Light Captivity

Сегодняшней ночью мне доложили, что войско Натана вторглось в лайбаунское королевство. Войско, масштабы которого не ожидали дезилийцы и предполагал я. Из всех городов, разделяющих леса и столицу красных магов, жители давно перевезены через Грэндзу. Они либо в госпиталях, либо работают среди дезилийцев, либо вступили в ряды моей армии. Не знаю, ожидал ли Натан, что в городах по пути не останется ни продовольствия, ни скота, ни рабов. Только подожженные, тлеющие деревянные дома и, должно быть, сугробы снега, которые никто не расчищал больше недели. Думал ли Натан о подобном исходе событий — я не знаю. Но, в любом случае, попался в ловушку. Даже если осознанно шел на это, понимая, что другого выхода нет. Черные маги хоть и выносливы, но не привыкли к холодам. И я надеюсь, что часть его войска погибнет в сугробах от обморожения, другая — подохнет от голода. Надеюсь, что подступятся к столице уже вымотанными и измученными, а там и встретят часть моей армии. Не всю, потому что что-то мне подсказывает — у Натана есть возможность спастись. Конечно, из-за погоды и сложностей по дороге его шансы ничтожно малы, но с ним нельзя полагаться на обычную удачу и рисковать абсолютно всей силой. Спускаюсь со сцены после воодушевляющей речи о начинавшейся войне. С каждым днем я располагаю к себе собственный народ все больше. Замечаю и по количеству магов, собравшихся на площади, и по слухам, о которых мне любезно рассказывают революционеры и Нета, и по приподнятому настроению. И эта мысль — мысль о том, что им со мной все-таки лучше, чем было с отцом — позволяет чувствовать себя полноценным. Чувствовать, что все, начиная с Зоны Мутантов и заканчивая предательством фамилии, было не зря. Народное признание — уже половина победы для меня. Потому что это именно то, что так редко получал мой отец. То, что обделило красного короля. А мне хочется быть лучше, быть другим. Даже несмотря на то, что не отказываюсь от пропаганды, без которой невозможно выиграть войну, не открываю библиотеку, запрещенную еще отцом, рублю все конфликты на корню, жестоко расправляясь с теми, кто противоречит моей идее объединения и отказывается жить в мире с лайбаунсцами. Конечно, расправляюсь не я — Лекс. Но это не меняет сути дела. Если я не веду преступников на площадь, не организую публичную казнь, это не снимает с меня ответственности, и я прекрасно понимаю это. Но испытываю гораздо меньше чувства вины при мысли, что идиоты, считающие рабство другой нации и превосходство другой нормой, не заслуживают сострадания. И пусть это не их вина — это им внушал отец. Я и так делал все, что мог: вел самых гуманных и убедительных революционеров, в том числе и Дэнниса, на площадь, позволял описывать войну с их точки зрения, рассказывать те истории, о которых дезилийцы раньше и не слышали, пропагандировал идею объединения и даже заставил нового полковника белой армии, обладающего большим авторитетом, поддержать меня. Если после всех моих попыток еще есть те, кто готов принижать красных магов ради какой-то глупой теории о господствующем, священном народе, я ничего не могу сделать, кроме как убить их. Оставил бы в живых — позволил бы найти последователей. Захожу в замок, снимаю полушубок и дышу на ладони, пытаясь согреть их. Оглядываясь, ищу Лекса, но ловлю не его взгляд. Картера, но не этого. Не того, кого хотел бы увидеть. Не то чтобы я не добр к Майку или кому-то другому, но в последнее время, возможно, после разговора с Джейкобом, появляется страх. Страх стать для кого-то именно тем, на кого хочется возложить надежды. Порой кажется, что разрушаю всех, кто касается меня: иногда не нарочно, а иногда совершенно осознанно — преследуя свои цели. С Лексом в этом плане проще. Во-первых, из-за того, что ради него могу пойти на любые жертвы, во-вторых, мы слишком похожи, чтобы разочароваться друг в друге. — Я видел тебя на площади, — говорит Майк, и я лишь пожимаю плечами, улыбаясь. Я знаю, что он стоит там каждый раз, разве в этом есть нечто