Light Captivity

Внутри нет ничего, кроме отчаяния и непонимания, что делать дальше. Внутри дрожь и боль, не вызывающие ни слез, ни криков. Внутри ни звука, ни эмоции. Внутри только пустота. Ощущение, будто вот-вот распадусь на части, и это делает меня еще более уязвимым. Потому что все идет не по плану. Потому что этот план к чертям разрушила моя гребаная магия, а я не смог ничего сделать. Потому что меня даже не предали — подставился сам. И если Джейми я убил за то, что он нарушил мои планы, то злиться на самого себя нет смысла. Я не могу вылезти из кожи вон или заставить себя чувствовать. Я настолько удушен едким ощущением вины и безнадежности, что прийти в себя — мука. Сорваться с места и сбежать оказалось сложностью. Судорожно сжимаю дверную ручку и пытаюсь сосредоточиться на мыслях. Нужно что-то придумать, белые маги скоро придут за мной. Быстро подавят народное негодование, заточат в темнице мутанта, который благодаря мне вновь превратился в красного мага. Десять минут назад мне даже не хватило мозгов свернуть в соседний коридор, а не прийти в свою комнату. Будто отключился от реальности. Лишь из-за месяцев, проведенных в Зоне Мутантов, все-таки сработал инстинкт самосохранения. То, что меня не схватили сразу — не моя заслуга. В толпе начался хаос, когда один из белых магов, начал избивать и уводить с площади красного мага. Не знаю, придерживались ли дезилийцы высоких моральных принципов или просто хотели поглазеть на воскресшего мутанта, но это дало мне время найти Лекса в толпе и хотя бы на время скрыться в замке. До того момента, пока отец не отдаст приказ прийти за Оливером Трейси и не поймет, что это я. Что у глупого мальчишки-графа давно бы обнаружили столь сильную магию. — Посмотри на меня. — Лекс аккуратно прикасается к моему плечу, но я не могу повернуться к нему. Не могу просто взять и позволить ему увидеть, насколько я пуст. Я не хочу, чтобы он знал, что, сбегая, я наплевал на него и лишь хотел скрыться. Испугался. Последний раз так боялся за жизнь еще в Зоне Мутантов, и это, наверное, не должно быть так стыдно. — Кайл… Мягко притягивает к себе, но как бы сильно я ни хотел просто разреветься и уткнуться лицом ему в плечо, не могу. Я виноват и перед ним. Я подставил не только себя, но и его. Тянет мою голову за подбородок, накрывает губы своими и, когда немного расслабляюсь в поцелуе, сам разворачивает к себе. Вздрагиваю, прячу взгляд и кладу ладони на его плечи, чтобы держаться хотя бы за что-то. — Я не знаю, что произошло, Лекс… — шепчу почти беззвучно и надеюсь, что разбирает все по движениям губ. Осторожно касается щеки, все-таки возвращая мой взгляд себе, и в его глазах не нахожу осуждения. Только растерянность и нежность. Похоже, впервые за все время действительно думает над каждым словом и действием. Впервые боится причинить боль. — Я знаю. — Кивает. — Я почувствовал, что с твоей магией что-то происходит, но ты сидел и не шевелился. Надо же, а мне казалось, что в этот момент вокруг меня танцевали мертвецы. Я считал, что могу умереть, а в итоге даже не посмотрел в сторону Лекса и не дал знака, что теряю контроль. — Белые маги придут за мной, — говорю как факт и даже не сомневаюсь в этом. Я, конечно, предполагал, что отец вычислит меня, но не думал, что сдамся сам. Мне уже не уйти, а у Лекса есть шанс бежать прямо сейчас, но вот проблема — мы все еще не нашли Кристалл. Чертового камня, который я хотел отдать Лексу в случае поражения, у нас сейчас нет. И, наверное, это тоже моя вина. Слишком много времени в дезилийском королевстве мы провели впустую. Я не сдержался. Я поддался соблазну побыть наедине с Лексом последние несколько недель до атаки Натана. Сейчас, когда магия особенно остро чувствуется в груди, я будто слышу приближение черной армии. Трудно из-за одного ощущения понять, как они далеко, но то, что движутся к нам — факт, о котором я догадывался и без применения силы. — Тебе нужно уходить. — Когда понимаю, что Лекс должен покинуть меня, что-то колет в груди. Стискиваю челюсти, чтобы не позволить себе слабость — желание удержать Лекса рядом. Я думал, что, если отец арестует меня, я отдам Кристалл Лексу. Он по прибытии к революционерам и мутантам объяснит, что произошло. Объяснит и направит наши силы в белое королевство, если до этого времени