«Войны зависят от славы, и часто ложь, которой поверили, становится истиной» © Александр Македонский
В дезилийском королевстве уже наступили холода. К счастью, не выпал снег, поэтому без особых трудностей добираемся на лошадях все ближе к родине, но ночи гораздо холоднее, чем в Зоне Мутантов. Хотя и лежу рядом с костром, обмотавшись курткой, и жмусь к Лексу, забравшись еще и под его плащ, каждый раз просыпаюсь с закоченевшими ладонями. К середине пути начинаю заболевать, и мы движемся медленнее, чем могли бы. А я благодарен Лексу за то, что он не отпустил меня одного. Не знаю, как справился бы. Не знаю, как вообще это возможно без него. Разводит костер, и я, накормив лошадей, опускаюсь рядом. Завтра или через день мы будем в дезилийском королевстве. Стараюсь не смотреть на уродливую маску, покоящуюся у меня в рюкзаке. Эти несколько считанных дней, проведенных вдали от королевств, войска, врагов, наедине с Лексом, — и глоток свежего воздуха, и боль от осознания быстротечности этого мгновения. Вряд ли, вернувшись на родину, когда-нибудь я буду свободен так, как сейчас. Неделя —чертовски много. Неделю я был в черном королевстве, и она казалась вечным адом. Но эта неделя будто останавливает время. За несколько дней все замирает: бешеный ритм жизни еще с Зоны Мутантов замедляется, а королевства, воины, престол — все сужается до Лекса и разговоров по ночам. Днем мы не такие искренние. Днем гоним лошадей, чтобы добраться до дезилийского королевства как можно быстрее, и делаем вид, что хотим этого. Днем обсуждаем насущные проблемы, и я делюсь с ним планами на войну с Натаном и борьбу за престол. Уверен, отец не сдастся сразу. Поэтому прошу Лекса сделать все за меня — убить свиту, которая воспитывала меня, как сына, если они будут не на моей стороне, позаботиться об отце. Лагерники, подслушавшие разговоры дезилийцев, сказали, что в моем королевстве все не так радужно, как кажется. Многие недовольны политикой отца. Совершаются тайные заговоры против короля, и ведется охота на тех, кто пропагандирует равноправие. Среди народа начинается смута из-за непонимания, что будет дальше. Большинство белых магов могут только трепаться, а когда видят порабощение лайбаунсцев собственными глазами, разумеется, осознают, что так быть не должно. В конце концов, они не воспитаны на насилии, как революционеры или Лекс. Дезилийцам необходим тот, кто будет говорить за них. Кто будет нести народную мысль, а не отдавать сухие приказы. Дезилийцам надоело правление неоспоримого короля и культ богатых графов, распоряжающихся чужими судьбами. Конечно, я понимаю, что большая часть знати будет на стороне отца. Но это лишь четверть всего королевства. Остальные — простой народ, который государство не посвятило в свои планы. Остальные — именно те, за кем будущее. И если я стану народным героем, будущее станет за мной. Если не только пойму, но и покажу, что я единственный, кто способен противостоять Натану, одобрение отца, давно отказавшегося от меня, не понадобится. Нет толку от одного голоса, когда за моей спиной будут миллионы. Я не хочу брать собственное королевство насильно. Я хочу заставить их поверить в себя. Хочу, чтобы они чувствовали, что это нужно скорее им, чем мне. Хочу, чтобы по-настоящему желали видеть меня со скипетром в руке. Представляю все так живо, что эта мысль будто согревает меня. Прикусив губу, улыбаюсь, разглядываю Лекса, задумчиво смотрящего на пламя костра, и слабо касаюсь его ладони кончиками пальцев, выжидая реакции. Может и оттолкнуть, и притянуть ближе. И убрать мою руку, и переплести наши пальцы. Не обращает внимания и лишь через пару минут возвращает мне ставший живым взгляд. В последнее время Лекс часто уходит в себя по ночам и не реагирует на меня — впрочем, возможно, он так делал и раньше. Вероятно, просто не показывал. Сейчас же мы настолько душевно открыты друг перед другом, что ни одна тайна не имеет смысла. — Дезилийское королевство не твое место, — вдруг выдает таким же спокойным тоном, что и обычно. Вздрагиваю, не зная, что ответить на это. Всегда теряюсь перед ним таким. Перед ним без привычной усмешки и иронии в голосе. Когда говорит серьезное, и каждое слово — в точку. Каждое слово — удар. — А что тогда мое? — Пожимаю плечами, хотя и понимаю, о чем он говорит. Не без отчаяния признаю, что не хочу возвращаться в дезилийское королевство. Не скучаю даже по великолепным фонтанам, аллеям и дворцам. Не по слугам, отцу и шикарным блюдам