необычное? Наверное, есть, раз невольно греет душу. Мало, кто настолько верит в меня, и, как бы я ни смущался от осознания того, насколько неправдоподобно идеальным выгляжу в его глазах, мне нравится это. С детства нравится то, как мной восхищаются. — Все было замечательно! Да, Майк, возможно, и было. А, возможно, ты просто не привык, что бывает по-другому. В твою эпоху не было ни революционеров, ни войны. Ты был обманут. Но в последнее время правда ломает меня сильнее, чем ранняя недосказанность и ложь. От правды будто появляется ответственность, которую я всегда ждал и которая теперь вызывает столько страха. Страха сделать неправильный шаг. Нужно действовать так, чтобы были все шансы на победу в войне, и при этом угождать и собственному народу, и пострадавшим красным магам. — Спасибо, Майк, — улыбаюсь, протягиваю ему руку, и он кусает губы, видимо, стесняясь сказать что-то еще. Наверное, пытается отблагодарить еще и за помощь от затянувшегося кошмара, но я с силой сжимаю его ладонь, прерывая поток его мыслей. За это точно не надо благодарить. Хотя бы потому, что я сам не знаю, как сделал это и чем пожертвовал. Да и пожертвовал ли. Хочу спросить, что конкретно ему мерещилось, но не поворачивается язык. Почему-то кажется, что он видел монстра, мутанта, в которого сам превратился, и я отнюдь не желаю, чтобы он вспоминал это снова. Ровно так же, как и не желаю озвучивать мою столь ужасающую догадку. Догадку о том, что для него моя магия подобно опиуму. Что не выживет или станет мутантом снова, если меня не будет рядом. Вспоминая Илана в последнем городе Зоны Мутантов, меня пронзает дрожь. Я испытываю искреннее сожаление к Майку. На его месте я бы лучше умер, чем стал от кого-то зависимым. Умер тогда, когда, по идее, и должен был. Майк же не думает об этом. Для Майка жизнь легка, и он уверен во мне и в моей победе так, как не уверен, должно быть, никто. Даже после столь жестокой расправы с ним и его родными продолжает смотреть на мир так, будто не существует ничего, кроме света. И, дьявол, как бы я ни сопротивлялся, к этому свету, безграничному источнику веры в лучшее хочется тянуться. И я, и Лекс, и Нета, и Дэннис настолько погрязли в убийствах, кровавых расправах, войне, слепому достижению своих целей, что иногда нуждаемся в том единственном луче, как мотыльки, затерявшиеся в, казалось бы, безграничной, всеобъемлющей тьме. — Кайл, ты так… — спотыкается о слова, смотрит за мою спину, и я узнаю его уже по размеренным шагам. Оглядываюсь — Лекс кажется расслабленным, держит руки в карманах и полностью игнорирует мой взгляд. Вчера Майк признался, что не знает, почему настолько неприятен ему, и я не решился рассказывать причины. Ради его же спокойствия. Чтобы не думал, что, превратившись в безжалостного зверя, сломал кому-то жизнь. Еще сто пятьдесят лет назад, но Лекс-то все помнит. Лекс злопамятный настолько, что я поражаюсь, как они с Дэннисом уживается вместе уже столько времени. — Опять бездельничаешь, Майк? — спрашивает буднично, даже с привычной усмешкой, но в голосе угроза. Будто упрек. Упрек не за то, что происходит сейчас, а за то, что произошло еще давно. — Мне бы такую жизнь, приятель! Живешь в замке, ничем себя не ограничиваешь, с императором на короткой ноге! — Будто ты себя в чем-то… ограничиваешь. — Ну, знаешь ли! Я не хожу по замку целыми днями и не гляжу в окно, как скучающая девица. Мне приходится выполнять много… грязной работы. Вздрагиваю на этом «грязная работа» и с предостережением смотрю на Лекса, но он не возвращает мне взгляд. Он, дьявол, прекрасно понимает, что об убитых дезилийцах не знает никто. Не нужно говорить об этом Майку, тем более в замке. Пусть и в немноголюдном сейчас, но кто знает, какая девица, как он сказал, сейчас задумчиво смотрит в окно и подслушивает разговоры, чтобы разнести их по двору. — О, небеса, ты прав! Но я спрашивал Кайла, чем могу помочь, а он… — Ничего не сказал? — угадывает Лекс, и я слышу, как издевательски усмехается. Как чувствует свое преимущество