Light Captivity

Просыпаюсь от того, как Лекс собирает мои рассыпавшиеся по подушке запутанные волосы. Улыбаюсь, чувствуя его руку на животе, и замечаю, что он впервые не ушел. Обычно я вставал уже без него, но сейчас исключение. Сейчас он остался. Мы все еще не одеты, одеяло, которое Лекс даже не попытался поправить, натянуто небрежно, а он лежит сзади, дыша в мои волосы и одной рукой прижимая к груди. Не потрудился раздвинуть темные шторы. Лексу плевать, мне почему-то тоже. Не знаю, сколько времени, но дезилийцы, вероятно, давно на охоте. Это меня мало волнует. Поворачиваюсь, нахожу его губы, и, перекинув одну ногу через него, роняю его на спину. Улыбаюсь, чувствуя, как медленно, почти нежно зарывается руками в волосы, гладит плечи и грудь. В нас не осталось ни злости, ни стремления перехватить контроль — целуемся лениво, и Лекс впервые позволяет полностью вести мне, покачиваясь и прижимаясь сильнее. Плавно веду губами по его шее, пока магия приятно щекочет грудь, а Лекс переплетает наши пальцы. Вспоминаю, как ночью он целовал их. То, что произошло, кажется таким соблазняющим и стыдным одновременно, что теряюсь. Замираю на мгновение, но, услышав томное дыхание Лекса, успокаиваюсь. Целую шрамы на груди, останавливаюсь на самом большом и вспоминаю, как Джейми ранил его. Вспоминаю, что готов был сдохнуть на месте, когда увидел, как Лекс медленно оседает. Будто поняв, о чем я думаю, Лекс тянет меня обратно, целует в губы. Гладит выпирающие лопатки. Усмехается, когда морщусь от боли в спине, и плавно кладет обратно на бок. — Полегче, принцесса, — улыбается, нарвавшись на мой тяжелый взгляд. — Не делай резких движений. — Ой, да пошел бы ты, — усмехаюсь, но не позволяю себе улыбнуться и демонстративно закатываю глаза. Нахожу брошенную рядом его белую рубаху и, несмотря на то, как осуждающе мотает головой, натягиваю на плечи. Застегиваю на половину, подхожу к окну, распахиваю шторы. Солнечные лучи сразу проникают в комнату, ослепляют. На улицах дезилийского королевства спокойно, и я впервые чувствую наслаждение, находясь дома. Впервые за последние месяцы вижу не развалины или непроглядные леса, а то, за что может зацепиться взгляд: купеческие кварталы вдалеке, мальчишек, резвящихся на улице, дам, собравшихся за завтраком недалеко от фонтана с монументом первого властителя. Впервые за все время дезилийское королевство внушает не ужас, а смирение. Радостно, что хотя бы чьи-то дети счастливы. Пусть это и абсолютно нечестно. Сглатываю вставший в горле ком, беру гребень для волос. Начинаю расчесывать сначала спокойно, но потом клоки рыжих волос начинают раздражать. Тяну пряди, едва не вырываю их, но замираю, услышав шаги за спиной. Лекс перехватывает запястье, забирает гребень и медленно расчесывает сам. Второй рукой ведет по животу и рывком притягивает к себе. Теперь чувствую его дыхание на затылке. Как ночью. — Что с тобой? — спрашивает, мягко разворачивает к себе и оглядывает с ног до головы. Очерчивает пальцами синяки и царапины, которые ночью оставил сам, чуть поднимает голову за подбородок — так удобнее смотреть в глаза — и, на удивление, даже не дергает, чтобы заставить подняться на цыпочки. — А что со мной? — вскидываю брови, искренне не понимая, что именно он имеет в виду. Хочет, чтобы я рассказывал ему, что слышал от отца? Или о том, что чувствовал ночью? Или насколько был обескуражен словами Андре, который вряд ли еще жив? — Я ожидал, что ты проснешься и наконец расскажешь все, о чем думаешь. — Распределяет мои волосы по плечам, быстро одевается, но при этом не отрывает взгляда от меня. Не упускает возможности прикоснуться, дернуть за плечи и провести губами по щеке. Мои руки же лежат на его плечах. Сейчас не хочу ничего больше. Хочу только смотреть. — Знаешь, что случилось, принцесса? Все три дня в дезилийском королевстве ты либо делаешь вид, что все в порядке, либо игнорируешь меня, либо целуешься и не говоришь ни слова. — Разве не ты вчера захотел переспать со