на ужин. Мое место не среди шелковых простыней, дам с украшенными бриллиантами платьями и новомодных разноцветных фраков, а здесь, рядом с наскоро разведенным костром. С Лексом. — Наша трагедия в том, что мы оба слишком отделены от собственных народов. Мы не можем чувствовать спокойствие, потому что у нас нет дома. Невнятно кивает, подносит ладони к костру, а я поджимаю колени к себе, обнимая их и чувствуя, как начинаю дрожать. Кутаюсь в куртку одного из революционеров, которая совершенно не годится для климата дезилийского королевства, и захожусь в кашле, нарушая повисшую в лесу тишину. — Ты не представляешь, сколько лайбаунсцев загибаются в ваших лесах зимой. — Лекс усмехается, и мне сначала кажется, что с грустью, но не нахожу на его лице и толики сочувствия. Лишь презрение к беженцам, спасающимся на нашей территории от голода и гонений красного короля. — Представляю. Мы тоже находили тела. — Провожу ладонями по холодной траве, давно покрывшейся инеем, поднимаю взгляд на небо и замечаю, что луна сегодня освещает нас особенно ярко. — Я никогда не смогу этого понять. Какой смысл скрываться на запрещенной территории, зная, что тебя здесь могут поймать в любой момент? — Маги — слабейшие существа, готовые поставить на кон свою жизнь при виде сумрачной надежды. А красные еще и отчаявшиеся. Невероятное сочетание, — хмыкает, и я, вспомнив то, как он ведет себя в бою, вспомнив поведение Дэнниса и остальных революционеров, признаю, что он прав. В лайбаунсцах определенно есть эта тяга к самоуничтожению. У них в крови способность рисковать и ходить по краю. — Да и большинству действительно везло. Я имею в виду тех, кто скрывался на вашей территории лишь какое-то время. Или летом воровал все, что попадается под руку. Король запрещал нам разорять лес, он был полностью государственной закрытой территорией. Но когда почти весь лес в распоряжении мутантов… Ты понимаешь, у нас был огромный дефицит. — Так были те, кто собирался жить на нашей территории? — Конечно. В основном — гонимые властью. И те, кому не хватило сил присоединиться к революционерам. Но, конечно, те, кого должен был убить я, редко поступали так глупо. Они же понимали, что я не только наемник, но и разведчик. Знали, что я их найду. Киваю, хочу подложить под голову рюкзак, но Лекс перехватывает меня за ворот куртки, резко дергает к себе, и я понимаю, что впервые за сутки своим дыханием щекочет мои губы. Понимаю, и от близости начинают подрагивать ресницы. Магия льнет к нему, как единственному источнику света, а я плохо фокусируюсь на лице и решаю вовсе прикрыть глаза. Только чувствовать. Позволяю поднять голову за подбородок и мягко прихватить мою нижнюю губу. — Прекрати выделываться и ждать, когда я сам тебя позову. Хмыкаю, подтягиваюсь к нему ближе, нажимаю на плечи, заставляя опереться о дерево сзади, устраиваю голову на его груди и с готовностью лезу под плащ, когда расстегивает пуговицу. Он накрывает нас двоих, устраивая ладони на моих плече и спине, выдыхает в волосы, заставляя кожу покрыться мурашками. Такой теплый, что начинаю завидовать способности не замерзать даже в холода. Чувствую, как едва ощутимо целует мои волосы, лениво вожу пальцами по его груди, глажу всегда напряженные плечи и дрожу совсем не от холода. Хотя и спим в обнимку уже шестую ночь, непривычно быть с ним так. Близко, но без намека на издевательства и боль. Без насмешек, колких взглядов и синяков на запястьях. Нежно до сковывающей боли в груди. Хотя в его смазанных движениях понимаю, что хочет сжать бока намного сильнее. Хочет не просто, лаская, целовать, а до крови впиваться в потрескавшиеся губы. Хочет не расслабленно перебирать пряди, но и сжать волосы в кулак. Хочет не только обнимать, но и, поменяв нас местами, прижать к промерзлой земле. Но сейчас, эти семь дней, нам нравится так. Без напряжения и попыток перехватить контроль. Со сдерживаемой страстью, от которой трясутся руки. Нравится не позволять друг другу выпустить жажду боли и просто быть рядом. Кладет ладонь на мою хрипящую грудь и, опустив голову, прислушивается к моему дыханию. Я же не могу не воспользоваться возможностью и не мазнуть губами по его подбородку. Едва ощутимо и будто вскользь. Случайно. — Ты совсем плох, — выдыхает, сильнее прижимает меня к себе и кутает в пальто. Утыкаюсь в изгиб его шеи, вдыхаю запах, зарываюсь рукой в жесткие волосы. — Ты можешь магией излечить себя? — Не преувеличивай, — усмехаюсь и удивляюсь тому, как