Light Captivity

В висках пульсирует так, что каждое движение отдается болью. Магия разрывает меня, тянет, пытается вселить в тела и мертвых, и живых — требуется слишком много усилий, чтобы не поддаться ей и, как минимум, не оставить Лекса, разбивающего костяшки пальцев о закрытую дверь, одного. Зарываюсь пальцами в волосы. Меня тошнит от смрада трупа и крови, руки дрожат от осознания слов красного короля. Нета за дверью ногтями царапает стены, кричит, а я кусаю губы, понимая, что не могу ей помочь. Духи затуманили ее рассудок, и я боюсь представить, что чувствует она, слыша тысячи несмолкающих голосов одновременно. Голосов, умоляющих о помощи и пощаде. Впиваюсь ногтями в колени и ежусь: в тюрьме холодно, а мокрая одежда морозит еще больше. Хочу вселиться в тело Кассии, но магия рассеивается, как песок, между душами лайбаунсцев — из-за связи с Лексом они особенно близки мне. Не удержавшись, хаотично вселяюсь в чьи-то тела, однако пытаюсь не концентрироваться на этом, чтобы не затеряться среди мертвых, как это не раз происходило в последнем городе Лесов Смерти. О, дьявол, мне сейчас так не хватает мутантов, которые учили меня, голос которых сопровождал меня. Пусть это было изощренным видом пытки, тогда я действительно ощущал силу. Пусть я грезил убийством Джейми и скучал по Эвелин и Лексу, моя магия тогда победила тело. Моя магия была сильнее меня. Растворяюсь в чужих воспоминаниях, даже в некоторых задерживаю взгляд на образе Лекса — никогда он не вызывает у магов ничего положительного. Либо его хотят лишить титула правой руки государя, либо убить. Ничего необычного. Недобро хмыкаю, поджимаю колени, упираюсь в них лбом и пытаюсь перевести дыхание. Теперь у нас нет другого выхода — только уничтожить Кристалл. Плевать на все правила по типу вроде: «Одна жизнь вместо миллиона» — я не смогу убить Эрика. Я уже говорил Лексу, что спасу его одного, если будет стоять выбор между ним и войском. Надоело жертвовать тем, кто мне дорог. Надоело еще тогда, когда на моих руках умерла сестра. Уже не понимаю, действительно ли заключенные кричат или это только в моей голове. Меня тянет в чью-то сущность, и магия разрывает тело, обжигая подобно раскаленному железу. Подчиняюсь, будто падаю в чужие воспоминания. Вижу короля, замки, нищенские, совершенно уничтоженные улицы, революционеров. Этот маг, видимо, как Лекс. Этот, видимо, наемник. Вижу горящий дом, десятки девушек, выбегающих оттуда. Сначала не понимаю, почему в одной хижине магов так много, но потом по черным перьям, вплетенным в волосы женщин, осознаю. Только вот зачем какому-то наемнику убивать беззащитных проституток? Если только… Если только не пытался выкурить кого-то из революционеров. Следующим воспоминанием становится замок короля — совсем не такой роскошной, как у дезилийцев, но выглядит как пятно в разрушенном, революционном, бедном государстве. Выглядит как пощечина бунтовщикам, оставленным без дома, как символ несправедливости для обычных жителей и как порох для ярости таких, как Дэннис или Лекс. Вернувшись в свое тело, только открываю рот, но оттуда не вырывается ни звука. Нет, я должен молчать. Должен быть сильным, потому что нервы и Нета, скулящая под дверью, и без того на пределе. Должен терпеть, сжимая челюсти, и быть тем лидером, который не даст слабину. Кричать можно, но только про себя. Кричать можно, но только так, чтобы никто слышал. Так, чтобы болью разрывало не глотку — легкие. Так, чтобы звучало не в ушах, а где-то между ребрами. — Кайл. — Не знаю, когда Лекс успел подойти. Лишь чувствую руку на своем плече и невольно подаюсь назад, прижимаясь к его груди. Меня колотит, но я даже не могу ответить. Нета кричит все громче и громче — о, дьявол, я понимаю ее. Мертвые смелее, чем живые. Мертвые отчаяннее. Живые могут разговаривать, мертвые лезут в голову. Чувствую ножи, привязанные к его телу, и прижимаюсь сильнее, это почти долгожданное наслаждение — ощущать физическую боль. Ощущать, как ножи под его одеждой впиваются в кожу, а ладони мягко обхватывают поперек груди. С ним всегда на