Light Captivity

Прошло уже больше двух дней, но я все еще вижу это. Вижу собственный проигрыш, кое-как вселяюсь в тело черного мага, которому Натан когда-то — кажется, что давно — отрезал из-за меня руку. Делаю это, чтобы посмотреть на трупы. На изуродованные тела, с которых враги сняли одежду и сорвали кожу для того, чтобы согреться зимой. Он сразу узнает, что я вселился в тело его воина. А я сразу понимаю, почему он смотрит в мои глаза. Натан запрещает несчастному, который как раз-таки не догадывается, в чем дело, идти на переговоры. Натан хмыкает, качает головой и каким-то образом чувствует меня так же, как я — его приближение. Наверное, это появилось из-за той моей просьбы, из-за нескольких минут, за которые я успел увидеть, как он убивает собственного отца. Нескольких минут, воспоминаниями которых я теперь поистине наслаждаюсь. Потому что тогда, в практически пустом доме, тишина которого нарушалась лишь хриплыми вздохами его матери, он разбит, прямо как я когда-то. Он не был победителем. Не устраивал пиры на костях моего войска. А он и правда устраивает, только не принимает в них участия. Я делаю точно так же. Ни я, ни он давно не ощущаем тот вкус победы, к которому всегда стремились: лишь для обманутого нами же народа война — время для подвигов. Нами давно движут только цели. В нас столько рациональности и пустоты, что уже не получается испытывать эмоции так ярко. И мы оба подавляли в себе чувства столько времени так тщательно, что даже не задумались, каково оно — без них. А еще меня раздражает это чертово «оба». А я повторяю у себя в голове это снова и снова. И с одной стороны, чувствовать похожесть с Натаном — неплохая перспектива во время война, и я могу понимать его тактику, с другой — его жестокость, которую сначала я принял за безумие, пугает. И сейчас, смотря на карту лайбаунского королевства, в центре которого погибла почти вся белая армия, я осознаю, почему с самого начался догадывался, что только я могу противостоять Натану. Смотря на темное пятно, где прошел бой, я признаю, что я хуже отца — и в этом некое изощренное преимущество. Отправляя белую армию в столицу, я подсознательно понимал, что мы проиграем. Хотя и пытался напоить себя надеждой, выдумывал, что войско устанет по дороге, знал все с самого начала, потому и не стал выпускать всех воинов. Придумывал дополнительные стратегии, вторые варианты… А он, как всегда, поставил на кон все и победил. И если бы это было лишь безумием Натана. Лишь бы эта тактика не работала со мной. По этой причине я не стану больше пренебрегать всем оружием и воинами. Я и так отдал Натану хоть и на половину пустое, но все-таки королевство. Границу собственного государства я буду оборонять со всей силы. Не придумывая запасных планов и стратегий. — Ты же понимаешь, что означает призыв мирных дезилийцев. — Тео устало потирает переносицу, опускается на кресло. Киваю. Конечно, я осознаю риск. Конечно, понимаю, на что веду собственный народ. Но я больше не собираюсь проигрывать. Я хочу разбить войско Натана. Либо хотя бы дать достойный отпор и не позволить пройти Грэндзу. Я не отдам ему дезилийское королевство. — Кайл, это просто самоубийство. — Я не буду никого заставлять. После проигрыша некоторые белые магии сами проявили инициативу выступить в сражении за родину. — Это правда. Я ожидал, что после поражения пропадет командный дух, но белые маги обозлились еще больше. И теперь ими управляет не только желание выиграть, но и стремление отомстить, снова отвоевать территорию лайбаунского королевства. Ненависть всегда сильнее, чем обычная цель стать лучше. — И таких много. Мы разобьем их. Те, кто способен сражаться, будет в армии, а те, кто