Light Captivity

Самое сложное в шокирующей ситуации — это после всех событий прийти в себя. Очнуться, оглядеться и посмотреть внутрь себя. Обжечься о собственные мысли, которые пару минут летали в голове, а теперь кажутся настолько недопустимыми. Да вот только то, что творится внутри — это лишь половина беды. А может, даже ничтожная ее часть. Красные маги скрылись, разбежались и спрятались, когда мы открыли по ним огонь. Моя разведка нашла некоторых из них, но я-то понимаю, что эти десятки — лишь капля в море. Потому что дело времени — когда лайбаунсцы из других городов присоединятся к Майку. Его слышали все. Он сам предложил транслировать свою речь по всему королевству. Рассчитал все с самого начала. Или это сделали за него. И я бы не боялся всего этого… Не боялся бы красных магов, которые наверняка ночью или следующим утром атакуют замок и попытаются убить меня. Не боялся бы, потому что мы намного сильнее кучки вчерашних рабов, и я бы убил их за неподчинение. Однако все не так просто. Они ушли не одни. Они взяли с собой несколько заложников, если можно так выразиться, среди которых был Эрик, прибежавший на площадь поглазеть на Майка и послушать его речь. Попытавшись убить лайбаунсцев, мы обречем на смерть и Эрика. Уже второй раз я не услеживаю за ним, позволяя кому-то покуситься на его жизнь. Второй раз это в общем-то не моя вина, но почему-то не могу отделаться от мысли, что должен был запретить Эрику выходить из замка. Если Майк что-то сделает с мальчишкой так же, как убил моего лучшего друга, я раздавлю этого ублюдка. Я предприму все, чтобы он страдал и задыхался от боли. За предательство, за обман, за клевету на Лекса, за похищение Эрика. Он будет мучительно медленно умирать столько дней, сколько лгал мне в лицо. И плевать, что им контролирует Натан. Плевать, что я сам заключил сделку и обрек Майка на это. Плевать. Он как был пешкой в чужих руках, послушной куклой, подчиняющейся черной магии, так и умрет такой же пустышкой, наполненной лишь мыслями Натана. Майк — никто. Он всегда был лишь оболочкой, отражением, и, задушив его, я уничтожу даже не мага — безмозглую куклу, живущую в плену обстоятельств. Нужно придумывать, что делать дальше. Нужно отдавать приказы и составлять план освобождения пленников. Нужно выступить против белых магов, успокоить их и попросить не действовать без моего разрешения. Многие дезилийцы уже начали искать красных магов, оскорбивших их, и революционеров приходилось задерживать и тех, и других. Это лишняя работа. Мне нужно… Закрываю лицо руками, сжимаю края стола, чувствуя на себе чужие взгляды, и никак не могу справиться с накатившей горечью. Это самая ужасная стадия после этого ужаса. Это — осознание произошедшего после шока и эйфории. Состояние, когда почти пропадает вера и немного утихает ненависть. В такие моменты концентрируюсь не на следующем шаге, а на потере, на собственном упущении. Мне нельзя чувствовать. Чувствовать — это слишком энергозатратно. Чувства отнимают драгоценное время. Чувства сбивают с толку, не позволяют мыслить рационально. Чувства делают слабее. Чтобы оставаться сильным, непобедимым, мне необходимо отключить их, забыть про них. Всегда ведь получалось… Да и сейчас вроде бы получается. Не могу заплакать, закричать, уже почти не злюсь до звезд перед глазами от гнева, даже если бы захотел. И это еще хуже. Хуже, потому что что-то копится в груди, давит на ребра, а я даже не могу понять, что именно. Это что-то отравляет легкие, не дает дышать, вызывает дрожь по всему телу. И, казалось бы… Давай, Кайл, заплачь, закричи, чтобы тебе стало легче! Выпусти это из себя! Но я не могу. Наверное, это цена за хладнокровность и отстраненность, которые помогают мне. Цена за способность достигать своих целей, жертвуя состоянием, идти по головам, отдавая