мной? И разве ты спрашивал о чем-то? — Склоняю голову, и Лекс, вместо того чтобы привычно разозлиться и оставить затею поговорить, подхватив за бедра, резко бросает меня на кровать. Непонимающе пытаюсь встать, но он наваливается сверху. Не целует, не гладит, не тянет мои колени в стороны — смотрит лишь. Просто взял и не отпустил меня. Просто толкнул обратно. Всего-то. — Ты серьезно? — Пыхчу, хочу отодвинуться, осознавая, что пора идти на завтрак, но Лекс придавливает меня еще сильнее, заводя запястья над головой. Его одежда, к которой привязано оружие, больно врезается в обнаженную кожу. — Вчера ты был не способен разговаривать. А сейчас хватит прибедняться и пытаться сбежать, — усмехается, видимо, не выдержав порыва, касается моих волос и, подложив под мою голову подушку, осторожно распределяет их. Улыбнувшись, тянусь для поцелуя, но Лекс возвращает меня обратно. Конечно же, я забыл. Не целуемся, а разговариваем. И надолго его самого-то хватит? — Я не знаю, что ты хочешь услышать, Лекс. — Качаю головой, медленно провожу по предплечьям, смотрю чуть ниже подбородка, игнорируя его испепеляющий взгляд. — То, что сказал Андре… Что, если это правда? Если я приведу Натана к победе? — Ты его враг, а не союзник, — хмыкает, но когда на моем лице не появляется и тени улыбки, нежно проводит по щеке и оставляет на ней ладонь. Прикрываю глаза, неосознанно прижимаюсь к руке, запутываюсь в его волосах. — Я понимаю, но в предсказании говорилось… — С каких пор ты веришь в подобную чушь? — Послушай, если это правда, в том предсказании сказано, что для победы черных магов орел должен взлететь в небо. Что это значит? Вдруг взлететь в небо — это получить власть? Лекс выдыхает, качает головой, отстраняется, и думаю, что уйдет. Скажет, что это ерунда, не придаст значения и попросит просто забыть. Но он перекатывается на спину, садится и плавно утягивает меня к себе на колени. Уже не держит. Теперь не ухожу сам. — Допустим, что это так. — Не отрицает, и я даже вздрагиваю, думая, что начнет спорить. Будто успокаивая, проводит ладонями по ребрам, через тонкую ткань рубашки опаляя мою кожу. — И ты готов отказаться от всего, чего добивался, ради одной лишь догадки? Просто оставишь борьбу за престол и проиграешь своему чокнутому папаше? — Престол, престол, престол… — нервно усмехаюсь. — Разве это единственное, ради чего я хотел сражаться? И Эвелин… Ради чего Эвелин хотела сражаться. — Эвелин мертва, — выходит жестко и неожиданно. Так, что вздрагиваю, сжимая челюсти, и чудом сдерживаюсь, чтобы не сбросить его руки и не отвернуться. Так, глаза в глаза, скрыть ничего невозможно. Видит и страх, и боль, и подступившие к горлу слезы. Отчаяние будто вышибает землю из-под ног. Все, что я скрывал в дезилийском королевстве, становится ощутимым. Я слишком открыт перед Лексом. — Джейми, кстати, тоже. Но ты — нет. И я — нет. Видишь, в этом есть некая закономерность. Изощренная, жестокая закономерность. Здесь выживают только такие, как мы. Та маленькая пугливая принцесса, которая вдруг пробралась ко мне в чистилище, не продержалась бы и дня сейчас. Нам иначе никак. Знаю, ты пытаешься сражаться на стороне «хороших». Беззащитных, как красные маги, и наивных, как обычные дезилийцы. Но на какой бы стороне ты ни был, ты не хороший. — Я не пытаюсь быть хорошим уже давно, Лекс, — отрезаю, хочу встать с постели и ожидаю, что он удержит меня. Ожидаю, что схватит или уронит обратно на спину. Хотя бы сожмет запястье и сорвет гребаную рубашку. Но он отпускает. Дрожащими руками сдергиваю его одежду, надеваю свою нижнюю рубашку, нахожу корсет, который Лекс вчера решил отбросить у зеркала, на ощупь завязываю, но моего терпения не хватает и на половину. Медленно поворачиваюсь к безразлично наблюдающему за мной Лексу, прошу о помощи, и он, оттолкнувшись от кровати, подходит ко мне. Как только затягивает корсет в первый раз, жалею об этом. Не сдерживаюсь от стона, судорожно хватаюсь за его запястье и подаюсь назад. Лекс