Light Captivity

Отправляться к врагу без плана — глупость. С болью в спине и затекшими мышцами — самоубийство. Потому отсиживаемся еще трое суток. Хоть нервы на пределе, хоть меня мучает бессонница, а Лекс срывается чуть ли не каждый день, время нам необходимо. Мы уже не в Зоне Мутантов, где можно обойтись хитростью и выносливостью. Один раз мы попались в ловушку Натана. Пусть я и считаю, что революционеров лайбаунского королевства не должно быть много, пустые догадки — это совсем не то, на что можно полагаться. Из-за чего можно совершать необдуманные, глупые поступки. Однако больше, чем на несколько суток, нас не хватает. Понимание, что в каждую секунду могут нас убить, не позволяет бездействовать слишком долго. Решаем выдвигаться утром, на рассвете. Впятером, хоть Нета и не принимает участия в нашей подготовке. Упрямо делает вид, что ей плевать — впрочем, возможно, это так. За все время я не понял ее цель — хочет ли она остановить Натана? Освободить лайбаунское королевство? Или слепо отомстить за отца и сестру? Нета не плачет. То ли лишь пытается создать впечатление сильной и непоколебимой, то ли она действительно безразлична к собственной семье. Когда я спрашиваю о скорби, единственное, что отвечает — сухое, безэмоциональное, пустое «печально». Печально — это неловко упасть и разорвать новую королевскую одежду. Печально — это идти за хворостом, когда глаза закрываются от недосыпа. Но никак не потерять близких и видеть их гибель собственными глазами. Видеть, как слабеют их холодные руки. Это я чувствовал, когда умерла Эвелин. У нее не было запекшейся крови на губах, как у Геулы, не было обезумевшего взгляда и отчаянного хрипа, рвущегося из глотки. Она умерла быстро и безболезненно, но мне казалось это таким уродливым и безобразным в тот момент, что белая, как полотно, кожа и будто поседевшие волосы доводили до настоящего животного ужаса. Выдыхаю, грея руки о жар огня, и слежу за облаком пара изо рта. Ближе к полудню в лайбаунском королевстве солнце печет так, что от жары кружится голова, но к ночи наступают холода. Не такие сильные, как в Зоне Мутантов, но довольно ощутимые, если, кроме тюремной одежды и плаща Лекса, в который кутаюсь перед сном, у меня ничего нет. Похолодевшие пальцы жжет, и я сжимаю челюсти, чтобы не отдернуть руку. Начинаю дрожать, но не хочу возвращаться в пещеру и, может, просижу здесь до утра. Отдыхаю много — и это непривычно. Я не расслаблялся так с момента побега из дезилийского королевства. Потому не устаю, не могу есть больше двух раз в день, и сон, в котором нуждался так долго, уже не кажется волшебством. Кажется чем-то обыденным и теряет свою притягательность. Тестирую свою магию, думая, насколько хватит выносливости, но, оказывается, потратить весь запас практически невозможно. Даже когда я передавал энергию Лексу, силы не покинули полностью. Пусть и остались хаотичными фрагментами, но не покинули. Переселяюсь в тело Кассии, но все, что вижу — тюремную решетку и узкую, мизерную совсем одиночную комнату. Даже камерой назвать трудно. Решетка гнилая и расшатанная, а стены не каменные, а из обычного дерева. Вряд ли стоит удивляться. То, что революционеры нашли такую тюрьму — уже явный успех. Все-таки они беглецы, преследуемые моим народом. Беглецы, которые не нашли себе места ни в лайбаунском королевстве, ни в Империи Белых Магов. Но если красному королю так и не удалось подавить это движение, то для моего отца это вряд ли останется проблемой надолго. Революционеры нам не враги, и это основная часть плана — сначала атаковать, а потом оставить их в покое, вызволив своих воинов. Революционеры — не мое дело. Но они безобидны для нас. Их существование нас не касается. Не оборачиваюсь на тяжелые шаги сзади и даже удивляюсь, почему не пришел раньше. Вряд ли заметил только сейчас. Может, все-таки поспал в отличие от меня. Безусловно, его волнует судьба Кассии и других мутантов, но Лекс давно научился абстрагироваться от своих чувств и эмоций. Он не так помешан на них. — От того, что не спишь, чувствуешь себя героем? Усмехаюсь, когда опускается рядом, и чувствую, будто снова перенеслись в Зону Мутантов. Будто черного королевства, Натана никогда и не существовало. Будто перед нами всего лишь следующий город, а не целая империя. Революционеры, война, народ Натана, моя магия, чертов Кристалл убийства — так много всего, с чем мне нужно справиться. С одной стороны, это пугает, с другой — от воодушевления и страсти дрожат пальцы. Осознание того, что на мне ответственности гораздо больше, чем отдавать