себе отчет в этом. Потому что… вот оно… То, что копилось столько времени. Теперь не дает сделать ни шаг вперед, ни облегченного вздоха. Теперь появляется мерзкое ощущение дисгармонии внутреннего себя и внешней оболочки. — Кайл… — Дэннис произносит мое имя, но я все еще плаваю в собственных мыслях, и оказывается трудным даже поднять голову. — Все в порядке? И Джозеф, мой приближенный белый маг, и Нета, и Лекс, и Джейкоб, и Дэннис продолжают смотреть на меня. И я, который всегда любил всеобщее внимание, сейчас хочу скрыться и сбежать. Для меня не просто больно видеть их взгляды. Для меня мучительно понимать, сколько от меня ждут. А я не знаю, что делать. Наверное, впервые за последние годы в моей голове ни мысли о том, в каком направлении нам двигаться. Убьем мы красных магов и что дальше? Даже если удастся освободить Эрика, в чем я сомневаюсь, кто станет нашим союзником в войне? Сейчас в Империи начнется ужасный разлад из-за поступка Майка, и мы попросту не успеем уладить внутреннюю политику до следующего сражения с Натаном. — Я думаю… — говорю непривычно медленно, слова плохо связываются между собой. Ощущаю себя настолько потерянным, что даже прикрываю глаза, чтобы прийти в себя. Ногтями впиваюсь в запястье больной руки, и кровь, выступившая на коже, немного отрезвляет меня. — Думаю, нужно ждать их дальнейшего шага. С такими… необходимо быть осторожными. Хочу продолжить, но голос предательски надламывается. Выдыхаю. Делаю несколько глубоких вздохов. — Тебе следует отдохнуть, — вдруг говорит Джейкоб, но я мотаю головой. Трясу ей, будто меня сбили с толку, потому, что все еще не могу говорить. Слова будто застряли в горле. Сильнее впиваюсь в запястье, но даже боль не помогает. Не дает почувствовать ничего, кроме жжения. Этого чертовски мало, чтобы ощутить себя живым и полноценным. — Эй… — Лекс легко касается моего плеча, и я понимаю, что не услышал, когда он подошел. Все еще держу взгляд опущенным, но прикосновение Лекса расшатывают и без того хлипкий контроль. Меня трясет уже как от озноба. Ничего не соображая, опускаюсь на колени. Падаю ему в ноги, не обращая внимания на взгляды вокруг. Судорожно дышу, хватаю его ладони, дрожа, подношу к своей груди. Голос так и не прорезается — говорю шепотом. Говорю одними губами, но и то путаюсь в словах. — Прости меня… — Мотаю головой, она почему-то кружится. Нахожусь в прострации, перед глазами играют разноцветные блики. — Джейми, Кассия, Майк… Я уже не знал… А надо было верить только тебе… Лекс, Лекс, Лекс… Прости, я так виноват перед… Резко вздергивает меня на ноги, бьет по щеке, трясет, и я судорожно, мокрыми ладонями, хватаюсь за его плечи. Бьет снова, и мне хочется закричать, моля его прекратить, или заплакать от боли, но тело будто не подчиняется желанием. Когда он немного отходит, я хватаюсь его за руку и осознаю, что едва стою на ногах. — Успокойся! — вскрикивает, однако это делает еще больнее. Меня заполняет стыд от того, что я нахожусь в таком состоянии перед своими подчиненными. Хочу провалиться под землю, забыть все это, как страшный сон, или сбежать. Но даже последнее мне не под силу — мне чертовски трудно двигаться. — Кайл, ты слышишь меня?.. Пытаюсь кивнуть, но Лекс вновь бьет меня, пытаясь привести в чувства. — Я в порядке! — Не знаю, как вдруг появляется голос, немного отталкиваю Лекса, тру лицо ладонью и делаю несколько глубоких вздохов. Не то чтобы это сильно помогает, но хотя бы картинка не расплывается перед глазами. Хотя бы могу быть полезным для других, пусть и абсолютно губительным для себя. Поднимаю взгляд на Нету и Дэнниса, ожидая увидеть в их глазах насмешку или осуждение, но не нахожу ничего, кроме легкой растерянности и сожаления. Они понимают, в каком положении мы находимся не меньше, чем я. Вдруг раздается стук в