поднимает мою голову за подбородок и поворачивает к зеркалу. — Ты же знаешь, как раздражаешь меня, пытаясь притвориться маленькой обиженной дурочкой, — говорит, затянув корсет еще сильнее и, лишь когда хриплю и киваю, ослабляет тугие веревки. — Почему тебе хочется, чтобы я бегал и умолял поговорить с тобой? — Ничего подобного. — Стискиваю челюсти, отталкиваю его руки, начинаю спешно одеваться, даже не думая просить помощи. С остальным быстро справляюсь сам. — Просто ты не слышишь, о чем я говорю, Лекс. Я желаю заполучить престол, как и раньше. Я всего лишь не хочу быть причиной победы Натана. — Да все эти предсказания… — начинает со злостью, но вдруг выдыхает, поворачивает меня к себе и, прикрыв глаза, оглаживает плечи, спину и бедра. Сглатывает, видимо, пытаясь успокоиться, и я, будто забыв о собственных словах, делаю шаг навстречу. — Кто, если не ты? Я пойду и возглавлю Империю, по-твоему, Кайл? К черту эти гребаные легенды. Мы, дьявол, должны заботиться о том, что сейчас, а не о том, что придумал там какой-то психопат! Даже без войны, даже без нас, красных магов, в вашем королевстве творится хаос. Да, ты убил кучу магов своего народа. Да, ты как был эгоистом, так им и остался. Но сейчас едва не единственный раз, когда твои интересы совпадают с интересами твоего народа. Ты для дезилийцев — воплощение перемен. Многие уже сейчас мечтают попасть в твое войско, ты же слышал разговоры жителей, у которых мы ночевали. А тем, кто еще на стороне твоего отца, нужны примеры для подражания. Так сказать, вдохновители. Ими и станут дезилийцы, которые добровольно перейдут на твою сторону, а, судя по всему, это будет не один десяток магов. Андре посодействовал нам в этом — многие жители уже разочаровались в политике твоего отца. А ты, каким бы сукиным сыном ни был, прекрасно подходишь для роли их идеала. Принц, ради справедливости вернувшийся с того света и презирающий короля так же, как и они. Да и у тебя королевская кровь все-таки. Для дезилийцев это важно. — Я так и предполагал изначально. — Тогда почему какой-то псих может остановить тебя? — Аккуратно поднимает мое лицо, целует в губы. Плавно и медленно, как тогда, в лесу перед дезилийским королевством. Будто ловя каждый выдох. Будто запоминая каждый изгиб губ. — И Кайл… Если тебе будет трудно, я сам сделаю это. Позволь мне убить твоего отца. Выдыхаю, кусаю губы, чувствуя, как к горлу подходит тошнота. Снимаю ладонь Лекса со своей щеки, плавно тяну к сердцу. Не знаю зачем. Чтобы услышал, как бешено оно бьется рядом с ним, или чтобы понял, что в любой момент может остановить это? Что я доверяю ему и свою смерть тоже. Тоже. Медленно киваю. — Наверное, я должен чувствовать угрызения совести или вину, — хмыкаю с горечью, продолжаю держать его руку на своей груди. И мы ближе, чем ночью. Нас не разделяют тела — он будто смотрит не в глаза, а в душу. — Но я не чувствую ничего. Только немного страха и волнения. От напряжения ощущаю, как лезвия ножей плотнее прилегают к коже. Корсет едва дает дышать, а рядом с Лексом все становится еще сложнее. Душит не только стягивающая ткань. Душит пронизывающий взгляд. — Хотя бы это, — вдруг говорит, и я удивленно вскидываю брови. Хотя бы это? Хотя бы страх, а не абсолютное безразличие? — Я не убивал своих родителей, ты знаешь. Но если бы их удалось вернуть… Если бы они воскресли… Я бы с ужасной даже для меня жестокостью перерезал им глотки. — Потому что они оставили тебя? — Потому что они виноваты в том, кем я стал, — натянуто улыбается, и я понимаю, что, встретившись с ним впервые, даже не подозревал, что в нем столько ненависти к себе. Не подозревал, что за всей этой напыщенностью и уверенностью скрывается столько желчи и самобичевания. — Они были главными среди революционеров. Они командовали армией идиотов с бесполезными, неосуществимыми целями. И даже не посвящали меня в свои дела. — Ты был ребенком… — Значит, бросать ребенка одного можно, а рассказать ему правду — нет?! — вскипает, повышает