ненужные приказы и вовремя кивать отцу, мотивирует не опускать руки. — Просто не хочется. — Поворачиваюсь уже, тяну плащ с плеч, но Лекс останавливает взмахом руки. — Оставь это. Киваю, улыбаясь, но Лекс только закатывает глаза и складывает руки на груди. Когда-то, возможно, он станет принимать обычную благодарность и спокойно относиться к проявлениям чувств. Но только не сейчас. Да я и не жду от него чего-то другого. Хочу ли я, чтобы он изменился? Нет, наверное — я привык к нему. Если ему так легче, то пускай. — Ты бы хотел их убить? — задаю вопрос невпопад, даже не посмотрев ему в глаза. Задаю именно сейчас, потому что ночью Лекс ведет себя иначе. Искренне и открыто. Без грубости и неуместного сарказма. — Революционеров? — хмурится и, видимо, раздражаясь, что я не смотрю на него, поворачивает к себе, дергая за плечо. Жмурюсь, скидываю его руку, но выполняю безмолвную просьбу. Или, скорее, приказ. — Зачем мне это? Раньше я их убивал по приказу короля. Сейчас он либо в тюрьме, либо мертв. Конечно, я понимаю, что революционеры ненавидят меня за все, что произошло в прошлом, но мне плевать на них. Плевать, живы они или мертвы. Всегда было плевать, потому и без колебаний истреблял их. Одним больше, одним меньше. Без разницы. — Настолько безразличен к ним? — В детстве питал ненависть, потом научился это игнорировать, — спокойно отвечает. — Потому что… Мои родители были одни из главных в этом движении. Именно это убило их. — Король убил их, Лекс. Не политические взгляды, не друзья-революционеры, не стремление исправить ваше государство. Они боролись за свою правду и за право быть выслушанными. За право иметь свое мнение. Да, они бросили тебя, но их поступок — не просто бессмысленная смерть. Это протест. — Протест против чего? Насилия? Насилия, которое пропагандировали они сами? — Лекс повышает тон, но остается спокойным. Надо бы ловить эти моменты, когда не выходит из себя, даже если его мнение не совпадает с моим. — Хочешь, расскажу одну историю? Однажды в нашем королевстве погиб разведчик. И король устроил настоящие состязания, чтобы выявить лучшего. Выдвинули больше десяти кандидатов, и все они были из влиятельных семей, которые готовили своих детей к такой должности с рождения. Все, кроме одного. Мальчишки-сироты, воспитанного на улицах. — Тебя. — Надо мной издевались все в тот момент! Где я и где эти идеальные воины с доспехами за столько золотых монет, сколько я и в помине не видел? Когда я решил попробовать сразиться, все королевство считало, что это шутка. Но я не шутил. Наши испытания были крайне простыми в теории. Тот, кто побеждает остальных, становится разведчиком. Тот, кто… убивает остальных. — Переводит дыхание, и я протягиваю ему ладонь для успокоения. Мягко улыбаюсь и жду, как сожмет запястье, чтобы подавить горечь воспоминаний, или вцепиться в оцепеневшие пальцы. Никак не ожидаю, что просто возьмет меня за руку. — Знаешь, что меня отличало от других игроков? У них на кону было все. У меня ничего. Они обязаны были родителям, они готовились к этому с раннего детства и боялись осуждения, мне же собственная жизнь казалась ничтожной. Они имели состояние и громкую фамилию. И они не хотели умирать. Они хотели выжить, а я бросался на других так, будто моя жизнь не стоит ни гроша. Я вставал, когда другие стонали и просили лекаря. Знаешь, что произошло на последних минутах? С дырой в животе я бил своего противника до того, как не почувствовал, что отказывают руки. Мне было плевать, что он и так давно не дышит. Я просто бил его. Бил и не мог остановиться. — Лекс… — Ощущение власти было приятным. Когда не тебя пинают за сворованный хлеб, а ты. Когда те, кто задирал тебя всю жизнь, трупами валяются под твоими ногами. Когда один только ткнул тебя в живот, а потом шептал: «Лекс, пожалуйста, не надо, остановись, мне так больно!» Когда осознание, что все годы, проведенные в бесконечных тренировках с парой непригодных ни на что ножей и луком, были не зря, накатывается в один миг. Я наслаждался этим, Кайл. Я был ребенком, и смерти других детей доставляли мне удовольствие. Эти дети были не виноваты в таком воспитании и в родителях, которые отправили их в сущий ад, но я понимаю это только сейчас. Тогда я не видел в них таких же магов, как и я. Только врагов. Я убивал их так же хладнокровно, как разделывал мясо. Лишь с большим удовлетворением. — Да, ты был ребенком. Тебе было нелегко. На тебя так влияло королевство. — Я жил в таком мире еще несколько лет! Ничего не менялось с годами. Когда я стал разведчиком, а позже — наемником, в