Light Captivity

В лайбаунском королевстве уже неделю почти беспрестанно идут дожди. Базары закрыты, и у меня даже нет шанса своровать буханку хлеба. Первые дни смиряюсь со своей участью, ничего не предпринимаю, решив подохнуть от голода, но потом желание выжить пересиливает отвращение к себе. Иду к дому одного из богачей, стучусь, прошу еды, но меня выталкивают за дверь. Надо мной смеются. Они не знают даже моего имени. Просто кричат то, что я надоел им. То, что я сирота, поэтому и опасен. То, что я должен побыстрее умереть. Поэтому приходится красть. Лезть в окно, класть в рюкзак и уходить. Это делаю отточено. Легко и почти без страха. На улице я уже несколько месяцев. Сбился со счета, но вроде бы чуть меньше полугода. Прячу найденные лук и стрелы, которыми уже умею стрелять, ножи, найденные на улицах и украденные у наемников короля. Тренируюсь с этим сутками, почти не сплю, представляю, как однажды вот так убью того, кто отрезал головы моим родителям. Не потому, что я скорблю по родителям. Нет… Я ненавижу их. Потому, что для меня это необходимость — отомстить. Стать сильным и показать себя. Мальчишки уже в который раз избивают меня, накинувшись по десять человек, забирают буханку хлеба. Они стали угадывать, что я к ним прихожу. Не успеваю в доме, но находят позже. В конце концов, во время дождя я могу прятаться только в найденной заброшенной лачужке. Король отобрал даже дом, в котором жили мы с родителями. Первый месяц я был в нем, но потом этот ублюдок решил, что дом революционеров должен перейти в руки государству. Я остался на улице. Выплевываю кровь, щупаю поврежденные ребра. Есть абсолютно нечего, идти обратно я уже не смогу, от ударов болит все тело. Я кое-как дополз до того, что приходится называть своим домом. В этот раз сыночков богачей было больше, чем обычно. Конечно, их трудно назвать богачами. Скорее, зажиточные купцы, которые живут немного лучше, чем остальной простой люд, не считая революционеров, про которых ничего толком мне неизвестно, и приближенных короля. Но, если сравнивать со мной, каждый тут богач. На следующий день ворую у одного из купцов два медных гроша и уже с ними прихожу на рынок. Протягиваю продавцам, но они жмутся, не хотят отдавать мне. Они считают меня опасным. Они шепчутся обо мне, и я слышу это назойливое «сирота». Мне хочется задушить их. Я давно задумываюсь над тем, что мог бы убивать, но пока боюсь переступить эту черту. Почему-то кажется, что, если убью, все изменится. Какая-то часть меня навсегда умрет. Но мои родители убивали. А я ничего не знал. Когда начинаю кричать, крыть матом эту мразь, она испуганно протягивает мне аж три буханки. Быстро вырываю их, не сказав ничего на это противное «держи», прячу за плащом, чтобы эта дура не вспомнила, что я дал ей только два гроша, и не отобрала третий хлеб. Срываюсь на бег, иду к своему дому, но… не дохожу. Меня снова ловят те мальчишки. Снова смеются, избивают, плюют на меня, выкручивают запястья, и я пытаюсь отбиться, но их десять, а я один. Им лет по пятнадцать, а мне только стукнуло двенадцать. Но страшнее всего не это. Не разбитые нос, губа, разорванная одежда, синяки и ссадины по всему телу. Не унизительные крики обо и плевки на новом плаще, а то, что они отбирают у меня еду. Почти неворованную еду. Ту, что я купил! Остаюсь голодным второй день подряд. Подходя к своему дому, падаю в обморок от того, что столько времени ничего не ем, а просыпаюсь уже к закату на том же месте, что и упал. Никто из прохожих не потрудился помочь мне подняться. Ну ладно, что же… Пытаюсь встать на ноги, но одна подгибается в колени. Со стоном падаю снова, ору во все горло… И в этот момент, я понимаю, что все. Больше некуда. В моей груди просыпается столько ненависти не только к королю, но и ко всему окружающему миру, что я не могу больше терпеть. Тогда всю ночь я тренируюсь, несмотря на боль во всем теле. Метаю ножи, попадаю четко в цель, стреляю, бью пустой пыльный мешок, вымещая на нем злость. А на следующий день прихожу к богачам и забираю почти все, что есть у них на кухне. На этот раз это останется у меня. Мальчишки не заставляют меня долго ждать. Видимо, увидев, сколько лежит в моей сумке, возмущаются, начинают бить с большей силой. Начинают… Но я ставлю подножку одному из них, а когда падает, вынимаю из заднего кармана нож и вставляю в его грудь. Отовсюду слышатся крики, а я уже не могу остановиться. Я бью, бью и бью, хотя мальчишка уже мертв. Я уже весь в крови, но продолжаю вставлять нож в его размякшее тело, дрожу всем телом, чувствуя, как смех рвется из груди. Мальчишки разбегаются, но одного все-таки мне удается поймать. Бью кулаком его в лицо, легко переворачиваю, вжимаю в землю, и он начинает плакать. Начинает умолять. Говорить это «пожалуйста, не надо», и я осознаю, что это лучшее, что я когда-либо слышал. Пожалуйста, я больше так не буду… Пожалуйста, что станет с моими