дверь, и, не отдав мне даже ответить, несколько воинов-дезилийцев вваливаются в комнату, держа красного мага — предателя, который последовал за Майком. Сначала даже замираю, не понимая, как на это не реагировать, не понимая, зачем они привели его сюда и почему не убили сразу. Краем глаза вижу, как Лекс кладет дрожащую от злости руку на ножны, и даже не пытаюсь успокоить его. Какое мне дело до того, кто убьет этого гребаного идиота, возомнившего из бунтовщика, способного пойти против меня? — Что за… — начинает Дэннис, но один дезилеец резко прерывает его. — Он сдался нам сам, — вдруг говорит он, а я вскидываю брови, смотря на этого смельчака, глядящего на меня исподлобья. Только кажется бесстрашным, а сам даже не может вскинуть голову. Даже не может посмотреть мне в глаза прямо. Боится того, против кого восстал. Забавный. — Говорит, что Майк готов проявить милосердие к чему непричастным белым магам. Милосердие он хочет проявить, ага. Мы прямо испугались его гнева, как же. — Но не ко мне, — догадываюсь, и красный маг наконец немного выпрямляется и оглядывает меня с головы до ног. — Какое милосердие к… вам? — пытается сказать с отвращением, но ему не спрятать дрожь в голосе. От меня — точно нет. — Если хочешь, чтобы мальчишке не свернули шею, ты должен в полночь подойти к площади, на которой дал Майку жизнь, а потом превратил ее в ад! Поверь, он увидит, если кто-то пойдет за тобой, и убьет мальчишку. О, в этом я не сомневаюсь. Но это отнюдь не способности Майка. Я лишь не сомневаюсь в том, что Натан, засевший у него в голове, не допустит ни одной оплошности. Он всегда на несколько шагов впереди, и даже сейчас так легко обманул меня. Даже не знаю, что во мне больше: ненависти или восхищения. Досады от того, что я проиграл, или осознания того, что все шло к этому с самого начала. — Мне не нужно ваше милосердие, — говорю, делаю несколько шагов к красному магу, продолжающему с иллюзорным вызовом смотреть мне в глаза. Сейчас мне просто необходимо почувствовать хотя бы какую-то силу и власть. После того, как я едва не унизился перед собственными подчиненными, после того, как меня очернили в глазах тех, для кого я столько сделал. — Вы можете чувствовать себя всесильными сколько угодно. Но на престоле я. Распоряжаться вашими судьбами могу я. И прежде чем восставать против меня, подумайте о вашей ничтожной жизни. Подумайте, сколько вы готовы потерять за ваше упрямое неповиновение. — Я — самоубийца, — кивает, и вдруг его взгляд приобретает нечто другое. Нечто, вытесняющее страх. — Но я не раб. — Из-за этого глупого восстания? — улыбаюсь, медленно вытягиваю из ножей кинжал. — И чего же ты добился? Полчаса свободы рядом с Майком, которого, кстати, контролирует Натан? Нет… Твои попытки не повиноваться — это лишь крики в пустоту. Рабом ты родился, рабом и умрешь. Резко вставляю лезвие в его грудь, и красный маг, который уже открыл рот, чтобы ответить, захлебывается стоном. Ошарашенно глядит на меня, и сейчас, когда смерть буквально забирает его, тянет, не давая дышать, уже трудно показывать свое неповиновение и гордость. Все теряют свой запал, когда появляется настоящая угроза, и этот лайбаунсец не исключение. Как бы сильно он меня ни ненавидел, инстинктивно хватается за жизнь. Смотрит удивленно и отчего-то вновь испуганно. Несмотря на громкие слова, не хочет умирать, как и все. Несмотря на то, что сдался сам, не был готов к этому. Повисает на руках дезилийцев, закрывает глаза, и я, вытерев кинжал, убираю оружие обратно. Мне не жаль его, хотя я понимаю, откуда взялась эта наивность. Почему не понимает, что, что бы он ни делал, станет лишь очередным. Очередным врагом, очередной жертвой. Умрет вот так, когда никто даже не знает его имени. — Унесите труп, — говорю и медленно поворачиваюсь к Дэннису, Джейкобу и