голове оставались те же мысли. Возможно, я начал думать по-другому, когда встретил тебя и попал в Зону Мутантов. — Что изменилось? — спрашиваю, стараясь не подавать виду о сковавшей боли в груди. Лишь сглатываю и сильнее сжимаю ладонь Лекса. — Появилась какая-то цель. Что-то, кроме жажды крови и жертв. Не просто убийства — убийства ради чего-то большего, чем обычное удовлетворение. — Ладно. — Медленно, давая ему шанс оттолкнуть меня, переплетаю наши пальцы, чувствуя, как потеют ладони. Я уже держал его за руку, но тогда это либо была необходимость, чтобы он мог двигаться без зрения, или отчаяние, когда на нас напали черные маги. Сейчас же — мы абсолютно спокойны. Все спят, и только пламя огня будто искоса наблюдает за нами. Сейчас смыкаю наши руки не потому, что нужно, а потому, что хочу. — Но ты не думаешь, что твоя… деятельность в лайбаунском королевстве не лучше того, чем занимались родители? Они боролись за что-то, а не просто убивали. — Я и пальцем не трогал обычных жителей. — Лекс качает головой. — Но ты знаешь, почему я вызвался стать разведчиком? Почему захотел работать на того, кто лишил меня родителей? — Ты хотел подобраться к королю ближе, — без труда догадываюсь. — И убить его. — Да. Только потом я увидел все с другой стороны. Я ненавидел и ненавижу короля, но к чему бы привела его смерть? Революционеры разрушали королевство. Они сжигали обычные деревни и поселения, когда до них доходили какие-то слухи о том, где находятся приближенные. Они взрывали других наемников и пытались взорвать меня, но это не могло не затронуть простых горожан. Может, революционеры несли этим какую-то идею, но они бы погубили государство, если бы власть попала в их руки. Вот почему из тебя получается хороший командующий, Кайл? Потому что ты воспитан этому с детства, ты знаешь, как управлять миллионами. Но революционеры — просто беглецы из бедных деревень. Порой даже необученные грамоте. — Но ты ведь понимаешь, что все шло к изменениям? Король бы не продержался долго, династию бы свергли в любом случае. Что, в принципе, и случилось, только иначе. И, Лекс, мне очень жаль, но я не знаю, что будет с вашим королевством, даже если мы отвоюем независимость. В чьи руки перейдет власть. — Это последнее, что должно заботить тебя, — отмахивается Лекс. — Но тебя это беспокоит. — И это неправильно. Наша основная цель — собрать войско снова и сделать так, чтобы Кристалл не достался чокнутому ублюдку. В противном случае, и белые, и красные будут обречены. Обвожу взглядом его лицо и понимаю, что успокоился. После разговора не хочется попросту тратить магию и мучить себя бессонницей. Теперь конфликт с революционерами кажется ерундой — если мы вырвались из лап обезумевших магов, одержимых местью, то отделаемся и от кучки выживших бандитов. Тем более, если раньше мы даже не знали, с кем имеем дело, то Лекс убивает революционеров с детства, и их уловки давно не секрет для него. Все образуется. Если мы погибнем, погибнет еще несколько рас магов. Это несправедливо. Мы нужны нашим народам больше, чем они могут представить. — Помнишь про тот зачеркнутый круг, про который говорил Боб? Лекс усмехается, когда на его вопрос только сонно моргаю. Тут же протираю глаза и вздрагиваю, когда легко проводит большим пальцем по тыльной стороне ладони. Его прикосновения не бодрят, как обычно, от них сейчас не горит кожа — скорее, просто успокаивают, вызывая приятные мурашки по спине. От ощущений прикусываю губу и глупо зависаю, пытаясь вникнуть в слова Лекса. — А, да, помню, — киваю. — И что? — Этот знак придумали мои родители, — вдруг говорит Лекс, и я удивленно поднимаю голову, чтобы смотреть ему в глаза. — Да, видишь ли… Они сделали для революционеров очень много. Стали чуть ли не символами. Надо же, как странно получается… Чтобы стать героем, нужно просто драматично сдохнуть. — Лекс… Это твои родители. Да, они… Я думаю, ты намного мудрее сейчас, но, несмотря на их ошибки, они любили тебя. Ты сам рассказывал. Я знаю, как порой больно принять тех, кто всегда жил неправильно, по твоим меркам, но нам приходится. — В горле ком — дальше говорить чертовски сложно. Сначала даже хочу просто закончить, но решаю быть с Лексом честным. — И, знаешь, тебе будет легче, если ты их простишь. Если отпустишь. Они уже мертвы, Лекс. Прощение — лучший подарок для них. А вот… как отказаться от живого родителя?.. Как смотреть на убийцу и поработителя и не видеть того, кто воспитывал тебя семнадцать лет? Как мне перестать быть тенью отца? — Ты уже не его тень. И ты знаешь это. — Но