Light Captivity

— Мне жаль насчет Эвелин, — заключает Тео лишь тогда, когда полностью заканчиваю свой рассказ. Тогда, когда упоминаю про Джейми и признаюсь, что, поддавшись ненависти и желанию отомстить, убил его. Когда рассказываю про Натана и с бешеным сердцебиением говорю, что взорвал черных магов, чтобы сбежать. Тех, кто был за чертой военных кварталов. Никак не связанных с насилием армии Натана. Я был готов к осуждению, разочарованному взгляду или попытке отвернуться меня. К вспышке гнева, как у Лекса, или ядовитой усмешке, как у Неты. Но не к чертовому сожалению, от которого холодеет в груди. Не к пониманию и поддержке, из-за которых руки тянутся разодрать себе кожу. Вряд ли я заслуживаю нечто подобное. Я ведь даже не надеялся на это. Я рассказывал все, что произошло, только для того чтобы быть искренним. Мне чужды сострадание и жалость. Кажется, я забыл смысл этих слов, когда встретил Лекса. Но Тео, дьявол, только продолжает с улыбкой смотреть мне в глаза. Не отводит взгляд, не отвлекается даже на угасающее пламя костра, согревающего наши ледяные руки, не просит показать магию. А мне тошно от самого себя: Тео не изуродовала война, но меня — да. Тео будто не осознает этого. Тео будто не видит во мне того, кого увидели все. Того, о ком говорил Лекс с самого начала. Подавляя в себе порыв встряхнуть друга за плечи, я сам не понимаю, что так меня коробит. Почему то, что он не признает во мне монстра, не дает наполнить воздухом легкие, словно набитые горечью. Может, я боюсь разочаровать его потом. Может, не хочу дожидаться момента, когда он все увидит собственными глазами. Узнает о моей цели и не захочет иметь ничего общего, поняв, с какой легкостью мне давались убийства, о которых я рассказал ему. — Ты совсем не разочарован? Хмыкает, пожимает плечами и впервые опускает взгляд. Только сейчас замечаю то, что не замечал все время. Сосредоточившись на себе, не обратил внимание, что он изменился тоже. Тот Тео, которого я знал раньше, не смог бы слушать про убийства, не закрывая ушей. Тот Тео не смотрел бы спокойно, как я оттираю кровь собственного народа от одежды. Не присоединился бы с легкостью к революционерам, понимая, насколько они опасны. — Я знаю, что происходит, Кайл. — Скрещивает пальцы, и я опускаю на них взгляд, замечая, что дрожащие руки — единственное, что выдает в нем бывшего заключенного лагеря искупления. — И, чтобы ты ни сделал, я все равно буду на твоей стороне. Улыбаюсь, качаю головой, удивляясь то ли преданности, то ли наивности Тео. — Я бы хотел, чтобы все было по-другому, — выдыхаю, сам не понимаю, почему пытаюсь оправдаться и солгать. Ведь в глубине души осознаю, что другого выхода не представляю. Даже убийство Джейми и смерть Эвелин сейчас кажутся чудовищно правильными. Я уже не вижу себя принцем, не стремлюсь вернуться в прошлое и не могу отпустить Лекса и Кассию. Все, что было до Зоны Мутантов, такое далекое и будто не про меня вовсе. Тео — единственное, что связывает того Кайла и нынешнего меня. Возможно, именно это причиняет мне боль. Возможно, отпустив прошлое, в глазах Тео мне трудно вспоминать то, каким я был. — Кайл, ты слишком много на себя берешь. — Протягивает руку, и я, не задумываясь, переплетаю наши пальцы. Такой до жути узнаваемый жест кажется незнакомым. Хочется вырвать ладонь и сбежать. Хочется сказать, что я устал, и вернуться в покои. — Тебе может быть страшно, представляешь? Ты можешь грустить, срываться и порой быть слабым. Я вижу, как на тебя влияют эти мутанты и Картер. Это прелестно. Но с такими ожиданиями и ответственностью тебе тяжело. Я тебя знаю Кайлом, который сомневался, боялся, пытался всем угодить. Конечно, ты изменился, но... Думаю, ты понимаешь. Просто позволяй себе маленькие слабости, если нужно. — Спасибо, — хмыкаю, не без облегчения отпускаю его руку, и Тео быстро бросает взгляд на пламя костра. Отводит сразу же. Будто боится смотреть, и я, конечно, понимаю почему. Отец лишил его магии, и я не знаю, что случилось бы со мной, если бы кто-то отнял мою энергию. Она стала частью меня. Не дополнением, не оружием, а будто жизненно необходимым органом. — Я скучал по тебе так сильно. — Как трогательно, я сейчас заплачу! — Лекс кладет ладонь на мое плечо, и я вздрагиваю — совсем не заметил, как он подошел. Притворно кланяется Тео, снимая с головы несуществующую шляпу, огибает костер и как ни в чем не бывало садится рядом со мной. Между нами с Тео. Глядя на то, как расширяются глаза друга, мне хочется взвыть. Я узнаю этот взгляд. С таким видом Тео готов убивать. Лекс — отнюдь не тот, за кого можно переживать, поэтому я предпочитаю переживать за себя, замечая будто повисшее между ними напряжение. Я подозревал, что Тео и Лекс вряд ли поладят, но не предполагал, что они захотят поубивать друг друга настолько быстро. — Ты… Ты… У меня не хватает слов, чтобы выразить все свое презрение, — усмехается Тео, специально дергается от отвращения, но Лекс вскидывает брови и складывает руки на груди. — Если не хватает слов, может, лучше вовсе не открывать ротик, друг Кайла? — Не делай вид, что не помнишь моего имени, Картер. И прекрати строить из себя черти что. Я не Кайл и не стану терпеть тебя. — Я… — Впервые за несколько долгих секунд вспоминаю, что у меня не завязан рот и я могу прекратить эту никому не нужную перепалку. Или Тео и Лекс сойдут с ума — они оба слишком упертые, чтобы уступить друг другу. — Я не терплю его. — Ты что, на его стороне?! — Тео притворно хватается за сердце, прячет от меня лицо, и если пару месяцев назад я бы беззаботно рассмеялся, то сейчас, смотря на холодеющий взгляд Лекса, застываю. Я знал, как найти подход к ним по отдельности. Знал, как сладить и без труда подобрать подходящие слова. Сейчас, когда они оба со мной, совершенно теряюсь и понятия не имею, чего ожидал, в глубине души надеясь, что хотя бы ради меня они изменят отношение друг к другу. — Ты что, на дворе был шутом? — Лекс изгибает