и не скрывает этого. Лекс и так в замке едва не ощущает себя вторым императором и даже при разговоре с графами и герцогами не старается подбирать выражения. Лекс живет в моих покоях, Лекс тренирует наследника красного престола, Лекс со мной спит почти каждую ночь, Лекс присутствуют на всех переговорах и имеет право слова, пусть и далек от высших слоев общества. Лекс и так смотрел на всех свысока, но сейчас его эго стало и вовсе необъятным. — Может, потому что ты бесполезен? Майк даже делает шаг назад, вспыхивает, сразу теряется и даже не мотает головой, чтобы хоть как-то оправдаться. — Прекрати, — лишь когда осекаю, Лекс удосуживается взглянуть на меня, чуть приблизиться, чтобы стоять на расстоянии вытянутой руки. Трудно злиться или пытаться усмирить его, когда так близко. Когда последние две недели ловит меня каждую свободную минуту и не отходит ни на шаг. Это стало даже чем-то вроде зависимости — я вижу, что буквально сходит с ума наедине со мной. И это жутко настолько, насколько привлекательно. — Чего ты добиваешься, Лекс? Я серьезно, хватит. Хватит, хотя и хочется наплевать и позволить вскользь прикоснуться к плечу прямо в здесь, в опустевшем холле. Хватит, потому что наши отношения уж слишком позволяют ему наглеть. Хватит хотя бы по той причине, что Майк не заслуживает ни холодного, насмешливого взгляда, ни сбивающих с толку, унизительных слов. — Правда, дорогой император, почему бы не найти Майку пару занятий? Ему и самому понравится не просто скитаться по замку в поисках приключений в виде очередных слов и идиотских историй белых магов, а чем-то заниматься. Все лучше, чем сидеть и вышивать крестиком рядом с дамами! — Я не вышиваю крестиком! — Майк складывает руки на груди, но едва злится. Скорее, просто терпит и ждет, пока Лекс отстанет от него. — Даже этого не делаешь, дружище! Совсем отбился от рук! — смеется, опускается еще на одну ступеньку вниз, вставая рядом со мной и едва не касаясь рукой моего левого плеча. Смеется, но не так, как обычно шутит со мной, Тео или даже Дэннисом. Не так. — Так, может, я найду тебе работу, Майк? У меня, знаешь, столько обязанностей. Не хочешь ни с чем помочь? Лишь сейчас понимаю, к чему Лекс вел все это время. Одна из его обязанностей — тренировать Эрика, но мы оба понимаем, что речь не об этом. Лекса раздражает, что тот, кто неосознанно привел его родителей к смерти и тем самым сделал из него монстра, на самом деле даже не марал руки в крови. Лекса раздражает, что, как он сам мне рассказывал, в детстве он мечтал увидеть Майка. Сильного Майка, который многое пережил и теперь способен помочь ему. Способен поддержать и направить. Попросту сказать, как жить дальше. Но Майк растерян, а Лекс не дает ему ни шанса. Теперь Лексу не нужна помощь и спаситель. Он хочет растоптать его так же, как, по его мнению, это сделал Майк. Только вот Майк ничего не делал. Только вот Майк не по собственному, дьявол, желанию стал мутантом и не заставил родителей Лекса примыкать к революционерам. — Если мне понадобится помощь Майка, он узнает об этом от меня, — отрезаю, делаю шаг назад, краем глаза замечая, как тянется к моему плечу. Отзеркаливаю недовольный, рассерженный взгляд фиолетовых глаз, остаюсь равнодушным, когда без слов пытается убедить, чтобы я послушал его. Пытается сказать, что все под контролем. Ага. — У тебя и правда много обязанностей Лекс, но ни в одно из них не входит распоряжения от моего имени. Не хочу тебя расстраивать, но, если тебе не нравится кто-то в этом замке, придется смириться. — Мне не нравится никто, кроме тебя, принцесса, — говорит уже тише, спустившись с лестницы и все-таки поймав мое запястье. Говорит едва не шепотом, и мне требуется много выдержки, чтобы не позволить ему за руку притянуть себя вплотную. — Тогда, должно быть, у тебя прекрасное терпение, — улыбаюсь, касаюсь его сжатых пальцев, заставляя разжать ладонь, и отхожу на пару шагов. Стараюсь не замечать, как кожа горит даже под плотной тканью перчаток. — И Майк точно не станет