грани. С ним всегда две крайности одновременно. Сжимаю его ладонь, переплетаю наши пальцы, чувствую, как он наклоняет голову, выдыхая в мои волосы. Словно растекаюсь по нему, хочу прижаться еще больше, хотя и так между нами ни дюйма. Образ Лекса-наемника сразу выходит из головы, будто его и не было. Со злостью смотрю на тело короля и ногтями впиваюсь в ладонь Лекса. Не хочу делить ни с кем даже его прошлое. Не хочу видеть его ни в чьих глазах. Не хочу и вспоминать, что раньше он служил совсем не мне. Расплакался бы, как девчонка, от выворачивающего наизнанку ощущения его рук на теле, но самолюбие не позволяет. Растаял бы и, наплевав на магию, войско, Нету, остался в этой тюрьме рядом с ним, но я давно не такой наивный безрассудный мальчишка. — Кайл? — Лекс повторяет уже на ухо, едва касаясь губами кожи, и мне не хватает сил даже на то, чтобы просто открыть рот. Я ошибался, когда думал, что в последнем городе или черном королевстве был уязвимым. По-настоящему я уязвим только с ним. Потому что, зная, кто он такой, все равно позволяю себе сходить по нему с ума. Надо же, даже признаться самому себе слишком тяжело. Почему-то я никогда не думал об этом. То ли просто не было времени, чтобы позаботиться о себе, то ли после смерти Эвелин не представлял, что вообще могу что-то чувствовать. — Лекс? — улыбаюсь, укладываю голову на его плечо, обвожу взглядом сжатые губы и нахмуренные брови. Только сейчас осознаю, что он напряжен. Что до боли вцепился в мою грудь. — Все нормально. Просто мне сложно здесь находиться. Глубокомысленно кивает, и его дыхание снова мажет по моей коже. Сглатываю, надеясь, что не заметит моего расфокусированного взгляда. — Тебе холодно? О нет, Лекс, с этим вопросом ты немного опоздал. Мне давно тепло. И трясет меня совсем по другой причине. — А тебе? Усмехается, откидывает с моего лица мокрые пряди, и я вцепляюсь в его запястье, не давая убрать руку. Лекс ловит мой взгляд, который все это время я пытался отводить, откидывает ладонь, легко разворачивает к себе и поднимает лицо за подбородок. — Еще раз ты так ответишь на мой вопрос, и я врежу тебе, наплевав на то, как ты себя чувствуешь, — выдыхает чуть ли не в губы. Выдыхает шепотом и без намека на игру. По спине пробегают мурашки, и я порываюсь отпрянуть, но он резко сжимает мои скулы. Хищно улыбается, второй рукой тянет меня за волосы, и наши лица становятся так близко, что я не могу сфокусироваться на его глазах. — Я верю, — отвечаю так же шепотом. — И почему же ты сделал исключение сейчас? Опускает взгляд, вытягивает нож, которым убил короля и подносит к моему лицу. Вздрагиваю, но не пытаюсь отстраниться, хотя от Лекса можно ожидать всего что угодно. Если хочет зарезать меня прямо сейчас — пусть. У меня не осталось сил, чтобы противиться ему. Однако лишь проводит по моей щеке холодным лезвием, и сначала не понимаю, что делает, но позже, почувствовав влагу, осознаю, что он не вытер с ножа кровь. Что она разводами остается на моей коже. — Ты смотрел на него так, будто он твой соперник, — усмехается Лекс, с удовольствием размазывая кровь по моему лицу. Касается губ, и я, специально проведя по ним языком, чувствую металлический привкус. — Мог бы им быть. — Ты же знаешь, что нет. — Чуть отстраняется, разглядывая меня и оценивая свою работу, его губы растягиваются в улыбке, и я не могу перестать смотреть на сияющие фиолетовые глаза. Уже хочу ответить, но слышу, как в замочной скважине поворачивается ключ. Вздрагиваю, и мы с Лексом почти одновременно стискиваем рукояти ножей. Только сейчас замечаю, что крик Неты стих. Неужели пришла в себя? — О, дьявол, я уже думал, что не найду вас! — Тео, переодетый в форму дезилийца, разводит руками, и я открываю рот, первые несколько секунд не в состоянии поверить, что он и правда пришел к нам. Казалось бы, прошло вряд ли больше часа, но время тянулось бесконечно. И я даже не знаю, чего бы хотел больше: чтобы все закончилось и назойливые голоса в голове затихли или длилось вечность. Вечность рядом с ним. С Лексом. Окинув нас быстрым взглядом, Тео