губы в усмешке, и Тео даже хмыкает от почти безобидной шутки, но я вижу, что тот не закончил. Вижу, что хочет добавить что-то, что ударит больнее. По самолюбию. Вижу, потому что еще несколько месяцев назад, отправляясь со мной в Зону Мутантов, он так смотрел на меня. — Точно! А я все думал, почему Кайл обратил на тебя внимание. Тео вздрагивает, как от удара, и я краем глаза замечаю, что сжимает левую, дрожащую от злости руку в кулак. Только вот этого Лекс и добивается. Пытается вывести из себя. — Хватит, — устало выдыхаю, кладу руку Лексу на плечо, но он даже не обращает на меня внимания. Упрямо смотрит за спину и будто не замечает. Оттолкнул бы, как раньше, но что-то сдерживает его. Не сбрасывает мою ладонь, но вместе с этим игнорирует, даже когда несильно сжимаю, пытаясь повернуть к себе. — Это что, твоя больная тема, Картер? — Тео хмыкает и пытается принять непринужденный вид, но глазами будто метает молнии. Старается казаться расслабленным и даже натягивает улыбку, но вряд ли от Лекс не замечает то, как напряжены его мышцы. — Тебя настолько волнует, почему Кайл обратил на меня внимание? — Меня волнует, что ты еще жив. — О, так бы и сказал! Меня ведь тоже волнует моя жизнь. Кайл, кажется, мы наконец нашли что-то общее! — восклицает так искренне, что я поверил бы, если бы не слышал полного диалога и не смотрел на выражение лица Лекса. Он напрягается, а я прикусываю губу, сдерживая улыбку, и признаю, что впервые с нашего знакомства кто-то стал перечить ему. Эвелин всегда находила со всеми общий язык, Кассии было плевать на выходки Лекса, а я быстро привык к этому и научился не реагировать. Тео — едва ли не единственный, кто решил не молчать. — Между нами не может быть ничего общего даже из-за того, что ты белый маг, служащий сумасшедшему королю-убийце. — Во-первых, мы оба знаем, что это ложь. — Тео качает головой. — Во-вторых, по крайней мере, я не служил королю-слабаку, запертому в темнице. И наконец в-третьих… — Я тоже белый маг, — горько усмехаюсь, и Лекс, будто впервые увидев меня рядом, медленно поворачивается, скользя взглядом по моему лицу. Смотрит с удивлением и мгновенно сдувается. Расслабляется и чуть улыбается уголком рта. Теряюсь, не ожидав столь быстрой смены настроения. Неосознанно сильнее сжимаю его плечо и едва сдерживаюсь от порыва впиться ногтями в кожу. Потому что одного взгляда становится слишком много. Потому что сбивается дыхание, и я даже забываю, о чем спросил. Потому что, даже не касаясь меня, причиняет боль — она, как червь, расползается по груди. — Ты — исключение. Отзеркаливаю его улыбку, и это саднит еще сильнее. Это выбивает землю из-под ног — я терпеть не могу, когда он говорит нечто подобное. Мне не нравится, что он сбивает меня с толку. Мне не нравится, что втайне от самого себя упиваюсь этим. Его слова — наслаждение, граничащее с болью. Его слова — только набор звуков, но ранят сильнее ножа. И не тогда, когда пытается задеть. Когда говорит абсолютно искренне и без намека на оскорбление. Кажется, он говорил это и раньше. В Зоне Мутантов мы были особенно близки, но сейчас что-то изменилось. Не в нем. Во мне. Когда поднимается, инстинктивно хватаю за запястье и только теперь замечаю, что он напряжен не меньше меня. Уже не обращается к Тео, пытающегося продолжить спор между ними, даже не оборачивается и не окликается на собственную фамилию. — Пойду тренироваться. Присоединяйся, как наговоришься с этим, — объясняет, и я медленно разжимаю зудящие от чего-то пальцы. Только сейчас понимаю, как сильно вцепился. Только сейчас понимаю, что он, как и я, не заметил этого. — Пожалуйста. — Собственный голос — будто эхо. Выходит хрипло, неразборчиво, одними губами. — Пожалуйста, не нужно провоцировать его. Это в первую очередь задевает меня. Это единственное, о чем я прошу. Лекс застывает. Даже Тео заканчивает бормотать за его спиной, хотя я не знаю, когда именно он замолчал. Мне стыдно признавать это, но я слышал его. Будто отключился на несколько секунд. — Это не единственное, о чем ты просишь, — Лекс усмехается, резко выпрямляется — так, что мои пальцы, соскользнув с запястья, случайно касаются его ладони — и, отряхнув одежду, отходит от костра. Однако не возражает. Впрочем, почему-то я не сомневался в этом. Почему-то был уверен, что услышит меня. Осматриваюсь, скорее по привычке, чем реально пытаясь согреться подношу руки к костру, киваю революционерам, поздоровавшимся со мной. Живя в их деревне всего пару дней, я уже чувствую, как становлюсь частью их мира. Революционеры определенно притягивают меня своим стремлением к свободе и отвагой. Дэннис восхитил меня с первых минут. Чем больше я вел с ним переговоры, тем больше поражался его уму. Лекс говорил, что революционеры — необразованные бедняки, недовольные жизнью. Обычный безграмотный народ, возомнивший себя вершителем судеб. Большинство, возможно, такие. Но Дэннис не глуп. Оттого еще больше опасен. В его темных глазах я вижу ненависть к Лексу, но Дэннис не показывает этого, понимая, как я могу на это отреагировать. Он ведет переговоры так умело, что к нему невозможно придраться. И мне бы даже могло показаться, что он добр, если бы я не знал, сколько магов он убил в погоне за Лексом. Революционеры рассказали, что, желая расправиться друг с другом, Дэннис и Лекс превратили королевство в сплошное поле боя. Я не спрашивал Лекса об этом, но не один бунтовщик описал, как горели целые поселения. Как Дэннис выкуривал из домов собственный народ в поиске врага, если ему поступала информация, что Лекс уехал из столицы. Свою личную войну они превратили во всеобщий кошмар. Теперь я понимаю, что Лекс не просто так при первой же встрече назвал Дэнниса достойным противником. Дэннис — единственный, до кого Лекс не смог добраться. Лекс — единственный, кому Дэннис не смог отомстить. И от мысли, что теперь они должны бороться плечом к плечу, кровь стынет в жилах. С одной стороны, я чувствую смятение, не