не подходит, попытается найти применение магии. В конце концов, кто говорил, что нельзя ей пользоваться? — Только определенная сила может помочь при сражении, — возражает Тео. — Какая разница? — выдыхает Дэннис, и я медленно поднимаю на него взгляд. Ни он, ни Лекс почти ничего говорят. Хотя Лекс упрямо делает вид, что чистит ботинки. Усмехаюсь. Будто я не знаю, что, если бы действительно понадобилось, бросил бы их рабам и с гордостью даже не опустил бы взгляд, чтобы понаблюдать за работой. — Если какой-то белый маг хочет помогать на войне, мы его берем. Не нужно никаких отборов. Да, жертв будет много, но, как понял, в сражении с этим Натаном не так важны военные навыки. Нужно просто… не бояться отдать жизнь ради родины. Лекс мгновенно отвлекается от ботинок — вскакивает с места, начинает хлопать в ладони, на его лице появляется привычная усмешка. Даже поражаюсь тому, как он, единственный, может оставаться равнодушным. — Браво, Дэннис! «Помните, каждое ваше действие должно быть во имя родины!» — Смеется, и Дэннис уже хочет перебить его, как закрывает ему рот. — Ладно-ладно, это все довольно неплохо. Главное, чтобы в дезилийском королевстве не оказалось много вот таких вот Дэннисов, которых не устраивает слепо подчиняться власти. — Кайл не собирается никого заставлять воевать, Лекс. Они — добровольцы. — Если бы хоть один дезилиец, привыкший жить без забот и невзгод, знал, что такое война, у нас бы не было добровольцев, — улыбается, но, даже не рассчитывая на это, причиняет боль словами. Потому что это отнюдь не шутка. Потому что он прав — дезилийцы узнают, что мои реплики — наглая ложь за несколько минут до своей смерти. — Как хорошо, что мне плевать на них. А жертвы ради победы — это вообще моя любимая идея. Так что я совсем не против! — Я тебя и не спрашивал, — усмехаюсь, и он притворно закрывает рот в немом ужасе. — Да ты ненавидишь меня! Улыбаюсь, понимая, что он пытается разрядить обстановку. Он единственный хотя бы может предполагать что-то о моем состоянии. Мучительные несколько дней после проигрыша я отдавал приказы, контролировал обстановку в стране, разговаривал с Дэннисом и другими красными магами. Но ночи я проводил только с Лексом. Ночью я мог говорить не то, о чем должен, а то, что чувствую. — От моего мнения ничего не зависит, — сухо усмехается Тео, и я ненавижу это. Ненавижу, что нечего ответить — он прав. Да и если бы Лекс был не согласен, ничего бы не изменилось. Я принял это решение почти сразу после битвы. Я считаю, что это наш единственный выход. Если у меня ничего не получится, вина упадет на мои плечи. Но если мы выиграем, это будет моя победа. — И кто будет отбирать этих магов? Хотя… Действительно, что же я. Представим, что это был риторический вопрос. Сжимаю руку в кулак, закусываю щеку изнутри, осознавая, что меня уже не хватает еще и на эти детские обиды. Разбираться в их ссорах — последнее, чем бы мне хотелось заниматься, но это преследует меня. Это не дает спокойно жить, а я все упрямо создаю вид глупца, который не понимает, что творится в собственном замке. Да, да, да. — Что тебе нужно, Тео? — Все-таки не выдерживаю. И Тео, и придворные, половина из которых мне давно неприятна, но необходима поблизости для соответствующих отношений с определенным сословием, распускают слухи и обсуждают мою личную жизнь. Самое невероятное — за пределами замка мало кого волнует присутствие Лекса, да и он, как все революционеры, не вызывают ни у кого осуждения. Но во дворце… Но во дворце до Лекса есть дело каждому второму. А Тео, на котором как раз-таки держатся мои отношения с графами, делает все только хуже. Я не позволяю белым магам разглядеть все преимущества Лекса, но