другие… — К черту их, — усмехается Лекс. — Конечно, не все могут разглядеть в тебе совершенно другого мага, но почему бы просто не забыть про всяких умников-моралистов, каким и ты был раньше? Сдержанно смеюсь, беззлобно толкая Лекса в бок, и от слабости в руке понимаю, как устал. Волнующие мысли не давали мне осознать, что тело, несмотря на ни что, требует отдыха. — А если я не хочу забывать? — Тогда… — Лекс расплывается в недоброй, будто натянутой улыбке, — ты назовешь мне имя каждого из них, и я перережу им глотки. Вскидываю брови и ошарашенно смотрю на Лекса, но, пусть усмехается, его взгляд непроницаем. Он говорит серьезно. И от этого по телу проходит мелкая дрожь. От мимолетного осознания, что мое «ты вместо всего войска» — не просто брошенные на ветер слова. Я готов пожертвовать жизнями миллионов ради одного, и Лекс тоже. Это не просто удивляет — ужасает. Ужасает, на что мы готовы и к чему это может привести. — Кайл, успокойся и думай только о том, как нам важно найти Кристалл. А вообще… Поспи. Думаю, это важное замечание, и рассеянно киваю. Хочу лечь, но усталость накатывает волной, и единственное, что могу, — уронить голову на его плечо и закрыть глаза. Вздрагивает, шумно выдыхает и шевелится, наверное, желая оттолкнуть. Должно быть, мне нужно отстраниться, но эта мысль приходит слишком поздно. Уже тогда, когда вдруг расслабляется и лишь поудобнее устраивает наши руки. Уже тогда, когда начинаю засыпать, наслаждаясь светом огня, проникающим через сомкнутые веки.

***

Сапоги скользят по влажной земле — дожди закончились лишь сутки назад. Идя в логово врага, чувствую себя беззащитным без пары ножей на поясе. Без капюшона, как в черном королевстве, и чем-то, хотя бы смутно напоминающим доспехи. Джейкоб еще на рассвете раздобыл для нас оружие, но ножей было так мало, что я решил свою «долю» отдать Лексу — в конце концов, он найдет лучший способ их использовать. И не промахнется издалека, что вполне может случиться со мной. Да и моя миссия совсем не требует оружия. Конечно, я бы взял его, руководствуясь правилом «на всякий случай», но не оставлять себе шанса на ошибку — пока лучшее решение. Боб молчит всю дорогу, будто не замечает моего присутствия. Волнуется или зол, что я сначала не поверил ему? Хотя, наверное, если бы не Лекс, я бы вообще не поверил и убил бы его, не найдя нужных ответов. Глупо — сам не знаю, почему в существование уничтоженной расы магов я поверил, а в выживших, скрывшихся лайбаунсцев — нет. — Мне не нравится ваш план, — вдруг говорит Боб, и я удивленно поворачиваюсь к нему. Вскидываю брови, безмолвно прося объяснения. — Ты же сам говорил, мы отправляемся убить красных магов. Почему вдруг ты проявляешь милосердие? Из-за Лекса? — А смысл нам убивать тех, кто боролся за возвращение мутантов, Боб? Революционеры всегда были на вашей стороне, а ты просто отрежешь им головы? И нет, Лекс — последний, кто хотел бы их оставить в живых. — Так если и я, и он… — Выполняй приказ, Боб. — Предостерегающе поднимаю больную руку, и обрубки пальцев сейчас кажутся скорее угрожающими, чем уродливыми. Показывают не слабость из-за того, что лишился их, а силу — смог пережить и это. Боб скептически оглядывает мою ладонь, хмыкает и больше не возражает. А чего он хотел добиться? За несколько минут до нападения, когда Лекс и Джейкоб готовы, решил предложить свои гениальные планы? Очень разумно. Браво. Небольшое поселение революционеров охраняется совсем слабо — всего пара человек перед хлипкой калиткой. Выглядит как самая бедная деревня моего королевства, но чудо, что они смогли устроиться хотя бы так. В лесу создать уголок, пригодный для беженцев. Только с одной стороны простирается кровавая Империя Белых Магов, с другой — черное королевство, войско которого планомерно движется на нас. Революционеров уничтожат в любом случае, несмотря на действительно хорошие навыки выживания. Боб прихрамывает рядом со мной, и, должно быть, охранники узнают его, опускают заряженные арбалеты, когда он первым выходит из-за деревьев. Считают его безобидным и нескрываемо удивляются, что он еще выжил. Революционеры совсем не похожи на воинов Натана. Подзывают Боба к себе и спрашивают чего-то, даже не кладя ладонь на пояс. Не тянутся за ножами, хотя, возможно, с зажатым в руке арбалетом им это и не требуется. — Выслушайте кое-кого, — громко говорит Боб. Будто специально, чтобы я услышал. Чтобы вышел из-за так называемого укрытия и, улыбнувшись, поднял руки вверх. Революционеры направляют оружие на меня, когда плавно, медленно, короткими шагами