зная, что от них ожидать, с другой — восхищение. Одни из лучших воинов красного королевства в моей армии. Прикусив губу, усмехаюсь и поправляю ножны на поясе. Ловлю взгляд Тео, обращенный на мою поврежденную руку. Я не рассказал ему о том, как мне отрезали пальцы. Впрочем, какая разница? В Зоне Мутантов произошло нечто пострашнее, чем это. Да и не сказать, что я не привык. — Пойду к нему, — улыбаюсь другу, и он вскидывает брови, будто ожидая чего-то еще. Только вот я не умею читать мысли и, видимо, совсем плохо разбираюсь в магах, потому что не понимаю, что он имеет в виду. — Как давно ты — исключение? Непонимающе мотаю головой и пожимаю плечами. Как давно? Что именно? Как давно мы с Лексом поладили, и он уже не считает меня своим врагом? Как давно я, чуть не потеряв его, понял, что им дорожу им? Как давно… — Не понимаю, о чем ты говоришь. — Как знаешь. — Не настаивает, и я даже удивлен этому. Совсем не похоже на него. — Если захочешь поговорить об этом, кричи «Тео» как можно громче. — Разумеется, — усмехаюсь, хотя не совсем понимаю, что именно он имеет в виду. Солнце село почти — кровавый закат освещает дорогу. Проскальзываю мимо дома, в котором Дэннис выделил мне комнату, движусь к залу, где мы тренируемся с Лексом. Краем глаза замечаю, как Тео встречается с Эриком — тем мальчиком, которого я спас из лагеря искупления. Он быстро влился в новую среду, нашел общий язык с революционерами. Наблюдая за ним в течение дня, я начал замечать, что он чем-то отличается от остальных. Что-то в его разговоре, манерах, взгляде есть необычное. Неподдающееся объяснению. Деревня почти погрузилась в сон — около домов уже выстраиваются ночные стражи, женщины уводят детей, воины — лагерников. Освобожденных так много, что нам едва хватает места, чтобы их разместить. И будет еще больше. Мы с Дэннисом уже продумали следующий шаг. Бить по лагерям искупления — слишком мелкая цель. Нам нужно нечто глобальнее. То, что сможет пошатнуть репутацию отца и остановить Натана. Лекса нахожу стреляющим из лука. Не трудясь скрываться и прекрасно понимая, что он и так услышит мои шаги, без стука захожу в комнату, прослеживаю за стрелой, попадающей в мишень, перевожу взгляд на Лекса. Меткость — его сильное место. Если он стреляет на тренировке, значит, либо ему абсолютно нечем заняться, либо он чем-то раздражен. — Быстро ты поболтал с другом, — выдает буднично, без намека на насмешку. Предпочитаю не реагировать, раз не замечаю в его тоне ничего пренебрежительного, сдергиваю со стены кинжал, взвешиваю его в руке. — Будем драться или разговаривать о Тео? — Выгибаю бровь, и Лекс, усмехнувшись, за пару шагов доходит до меня. С серьезным видом забирает у меня кинжал и дает какой-то другой, и я делаю вид, что замечаю между ними разницу. Становлюсь в позицию, в защитном жесте поднимаю руки, но Лекс вдруг останавливается, не спеша нападать. Прослеживаю за его взглядом и поворачиваюсь к двери. К двери, облокотившись на косяк которой, за нами наблюдает Дэннис. Его взгляд такой холодный, что хочется съежиться, когда делает несколько шагов нам навстречу. На щеках Лекса играют желваки, между ним и Дэннисом сразу будто образуется напряжение, витающее в воздухе. Кажется, это можно почувствовать, если протянуть руку. Кажется, мне на секунду даже нечего сказать. Половицы протяжно скрипят под подошвой сапогов Дэнниса. Его волосы выглядят темно-оранжевыми в свете заходящего солнца. Тишина мучит, но никто из нас не может разорвать ее. Даже никогда не затыкающийся Лекс молчит почему-то. Только медленно вытягивает из-за пояса кинжал и кладет его в свободную руку. — Тебе действительно нравится тренироваться с тем, кто поддается тебе? Не сразу понимаю, что вопрос адресован мне, и лишь через пару долгих секунд перевожу взгляд на Дэнниса. Сжимаю челюсти, стараясь не выходить из себя. Рукоять кинжала впивается в ладонь. — С чего ты взял, что Лекс мне поддается? Просто пожимает плечами — конечно, ему необязательно отвечать на этот вопрос. Дэннис не глуп настолько, что понимает — ему хватает и этого. Хватает вскользь брошенной фразы, чтобы вывести меня из себя и заставить усомниться в собственной правоте. Казалось бы, да какая мне разница: блефует Лекс или нет. В конце концов, разумеется, он не хочет нанести мне ранение. Казалось бы, но от невысказанного предложения Дэнниса появляется внезапный интерес. Что, если сразиться с тем, кого так долго не мог убить Лекс? Что, если оценить силы того, кто оказался едва ли не единственным выжившим из тех, на кого он охотился? — Ты хочешь показать мне, как сражаться без подачек, Дэннис? — Выгибаю бровь, и в ответ Дэннис лишь вновь пожимает плечами, снимает со стены пару кинжалов и будто приглашающе отходит в сторону. — Нет. — Лекс, молчавший все это время, говорит на выдохе, скрипя зубами. Смотрит на меня, и я вижу, что едва сдерживается от порыва просто дернуть меня за запястье и заставить делать так, как говорит. — Почему же? — спрашивает Дэннис с неприкрытой иронией. — Потому что я так решил. — Как скажешь, — хмыкает. — Но почему ты принимаешь решения? — Я знаю тебя. И знаю, что ты ничего не предлагаешь без цели. Дьявол, Дэннис, не делай из меня идиота и не забывай, что мы познакомились не несколько дней назад. — Хватит! — Перевожу взгляд на Лекса, и он, хоть и пытается выглядеть спокойным, до побелевших костяшек сжимает в ладони кинжал. Я не вижу смысла подозревать в чем-то Дэнниса хотя бы потому, что он не давал ни малейших на то причин. Да и зачем ему вредить мне? Мутанты не станут подчиняться революционерам в случае, если он попытается убить меня. Успех его войска зависит от меня и моего желания ему помогать. Да и с чего бы мне умирать от рук какого-то чертового революционера? Почему я, сбежав из черного королевства и победив мутантов, должен бояться обычной тренировки с Дэннисом? — Все будет в порядке, — обещаю Лексу и даже натягиваю улыбку, чуть отходя в сторону. Он не