легко он раньше не обращал внимания на мое состояние, на раны и неспособность соображать от отчаяния. Как в Зоне Мутантов причинял еще большую боль, если видел, что мне уже плохо. Сейчас же печется из-за обычного кашля. Надо же, к чему в итоге мы пришли. — Магия и так немного согревает меня. Не нужно попросту тратить ее. — Так ты можешь? — Вряд ли. Магия ускоряет регенерацию от ранений. Но опять же, не избавляет от них. И даже это происходит не всегда. В основном только тогда, когда рядом есть черные маги. Горло першит. Тянусь к рюкзаку, и Лекс, все поняв, передает мне флягу. Перебирает мои волосы, пока я, жмурясь, делаю пару глотков и убираю ее в карман его пальто. Так будет достать удобнее. Все-таки ночью я не собираюсь подниматься из-за каких-то нескольких глотков воды. Почувствовав, будто пламя опаляет щеки, понимаю, что меня знобит, и лишь надеюсь, что не стану дрожать в его руках, и Лекс не прикоснется к моему лбу, пока буду спать. Не хочу, чтобы он думал еще и об этом. — Как ты сейчас выглядишь? — шепчет, когда у меня уже тяжелеют веки. Вздрагиваю от неожиданности и его дыхания на коже, подаюсь назад, еще сильнее врезаясь в его грудь, и медленно поднимаю голову. — Ну, у меня голубые глаза, светлые… — Кайл. — Резко поднимает мое лицо за подбородок, и я морщусь от боли в висках. Будто извиняясь, мягко нажимает большим пальцем на губы и медленно, вытягивая из меня каждый выдох, целует. Перед глазами будто рассыпаются звезды. Оторвавшись от меня, ведет губами по виску, спускается к щеке — не целует, лишь опаляет дыханием и слабо касается. А меня трясет не от озноба. Шиплю, когда холодными ладонями забирается под жилет, который я снял у одного из дезилийцев, и рубаху. Касается спины, будто пересчитывая позвонки, и я поражаюсь тому, насколько его шершавые пальцы, привыкшие сжимать рукоять кинжалов и ножей, могут быть приятными на коже. — Ответь, — уже не просит — требует. Будто в доказательство моих мыслей прикусывает мочку уха и сжимает бока. Хочу скинуть его руки, но мои попытки отстраниться заканчиваются тем, что вновь втягивает в поцелуй. Знает, как успокоить. Знает, что после ласок невольно становлюсь расслабленным и подчиняющимся. — Рыжие волосы и зеленые глаза. — Поднимаю взгляд и, вскинув брови, будто безмолвно спрашиваю, этого ли он хотел. Что ему это дало? Разве Лексу не хватает того, что видит меня без масок? Единственный, кто видит настоящим? — Мне никогда не нравились рыжие. — Можно подумать, тебе нравились блондины, — усмехаюсь и, дождавшись отрицательного качка головой, добавляю: — Так что, если бы даже я был рыжим на самом деле, ты бы не избежал участи быть со мной. Хмыкает, больно щипает за бок, и я прикусываю губу, сдерживаясь от крика. Отвернувшись от него, закашливаюсь, и Лекс снова, смягчившись, гладит меня по спине. Дрожу от дуновения ветра, буквально вжимаюсь в его тело, кладу голову на плечо и чувствую, как начинаю медленно ускользать. Закрываю глаза и предпочитаю игнорировать первые лучи солнца, рвущиеся через сомкнутые веки.***
Еще неделя — и мы подъезжаем к столице. На границе с королевством трудностей не возникло — во мне сразу узнали господина Трейси младшего, покинувшего дезилийское королевство с семьей больше недели назад. Дэннис, которому я описывал членов семьи графа Трейси, погибших еще у лагеря искупления, — мутанты тогда убивали без разбора: и военных белых магов, и зевак — постарался на славу. И плевать, что труп семнадцатилетнего мальчишки с ножом в груди наверняка захоронен другими лагерниками. По моему плану его мать и отец умерли, а Трейси-младший остался. Бывает же такое в конце концов. Самое главное — я действительно помню его семью. Я сразу обратил внимание на их трупы, когда выводил Тео. Трейси не были близки отцу, но являлись одной из самых состоятельных семей столицы. С мальчишкой, которым сейчас притворяюсь, я разговаривал лишь раз. К счастью, он редко появлялся на вечерах — значит, его почти никто не знает. Не сможет понять, что он вел себя как-то иначе. Его мать была одной из самых жутких дам, с которыми в детстве мне приходилось пересекаться на балах. Она распространяла слухи о королеве, пренебрежительно относилась к Эвелин и всегда пыталась найти подход ко мне. Не удивлюсь, если именно она предложила господину Трейси поехать в лайбаунское королевство. Идиотская идея, но Тео сказал, что много состоятельных семей сейчас отправляются на захваченные земли и из-за любопытства, и ради