вскидывает брови, прокашливается и рукой показывает, чтобы мы убрали оружие. — Ладно, хорошо, я не буду спрашивать, что вы тут делаете. — В защитном жесте поднимает руки. — Картер, черт возьми, убери свой гребаный нож, он меня нервирует! — Пока я не перерезал тебе глотку, чтобы ты заткнулся, тебе не на что жаловаться. — И вот такая благодарность за освобождение! Будь немного поуважительнее, Лекс. Я ведь все еще могу выбежать отсюда и закрыть дверь. — Думаю, нож долетит до твоей головы быстрее, чем ты выбежишь, — парирует Лекс. В ответ Тео лишь закатывает глаза и впервые решает не реагировать. Лекс поднимается с пола и даже протягивает мне руку, но я, хмыкнув, игнорирую его жест. К чему бы мне вообще эта помощь? — А где татуированная сука? — Ты про Нету? — Тео едва сдерживает улыбку и даже не упрекает Лекса. Неужели тоже невзлюбил Нету? Она, насколько я знаю, вообще никак о нем не отзывалась. — Мутанты уже увели ее. Сразу оживляюсь. — Они пробились? — Сердце пропускает удар, и когда Тео отвечает радостное: «Да», я, не в силах больше слушать, выбегаю из камеры. Замечаю в коридоре двух мутантов, но проскальзываю мимо них, спускаюсь по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, и останавливаюсь только на выходе, когда вижу, как Джейкоб, склонившись над Нетой, пытается успокоить ее. Медленно и тихо ступая, чтобы не обратить на себя внимания Неты, подхожу к ним, но Джейкоб отрицательно мотает головой, запрещая мне касаться ее. И я понимаю. Понимаю, не держу на нее зла, как Лекс, не обвиняю в том, что она закрыла нас. Наверное, я глуп, раз прощаю ее раз за разом, пока она продолжает ненавидеть меня. То ли за смерть Геулы, то ли потому, что я просто существую. Когда выхожу на поле, где сражались две армии, мне сначала хочется отвернуться — трупами усыпана вся территория. К счастью, пало мало революционеров и мутантов, в основном вижу лишь гербы собственного королевства, окрасившиеся в темно-красный. Перешагиваю через тела, замечаю Дэнниса и Кассию, приближаюсь к ним, наблюдая, как из тюрьмы выводят все больше заключенных. Переселяясь в тела рабов, я видел замки и огромные поместья, всегда много еды и роскошные наряды — сейчас же, исхудавшие и избитые, они мало отличаются от обычных лагерников. Только здание, именованное крепостью для политических заключенных, напоминает им, кем они были раньше. И о фамилии, и о статусе в обществе, и о связи с мертвым королем. Большинство уже в преклонном возрасте и сильно отличаются от Лекса. Они не радуются, как лагерники, в их глазах больше непонимания и разочарования, чем счастья от побега. Разумеется, они не догадываются, почему я помогаю им. Оглядываюсь, услышав, как один из заключенных, держась за живот, падает на колени. Не заметив рядом солдат, сам подхожу к нему, перекидываю руку через плечо и подвожу к остальным. Он что-то мычит, седые волосы спадают на его лицо, закрывая глаза. В невнятных звуках распознаю нечто похожее на свое имя и сдавленное «спасибо». Должно быть, заключенный и не знал, что я сбежал в Зону Мутантов еще до начала войны. И не представлял, что я когда-то подставлю ему плечо. Я не чувствую к нему отвращения ни за то, что он мой враг, ни за то, к каким слоям общества он принадлежал. Может, когда-то он и ущемлял права таких, как Лекс, но довоенная жизнь магов меня не волнует. Отдаю заключенного Бобу, прохожу мимо остальных. От неожиданности даже вздрагиваю, когда некоторые хватают меня за руки, тянут к своим губам, падают на колени, даже пытаются поцеловать сапоги. Отшатываюсь, отрицательно мотаю головой — несмотря ни на что, мне трудно чувствовать себя благородным освободителем сейчас. Хотя бы из-за того, что по всему полю раскиданы тела тех, кого я всю жизнь клялся защищать. Хотя бы из-за того, что некоторых действительно узнаю. По раскрытым в ужасе глазам и даже шрамам на все лицо. Некоторые занимались со мной в детстве. Некоторые… может, любили меня. И если бы к живым я мог пробудить ненависть, то мертвые кажутся невинными. Не все ведь рушили красное королевство — некоторых