Нете, которые, должно быть, уже заскучали. Лекс так и остается стоять рядом со мной, даже кладет руку на мою спину, поглаживает ее, не обращая внимания на остальных в комнате. Не приближаюсь к нему, ничего не отвечаю и не отзываюсь на прикосновения, но позволяю. — Красные маги, послушавшие Майка, доставили нам много неприятностей. — И что будем делать? — спрашивает Дэннис. — Мы покончим с ними, это не станет сложностью. Но кто присоединится к войску, чтобы дать отпор Натану? Дэннис не допускает и мысли, что я пойду на поводу у Майка. Ему, должно быть, кажется это настолько глупым, а жизнь Эрика настолько ничтожной, что он даже не задумывается на тем, что я могу пойти на условие красных магов. И, возможно, все было бы проще, если бы Эрик был просто сиротой, над которой я сжалился. Если бы не его происхождение. И если бы я точно не знал, что его не убью, а будут мучительно пытать. Нет… Натану нужен наследник красного престола. Если бы я знал, что мальчишка безболезненно умрет, все было бы иначе. И, конечно, есть еще одно «но». — Дэннис, как ты собираешься перебить всех красных магов? Это нецелесообразно. Во-первых, их становится все больше, другие города тоже слышали речь Майка. Во-вторых, есть те, которые не поверили ему и все еще преданы мне, а массовыми убийствами мы добьемся еще больше предателей. Наконец, в-третьих, королевство превратится в сплошное поле боя, как ваше, прежде, чем Натан перейдет границу. Мы сами разрушим все, что создавали так много. — И что предлагаешь ты? — спрашивает Джейкоб, и в его голосе не просто так сквозит напряжением. Он подозревает, что мой вариант самый удачный и при этом самый чудовищный, который вообще можно было придумать. — Нужно попросту завоевать доверие красных магов снова, — натянуто улыбаюсь и вдруг понимаю, что это сработает…. Но не со мной. Слишком уж много всего произошло, чтобы красные маги вновь полюбили меня. Почему-то кажется, что я… Сделал все, что мог. — Им нужно показать, что Майк солгал. Нужно показать, что Натан несет настоящую угрозу и не щадит никого. — О дьявол… — выдыхает Нета. — Мы дадим ему перейти границу, — говорю, чувствуя, как падает сердце. Говорю и понимаю, что тошнит от самого себя. — Он уничтожит прибрежные города. Там много красных магов. Другие поймут, что мы предохраняли их от угрозы, а не вредили им. — Кайл, погибнет столько жителей Империи… — Джейкоб качает головой, его глаза наполнены почти животным испугом. Он, наверное, все представляет. Он прекрасно понимает, что я не просто впускаю Натана в Империю — я обрекаю на смерть тысячи магов. — Иногда цели оправдывают средства, — отвечаю. — Да и мы все равно проиграем бой, если дадим его сейчас, Джейкоб. Да, погибнут маги прибрежных городов. Но зато к нам присоединятся остальные. Это не просто убийство. Это жертва во имя победы. — Жертва во имя победы… — Джейкоб недобро усмехается, делает шаг ко мне, но я даже не умаю отступать назад. Приподнимаю голову, чтобы смотреть ему в глаза, и вижу в них свое отражение. Несмотря на то, что моя грудь разрывается от боли, на лице не выражено ни эмоции. — Ты понимаешь, о чем говоришь? — Он понимает, — вдруг резко осекает его Лекс, выходит вперед, и я дергаю его за руку, он вырывает ее, даже не взглянув на меня. — И если у тебя есть варианты получше, то дерзай. Ой, ты молчишь? Значит, видимо, нет, так что закрой рот и не закатывай тут истории о благородности. Легко осуждать, когда ты сам всю жизнь провел в тени, чтобы не марать руки в крови. — Да, это правда, — признает Джейкоб, смотря на Лекса совсем иначе. Не с такой строгостью, как на меня, а с какой-то противной жалостью и грустью в глазах. — Но я до сих пор считаю, что лучше прятаться в тени, чем становиться правой рукой убийцы своих родителей. О нет, Джейкоб, ну зачем ты говоришь