Light Captivity

Оказывается, таких мальчишек, как я, здесь сотни. Сотни тех, кого король лишил семьи. Сотни тех, кто горит жаждой отомстить тому ублюдку в черном плаще. С фиолетовыми глазами. Оказывается, он правая рука короля и причастен чуть ли не к каждому третьему убийству. Этот безумец разрушил не одну семью, но спустя столько лет охоты революционеры так и не победили его. И я решаю, что тем, кто поймает Лекса Картера и перережет ему глотку, стану я. Решаю, когда впервые поднимаю топор и взвешиваю его в руке. Революционеров тренируют нещадно, но мне все равно мало даже пяти часов боев. Я хочу не просто быть лучшим. Я хочу быть таким же сильным, как он. Он в мои пятнадцать становится навязчивой идеей. Я живу для того, чтобы разделаться с Лексом Картером. Чувство, сопровождающее меня везде — ненависть к нему. Это наполняет меня энергия. Это заставляет вставать и каждый раз спасаться, когда на нас то и дело нападают наемники короля. Я в отряде революционеров чуть больше месяца. Со смерти мамы и брата прошло столько же. Скотт, революционер, который старше меня на пять лет, выше и шире в плечах, вызывает меня на битву. Поднимаю взгляд, замечаю его ухмылку и медленно встаю с промерзлой земли. Остальные революционеры затихают. Если раньше я думал, что в их отряде все спокойно, что они защищают друг друга, то я сильно ошибался. Да, здесь легче выживать и спасаться от таких, как Лекс Картер, но некоторые революционеры все равно стараются отличиться и стать лучшими. Например, я. Мне не удается ударить Скотта ни разу. Уворачивается и предугадывает каждое мое движение. Во мне кипит ненависть к самому себе. За то, что тренировался так много, за то, что вместе битв тратит пять часов на сон, за то, что мало заставлял старших революционеров учить меня. В шестой или седьмой раз падаю на землю, сплевываю кровь, дрожащими руками опираюсь, чтобы встать, но Скотт вдруг делает то, что запрещено среди революционеров. То, что уже не считается тренировкой. Бьет меня в бок, заставляя завалиться на землю, и начинает судорожно избивать ногами. Несколько революционеров подбегают к нему, но они не имеют права заканчивать бой без старших. Старших не видно. Поджимаю к себе колени, чувствуя, как перед глазами все расплывается, отталкиваюсь руками, перекатываюсь и вскакиваю на ноги так быстро, как только могу. Все еще чувствую себя неустойчиво, все тело болит от ударов. Скотт вдруг сгибается от смеха. — Что ты тут забыл, малыш?! — Подходит, подхватывает лицо за подбородок, уже посмотреть в мои глаза. — Ты не революционер. Ты больше похож на смазливого дезилийца. Отовсюду слышатся смешки, но я остаюсь безразличным к его словам. Я плюю ему в лицо и медленно растягиваю губы в улыбке. Посмотрим, что ты скажешь, когда я принесу голову Лекса Картера, высокомерный идиот. Он злится, бьет меня в лицо, живот, снова ставит подножку, сбивая с ног, и я, упав, уже не чувствую сил, чтобы поднять снова. Все тело дрожит, и мне приходится совершить титаническое усилие, чтобы опереться на локоть. А потом я вспоминаю глаза. Эти фиолетовые глаза, искрящие безумием. Вспоминаю, как зажимал рот на лестнице. Вспоминаю его руки на моем теле и насмешливый тон. Вспоминаю топор, висящий у него на спине. Поднимаюсь, и даже на лице Скотта появляется удивление. Замахивается, но не может меня ударить снова. Появляются старшие. И заставляют нас покончить с этим. Старшие революционеры любят меня. Говорят, что за старания и искреннее желание стать сильным, за тягу к знаниям и смелость. Я действительно больше времени провожу именно с ними, да и разговоры у них намного интереснее, чем у моих сверстников, которые, в общем-то, не переносят меня на дух. Наверное, по той же причине, что любят старшие. Через два месяца я уже делаю первую вылазку, — раньше это не удавалось никому — а через три вижу Лекса Картера. Даже порываюсь подбежать к нему, но революционер останавливает меня. Моя миссия — проследить за