заставил сражаться за крепость отец. Сотни убитых лишь сражались за свою родину. За мою фамилию. Оглядываюсь в поисках Лекса, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, и замечаю, как тот, будто почувствовав это, ловит мой взгляд и движется ко мне. Потому что только ему могу сказать о том, что происходит в моей голове. Кассия сочтет это за слабость, а Тео обязательно спросит, зачем я вообще направлял сюда войско. Но вот только я не знаю, что лучше: убивать невинных или отсиживаться в стороне? Не знаю, но предпочел первый вариант. Уже вступил в войну. И уже выбрал сторону. По-другому никак. Нельзя достигать цели и ничем не жертвовать. — Я рад, что все получилось, — говорю Кассии, и она, улыбнувшись, кивает. Почему-то не спрашивает, как все прошло у нас, и я не могу не заметить, что отдаляется от меня. Во времена похождений в Зоне Мутантов мы всегда были вместе, но сейчас вдвоем только решаем стратегические вопросы и прописываем планы. Хотя, возможно, все так и должно быть. В конце концов, Кассия верна мне, и это единственное, что от нее требуется. — Что с тобой? — вдруг спрашивает, и я хмыкаю, признавая, что напрасно недооценивал ее. Пусть мы и проводим вместе меньше времени, замечает все сразу же. — Все это было зря. У короля есть наследник. — И ты знаешь, кто это? — Кассия поворачивается ко мне, смотрит в упор, и я уже открываю рот, что называть имя Эрика, но застываю — он не так уж и близок для нее. Конечно, она, как и Лекс, никогда не ослушивалась моих приказов, но что, если попытается совершить доброе дело и спасти нас от Натана путем убийства Эрика? — Нет. — Дьявол. — Мотает головой, и я, повернувшись, вдруг натыкаюсь на взгляд Лекса. Я не заметил, как он подошел, не знал, что он слышал наш разговор. Замираю, зная, что у Кассии с ним довольно тесные отношения, ожидаю реакции, но Лекс лишь усмехается и подносит палец губам, показывая, что не проболтается. Покосившись на Кассию и поняв, что она на нас не смотрит, быстро киваю ему в ответ. И только сейчас, когда какие-то доли секунды улыбаемся друг другу, осознаю, насколько был глуп, когда ревновал его к королю. Теперь осознаю, почему он так разозлился из-за этого: то, что между нами, несравнимо с тем, что было до этого. И для него, и для меня. Подхожу к Лексу ближе, встаю рядом и лишь сейчас замечаю — что-то не так. Дэннис куда-то пропал, несколько революционеров тоже. Половина мутантов еще в крепости, вторая толпится около Кассии. Никто не замечает этого — да и в принципе ничего не происходит. Но в воздухе будто повисло напряжение. И по тому, как Лекс кладет ладонь на рукоять кинжала, я понимаю, что появляется предчувствие не только у меня. Только через несколько секунд доходит, что меня смутило — по приказу то ли Кассии, то ли Дэнниса все заключенные стоят слишком близко. Они не выстроены на всю площадь, как было сначала, а тесно прижаты друг к другу. Дэннис выходит из крепости вместе с несколькими революционерами, и я кивком подзываю его к себе. Он, хоть и ловит мой взгляд, упрямо не обращает внимания. И лишь когда остальные бунтовщики, взглянув на Дэнниса, расходятся, я начинаю понимать, что происходит. Когда они, сняв с плеча арбалеты, окружают согнанных в толпу заключенных, до меня наконец доходит. Доходит, кого мы освободили. Доходит, из-за кого революционеры умирали сотнями и в битвах, и от голода. У меня холодеет в груди. — Уважаемые жители лайбаунского королевства, прошу чуточку внимания! — кричит Дэннис, и я узнаю эти слова. Я не раз слышал их в воспоминаниях красных магов. Так каждую речь начинал король. — Мы понимаем, в каком положении находится государство. Я приношу глубочайшие соболезнования родственникам тех магов, которых казнили вчера на рассвете! Они были невиновны, но эту информацию я получил слишком поздно! — Я понимаю, что Дэннис говорит про отца. Осознаю, что еще в пятнадцать лет он выучил эту речь наизусть. — И сейчас хочу обратиться ко всем красным магам! Конечно, я знаю, в каком положении вы находитесь. У меня не уходят из виду голодающие деревни, которым