это именно сейчас? Видимо, сам понимает, что перегнул, даже морщится, мотает головой, безмолвно извиняясь, открывает рот, чтобы что-то сказать, но Лекс опережает его. Лекс, который почему-то совсем не разозлился, а остался таким же равнодушным и немного будто скучающим. — А лучше было бы всю жить провести вором? Или попрошайкой? А может, позволить богатеньким ублюдкам, скупым даже на буханку хлеба, добить меня до смерти? Или, например, специально раздеться, чтобы сдохнуть на морозе и не мучиться? — Я знаю, Лекс… — Джейкоб говорит примиряюще. Пытается подойти ближе, чтобы коснуться его плеча, но Лекс, усмехнувшись, специально делает шаг назад. — Прости, я не хотел ни в чем обвинять тебя. — Вот и славненько. — Лекс улыбается, разводит руки в стороны, притворяясь то ли придворным, то ли шутом. Так весело и беспечно, будто не он только что говорил о том, сколько раз в детстве чуть не умирал в собственном королевстве, в котором родители бросили его на произвол судьбы. — Значит, претензий к Кайлу у тебя тоже не должно быть. Либо ты подчиняешься его приказу, либо я лично перебью всех твоих милых птичек. *** — Ты же не собираешься идти к Майку? — Конечно, Лекс оказывается самым проницательным. Он хотя бы допускает вариант о том, что я могу принять это решение. Плавно водит намыленной рукой по моему телу, скорее, гладя, а не стараясь очистить от грязи. Прижимается к моей спине, и ванна чертовски маленькая для нас двоих — я не могу даже не половину вытянуть ноги. Выдыхает в волосы, оставляет легкие поцелуи на шее, и почему-то кажется, что прошло столько времени с нашего последнего поцелуя. Я даже не думал, что так скучал по нему, и сейчас просто не понимаю, как выдержал без него столько дней. — Нет, — улыбаюсь, и он целует меня в уголок губ, ведет горячими ладонями по голени, колену, гладит бедра. — Но я бы хотел. Останавливается, поворачивает мое лицо за подбородок, и лишь сейчас, спустя несколько часов после произошедшего, эмоции вырываются наружу. Пытаюсь отвернуться, прекратить, прикусить губу, но слезы неконтролируемо стекают по щекам, падают на воды в ванне, пропадают, будто растворяясь в ней. — Почему?.. Из-за Эрика? — Его голос становится непривычно мягким, и я даже вздрагиваю, не ожидая, что не ударит, не накричит, чтобы переубедить меня, а будет столь осторожным. — Не только, — признаю. Открываю рот, но слова оседают на языке. Я пытаюсь сказать, пытаюсь несколько раз, но это настолько больно и настолько ужасно для меня, что я не могу. Слезы начинаю катиться еще чаще, и я порываюсь отвернуться, но Лекс вдруг резко поднимает меня на руку. Вздрагиваю, нервно смеюсь, пытаюсь вырваться, но у меня нет сил, чтобы оттолкнуть его. Кидает меня на кровать, и я едва успеваю увернуться, когда падает следом. Зависает надо мной, ждет продолжения и, будто подбадривая, начинает целовать шею. — Мне кажется… — Смотрю в потолок, не зная, как ему признаться ему в этом, и чувствую, что он замирает, его дыхание на коже становится более частым. — Кажется, что я больше не нужен. Ну, знаешь, будто я сделал все, что мог, и последнее и единственное, что я могу, — это спасти жизнь Эрику. — С чего ты… — Мы сможем вернуть доверие белых магов… Но не уважение ко мне. Я приказал открыть огонь по ним, понимаешь?.. У тебя есть второй шанс. Ты… Ты вызываешь у меня и многих других магов восхищение за то, что всего добился сам. Но я… Я не знаю, как жить со всем тем, что я сделал. С тем, что приказал сейчас. Я боролся за этот престол так отчаянно, что… Что совсем потерял себя. Того, кто был в Зоне Мутантов и того, кого ты смог полюбить. — Ты изменился. Но это не значит, что перестал быть собой. — Я будто в замкнутом круге, Лекс… — выдыхаю, и он продолжает гладить меня, целовать слезы, прижиматься, путаться в волосах. — Я разочаровался