происходящим и сообщить остальным в случае, если другие революционеры погибнут. Так и случается. Лекс Картер видит засаду и убивает всех, кроме меня. Снова. Прячусь в кустах, а когда замечаю, что начинает приближаться ко мне, сбегаю. Не плачу, но в горле ком и воспоминание об убитых товарищах. Докладываю о случившемся революционерам, и Скотт выставляет меня трусом. Старшие революционеры почти прекращают заниматься со мной. Эти месяцы едва не самые ужасные в мои жизни. Тренируюсь почти сутками, сплю по три часа, просыпаюсь на рассвете, бьюсь с самыми умелыми революционерами, которых называют мастерами, и они, в отличие от остального отряда, проникаются ко мне уважением. Меняюсь не только внешне, но и внутренне. В эти месяцы король буквально устраивает охоту на нас, и погибают сотни моих товарищей. В четверти смертей все продолжают обвинять меня. Сам чувствую, что моя душа черствеет. Чувствую, как, запирая в себе эмоции, становлюсь холодным. Отдаляюсь ото всех, с кем общался раньше, и остаюсь абсолютно без друзей. Прекращаю ходить на празднования побед революционеров, и, пока они пьют, продолжаю тренироваться. Через шесть месяцев Лекс Картер узнает местоположение нашей деревни, сжигает один из домов, и понимаем, что нужно сбежать. Я медлю, собираю оружие, дневники, записи, и за мной приходит один из мастеров-революционеров. Прогоняет из дома, я убегаю, а Лекс Картер находит его, пока тот закрывает замок. Мастер не справляется с наемником короля. Меня снова обвиняют в смерти революционера. Меня едва не исключают, а еще через месяц я убиваю Скотта. Ненарочно. Он вызывает меня на бой, и я, обозлившись, добиваю его до смерти. Когда осознаю, что он стал моей первой жертвой, не испытываю ничего, кроме облегчения. Мне не жаль его. Он заслужил. С этого момента исключить меня даже не пытаются. Мне прощают каждую выходку, потому что становлюсь одним из самых талантливых революционеров. Бьюсь с мастерами, уже не уступая им по силе. А через десять месяцев организую наступление на Лекса Картера. Он узнает меня. Узнает, улыбается и сразу обращает внимание только в мою сторону. Прячусь в одном из домов, но он находит меня, а я понимаю, что вот оно — бой с ним должен произойти. Всего лишь один из многочисленных. Проигрываю не так позорно, как при нашей первой встрече, удается отбивать его удары, но ублюдок все равно ранит меня, поэтому, когда подмога приходит и мне удается скрыться, едва добегаю до деревни. Теряю долгожданные несколько недель без тренировок, ожидая, пока рана на животе затянется. Когда схожусь с Лексом во второй раз, я уже — мастер и лучший воин революционеров. Я — правая рука руководителя, он — правая рука короля. Остальные несколько лет превращаются в сумасшествие. Он начинает эту безумную игру, когда сжигает деревню с семьями революционеров, в котором меня даже не было, я делаю тоже самое с публичным домом, куда попадает наемник. Убиваю и проституток, и того самого наемника. Но не Лекса Картера. Мне снятся кошмары, в которых появляются брат и мама. Они разочарованы во мне. Они ненавидят все, что я делаю. Они ненавидят меня. Я раз за разом просыпаюсь в поту, схожу с ума, революционеры проникаются ко мне, становясь моей поддержкой. Я понимаю, что в попытке отомстить стал настоящим монстром, и могу лишь принять это. Принять свою сущность, когда не остается ничего другого. Но в тот миг, пока сижу, трясясь и прижимая к себе окровавленные от собственных ногтей руки, и смотрю на революционеров, подающих мне воду, принимаю самое главное решение в своей жизни. Я больше не эгоист. Я и так лучший воин среди революционеров, мне больше не надо ни к чему стремиться и пытаться отличиться. Все, что я буду делать, я буду делать ради них. И если понадобится, я наступлю себе на горло, я принесу в жертву собственные чувства, лишь бы обеспечить лучшую жизнь своему войску. Я начинаю жить ради них. *** — Кайл уже помог нам, когда приказал отступать и позволить Натану