противится, должно быть, понимая, что не может вечно возиться со мной — тем более, когда мне это и не нужно. Дэннис улыбается и встает напротив меня. И лишь сейчас его глаза становятся менее холодными. Сейчас, когда в них появляется нечто, похожее на возбуждение от предстоящей битвы. Нападает сразу же, и я не успеваю даже приготовиться. Чудом отпрыгиваю в сторону, и лезвие рассекает воздух в нескольких дюймах от лица. Сердце подскакивает, и я наконец осознаю, о чем именно говорил Дэннис. Лекс никогда не нападал так. Лекс никогда не нападал с вероятностью того, что я могу не успеть уйти от удара. Что могу остаться со шрамом. Дэнниса это не волнует. Он нападает еще раз, и я проскальзываю под его рукой, вытягиваю ногу, но Дэннис не попадается, ловко отскочив в другую сторону. Отклоняюсь, делаю несколько шагов назад, и, когда лезвие прочерчивает воздух достаточно близко, боком ладони ударяю его по запястью. Оружие с лязгом падает на пол, и отталкиваю его подошвой сапога еще дальше, чтобы Дэннис не успел дотянуться и подобрать. Пользуясь его замешательством, бью кулаком в лицо, кажется, разбивая губу, но Дэннис стискивает мое запястье, заламывает руку так сильно, что едва сдерживаюсь от крика, и бьет в живот. Закашливаясь, сгибаюсь, пытаюсь выпрямиться, но ударяет теперь коленом и, потянув за волосы, добавляет в лицо. Стараясь не терять концентрации, быстро разворачиваюсь, бью локтем в солнечное сплетение и каблуком сапога ударяю по ноге, за шиворот рубахи потянув на себя. Не ожидаю, когда вдруг ставит подножку, опускаюсь на одно колено, еле удержавшись, чтобы не свалиться плашмя, и тем самым подставляю свое лицо под удар. По подбородку начинает стекать кровь. Пробую выпрямиться, но следующий удар вновь приходится на живот. Теперь бьет не руками, костяшки которых и без того в моей крови, — носом сапога. Морщусь от боли, пытаюсь поджать колени, и, когда медленно наступает на обрубки моих пальцев, взвываю. Рука подгибается, и всем весом падаю на пол, неосознанно прижимая к груди горящую ладонь. Не пытаясь сопротивляться, ожидаю ударов, но, проследив за взглядом Дэнниса, осознаю, что он смотрит за мою спину. Присаживается на корточки и, дернув меня за плечо, наклоняется к уху. — Вселись в мое тело. На секунду кажется, что я что-то не расслышал, неправильно понял, не то подумал. Удивленно поднимаю на него взгляд, хмурюсь и качаю головой. Видимо, Дэннис принимает это за отказ, потому что в следующий момент губы вновь вспыхивают болью. — Вселись… — Бьет, совсем не рассчитывая сил. Бьет, смотря не на меня — на Лекса, чьи шаги стремительно приближаются к нам. — В мое… — Даже не кричу от боли и почему-то не закрываю лицо руками — Дэннис будто сошел с ума. Бьет со всей силы, будто я ему что-то сделал. Будто здесь не я, а Лекс. — …Тело! Не видя другого решения, выполняю его просьбу. Выпускаю магию, и она утягивает меня к Дэннису. Уже готовлюсь увидеть себя в его глазах, но вдруг проваливаюсь в воспоминания. Теряюсь, все тело вспыхивает болью, будто кожа горит. Вокруг — темнота. Вокруг — ослепляющая темнота. В ушах начинают раздаваться чьи-то голоса, но все сливается в общий шум. Не разбираю слов. Не разбираю ничего, кроме хаотичных звуков.

***

Разлепляю глаза — что-то, ноющее в груди, заставляет резко очнуться ото сна. Простыни мокрые от пота — видимо, приснился кошмар. Сдерживаю дрожь, что норовит прокатиться по телу, до крови расчесываю запястья и поджимаю колени. Точнее, это делает Дэннис… Это он. Не я, не я, не я! Медленно поднимается с кровати, заглядывает в окно, а на небе ни намека на рассвет. На небе даже луна скрылась за облаками, и только звезды освещают комнату. Он кидает взгляд на зеркало, быстро надевает тонкую рубаху, дрожащими пальцами найдя несколько пуговиц. Он кидает взгляд на зеркало… И я застываю. Потому что в отражении не тот, кого я знаю. Выглядит почти так же, младше всего на года три, но взгляд другой. Не холодный, как сейчас — живой. Его светлые волосы рассыпаются по плечам, и я тяжело сглатываю, признавая, насколько он красив. Сейчас нет шрама чуть ниже подбородка, губы расслаблены, а не изогнуты в противной усмешке, как обычно. Паникует, сам не осознавая причины, спешно одевается, подумывая над тем, чтобы разбудить маму, и дрожь будто проходит по моему телу. Мне чертовски трудно разделять его и меня, как учили мутанты последнего города. Кажется, будто все происходит со мной. Это пугает еще больше. Это доводит почти до физической тошноты. Опускает босые ноги на прохладные половицы, поправляет съехавшую, очевидно, слишком большую для него рубаху и считает до десяти, чтобы успокоиться. Замечаю на полке рядом с кроватью несколько книг — надо же, умеет читать. Думает еще о ком-то, и вижу образ мальчишки, поразительно похожего на него: такие же темные глаза, светлые волосы. Брат, наверное. Старший. Все еще не понимаю, зачем Дэннис заставил меня вселяться в его тело, а паника, зарождающаяся в груди и проходящая к кончикам пальцев, вряд ли означает что-то хорошее. И у него, и у меня отнюдь не лучшее предчувствие. Медленно открывает скрипящую дверь, слышит снизу чьи-то голоса, и все внутри сжимается от боли. Он помнит нечто подобное — так однажды пришли прислужники короля, чтобы забрать его отца. Отца, не причастного ни к чему — Дэннису потом пришло письмо, в котором было сказано, что король ошибся и поймал не того. Письмо пришло после того, как его отца назвали предателем родины и публично казнили. Король извинился зато. Признался, что был не прав. У меня все холодеет внутри. И сколько в красном королевстве было таких ошибок? Сколько магов убили не мы, враги, посадив их в лагеря искупления, а тот, кто клялся их защищать? Сколько… «Сейчас ничего подобного не повторится, — вторит Дэннис, пытаясь унять бешеное сердцебиение. — Теперь нам помогут, они поклялись защищать нас». Пытается убедить себя, прокручивая эту мысль в голове, и я чувствую, как от