для тебя проблемой. — Кайл… — Я больше не собираюсь разговаривать об этом, Лекс. Ты хотя бы раз, хотя бы сейчас попробуй быть посдержаннее и не говорить все, что придет в голову. Это не приказ. Я просто прошу тебя так, как не просил бы никого другого. Меняется в лице, и я вижу, как мои слова немного сбивают его с мыслей. Напал ругаться и спорить сразу пропадает, когда понимает, что я лишь пытаюсь все уладить, а не игнорировать его. — Ладно, — сдается, улыбается уголком рта, а я в такие моменты думаю, как сильно хочу поцеловать его. Смотрит за мою спину, молча проходит мимо Майка, чуть задев его плечом, и тот съеживается, явно не зная, как реагировать. Подхожу ближе, поглаживаю его по плечу, стараясь успокоить, и шепчу, что все нормально. Что Лекс со всеми такой, и причина вовсе не в Майке. Пытаюсь быть спокойным и чувствую ответственность за то, что приходится переживать Майку. В конце концов, он не просил ни превращать его в мутанта, ни возвращать к жизни. Все сделали с ним без его согласия, и я в том числе. И во всем, по мнению Лекса, он оказался виноват. Когда Майк перестает переживать или, по крайней мере, убеждает меня, что все в порядке, выхожу на улицу, надев полушубок и накинув на голову капюшон, коротко здороваюсь с белыми магами около замка, сажусь на лошадь. Темною, но не такую, как Лорен. Почему-то белые лошади до сих пор вызывают отторжение, но такую же коричневую взять не могу — теперь принципиально важно, чтобы меня не путали с обычными горожанами или красными магами. Не то чтобы меня легко с кем-то перепутать, но зимой, в снегу и темноте, кажется, возможно все. Съеживаюсь от пробирающего насквозь ветра, стряхиваю с одежды снег — снова начинается пурга. Проезжаю мимо торгового квартала, бывшего лагеря искупления, на месте которого строится уже пятый госпиталь для перевезенных лайбаунсцев. Революционеры все продолжают их перевозить с более опасных территорий красного королевства, и я специально приказываю создавать лечебницы ближе к столице. Здесь мне легче контролировать процесс и общаться с красными магами. Подъезжаю к небольшой лачуге на окраине столицы, на входе которой толпятся несколько белых магов, спрыгиваю с лошади. Предлагал Нете жить в замке, но она же принципиальная. Отказалась. Нашла себе место среди обычных горожан, и теперь бесстыдно собирает с них, доверчивых, золотые монеты за любую помощь. И создает снадобья, и разговаривает с духами их умерших родственников, и рассказывает о черном королевстве. Она стала тут местной знаменитостью, и революционеры не раз рассказывали, что о ней разговаривают почти столько же, сколько обо мне. Оставаясь загадочной, она, получив прозвище «Ведьма», безусловно, не может не привлекать внимания. А то, что долгое время дезилийцы считали, что черные маги мертвы, делает из нее буквально легенду. В принципе, мне это даже идет на пользу. Чем больше белые маги наслушаются о Натане, тем сильнее будут верить в опасность надвигающегося войска. Конечно, во мне еще есть надежда, что белая армия разобьет Натана в столице красного королевства, но не думаю, что он сдастся так быстро. Не думаю, что в первом же сражении поставит на кон всех своих воинов. — На сегодня прием окончен! — говорю, и дезилийцы перешептываются, расходятся передо мной. Некоторые теряются, некоторые сразу же падают в ноги. Поднимаю руку, запрещая это делать, и кивком здороваюсь с толпой горожан. Открываю хлипкую деревянную дверь, захожу внутрь и, сбросив полушубок, сразу сталкиваюсь взглядом с Ведьмой. Она прогнала последнего клиента, либо ожидав, что приду, либо услышав голос за дверью. Вытягиваю стул и сажусь напротив, скрещивая онемевшие от мороза пальцы. — Как успехи? Нета достает темно-синий камень, который смогла сорвать со страниц бумаги, уничтожив магию отца, поглаживает острые края, завороженно смотрит на то, как в Кристалле переливается сила Пророка. Скучает по нему? Жалеет, что он создал изощренное оружие убийства? Винит за то, что приходится искупать его грехи? — Я