движусь к ним. Опускаю руки, чтобы вывернуть карманы и немного задрать рубаху — оружия у меня нет. Подозрительно посмотрев на меня, революционеры немного смягчаются в лице, но не опускают арбалеты. Что ж, пускай. Такая реакция — лучшее, на что я мог рассчитывать. По крайней мере, они не пытаются убить меня сразу. Их одежда черная, мешковатая, как любит Лекс, на груди нет доспехов. Да и откуда им взяться? Несколько слоев явно сшитых не по размеру рубах, обляпанные грязью брюки и сапоги — в принципе, выглядят в разы лучше, чем я в Зоне Мутантов. Их глаза темные, немного светятся, будто ловя падающие лучи солнца. Может, у всех лайбаунсцев так? У Лекса тоже будто искрили глаза, пока его не лишили магии. — Я не желаю вам зла, — говорю спокойно, растягивая каждый слог. Смотрю в глаза то одному, то другому и замечаю, что революционеры поразительно похожи, лишь тот, что справа, выглядит старше. Может, они братья? — Я хочу поговорить с вашим главным. Просто поговорить. — С чего бы ему с тобой разговаривать? — фыркает революционер и подходит ближе, чтобы схватить за рукав и повести ко всем остальным заключенным, как вдруг останавливается и отступает на пару шагов. Смотрит пораженно, моргает, хмурит брови. — Принц?.. — спрашивает уже не так уверенно, слегка осипшим голосом. — Так красноволосая не лгала? Ты пришел… за мутантами? Кассия говорила обо мне. Надеялась, что я выжил. Прикусываю губу, скрывая улыбку, и замечаю, как Боб вздрагивает, морщась от злости. Толкаю его в бедро, провожаю неодобрительным взглядом. Мы пришли не воевать. Я сыт этим по горло — не хватало еще нажить врагов в преступной бессмертной группировке, с которой даже Лекс не смог справиться за несколько лет. — Но твой отец, — говорит второй революционер, — еще до войны объявил о твоей смерти. Ходили слухи, что ты отправился в Зону Мутантов… Но никто… никто не знал о тебе ничего. — Тогда пора, — усмехаюсь и наслаждаюсь ощущением, что красные маги узнали меня. Что отнеслись ко мне с уважением и без лишних мыслей рассказали правду. — Пора возвращать заслуженный престол. — Так ты… — Нет. — Быстро обрываю, и революционеры сразу замолкают, с интересом наблюдая за мной. Пускай смотрят, мне даже приятно такое неуместное любопытство — должно быть, со странной армией мутантов я уже стал новой темой для обсуждения в их поселении. — Теперь моя очередь задавать вопросы. Почему, борясь за независимость мутантов, вы посадили их в клетку, как красный король? Охранники переглядываются, совершенно опешив, и только сейчас замечаю мальчишескую наивность в их глазах, несмотря на пережитую войну. Они юноши совсем — вряд ли им больше восемнадцати. А когда просто разговаривают, не наставляя на меня арбалеты, выглядят еще младше. — А что нам оставалось делать, обнаружив мутантов на нашей территории? Мы не знали, что они с тобой — думали, просто обезумев, они вырвались из Лесов Смерти. Главная, та, что с красными волосами, говорила полную чушь — ну, нам тогда так казалось. Мы не понимали, что с ними делать. Но мы… не убивали их… И кормим так же, как и всех. — Теперь знаете, — стараюсь говорить грубо, но голос невольно смягчается от осознания, что революционеры все равно поступили человечно и разумно. Наверное, так бы не сделал даже я и, тем более, короли или Натан. Что бы Лекс ни говорил про безрассудность революционеров, они умудрились не обезуметь даже после издевательств моего отца. — Пожалуйста, позвольте мне поговорить с вашим главным. — Ладно, — кивает революционер, что старше, и отступает, пропуская меня вперед. — Но, знай, что ты на мушке. Не пытайся навредить моему народу. Точнее… тому, что от него осталось. Открывают калитку, но пропускают только меня. Боб злится, когда младший закрывает ему дорогу и направляет арбалет в район груди, заставляя отодвинуться на пару шагов. Не оборачиваюсь, не желая ловить недовольный взгляд снова, и молча прохожу за революционером. — Я пропустил тебя из-за этого. — Он указывает на ошейник на моей шее. Сразу кладу на него руку, будто обжигаясь холодным металлом. Само воспоминание о Натане вызывает дрожь по телу. Рождающуюся в груди и отдающуюся в кончики пальцев. Безусловно, я знаю, что означают слова революционера. Его привлекает мысль, что такой, как я, тоже может находиться в рабстве. Однако если шрамы на теле придают мне больше уверенности, то ошейник хочется скрыть — съежиться, дернув плечами, и закрыть шею, натянув плащ. Вряд ли пережить то, что сделал Натан, я бы смог месяц назад. Череда последних событий выбивает дух, и с каждым последующим — кажется, будто больше не выдержу. Но я выдерживаю. Учусь игнорировать собственные чувства, а потом они пропадают сами собой. В груди так и остается напоминающая о потерях тяжесть, но ее можно вытерпеть. С ней можно смириться. Когда заходим в поселение, открываю рот — воздух будто тяжелеет в легких. Останавливаюсь на секунду всего, даже не подавая виду. Для того, чтобы взять себя в руки. Перевести дыхание и сжать ладонь в кулак. Я видел сотни, тысячи смертей, сам нес за собой разрушение, но боль лагерников всегда была для меня слабым местом. Потому что мысль о них мучила с детства, и первым насилием, что я увидел, была смерть заключенного красного мага. Здесь же — десятки сбежавших лайбаунсцев. Узнаю их по неизмененной форме и клейме в виде нашего герба на шее. Их откармливают, моют и дают новую одежду. Так вот чем занимаются революционеры. Они помогают лагерникам скрываться, вызволяют их из жестоких тюрем и приводят в это поселение. Крайне непригодное для нормальной жизни, но уж лучше, чем лагерь. Чем место медленной смерти. — Поэтому вы схватили мутантов? Чтобы защитить сбежавших? — Да, только они не сбегали, — отвечает революционер. — Мы крадем их из лагерей искупления. Чаще всего по одному, чтобы никто не заметил пропажу и списал на смерть. Иногда по трое или пятеро. Мы никогда не ладили с обычными горожанами, они боялись нас. Но это единственное, что осталось от нашего королевства. — Вы не любили ваше королевство. — Мы не любили власть. Это разные вещи. Киваю, и, хоть мне хочется верить во все его слова, придаваться идеям революционеров, голос Лекса не дает мне такой вольности. Все-таки он видел гораздо больше, чем я. Ему судить легче. Он смотрел на родину с разных сторон. Мы заходим в более населенную часть поселка, где революционеры не только ухаживают за лагерниками, следят за урожаем, в то время как их жены играют с детьми и разводят животину. Они уже собираются в небольшие группы, готовят оружие прямо на выходе из дома и ведут себя сосредоточенно, собранно, ходят в спешке, наконец оправдывая мое представление о группировках против власти. Теперь я не остаюсь незамеченным. Теперь оружие направлено со всех сторон, и, пусть я знаю, что в меня не выстрелят, находиться в зоне риска не очень-то приятно. Напрягаюсь, слыша шаги за спиной. Не спешу оборачиваться, прожигая взглядом охранника, посмотревшего назад. Приветственно улыбается и протягивает кому-то руку, и лишь тогда позволяю отвести голову, чтобы разглядеть. Чтобы успокоиться и принять вид полного безразличия. Не подавать виду, что волнуюсь и за мутантов, и за лагерников, и за Джейкоба с Лексом. Краем глаза замечаю опустившего на землю ворона и едва сдерживаюсь от неуместной улыбки. Красный маг напротив выглядит старше, чем охранники, но все равно гораздо моложе моего отца — я бы дал революционеру лет тридцать. Задумчиво обводит меня взглядом, и догадаться, что он и есть главный, просто. Понять, почему все застыли, ожидая его реакции, не составляет труда. Лишь я, нарушив эту «идиллию», медленно поднимаю руки. Вряд ли в этом есть необходимость, но, чем больше революционер уверен во мне, тем лучше. На мой жест он отзывается лишь неловкой усмешкой. — Принц дезилийского королевства. — Протягивает руку, и мне даже не надо опускать взгляд, чтобы понять, почему мышцы на другой будто окаменели. Почему другая едва заметно, но все-таки подрагивает. — Уже нет, — улыбаюсь. — И я безобиден. Я пришел поговорить, вам незачем держать нож наготове. Оружие с лязгом падает на землю — отпускает, даже не потрудившись оттолкнуть носком сапога. Глаза революционера черные, лишь отливают синевой, ничуть не завораживают, как у Лекса. Кроме воина и лидера, не вижу в нем ничего. Хотя, наверное, этого и так хватает. Мудрость или властность в глазах совсем необязательны ведь. Даже если я к этому привык. — Подозреваю, зачем ты пришел, — кивает революционер. — Но то, что ты прокладываешь быструю дорожку своему отцу к нам — вполне вероятный факт. С чего я должен отдавать тебе войско мутантов, если могу подчинить их себе? — С того, что тебе они не станут подчиняться, — улыбаюсь криво и недоброжелательно. Больше нет. Если он не хочет отдавать мутантов, я заберу их без разрешения. Он прав, я всю жизнь был принцем дезилийского королевства — и отчаянный красный маг серьезно считает, что я не добьюсь своего? Другой вопрос — какой ценой? Убивать революционеров определенно не хочется. То, что они делают, подкупает меня, и разрушать, возможно, единственное хорошее место для красных магов — безумие. И