моя уловка — палка о двух концах. С одной стороны, они не видят в нем возможную угрозу, с другой — и не понимают, почему доверяю ему так много. Не понимают и, естественно, сводят все к нашим отношениям. Лекс и сам подливает масла в огонь. В очередной раз наслушавшись от Майка или Джейкоба слухов графов и придворных, я просил его хотя бы на время перенести свои вещи или перестать вести себя дерзко и высокомерно, но его обещаний хватило до следующего утра. — По-моему, я давно сказал, что мне нужно, Кайл, — парирует, но в его голосе не слышится насмешки. Почти не шутит больше с того момента, как узнал о смерти родителей, и, хотя мы наедине пытаемся общаться как раньше, получается крайне глупо. Так, будто мы лишь стараемся исполнить чьи-то роли, а не поговорить по душам. — Мне ты не сказал. — Лекс будто вскользь проводит по внутренним карманам куртки, и Тео медленно прослеживает за его движением. Хмыкает, но Лекс не отзеркаливает дурацкую улыбку, и это напрягает меня. Потому что он на грани, как и я, хоть и молчит об этом. Потому что знает о каждом слухе и о том, что теперь не подвиги мужей на охоте, а его высокомерие дамы обсуждают за завтраком. Потому что если сорвется сейчас, я не выдержу тоже, и он отлично понимает это. — Твое самомнение просто не позволяет тебе слышать обычных смертных. — Тео улыбается, а я знаю, что нет смысла успокаивать их в эту секунду. Не поможет. Даже усмирю сейчас — нарвутся на конфликт позже. Если в лесу я еще как-то справлялся с ними, то здесь, в закрытом замке, где каждый преследует разные цели, их недопонимание превращается в настоящую вражду. — Ты же почти император, Картер. — Я могу считать это за комплимент, дружище? — смеется, но его будто сломанная дрожью рука не сразу попадает в карман. — Ты видишь, я прямо пример для подражания нищих деток! Тебе до меня далеко. Ты как был шутом, так и остался. Только сейчас уже официально и в симпатичной одежде. — Про симпатичную одежду тоже зачту за комплимент, — усмехается, и я уже выдыхаю, думая, что они закончили, как продолжает: — Но все же… Не думаю, что ты хороший пример для подражания. Не у каждого же есть возможность трахать того, кто может дать себе статус и власть, ради достижения своих целей. Вздрагиваю, как от удара, но Лекс реагирует быстрее — резко толкает Тео, вжимает спиной в стену, бьет в лицо, в солнечное сплетение, замахивается снова, но приказываю Дэннису сдержать его. Впрочем, он бы сделал это и без моего приказа. Он, как и я, видит все, что происходит в замке, но не может принять в этом непосредственное участие. Сжимаю челюсти, осознавая, что пытался задеть не только Лекса. Да и сказал это не ради Лекса. Поворачиваюсь и угадываю — Тео смотрит на меня. — Как насчет других, Кайл?.. — выдыхает уже без такого напора, как пару минут назад. Будто не замечает Лекса, который, удерживаемый Дэннисом, должно быть, ищет подходящий момент, чтобы наброситься снова. — Лекс не имеет никакого права выбирать, какой белый маг может идти на войну, а какой — нет. — А ты не имеешь никакого права указывать, что я должен делать, — отвечаю, и он только усмехается, но не возражает. Смысла нет — я уже дал понять, что никто не может повлиять на мои решения. Тео отталкивает Лекса, и тот дергается, но Дэннис удерживает его. Тео проходит мимо, встречается со мной взглядом, и в его нет ничего больше пренебрежения и какой-то щемящей душу тоски. Тоски по тому, что было раньше. Когда нас с ним не разделяло так много. Когда мы были всего-то мальчишками, которые, несмотря на разное общественное положение, любили проводить время вместе. Сейчас же… Сейчас же я потерял так много, что сбиваюсь со счета. Из-за моего титула меня предала