в себе, кажется. В своем призвании. Раньше я презирал отца, других правителей, а теперь стал таким же, как они, стал очередным. Я ведь столько времени бежал этого! Скрывался от истинной сущности! Это была бессознательная причина моего побега в Зону Мутантов. Помнишь, там я говорил тебе, что не хочу быть таким, как мой отец? Это было желание всю мою жизнь. И к чему я пришел в итоге? — У тебя еще есть шанс исправить все, что ты сделал, — шепчет Лекс, но, наверное, он сам понимает, насколько наивно это звучит. Сейчас, когда все так закрутилось, невозможно просто взять и исправиться. Как сказал Майк, невозможно заставить народ забыть про свои грехи. — Ты же, напротив, всегда хотел все сделать для Империи. Это была тоже причина побега в Зону Мутантов, разве нет? Ты хотел заключить мир с красными магами, стремился к этому… Только гребаный Майк нарушил эти планы, но это ведь не твоя вина. Ты имеешь право сделать что-то ради себя. Лекс целует меня в губы и, должно быть, не понимает, как последним предложением, всего лишь несколькими словами помог принять мне окончательное решение. Наконец сказал мне то, чего не хватало, то, из-за чего я не решался сделать правильный выбор. Я захотел жить и променять на это Эрика не ради себя, а ради Империи. Потому, что с моим уходом может что-то измениться. А теперь… Теперь я понимаю… Улыбаюсь Лексу, обхватываю его за шею руками, обвиваю ногами его талию, вжимая в свое тело, и целую уже глубже. Легко царапаю спину, зная, что его возбуждает это, подставляю плечи под поцелуи, плавлюсь под его прикосновениями и позволяю себе выдохнуть. Отпустить хотя бы на пару часов. Лекс знает, что сейчас не лучшее время. Лекс знает, но не желает успокаивать меня иным образом. А мне другого и не надо. Мне надо лишь, чтобы душевную боль затмил физическим наслаждением. И теперь я понимаю, почему он прижал меня к стене после убийства Тео. Он не воспринимал мои слова обвинения всерьез. Он не хотел причинять мне боль, он хотел, напротив, лишь позволить мне ненадолго забыться. Плавно толкается, притянув меня за плечи. — Я не смогу заменить тебя в Империи. Никто не сможет. Ложь, Лекс. Ты можешь все. Именно поэтому мне не страшно. Не страшно, потому что я знаю, что ты способен довести до конца то, что не смог я. Ловит мой выдох губами, наклоняется, прикусывает мочку уха. — Ты нужен своему народу. Толкается еще раз, и меня выгибает. Целует шею, плечи, стирает испарину со лба, гладит бедра. — Ты нужен Империи. Не причиняет боли — только медленно покачивается и будто пробует впервые. Каково оно — без отчаяния, боли и попыток перехватить контроль? — И ты нужен мне. Улыбаюсь, а он стирает с висков влагу, и только сейчас понимаю, что вновь не сдерживаюсь и срываюсь на плач. Сжимаю его плечи, держусь, как за последнюю трость надежды, как за последнего мага, который всегда был верен мне, который способен меня понять и который полюбил не красивую картинку, в монстра внутри меня. *** Пока я отмываюсь, он пьет вино, которое я принес для него. Улыбается мне, когда, обнаженный, вновь опускаюсь на кровать рядом, поднимаю свой бокал и, усмехнувшись, чокаюсь с ним. Выпиваю, тянусь вперед, и он, подтянув меня за плечи, целует первым, прикусывает и без того распухшую губу, слизывает с нее вино. Устраиваюсь рядом, облокотившись о его плечо, переплетаю наши пальцы и наслаждаюсь его дыханием у уха. Это кажется настолько правильным, что это будто не мы. Не мы, привыкшие к постоянной торопливости, не мы, любящие перехватывать друг у друга контроль, не мы, желающие причинить боль, чтобы чувствовать все сильнее, не мы, готовые разрушить весь мир, если одному из нас будет угрожать опасность. Сейчас кажемся такими безобидными и просто влюбленными, что это веселит. Иногда так полезно забыть о своей настоящей