Light Captivity

Они ведутся. Белые маги верят, когда Тео с неглубокой, но кровоточащей раной в плече рассказывает о том, как я изменился и каким ужасным стал. Рассказывает, что увидел во мне предателя родины и едва смог сбежать, предупреждает о моем нападении на лагерь искупления. Конечно, воины реагируют сразу же. Наивные. Наверное, забыли или не подумали, кем Тео столько времени был для меня. Сразу отправляют несколько отрядов к лагерю искупления, который с убедительностью описывает друг, но все-таки, видимо, не потеряв рассудок и бдительность полностью, ставят защиту у ворот тюрьмы, куда и сбежал «скрываться от меня» Тео. У ворот тюрьмы с политическими заключенными и красным королем, которого отец решил не убивать. Крепость дезилийцы построили действительно неплохо. Я бы сказал — отлично. Окруженная массивными стенами и рвом, она имеет только один вход, куда и направятся войска Кассии и Дэнниса, чтобы прорваться внутрь или хотя бы привлечь внимание. Вороны Джейкоба, тем временем, атакуют дом хозяина тюрьмы, чтобы чтобы он не смог отправить никаких посланий. Подкрепление со стороны дезилийцев — последнее, что нам нужно. На мои же плечи ложится самое главное — убийство короля бывшего лайбаунского королевства. Уже представляю лицо Натана, когда он узнает, что тот, чья кровь необходима для свершения его плана, давно мертв. На другой стороне крепости находится самый кровавый и огромный лагерь искупления для обычных мирных жителей, случайно оказавших в центре столицы лайбаунского королевства. Чтобы быстро проникнуть в крепость, лучший способ — пройти через лагерь. Он и без того охраняется слабо, потому что никакой адекватный маг не станет освобождать заключенных из этого места, а если Джейкоб, Кассия и Дэннис привлекут к себе внимание, остаться незамеченным станет еще легче. Как назло, вчера прошел ливень, и сапоги скользят по грязи — оставив лошадей, мы половину пути движемся пешком — так безопаснее. Если я правильно посчитал, войско мутантов и революционеров уже движутся к воротам крепости. Они не скрываются — наверняка солдатам белой армии уже известно о наступлении врага. И это дьявольски пугает, хоть я и осознаю, что вороны Джейкоба не дадут владельцу тюрьмы предупредить отца. — Ненавижу! — В который раз поскальзывается, неуклюже хватаясь за ветки, отбрасывает на спину темные, слипшиеся от пота волосы, которые почему-то не догадалась заплести в косу. Нета, разумеется, не хотела идти со мной. Но только она может разговаривать с призраками, и мертвые в тюрьме нам как раз пригодятся: живые вряд ли что-то расскажут, а крепость слишком большая, чтобы искать камеру короля наугад. — Господи, я так и знала, что будет вот это… Может, сделаем привал? Я устала! Лекс, который увязался со мной и не отреагировал на мое: «Нет, ты нужен армии», выдыхает через рот и, кажется, едва сдерживается, чтобы не схватить Нету за волосы и не заставить заткнуться. Что ж, наверное, в начале Зоны Мутантов я был не так уж и невыносим. — Отличная идея, почему бы и нет? Ложись в грязь. Тут как раз болотистая местность. Только прежде научи меня молиться. Буду просить Бога, чтобы тебя засосало. Хмыкаю, прикусываю губу, чтобы сдержать смех и на секунду оборачиваюсь к Лексу через плечо. Несмотря на раздражительность в его голосе, он ловит мой взгляд и улыбается. Почему-то сразу чувствую внезапное смущение и сконфуженно убираю руки в карманы. Быстро вселяюсь в тело Кассии — они с Дэннисом уже подходят к воротам. Значит, нам тоже следует поторопиться. Ускоряю шаг, и Нета, что-то бубня себе под нос и, наверное, проклиная нас, ровняется со мной. Ее нытье и возмущение начинают раздражать — будто я забрал ее из черного королевства только для того, чтобы она развлекала революционеров по ночам. Будто ей сложно хоть раз помочь. Я и так ничего не прошу у нее и не отвечаю на беспричинную ненависть тем же. Впереди замечаю факелы и, тронув Лекса за плечо, показываю в их сторону. Он кивает, а Нета облегченно выдыхает — ага, мы уже сделали все, что