самоудовлетворения и осознания собственной силы над порабощенным народом. Оглядываюсь на Лекса, которому приходится идти рядом с моей лошадью — рабам не положено передвигаться как-то иначе. А еще не положено ходить без уродливой железной маски и цепи на шее, что тяжелеет в моей ладони. И, дьявол, как же я ненавижу себя за это, пусть и понимаю, что играю роль безмозглого графа. Как же хочу сдернуть эту чертову маску с его лица, позволить управлять лошадью и лишь привалиться к его спине. У меня зудит кожа от того, как сильно желаю к нему прикоснуться. Мы не целовались и не спали вместе уже неделю, как только преодолели границу дезилийского королевства. Лекс настоял, чтобы мы просили ночлег у обычных жителей. Во-первых, из-за того, что обычный молодой граф, у которого погибли родители, так бы и сделал, во-вторых, мое здоровье оставляло желать лучшего. Сейчас, после трав и магии дезилийцев, чувствую себя лучше. А еще я впервые так легко разговаривал с обычными белыми магами, живущими на границе королевства. Как я и предполагал, они не согласны с политикой отца. То, что происходит на другой стороне Грэндзы, некоторые дезилийцы, к счастью, считают абсурдным. По этой причине некоторые даже не пускали меня на порог дома, видя рядом «раба», и, дьявол, я не злюсь, а, напротив, уважаю тех, кто так делал. Тем не менее, я не мог позволить Лексу лечь рядом — если бы белые маги что-то заподозрили, слухи бы распространялись достаточно быстро. Если остальные города королевства почти не вызывали эмоций, то столица, где я прожил почти восемнадцать лет, доводит до внутренней дрожи. До мурашек под кожей. До боли, которая не оставляет синяков. Все здесь кажется иррациональным, неправильным, фальшивым. Все здесь — будто представление на сцене. Сюжет, который невозможно воплотить в жизнь. Все здесь словно перевернуто с ног на голову. Каждый уголок, каждый косой взгляд и украшенный тюльпанами дом будто пропитаны гнилью, притворством, лицемерием. Теперь сумасшедшим кажется не тот лагерь искупления. Сумасшедшим кажется город, где маги улыбаются друг другу, живут в радости и не тратят ни гроша на еду, когда через реку лайбаунсцы мрут, как мухи. От голода, разрухи, убийств, насилия. Подыхают ради мнимого благополучия и наигранного лукавства. Ради искусственного, эфемерного рая. Ради фонтанов, в которых больше не вижу свое отражение. По ним не вода течет. Кровь. Стискиваю поводья, замечаю на себе взгляд Лекса, но не могу даже повернуться в ответ. Потому что вижу среди белых магов еще и красных. Одетых так же, как Лекс. С такими же уродливыми масками и гребаным ошейником. И это не то чтобы пугает — я уже не знаю, что способно меня испугать. Это вызывает недоумение. Как насилием и несправедливостью может быть пропитан каждый уголок города, но никто не замечает этого? Как столько абсолютно адекватных и порой даже образованных магов могут спокойно улыбаться, покупать товары и вместе с этим держать за цепи лайбаунсцев? Как тирания закрепилась в сознании не причастных ранее ни к чему подобному магов за столь короткий срок? Как один лишь приказ отца в корне изменил мышление миллионов? Мое имя будто сквозит в репликах дезилийцев. Я не раз, засыпая у кого-то в доме, слышал разговоры про Кайла Вилсона и ужасную армию мутантов и чудом не отзывался на свое имя. Даже в столице, слушая разговоры белых магов, понимаю, что эти «Он», «Его армия», — все обо мне. Только, видимо, говорить открыто боятся. А может, даже запрещено. Однажды в доме купчихи я слышал, как ее сын восхищался мной и тем, что я освободил заключенных лагеря искупления. Однако чаще всего в голосах дезилийцев звучит страх. Скорее, не из-за меня, а из-за неизвестности. Предчувствия. Мы все понимаем: что-то грядет. Даже самые беззаботные белые маги все равно находятся в напряжении, дезилийское королевство будто ожидает чего-то. Они, ничего не зная о Натане, словно подозревают о начале войны. Или же страшатся моего появления. Понимают, что придется выбирать. Либо я, либо отец. Вот так всегда были вместе, а теперь заставляем народ делиться на две стороны. Потому что он не примет меня, а я не смирюсь с его политикой. Все — черта. Мы больше ничем друг другу не обязаны. Я не произносил клятву наследовать престол после его смерти, он — отдавать мне его. Минуем торговые кварталы, и я спрыгиваю с лошади. До замка, который восемнадцать лет я называл своим домом, рукой подать. Он ничуть не изменился с момента отправления в Зону