голос, а я даже представить не мог, что его все еще волнует это. Родители — до сих пор больное место? — И помнишь тот символ революционеров? Зачеркнутый круг? Его не было до вступления моих родителей в ряды революционеров! Не было! А знаешь, что это? Это знак фамилии Картер. Век назад было модно придумывать всякую семейную чушь, и из-за потери Майка Картера и его матери мои предки решили нарисовать это. Но гребаные идиоты, то есть мои родители, возомнившие себя черти чем, присвоили это революционерам! И вот ирония! Я убивал тех, у кого на груди висел мой семейный герб! — Лекс… — Качаю головой, прижимаюсь к нему, чувствуя, как участилось его дыхание, провожу по щекам, зарываюсь в волосах, льну всем телом, наплевав на оружие, привязанное к нашей одежде. — Лекс, они поступили глупо. Но твои родители давно умерли. А ты продолжаешь ненавидеть их. И… это ведь одна из причин, почему ты был так жесток к революционерам, да? Не только из-за их взглядов? — Конечно, не только, — усмехается, немного расслабляется, поглаживая меня по волосам. — Это было скорее моей попыткой убедить самого себя. До встречи с тобой мне вообще было плевать на все, над чем приходилось думать. Улыбаюсь, стараясь не показывать чувство вины из-за того, что сам не понял это раньше и не поинтересовался у него. В последнее время я вижу в Лексе только поддержку, и это чертовски неправильно. Кажется, будто знаю о нем все, но с каждым разговором понимаю, что это не так. Сколько бы я ни разгадывал его, сколько бы времени с ним ни проводил, все равно рассказывает не все. Продолжает что-то скрывать. — Почему ты доверился мне? — спрашиваю как можно спокойнее и мягче, но Лекс все равно напрягается. — После того что сделали твои родители? — Потому что я идиот и мазохист. Мог бы себе найти кого-нибудь другого. Например, кого не хочет убить каждый третий. Или того, кто не связан с властью. Но нет же. Ты, черт возьми. Не сдерживаю смешка, потому что когда-то думал о нем то же самое. Думал, как же глупо влюбиться в сумасшедшего и непредсказуемого наемника красных магов, но это осознание мне вообще не помогло. Лекс опускает голову, тянется к моим губам, и, когда уже расслабляюсь и закрываю глаза, вздрагиваю от резкого стука в дверь. Отскакиваю от Лекса, убираю его руки, быстро поправляю одежду и поворачиваюсь к зеркалу, чтобы пригладить волосы. Слишком поздно замечаю, что ворот от жилета скрывает только половину шеи. Дьявол, Лекс! Прикрываю шею волосами, пинаю Лекса в бок за то, что смеется, наблюдая за моими судорожными сборами, кидаю ему маску и быстро подхожу к двери. — Господин Трейси! Даже расстраиваюсь, что чертов страж, который разговаривал со мной по прибытии к дворцу, не ушел, пока ждал меня. — Простите, милейший, на меня снова напала болезнь! У вас что-то срочное? Страж часто кивает и делает шаг, видимо, чтобы зайти в мои покои, но я скорее инстинктивно, нежели намеренно выставляю руку. Когда опускает взгляд, сразу жалею об этом. Потому что глупый, наивный графский сыночек не сделал бы так. Не нарушил бы манеры приличия, которые вбивали в его голову все семнадцать лет. — Я… — Страж теряется, и я опускаю руку, стараясь не смотреть за спину. Лекс тоже застыл. Надеюсь, он хотя бы умудрился надеть чертову маску. — Я лишь хотел сказать, чтобы вы лишний раз не выходили из замка, господин. На королевство было совершено нападение. Я не знаю, как удерживаюсь на ногах. Меня покачивает, сердце пропускает удар, а грудь сковывает мгновенной болью. Неужели я не успел? Неужели Натан уже здесь? Но как… Настолько быстро? С огромным войском? И даже без недели передышки после того, как я подорвал часть его армии и обычных жителей? Не попытался ничего уладить и погнался за мной? — Всех монстров поймали на границе, но если кто-то вторгся в королевство… — Мутантов? — переспрашиваю, недоумевающе мотаю головой. Кассия не могла отправить войско на битву без моего ведома. Да и какой смысл обрекать мутантов на бессмысленную