запланировано. Ага, это совсем не начало пути. Когда приближаемся, понимаю, что самое сложное сейчас — не попасться. Несмотря на то, что лагерь огромный, а стражников мало, мы в черных костюмах выделяемся. Я не видел смысла надевать форму заключенных, которая была на Тео, Эрике и других освобожденных — там все равно другие цвета. Отец на этот раз стал более оригинальным — теперь полоски на рубахах не только красно-белые. Лишь герб на спине остался неизменным. На спине и вырезанным ножом на запястье. У Тео так и остался шрам лагерника. Что-то всегда будет напоминать о временах, когда он был рабом собственного короля. Этого отец и добивался. Чтобы не забывали. Чтобы помнили даже через десяток лет. Чем ближе подходим к лагерю искупления, тем четче слышу чьи-то крики и завывания. В лесу я даже думал, что это животные, но нет — дикие вопли раздаются из тюрьмы для красных магов. Вижу, как Лекс каменеет, когда до колючей проволоки остается всего несколько шагов. Я не знаю, что белые маги делали с этими лагерниками, но они не походят на тех, кого я встречал раньше. И в дезилийском королевстве были сумасшедшие, обозленные и потерянные. И в Зоне Мутантов я видел столько безумия, что, казалось бы, был готов ко всему. Но, видимо, нет. Видимо, одно дело — монстры. Другое — маги. Маги, которые даже не замечают нас, поглощенные безумием. За проволокой сплошной хаос: повсюду плач, смех, крики, вой. Кто-то лежит на земле, и я не могу понять: умер он или нет, вокруг него бегают несколько мальчишек возраста Эвелин, что-то неразборчиво орут, и только через несколько минут я осознаю, что слова рифмуются. Осознаю, что они пытаются петь. — Господи. — Нета хватается за мое запястье и словно забывает про боль в ногах и спине. Не язвит, не пытается вывести из себя — замечаю, как бледнеет, и только могу представлять, что чувствует. Что чувствует, наверняка слыша не только живых, но и мертвых. — Здесь повсюду смерть. Господи… Первым проскальзываю под проволокой, беру Нету за руку, помогаю пролезть и сталкиваюсь взглядом с Лексом, пораженным не меньше меня. До нас никому нет дела, а в таком погроме и хаосе вряд ли кто-то заметит трех ворвавшихся магов. И это вроде должно быть на руку, но меня будто парализует — не могу сделать и шага. Только смотрю на бьющихся в истерике детей, женщину, которая воет, как волчица, вырывает свои волосы, зажатых в стороне лагерников, боящихся даже пошевелиться, гору сваленных трупов. Вонь такая, что закладывает нос. Такая, что рвет и меня, и Лекса. Чувствую запах крови и, вытерев слезы, невольно покатившиеся по щекам от душащей вони разлагающихся на солнцепеке тел, осознаю, что некоторые заключенные валяются с ранами в груди. Не все мертвы от болезни или голода — некоторых убили. И от мысли, что белым магам незачем трогать рабочую силу, холодеет в груди. Лагерники не просто сходят с ума и плачут, вспоминая былую свободную жизнь, как в обычных тюрьмах дезилийского королевства. Они убивают друг друга. Больше половины трупов с гематомами и синяками на теле — лайбаунсцы одичали в этом месте. Превратились в подчиняющихся инстинктам бешеных животных, запертых в клетке. И это пугает до дрожи. Это парализует все тело. Крики оглушают — кажется, сам начинаю сходить с ума. Пячусь назад и еле сдерживаюсь от порыва бежать. Должен был уже привыкнуть к этому, побывав в Зоне Мутантов и черном королевстве. Должен был, но, когда дети вдруг тянут ко мне руки, совершенно теряюсь. Хватают за одежду и не просят ничего жалобно, как Эрик. Кричат и требуют, пытаются сорвать с меня перчатки. Женщина падает на колени, узнав во мне дезилийца, что-то кричит, цепляется за мои ноги, не давая идти, вдруг кусает и тянет назад, захлебываясь хохотом. А я не знаю, что делать — помочь ей подняться или оттолкнуть? Ударить такую беззащитную или протянуть руку, но при этом знать, что может вцепиться зубами? А в ее худом теле отчего-то много сил. Слишком много для той, которую почти не кормят. Лекс пинает ее, за волосы оттаскивает от меня и бьет в лицо — не