мне правда хочется, чтобы они оставили выбор. — Мутанты нужны нам. Мой брат хотел бы этого, отдал бы приказ. Они будут лечить лагерников и… — Так что же сейчас они сидят за решеткой? — хмыкаю. Без раздражения. С напускным безразличием и нескрываемым превосходством. — Я не хочу причинять вам вреда. Я просто пришел за тем, что принадлежит мне. — «Принадлежит»? — революционер качает головой, немного наклоняется, смотрит как на какого-то глупого, капризного ребенка. — И какой смысл мне разговаривать с копией обезумевшего короля? Поражаюсь, что мои воины вообще впустили тебя. Его воины? В этом я уже сомневаюсь. Вряд ли этот революционер — истинный лидер. Он что-то говорил про брата. Наверняка тот умер, и статус ему просто достался по наследству. — Но… он же хочет… — начинает охранник, который привел меня, но лидер останавливает его одним лишь сдержанным взглядом. — Мне не нужны возражения. Свяжите его и отведите к мутантам. Мне, несопротивляющемуся, заламывают руки за спиной, заставляют прогнуться и зашипеть от боли. Хочется отравить этих идиотов вспышкой магии, но сдерживаюсь, кусая обветренные губы. — Останови это или тебе придется пожалеть, — говорю не как угрозу. Не гневно, выплевывая слова. Не дрожа, как сорвавшийся с цепи пес. Говорю как факт. Просто с улыбкой на искривившемся болью лице. Именно это и привлекает внимание лидера. Интересно, он серьезно думал, что принц придет без подмоги и оружия? Он думал, я настолько сумасшедший, чтобы полагаться лишь на магию переговоров? Может, когда-то я и был так наивен, но в годы войны трудно верить во что-то непостижимое. — И что же ты сделаешь? — говорит с насмешкой и не верит. Как глупо. Если даже я не выгляжу достаточно убедительно, мог бы подстраховаться и выслушать. Я бы на его месте так и сделал. Либо принял чужие условия, либо перерезал бы глотку сразу же, не давая и шанса на атаку. Революционера тоже можно понять. Он не сталкивался с мутантами на их территории, не попадал в королевство Натана. — Услугу. — Игриво подмигиваю. — Хочешь повидаться со старым другом? Щелчок пальцами, несколько секунд — и двое революционеров, держащих меня, ревут от боли. Рука у каждого продырявлена. Ножи вошли достаточно глубоко. Достаточно, чтобы кровь брызнула на одежду, а их руки, наверное, отказали. Попал в ладони, беспроигрышно. Так, как я просил. Еще секунда — и тот, кто стоял рядом, тоже вскрикивает, держась за окровавленное плечо. Теперь не ножи — стрелы. Уже умудрился своровать у кого-то лук? Специально ранит несильно — у нас нет цели убивать. Революционеры и так заплатили сполна за все, что делали с обычными жителями лайбаунского королевства. Ну и, конечно, наш триумф должен кто-то запомнить. Наше возвращение в Империю Белых Магов. — Годы идут, а ваша защита так и остается никудышной, мальчики. — Лекс медленно выходит из ближайшего сарая, брезгливо смахивая с брюк песок. — Совет на будущее — нападать можете не только вы. Вы уже отлично научились спасать собственные задницы во время поджогов целых деревень. Осталось научиться так же сбегать, если кто-то атакует вас. Но… не переживайте. Время еще будет. Повзрослеете… Затыкается, только чтобы легко увернуться от ножа и притворно выдохнуть. Окинуть ошарашенных революционеров взглядом и, опустив оружие, поклониться, выставив одну ногу вперед. Поправляет одежду, будто его действительно заботит внешний вид, и, забросив лук за плечо, подходит ближе ко мне. — Лекс Картер, — выдыхает главный революционер. Цедит сквозь плотно стиснутые зубы, что едва разбиваю слова. Доходит смысл лишь из-за того, что бессмысленные звуки складываются в имя Лекса. Поднимаю на него взгляд и понимаю, каким видят его испуганные революционеры. Понимаю именно сейчас, когда он находится в своей тарелке. Понимаю, почему красный король сделал из него наемника и держал возле себя, а революционеры пытались убить его любой ценой. Понимаю, потому что вижу не Лекса, держащего меня за руку ночью. Вижу того, кто сжег лагерь искупления и наслаждался убийствами черных магов, пока я был в его теле. — Ты должен быть мертвым! — обвинение странное и вызывает нервную улыбку на губах. Его и моих. Обвинение, мягко говоря, слабое, и, должно быть, это единственное, на что хватает лидера сейчас. — Ошибаешься, дедуля, я никому ничего не должен. — Обходит лидера совсем беззвучно, лишь постукивая луком по его плечам. Мечется, то приставляет нож к горлу, то отстраняется, позволяя революционеру спокойно выдохнуть. Не без наслаждения. Конечно, нет. Другие революционеры даже не поднимают