Мутантов — лишь трава покрылась инеем, а последние листья ветром унеслись с деревьев. В остальном замок такой, будто не было никакой войны. Будто я никуда не уезжал, а нам не угрожает опасность в виде огромной армии сумасшедшего черного мага. Подвожу Лекса ближе, слабо касаюсь его плеча, но он отшатывается и едва заметно качает головой. Сглатываю и понимаю, что он прав — нельзя проявлять к рабам милосердие и тем более нежность. Нельзя, но кожа горит от одного прикосновения даже сквозь плотные перчатки. Кутаюсь в полушубок, который дала мне купчиха — ее дом был первым, где я ночевал. Пришел к ней окончательно захворавший и едва держащийся на ногах, поэтому она сжалилась надо мной. Поднимаюсь по ступеням, веду Лекса и стараюсь выглядеть менее уверенным — в конце концов, господин Трейси жил в замке совсем недолго. У него был дом неподалеку, но по просьбе короля это стало прибежищем для армии, а семья Трейси расположилась во дворце всего на пару недель перед тем, как покинуть королевство. Дьявол, эту информацию я по крупицам собирал у бывших лагерников, которые постоянно подслушивали разговоры, и Тео. Ступени скользкие — сжимаю перила, голова немного кружится то ли из-за того, что замок навевает старые воспоминания, то ли из-за того, что у меня снова жар. Страж улыбается мне — должно быть, до него уже дошли новости, что я возвращаюсь в замок. Скромно отзеркаливаю его улыбку и стараюсь выглядеть невинным мальчиком, которому не дашь и семнадцати, потерявшему родителей и на оставшиеся деньги купившему раба лишь для того, чтобы не сдохнуть по пути на родину. Делаю голос более высоким и мягким, немного застенчиво киваю и заставляю раба сделать то же — словом, повторяю манеры тех, кто жил со мной восемнадцать лет. Это вовсе не составляет труда. — Доброго утра, милейший, — говорю, и это доставляет мне нездоровое удовольствие — лгать в глаза магу, который знает меня. Меня — Кайла Вилсона. Я не помню имени стража, но он и при мне всегда охранял дворец. В детстве я всегда недолюбливал его — он не разрешал впускать Тео и вообще запрещал приближаться ему к замку ближе, чем на несколько футов. — Господин Трейси. — Кланяется в ноги, дает мне руку и подводит ко входу во дворец. Смущенно отвожу взгляд в сторону, благодарю и уже хочу пройти мимо, как сжимает мои пальцы. — Я очень соболезную вашей утрате! Улыбка медленно пропадает с моего лица из-за раздражения, но сейчас это как никогда кстати. Опускаю взгляд, выдыхаю и делаю вид, что мне неприятно об этом говорить. Да и лучше не вдаваться в подробности — о матери этого юноши я знаю очень мало. По сути только то, что она надоедливая лицемерная мразь. — Спасибо, господин, вы так любезны, — выдыхаю и едва сдерживаю порыв выдернуть руку, когда страж поглаживает меня по ладони. Всего-то жест — на него не обратил бы внимание обычный глупый граф, ожидающий поддержки. Но обращаю внимание я. Меня тошнит от этого ублюдка, который, видимо, решил вдоволь воспользоваться моей наивностью. Жалею о том, что не могу просто замахнуться и разбить ему губу. — Должно быть, в замке переполох из-за моего приезда. — Что вы, что вы! Это последнее, о чем вы должны беспокоиться. Все были очень рады, что вы выжили в столь… кошмарных обстоятельствах. Понимаю, что перед этим хотел добавить что-то еще. Понимаю, что не договаривает — то ли скрывает, то ли боится. — Надеюсь, что виновники смерти моих ни в чем не повинных родителей будут наказаны, — говорю с той же наивностью, что не придраться. Совершенно искренне и даже умудряюсь скрыть вызов в голосе. Но страж все равно бледнеет и оглядывается по сторонам, будто мы говорим о чем-то незаконном. — Говорят, Кайла Вилсона уже выследила армия. Закрываю рот рукой лишь для того, чтобы скрыть усмешку, и выдаю это за удивление. Неужели напали на след? Ага, уже начинаю бояться. — И где же он? — Насколько мне известно, движется к дезилийскому королевскому. Неправильно, идиот. Не угадал. Он прямо перед тобой. — Не волнуйтесь, господин Трейси, он заплатит за все, что сделал с вашей семьей. Он и его варварская армия. Будьте уверены. А я бы на твоем месте не был бы так уверен. И уж точно не говорил что-то подобное каждому встречному, а то у меня растет желание после триумфа убить тебя первым. — Главное, чтобы за это время он не убил кого-то еще. — Строю из себя полного идиота и лишь вытягиваю из стража информацию. Жду, когда расскажет действительно что-то интересное. Все-таки надо же мне понять, с