для того, чтобы привести в чувства или испугать. Чтобы свалить на землю и уйти. Слышу оглушающий девчачий вопль, повторяющий: «Мама, мама, мама!», и это так напоминает Эвелин, что щемит в груди. Уже не знаю, отчего льются слезы: от жалости, отчаяния, страха или просто вони. Спотыкаюсь о трупы, случайно наступаю кому-то на одежду, чуть не падаю, чудом удерживаясь на ногах. Чувствую, как Лекс слабо касается моей ладони своей, и переплетаю наши пальцы. Сбоку замечаю мальчишку, поразительно похожего на Эрика. Не сегодняшнего Эрика, а того ребенка, который, дрожа от страха, боялся принять у меня буханку хлеба. Останавливаю на его лице взгляд и тут же жалею об этом. Жалею, когда замечаю, что его губы в крови. Не в своей крови. Теперь я понимаю, почему лагерники убивают друг друга. Понимаю, и от этого не становится легче. Минуты, проведенные в этом месте, кажутся бесконечными. Хоть и движемся, складывается ощущение, что выхода вообще нет. Я уже забываю про дезилийцев, которые могут заметить нас, потому никак не реагирую на стражника, вышедшего из-за небольшого сарая, где спят заключенные. Если бы Лекс не дернул меня и Нету в сторону, обязательно попались бы. Она, очевидно, соображает еще хуже меня, уже вся трясется, шевелит губами и отчаянно сжимает крест на шее. Не знаю, как Лекс вообще держит себя в руках. Не знаю, но, дьявол, как же я благодарен ему за то, что даже сейчас сохраняет спокойствие и, поняв, насколько тяжело мне командовать, берет все на себя. Вдруг вздрагиваю, услышав сзади сдавленный крик и хруст сломанной кости. Нета сразу оборачивается через плечо и кидает на меня осторожный, полный усталости взгляд. Как много она слышит и чувствует сейчас? Что происходит с ней, когда я уже схожу с ума, а она слышит несколько голосов? — Мой кусок! Это мой кусок! Вижу, как мальчишка лет тринадцати, скорчившись на земле, сжимает ломоть хлеба, давится кровью, пока толпа таких же, как он, или даже старше, избивают его ногами, кричат что-то, пытаются отобрать этот жалкий кусок, которым можно только подразнить себя. Эти подростки, в отличие от остальных, еще в своем уме — в их глазах нет безумия, они не питаются человечиной и не бросаются на колени. В их глазах лишь животная жадность и скотное чувство — вседозволенность. Они прекрасно понимают, что здесь их никто не накажет, если они до смерти изобьют беззащитного, задыхающегося на земле мальчишку. Им плевать, потому что трупов и так слишком много. Один — это не трагедия в рамках лагеря искупления. Один — всего лишь цифра. Какая-то тысячная часть. Лекс отпускает мою руку, и я не успеваю дернуть его, как подходит к толпе. В его глазах такая злость, что я теряюсь и лишь через несколько долгих секунд понимаю, что в мальчишке он узнает себя. Понимаю, потому что в последнем городе, вселившись в его тело, я видел это. Видел, как его избивали до того момента, пока он сам не научился избивать. До смерти. Отталкивает напавших, которые и не сопротивляются, а, видимо, узнав в нем наемника и правую руку короля, разбегаются в разные стороны. Лекс подает мальчишке руку, и я впервые за все время в лагере искупления слабо улыбаюсь и на негнущихся ногах подхожу к ним ближе. — Кто же из тебя вырастет? — с усмешкой говорит Лекс, на что заключенный хмурится, расширяет глаза и непонимающе смотрит на сжатую на его запястье ладонь. Мне же требуется несколько секунд, чтобы понять весь смысл слов Лекса. Осознать, как бы он ни притворялся, Лекс ненавидит свою судьбу. Лекс признает, что до Зоны Мутантов его жизнь была пуста. Несколько секунд — и я хватаю Лекса за плечо, затаив дыхание. Но делаю это уже после того, как замахивается, сжимая нож в руках. После того, как перерезает мальчишке горло. Тыльной стороной ладони вытирает кровь со своего лица, убирает оружие в ножны и медленно растягивает губы в улыбке. Смотрит на то, как мальчишка падает, хрипит, зажимая рану руками, и улыбается. Крики, кажется, становятся еще громче. Никто не замечает, как маленький мальчик умирает, разжав ладонь с гребаным