страха перестаю дышать. О, дьявол, мне так жаль его… Не того Дэнниса, сжигавшего целые деревни в попытке найти Лекса, а ребенка, по какой-то гребаной ошибке потерявшего отца. — Дэннис, возвращайся в свою комнату! — Женщина с такими же светлыми волосами спешно подходит к нему, берет за руку, отводит обратно и слишком нервно закрывает дверь. Это замечаю и я, и Дэннис. — Малыш, послушай меня. Сейчас тебе нужно будет спрятаться, понятно? Спрячься так, чтобы тебя никто не нашел, и не высовывайся. Слышишь меня? За окном вдруг резко сверкает молния. Дэннис съеживается и непонимающе мотает головой. — Что случилось? — Его голос такой же, как и сейчас, только мягче. Будто более искренний. — Мам, что случилось?! Женщина отводит взгляд и сильнее сжимает его руку. О черт, скажи же ему! Скажи, потому что я тоже, дьявол, хочу знать, что происходит! — Все хорошо. — Она улыбается, но Дэннис слышит в голосе матери дрожь. Она улыбается, но глаза остаются панически открытыми. И не нужно быть сыном этой женщины, чтобы понять: ее слова — ложь. — Просто… Королю стало известно о нашей связи с революционерами. Затаивает дыхание, и я не дышу тоже. Он еще не знает, к чему это приведет, не может понять, что их семья сделала не так, после смерти отца решив обратиться к тем, кто обещал им помочь. Дэннис революционеров не видел — он и не представляет, что те творят. Для него они — просто спасители. Просто маги, готовые вершить правосудие и защищать беззащитные семьи. После смерти отца мать была не способна прокормить двух сыновей. Именно поэтому Роджер — так зовут брата Дэнниса — обратился к революционерам. Разве у них был другой выход? Разве они могли выбрать смерть вместо пусть и тайной поддержки? Мать целует Дэнниса в лоб и удаляется быстрее, чем он успевает возразить. Закрывает дверь за собой и что-то говорит Роджеру уже в коридоре. Дэннис садится на кровать и, скрестив пальцы, считает секунды. Время тянется медленно — сердце стучит быстрее, чем когда-либо. Последний раз он так боялся, когда забирали отца. Но сейчас же, поддавшись скупой надежде, он уверен, что ничего подобного не случится. Не может же быть судьба такой мразью. Не может же забрать у него все. Не может же забрать все… у меня. Его мысли и чувства полностью заполняют сознание, я теряюсь, поддаюсь хаосу, разрушающему его разум, и на несколько долгих мгновений забываю о своем существовании. Не помню ни имени, ни собственной жизни. Все сводится к дрожащему Дэннису и секундам, разрывающим время. Все заканчивается в один миг. Мир будто пошатывается, и я вздрагиваю, чувствуя, как ком подходит к горлу, когда с нижнего этажа слышу крик. Такой, что закладывает уши, хотя у меня закрыта дверь. Такой, что стискиваю простыни, ощущаю соленый привкус на искусанных губах и осознаю, что плачу. Не выдержав, медленно открываю дверь, слышу два голоса уже отчетливее, на цыпочках подхожу к лестнице. Спускаюсь, считая ступени, и когда открывается обзор на происходящее, быстро присаживаюсь на корточки, прячась за перилами. Первое, что бросается в глаза, — открытая настежь уличная дверь. За гранью моего дома улицу освещают звезды. За гранью ливень и гроза. За гранью… ни звука, кроме ветра и грома. Замечаю Роджера, покачиваюсь на месте, чудом удерживаясь за перила. Закрыть бы лицо руками, но мне не отвести взгляд. Мой брат — старший брат, который до двенадцати казался мне сильнее любого мага — стоит на одном колене, закрывая рану в животе. Кровью, кажется, уже пропахли стены. Кровь на его руках, одежде, лужей на полу, на лезвии ножа, который держит в руках Он. Теперь угадываю сразу. После смерти отца стал их узнавать. Наемник короля. Капюшон мантии, промокшей от ливня, закрывает лицо — не могу разглядеть. Маг не в форме военного — он вообще отличается от тех, что я видел раньше. Весь в черном. Только кровь Роджера на рукаве темно-красная. Только это бросается в глаза. Закрываю рот руками, пытаясь сдержать всхлипы, рвущиеся из горла. — Пожалуйста… — Узнаю хриплый голос брата, и меня бросает в дрожь. — Пожалуйста, пустите. Я ничего не знаю, клянусь… Я ничего… Сбивается, когда наемник медленно наступает на его руку. До меня доносится хруст костей, и Роджер кричит, мечется на полу, как пойманный в клетку зверь. Пытается отползти, но наемник хватает его за рубаху. А потом резко бьет в лицо, заставляя завалиться набок. — Что ты проскулил, сука?! — Наемник хватает Роджера за волосы, не обращая внимания на тихий протест, тащит к себе и вставляет нож в и без того зияющую рану. А потом прокручивает. Роджер ревет от боли, орет протяжное «Пожалуйста!», а я закрываю рот руками, уже не в силах сдерживаться. Кажется, если разожму руки, меня либо вырвет, либо из горла вырвется неконтролируемый крик. Трясясь всем телом, плохо понимаю, что это происходит — не может быть, чтобы мой брат, который еще вечером болтал со мной о политике в королевстве, сейчас рвал глотку от боли. Дрожащими губами умолял остановиться и хватал наемника за рукава плаща. — Я не слышал! — хмыкает черный незнакомец, и ужасаюсь, слыша в его голосе неприкрытую насмешку. Как он… Как он может смеяться над болью Роджера?! Как он может, делая все это, смеяться моему истекающему кровью брату в лицо?! — Тебе так трудно повторить? — Пожалуйста!! — кричит так, что на секунду зажмуриваюсь, весь сжимаюсь, как от удара, кусаю собственные запястья, повторяя раз за разом: «Молчи, Дэннис, только, пожалуйста, молчи!» Заткнись, заткнись, заткнись! Не издавай ни звука! От страха кружится голова. — Не слышу. Извини, у меня врожденные проблемы со… — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Пусти меня, умоляю, пусти! Я ничего не сделал, я ничего не… Замолкает, и я медленно разлепляю глаза, надеясь, что наемник действительно отпустил. Надеясь и умоляя все на свете, чтобы это было правдой. Но гребаный прислужник короля только наступает Роджеру на грудь, заставляя хрипеть и захлебываться кровью. Медленно