мне самому не удастся снять запрет на пересечение границы. Это был, дьявол, крайний случай. Хуже быть не могло! Однако это «хуже» — прямо сейчас. — Пока есть время, слейся с остальными рабами. Быстро иди к торговым кварталам. Там особенно много лайбаунсцев. Они покупают еду господам. Если кто-то будет спрашивать, чей ты раб, назовешь фамилию «Мартин». У господина Мартина столько слуг, что всем будет плевать, ты понял? — Подожди… — Потом двигайся по тому же пути, как мы… — Черт, Кайл, я же сказал, подожди! — Встряхивает меня за плечи, и я непонимающе вскидываю брови. Даже с раздражением отпихиваю его от себя, зная, что будет говорить. Как же я ненавижу такие моменты. К черту его самопожертвование. К черту нежелание покидать меня. От этого только хуже. Я могу сорваться. Могу снова, наплевав на всех остальных, отдать контроль в руки Лекса, которому гораздо важнее просто быть со мной, чем победить в войне. — А Кристалл? — Если мы сейчас пойдем искать Кристалл, ты не успеешь скрыться! — Считаю даже секунды от нашего разговора, зная, что свита отца не будет долго возиться с возмущенной толпой. Император не ищет компромиссов. Император просто подавляет восстания недовольных. — Лекс, прошу тебя, подумай не только о нас, но и об остальных. — Об остальных? То есть, сбегая, я буду думать об остальных?! А не ты ли сейчас жертвуешь последним шансом найти Кристалл только для того, чтобы увести меня отсюда?! Хмыкаю, качая головой, и Лекс кивком указывает на закрытую дверь, ожидая ответа. Мы оба все прекрасно понимаем. Мы оба все знаем еще с боя в последнем городе Зоны Мутантов. Это и вдохновляет, и пугает. Вдохновляет потому, что мне нравится думать о нем, нравится быть одержимым им. А пугает потому, что от этого рано или поздно пострадают другие. От нас. Двоих. — У нас всего несколько минут. Это глупо, — убеждаю его из последних сил, хотя и понимаю, насколько абсурдно и нелепо это звучит. Возможно, я все еще хочу, чтобы он сбежал. Наплевал на этот гребаный камень и на время стал тем Лексом Картером, который убил семью Дэнниса. Тем, кого не заботило ничего, кроме самоудовлетворения. — Глупо — это позволять целовать себя в реке, где умерла твоя матушка, и при этом не понаслышке знать, на что я способен. По сравнению с этой глупостью то, что я говорю тебе делать сейчас — пустяк. — Мы даже не знаем, куда направляться! В тронный зал? — Твоя магия накалена до предела после… воскрешения мутанта. Я же, черт подери, чувствую, если ты не забыл. Направь ее в правильное русло, вытри сопли и поступи хоть раз так, как нужно, а не так, как ты хочешь. Бьет по больному специально, чтобы вывести на эмоции. И лишь сейчас понимаю, что этого не хватало. Меня никогда не наполняли энергией мечты, радость, спокойствие. Чтобы действительно достичь чего-то, мне нужно разозлиться. Прекратить себя жалеть и почувствовать силу от гнева и ярости. Понимаю, что рано. Рано опускать руки и отступать. Если у нас есть последние несколько минут, мы обязаны ими воспользоваться. Еще раз смотрю на Лекса и стискиваю челюсти, сдерживая порыв спорить с ним. Если сейчас мы пойдем за Кристаллом, на кону будет все. Нам нужно не только найти его, но и уйти раньше, чем отец найдет нас. Точнее, мне нужно увести Лекса. И сдаться. Вдвоем нам не скрыться. За мной будет погоня, но мага-раба могут и не заметить. Не факт, что Лекс выйдет сухим из воды, если у нас все получится, но есть хотя бы малейший шанс. Шанс, которого нет у меня. Я сам погубил себя. Остается только надеяться, что отцу я хоть чем-то полезен. Что не прикажет отрубить мне голову в первый же день. Что Лекс успеет собрать армию до того, как мне вынесут смертный приговор. Я никогда не предполагал, что меня убьет собственный отец. Однако, несмотря на былую стабильность в дезилийском королевстве, я почему-то всегда знал, что до старости мне не дожить. Казалось нереальным, что умру своей смертью, а не в сражении. Лишь сейчас осознаю, что даже в детстве чувствовал наступление перемен и приближение войны. Веками в дезилийском королевстве царило спокойствие, и не заметить нарастающее напряжение и между государствами, и между белыми магами действительно трудно. Лекс толкает дверь — это становится спусковым крючком. Когда делаю шаг в коридор, понимаю, что отступать поздно. Выхода нет. И