не думаю, что Кристалл может уничтожить кто-то, кроме создателя, — выдыхает Нета, мотает головой, будто отказываясь верить в собственные слова. Уничтожение камня — наше единственное решение. Если ее мнение — правда, мне придется просто прятать Кристалл. Прятать, но это значит, что повысится риск того, что белым магам удастся узнать о его применении. Повысится риск, что Натан найдет его. — Магия слишком сильна. — Его магия похожа на мою. Точнее, в моей магии содержится его. Неважно. Может, я попробую? Просто скажи, что нужно делать. Нета усмехается, качает головой, нервно дергает кончики волос, а потом, будто спохватившись, откидывает их на спину. Растрепанные, как всегда. И это даже прекратило раздражать. Мне попросту нет дела, как кто-то выглядит. — Ты знаешь, моя самооценка выше этого замка, — она кивает в сторону моего дворца, — но порой позавидовать тебе могу даже я. Нет, Кайл, ты не всесилен. Если бы, Господи, у тебя действительно был шанс, я бы первая сказала бы тебе об этом. Думаешь, мне доставляет удовольствие сидеть ночью и разбираться с этим глупым куском магии? — Я просто вызвался помочь, — пожимаю плечами и не вижу смысла спорить с ней. Нета и правда разбирается в этом гораздо больше меня. Не мой отец создал Кристалл и наверняка рассказал об этом. Не я родился в черном королевстве. И не я сейчас провожу с Кристаллом все свободное время. — А нельзя его… сломать? — Физически — нет, но с помощью напора магии — вполне. Я думаю, у тебя бы даже получилось. Возможно, с поддержкой Лекса. Но проблема в том, что, сломав стенки Кристалла, ты не уничтожишь его, а выпустишь магию. Я, конечно, не знаю точно, к чему это может привести, но чутье мне подсказывает, что ни к чему хорошему. Либо магия просто разнесется по королевству и подействует на твой народ так же, как однажды на лайбаунсцев, либо убьет тебя и всех, кто будет находиться рядом. Я не буду сожалеть, если ты умрешь, но самой в могилу пока не хочется. — Я уже понял, что ты не будешь сожалеть, когда ты натравила на меня Кассию. — Не могу не придраться к словам. Хоть и знаю, что Нета была лишь катализатором предательства, а не причиной, она не меньше Кассии хотела убить меня, пусть и не стояла с ножом. — Ох, Кайл. — Нета усмехается снова, но сейчас будто по-другому. Прячет взгляд, будто желая что-то сказать, но не имея возможности. Я до сих пор не знаю, что движет ее поступками, и она отнюдь не стремится делиться со мной секретами. — Ты просто не знаешь, почему я на это пошла. — Да, наверное, потому что ты не сказала мне это. Улыбается, отставляет Кристалл в сторону и выглядит уже более настороженной и сосредоточенной, чем пару минут назад. Даже вскидываю брови, не веря, что она действительно хочет мне наконец, спустя столько проведенного вместе времени, что-то рассказать. — Мой отец не по доброте душевной спас тебя. Только ты можешь привести его к цели. И, поверь, эта цель никак не связана с черными магами. Мой отец не принадлежит ни нашему народу, ни Господу. Калеб — единственный, кто его волнует. — Калеб умер полвека назад. — Для отца нет. И он до последнего выполнял его волю. Ему нужно, чтобы на этой войне победил не Натан, а идея. И гораздо страшнее именно это. Гораздо страшнее осуществление планов моего отца, нежели господство Натана. — Ладно, при чем здесь я? Как это связано? Нета пожимает плечами. — Я думаю, мы все скоро узнаем. — Нета сжимает руки в кулаки, и я осознаю, что никому неизвестно и половины того, что творится у нее в голове. Тот выбор, который она приняла, связавшись со мной, как отразился для нее? Как повлиял на будущее, о котором ей известно, а нам нет? Если она знает, что я нужен ее отцу, значит, она хотела лишь нарушить его планы? И не нашла ничего лучше, чем убить меня? И о чем бы она сожалела больше? О моем убийстве или о предательстве семьи? Предательстве семьи… И ради чего? Ради красных и белых магов? Ради мира? Ради Дэнниса? — Твоим убийством я бы подвела Геулу и отца, — словно читая мои мысли, говорит