снимает со спины топор, взвешивает его в руке и придирчиво оглядывает брата. Все в его движениях такое отточенное, будто наемник занимается чем-то подобным каждый чертов день. В жестах ни капли сомнения. Ни отвращения, ни дрожи в руках. Даже когда замахивается топором… Даже когда он рассекает воздух, а я до последней секунды не верю, что это правда. Что шутка такая, что этот ублюдок не способен на это… Что остановится в паре дюймов от тела Роджера… Остановится и не опустит сверкнувшее в свете звезд лезвие топора на руку моему единственному брату. Не отрежет кисть, а потом, взмахнув снова, и все предплечье до локтя. Меня рвет прямо на этой гребаной лестнице. Наемник не слышит этого только из-за невыносимого крика Роджера. Роджера, едва ли находящегося в сознании. Роджера, орущего и в истоме трясущегося на полу, как выброшенная на берег рыба. Роджера, которому сейчас я желаю только провалиться в сон и не чувствовать этого. Однако он держится. С отрезанной рукой и дырой в животе. Держится и дико глядит на наемника, который небрежно снимает капюшон с головы и стирает с одной щеки кровь. А я… А я смотрю на него и не верю своим глазам. Он — мальчишка всего лишь. Старше меня максимум на пару лет. Мальчишка, кромсающий брата, как безумный. Абсолютно безразлично и лишь с некой брезгливостью на лице морщащийся от того, как Роджер стонет, хрипит, дергается, не в силах сдвинуться с места. — Слишком уж громко ты орал. — Наемник медленно расплывается в улыбке, чуть поворачивается в мою сторону, и я могу разглядеть его ярко-фиолетовые глаза. Глаза, которые, должно быть, запомнятся мне надолго. Глаза, которые мне хочется выколоть, чтобы он хоть на мгновение почувствовал то, что чувствует Роджер. И лишь сейчас до меня доходит, что король приказал наемнику убить моего брата за связь с революционерами. Убить, а не кромсать его тело и пытать. Все, что делает этот ублюдок, — не просто исполнение приказа. Исполнение собственной прихоти. Ему не плевать на мучения Роджера, нет. Ему нравится это. — Нет, пожалуйста, пощадите! Милейший! — Голос мамы оглушает. Роджер наверняка приказал ей прятаться, как и мне. Ее здесь быть не должно! Нет, нет, нет! Только не мама! Только не мама, пожалуйста! — Что вы хотите? Пожалуйста, просто назовите цену! Не убивайте его! Помилуйте, прошу вас! Я отдам все, что угодно! Наемник перешагивает через умирающего брата, подходит к матери, а я уже захлебываюсь слезами, ненавидя себя за эту гребаную слабость. Я понимаю, что не могу ничего сделать, не могу ничем помочь, и это разрывает меня. Этот факт будто оглушает — сейчас, когда я так нужен своей семье, я способен лишь прятаться за перилами. Я — чертово ничтожество! — Неужто все? — Деловито склоняет голову набок, и в его фиолетовых глазах я замечаю вспыхнувший интерес. Но не к монетам, которые предлагает мама. Наемнику просто нравится в это играть. Нравится испытывать нас и смотреть, сколько еще выдержим. Когда уже заткнемся и примем смерть. — Что пожелаете! — Мама доверчиво кивает, и наемник хмыкает, качает головой, обходит Роджера, оценивающе осматривая его. И я не думаю о том, как бы было хорошо, если бы брат спасся. Я думаю, что ему повезло меньше, чем папе. Лучше бы Роджеру просто отрезали голову на площади королевства. Лучше бы он не находился в сознании и умер безболезненно. — Тогда я просто желаю, чтобы ты смотрела, — улыбается, обращаясь к матери, и она, зарыдав, бросается к нему, падает на колени, хочет схватить за плащ, но не успевает — наемник вставляет в грудь моего брата нож. Тот не кричит — наоборот, затихает. Не дергается даже, не успевает закрыть глаз — они так и остаются распахнутыми от страха и боли. На пару секунд воцаряется тишина. А я не чувствую рук и ног. Во мне нет ничего, кроме пустоты и злости. Обняв руками колени, просто смотрю, как маг, который был для меня всем, умирает от рук какого-то мелкого садиста. Шестнадцатилетнего — или сколько там ему? — ублюдка, насмехающегося над чужим горем. И какой мразью нужно быть? Что нужно чувствовать, чтобы делать это? Что произошло в жизни этого мальчишки, что он превратился в монстра? Он либо не хочет медлить, либо наигрался уже. Поэтому бьет маму по лицу, и она падает, захлебываясь в рыданиях. Я не дышу даже. Я, пораженный паникой и не соображающий абсолютно ничего, только смотрю и не верю… Не верю, что это происходит со мной… Не верю, что это не очередной кошмар. Когда наемник опускает топор на грудь мамы и его лицо вновь становится обрызганным кровью, я совершаю чудовищную ошибку. Я забываю закрыть рот. Он поднимает голову. Он смотрит на лестницу. Он улыбается. Он зовет меня. Он манит меня рукой. Он слышал мой истошный вопль и рыдания. Он рад, что здесь еще есть я. Он доволен, что все закончилось не так быстро. Он захлебывается смехом, и в этот миг у меня внезапно появляются силы. Страх вновь подходит к горлу, и я срываюсь с места. Едва не поскальзываюсь на собственной рвоте, хватаюсь за перила, бегу по ступеням, уже слыша шаги за своей спиной. — Эй, ты куда, сука? — зовет с усмешкой, быстро поднимается за мной, и я кожей ощущаю его приближение. — Тебе не понравилось, как я играл с твоим братом, малыш? Смаргиваю слезы, не реагирую на его слова, и сейчас единственное, что хочу, — выжить. Буквально пару минут назад мне было плевать на собственное существование, но сейчас я четко понимаю, что не хочу умирать. Несмотря на то, что он сделал с мамой и Роджером, я не хочу повторять их судьбу. Потными ладонями открываю дверь своей комнаты, слыша, как его голос становится все более громким и раздражительным, забегаю внутрь, судорожно закрываю дверь. Он уже рядом, до меня несколько ступеней. Рядом… Сердце стучит как бешеное. Не знаю, как еще не сорвался на истерику. Не знаю, как до сих пор держусь — тело будто не мое. Дрожью сводит руки и ноги, слезы вновь застилают глаза, к горлу подкатывает тошнота — мне кажется, я умру на месте. Прежде, чем