выживет ли Лекс, зависит от меня. Когда мы были в Зоне Мутантов, лайбаунском королевстве, я мог отдавать контроль в его руки, но замок — только мой дом. Судьба Лекса, нахождение Кристалла, войско мутантов и революционеров — надо же, сколько может решиться за считанные минуты. Надо же, сколько решаю я один. Сжимаю ладонь Лекса, и мы минуем коридоры. Когда покидаю ненадолго ставшую моей комнату, появляется внезапная неуверенность. Перед глазами будто встает образ красного мага, которого я спас. Спас… Какое, дьявол, пафосное слово. Не спас, а, скорее, случайно превратил в того, кем он должен являться. Случайно и неконтролируемо. И главная ирония в том, что буквально пару месяцев назад я мечтал об этом, а сейчас сожалею. Если бы я отдавал отчет своим действиям, не сделал бы этого. Во-первых, потому, что на весах нечто поважнее одного чертового монстра, а во-вторых, мне давно плевать на тварей, после встречи с которыми у меня появились первые шрамы на коже. Да, мне приходится исправлять ошибки предков, но если уничтожение Кристалла позволит ослабить власть сумасшедшего тирана, то воскрешение мутантов — просто выстрел в пустоту. Это ничего не меняет глобально. Единственное — я помог какому-то лайбаунсцу, убитому столетие назад. Вот это повод для гордости. Вот это, дьявол, благородство, которое никому не нужно. Лекс сдергивает с себя маску, когда пропускаю его вперед и закрываю за нами дверь. Оглядывает тронный зал, хмыкает, проходя мимо широких колон. Я же становлюсь в центр и не знаю, что делать раньше. Не факт, что Кристалл до сих пор здесь. Не факт, что отец не спрятал его в своих покоях, которые даже сейчас, несмотря на хаос недалеко от замка, надежно охраняются. Теряюсь, поддаюсь панике, но, поймав взгляд Лекса, делаю несколько глубоких вздохов. Сжимаю руки в кулаки, стараюсь сосредоточиться, пусть меня тошнит от страха, что в любую секунду стражники могут распахнуть дверь и схватить нас. Прикрыв глаза, я будто слышу голос Натана. Чувствую, как от плети горит спина. Вижу его улыбку и безумный взгляд. Едва сдерживаюсь от смеха, подумав о том, что именно этого мне не хватает. Прямолинейности. Однозначности. Натан — идеальный враг. Нас ничего не связывает, его можно ненавидеть, к нему нереально испытывать сочувствие. Он не прячется под масками, не скрывает своих планов и истинного лица, не выставляет себя перед народом лучше, чем есть на самом деле. В дезилийском королевстве, полном лицемерия и лжи, не хватает такого, как Натан. Да и я не смогу быть таким. Вряд ли когда-нибудь белые маги узнают, что творилось со мной в Зоне Мутантов. — Кайл?.. — Лекс вырывает меня из мыслей, и я понимаю, что ощущаю присутствие Натана. Он за моей спиной, в голове, его голос раздается со всех сторон. — Кристалл здесь. Я чувствую энергетику черных магов. — Ты можешь понять точнее? — Оглядывает колонны, трон, картины. Но в зале и негде что-то прятать. Только идиот может что-то скрывать в этом месте. Только идиот, и никто не подумает на тронный зал, если станет искать Кристалл. Полагаю, на это отец и рассчитывал. Решил спрятать камень у всех на виду. Значит, он прямо под носом, но мы просто не замечаем его? Поддаюсь энергии черных магов — она сильная, всеобъемлющая, переполняющая сознание. Чтобы не потерять контроль, сосредотачиваюсь лишь на Натане, вспоминаю его энергетику, черты лица, боль от его ударов, шершавые ладони и пустой, злобный взгляд. Доверяю ему, будто толкающему меня в спину, делаю несколько шагов в сторону, закрыв лицо руками. Ноги ватные. Едва сдерживаю дрожь, но несмотря на внешнее спокойствие, мурашки будто щекочут кости. Мурашки будто не на коже, а под ней. Когда открываю глаза, понимаю, что подошел к стене с портретами всей семьи Вилсон. Здесь мой дед, про которого рассказывал отец, он сам, мама… Только меня нет. Замечаю, что на месте, где раньше висел мой портрет, пустое место. Я словно вырезан, удален из собственной семьи. И это не может быть безболезненно. Как бы я равнодушно к этому ни относился, сейчас, смотря на пустое пространство между мамой и Эвелин, чувствую укол в груди. Будто последняя нить, за которую я судорожно держался, оборвалась. Замечаю на себе взгляд Лекса: он с сожалением смотрит на меня, быстро подходит, протягивает руку, обнимая за плечи, и я уже