Кассия, пришлось убить всех мутантов первого города, которые были до последнего преданы мне, отдалился Джейкоб, почти оставил Тео. Лекс — единственный, кто до сих пор на моей стороне. И теперь я даже не могу понять: я — судья и лидер империи или же заложник собственной позиции? Вершитель судеб или раб истории? Действительно ли, став императором, я обрел нечто большее? Или, напротив, потерял все, за что держался? Я лишь подстраиваюсь под обстоятельства или создаю их? Я всегда считал, что в короле или императоре столько власти, что он способен все изменить. Но как можно сделать нечто благородное накануне войны? Как никого не обмануть и при этом пропагандировать идею объединения? Как говорить о благородстве и вместе с этим призывать убивать черных магов, как они это делают с моим народом? Да и кто побеждает: тот, кто пытается придерживаться моралей, или тот, кто, подобно Натану, создает свои законы? Тео нарочно хлопает дверью, а я кусаю внутреннюю сторону и щеки и думаю, нужны ли такие собрания? Я ведь могу собираться только с Дэннисом и Лексом, чтобы обсудить тактику, и больше вообще не советоваться с белыми магами. Да и советуюсь ли я или создаю иллюзию равноправия? Бросаю взгляд на раненную руку, вспоминаю поле боя в последнем городе Зоны Мутантов, и это даже кажется чем-то наивно простым. Оказывается, это было так легко — всего лишь выжить. Никакой ответственности, никакого чувства вины, никаких конкретных целей. Просто выжить. Выхожу за Тео, движусь по привычному узкому коридору, встречаю Эрика, который бодро начинает рассказывать про любимые книги. В нашей библиотеке — точнее, в ее открытом секторе — действительно много всего, чтобы могло бы ему понравиться. Еще пару месяцев назад он читал со мной, чтобы я разрешал ему драться, а теперь ходит за книгами, в которых, должно быть, остались мои пометки, сам. Дергает меня за руку, просит пройти с ним, но во мне нет ни толики желания проводить время с ним и заражать его собственным отчаянием. Кажется, в замке только он и Лекс остаются живыми, почти неизменившимися, и я не хочу, чтобы это пропало. Хотя бы ненадолго, хотя бы до войны они нужны мне такими. Немного беспечными и настоящими. В своих покоях вновь вселяюсь в тело одного из воинов Натана. Черные маги больше не празднуют победу: собравшись у костра, готовятся к ночи, заматываются своей и одеждой моих воинов, а я замечаю, что движутся быстрее, чем мы предполагали — находятся уже недалеко от бывшей деревни революционеров. Должно быть, меняют лошадей, давая им отдыхать во время дороги, и доберутся до границы дезилийского королевства всего через четверо суток, еще продолжат двигаться в том же темпе. Черные маги о чем-то разговаривают на своем языке, сдавленно смеются, и я с досадой замечаю, что простые воины Натана мало отличаются от моих. Несмотря на внешний вид, явное преимущество в силе и скорости, вне битвы они ведут себя почти так же. Так же стремятся как можно больше разговаривать, чтобы не думать о предстоящих сражениях и не замерзнуть, так же отшучиваются о серьезных вещах и убийствах, чтобы не сойти с ума, так же радуются победе, но не особо понимают, чем они заслужили похвалу. Маг, в тело которого я вселился, тянет руки к костру, улыбается товарищу, который двигается, давая место, вынимает оружие из ножен и оставляет лишь один кинжал на бедре ради собственного спокойствия. — Эй! — солдаты вздрагивают, услышав его голос. Дергаются, спешно оборачиваются, заканчивают разговоры, а Натан не обращает на них внимания. Смотрит на меня. — Пойдем со мной. — Зачем? — спрашивает черный маг, ставший моей жертвой для наблюдений за врагами, но, поймав разозленный взгляд Натана, осознает, что