куском хлеба — через пару минут его затопчут и бросят в кучу трупов, не вспомнив и имени. — Лекс… — Хватаю его за руку, и только тогда вздрагивает и переводит на меня взгляд. Если я думал, что он не теряет контроль, то сильно ошибался. Лагерь искупления доводит его не до истерик и ужаса, как нас с Нетой — он обнажает безумие и злость, что до сих пор таятся в его душе. Пробуждает того Лекса, который устраивал резню в доме революционера и за ноги вытаскивал дрожащего от страха Дэнниса из шкафа. Того Лекса, которого я боюсь и желаю одновременно. — Лекс, пойдем. Пойдем, прошу. Нета, не дождавшись нас, уже приближается к выходу, зажимает уши ладонями, пошатывается и спотыкается на ровном месте. Догнать ее в таком состоянии не составляет труда. Закидываю ее руку на плечи, переношу вес, помогая идти. Она слабо кивает и больше не реагирует. Кое-как перелезаем через проволоку, и я, прежде чем идти дальше, опускаюсь на корточки, чтобы перевести дыхание. Я и не думал, что будет настолько сложно, считал, лагерь искупления пройдем быстро, если не попадемся белым магам на глаза. Не думал, что что-то еще способно произвести на меня такое впечатление. Сажусь в лодку, на которой стражники перебираются через ров, протягиваю руку Нете, но она, придя в себя, закатывает глаза и отказывается от помощи. Лекс, оттолкнув лодку от берега, покачивается, опускается рядом со мной и поднимает оба весла. Делает несколько гребков, и я опускаю руку, будто стараясь отмыть ее от едкого, наверняка впитавшегося в одежду и волосы запаха. Нета задумчиво смотрит вперед, сложив руки на коленях, прекращает болтать и не обращает внимания на пристальный взгляд Лекса. Мне даже становится совестно, что потащил ее через этот чертов лагерь искупления, не подумав о специфике ее магии. Вселившись на пару секунд в тело Кассии, вижу, как в бою мутанты прорываются вперед, однако подкрепления у дезилийцев оказывается все больше. Видимо, кто-то все-таки узнал о нашем нападении. И если раньше я считал, что запутал отца, то сейчас начинаю сомневаться в этом и бояться того, что моя армия потеряет слишком много воинов. Вдруг с берега заключенные начинают кидать в нас камни, перевешиваясь через ограду, и, хоть Лекс старается грести еще чаще, мы не отплыли достаточно далеко. Съеживаюсь — я после Зоны Мутантов уже и отвык, что голова от страха может кружиться так сильно. Лекс резко дергает меня назад, и в паре дюймов от моего лица пролетает стрела. Таких точно нет у заключенных: тянусь вперед и замечаю очертания силуэта воина белой армии. Дьявол, конечно, из-за паники этих чертовых красных магов стражники заметили нас. Вряд ли поняли, кто я — да и если бы поняли, остановились бы? Обвинил ли меня отец врагом народа? Уже натравил все дезилийское королевство? Пообещал место при дворе за мою голову? Прижавшись ко дну лодки, мы не можем даже выпрямиться — если только появимся, они сразу пристрелят нас. — Боже, зачем я вообще связалась с вами?! — Нета закрывает лицо ладонями, хочет приподняться, чтобы посмотреть на берег, но я дергаю ее обратно, схватив за непослушные волосы. Шипит на меня, едва не кусается, разозлившись, и, должно быть, снова винит меня во всем произошедшем. Я обязан придумывать планы получше. Я обязан предполагать любые исходы событий. Я обязан не провоцировать ее. Наверное, это правда. Возможно, во всем действительно есть моя вина, но это последнее, что я хочу слышать, и благодарю небеса, что Нета пока сдерживается и не говорит мне этого. Иначе просто сорвусь — нервы и так на пределе. Иначе потеряю контроль и больше не стану подбирать слова в разговоре с ней. — Все умеют плавать? — усмехается Лекс, и мы с Нетой почти синхронно выставляем руки перед собой. — Даже не думай, Лекс! Бог будет карать тебя за это, ты слышишь?! Он будет долго и мучительно издеваться над тобой! — восклицает она. — Дьявол, да ты мне новый мир открыла! Я-то думал, что твой божик будет ходить со мной по саду и пить вино из кувшина! — Откуда в твоей голове такая чушь, а, Лекс? Хмыкнув, пожимает