чем скоро придется столкнуться. — Император не позволит этому случиться, — убеждает так уверенно, что едва сдерживаю смешок. И какого черта отец и его свита внушают простому народу, будто все в порядке? Будто ни во мне нет угрозы, ни в надвигающемся черном войске. У меня нет сомнений, что отец знает об этом. И про Натана, и про выживших черных магов, и про их желание отомстить. — Очень надеюсь на это. — Рассчитываю на то, что в моем голосе не появилось желчи и презрения, а улыбка на губах совсем не похожа на ядовитую усмешку. Страж наконец отпускает мою руку, и я прошу проводить к моим покоям. Притворяюсь, что мне нужна поддержка, хотя на самом деле лишь не знаю, где жила семья Трейси. По дороге приходится остановиться с несколькими магами, желающими пообсуждать гибель моей матери, и, дьявол, половину знаю по именам. Это походит на новый уровень мазохизма — скромно улыбаться тем, кто когда-то распускал слухи за моей спиной. И если бы только обо мне. Если бы не о маме и Эвелин. Стискиваю в ладони цепь, медленно поднимаюсь по отделанной мрамором лестнице — стены, украшенные портретами моих предков, и коридоры, слабо освещенные огоньком свечей, давят на меня. Давит каждый уголок, каждый голос, каждый шаг. Мне хочется сбежать отсюда. Хочу сбежать из собственного дома. Теперь понимаю Дэнниса, который не выдержал и минуты в месте, где были убиты его брат и мать. Только на этой лестнице нет крови — здесь лишь красный ковер и огромные окна. Нет и трупов, но призрак Эвелин будто следует за мной. Кажется, обернувшись, могу встретиться с взглядом таких же, как у меня, голубых глаз. И взять бы Лекса за руку, но приходится сжимать лишь холодный кусок металла. Неловко оборачиваюсь и сдерживаю улыбку, замечая, как он рассматривает лестницу. Только сейчас осознаю, что он впервые здесь. И, не видя его лица за маской, не понимаю, удивляется ли замку или просто запечатлевает в памяти места, чтобы не запутаться в коридорах. — Господин. — Страж открывает передо мной дверь, и, придирчиво оглядев покои, делаю вывод, что они вполне неплохи. Не такие, как у меня раньше, конечно, но для графа сойдет. А для того, кто несколько месяцев спал на земле Зоны Мутантов, а потом в мизерном чулане Натана, вообще прелестно. — Спасибо, милейший! — Оборачиваюсь к стражу, чуть наклоняю голову и мягко улыбаюсь. Он, поклонившись напоследок, покидает комнату. Прежде, чем поворачиваюсь, слышу, как маска с лязгом падает на пол. О, представляю, насколько он зол. И за стража, и за маску, и за цепь, и за невозможность прикасаться ко мне, когда захочется. Не успеваю посмотреть в глаза, как оказываюсь вжатым в стену. Спину опаляет внезапной болью, но это не значит, что я не предполагал этого. Не значит, что руки не дрожат от ощущения его дыхания у уха. Не дает отстраниться ни на дюйм. Не дает посмотреть в глаза, сжимая волосы в кулаке, не нежничая, кусает кожу на шее до моего громкого выдоха, наваливается всем телом, не обращая внимания на то, как пытаюсь отстраниться, чувствуя, что уже горят лопатки. На нем все еще рабская одежда. Но почему-то появляется ощущение, что ошейник сейчас легче натянуть на меня. Что, невзирая на цирк, который мы устроили, я в его власти. Хочу прикоснуться к плечам, но не дает даже этого — не сдерживаясь, шлепает по пальцам и сжимает оба запястья в ладони. Между ним и стеной почти нет места. Кажется, вот-вот сломает ребра. Кажется, ближе уже некуда, но он теснит меня к себе все больше. Уже представляю, как буду выбирать одежду с высоким воротом и прятать шею за волосами, когда на коже не остается и живого следа — оставляет засосы и укусы везде. Теперь не сдерживается. Не касается — лапает. Забирается ладонями под одежду, и я почти уверен, что на коже останутся следы от его пальцев. Пытаюсь отстраниться, когда тянется к пуговице на полушубке, но он вставляет колено между моих ног и с силой сжимает подбородок. Понимаю, что зря вообще противился, когда уже без осторожности срывает с меня этот полушубок, не обращая внимания на рассыпавшиеся по полу пуговицы. Не обращает внимания вообще ни на что — кроме его и меня, не существует ничего. Можно дышать только раскаленным воздухом между телами. — Лекс, — выходит хрипло и почти одними губами — носом ведет по моей скуле, едва заметно вздрагивает, отозвавшись на свое имя, и поднимает на меня жадный, почти дикий взгляд. — Поцелуй меня. Хмыкает, должно быть, ожидая, что начну просить отпустить, прихватывает мою