лучше не задавать вопросы — быстро поднимается с места и следует за свои лидером. Ничего не понимает, зато понимаю я. Наверное, Натану надоело, что я так много слежу за каждым его действием. Боится, что не заметит меня и скажет одному из воинов тактику? Или просто раздражен из-за самого факта моего пусть и не совсем настоящего, но присутствия? Все еще не понимаю, как ему удается чувствовать меня. Знаю, что нас что-то сильно связывает, но не понимаю, что именно. И будет весьма нехорошо, если не пойму до начала войны. Если я не пойму, а он — очень даже и не упустит шанс воспользоваться этим. — Садись. — Натан мало изменился с нашего первого знакомства, но сейчас выглядит настолько замученным и будто на грани того, чтобы сорваться с цепи, что, даже если бы я был в своем теле, по моей спине пробежал бы холодок. Нета сказала, что мы едва не ровесники, но Натан выглядит намного старше своего возраста. Воину, в тело которого я вселился, больше двадцати пяти, но рядом с Натаном кажется мальчишкой, которой не повидал настоящей жизни. Которой боится одного лишь взгляда бесчувственных серых глаз. Осуждать его за это я не буду, мне тоже сначала было трудно не отворачиваться, позорно пряча взгляд. Все-таки страшно видеть в чужих глазах настоящую бездну почти мертвого безразличия. — Что тебе нужно, Кайл Вилсон? Вот так? Просто не поставить даже солдата в известность, не обратить внимания на его страх и обратиться сразу ко мне? Натан не перестает поражать меня: как можно быть настолько равнодушным к окружающим и настолько вдохновленным собственными целями? Казаться настолько жестоким к черным магам и при этом всю жизнь посвятить мести за народ? — О чем вы говорите, я… — начинает солдат, но Натан прерывает его одним лишь движением за руки и смотрит вперед, но отнюдь не в его глаза. Но как я могу заговорить в чужом теле, черт возьми? Что он хочет? Или действительно могу? С черными магами? С Натаном? С теми, чья сила течет в моих венах. Возможно, даже преобладая над белой магией. В последнее время кажется именно так. Почему-то с Натана понимаю намного больше, чем собственного отца. Почему-то на расстоянии мы ближе, чем вместе. Вероятно, так нам не надо воевать. Возможно, это всего лишь чудовищная случайность, что мы оказались на разных сторонах. Лишь признавая этот факт в своих мыслях, я уже называю это точкой невозврата. Смирением. Признанием того, что Нета всегда была права. Мы безумно похожи. Так же, как и с Лексом. Только вот Лекс на моей стороне. Лекса я люблю и порой готов забыть про то, кем он является. — Отвечай, Кайл. Я жду, — говорит таким тоном, что даже мне невольно хочется подчиниться, что уж говорить о солдате, у которого пересыхает в горле от страха и непонимания. Воин отчаянно мотает головой, показывая, что не знает, что должен сделать, но даже начинающую панику Натан упорно игнорирует. Действительно ждет меня. И когда я лишь открываю рот, чтобы попробовать, моя магия мгновенно окутывает тело солдата. Заполняет, заставляет задыхаться, дрожать… Воин тянет руки к Натану, но тот даже не меняется в лице. А я даже не знаю, беру ли я контроль над чужим телом или убиваю его. Со мной такое впервые, и вряд ли дело в мгновенно возникнувших способностях. Пророк был прав, я действительно слишком мало знаю о собственной магии. И, видимо, Натан — ключ к знаниям. Сильнейший черный маг, через которого я раз за разом познаю себя. — Здравствуй, Натан. Усмехается, и я почему-то доволен, что хоть немного меняется в лице. Пытаюсь пошевелить кистями рук солдата, и это действительно происходит. Я полностью контролирую чужое тело. Я не слышу даже мыслей воина. Натан хватает меня за ворот полушубка