войти в королевство, — говорит Нета. В зале переговоров я чувствую себя неуютно. Нас так мало… Нас всего трое. Я, Джейкоб и Нета. А ведь недавно было шестеро. Но Тео стал жертвой плана Натана, Кайл убит Майком, а Лекс отказался куда-либо ходить. Он сидит в своей комнате уже неделю после смерти Кайла и никуда не выходит. Каждый раз, когда захожу к нему, он лежит на кровати и смотрит в потолок. — Да, — кивает Джейкоб. — Я безумно виноват перед ним за то, что так сказал ему. — Да брось, — выдыхаю, качаю головой, и у меня уже дрожат руки от злости. Меня раздражает не то, как народ скорбит по Императору, а то, как это выдают мои союзники. Большинство из них не одобряли большинство приказов Кайла, а сейчас делают из него едва ли не святого. — Ты же знаешь, что Кайл преследовал отнюдь не самые благородные цели. — Да неважно это уже, — качает головой Нета. — Зато это не мы отдали такой приказ, а Император. У белых магов не появится вопросов к нам. А тебе, Дэннис, пришлось бы это сделать. Потому что Натан уже перешел Грэндзу, а у нас почти нет войска. Мы не можем просто отправить ничтожные сотни магов против тысячи солдат Натана на верную смерть. Кайл дал нам немного времени, чтобы поднять Империю. — Но как?.. — Джейкоб закрывает лицо руками, и я вижу, что ему тяжело говорить о Кайле. Черт знает, какие у них были отношения, но Джейкоб по-настоящему любил его. — Что нам делать без Императора? Или вы предлагаете вернуть отца Кайла? — Это будет предательством, — говорю, сжимаю руки в кулаки. Нет. Мы не станем делать то, что полностью противоречит всем целям Кайла. — Мы сделаем все без его помощи. — На момент войны у нас не будет Императора, — кивает Нета. — Я не знаю… Вряд ли это все закончится спокойно для белых магов, но… Нам нужен не просто обладатель королевской фамилии. Нет, не в такое время. Нам нужен тот, кто сможет объединить две расы и возглавить сражение. Наверное, одно из самых важных сражений в истории. — Герой? — Джейкоб вскидывает брови. — То есть вы хотите забыть про мышление белых магов? Они испокон веков верили, что власть должна быть свыше. — Это не будет Император, в этом-то и дело, — говорит Нета. — Нам нужен маг из народа. Тот, кто будет равен всем. Он даже не станет руководить ими. Скорее, направлять их. Или делать вид. Он просто вдохновит их, призовет присоединиться к армии. — Понятно… — выдыхает Джейкоб, поворачивается ко мне, и я по его серьезному взгляду вижу, что ему не особо нравится этот план. Да, он хрупкий. Да, в любой момент может пойти что-то не так. Да, не факт, что дезилийцы заходят подчиняться обычному магу. Но другого варианта не может быть. — Вам нужна фигура, которая может стать примером. Монстр, из которого вы сделаете героя. Лекс. Нета кивает, опускается на стул, мгновенно меркнет, должно быть, осознавая, насколько это рисково — давать в руки Лекса столько власти. Я и сам помню, как он себя ведет, когда чувствует эту власть. Я до последнего отрицал то, что это удачная идея… Но я не знаю, во мне говорила рационально или старые воспоминания. Все-таки я уже не думаю, что Лекс способен превратить Империю в поле боя. Он — уже не безумец, убивший мою семью. Он — воин, а не машина для убийств. — Это же станет крахом! — Джейкоб нервно ходит по комнате, сомневается, видимо, недолюбливая Лекса. Впрочем, не мне его в этом попрекать. — Он не герой. Он убийца. И просто представьте, что с ним будет сейчас. После смерти Кайла. — А кого ты еще можешь предложить? — Сам не верю, что начинаю отстаивать позицию Лекса. Не верю, что столько лет добивался его смерти, а сейчас делаю все, чтобы маги поверили в него. Поверили в моего лютого врага. — Да, Лекс совсем не благороден. Он и правда причинил много боли красным магам. Но если даже я поверил в его изменения, то они тоже смогут. Просто посмотри со стороны. Он едва выживал на улицах, а потом стал правой рукой короля. Он отчаялся, потерял смысл, но потом нашел Кайла и стал его правой рукой. Он