приподнимаюсь на цыпочках, чтобы поцеловать его, как осознание накрывает меня. Я забыл то, что всегда было на поверхности. Отец может материализовывать предметы с листа бумаги. Он всегда говорил это. Но не упоминал другое. Он может и наоборот. Может прятать их на холстах. — Кристалл за одной из картин! — Дергаю Лекса за запястье, и он вздрагивает от неожиданности, когда резко отрываюсь от него, не дав и прикоснуться к губам. Пару секунд просто смотрит в глаза, и я ожидаю, чего угодно: что спросит, уверен ли я, начнет спорить или думать, как нам поступить. Но он верит и даже не требует подтверждения. Он, не дав мне и слова сказать, поднимает железную маску и разбивает ею стекло рамы. — Лекс, черт возьми, что ты творишь?! — Вздрагиваю, едва дышу, наблюдая, как срывает портрет матери, разглядывает его с разных сторон. О дьявол, он понял, что отец воспользовался магией. Наверняка столько служа разведчиком, Лекс многое смог узнать про короля вражеского королевства. Закрываю рот руками, опускаю взгляд на осколки под ногами, чтобы не смотреть, как он уродует почти единственное воспоминание о маме, и судорожно надеюсь, что белые маги не услышали звук разбитого стекла. Надеюсь, все слишком заняты во дворе замка. — Здесь ничего нет! Мне что, нужно все разбивать? — Звучит так раздраженно, что меня пробирает смех. Будто его семейное наследие распадается на осколки. Будто это он разрушает все, чем дорожил в собственном замке. Будто это он уничтожает даже призрак мамы. — Больше всего… — Мой голос непривычно хриплый и надломленный. Я не виню Лекса в том, что он делает, но боюсь называть ее имя. Она — еще не зажившая рана. Уничтожение ее портрета — изощренный вид мазохизма. Казалось бы, портреты — какая-то формальность, материальность. И я не знаю, почему это сбивает с толку и причиняет боль. — Больше всего отец любил Эвелин. Зажмуриваюсь — мне хватает одного звука. Лекс не успокаивает, даже не смотрит на меня и не задает лишних вопросов. Делает все сам. Не вмешивает меня в это, но и не снимает ответственности за уничтожение памяти о семье. Когда переворачивает портрет, у меня словно выбивают землю из-под ног, хотя я даже не поворачиваюсь к изображению. Я чувствую. Чувствую энергетику так сильно, что магия невольно срывается с пальцев и испаряется в воздухе. Так, что пошатываюсь на пятках, пытаясь удержаться на ногах. Это похоже на мою магию — и, конечно, я понимаю почему. Меня тянет к Кристаллу как к источнику силы. В нем столько мощи, столько власти и опасности, сколько не существует ни в чем другом. Надо же, и этот камень может уничтожить магию двух рас. Всего лишь скопление чьей-то силы — гибель целой цивилизации. Протягиваю руку, и Кристалл, испарившись с изображения, появляется в моей сжатой ладони. Магия льнет к нему, я чувствую наслаждение, ощущая, как его сила пульсирует на коже. Темный, со светлыми проблесками. Холодный, как и моя магия, тяжелый и тусклый, будто выцвел. По внешнему виду и не скажешь, что это орудие массового истребления. Лишь коснувшись и ощутив, можно понять, сколько силы в нем скрыто. Хотя, вероятно, это доступно только мне. Если даже отец всего лишь смог понять, что в Кристалле есть нечто необычное, но не догадался ни о чем другом — иначе бы он попробовал воспользоваться камнем, — никакие белые маги, кроме меня, не чувствуют ничего подобного. Заставить себя отцепить пальцы от Кристалла — мука. С ним чувствую такую власть, что перехватывает дыхание и мутится рассудок. Теперь понимаю, почему Натан так хочет получить его. Понимаю, чем притягивает с виду невзрачный камень. О дьявол, я чертовски понимаю его! С такой энергией, сплетающейся с собственной магией, нетрудно потерять контроль. Меня тянет особенно сильно. Кусаю губы, лишь бы боль немного отрезвила. Лишь бы чувствовать что-то, кроме пьянящего осознания собственного превосходства. Увидев мое замешательство, Лекс вырывает Кристалл из рук. Удивленно смотрю на его реакцию, но у него даже не меняется взгляд. Не ощущает и половины того, что сбило меня с толку. Не ощущает ничего — лишь хмурится, взвешивает Кристалл в ладони и прячет за толстым слоем рабской одежды. Привязывает к телу рядом с оружием. Хватаю его за ладонь, вывожу из тронного зала и хочу дать наставление, как ему покинуть замок, чтобы остаться незамеченным, но