плечами, а после вдруг резко раскачивает лодку и садится на противоположный конец. Захлебываюсь водой, от неожиданности начинаю барахтаться и пытаться поднять голову, чтобы вдохнуть. Врезаюсь затылком в перевернувшуюся лодку, набираю воздуха в легкие, снова ухожу под воду, чтобы обогнуть края и выплыть. Один гребок руками отнимает слишком много сил — нож и кинжалы, привязанные по всему телу, тянут на дно. Выбравшись из-под лодки смотрю вперед — нам еще следует проплыть половину рва. Дьявол. Мокрые волосы лезут в рот, но если подниму тяжелую от оружия руку, уйдет слишком много сил. Нахожу взглядом Лекса, помогающего плыть Нете — они уже в футе от меня. Сжимаю челюсти, не позволяя себе злиться — в конце концов, Нете наверняка сейчас нужнее его помощь. В конце концов, если не стал помогать мне, возможно, посчитал, что я справлюсь и без его подачек. Задерживаю дыхание, ухожу под воду, чтобы грести быстрее, вспоминаю, как еще в детстве, до маминой смерти, мы соревновались с Эвелин в плавании. Я был старше и проигрывал, потому что поддавался. Но отец знал о моих способностях и всегда говорил, что из меня вышел бы талантливый воин. Мне действительно казалось, что я быстро учился, но сейчас, когда уже знаком с Лексом, ставшим намного сильнее меня, тренируясь не в зале с подчиненными, а на улице, и Дэннисом, за пару лет из беззащитного мальчишки превратившимся в единственного соперника Лекса, я уже сомневаюсь в своих возможностях. Выныриваю, вдыхаю воздух полной грудью, и мысль о том, кем я являюсь, дарит мне силы. И именно в этот момент, едва удерживаясь на воде, я осознаю, как сильно хочу быть тем, кем родился. Как сильно хочу вернуть себе трон. Потому что отец не прав. Из меня никудышный воин, а в Зоне Мутантов без Лекса, Кассии, Эвелин и Джейми я умер бы на следующий чертов день. Да и принц из меня никакой: мне скучно сидеть при дворе, рисовать деревья на холсте, улыбаться на балах и слушать указания отца. Возможно, это мне всегда и не нравилось. Быть вторым. Не иметь всех полномочий, как сейчас, когда и революционеры, и мутанты признают мою власть. Догоняю Лекса и Нету, и до берега остается не больше двух футов. Мысль о том, кем я явлюсь на самом деле, отрезвляет — в мышцах появляется неожиданная сила. Магия, будто поощряя это, как лава, растекается по телу, дарит еще больше энергии. Вода не топит теперь, а, наоборот, толкает вверх. Подплыв достаточно близко, встаю на ноги и медленно выхожу на сушу. С волос и одежды капает вода — это проблематично. Гораздо сложнее не попасться в тюрьме. Снимаю куртку, выжимаю ее, съеживаюсь — если не ошибаюсь, сейчас должна быть середина ноября. Пусть в лайбаунском королевстве намного теплее, чем в моем, ветер уже холодный. Нета выжимает волосы, снова возмущается, что-то бормоча себе под нос. Снимаю сапоги, выливаю из них воду и поворачиваюсь к Лексу, задумчиво смотрящему на другой берег. Ловит взгляд, усмехнувшись, подходит ко мне, расправляет мои мокрые волосы и пальцами небрежно расчесывает их. За плечи поворачивает меня к себе лицом, почти аккуратно распределяет слипшиеся пряди и склоняется к моему уху так низко, что опалив дыханием, вызывает мурашки вдоль позвоночника. — Я хочу сжечь этот лагерь искупления, — шепчет он, и я кожей чувствую, как растягивает губы в нервной улыбке. Аккуратно кладу ладони на его плечи и, стараясь не обращать внимания на то, как меня ведет от его дыхания, отстраняюсь, пряча взгляд. — Сделай это, — позволяю, понимая, что заключенным того лагеря искупления совсем не нужно спасение. Они сумасшедшие и отчаявшиеся. Лучшее, что мы можем сделать — убить их. — Когда захватим тюрьму, у тебя появится время. Говорю так уверенно, что Лекс усмехается, сглатывает, когда отхожу от него и киваю в сторону возвышающегося перед нами здания. Подходим к черному входу — там всего двое стражников, все, наверное, сейчас у ворот и дома хозяина тюрьмы. Потому Лексу не составляет труда за пару минут очистить нам дорогу и за открытыми дверьми спрятать трупы. Сдергиваем