сукин сын доберется до меня. Открываю дверцы шкафа, залезаю туда, прижимаясь к дальней стене, закрываю рот руками и стараюсь не шевелиться. Только вот когда дверь в комнату открывается, даже сердцебиение кажется оглушающим. Хоть бы он не услышал это, хоть бы прошел мимо, хоть бы забыл про меня! У него ведь, наверное, не одна жертва! Я не был связан с революционерами! Пускай он убьет кого-то другого, пожалуйста! Не меня, не меня, не меня… — Куда же ты спряталась, маленькая трусливая сука? — меряет шагами мою комнату, специально вытягивает гласные. — Ну же, вылезай! Мне так понравился твой голосок. Покричишь мне еще разочек, а? Слушать тебя гораздо приятнее, чем твоего надоедливого брата. Вжимаюсь в стену, кусаю губы, чтобы не всхлипывать, слышу, как он специально ведет лезвием ножа по мебели. Чтобы я слушал. Чтобы слушал, как нож, которым этот ублюдок убил Роджера, рядом — настолько, что у меня от страха поджимаются колени. Сердце ухает вниз, когда наемник открывает одну дверцу шкафа. Прижимаюсь к другой стороне, кусаю костяшки пальцев, пока он рукой шарит по одежде и не находит меня. Уже спокойно выдыхаю, когда немного отстраняется, и благодарю все на свете за эту удачу, как он резко распахивает вторую дверцу и хватает меня за ногу. Ору, падаю, прочерчивая локтями половицы, рыдаю, хватаюсь за ручки шкафа, когда, держа за ступни, наемник тащит меня. Нет, нет, нет, это не должно закончиться так! Я не хочу чувствовать то же, что и Роджер! Я не выдержу! Пожалуйста, нет, нет, нет! Не знаю, умоляю вслух или про себя. Сбиваюсь с мысли, понятия не имею, сколько секунд он тащит меня в центр комнаты. Мы — будто вне времени и пространства. Мы — одни. Когда его удар приходится мне по ребрам, я забываю о маме и Роджере. Мне становится плевать на всех — боль охватывает тело. Он избивает меня так сильно, что каждый удар — пытка. Не знаю, откуда в нем столько силы. Откуда столько ненависти. Я ведь ничего… Ничего ему не сделал! Ничего! — Как тебе это, трусливая дрянь?! — смеется, сжимает мои скулы, потянув на себя, и склоняет голову набок, будто наслаждаясь моим искрившимся от боли лицом. Лицом, что, должно быть, все в крови и слезах. — Во что поиграем, малыш? С чего хочешь начать? С этого? — Показывает нож и расплывается в улыбке. — Или ты предпочитаешь топор, м? Тебе я даю выбор, не то что твоей глупой семье. Ты мне нравишься гораздо больше. — Тянет мои уголки губ вверх и будто отзеркаливает мою невольную улыбку. — Для тебя я приготовил нечто поинтереснее. Жмурюсь, пытаюсь отвернуться, но, чуть покосившись в сторону, натыкаюсь на нож, привязанный к лодыжке наемника. Сидя на коленях, стащить не составит труда — после нескольких месяцев голодовок из-за смерти отца я научился воровать незаметно. Только не думаю, что наемник, наблюдая за каждым моим движением, не заметит этого. — Топор. — Что? — Я выбираю топор, — улыбаюсь кровавыми губами, и это становится моей точкой невозврата. Именно в этот миг я осознаю, как сильно хочу убить его. Как сильно хочу вонзить в эту поганую, бесчувственную грудь кинжал и смотреть, как наемник задыхается от боли. — Какой сообразительный мальчик, — хмыкает, и ему требуется пара секунд, чтобы снять топор с плеча. Пара секунд, которыми я пользуюсь. Он замечает движение, сразу поворачивается, но не успевает — я уже сжимаю рукоять. На то, чтобы выпрямиться, совершенно нет времени, поэтому, замахнувшись, я, не веря тому, что делаю это, наблюдаю, как лезвие ножа легко входит подонку в бедро. Он ревет от боли и разочарования, пытается схватить меня, но отшатываюсь в сторону и, не зная, откуда у меня появилось столько силы, поднимаюсь на ноги. — Сукин сын! — Бросается ко мне, но заваливается, схватившись за рану в ноге. Подбегаю к лестнице, перепрыгиваю через несколько ступеней, безумно несясь вниз. Разъяренный крик наемника за спиной оглушает — хоть я и понимаю, что, насколько бы он ни был силен, с открытой раной ему вряд ли получится достать меня, страх душит. Бегу, не зная, откуда во мне столько энергии. Судорожно перепрыгиваю через тела мамы и Роджера, распахиваю двери собственного дома и почему-то думаю, что уже не вернусь сюда. Не беру с собой ни монет, ни одежды, ни еды — дьявол, мне абсолютно плевать на это. Хочется только скрыться от чудовища, раскромсавшего мою семью. Хочется вырезать это из памяти и очнуться от кошмара. Дождь смывает с меня кровь: мою и наемника. Не заботясь ни о чем и не обращая внимания на грозу, несусь вперед, будто этот подонок продолжает гнаться за мной. Бегу, не замечая, как начинаю дрожать от холода, проскальзываю между знакомых домов, рыдаю и уже не сдерживаю всхлипы — в конце концов, на улице все равно ни души. Все беззаботно спят — никто из соседей и не представляет, во что за какие-то полчаса превратилась моя жизнь. Бегу прочь от дома, прочь от семьи и деревни. Меня здесь ничего не держит. Я не хочу здесь оставаться. Не хочу каждый раз смотреть на гребаную лестницу и вспоминать, как трусливо зажимался в углу, боясь пошевелиться и помешать убийце. Хоть и знаю, это ничего не изменило бы. Попался бы наемнику раньше, было бы просто на один труп больше. Попался бы наемнику раньше — и кто бы отомстил ему за то, что он сделал? Кто бы сейчас желал, чтобы он почувствовал то же самое? Чтобы подыхал так же медленно и мучительно, как Роджер, и лишь молил о пощаде? Покидаю дом и родную деревню. Ухожу с пустыми руками и лишь роняю взгляд на очертания улиц позади. Хочется упасть и рыдать, пока не станет легче, но вдруг вспоминаю взгляд наемника и вновь начинаю злиться. Это заставляет меня идти дальше. Ненависть и жажда отомстить движут мной. И хоть сейчас я боюсь себе в этом признаться, я знаю, куда направляюсь. Прекрасно понимаю, что только они смогут мне помочь и взять в свои ряды. Направляюсь к тем, кого никогда и не видел, но из-за них умер мой брат. К тем, кто зол на подобных этому безумцу не меньше, чем я. К революционерам.