нижнюю губу, кусает и целует, лишь когда подаюсь вперед сам и обвиваю руками его шею. Задыхаюсь, растворяюсь в нем, теперь поддаюсь на любые прикосновения и выгибаюсь в пояснице, когда кладет ладони на мои бедра. Дергает на себя, поднимает на руки, а я никак не могу оторваться от его губ. Нервы из-за недели, когда я не мог даже взять его за руку, сдали в один момент. И у него, и у меня. Сердце стучит, как бешеное. В нас ни капли нежности — лишь доводящая до боли, стонов и дрожи похоть. Внутри даже затихает магия. Мы переполнены ощущениями и без нее. Судорожно держусь за него, пытаюсь не забывать дышать, а грудь снова начинает хрипеть. Он впивается ногтями в мою кожу, тянет на себя, и оттягивает голову за волосы так, что у меня перед глазами рассыпаются искры. Он кусает до несдерживаемых криков, стискивает челюсть, запрещая даже тянуться за поцелуем, и вновь с силой толкает к стене так, что закашливаюсь от внезапного удара в спину. Он доводит меня до дрожи от боли, а сам едва ли дышит от наслаждения. Он глотает мои крики и, когда хочет, закрывает рот руками. Меня не хватает даже на то, чтобы попытаться скинуть его правую руку, чтобы не выдрал клок волос. И, дьявол, я понимаю, что в таком состоянии он готов даже убить меня. Без страхов и преувеличений. — Лекс… — Осторожно провожу по его щеке ладонью, сталкиваюсь с расфокусированным взглядом, касаюсь пальцами его обветренных губ. — Кристалл. Одно слово будто отрезвляет нас обоих. Чувствую себя так, будто меня облили холодной водой. Лишь сейчас доходит, что с нашего отправления прошло больше двух недель. Две недели — это отличный срок для Натана. Достаточный, чтобы уже приблизиться к лайбаунскому королевству. К порабощенному, как его теперь называют все дезилийцы. Вспоминаю взгляд Эрика и прощание с Тео и Кассией. Медленно снимаю руки с плеч Лекса, но он не торопится ставить меня на ноги. Снова прижимается к ключице, оставляет на ней поцелуй и гладит бедра нежнее, чем до этого. — Лекс, мне нужно идти, — выходит слабо, учитывая то, как сильно я хочу его сейчас. Аккуратно перебираю его волосы, утягиваю в поцелуй и осознаю, что он расслабился. Теперь, когда касается, не стараясь причинить боль, чувствую, как ноет тело. Должно быть, завтра буду весь в синяках. — Сейчас? — Дезилийцы на охоте, дворец почти пуст, — объясняю, и Лекс нехотя ставит меня на ноги. Пальцами зарывается в волосы, запутывая их еще сильнее. И как я буду расчесываться? — Но у меня не больше получаса. Я рассчитывал на час, но… Не получилось. — Не получилось, — хмыкнув, кивает. — И к черту это. Останься. — Я буду весь твой, когда вернусь, — улыбаюсь, быстро целую Лекса в уголок губ, отстраняюсь от него, пытаюсь поправить одежду, но, посмотрев в зеркало и поняв, что это невозможно, оставляю дурацкую затею. — Ты и так мой. — Обводит меня взглядом, гладит по спине, отчего покрываюсь мурашками, и распределяет по плечам мои волосы. — Так что ты не пообещал мне ничего нового. Закатываю глаза и, еще раз проведя по нему взглядом и почему-то не желая отпускать его ладонь, выхожу из комнаты. Специально запираю его, чтобы не надумал куда-нибудь влезать без меня. В замке лучше ему сидеть как можно тише — я-то знаю, как трудно ему держать язык за зубами. Как любит болтать всякую чушь, и чем это обычно нам оборачивается. Убираю ключ, миную знакомые, к счастью, пустые сейчас коридоры, и движусь к месту, которое знаю, как свои пять пальцев. Благодарю все на свете, что Лекс не стал упрямиться и настаивать на том, что желает отправиться со мной — в одиночку действую быстро. Если он чувствует себя свободно в лесу или битве, то я — здесь. Это то место, в которое я не хотел возвращаться, и то, которое невозможно забыть. Приоткрываю дверь тронного зала и, оглядевшись, захожу внутрь. Ничего здесь не изменилось, как и во всем замке. Дворец будто не успел обнаружить мою пропажу и смерть Эвелин. Слабо выпускаю энергию, предполагая, что она будет тянуться к черной магии, но ничего не происходит. Даже когда беру в руки скипетр отца. Ничего. Ничего не чувствую. Обычный камень — не более. Нет черной магии. Нет магии, которая течет по моим венам. От страха руки дрожат. Если отец или кто-то из предков спрятал Кристалл, значит, понимал, что это не просто красивое украшение на скипетре? Или просто решил заменить? Но какой смысл? Вряд ли камень, искрящийся завораживающей магией, мог кому-то не понравиться. Пророк утверждал, что мой дед Калеб ничего не говорил