мы, разумеется, в скором времени поможем. Что? Вы хотите что-то спросить? — Дэннис пинает женщину, которая, умоляя о пощаде, падает перед ним на колени. — Народ, вы же понимаете, что я не всесилен! Я не могу помочь абсолютно всем! — Прошу вас, не надо! — Еще одна заключенная, девушка вряд ли старше меня, тянет Дэнниса за полы куртки, дрожит, кутаясь в принесенную мутантами тонкую накидку. Дэннис — обычно всегда спокойный и расчетливый Дэннис — хватает девушку за волосы и вставляет нож ей в грудь. Она вскрикивает, но тут же начинает хрипеть и задыхаться. И в этот момент Дэннис поднимает взгляд. Сначала кажется, что глядит на меня, но потом осознаю — за мою спину. Они с Лексом неотрывно смотрят друг на друга. — Что же ты замолчала, красавица? — спрашивает Дэннис у скорчившейся на земле девушки. — Ну же, кричи! Мне так понравился твой голос. Лекс вздрагивает, а по моей спине пробегают мурашки. Потому что он не забыл. Дэннис не станет убивать Лекса, не станет предавать свои принципы, но он все еще зол. Он не отомстил ни королю, по ошибке казнившего его отца, ни свите, которая довела его семью до такого положения, ни Лексу. И главное — я ничего не могу сделать. Революционеров слишком много, да и никто сейчас не услышит моих слов. Если попытаюсь остановить их, только разобщу войско. Мутанты вырвались из Лесов Смерти и отомстили жителям последнего города, Лекс убил виновника смерти своих родителей. Но революционеры все еще полны ненависти и ярости. И им нельзя запретить то, к чему они шли несколько лет. — Пожалуйста! Мы не можем ничем навредить вам! Пощадите, прошу, пощадите! — Вдруг к Дэннису кидается тот заключенный, которого я довел и отдал Бобу. Дрожит и борется за жизнь, когда даже без помощи революционеров вряд ли проживет больше недели. — Мы все понимаем! И, конечно, поможем вам! — Дэннис притворно улыбается и в этот момент нажимает на курок. — Но только немного позже. Секунда — и все поле превращается в хаос. Секунда — и трупов становится не на один десяток больше. Для революционеров речь Дэнниса становится призывом. Нельзя не признать, что из него получился талантливый лидер и умелый союзник, однако сейчас, когда крик беззащитных заключенных сливается в сплошной гул, мне трудно думать об этом. Революционеры стреляют хаотично, со всех сторон. Заключенные не сопротивляются, почти никто не пытается сбежать. Загнанные в кучу, как скот, умирают так же. Без боя. Без равных сил — а революционерам и плевать на это. Они лишь восстанавливают давно исчезнувшее правосудие и возвращают старые долги. Я помню, как революционеры разговаривали со мной, как ухаживали за лагерниками и быстро привязались к Эрику. Именно по этой причине я не подумал о таком, казалось бы, очевидном исходе событий. Забыл, кем они являются и почему, несмотря на гонения короля и войну, все-таки выжили. Закрываю рот рукой, сдерживаю слезы, наблюдая, как рядом с дезилийцами замертво падают и лайбаунсцы. Крепость, построенная отцом, подобно самой смерти, возвышается над нами. Но все-то понимают, что не она виновник тысячи смертей. Все-то понимают, что, замерев, наблюдаю за тем, как заключенные корчатся от боли, только я. Я привел сюда мутантов, убивших дезилийцев. Я столкнул революционеров с их злейшим врагом, даже не осознавая этого. И ради чего? Мы даже никого не спасли. Ничего не сделали. Тысячи магов погибли зря. По моему приказу. Магия ликует во мне, будто питается болью красных магов, тянется к их душам, а я не могу сделать и шага. Протягиваю руку и понимаю, что Лекс исчез. Оглядываюсь на мутантов, пытающихся образумить революционеров, Дэнниса, заключенных и понимаю, что, непричастный, стою один. Понимаю, что за все время даже не сказал ни слова. Не хотел мешать. Да и не хочу. Зачем? Если выбирать между ни на что не способными заключенными и революционерами, я ведь все равно выберу вторых. Нет смысла мешать тому, что должно произойти не один год назад. Когда не остается ни одного живого заключенного, Дэннис поворачивается ко мне. Усмехается, видимо, читая в моем взгляде смирение, и опускает уже пустой арбалет. Синхронно поворачиваемся в сторону — вспыхивает лагерь искупления. Уши снова закладывает от пронзительного крика.