не родился с королевской фамилией, а добился всего сам. Так бы и подадим его народу. — Народ не глуп, Дэннис. Тем более, твой. Будто красные маги забыли все старые обиды. Разумеется. — Они забудут, — вдруг говорит Нета. — Когда увидят, на что способен Натан, забудут. Господи, да он испепелит все прибрежные города. Я знаю его. А Лекс — это не только отрицательная фигура у красных магов. Многие же пытались убить его. — Да! Они знают, что он силен! Они будут понимать, что могут на него положиться, потому что Лекса не удавалось победить никому, — улыбаюсь, замечая, как глаза Джейкоба загораются интересом. Он плавно соглашается с нами. — Они не простят Лекса, — продолжает Нета. — Но объединятся с ним против общего врага. Да и нет смысла больше скрывать их отношения с Кайлом. Когда белые маги узнают, какая трагедия для Лекса — смерть Кайла, они проникнутся к нему. Они же боготворят Кайла. — Тем более, Кайл бы хотел этого, ты сам знаешь. И это мы тоже можем сказать белым магам. Джейкоб медленно улыбается, и я вижу слезы на его глазах. Он настолько искренен, настолько не скрывает этого, не прячет свои чувства, что меня поражает такая открытость. У меня бы ни за что так не получилось. — Но теперь самое сложное, — говорит Нета. Смотрит на Джейкоба, будто ища в нем надежду. На ее плече свалилось слишком много. Пускай старается не показывать этого, я вижу, как ей тяжело. Вижу, что она, в отличие от меня, не привыкла делать все ради благополучия других. И я предлагал ей помощь. Предлагал поддержку. Но она отказывалась. Каждый раз, когда наступал себе на грудь, пробивал лед безэмоциональности и, несмотря на ощущение уязвимости, признавался в том, что меня тянет к ней не только физически, она будто не слышала меня. — Лекс. — Да, это правда, — кивает Джейкоб. — Не думаю, что Лекс захочет в этом всем участвовать. Он никогда не стремился быть лидером. Да и… Сейчас ему особенно сложно. — Лекс не хочет абсолютно ничего, — добавляет Нета. — Когда магия еще причиняла ему боль, он хотя бы как-то реагировал на мои слова. Хотя бы пытался ударить и кричал. Сейчас он молчит. Игнорирует все. И в этом вся проблема. План неплох, он может сработать. Но только в том случае, если Лекс постарается. А он даже не разговаривает, не то чтобы что-то предпринимать… Кто-то должен… — Дэннис, — вдруг выдает Джейкоб, и я поднимаю на него полный непонимания взгляда. — Я? — А кто еще? Ты знаешь Лекса лучше нас всех, разве нет? Ты смог дойти с ним до такой степени доверия, что стал союзником после стольких лет враждебности. — Это исключено, Джейкоб. — Мотаю головой, чувствуя, как у меня начинают дрожать руки. Нет, я не готов делать это. Меня вся еще берет дрожь, когда Лекс встает близко, я все еще просыпаюсь от кошмаров, в которых ко мне приходят мама и брат. Я все еще сомневаюсь в правильности нашего с Лексом союза. — Я не смогу. — Кто, если не ты? Дэннис, ты идеальный вариант. Только тебя он послушает. Вы же равны. Он признает, что ты уступаешь ему по силе. Помнишь, что он сказал в ту самую нашу с тобой первую встречу? Лекс редко признает чью-то власть. Кайл сдерживал Лекса, потому что был сильнее его. Для Лекса принципиальна эта внутренняя сила. Которая есть только у тебя. Опускаюсь на стул, скрещиваю пальцы, стараясь не выдавать паники. Я, казалось бы, абсолютно спокоен со всем. Я равнодушно смотрю на чужие смерти, меня не пробивают слезы и потери, я даже не получаю полного удовлетворения от побед. Но вот когда дело доходит до Лекса… Все мое спокойствие идет по швам. Он вызывает во мне эмоции как раньше, так и сейчас. Он красной нитью проходит по всей моей жизни, и, даже вспоминая Нету, я не чувствую такой тревоги и дрожи по телу. — Дэннис… — Нета слабо касается моего колена, заглядывает в глаза, и я знаю, что делает это специально. Знаю, что чертовка хочет воспользоваться мной и манипулирует чувствами к ней. Но ее искренний взгляд все равно подкупает. Взгляд, в котором читается