с них форму и связку ключей, надеваем поверх мокрой одежды, пока Нета проходит по коридору и оглядывается. Вокруг никого, но, вероятно, она видит то, что не могу я. Что-то тихо шепчет, и я замечаю, как ее потряхивает. Душ здесь вряд ли намного меньше, чем в лагере искупления — а она еще не до конца отошла и от этого. Что-то говорит, сжимает крест на шее и становится сосредоточенной. Вокруг нее появляется дымка магии, но, возможно, мне только кажется. Возможно, просто выдаю желаемое за действительное и хочу, чтобы у нее все получилось. Лекс, поймав меня за запястье, идет вглубь тюрьмы, и лишь сейчас с ужасом понимаю, что здесь должен был оказаться и он. Если бы Лекс не решил сдаться дезилийцам, его, как одного из самых близких воинов короля, поймали бы первым. Поймали и вряд ли бы оставили в живых. — Ты мог бы здесь умереть, — озвучиваю свои мысли, и Лекс лишь безразлично пожимает плечами, наблюдая за тихо разговаривающей с кем-то Нетой. — А ты мог бы посадить меня сюда, — парирует, и когда я уже хочу кивнуть, добавляет: — Если бы, конечно, я не убил тебя. Закатываю глаза, и эта мысль кажется до абсурда неправдоподобной. Сражаясь с Лексом плечом к плечу уже столько времени, я не представляю нас врагами. Не представляю, как бы изменилась моя жизнь, если бы мы оказались на разных сторонах. — Идем. — Нета манит нас рукой, и я облегченно выдыхаю. Стараемся передвигаться тихо, хоть в тюрьме и не души. Снимаю кинжал с ножен, кладу его в здоровую руку и вижу, как Лекс тоже напрягается, сжимая нож. — Ты уверена? — спрашивает, когда подходим к лестнице, освещенной лишь тусклым пламенем свечей. Окон в тюрьме очень мало — несмотря на то, что сейчас разгар дня, создается ощущение, что уже село солнце. — Разумеется, нет, — хмыкает Нета, выгибает бровь, с вызовом и претензией поворачиваясь к Лексу. — Я просто поверила какому-то старому магу, который умер два дня назад. — А если… — У мертвых нет причин лгать, Лекс, — улыбается, когда минуем уже четвертый этаж. — Если считаешь иначе, вспомни, сколько магов говорили тебе неправду, находясь при смерти. Хоть один не выдал тебе своих соратников или не рассказал секрет? Лекс отзеркаливает ее улыбку. — Я ломал всех. Не было ни одного, кто до последнего держал язык за зубами. Нета, будто в подтверждение своих слов, разводит руки в стороны, наконец останавливается на шестом этаже и указывает пальцем на коридор, будто боясь сделать шаг первой. Прохожу вперед, оглядываюсь, сильнее стиснув рукоять кинжала, киваю Лексу. Приближаемся к нужной двери, и я, вынув из кармана связку ключей, быстро нахожу соответствующий номер. Звук отпирающейся двери выходит оглушающим — я вижу, как Лекс вздрагивает, его взгляд темнеет. Когда для поддержки хочу коснуться его ладони, он небрежно отталкивает мою руку и ногой открывает дверь. Темница короля темная и маленькая, как гроб. Представляю, каково это: все сорок лет жить в роскошном замке, а потом оказаться в этой норе. Представляю и ежусь от мысли, что произошло бы со мной, если бы меня ждала такая судьба. Но что-то мне подсказывает, что не ждет. Хочется надеяться, что я не опущусь до уровня ни на что не способного лидера, развалившего государство. Мужчина, сидящий в углу мизерной комнаты и рассматривающий нас презрительным, но пугливым взглядом, отнюдь не похож на короля. Его поседевшие волосы спутаны и выдраны клоками, морщинистое лицо в ссадинах, на подбородке глубокий, еще не до конца заживший шрам, а глаза дикие, как у заключенного лагеря искупления. Тюремная форма в грязи и крови, а вонь такая, что я едва сдерживаю порыв закрыть рукавом нос и рот. Пленник сначала совершенно озлобленным, пустым взглядом рассматривает меня, сжимает руки в кулаки, видимо, подумав, что я пришел по приказанию отца. Однако потом, когда останавливается на Лексе, вдруг мрачнеет и от удивления раскрывает рот. Закашливается, улыбается искусанными кровавыми губами, и я бы даже ушел, не поверив, что это бывший король, если бы не видел, как Лекс сжимает руки в кулаки. И