***

За окном пир — революционеры и мутанты празднуют победу. Празднуют, хоть я и вижу в их глазах притворство. Мутанты недовольны тем, что наделал Дэннис. Кассия всю дорогу неустанно говорила мне, что он ослушался моего приказа. Что он не должен быть предводителем революционеров, что я даю слабину. Еле удержался, чтобы не столкнуть ее с лошади. Еле удержался и не прошептал, дернув за косу, что сам знаю. И могу все решить без ее подачек. Революционеры не ее дело. К черту мне это одобрение. Оттерев лицо от крови, прошу Эрика после празднества зайти ко мне. Знаю, что он пойдет туда, и знаю, что не усну еще полночи. Чтобы отвлечься, беру с собой карту дезилийского королевства, разворачиваю и бросаю на пол. Сажусь рядом, осматриваю, вношу правки и добавляю то, что требуется. То, что необходимо для того, чтобы пробиться туда. Кусаю костяшки пальцев, перечеркиваю старые планы, осознавая, что теперь не только хочу освободить лайбаунское королевство и вернуть себе власть — мне нужен Кристалл. И это я сделаю лишь при одном условии — если пойду туда один. Громить собственное королевство и объявлять еще об одной войне — глупость. Да и зачем мне убивать непричастных к уничтожению врага дезилийцев, единственных, кто может остановить Натана? В войне с черными магами мне нужен сильный и не измученный голодом народ. Белая армия. Я всегда знал, что освобождаю лагерников, помогаю им не только из благородства и жалости к красным магам. Я понимал с самого начала, что объединение королевств остановит Натана. Сейчас у черных магов есть огромное преимущество: они сотню лет готовились к этому, а мы разобщены и истощены прошедшей войной. У лайбаунсцев нет правителя — необходимо снять с них клеймо рабов, разрушить тюрьмы и лагеря искупления и хотя бы немного наладить политику между государствами. И это основная причина, почему я решил поддерживать их — они должны видеть во мне спасителя, а не губителя. Они должны признать во мне Императора, и их не придется подчинять. Только я способен объединить силы вечно враждующих королевств и противостоять Натану. И мне даже не требуется завоевывать престол. Нет, я иду на родину не за этим. Я иду затем, чтобы вернуть то, что принадлежит мне. Я уже не принц, но это не значит, что по моим венам больше не течет королевская кровь. И, укрепившись в красном королевстве и вернув свой прошлый титул, я сделаю так, чтобы маги сами свергли нынешнего Императора. Время отца прошло. Шансы на победу в войне с ним слишком малы, чтобы рисковать. Мои шансы стать предводителем обоих королевств слишком велики, чтобы от них отказываться. Улыбаюсь, мягко провожу рукой по карте и убираю ее, понимая, что и так знаю каждую улицу. Отец заставлял учить меня все наизусть. Восемь лет назад я и не догадывался, что это может пригодиться. Восемь лет назад он и не догадывался, что, обучая меня, роет себе могилу. Вздрагиваю — хотя стараюсь проявлять к отцу равнодушие, все равно постоянно кажется, будто делаю что-то не так. Выглядываю в окно и вдруг в центре пира и веселья замечаю застывшую Нету. В ее волосах запутаны лепестки роз, на одежде вина больше, чем в бокале. Вспоминаю, что именно Дэннис уговорил ее пойти со мной в крепость — никому это больше не удавалось — и ловлю его взгляд, обращенный на нее. Дэннис, в отличие от других магов, не пьян — он лишь стоит в стороне, подпирает плечом стену дома и крутит в руках завядшую розу. К Нете подходит кто-то из революционеров и она, натянуто улыбнувшись и бросив взгляд на остальных, быстро в его компании покидает пир и уходит к ближайшей хижине. Дэннис молча провожает Нету взглядом и даже не шевелится. Кажется, я видел его живым всего раз. Сегодня. Во время убийства. Лекс, бесстрастно сменивший бокал на бутылку, тоже не принимает участия во всеобщем веселье. Не понимаю, почему тогда не поднимается ко мне, но стараюсь не думать об этом — если хочет сегодня ночью напиться, то