смерть? Нас слишком мало, чтобы нападать на дезилийцев. Что, дьявол, происходит?! — Значит… Значит, Кайл Вилсон напал на королевство? — Император считает, что это не его армия. Совсем не похоже на атаку лагеря искупления, монстры действуют без плана. Так что вы можете не волноваться, господин Трейси. Нам ничего не угрожает. Без плана… Монстры… Это действительно не моя армия. Это оставшиеся мутанты. Те, кто не присоединился ко мне. Те, кто напал на белое королевство, чтобы отомстить за мое разрушение их городов. Надо же, спустя столько времени, столько смуты между королевствами и борьбы с Натаном, я уже и забыл про них. Забыл, что взял с собой далеко не всех. Еще половина осталась. И я мог бы помочь белым магам. В конце концов, я уже знаком с тактикой мутантов разных городов и знаю, что делать. Разумеется, белые маги справятся с этими обезумевшими монстрами быстро, но вряд ли получится избежать жертв с нашей стороны. Я мог бы заявить о себе и стать народным героем, но нельзя раскрывать свою личность, пока мы не заполучили Кристалл. Поэтому лишь киваю, благодарю стражника за предостережение и закрываю дверь. Белые маги справятся сами. Пусть это будет последним боем во главе с отцом. Усмехаюсь, возвращаюсь в покои и встаю на носки, сбрасывая маску с лица Лекса и обвивая его шею руками. Мы пропускаем и завтрак, и обед.

***

Белые маги действительно закончили с мутантами довольно быстро. Разумеется, это никак не угрожало дезилийцам, но то, что монстры рвались отомстить за мою победу, а дриады проклинали магов, повторяя мое имя, повлекло еще больше беспорядков в королевстве. Почти все уверены, что я пересек Грэндзу, и в лес было отправлено несколько отрядов воинов. Естественно, то, что я перешел границу и вторгся в королевство, дезилийцы считают нереальным — не смогли бы они пропустить беглого принца, устроившего резню на порабощенной территории. Принца не смогли бы. Кайла Вилсона поймали бы еще несколько дней назад. Благо, я вошел в королевство совсем не как Кайл Вилсон. На некоторое время его вообще не существует. Он остался за пределами магии Дэнниса. Не приходить на празднование победы дезилийцев — плохой тон. И всем плевать, что отец превратил это в изощренный цирк, приказав приволочь единственного выжившего мутанта в клетке. Я узнаю, что он из седьмого города, как только подхожу к сцене и бросаю взгляд. Узнаю, и по телу пробегают мурашки. Будто бы вчера один из них пытался разорвать Джейми и Эвелин, избивал меня и обвязывал веревкой. Сейчас он неопасен. На нем намордник, ошейник, цепь и кандалы. Он мычит так, что у меня тяжелеет в груди. Я не испытываю к нему ненависти за то, что он делал со мной, я давно не в Зоне Мутантов. Я испытываю к нему лишь сострадание за то, что его не убили, как всех соратников, а тащили через все королевство, чтобы показать публике. Гребаные четыре дня после атаки монстр находился в пути ради того, чтобы стать посмешищем и новым королевским шутом. А потом дезилийцы будут спрашивать, почему их ненавидят. Будут спрашивать, почему мутанты нападают на них, красные маги обозлены, а черные — горят жаждой мести. Я мог бы понять отца, если бы он пожелал устроить публичную казнь, но, издеваясь над единственным мутантом, он никого не проучит и не образумит, а еще сильнее пошатнет свою репутацию. Хотя бы потому, что больше половины дезилийцев, которые не смогли отказать императору прийти на «представление», лишь дрожат от страха. Конечно, сейчас среди них есть воины-садисты, издевающиеся над красными магами, но большинство — графы, пажи и придворные, не знающие, как воняют трупы и по-настоящему выглядит смерть. Смерть без гиперболизации и королевского пафоса. Отец будто сам роет себе яму. Или я просто обращаю на это внимание. Вижу каждую его ошибку. Я даже не дотрагиваюсь до Лекса, но замечаю, что он тоже напрягается, наблюдая, как мутант мечется в агонии, рвется вперед, невзирая на сковывающие цепи. Он — всего лишь дикое животное, не отдающее отчета