вера в меня. Та самая, что живет в глазах революционеров и столько лет заставляет забыть о себе ради них. — Я попробую. *** Лекс все так же ни на что не реагирует, так что я рассказываю о нашем плане в пустоту. Просто сажусь рядом, чувствуя себя полным идиотом, и говорю без перерыва. Лишь на секунду замираю, чтобы узнать у него, что он думает на это, но на каждый вопрос следует сбивающая с толку тишина. Тишина, из-за которой хочется все бросить. Сказать, что у меня ничего не получилось, и уйти. Потому что это не просто угнетает — вызывает дрожь по телу. Я никогда не думал, что такой момент настанет, но я хочу, чтобы он, как обычно, сказал что-то саркастичное или усмехнулся. Что-то, кроме пустого взгляда и полного безразличия. Возможно, он не хочет разговаривать, потому что каждый, кто заходит сюда, преуменьшает произошедшее. Убеждает его, что все решится. Что смерть — это не конец. Лекс понимает притворство и ненавидит, когда окружающие делают вид, что ничего не произошло. Поэтому собираюсь с силами, сжимаю руки в кулаки и говорю о том, что может пробудить в его взгляде хоть что-то. Хотя бы злость или боль. — Кайл не должен умереть просто так, — произношу тихо, будто эта тема настолько секретна, интимна, что ее не должны слышать даже стены. Добиваюсь какой-то реакции — Лекс медленно поворачивает ко мне голову. И в этот момент до меня доходит, что он мог даже не осознавать, кто с ним разговаривает. Судя по удивлению во взгляде, он и правда не обращал внимания. Дьявол. — Меньше всего он хотел бы бездействия с твоей стороны. — Пошел отсюда, Дэннис, — выдыхает, и я вздрагиваю, впервые за неделю услышав его хриплый голос. — Ты не имеешь никакого права утверждать о том, чего он хотел. Вот как? Сделал смерть Кайла настолько личной? Теперь никто, кроме него, может, еще был с ним незнаком? Медленно выдыхаю, ощущая, как меня переполняет злость. И из-за того, что обесценивает мою скорбь, и из-за того, что так говорит со мной. Со мной, который, несмотря, сука, на все, что он делал, сидит и распинается, чтобы он поднялся с этой кровати! — А кто имеет право? Ты? — спрашиваю, и, дождавшись невозмутимого кивка, продолжаю. — Так предположи. Чего бы он хотел? Чтобы ты так лежал трупом и не пытался ничего предпринять? — Почему я должен что-то, черт тебя подери, предпринимать? — спрашивает, но даже не срывается на крик. А ему сейчас очень не хватает этого. Не хватает злости, которая может стать катализатором. Я не понаслышке знаю, сколько много сил может дать ярость и ненависть к кому-то. — Мне это ничего не нужно. Уходи, Дэннис. — Потому что все потеряло смысл, да? — спрашиваю, ощущаю себя конченым ублюдком, специально давлю на его единственное больное место. — Потому что он был твоим смыслом? Надо же, столько лет я искал его больное место, а теперь, зная это, не использую в своих целях. Наоборот, пытаюсь помочь. Как жизнь вообще привела меня к этому? Остается безразличным, но что-то проскальзывает во взгляде. Отголосок боли, которую даже сейчас пытается скрыть. Да если бы он кричал от мучений, если бы рыдал или срывался на ком-то, было бы намного легче. — И ты оставишь все так? Оставишь в живых всех, кто отнял у тебя смысл? Садится на кровати, заглядывает в мои глаза, и мне становится не по себе. К горлу подкатывает ком, а он смотрит почему-то с каким-то издевательством и явно недоброй насмешкой. — Не жить же мне, как тебе, — выплевывает слова, и я сжимаю челюсти, чтобы контролировать себя. — Не бегать всю жизнь за кем-то, чтобы потом вот так сидеть и унижаться. Ты изменился только внешне, Дэннис. А так… я все еще вижу в тебе ту трусливую суку, которая пряталась от меня в шкафу. И если я тебя попробую взять за руку, ты отшатнешься, как идиот, потому что боишься меня. Мне на секунду становится нечем дышать. Вскакиваю с места, мотаю головой, когда он медленно расплывается в чудовищной… чудовищной улыбке. Так и остается сидеть, будто ничего не произошло, и ждет