на лестнице слышу несколько десятков голосов. Сердце пропускает удар — на миг я забываю, как дышать. На миг не двигаюсь, сжимаю чужую ладонь, соскользнувшую с моего запястья, и стискиваю челюсти, чтобы сдержать полный отчаяния крик. Не успели. Всего несколько минут. Мы опоздали всего на несколько считанных минут! Вслушиваюсь в шаги, понимаю, что белая армия — а воинов, кажется, действительно много — уже обыскала третий этаж. Мы на четвертом. Лекс встретится с ними на лестнице, если попытается сбежать сейчас. Против не одного десятка обученных бою дезилийцев в закрытом коридоре у нас нет ни единого шанса. Нам попросту не уйти. А когда они обнаружат у Лекса Кристалл, поймут, что мы приходили именно за этим. И вот тогда отец захочет узнать, на что же способен какой-то неизвестный камень. Нет сомнений — белые и черные маги пожелают получить власть над расами. Меня убьют, а дезилийское и лайбаунское королевства превратятся в сплошное поле битвы. Если я позволю всему этому произойти, оставшейся кучкой выживших будет править сумасшедший диктатор. Сумасшедший… Натан… Я до сих пор чувствую его магию где-то рядом. Что, если… Что, если использовать его сейчас? Как в черном королевстве? Черт возьми, я пожалею об этом. Я обязательно пожалею об этом. — Лекс… — За плечи поворачиваю его к себе, пытаюсь открыть рот, чтобы сказать то, что хочу, но язык не поворачивается. Не под его взглядом. Не когда чувствую его прикосновения на ладонях. Хоть бы дышать… Хоть бы не дать ему повода сомневаться. Чувствую, как слезы подходят к горлу, и, чтобы скрыть это, резко наклоняю его к себе и обвиваю руками шею. Вздрагивает от неожиданности, но привычно кладет ладони на спину, а я, целуя его, слышу приближение белой армии. Они не торопятся, разговаривают друг с другом… Они ждут нескольких товарищей, проверяющих оставшиеся комнаты на третьем этаже… Они смеются, кричат, но я не разбираю слов… Я только с ним, потому что не могу по-другому. Не могу отпустить, зная, что мы можем больше не увидеться. Не могу оторваться от губ, зная, что, если у меня ничего не выйдет, отправлю его на верную смерть. Не могу прекратить вжиматься в него, зная, что возлагаю на него слишком большую ответственность. Это неправильно — отправлять его совершенно одного. Неправильно — рассчитывать на чудо и думать, что Лекс сможет противостоять нескольким десяткам воинов в одиночку. Но мне больше не на что полагаться. Как и в Зоне Мутантов, как и в черном королевстве, как и в крепости лайбаунсцев, я передаю в его руки не только собственную судьбу, но и судьбы нескольких рас магов. — Кайл… — выдыхает, зарывается руками в волосы, и мне требуются титанические усилия, чтобы не дать слабину и не разрыдаться перед ним. Этого боюсь больше всего. Не предать отца, не пожертвовать белыми или красными магами, не быть убитым Натаном, а потерять его. Я зависим от него. Я одержим им. И даже когда у него средство массового уничтожения, меня заботит только его жизнь. — Тебе нужно уходить… — мягко улыбаюсь, ладони соскальзывают с его плеч и упираются в грудь. Чувствую, как бешено бьется его сердце, и это кружит голову больше, чем ощущение Кристалла в ладонях. — Но там… — Просто спускайся по лестнице и проходи мимо белых магов. — Как ты себе это представляешь? — Ты поймешь, — убеждаю, и Лекс даже не собирается спорить. Только напрягается всем телом, сильнее сжимает в объятиях, должно быть, понимая, что я не могу пойти с ним. И мы оба знаем: даже если все пойдет по плану, велика вероятность, что он вернется уже после моей казни. Не успеет. Все, на что я полагаюсь, — лишь череда почти нереальных событий. Нет даже проблеска гарантии, что все получится. — Я не хочу оставлять тебя, — выдыхает мне в ухо, и я киваю. Между его «не хочу» и «не оставлю» дьявольская разница. Он осознает, что вдвоем сбежать не удастся, хотя и не представляет, что я задумал. Он, должно быть, как и я, боится, что другого шанса выразить пустое желание не будет. Сдергивает с моих рук перчатки, ловит левую ладонь и целует обрубки пальцев. Заставляю себя улыбнуться, чувствуя, как по коже пробегают мурашки. Это доставляет боль и чарует одновременно. Потому что то, чего я стыдился, ему нравится. Ему нравится все неправильное, что есть во мне. — Иди. — Целую его в уголок губ, делаю