белым магам, но что, если это ложь? Что, если об этом знает не только Натан? Сердце пропускает удар. Черт знает, где теперь искать этот камень. Уже ближусь к двери, представляя, как глупо сейчас буду выглядеть перед Лексом, как слышу приближающиеся шаги. Дьявол, почему они вернулись так рано? Бросившись в угол, прячусь за колоннами, присаживаюсь на корточки и закрываю рот руками, слыша, как медленно открывается дверь. Раздаются два голоса, и я едва сдерживаюсь, чтобы не задрожать, когда распознаю обладателя первого. Мага, которого я не видел почти три месяца. Мага, в котором разочаровался, даже не смотря ему в глаза. Мага, встретиться с которым боялся больше всего. Мага, с которым мы спустя восемнадцать лет оказались по разные стороны. — И почему вы хотите, чтобы я с этим разбирался? — Голос отца раздражен еще больше, чем обычно. Зубы стучат — сейчас, слушая его, я страшусь ошибиться. Я давно во всем определился, давно поставил себе цель. Но именно в этот момент что-то тянет в груди — я вдруг вспоминаю нечто, потерянное еще в Зоне Мутантов. Нечто, которым я сделал для себя Лекса. Нечто, которое я клялся защищать. Семью. И это настолько глупо и наивно, что меня тошнит от самого себя. Знаю же, что нет обратного пути. Что выбор сделан. Шахматы расставлены. — Андре в тюрьме. Почему я вообще должен беспокоиться о нем? — Отец садится на трон, но я даже не поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Это опасно. Могу попасться и, что еще хуже, сорваться. Кусаю запястье и медленно считаю про себя. Специально шевелю плечом, чтобы почувствовать боль, сконцентрироваться на ней и вспомнить прикосновения Лекса. — Но, Ваше Величество, мысли, которые он проповедовал, все еще живут в народе. — Узнаю голос канцлера, прислушиваюсь к разговору. — У Андре много последователей, поддерживающих его идею равенства и глупые, глупые размышления о губительной власти. — Ты же понимаешь, что он не только проповедник. Он сумасшедший. Его магия, к сожалению, свела его с ума. Мы оградили его от общества, и скоро его идеи станут народными байками. Немного времени — и влияние Андре на мышление белых магов исчезнет. — Император, но в народе появляется все больше недовольных… Если мы… — Может, мы обратим внимание на реальную угрозу? — раздраженно спрашивает отец, и я, конечно, понимаю, о ком он говорит. И я даже рад, что он воспринимает меня как врага. Если я предал семью, то хотя бы не один. Мы обоюдно отделились друг от друга. — Я послал в порабощенное королевство четверть армии, но о том, где прячется Кайл, мне до сих пор никто не доложил. — Ваше Величество… Очень трудно предугадать его дальнейшие действия и отследить, где он может быть. Мы до сих пор не понимаем его мотивы для нападений. Вполне можно было бы предположить то, что в Зоне Мутантов Кайл Вилсон сошел с ума, но… — В том, что он делает, нет ни капли безумства, — хмыкает отец. — Если в порабощенных землях все спокойно, значит, Кайл движется к нам. Возможно, он даже пересек границу между королевствами. Распорядитесь, чтобы войско начало поиски в лесах и на окраинах. — Ваше Величество, зачем же искать на окраинах королевства? Стража бы не дала Кайлу Вилсону ступить на эту землю! — Выполняй приказ, — сухо заключает отец, и лишь сейчас от осознания того, насколько хорошо мы друг друга знаем, у меня в жилах стынет кровь. Он предугадывает мои действия так же, как и я понимаю все его мотивы. Эта борьба станет лишь страшнее из-за того, что мы не можем друг другу проиграть. Мы видит друг друга насквозь. И чтобы обмануть отца, мне нужно действительно постараться. Потому что он никогда не рассказывал мне все тайны, а я рос на его глазах. Благодаря ему я становился тем, кем являюсь сейчас. — И если войску удастся его выследить… — начинает отец, и я молюсь, чтобы он не просил не убивать меня. Молюсь, чтобы он не проявлял ко мне ни толики милосердия. Я не должен чувствовать угрызений совести, если придется его убить. Я должен знать, что он мог бы сделать то же самое. Я хочу, чтобы он отказался от меня. Я не его сын больше… Я не его… — Передай, что тот, кто принесет мне его голову, получит столько богатства, сколько пожелает. — Император, вы не станете его жалеть? — Кого? Предателя крови? Этого чудовища, убившего моего сына? Выполняй приказ. Не задавай лишних вопросов. И не морочь мне больше голову Андре и остальными безумцами. Сейчас наша основная цель — уничтожить Кайла. Больше ни о чем я не желаю слышать.