и резко притягивает к себе. А я ежусь, вспоминая, как так же, на расстоянии пары дюймов, он разглядывал мое лицо, сжимая в ладони цепь от ошейника. — Убирайся из моего войска, Кайл Вилсон, — цедит на ухо, сжимает плечо, должно быть, не зная, что я не чувствую боли. — Тебе здесь не место. — Почему же? Я почти черный маг. — Сам не ожидаю, что стану отшучиваться с ним, и Натан выгибает бровь, немного ослабляя хватку на плече. — Мне действительно стоит объяснять тебе, почему ты должен убраться?! — говорит без злости почти, скорее, с раздражением. Зачем же ты начал все это, Натан, раз, даже выигрывая, все равно чувствуешь такую усталость? Ты же, дьявол, действительно равнодушен ко всему после смерти отца! Зачем тебе это надо? Сдалось тебе это возвращение справедливости? Сглатываю, чтобы не сказать это вслух. Сейчас почему-то особенно хочется все прекратить, хотя мы готовы дать сражение. Несмотря на ненависть белых магов, на уверенность в войске, Дэннисе и Лексе, я все равно боюсь войны. Невозможно не бояться. Боюсь, но язык не поворачивается попросить Натана хотя бы задуматься над тем, чтобы все закончить. Потому что мы оба знаем, что доведем это до конца. Скольких жертв нам бы это ни стоило. — Тяжело идти в такие снегопады? — спрашиваю совершенно искренне, без намека на иронию, когда вспоминаю, как, вселившись в тело другого солдата видел, как некоторые воины не проснулись после часового отдыха, как лошади в пургу отказывались идти, как они застревали в сугробах, как… — Не так тяжело, как ты бы хотел, чтобы нам было, — отвечает, и, дьявол, я не могу возразить. Мне жаль его воинов, но, если они застрянут в сугробах или все умрут от обморожения, я не буду чувствовать ничего, кроме облегчения. — Но нам немного повезло. У нас прибавилось продовольствие, одежда и оружие после того, как ты послал белую армию на сражение. Одно предложение — и во мне уже ни капли раскаяния. Всего несколькими словами выбивает все толики сожаления, что я испытывал секунду назад. — Мы убьем вас за то, что вы сделали, — говорю, но Натан снова не реагирует. Конечно, не пугается, но и не смеется надо мной. Принимает то, что может выиграть любой. Он не недооценивает меня, совсем нет. Он знает, на что я способен. — Не на этот раз, Кайл Вилсон. Больше — нет. Слишком много потерь мы понесли только из-за того, что являемся черными магами. У меня, кажется, пересыхает в горле. — Ты сейчас не только про Кровавую войну, правда? — спрашиваю, и по взгляду Натана, который стал чуть более заинтересованным, понимаю, что я прав. — Сколько черных магов я взорвал на площади, Натан? Не узнаю, почему не спросил у него это раньше. Почему и мысли не приходило в голову думать об этом. Наверное, в той жестокости, творившейся в черном королевстве, той безжалостности, с которой он обошелся с моим войском, я не посчитал, что это убийство — моя вина. Либо постарался забыть про это. — К чему тебе цифры, Кайл? Ты, должно быть, понял, что просчитался, и мое войско, в отличие от мирных горожан, почти не пострадало, так что это не большая потеря для меня. — Ты не… — Когда я был еще мальчишкой, черные маги взрывали друг друга по несколько раз в день. Ты не заставил увидеть меня нечто, что могло бы вывести меня из равновесия. Тебя вообще что-то способно вывести из равновесия, Натан? — Тогда зачем? Зачем ты мстишь, если тебя не волнует это? — спрашиваю то, что давно вертелось на языке, и ожидаю вспышки гнева, но Натан сегодня почему-то подозрительно спокоен. — То, что меня не волнует, и то, что меня не может вывести из равновесия — это разные вещи. Если я спокоен к смертям черных магов, это не значит, что за них не должно идти отмщение. Я привык, но