несколько шагов в сторону и молча наблюдаю, как рука соскальзывает с его ладони. Наблюдаю молча, но внутри все разрывается от боли. Кивает, пропадает во тьме коридора, и лишь сейчас позволяю слезам прокатиться по щекам. Отворачиваюсь, понимая, что нельзя терять время, настраиваюсь и пытаюсь вновь ощутить сильную черную магию. Почувствовать того, кого я успел возненавидеть за неделю. Того, кого не признаю, но считаю единственным соперником. Того, кто ужасает и восхищает. Настраиваюсь, вспоминаю его серый, безэмоциональный взгляд, и нежные прикосновения Лекса больше не ощущаются на теле. Время начинает идти по-другому. Магия окутывает меня. Дрожу от страха того, что предстоит сделать, но вспоминаю Лекса и признаю, что не могу подвести его. И если мне придется умолять об услуге того, кого хочу убить больше всего на свете ради жизни Лекса, то пусть так. Пусть… Сознание покидает меня. Ускользаю из реальности. Чувствую, как темнота обступает со всех сторон и поддаюсь ей. Я вселяюсь в тело Натана.

***

Первое, что чувствую — боль. Боль по всему телу и закладывающий нос запах собственной крови. Удары сыплются по всему телу, но он даже не реагирует — только подтягивает к себе колени и сжимается на полу. Ни хрипов, ни просьб остановиться, ни отчаяния. Эмоции почти на нуле. Ни одной мысли — пустота. В голове настолько пусто, что не могу зацепиться ни за что. Не могу ни на чем сконцентрировать внимание, пока он захлебывается кровью и наблюдает за лежащим недалеко ножом. Он не поднимает его. Он знает, что будет, если прикоснуться к рукояти. Он не хочет, чтобы все закончилось, ничего не ждет. Он знает, что бесполезно. Знает, что не закончится. Он сыт пустыми надеждами по горло. Он вспоминает, что когда-то был наивным и кричал, умоляя остановиться, а я даже не верю в это. Трудно поверить, что такой, как он, когда-то был слабым и невинным. — Ты убьешь его! — Сзади раздается сдавленный женский голос, и что-то в Натане загорается, когда слышит его. Что-то шевелится в груди, но настолько слабо, что не понимаю, испытывает к незнакомке любовь или ненависть. Испытывает ли что-то вообще. — Прекрати, Господи! Ты же убьешь его! Женщина орет. Лежит на полу, но даже не поднимается на колени. Она ничего не делает. Взгляд Натана падает на нее всего на пару мгновений, но я вижу, что женщина избита. Догадываюсь, что попал в одно из его воспоминаний, потому что сегодняшний Натан достаточно умен. Он не стал бы терпеть унижений и избиений. Сегодняшний Натан — предводитель. Этот же — должно быть, ребенок. Вряд ли старше Дэнниса в день, когда Лекс истребил его семью. — Видимо, он не понимает! — Мужской голос кажется мне смутно знакомым. Бьет еще сильнее, и Натан не успевает закрыться от удара, приходящегося по ребрам. Я пытаюсь кричать в его теле от боли, но он лишь сжимает челюсти и едва слышно стонет. Тот, кто избивает, в отличие от Натана, взрослый. Я и не предполагал, что с детьми предводителей может происходить такое. Меня в детстве боялись неловко толкнуть — не то что избить. А тут будущего наследника избивает какой-то чокнутый взрослый маг не хуже, чем когда-то избивали на улицах Лекса. — Видимо, не понимает, как позорит честь фамилии Бергман, проваливая испытания! Натан хмыкает и закатывает глаза, но тут же расплачивается за это ударом. А я... я с ужасом начинаю понимать, почему голос мучителя показался мне смутно знакомым. Он похож на голос Натана. Этот маг — предводитель черного королевства. Этот маг — его отец. — Ты задумал эти испытания! — орет женщина, и я догадываюсь, что это мать Натана. Вот почему он так отозвался на ее голос. Значит, не плевать? Не всегда ему было плевать на окружающих? — Половина противников старше его в два раза! Он… Женщина затыкается, потому что предводитель — я не знаю, можно ли называть его королем — отрывается от Натана и подходит к ней. Натан даже не вздрагивает, когда его мать начинает вопить так, что закладывает уши. Так, что хочется сжаться или лучше сбежать. Муж бьет ее не так, как сына, но женщина не сдерживает вскрики, сжав челюсти. Предводитель хватает ее за волосы и будто специально подтаскивает к Натану, показывая, что делает это из-за него. Демонстрирует, что Натан виноват в том, что его мать захлебывается рыданиями и кровью. И в собственных мыслях Натан винит