Нета. Кусает губу, продолжает смотреть в мои глаза, и сейчас, когда в ней ни притворства, ни лжи, ни насмешки, мне становится не по себе. Заглядывая в ее темные глаза, будто вижу те тайны, которые никогда не хотел разгадывать. — Я сама многим рисковала. И, наверное, ты считал меня подлой после этого, но на самом деле это был самый благородный поступок во всей моей жизни. Твое убийство не в интересах нашей семьи. И хоть я с самого начала не питала к тебе, Боже мой, теплых чувств, я не задумывалась об этом. Мне было плевать на всех, кроме своего народа. И я просто надеялась, что цель отца никак не навредит черным магам. Но… многое изменилось. И, конечно, ты не замечал этого, но мне стало не плевать. Ни на революционеров, ни на мутантов. Я поняла, что они не заслуживают расправы, какой бы она ни была. Я, правда, не знаю, что именно задумал отец. Я рисковала всем, Кайл, но подумала, что одна жертва в обмен на миллионы жизней — это лучшее, что я смогла бы сделать. — Но что, если моя смерть сделала бы только хуже? Натан так же уничтожил бы и мутантов, и революционеров, если бы меня убили, Нета. — Дьявол, ты так говоришь, будто я совсем ничего не понимаю! Я думала об этом. Но когда на чашу весов встало порабощение Натаном и осуществление плана отца, я выбрала первое. И ты бы тоже выбрал первое на моем месте. Клянусь Богом. Потираю переносицу, не зная, что сказать теперь. Могу ли я осуждать ее за это? За то, что, делая чудовищный выбор, решила, что Натан будет меньшее из двух зол. Только вот если Натан не так опасен, что тогда по-настоящему опасно? Кто опасен? Я? Неужели, сражаясь с тем, кто для меня был дьяволом во плоти, я стал угрозой для собственного народа? Разве это возможно? — Теперь я на твоей стороне, Кайл, тебе нет смысла больше сомневаться в моей преданности, — выдыхает Нета, и почему-то, после стольких подстав, мне хочется верить ей. Почему-то не возникает ни сомнения о том, что говорит правду. — Во-первых, потому, что половина предсказания уже случилась. Ты стал императором — Орел взлетел. Наверное, уже поздно пытаться что-то изменить. Во-вторых, начинается война, и мне нужно выбрать сторону. — Ты говоришь, что ничего не изменить. Но если это кроется во мне, может, я смогу? Просто останови меня, если я… — Это так не работает, Кайл. И… — Нета вдруг отводит взгляд, тщательно подбирает слова, то ли пытаясь не сболтнуть лишнего, то ли внезапно не желая причинять мне боль. — И я ошибалась раньше. Прости. На самом деле, в этом нет твоей вины. Твоя вина в убийствах, в войне, в деспотичности. Но не в предсказании. Когда оно должно будет исполниться, ничего не станет зависеть от тебя. Я понимаю, ты не привык чему-то подчиняться. Но есть кое-что, что сильнее тебя. Наверное, единственное в этом мире, что сильнее тебя. — Пророк? Натан? — Нет. Я не могу сказать тебе. Это выше моих сил. Не могу. Киваю — я не способен заставлять ее говорить. Она сказала и так слишком много. Слишком много того, что не хотел слышать. Того, что заставляет задуматься, а не была ли она права, пытаясь убить меня. Что, если бы моя смерть принесла спокойствие белым и красным магам? Но какое спокойствие накануне войны? Я нужен империи, чтобы победить, правильно? Так почему же в голове крутится мысль о том, что я могу навредить им? Что врежу даже сейчас? Успокойся, Кайл, прекрати думать об этом. Прекрати. Нета сказала, что от меня ничего не зависит, так что нет смысла переживать об этом. Если даже случится нечто ужасное, это будет вина Пророка. Не моя, не моя, не моя… — У меня еще вопрос, Нета, — говорю, когда уже собирается подняться со стула. Медленно возвращается на место, кивает, будто готова ответить на все, что угодно. Сейчас момент, когда она устала молчать. Устала притворяться и таить в себе. И я хочу воспользоваться им. — Почему ты считаешь, что чокнутый насильник, оглушенный идеей господства, не так страшен, как твой отец? Нета улыбается, но не так, как несколько минут назад. Нета улыбается, и в ее глазах начинает будто зажигаться