с земли оружие. Они смотрят со страхом и интересом, но в их глазах кроется что-то еще. Что-то, напоминающее безразличие. Потому что, вероятно, они знали, что когда-то это случится. Если я за несколько минут смог заметить наивность лидера, то они не за одну неделю — точно. Вряд ли в такое тяжелое время у них были возможность и время переизбирать главного или устраивать состязания. Просто остался тот, кто был родственником настоящего предводителя. Просто тем самым они облегчили мне жизнь. Когда-то этот хлипкий план нового главного революционера должен был проколоться. И им повезло, что именно со мной, а не с отцом или Натаном. — Я отдам тебе мутантов, — выдыхает лидер, но его трусость заставляет лишь поморщиться. Охранник, с которым я разговаривал, совсем другой. К нему у меня появилось уважение, к лидеру — отвращение. — У меня есть условия… — Нет. — Мое слово вызывает недоумение на лице Лекса, ведь мы не обсуждали то, что я задумал лишь недавно, но он быстро разгадывает меня. Быстро осознает и расплывается в улыбке. — Мне понравилась твоя идея. Мутанты могут помогать тебе. Или ты… им. — Что?! — У меня к тебе предложение, умник, — закатываю глаза и хватаю лидера за плечо. — Мы объединим силы. Мы не враги сейчас. — Уже обращаюсь ко всем революционерам. Они смотрят на меня с пониманием. Они знают, что я имею в виду. — Напротив, у нас есть общий враг, и сейчас я говорю не про отца. Наша война, белых и красных магов — ничто по сравнению с тем, что грядет. И чтобы предотвратить это, мне нужна ваша помощь. Вы, воины, вступите в ряды моей армии как равные! Я не буду для вас королем! Я хочу показать, что мне, белому магу, неважно, кто вы: мутанты или лайбаунсцы. Я прошел Леса Смерти и вырвался из рабства. А взамен на ваше подчинение я помогу вам. Мы освободим лагерников. Вместе. — Ты освободишь красных магов из лагерей?! — восклицает лидер. — Не верьте ему! Это все чушь! Притворство! — А что лучше? Довериться мне сейчас или загнуться здесь? Я жил благодаря лагерям искупления. Я был там, я управлял этим ужасом. Я знаю, как они устроены. А сил революционеров и мутантов хватит, чтобы напасть. Единственное, что от вас необходимо — согласие. Лекс едва заметно касается моего плеча, и я поворачиваюсь. В его глазах воодушевление, вдохновляющее меня, и что-то еще. Смотрит так, как я смотрел на него совсем недавно, во время нашего шуточного боя. С гордостью. — Мой ответ — нет! Забирай мутантов и убирайся прочь! Мы справимся и без твоих… Не успевает договорить, как Лекс замахивается ножом. От неожиданности не успеваю окликнуть и остановить, но за меня это делает кто-то другой. Кричит: «Стой!» и заставляет Лекса замереть, оставив лезвие в паре дюймов от груди лидера. — Дэннис. — Лекс медленно поднимает голову. Юноша, остановивший его, проходит мимо, сжимая в руках арбалет. Он сразу привлекает внимание, потому что у него, красного мага, светлые волосы. Это настоящая редкость. Лишь карие глаза и кожа темнее, чем у меня, выдают его расу. Это… необычно, что на несколько секунд задерживаю взгляд и потом отдергиваю себя, вспоминая, где нахожусь. Что для разглядывания красивых парней я выбрал отнюдь не лучшее время. — А я думал, единственный достойный противник давно мертв. — Очень нужна мне твоя похвала, Лекс, — хмыкает Дэннис. — После того, как ты убил моих мать и брата, я вообще не хочу слышать твой голос. — Но я не убил тебя. — Лекс улыбается, и упоминание его прошлых жертв ничуть не волнует его. — И я был бы несказанно счастлив, если бы ты дал мне хоть одну причину пощадить старика. — Ты же знаешь, что тот, кто убьет главаря, становится новым главарем. Зачем тебе командование армией революционеров, Лекс? Ты же нас терпеть не можешь. Дэннис подходит к лидеру, успокаивающе гладит его по плечу, отводя подальше от Лекса. Тот не сопротивляется, даже опускает зажатый в руке нож, обмениваясь со мной быстрым взглядом. Думаю, для нас обоих не становится неожиданностью, когда Дэннис нажимает на спуск на арбалете. Вздрагиваю лишь, а лидер, хватаясь за куртку Дэнниса, медленно сползает на землю. Вокруг — тишина. Глаза революционеров пусты. Не хотел бы оказаться на их месте — не хотел бы, чтобы моей судьбой руководили принц ненавистного королевства и наемник, убивший сотни таких, как они. Убивший родителей, родственников и друзей. Дэннис теперь не смотрит на Лекса. Его взгляд обращен только ко мне. Подходит, достает из заднего кармана куртки платок и стирает с руки кровь. А после протягивает ее мне. — Я согласен на твои условия, Кайл Вилсон, — говорит он.