себя. Дьявол… Гребаный ублюдок — его отец. Не менее безумный, чем выродок, которого он воспитал. Тянет женщину за волосы, орет на Натана, но ни он, ни я не разбираем слов. У него кружится голова, болью пылает все тело. Я же просто не могу дышать. Я не могу поверить, что Натан когда-то был в том же аду, в который погрузил свое королевство. И это пугает еще больше. Потому что у него была причина, чтобы быть таким, какой он сейчас. У него была, но у меня нет. Мы похожи не во всем. У него хотя бы есть оправдание. И если бы я мог, то рассмеялся от мысли, что завидую такому сумасшедшего ублюдку, как он. — Если ты еще раз откажешься от испытания, я Богом клянусь, что зарежу ее, ты понял?! Дожидается кивка Натана, отпускает его мать и, презрительно посмотрев на сына, подходит к лестнице. Мы с Натаном только слушаем шаги. Я не могу очнуться от кошмара, а он прощупывает ребра и колени. Даже не оборачивается к матери, хотя чувствую, что ему жаль ее. Насколько вообще может быть жаль потрясенному и избитому ребенку. Ловлю мысль о том, что скоро новый год, и понимаю, что ошибся с возрастом. Он ничего не чувствует, не жалеет самого себя и прекрасно понимает: ничто не поможет, когда его отец в гневе, но в следующем году ему только стукнет двенадцать. Он младше, чем Эрик. Лежит без движений недолго. Медленно поднимается, сплевывает кровь, подает руку матери, но она не реагирует — только отрицательно мотает головой и всхлипывает. И это становится отправной точкой. Это становится последней каплей. Натан не злится, не переходит черту, не волнуется и не чувствует печали. Безразлично, будто делая что-то привычное, обыденное, поднимает с пола брошенный отцом нож и взвешивает его в руке. Он уже держал оружие на рингах, на которые посылал его предводитель, чтобы сделать из сына не только талантливого стратега и командующего, но и машину для убийств. Что же, у него получилось. Натан стал тем, кого мечтал видеть его отец. Сжимает нож и медленно подходит к лестнице. А потом делает шаг. Шаг, еще один, второй, третий — и все, что было с ним раньше, то, каким он был раньше, остается за пределами этой гребаной лестницы. Все остается внизу. И жалость к матери, и боль, и детство. Его шаг — прыжок в пропасть. Его шаг — убийство собственной духовности. Всего человеческого, что в нем осталось. Он поднимается в спальню отца. Я же ощущаю, как подкатывают слезы, и не могу сделать вздох. Он не чувствует ни злости, ни ненависти, ни чувства вины. Он просто хочет, чтобы это закончилось. Сейчас Натан не тот безумец, которому чужая боль доставляет удовольствие. Сейчас он — всего лишь ребенок, желающий прекратить страдания матери. Он не думает, что совершает хороший поступок, он не оправдывает себя, не плачет, не сомневается. Просто идет и фокусируется на дыхании. Не чувствует даже боли в теле — он поглощен безумием, вскружившим голову. И я думаю, что именно тогда это произошло. Возможно, он действительно сошел с ума. Поддался тьме. В его действиях все до жути правильное. В его желании нет ничего странного. Это кажется таким, каким должно быть. Распахивает дверь, натыкается на ошарашенный взгляд отца. Предводитель, поднимающий с пола запылившуюся книгу, застывает в немом изумлении. За пару секунд его удивление сменяется злостью и нетерпением, но когда делает шаг в сторону Натана, тем самым вставая почти вплотную, мальчик вытягивает нож. Глаза его отца становятся стеклянными. А Натан не шевелится. Натан держит в ладони окровавленный нож и смотрит, как предводитель черного королевства оседает на колени. Его отец зажимает рану в груди, открывает рот, чтобы что-то сказать, но Натан, втянувшись и почувствовав удовлетворение от убийства, замахивается вновь и перерезает ему горло. Мне даже трудно соображать. Мне нечего сказать в собственных мыслях. Впервые за все время у Натана появляются эмоции. Впервые губы медленно растягиваются в улыбке. Опускается рядом с трупом отца и устраивается у него под боком, не обращая внимания на лужу крови, пачкающую волосы и одежду. Натан кладет безвольную руку на свои плечи и думает только о том, что впервые отец прикасается к нему, не причиняя боль при этом. Это — точка невозврата. Это — его первое убийство. Это — причина его духовной смерти. Со мной впервые происходит нечто подобное, но я