не смирился, Кайл. Задумчиво киваю, смотрю Натану в глаза и пытаюсь найти хотя бы немного иронии или ненависти ко мне, как в черном королевстве, но в них нет ничего, кроме ужасающей пустоты. Возможно, потому что он не видит меня напрямую. Возможно, что-то изменилось, или он просто слишком устал. — Что бы ни произошло через несколько дней… — останавливаюсь, чувствуя ком в горле. Осознаю, насколько глупо все это — почти перестать ненавидеть его и все равно сражаться против него, просто потому что он все еще мой враг, — если хочешь, чтобы я не стоял на твоем пути, убей меня. Только ты. — Я бы не доверил твою смерть никому из своих воинов, Кайл Вилсон, — недобро усмехается. — Я мечтаю об этом слишком долго, чтобы оставить это кому-то другому. Но, помнишь, что я тебе говорил в черном королевстве? Мы могли бы быть заодно. Все могло бы быть иначе. — Могло бы. Но я бы никогда не выбрал тебя. Наконец улыбается, и я узнаю эту улыбку. Какую-то изощренно жестокую, граничащую с полным безумием. Так он улыбался, когда убил Диану. Когда избил меня до потери сознания. — Убирайся, Кайл Вилсон. Убирайся! На этот раз выполняю его приказ. Моя магия постепенно возвращается ко мне, и я больше не чувствую контроль над телом черного солдата. Я лишь слежу. Слежу, как Натан уже не смотрит в мои глаза, как разговаривает уже не со мной. Он спрашивает у воина, слышал ли тот разговор, и солдат кивает, но тут же, будто спохватившись, уверяет, что слышал урывками, что никому ни о чем не расскажет. Только я не понаслышке знаю: от Натана не спрятать ложь. Он хлопает солдата по плечу, вынимает нож и перерезает ему горло. *** Ловлю первые лучи солнца, проникающие через окно. Немного неуклюже поворачиваюсь в кольце чужих рук, провожу по темным волосам, зная, что, хотя и прикрыты веки, он уже не спит. Люблю утра. В них есть то спокойствие, которого мне так не хватает в течение дня. Умиротворение и внутренняя гармония рядом с Лексом. Возможность ни о чем не думать и лишь наслаждаться томными, ленивыми прикосновениями. Перехватывает мою ногу за колено, подтягивает ближе, ладонью, покоящейся на пояснице, забирается под тонкую рубаху, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Целую его сам, обвиваю руками шею, прижимаюсь сильнее, чувствуя, как кожа будто горит от его прикосновений. Прикусывает мою губу, плавно сползает поцелуями ниже, останавливается на шее, и я не могу возразить ему, отстранить его, когда начинает расстегивать рубаху. Зарывается ладонью в мои волосы, чуть оттягивает голову, а потом перекатывает меня на спину и нависает сверху. Прикрываю глаза, сжимаю его плечи, продолжая целовать его, и прежде, чем перехватит за колено, чтобы раздвинуть ноги, киваю на окно. — Уже рассвет. Пора вставать. Тебя сейчас будет ждать Эрик. А меня… — Дьявол. — Перекатывается обратно на бок, но не убирает руки, продолжая обнимать меня. — Как было бы хорошо, если бы ты был каким-нибудь миленьким пастухом, а не Императором. Ты бы только бегал с овцами и трахался со мной. По-моему, прекрасно. — Если бы я был миленьким пастухом, я бы не понравился тебе, — хмыкаю, сажусь на кровати, протираю глаза, но он не отстает — кладет ладонь на мой живот и устраивает подбородок на плече. А я таю, как, дьявол, влюбленная светская барышня, к которой впервые проявили знаки внимания. — Не понравился бы, — кивает. — Но еще не поздно уйти в пастухи. — А перестать нравиться, значит, поздно? — Поздно. Усмехаюсь, поднимаюсь с кровати, скинув его руки, собираю сброшенную вчера ночью на пол одежду, быстро натягиваю ее на себя, чуть оборачиваюсь и немного ежусь от того, что Лекс продолжает неотрывно наблюдать за мной. Замечаю висящую на стуле одежду