своим действиям, недостойное слова «маг», но и не заслуживающее такой жестокости. В конце концов, не он виноват, что стал чудовищем. Не он подставился под лучи черной энергии. Не он, даже сами черные маги не виноваты: их заставили это делать. Присаживаюсь, кивком указываю Лексу на место рядом, сжимаю колени пальцами, повторяя себе раз за разом, что эта роль раба для него ненадолго. С нападения мутантов прошло чуть меньше недели, а я не могу скрываться за чужим именем столько времени. И войско ждет меня, и Натан наверняка уже на подходе к лайбаунскому королевству. За несколько дней не было успеха с Кристаллом, но даже если у меня не получится сейчас отыскать его, необходимо возвращать истинную внешность и престол как можно быстрее. Обстановка в королевстве достаточно накаленная, чтобы мне все взять в свои руки. Хотя я не могу сказать, что ожидал какого-то успеха с Кристаллом. Все-таки последние дни мы с Лексом занимались не его поисками. Сбрасываю ладонь Лекса со своего колена, кидаю гневный взгляд, и я уверен, что за маской Лекс усмехается. Мы же любим играть с огнем, Лекс Картер? И плевать, сколько дезилийцев вокруг, правда? Хотя все и поглощены наблюдением за бедным мутантом, не стоит привлекать к себе внимание. Лекс и так не кажется рабом рядом со мной. Я вижу, как на улицах дезилийцы избивают слуг, не дают садиться рядом с собой и выгоняют из покоев, заставляя спать в коридоре. Я же приношу Лексу еду с ужинов, иногда даже привожу на завтрак, когда в зале не так много дезилийцев, и лишь надеюсь, что это спишут на наивность и страх причинить кому-то вред. Замечаю стражников из тюрьмы, стоящих поодаль, обвожу их взглядом и понимаю, что одного не хватает. Наверное, он проиграл в карты. Наверное, скоро прибудет в лайбаунское королевство и станет притворяться очередным уродом в лагере искупления. Тот, кто старше, ищет кого-то в толпе и, столкнувшись с моим взглядом, замирает. Неужто ему нужен я? И зачем же? Он направляется ко мне, но вокруг все начинают истошно кричать. С мутанта срывают маску, и он ревет, как раненый зверь. У меня закладывает уши. Тяжелеет в груди, кружится голова. Я не чувствую ничего, кроме биения сердца. Магия вдруг клубами срывается с пальцев, становится жарко, несмотря на то, что температура вчера сильно упала. Несмотря на то, что я дрожал еще несколько минут назад. Все размывается перед глазами. Маги, мутант, стражники, Лекс — все сливается, я не могу сфокусировать на них взгляд. Крики теряются в общем гуле и, даже когда голоса затихают, будто становятся громче в моей голове. Пытаюсь закрыть уши руками, но это внутри меня. Это — под кожей. От этого не спрячешься. Можно только вывернуть себя наизнанку. Замолкните, замолкните, замолкните! Тошнота подходит к горлу, я пытаюсь вытянуть руку, чтобы схватить Лекса, но она тает на солнце, как воск. Я смотрю на собственную кожу, плавящуюся, покрывающуюся волдырями, лопающуюся и не могу даже открыть рот. Крик так и остается осевшим в горле. Крик так и остается лишь биением сердца. Что происходит?! Что, дьявол… Чувствую чье-то прикосновение к спине, оборачиваюсь, хочу отодвинуться, но он трясет меня за плечи. Он орет на меня, вцепляется в мои волосы, и от его пальцев на коже остаются ожоги. Целует меня, и мои губы вспыхивают болью, а к горлу подходит тошнота. Падаю на колени, закашливаюсь кровью, а он продолжает гладить меня по голове. Он. Со стеклянными глазами. Избитым лицом. И дырой в животе. Это все сделал я. Я убил Джейми. Рыдаю, снова открываю рот, но из него не вырывается ни звука. Меня рвет кровью, но никто даже не поворачивается ко мне. Лекс безразлично смотрит вперед, будто со мной ничего не происходит, а призраки магов тянут в разные стороны. Крики, крики, крики… Распахнутые рты… Костлявые, дряхлые руки, тянущие меня за одежду и вырывающие волосы… Я каким-то образом узнаю их. Я помню, как убивал каждого. Пока меня разрывает от боли, Джейми улыбается. Единственный не кричит. Мои губы в его