сущности и просто поддаться чувствам. Лекс выпивает до дна, и я, затаив дыхание, наблюдаю за ним. Выглядываю в окно — солнце уже село. — Прости меня, — выдыхаю, улыбаюсь, едва сдерживая вновь накатившие слезы, целую его пальцы, и он поворачивает мое лицо за подбородок. — За что? Прикусываю губу, опускаю взгляд на скинутые на пол, мокрые от нашего пота простыни, на наши руки, наши переплетенные пальцы, в которых будто переплетается наша магия. Лекс пошатывается, и в его глазах появляется осознание. — Нет… Лекс понимает, что я подсыпал к нему в бокал снотворное. Хватается за мои запястья, будто стараясь удержать, что-то шепчет, но его язык начинает заплетаться. Вертит головой, дергается, скидывая бокал на пол и разбивая его, тянет меня, несопротивляющегося, к себе ближе, дергает за бока, удерживая. — Кайл… — Кладет руку на мое лицо. — Нет… Не надо… Пожалуйста, не ходи… Кайл… — Прости меня… — повторяю, целую Лекса в губы и медленно опускаю его голову на подушку. Он продолжает вцепляться в меня, но его хватка медленно ослабевает. Сопротивляется сну, старается прижать меня к себе, смотрит совсем не верящим взглядом. В его фиолетовых глазах будто плещутся боль и страх, и я ненавижу себя за то, что так поступаю с ним. — Ты — лучшее, что случалось со мной. Пожалуйста, не подводи меня. Пожалуйста, доведи мое дело до конца. Пожалуйста, не сходи с ума. Пожалуйста, не спивайся, а стань настоящим лидером, каким ты можешь быть, я знаю. Пожалуйста, не позволяй отчаянию захватить твой разум. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не стань ненавидеть меня, как своих родителей. Его глаза закрываются, и я медленно отпускаю его пальцы. Вытираю слезы, встаю с кровати, быстро нашариваю одежду, натягиваю самую удобную, надеваю теплый плащ, прячу кинжалы в сапог, за одежду, пихаю в ножны. Действую как по команде, не задумываясь ни о чем. Натягиваю на голову капюшон, открываю дверь и выхожу в коридор. Оборачиваюсь на мирно спящего Лекса: на его волосы, раскинутые по подушке, на плечи, красные от моих поцелуев, на руку, которая еще будто сжимают чью-то другую. Улыбаюсь с щемящей болью в сердце. Несмотря на то, что я понимаю: у меня есть шанс спастись, забрать Эрика и сбежать, создается ощущение, что я вижу Лекса в последний раз. Ощущение, будто прощаюсь с ним. Закрываю дверь. Спускаюсь по ступеням, смотрю на замок, картины, коридоры, вспоминая бегающую по ним сестру. Выдыхаю, немного успокаиваюсь, встречаю стражников, приказываю им не идти со мной и сказать остальным, что они видели меня, только на утро. Они кивают, и даже в их глазах, кажется, сквозит пониманием. Уже думаю, что уйду почти незамеченным, как уже у самого входа вижу ее. Она выходит со второго этажа, где спят революционеры, увидев меня, сбегает по лестнице и замирает. Ее взгляд становится стеклянным и будто неживым. Будто превратилась в статую, в тот дух, голоса которых она слышит каждый день. С ее уст срывается отчаянное «Кайл», но больше она ничего не произносит. А потом я вижу, как по смаргивает слезы, и понимаю, что она плачет в моем присутствии первый раз. С ней не было ничего подобного, когда убили ее отца и Геулу. Не было, когда духи буквально залезли ей в голову. Мы сблизились за последние недели, и я уже порываюсь подойти к ней, но вовремя останавливаю себя, понимая, что это причинит ей еще большую боль. Поэтому лишь подставляю палец к губам и пячусь к выходу из замка, все еще наблюдая за ней. Нета не сдвигается с места. И я знаю, что до утра никому ничего не расскажет. Не станет так поступать со мной. Отворачиваюсь, делаю еще несколько шагов вперед и выхожу из замка. Меня встречает холодный ветер и полная луна, освещающая путь к большой сцене. Сцене, у которой произошло настоящее чудо. Сцене, на которой Феникс возродился из пепла.