пусть. В конце концов, я не могу постоянно контролировать его. Тео и у мутантов, и у революционеров становится новым поводом для обсуждения. Сейчас трудно не остановить на нем взгляд — находясь в центре внимания, он, пьяный и растрепанный, танцует среди нескольких бывших лагерниц. Его волосы в цветах, рубаха мокрая от пота, несколько пуговиц оторвано. Однако я не вижу в нем столько непринужденности и радости, как раньше. Пусть и ведет себя так же, ничем не выдавая перемены в характере, в нем больше нет юношеской беззаботности и безрассудности. Сейчас в его взгляде замечаю, что пытается лишь забыться и отвлечься. Хотя бы на несколько минут вернуться к своей прошлой жизни и представить, что никакой войны не существовало. О, дьявол, я только могу предполагать, как сильно ему хочется вернуться в прошлое, в еще не развратившееся и не сбитое с пути дезилийское королевство. Тео тогда не мучился от безысходности, как я, и, должно быть, его утрата гораздо больше, чем моя. Потому что если за последние месяцев он только терял: семью, магию, свободу, то я и приобретал: знания, друзей, войско. И безумие еще, как же. Безумие, которое сейчас прижимает к себе бутылку вина и вряд ли без моей помощи проснется завтра утром. Хмыкаю, и, на несколько секунд задержав на нем взгляд, порываюсь спуститься к нему. О, если бы только он попросил. Если бы позвал на помощь или просто решил уйти с этого гребаного пира. Если бы захотел пометать в меня чертовы ножи и бить, пока я не встану без его подачек. И я был бы готов вновь лежать, изнывая от боли или истекая кровью, лишь бы видеть беспокойство в его глазах. Лишь бы чувствовать, как прижимает к себе. Выдыхаю через нос, отталкиваюсь от подоконника и сажусь на кровать. Поджав ноги, пытаюсь расслабиться и побороть в себе порыв сбежать по ступеням и отобрать у него чертову бутылку. И желательно сохранить для себя. Так, на всякий случай. Так, если еще кто-то умрет. Нервно смеюсь от своих мыслей, утыкаюсь лбом в колени и вдыхаю запах лавандового масла, еще не испарившийся после ванны. Еще бы, я там пробыл не один час. Сначала оттирая кожу от крови, потом стараясь собраться с силами, чтобы подняться и выйти перед революционерами и мутантами с речью. В итоге ничего страшного и не произошло — годы обучения в замке мне неплохо помогали в таких ситуациях, слова будто сами срывались с языка. Я знал, что воинов стоит благодарить, упомянул про объединение магов и попросил впредь придерживаться хотя бы моих приказов. То, что я не осудил революционеров за содеянное, произвело на них незабываемое впечатление. Они стали уважать меня. Стали улыбаться и здороваться каждый раз, когда я прохожу мимо. Стали даже кланяться и чаще подходить ко мне за советом. По крайней мере, сегодня. За вечер я ощутил слишком много неожиданного внимания с их стороны. Слышу, как дверь медленно отворяется в мою комнату, машинально убираю ладонь под подушку, но расслабляюсь, когда вижу, как мальчишка без разрешения прыгает на мою кровать и деловито садится рядом. — Ты хотел поговорить, — серьезно заявляет Эрик, скрещивает пальцы рук, и я, оглядывая его, не понимаю, как сразу после лагеря искупления не признал в нем королевскую кровь. Еще три месяца назад, когда я впервые встретил его в лесу, трудно было что-то заметить — Эрик испугался и слишком растерялся при встрече со мной. Но сейчас его темные, но будто горящие вызовом глаза, стойкость характера, грамотность и уверенность говорят сами за себя. Думаю, из него получился бы король намного лучше красного и моего отца. Может, если бы у нас было хоть немного времени, он бы в будущем, заняв престол, не позволил бы дезилийцам захватить королевство и справился бы с революционерами. Больше всего меня напрягает лишь одно — в нем я вижу в себя. В его упрямстве, критичности и стремлении к новым знаниям узнаю одиннадцатилетнего принца Кайла Вилсона. И, учитывая то, какой я сейчас, это сходство слишком пугает. — Ты говорил, что так хорошо знаешь историю лайбаунского королевства, потому что тебе рассказывала мама, — начинаю