огонь. В ее глазах столько ненависти и боли, что я пытаюсь отстраниться, но попросту не могу оторваться взгляд. Никогда. Никогда она не смотрела на меня так. — Ты ни черта не знаешь, Кайл. Но, впрочем, пора уже позволить тебе вынырнуть из мира идеалов и взглянуть на наше королевство по-другому. Точнее, взглянуть на то, что по-настоящему там творится и кто на самом деле мой отец. Сглатываю, киваю, снова поддаваясь любопытству и угадывая, что мне не понравится то, что я услышу. Нета права, я действительно с детства люблю жить в мире однозначности. Разделять все на черное и белое легче, чем адекватно смотреть на реальность. И если она скажет, что тот, кто меня спас, на самом деле злодей, этот мир начнет рушиться. А я заранее знаю, что скажет. Это читается в ее глазах. Ее улыбке. Наверное, у меня странная связь со всеми, кто ненавидит отцов. Я сам сверг своего, Нета боится говорить про Пророка, Лекс вовсе презирает своих родителей. Даже Натан, с которым все чаще приходится себя сравнивать, убил отца. Ирония какая. — После смерти Калеба и возвращения в черное королевство отец отказался от своей теории и цели на какое-то время. Тогда он встретил нашу с Геулой мать, снова поддался чувствам, и Калеб и Кристалл на какое-то время отошли на второй план. Действительно только на «какое-то». Я не помню свою мать, она скончалась от чахотки раньше, чем мне исполнилось четыре года. Но что я помню отлично — отец потерял контроль. Его больше ничего не сдерживало, и чувства к Калебу, идея Кристалла снова вернулись к нему. В тот же период отец стал самым близким магом для короля. — Самым близким?! Но он же говорил, что его… — Послушай! — Нета вскрикивает, злится, но на этот раз не на меня. Вскакивает с места, ее глаза горят, руки дрожат. Наверное, если бы я это столько таил в себе, меня бы тоже переполняли эмоции. — Господи, как же меня раздражает это идея «благородных» магов в нашем королевстве! Мой отец до последнего был одним из них. То, что ты сказал про Натана — правда. Он сумасшедший. Одержимый. Чокнутый, да. И черные маги не заслуживают ничего лучше этого. — Нета выдыхает, прикрывая глаза, садится обратно. — Почему-то отец рассказывает всем, в том числе тебе, какой Натан ужасный, но не говорит ни слова о том, из-за чего Натан стал таким. Кто его научил этому. — Если ты говоришь, что Пророк был приближенным короля… Значит, он учил его сына? Натана? — Да. Мой отец с младенчества Натана был его наставником. Привил любовь к религии, веру в традиции и любые предсказания, а еще идею о великой нации черных магов, которая должна отомстить. Натан не брал эту идею из головы, Кайл. Ему это внушали на протяжении всей жизни. Внушал мой отец. Я не говорю, что Натан невинен, потому что ты, например, не поверил бы в подобную чушь, но… — То, что отец Натана избивал его, как-то связано с Пророком? — Напрямую. Отец с самого начала хотел, чтобы из Натана вышел не только безумно умный лидер, но и прекрасный воин. Кстати, у него это получилось. Он слепил из Натана того, кого хотел, только вот ему потом это было не нужно. Так вот, именно отец предложил королю устраивать так называемые поединки. Иначе, кровавые бои. Я сама ненамного младше Натана и помню некоторые из них. Помню, что у него попросту не было и шанса выиграть. Он был всего лишь ребенком. Талантливым. Сильным. Но для своих лет. А отец находил ему тех соперников, которых он не мог преодолеть. Тут и начался замкнутый круг. Пророк считал, что проигрыши помогут Натану находить в себе силы каждый раз подниматься снова — что, в принципе, впоследствии сработало, сам понимаешь. А его отец считал, что каждым поражением Натан позорил его честь. Это отчасти тоже не было ложью. Проигрывая, иногда Натан становился предметом насмешек. А он проигрывал еще больше, потому что его отец даже не скрывал побои. И противник всегда понимал, куда надо бить. Ужасаюсь, мотаю головой, представляя это. Представляя его холодный серый взгляд, представляя, как он, будучи совсем ребенком, держал