лишь, когда я сбегу. Посматривает на дверь, уже решив, что сбил меня с толку. А сердце стучит в груди, как сумасшедшее. Перед глазами снова возникают картинки убийства мамы и брата, и на меня накатывает паника, которой не было уже больше года. Моргаю, чувствуя, как мир перед глазами расплывается. Сжимаю челюсти и осознаю, что он просто манипулирует мной. Хочет избавиться. Специально причиняет боль. Ударяет так же, как я его. Но нет, Лекс, так не пойдет. Не хочешь по-хорошему? Ладно. Посмотрим, насколько я не изменился. Насколько боюсь тебя касаться и готов прятаться шкафу. Подхожу к нему, резко вздергиваю на ноги, взявшись за ворот рубахи. Лекс даже не успевает сообразить, не то чтобы оттолкнуть меня. Лекс явно не ожидал такой реакции, потому заметно теряется, ничего не делает, даже когда толкаю его к стене. Либо просто не видит смысла сопротивляться. Не рассчитывая силу, бью его в челюсть. Он пошатывается, даже не смотрит на меня, не злится и не пытается ответить. А меня выводит это еще больше. Я ненавижу то, в кого он превратился за эту неделю. Я уважаю Лекса Картера и терпеть не могу этого эгоиста, желающего побыстрее сдохнуть. Бью в живот, рассекаю губу, ударяю в грудь, выбивая воздух их легких, и он падает на колени. Даже не пытается ответить. Да ему на руку вся моя злость. Он хочет, чтобы я прикончил его. — И после этого я слабак, Лекс?! — кричу впервые за последние несколько лет. Срываюсь за все те годы, отплачиваю ему за всю ту боль. — Это ты пытаешься убежать от мучений! Ты пытаешься сдохнуть, потому что это самый легкий путь! Кайл выбрал тебя не за это! — Бью ногами, совсем не заботясь о том, что у него, должно быть, вот-вот пойдет кровь изо рта. — Кайл выбрал сильного красного мага, который нашел гребаные стрелы на улице после смерти родителей и стал непобедимым! А ты тогда кто?! Жалкая пародия? — Дэннис, отстань от меня! Убирайся! — Этого заслуживает твой Кайл?! — улыбаюсь, переворачиваю его на спину, нажимаю ногой на грудь. Улыбаюсь так же, как он мне несколько минут назад. Пробуждаю в себе всю ненависть, которую я когда-либо испытывал к нему. — Чтобы его возлюбленный после смерти превратился в овоща?! Который даже не отомстит тем, кто зарезал его! Тем, кто, возможно, избил его перед смертью и перерезал горло или воткнул лезвие в грудь и оставил умирать! Рычит, дергается, будто бьется в конвульсиях, и я осознаю, что так может сорваться на истерику. Хочу убрать ногу с груди, но, наблюдая за его слабостью, нажимаю еще больше. — Ну же! Сопротивляйся! Бей меня, Лекс! — кричу ему в лицо, снова замахиваюсь, бью, не силах сдержаться. — Ты сделал меня таким, ублюдок! Ты сделал меня сильным, представляешь?! Вот это ирония, правда? Если бы не ты, я бы сдох с наступлением белых магов в той самой деревне, где ты раскромсал мою семью! Я столько лет тренировался сутками только из-за тебя! Потому что хотел убить тебя! Хотел быть таким же… Таким же сильным, как ты… Его взгляд меняется. Даже замирает. А я не могу дышать. Я задыхаюсь от боли. Нажимаю на его грудь, но воздух не поступает в легкие ко мне. Чувства, что копились столько времени, резко вырываются наружу, и на меня накатывает паника. Я не распознаю его реакции. Продолжаю, несмотря на то, что заплетается язык. — Так давай! Сделай то же самое! Ты жил ради Кайла? Продолжай! Закончи то, что он начал! Не подведи его сейчас, когда это так важно! И заставь убийцу страдать так, чтобы он умолял тебя о смерти! — кричу, немного фокусируюсь на лице Лекса, и в его взгляде появляется то, чего я ждал так долго. Осознанность. — Ты встанешь перед целой Империей, Лекс, и покажешь, на что ты способен. Ты! Не любовник Императора, не его правая рука, не наемник. Тот маг, который заставил меня вырваться из деревни и стать предводителем революционером! Тот, на которого мы охотились столько лет, но так и не смогли убить! — Дэннис… — Нам нужен ты! Ты, ты, ты! Ты слышишь, Лекс?! — срываюсь, в моих глазах все