ведь знала, что именно так он и отреагирует. Она надеялась, что он поставил ее и ребенка на первое место вместо Старков, но он всегда был Старком. Был и будет, ничто не изменит этого. — Вот видишь. Именно поэтому я и не хотела говорить тебе. Ты всегда будешь за них, — она отвернулась от него, злясь на саму себя за столь опрометчивое решение. Он всегда ставил Старков выше… И от этого становилось еще больнее. Она вымученно закрыла глаза, желая лишь одного, — тебе лучше уйти. — Дени, я… — пытался оправдаться Джон, но она, кажется, теперь и вовсе не хотела его слушать. — Спокойной ночи, Джон Сноу, — резко оборвала она его, таким образом ставя точку в их разговоре. Поколебавшись, Джон вышел из комнаты, а потом из дома вовсе, желая просвежиться. То, что сказала Дени… Это ведь абсурд, не так ли? Но могла ли быть хоть толика правды в этих словах? Бран не сказал ему, что Дени жива, но, возможно… Нет. Должно быть, Дени ошибается. Он не знал, что и думать. Слишком много вопросов. Слишком много недостающих частей в этом чертовом пазле. — Слишком поздно для прогулки, — Кинвара стояла позади Джона рядом с дверью, — Ночь темна и полна ужасов. Джон нахмурился, пусть он и слышал эти слова от другой жрицы, он так и не смог понять истинного смысла этой фразы. — Я просто… Мне нужен был воздух. — Я думала, вы двое начали ладить… Что ж, — она сделала шаг вперед. — Что ты знаешь о Трехглазых Воронах? , — он повернулся к Красной женщине, явно надеясь на то, что у нее больше достоверных знаний насчет этого. — Магические создания… они не хорошие и не плохие. Не живы и не мертвы. Они — память мира. А знания — это сила, Джон Сноу. Власть иногда опасна, а порой она сильнее, чем ее владелец. Они могут изменить баланс между хорошим и плохим в этом мире. — Иногда мне хочется, чтобы ты не говорила этих загадок, — Джон поднял глаза к небу. — Не имеет значения, что я о них знаю. Важно то, что ты знаешь о том, кто живет и правит всем Вестеросом. — Он мой брат, — спокойно сказал Джон, будучи уверенным в своих словах. — Ты уверен, что это так, Джон Сноу? — задала ему вопрос Кинвара и тут же исчезла прочь с его глаз, заходя внутрь дома. Джон думал всю ночь. Он попытался вспомнить, когда же все пошло не так. После того, как Сэм сказал ему правду, да, определенно. Правду о его родителях. Он рассказал, потому что Бран видел это в прошлом, и они разобрались в этом вместе. Он вспомнил, как Дени умоляла его не говорить сестрам, но он все же рассказал. Бран знал. Это был его выбор, но… нет… он не мог принять это. Он не мог признать, что все это был хорошо составленный план его младшего брата. Должно быть какое-то другое объяснение. Да, Тирион манипулировал им. Да, Санса совершила ошибку, когда рассказала все Ланнистеру, но это были просто совпадения. И эти чертовы совпадения привели их туда, где они сейчас. Бран — король Шести Королевств, Тирион — его десница, Санса — Королева Севера, а он… его же сослали в Дозор, словно щенка, как преграду, чтобы не мешал. И Джон принял это, потому что чувствовал вину из-за убийства Дени. Он убил ту, кого любил, но..... было так много вопросов. Он никогда не хотел править, он никогда не хотел быть частью этой игры, и все же без него, без его предательства… теперь все будет по-другому. Лучше или хуже — он понятия не имел. Джон не знал, каким правителем стала бы Дени, не заколи он ее тогда и не останови все это. Его мысли прервал крик из комнаты Дени, и он сразу же бросился туда. Он увидел ее сидящей на кровати, мокрую от пота, а в ее глазах застыл ужас, пробирающийся до костей, и животный страх, такой сильный, что казалось, что она сходит с ума. — Что произошло? — Джон подошел к ней, желая понять, что случилось, и почему она в таком состоянии. — Ничего, — Дени покачала головой и обхватила себя руками, показывая, что не готова сейчас говорить об этом. — Дени, что случилось? — повторил он, беспокоясь за нее, но боялся даже прикоснуться к ней, вспоминая, в каком гневе она реагировала почти на каждое его действие. Не стоило сейчас злить ее. Но он страстно желал узнать, что так сильно напугало ее. — Помнишь, ты спрашивал меня, раскаиваюсь ли я из-за тысяч невинных людей, которых сожгла заживо? , — ее губы дрожали, а глаза наполнились слезами, отчего Джону самому хотелось плакать. Видеть горе любимых — все равно что страдать самому, — так и есть. Каждую ночь. Каждую ночь мне снится один и тот же кошмар. Я слышу их крики и вижу их обгорелые кости, запах дыма, ужас, застывший в глазах, проклятия, которыми они осыпают меня, их голоса, каждого из них… и это заканчивается… кинжалом в моем сердце и пеплом, падающим мне на волосы. Он видел страх ее в глазах и искреннее сожаление о том, что она сделала. Дени, так же как и он, не могла найти оправдания своему поступку. И ей больно и горько от осознания того, что она чудовище. Монстр, которого никогда не простят и не забудут. Джону было все равно, хочет она того или нет, но он сел на кровать рядом с ней и притянул ее к себе. И Дени не возражала, не кричала и не спорила с ним. Она просто прижалась к нему всем телом, обнимая его, ища утешение, любовь, которой ей всегда не хватало. И он гладил ее серебристые волосы, желая лишь одного, чтобы это никогда не заканчивалось. Лишь бы вечно быть с ней, прижимать к себе, успокаивая, становясь ее щитом. В этот момент его объятия были для нее спасением, которое она так отчаянно искала.