этого мага он защищал? Этот маг умудрился убить его родителей? Этого мага никак не могли свергнуть столь талантливые и целеустремленные революционеры? Не верю, что смотрю в глаза своему когда-то главному врагу. Не представляю, как дезилийцы пытали его, чтобы превратить из лидера лайбаунского королевства в мешок с костями, с животным страхом наблюдающий за нами. — Лекс Картер? — смеется, давится слюной, дергается, но цепи сдерживают его. Он тянет к Лексу руки, смотрит на него, как на собственного сына. Лекс — как на заклятого врага. И лишь сейчас представляю, каких сил Лексу стоило держаться столько лет. Держаться перед тем, кого он презирал все детство. Как сильно нужно ненавидеть себя, чтобы преклоняться перед тем, кого тайно хочется придушить? — Ваше Величество. — Голос Лекса почти гладкий и аккуратный. Говорит почти с уважением, только вот король замечает это «почти». Замечает и кривится, не прекращая безумно улыбаться. — Я отлучился всего на время, но ваши дела, кажется, сразу пошли под откос. Лекс — сама покорность сейчас. Лекс упорно скрывает иронию в голосе и после стольких лет службы не может говорить иначе. А я жалею, что все-таки не взял Дэнниса, для которого и трудности бы не составило перерезать этому пугливому рабу горло. Нета ловит мой взгляд и качает головой. — Но, полагаю, тебя это несильно волнует. — Король кивает в мою сторону. — Ты быстро переметнулся на сторону врага. Лекс улыбается и даже не смеет возражать. Не оборачивается ко мне и пожимает плечами, даже не думая объясняться и, тем более, оправдываться. — Я привык сражаться за победителей, — выдает с такой уверенностью, что я удивляюсь не меньше, чем король. Ошарашенно смотрю на него и не могу поверить, что Лекс, всегда ставивший мои цели под сомнение, говорит это. — Поэтому, предав собственный народ, подчиняешься белым магам? — Поэтому, предав собственный народ, подчиняюсь Кайлу Вилсону, — закатив глаза, парирует, и я скрываю улыбку от понимания, что Лекс разделяет меня и отца. Видит существенную разницу между политикой дезилийцев и моим планом. — Почему? — звучит с такой обидой в голосе, что не сдерживаюсь от смешка. Почему? И правда, почему? Может, из-за того, что я не использовал Лекса, как послушного пса, для уничтожения революционеров? Может, из-за того, что я дал ему больше условий, чем разрушенная хижина и необходимое для убийств оружие? Может, из-за того, что я не трогал его родителей? Нет, это совсем не причина? — Потому что вы не способны смотреть дальше собственного трона. — Лекс закипает, сжимает руки в кулаки, и я улыбаюсь, осознавая, что это именно то, что мне нужно. Чтобы он злился на него. Чтобы вспомнил свою детскую ненависть. — Потому что все гребаное время вы только пытались перебить тех, кого с каждым днем становилось все больше, не обращая внимания ни на растущую власть дезилийского короля, ни на существование реальной проблемы — черных магов. Король хмыкает, и я понимаю, что он знает все, о чем говорит Лекс. В том числе и о черных магах. — И ты действительно считаешь, что мальчишка все это решит? Когда даже я не мог? — О, умоляю, не льстите себе и не используйте это «даже», — усмехается Лекс и пропускает мимо ушей ироничный упрек про меня. — Если вы достаточно осведомлены о черных магах, должно быть, знаете, что, чтобы Кристалл не подействовал, я обязан убить вас. Обнажает лезвие ножа, и король так равнодушно наблюдает за этим, будто знал это еще давно. Понимал, что когда-нибудь погибнет от руки Лекса за то, что сделал еще несколько лет. И даже сейчас мы все догадываемся, что слова Лекса верны лишь отчасти. Что в этой расправе больше личного, нежели общественного. Что делает это отнюдь не только ради того, чтобы разрушить планы Натана. — Я ничего не знаю про Кристалл, Лекс. — Устало качает головой и, встретившись со мной взглядом, улыбается. — Тебе повезло. — Я знаю. — Подхожу ближе, чтобы увидеть, как Лекс пронзит ножом грудь того, кому служил столько лет. Когда король выдыхает от боли, это доставляет мне почти