двоится. Чувствую, как горлу подходят слезы. — И я не слабый из-за того, что прошу тебя об этом... Я делаю это ради Империи. Потому что мы… обязаны… Мы остались одни, понимаешь?.. Мы с тобой. Нет ни Тео, ни Кайла, ни Майка. Нам помогают Нета и Дэннис, но… Поднять Империю с колен должны мы. Резко дергает меня за ногу, и я не сдерживаю равновесия. Падаю на спину. Он залезает на меня, бьет меня в лицо, живот, вжимает в пол, а я судорожно вдыхаю воздух, упираюсь ему в грудь и не могу оттолкнуть. И мне впервые не страшно. Я впервые не дрожу от его близости. — Ты безумец, Дэннис… — Вдруг резко вздергивает меня, сажает и прижимает к себе. Даже сначала не понимаю, что произошло, чувствую его дыхание совсем рядом, руки на спине, и меня берет ступор. Замираю на мгновение, не веря, что это действительно происходит. — Ты безумец. Опускаю голову, упираясь лбом ему в плечо, выдыхаю, чувствуя, что кома больше нет в горле, и обнимаю его за плечи в ответ. Прижимаюсь сильнее, не испытывая никакого отвержения. И лишь отчетливо понимаю, что больше не ненавижу его. Перестал ненавидеть еще тогда, когда мы оказались на одной стороне. Потому что то, как нас разделило красное королевство, — это лишь обстоятельства. Мы могли бы сражаться плечом к плечу с самого начала. Он бы мог вступить в отряд революционеров после смерти моей мамы, а меня бы лишил семьи другой наемник. Так и должно было произойти. После стольких лет вражды успокаиваю его, дрожащего, глажу по спине, а он прижимает меня к себе так сильно, будто ему необходимо держаться за кого-то сейчас. Может, и правда необходимо. — То, что я сейчас сказал про тебя — вздор, — шепчет Лекс, и я киваю. Я почему-то прекрасно понимаю его и знаю, что он лишь пытался поддеть меня. Что он не думает так на самом деле. — Как же я без него, Дэннис?.. Как?.. — Ты силен и один, Лекс, — отвечаю так же шепотом, продолжаю гладить его по спине, хотя не знаю, чувствует ли это вообще. Сейчас, когда мы сидим в крови, избитые друг другом, осознаю, что это точка невозврата. С этого момента мы больше не враги. — Да и… Я на твоей стороне. Хмыкает, медленно выдыхает, хватает меня за запястье, когда лишь хочу передвинуть руку. Улыбаюсь, кладу ее обратно, и он срывается. Он рыдает, кричит, сжимает мои плечи, что-то шепчет про Кайла, про свою вину, даже вырывается, но потом вновь прижимает меня к себе. Из раза в раз повторяет мое имя, дрожит, часто дышит. Молчу, лишь продолжаю медленно гладить по спине, прикрываю глаза, чувствуя облечение из-за того, что он наконец поддается чувствам и отпускает все, что копилось неделю. И все-таки Лекс не одиночка, которым себя подает. Лексу нужен кто-то. Иначе он пойдет на дно, как в лайбаунском королевстве. Успокаивается через час, может, два, а у меня уже затекают ноги, чтобы так сидеть с ним. Признаюсь ему в этом, а он невозмутимо предлагает мне сесть с ним на кровать. Усмехаюсь, но, посмотрев на эту кровать, не соглашаюсь. Собираю его вещи, переношу в другие покои, вывожу его из комнаты Кайла, и мы остается уже в той, которая была рассчитана на него. Даже не сопротивляется, молча идет за мной. Так же молча садится рядом, и, касаясь друг друга плечами, мы просто молчим. Когда уже к ночи выхожу из его покоев, я понимаю, что у нас все может получиться. Что Лекс больше не намерен сдаваться и опускать руки. Иду к Нете, не прячу улыбку, впервые с убийства мамы и брата чувствуя такое облегчение. Впервые все встало на свои места. Мне больше не нужно становиться сильнее, чтобы прикончить кого-то, а Лекс больше не должен постоянно быть начеку и бояться предательства. Надеясь, что Нета осталась в замке, а не уехала в свою лачугу, прохожу к ее покоям, но останавливаюсь, услышав ее голос около комнаты, где мы вели переговоры. Неужели все еще что-то решает? Иду туда, почти подхожу, хочу открыть дверь, как замираю, услышав слово, которое выбивает воздух из легких. Слово, заставляющее вздрогнуть и на мгновение пошатнуться. «Отец».