издалека, и Эрик, улыбнувшись, часто кивает. — И она тебя учила читать? — Да. — Эрик немного мрачнеет, и я понимаю, что следует отойти от темы с матерью. Мы ни разу не разговаривали о том, что случилось с ней после войны, но по глазам вижу, что он знает. Знает, что ее забрали в лагерь искупления, и наверняка кто-то донес, что убили. — Послушай, малыш, а она не говорила тебе ничего про… происхождение? Эрик прячет взгляд, и я с ужасом осознаю, что об этом он тоже знает. Рассказывала. Она ему, дьявол, рассказывала! И каково это, голодая и каждую зиму едва держась, чтобы не заболеть и не тратить драгоценные монеты на лекаря, знать, что твое место во дворце? Среди слуг, еды и убранств. Я не знаю, каково это. Не знаю, каково быть обманутым и находиться не на своем месте все одиннадцать лет. — Ты злишься на меня за то, что я не рассказал тебе? — спрашивает осторожно, и я хмыкаю, искренне удивляясь, как это вообще могло прийти в его голову. — Мама просто запретила мне… — И правильно сделала, — отрезаю, и Эрик улыбается, дурачась, хлопает в ладони от понимания, что я не рассержен. — Малыш, это должно остаться между нами. Об этом знает только Лекс. Я еще хочу рассказать Тео, потому что он не причинит тебе вреда. От остальных нужно утаивать это, ты понял меня? — Значит, можно только друзьям рассказывать? — Нет, никому нельзя рассказывать. Тео и Лекс — единственные, кому я сейчас доверяю. И ты тоже можешь доверять им. Только им. — Лекс мне не нравится, — заявляет с отвращением и даже складывает руки на груди, и я не сдерживаю смешка. — Раньше мне тоже не нравился. Но ничего, даже к такому можно привыкнуть. Эрик смеется, несильно толкает меня в плечо, и я, быстро поймав его за руку, тяну к себе. Он продолжает шуточно бороться и брыкаться, но доверчиво прижимается, когда заключаю его в объятия. Повисает на шее, льнет ко мне, и я поражаюсь тому, каким гордым, упрямым и в то же время ласковым он может быть. Сразу расслабляется, и мне становится почти физически больно от того, что Эрик в таком раннем возрасте остался совершенно без семьи. Без сомнения, скучает по брату и матери, потому так отзывчиво подается ко мне и обнимает в ответ. — Тео сказал, что вернется только к утру, — шепчет Эрик, и я хмыкаю, вспомнив, в каком состоянии видел друга несколько минут назад. Это еще лучший исход, если он вернется к утру. Если не заснет в какой-нибудь яме или случайно не упадет в постель к симпатичной лагернице. — Можно я останусь с тобой? — Конечно. — Улыбнувшись, киваю, опускаюсь на кровать и, поправив подушки, расставляю руки в стороны, безмолвно приглашая Эрика к себе. Устраивается рядом, прижимается к моему боку и сразу закрывает глаза. Убираю его волнистые темные волосы назад, чтобы не попали мне в рот, и чувствую, как напряжение, сковавшее грудь, постепенно испаряется. Думал, что после расстрела заключенных сегодня днем не смогу сомкнуть глаз до рассвета, но вдруг появляется сонливость. Сонливость и долгожданное, почти граничащее с болью спокойствие. — Кайл, а ты научишь меня драться? — Эрик говорит совершенно неразборчиво, в полудреме. — Ага, — соглашаюсь, догадываясь, что утром он и не вспомнит про это. Соглашаюсь, только чтобы увидеть, как он улыбается и жмется сильнее. — Спокойной ночи, Эрик. Не помню, когда говорил это в последний раз. Не помню, где: еще в дезилийском королевстве или в Зоне Мутантов. Помню только, кому говорил. И это на секунду заставляет сердце сжаться. Отвечает то же самое, с той же самой печальной улыбкой, что наверняка появилась и на моих губах, и через несколько минут затихает на моих руках. Его дыхание становится ровным, и лишь в этот момент позволяю себе закрыть глаза и носом уткнуться в его мягкие кудрявые волосы. Впервые за несколько месяцев отпускаю и мысли о войне, и раздумья по поводу следующего шага. Я ожидал, что перед глазами еще долго будет стоять та самая тюремная крепость, но не вижу ничего, кроме щадящей темноты. И в этот момент, когда почти проваливаюсь в сон, слышу постукивания по стеклу. На улице начинает идти дождь.