и осознаю, что вчера не видел ее в ней. Уходил куда-то ночью? — Тебе бы тоже надо вставать, — говорю, и он кивает, спускает ноги с кровати, будто только и ждал моей не просьбы даже — предложения. Нечитаемым взглядом проводит по моему телу, и я сглатываю, ощущая, что в чем-то он прав — сейчас мне бы действительно хотелось забыться с ним и не выходить из наших покоев несколько суток. Однако у меня нет никакой возможности. Едва успевает Лекс одеться, как раздается в дверь. Дальше — все как в тумане. Дальше — конец нашей гармонии. Слуга говорит, что мне нужно срочно спуститься на первый этаж… Слуга говорит, что ночью был найден труп в замке… Слуга говорит, что не помнит имени убитого, но я понимаю все по описанию внешности… Понимаю и почти физически ощущаю, как вокруг меня рушится мир. Сбегаю по лестнице, будто не веря и желая побыстрее увидеть своими глазами. Усмехнуться и сказать, что это неправда. Что этого не может быть! Не сейчас! Не снова! Нет, нет, нет! Осознание того, как я вчера поступил с ним, не подозревая, что это случится, разъедает меня изнутри. Я едва не падаю с лестницы, чувствуя, как земля уходит из-под ног, когда замечаю, что белые маги и несколько революционеров столпились у его покоев. Дьявол… Пожалуйста… Я ошибся! Я ошибся, слишком испугался! Это не он! Кто-то другой, но не он! Приказываю всем отойти, и слуги дают мне путь. И тут я замечаю его. Того, кого я хотел видеть здесь меньше всего. Надеялся, что он спит еще и ничего не знает. Надеялся… что Эрика здесь не будет. Эрика, который бросается ко мне, утыкается в плечо и не плачет — почти кричит. А я все еще не верю… Меня будто бьет под дых, и я не могу дышать… Не так, пожалуйста… Не после всего, что произошло накануне… Как сказал Натан, я привык, но не смирился. Никогда не смогу смириться, когда те, кто мне дорог, умирают. Умирают… по моей вине? Немного отстраняю Эрика, подхожу к кровати, чтобы убедиться. Чтобы взглянуть и понять, что это не глупая шутка. Что не ошиблись и не обманули меня. Что Тео действительно мертв. Не сдерживаю слез, увидев его бледное лицо, которое совсем недавно искрило жизнь, губы, что были привычно изогнуты (!) в улыбке, а теперь посинели. А теперь на них запекшаяся кровь. Падаю на колени, кусаю кулак, уже не сдерживая рыданий и стараясь не смотреть на Эрика. Что теперь с ним будет?.. Он же… Тео же был для него… Тео же… Утыкаюсь Тео в плечо, пытаюсь попросить прощения хотя бы так, но не могу даже промолвить ни слова. Я не знаю, как должен поступить и что делать с болью, расползающейся по груди. Болью, что отравляет хуже любого яда. Не дает дышать — будто скручивает легкие. Сжимаю его ладонь, подношу к губам, игнорируя слезы, оставляю поцелуй и опускаю голову. Делаю все так, как делал с мамой, и подданные белые маги понимают это и садятся на колени. Делаю все так, как делают с членами семьи. Меня всегда казалось, что он действительно был моей семьей. Уже хочу встать, как замечаю окровавленный нетронутый кинжал на полу, которым убили Тео. Гляжу на рукоятку, и мое сердце будто падает. Разбивается. В голове ни мысли — пустота. Потому что я помню, что ОН хотел, чтобы у него было свое оружие. Потому что ОН уходил куда-то ночью. Потому что ОН возненавидел Тео. И я не верю до последнего, пока не вселяюсь в тело моего лучшего и единственного друга и не вижу фиолетовые глаза и такую мерзкую для меня сейчас ухмылку перед смертью. ОН целовал меня утром, лгал мне в глаза и делал вид, будто ничего не произошло. Когда все расходятся, я долго сижу на одном месте, машинально глажу рыдающего Эрика по голове и думаю лишь о том, Лекс, Лекс, которого я люблю и которому верил больше, чем кому-либо, предал меня.