черной, как смоль, крови. Я хочу вопить, хочу вырываться, хотя бы спросить, что им нужно, почему не могут оставить меня, но остаюсь лишь наблюдателем. Смотрю, как они срывают с меня кожу, словно одежду. Смотрю, как она расходится по швам. Я схожу с ума. Пытаюсь применить магию, но не чувствую ее. Кажется, будто она должна чувствовать меня. Она распоряжается тем, что происходит сейчас. Она контролирует меня, а не я ее. Меня трясет, как в горячке, гул в ушах не прекращается ни на секунду, а лишь становится сильнее, перед глазами мелькают фигуры, и я уже слабо различаю среди них Джейми. Все сливается. Все красное, красное, красное… Я не чувствую собственного дыхания. Вздохи — мучения. Я уже не похож на мага. Скорее на живой труп. Я не понимаю, почему еще жив. Магия будто толкает меня вперед, и я осознаю, что могу шевелить ногами. Я, не отдавая отчета действиям, бегу, расталкиваю тела, обожженные и изуродованные, тянусь вперед, лишь бы вырваться. Я всего лишь хочу, чтобы все закончилось. Падаю, поскальзываясь на собственной крови, меня тянут за запястье, но вырываюсь, бегу, перешагивая через несколько рядов рядом со сценой. Сзади кто-то хватает меня за пальто, и я открываю рот, чувствуя, как все сковывает от страха, но голос снова оседает в груди. Я не могу кричать. Я могу только слушать. Не сопротивляться, а только чувствовать. Во мне нет силы — хочу просто упасть на колени, впиться руками в волосы и ожидать, пока нервы не выдержат разрывающей внутренности боли. Она пульсирует во всем теле, будто магией разносится, течет во мне вместе с кровью. Хочу упасть, но, подняв голову, открываю рот. И теперь кричу. По-настоящему кричу. Потому что Эвелин я не трогал. Я не убивал ее. Ее не может быть здесь. Я не убивал ее, я не убивал ее, я не… Но вот проклятие, из-за которого она умерла, было приготовлено для меня. Она умерла в холоде… И я не знаю, почему ее одежда в крови. Она манит меня рукой вперед, и я слепо следую за ней. Кто-то бросается ко мне, и я краем глаза вижу форму стражника, но поднимаю руку, и его отбрасывает от меня. Я не понимаю, что происходит, но не могу думать об этом. Я забываю свое имя, забываю о боли, забываю, как дышать. Я лишь иду за ней и поднимаюсь на сцену. Моя магия отбрасывает еще несколько дезилийцев. Дальше — полностью теряю контроль над собой. Вспышка. Трупы повсюду, их руки, улыбки, разрывающиеся губы. Темнота ослепляет. Воздух — раскаленное железо. Мое тело — тающая на солнце глина. Нет ни мыслей, ни ощущений… Ничего. Пустота. Обрывки фраз. Неясные слова. Крики, перерастающие в вой. Переполняющая сознание сила. Нет ни Эвелин, ни Джейми. Я один. Я — всего лишь плоть, скрывающая в себе настоящую, разрушительную силу. Протягиваю руку и касаюсь чьей-то морщинистой ладони. Средоточие силы взрывается. Меня отбрасывает. Корчусь на полу, боль медленно покидает тело, голоса пропадают, а взгляд фокусируется на спокойном, почти безоблачным небе. Протягиваю дрожащую руку, но на ней нет ни одного ожога. Касаюсь губы, которую умудрился разбить, пока пробирался через толпу белых магов… О, дьявол… Поворачиваюсь и осознаю, что все внимание обращено на меня. Дезилийцы застыли в недоумении и немом изумлении. В страхе и непонимании. Взглядом нахожу Лекса, но он с удивлением и ужасом смотрит за мою спину. Что произошло?.. Почему магия взяла надо мной контроль? Почему я стал лишь оружием для собственной силы? Медленно поворачиваюсь и сталкиваюсь с таким же недоумевающим взглядом карих глаз напротив. Все еще не веря в то, что произошло, оглядываю чужую одежду, ошейник, теперь лишь болтающийся на шее, и такие же слишком большие оковы. Как… я это, черт возьми, сделал? Как сделал то, о чем мечтал еще несколько месяцев назад и что давно перестало быть моей целью? Как сделал то, ради чего отправился в Леса Смерти? Присаживаюсь на корточки и заглядываю в испуганные глаза. В них больше нет безумия и животной ярости. Передо мной больше нет мутанта. Передо мной красный маг.