в руках нож и не хотел ничего больше, чем лишить отца жизни. И это настолько жутко, что я… понимаю его. Понимаю, каково быть опозоренным. Понимаю, что значит запутаться. Понимаю, что замкнутый круг — это не просто слова. Понимаю, что это такое — ощущение, будто страдания никогда не закончатся. Ощущение, будто тебя все ненавидят. — А потом Натан убил своего отца, — продолжает Нета. — И Пророк предал его. — Что?.. — Мой отец посчитал, что Натан согрешил. — Нета усмехается. — И Пророк создал целое движение. Что-то отдаленно напоминающее мне революционеров, но более глобальное. Он убеждал этих черных магов, называемых Праведниками, что Натан слишком юн для того, чтобы стать новым предводителем. И началась междоусобная война. Мне в свои одиннадцать тоже пришлось участвовать и разведывать дела Натана, а потом доносить отцу. Геула занималась точно тем же. Кстати, Натан до сих пор не знает об этом. В ходе войны мой отец совершил еще одну подлость, о которой, разумеется, никто не говорит. Ту, что окончательно сделала Натана тем, кем он является. Вспоминаю то, что видел в его доме, перед убийством отца, и догадываюсь, что не давало Натану душевно умереть окончательно. Он ведь совершил преступление не только ради себя. Не только… — Дьявол… Его мать… — Да ты неплох, Кайл, — кивает Нета. — Натан побеждал, на его стороне было больше воинов. И тогда отец решил уничтожить его эмоционально. Толпа подонков изнасиловала и убила королеву. Я собственными глазами видела это, Кайл. Это самое страшное воспоминание из всей моей жизни, Богом клянусь. — Но Натан не сдался? — Натан стал только отчаяннее. И превзошел своего учителя. Спустя два года междоусобиц победил Праведников и прикончил всех, кроме моего отца. По одному из предсказаний нельзя убивать своих наставников. Именно по этой причине мой отец оказался в тюрьме. Это совсем не то, что ты слышал из его уст, верно? Да, совсем не то, но в это верится гораздо больше. Хотя бы потому, что Пророк создал орудие убийства, а не его дочь, сидящая передо мной. У нее нет ни единой причины, чтобы наговорить на отца. На отца… Каково это? Осознавать, что ты — дочь такого чудовищного мага? — А Геула? — А Геула до конца была признательна отцу. Дура. Мы недолюбливали друг друга. Наверное, потому что у меня есть хотя бы немного ума. — И тебе совсем ее не жаль? — Она моя сестра, Кайл. Конечно, мне жаль, что она умерла. Но, Боже, я бы сожалела гораздо больше, если бы она выжила. И не потому, что я презираю ее. Она бы принесла много трудностей. И вмешалась бы в твою жизнь тоже. Она еще при мне говорила, что ее настораживает Лекс, и она бы сделала все, чтобы он не мог защитить тебя. Мысль о Лексе вызывает дрожь по телу. Все, что касается его, воспринимаю намного болезненнее. И теперь даже понимаю, почему Нета была так равнодушна после смерти сестры. Она — единственная, кто пытался донести правду и действовал по совести, а я не видел этого. Принял легкую помощь и даже не предполагал, что мной захотят воспользоваться. — Наверное, я даже рад, что Натан победил твоего отца и что сейчас мне придется сражаться с ним. Прости, если… — Не волнуйся, Кайл, я тоже рада, — усмехается Нета. — И еще. Натан да и мой отец правы в одном. Красные и белые маги должны понести наказание за Кровавую войну. — Красные же тоже проиграли тогда. По сути, это не совсем… — Прекрати обвинять во всем свой народ, — улыбается Нета. — Мне не меньше тебя нравятся красные маги, но им король тоже не говорил правду. Итоги Кровавой войны для лайбаунсцев и их изгнание — это то, чего они заслуживали. Непонимающе мотаю головой, но осознаю, что Нета больше не собирается ничего рассказывать. Хотя бы потому, что она знает тоже далеко не все. И лишь сейчас я понимаю, что про Кровавую войну спрашивал не тех. Ни мама, ни раб в черном королевстве, ни Лекс не обладают всеми знаниями. Тот, кто мог рассказать мне правду, тот, кто обо всем знает еще от своих предков, был всегда рядом. Тот, кого я сверг. Тот, кто теперь заточен в тюрьме.