будто отделяюсь от его тела и становлюсь лишь наблюдателем. Вижу, как он прижимается к телу отца, на негнущихся ногах подхожу к двери, отворяю ее, спускаюсь по лестнице, которая кажется бесконечной, нахожу его мать застывшей в немом крике на полу. Все застыло. Время будто не течет. Сначала не понимаю, что происходит, но потом... Потом вижу, как он, настоящий, взрослый и такой, каким я его запомнил, входит в дом. Мальчишка, убивший отца, мало напоминает его. Тот мальчик только оступился, а черный маг напротив давно перестал думать о том, какую боль причиняет окружающим. Черный маг напротив глядит с ненавистью и заинтересованностью во взгляде, как и раньше. Но что-то изменилось. Теперь создается ощущение, что он смотрит не на раба, которого не составляет труда унизить и ударить, а на равного себе. На соперника. О, Натан, мы будто и не расставались почти на месяц. Будто только вчера с такой же ненавистью смотрели друг на друга. — Что ты потерял в моих воспоминаниях? — Первым начинает разговор, и его голос эхом прокатывается по комнате. Не знаю, как мы можем видеть друг друга в моей же голове, но догадываюсь, что это его магия. Поэтому не считаю нужным спрашивать. — На самом деле, это получилось случайно. — Сейчас это больше походит на изощренную игру. Я не боюсь его и даже не хочу убить, ударить или за что-то отомстить. Когда все, что произошло в черном королевстве, уже притупилось в воспоминаниях, я вижу в нем только противника. Сумасшедшего, да. Но не страшусь этого. Не мне говорить, что Натан чересчур жесток. — Чтобы мило беседовать с тобой, я трачу огромное количество магии. Говори, что хочешь, либо убирайся отсюда. — У тебя такая слабая магия? Медленно улыбается, подпирает плечом стену и качает головой. Лишь в этот момент понимаю, что выглядит каким-то уж слишком вымотанным. То ли от дороги в мое королевство, то ли от чего-то еще. Хотя, возможно, после моего поджога ему пришлось несладко. Представляю, как мучительно долго нужно было налаживать дела в королевстве. — Не во всех влюбляются Пророки и дарят им свою силу. Не во всех течет священная кровь. Священная кровь, даже так. Недвусмысленно намекает на Орла. Догадался, значит, раньше, чем я. А может, знал обо всем с самого начала. Плевать. — Я рад, что мне придется сразиться с таким, как ты, Натан, — признаю, как ни странно, искренне, и Натан хмыкает. Не отрицает и, я почти уверен, чувствует то же самое. Вряд ли ему интересен мой отец или красное королевство. Эта война стала личной. Эта война стала нашей изощренной игрой еще месяц назад. — Но перед этим я бы хотел попросить тебя об услуге. — Ты обращаешься за помощью ко мне, Кайл Вилсон? — усмехается, но я вижу, что его это завлекает. — С чего бы? — В твоем королевстве я смог передать свою силу Лексу, потому что в тот момент меня окружали черные маги, и я ощущал подъем энергии. Если бы ты помог мне повторить это… Я бы сделал все, что ты попросишь взамен. Вскидывает брови, думает пару секунд и расплывается в довольной улыбке. Я даже не хочу предполагать, что пришло ему в голову. Да и если он согласится помочь, это неважно. Неважно… — Ты отдашь мне Феникса. Непонимающе хмурюсь и ожидаю продолжения, но Натан лишь протягивает ладонь и не перестает улыбаться. — А у меня он есть? — Феникс? Откуда мне знать, кто это? А если этот Феникс важен для меня? Если… — Я даже не понимаю, что теряю, Натан. Вдруг это… — Вдруг это настолько большая потеря, что ты пожертвуешь жизнью Лекса? — спрашивает и уже знает ответ. Знает, что у меня нет ни единого аргумента против его слов. Я действительно заключаю сделку с закрытыми глазами, понятия не имею, чем это для меня обернется, но мысль о том, что Лекс может умереть, сильнее. Если я передам ему магию, он загипнотизирует белую армию, чтобы та пропустила его, и уйдет незамеченным. Если же откажусь, его убьют раньше, чем попытается сбежать. Однако я и не буду надеяться и наивно полагать, что Натан не попытается отобрать у меня нечто важное. Враги намного ближе, чем друзья — он читает меня, как открытую книгу, а я знаю, как он стал чудовищем. Протягиваю руку и, смотря на горящие безумием глаза Натана, осознаю, что совершаю огромную ошибку. — Ладно, — выдыхаю, сжимаю его ладонь и чувствую, как наша магия сливается через прикосновения. — Я согласен.