***

Тело будто не мое вовсе. Кажется, я еще с тем мальчишкой, оставшимся без семьи, а все, что происходит сейчас, — мираж. Мальчишкой, который сейчас косится на меня и обрабатывает себе рану на скуле. Рану, которую нанес не я. Не знаю, что было между ними, пока я валялся без сознания, но теперь догадываюсь, почему Дэннис так хотел, чтобы я вместе с ним пережил этот момент. Он желал, чтобы я увидел Лекса другим. Его цель — вывести нас из равновесия. Развеять мои наивные иллюзии. Только вот иллюзий уже не осталось. И Лекс, судорожно прижимающий дрожащего меня к себе, — давно не тайна. Я знаю, каким он может быть, я знаю… Только до этого момента не видел собственными глазами. Не видел, какую боль причинял тот, по кому сейчас я схожу с ума. Впервые после последнего города я так забылся, когда погрузился в чужое тело. Я будто прочувствовал все на себе, пережил каждый момент, услышал каждый крик и смотрел на каждый взмах топора. Разумеется, я видел вещи и похуже в Зоне Мутантов, но, в отличие от маленького, ничего не понимающего Дэнниса я не был беззащитен. Секунды кажутся вечностью, но даже за это время я не могу прийти в себя. Не знаю, сколько времени проходит прежде, чем отстраняюсь от Лекса, вытираю влагу со щек — наверное, плакал, когда был в теле Дэнниса — и присаживаюсь. Дэннис исподлобья наблюдает за нами, но упорно молчит. Вероятно, он уже достаточно сказал Лексу, но я этого не слышал этого и хочу, чтобы Дэннис промолвил хоть что-то. Я поражаюсь ему — даже вселившись в его тело, я не смог до конца его понять. Тогда, всего каких-то три или четыре года назад, он был столь чувствительным и впечатлительным. Таким живым и настоящим. Сейчас в его взгляде нет ничего, кроме парализующего безразличия. Дэннис склонен к саморазрушению: наступая себе на горло, он готов принимать решения, за которые приходится расплачиваться. Он не безрассудный, как Лекс. Он присоединился к моей армии, потому что думал, что революционерам нужна поддержка. И наплевал на то, что чувствовал. Наплевал на то, что Лекс когда-то с ним сделал. Так случилось и в тот день. Дэннис, вместо того чтобы дать себе слабину и хотя бы перевести дух, направился к революционерам. Поэтому они здесь. Вдвоем. — Как у тебя получается не обращать на это внимания? — спрашиваю, и Дэннис медленно переводит на меня взгляд. Хмыкает, мотает головой, крутя нож в руках. На лице — ни эмоции. Ничего, что хотя бы косвенно напоминало бы мальчика, рыдающего над болью брата. О, дьявол, если бы кто-то сделал нечто подобное с Эвелин, я бы не успокоился, пока бы не оторвал голову виновному. Впрочем, я так и сделал. И понятия не имею, как Дэннис сдерживает весь этот гнев в себе. — Не один год прошел. — Пожимает плечами. — Да и революционерам нужен такой, как ты. Я не могу жертвовать всеми ими ради самоудовлетворения. — Тогда мог. — Но мне и не пятнадцать. Ежусь и осознаю, что Лекс неотрывно смотрит на меня. Ему я не сказал ни слова. Наверное, они с Дэннисом считали, что я закачу истерику и стану обвинять Лекса во всевозможных грехах — возможно, я бы так и сделал несколько месяцев назад. Но я знал, кто такой Лекс, когда привязался к нему. Мне не страшно сидеть с ним рядом, смотреть в глаза, потому что я не вижу в них того же, что видел Дэннис. Я всегда понимал, на что шел, и не готов отказаться от этого. Я не сомневаюсь, это не самое кровавое убийство Лекса, но какая разница, если он до сих пор рядом? Какая разница, с какой целью он убивал раньше, если сейчас делает это ради меня? — Ты изменился, — улыбаюсь, и Лекс вопросительно вскидывает брови. Вероятно, и впрямь не понимает, о чем я говорю — он не стал благороднее или жалостливее к магам. Но сейчас Лекс не на стороне сумасшедшего короля из-за желания отомстить, все его действия имеют смысл. Тот безумный мальчишка с топором в руках ни за что бы не прошел со мной Зону Мутантов, не отговаривал бы от убийства Джейми и не вернулся бы за мной в черное королевство. — Мне это быстро наскучило, — хмыкает Лекс, но выходит совсем не так, как обычно. Выходит с надломом в голосе, и даже Дэннис удивленно оборачивается, как и я, заметив это. — Даже если бы вы не напали, революции было не миновать. То, что я делал, стало бессмыслицей. Пораженно смотрю ему в глаза, и теперь все встает на свои места. Теперь затаиваю дыхание от осознания. От ответа на вопрос, который я задал себе, когда только увидел Лекса на площади: как белые маги схватили его? Как столь талантливый воин и разведчик, знающий лес, как свои пять пальцев, попался дезилийцам? Теперь понимаю, что не попался. Лекс ни за что бы не попался. Лекс сдался сам. — Ты знал, что твое королевство либо разрушим мы, либо революционеры, — задумчиво говорю, нервно кусая губы. — Ты был уже не нужен народу. Ты не мог присоединиться к революционерам, но и не видел смысла поддерживать короля. Ты — гребаный самоубийца, Лекс. Расплывается в довольной улыбке, а я думаю, почему не догадался об этом раньше. Все, казалось бы, лежало на поверхности. — И какая была твоя цель? — Освободить тех, кого могу, — отвечает, и я осознаю, что он говорит про лагерников. — От мучений. Что я и сделал. Вот оно что. Значит, он планировал сжечь лагерь с самого начала. Не вдохновился магией Тео, а решил все задолго до нашей первой встречи. — Подожди… — Только сейчас доходит смысл его слов. Только сейчас понимаю, что Лекс и не представлял, что я освобожу его. Он думал, что останется в лагере искупления. Он хотел избавить от мучений не только заключенных. Он планировал сгореть с ними. — Значит, если бы я не решил забрать тебя в Зону Мутантов, ты был бы уже мертв? — Если ты сейчас намекаешь, что я должен благодарить тебя, то закатай губу обратно и не надейся, — усмехается, но я все же решаюсь коснуться тыльной стороны его ладони кончиками пальцев. Не дергается и не отстраняется, продолжая смотреть в упор, а у меня не укладывается в голове, что он настолько потерял смысл существования, что решил покончить с собой. Не укладывается, что он отнюдь не преувеличивал, когда говорил, что я придал значение всему, что он делает. — Я намекаю на то, что ты угадал: красный король пал. Но теперь ты не на его стороне, — улыбаюсь, и Лекс только качает головой — видимо, у него нет ни сил, ни желания, чтобы спорить со мной. — Тео сказал, что отец создал тюрьму для политических заключенных. Там все, кто поддерживал короля, и он сам. — Кайл, подожди, — вдруг говорит Дэннис, и я вздрагиваю, забыв, что мы не одни. — Ты сказал, что этому Натану для того, чтобы забрать энергию магов, необходимо вылить на Кристалл кровь каждого короля, верно? Киваю и понимаю, к чему клонит Дэннис. Я уже и раньше предполагал, что мы так поступим — убьем красного короля и сожжем его тело, чтобы он не достался Натану. — Ты так и хотел, да? Ты планировал атаковать крепость? — У красного короля нет наследников, — улыбаюсь. — Помнишь, я сказал тебе, что лагеря искупления — слишком просто для нас? Мы должны вызвать в дезилийском королевстве негодование. Освободив политических заключенных и убив короля, мы подорвем и репутацию моего отца, и планы Натана. Уже можете выбирать, кто из вас ненавидит вашего бывшего правителя больше. — И почему ты ничего мне не рассказал? — Лекс злится, но совсем не так, как обычно. Я вижу, как горят энтузиазмом его глаза, как, несмотря на то, что сейчас ночь, в нем будто мгновенно вспыхивает энергия. — Хотел, чтобы это стало неожиданностью, но Дэннис разгадал меня, — усмехаюсь и медленно поднимаюсь. — Ты же знаешь, как я люблю удивлять тебя.