физическое удовольствие. Понимание, что обратного пути больше нет — теперь Лекс на моей стороне окончательно. Теперь он мой. Король судорожно дышит, ловя последние секунды. И мне действительно хочется пробудить в себе хотя бы немного жалости. Хотя бы к Лексу, у которого дрожат руки. Но я не могу. Не могу перестать улыбаться. — Последний наследник красного королевства мертв, — усмехаясь, озвучиваю свои мысли, но глаза короля вдруг расширяются. Он открывает рот, хрипит, что-то пытаясь сказать, и Лекс, удивленно взглянув на меня, помогает ему присесть, чтобы было легче говорить. — Это не так. — В глазах короля столько паники, что у меня не появляется ни толики сомнения в его словах. Сейчас у него нет повода лгать мне — тем более, он сам хотел умереть. Он не сопротивлялся и не отрицал своей вины. — Брат… Мой брат… — Какой, к черту, брат?! — срываюсь на крик, мотаю головой, не желая верить, что мы что-то упустили. Но и Лекс, и Дэннис, и мой отец всегда говорили, что у красного короля нет семьи. Это невозможно! Это чушь! — После смерти отца… — Король закашливается. — После… Брат… мой брат должен был наследником… Но я убил его… Я… — Так твой брат мертв?! — Он — да, — кивает, закашливается снова и говорит уже тише, и я аккуратно опускаюсь к нему, чтобы не ранить еще больше. — Но его… мы изгнали его семью. Двое детей и мать стали жить в нищете… — Король начинает трястись, и чудо, что он еще в состоянии говорить. Мне нужно дослушать, пожалуйста! Мне нужно знать! — Пару месяцев назад одного из мальчиков вы поймали, и он погиб в… в… лагере искупления. А когда наступила война, убили и мать. Но один… я помню его младенцем… Он выжил… Он сейчас в… в… лагере искупления. Закрываю лицо руками, осознавая, что из-за этой чертовой борьбы за престол красного королевства, которая была еще, кажется, десять лет назад, мой план провалился. Теперь мне нужно искать по всем лагерям искупления наследника престола! Теперь… — Как его зовут?! — кричу, но рука короля уже слабеет. Трясу его, умоляя открыть глаза, сам не замечаю, как начинаю дрожать. — Пожалуйста, скажи имя! — Эр… — шепчет что-то, но я не разбираю вторую половину слова. Поднимаю его за грудки, ору так, что начинает саднить горло, прошу повторить еще раз, но король больше не отзывается. Я судорожно трясу лишь его тело. — Кайл! — Лекс оттаскивает меня от трупа, резко поворачивает к себе. Заключает мое лицо в ладони, часто дышит, заставляя повторять за собой, и я, прикрыв глаза, пытаюсь успокоиться. — Кайл… Кайл, он сказал «Эрик». Вскидываю голову, судорожно мотаю головой… Нет… Нет, это не может быть то, о чем я думаю… Это… Вдруг вспоминаю, как, встретив Эрика в лесу, узнал о том, что его брата забрали в лагерь искупления… Вспоминаю, что ему нечего было есть… Вспоминаю, что он никогда не говорил ни слова про отца… Вспоминаю: Тео упоминал, что Эрику одиннадцать, а коронация последнего наследника была десять лет назад… Вспоминаю, что все эти дни раздумывал над тем, почему же Эрик так сильно выделяется среди остальных заключенных… Почему умеет читать, почему так стойко переносит ужасы войны, почему легко находит со всеми общий язык… Все встает на свои места. А я… А я понимаю, что не смогу убить последнего наследника престола. Меня оглушает звук закрывающей двери, и мы с Лексом почти синхронно оборачиваемся. Поглощенные тем, что рассказал король, мы не заметили, как Нета вышла. Вышла и, прихватив с собой ключи, закрыла нас. Лекс бросается к железной двери, дергает за ручку, но я понимаю, насколько тщетны его попытки. Опускаюсь на пол, кладу дрожащие ладони на колени, бросаю взгляд на труп короля, едва сдерживая тошноту, и вдруг меня пробирает смех. От того, что все это было зря. От того, что настоящий наследник престола всегда был у меня под носом. От того, что чертовка закрыла нас, а среди тысяч камер вряд ли Дэннис, Джейкоб или Кассия найдут ту единственную. Давлюсь смехом и понимаю весь абсурд ситуации. Понимаю, что я, принц дезилийского королевства, заточен в тюрьме собственного отца.