родителями?.. Пожалуйста, я не хочу… Я прошу прощения… И я бы сжалился с ним, я бы простил его, если бы он выполнил одно условие. Я спрашиваю у него, как меня зовут. Он жмется, кусает губы, и я понимаю, что не знает. Он называл меня сирота, ублюдок, бомж, вор, сукин сын, ничтожество, но я никогда не слышал, чтобы он попытался узнать мое имя. Наверное, ему было и не нужно. Какая разница, кого избивать, правда? — Не знаю… Пожалуйста, прости, но я не знаю… Умоляю… Меня воротит от его ничтожности, но вместе с этим я почти с наслаждением глотаю его страх. Впитываю в себя эту дрожь и желание спрятаться, уйти от меня. Нет, сука… Ты никуда не спрячешься... — Меня зовут Лекс Картер. Запомнил?! Мальчишка кивает, и я перерезаю ему горло. А потом вставляю нож в его грудь, живот, отрезаю пальцы, уродую лицо, ножом рисуя улыбку, и прокалываю глаза. Так он выглядит намного лучше. Так он хотя бы не похож на красных магов, расу которых позорит своим существованием. В лужах отмываюсь от крови, подхватываю труп, подхожу к дому тех самых богачей, зная, что я убил их сына. Кладу изуродованное тело на порог, звоню, и убегаю. Быстро залезаю на дерево, не сдерживаю улыбки, когда богачи открывают дверь и начинают кричать. А потом рыдать. Потом срываются на истерику. Потом произносят имя своего покойного сына, зовут его и не верят. Поделом им. Пускай видят, что достается таким мразям, как этот. Пускай в следующий раз воспитывают детей получше. Но они, конечно, не воспитывают. Потому что через месяц перерезаю всю их семью и на некоторое время, пока приближенные короля не выгонят меня, поселяюсь в их доме. С этого дня убийство становится моим рутинным делом. *** Все вокруг меня отравлено горечью. Из-за Дэнниса, пробудившего во мне злость, отчаяние сменяется ненавистью. И это легче. Привычнее. Но все равно не помогает. Пытаюсь заснуть хотя бы на пару часов, но боль душит, боль не дает даже сомкнуть глаза. Ворочаюсь, грызу подушку, сбрасываю гребаное одеяло, вскакиваю и ложусь снова. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Испытываю чертово отвращение к себе, хочется драть на себе волосы и сорвать кожу. Отравить себя или ногтями выколоть глаза. Отвращение к себе, к миру вокруг, который после его смерти настолько пуст, настолько ничтожен, что я не понимаю, как в нем можно жить. Я ненавижу… Я перестал принадлежать самому себе. Я жил им, я дышал им, я сражался за него. В каждой клетке моего тела пульсирует боль, в каждом сантиметре кожи высечено его имя. Его я ненавижу тоже, но совсем не так. Я помню, как он обещал мне не повторить историю родителей, помню его попытки пробудить во мне чувства. Помню все. С первого же момента, как подпустил его ближе, и до того, когда вообще ничего не скрывал от него. Как только разрешил ему лечь со мной рядом и уснуть напротив и как целовал его в ту ночь, когда он напоил меня снотворным. Кусаю подушку, чтобы не заорать. Меня трясет, к горлу подкатывает тошнота. Поджимаю к себе колени, вытираю пот со лба, стараюсь хотя бы на секунду перестать думать о нем, но гребаный Кайл Вилсон раздирает мою грудную клетку. Я, сука, задыхаюсь, иду на дно. Он утягивает меня на дно. Вцепляюсь ногтями себе в запястья, раздираю кожу, закрываю уши руками и лишь через несколько секунд осознаю, что мне спрятаться от его голоса. Это судорожно «прости» звучит в моей голове. Дэннис сказал, что я должен бороться, что я должен достичь цели Кайла, но я не такой. Не такой, сука. Во мне нет стремления стать кем-то большим. Мне не нужна власть. У меня нет чувства долга. Я не волнуюсь за белых и красных магов. Я не Кайл и даже не Дэннис. Если бы у меня был шанс расстрелять весь мир и спасти Кайла, я бы воспользовался им. Мне не нужно ничто другое. Никакая победа не закроет дыру в груди. Вдох, выдох, Лекс… Вдох, выдох… Я не знаю, что случилось тогда, но уверен, что он не хотел умирать. Он сражался, я знаю это. И не смог победить. И того, кто победил его, я убью настолько мучительно, насколько еще не убивал никого. Кайл, Кайл, Кайл… Но разве даже месть вернет мне его? А мне ведь нужно именно это. Только это. Он — единственное в жизни, что меня волновало. Единственное, что я просил от жизни. Император он или изгнанник в собственном королевстве… Богатый или живет на гроши… Мне плевать. Он — все, что у меня было. Он — центр всего. Я все еще помню запах его волос, ощущение его губ и вес его тела. Я не могу выбросить его из головы. Невозможно перестать думать о нем. Мой мир рушится без него. Я не чувствую опору, которая держала меня на плаву. Я нуждаюсь в нем… Я просто хочу, чтобы это оказалось сном… Рычу от боли, ощущая, как он разрывает мое сердце. Все, что делало меня живым, — любовь к нему. А я даже не признался ему в этом, надо же. Я даже не сказал. Хотя вряд ли он не знал… Думаю о Дэннисе, о его поступке и желании помочь мне. Искреннее ли оно? Или всего лишь желает воспользоваться мной, чтобы поднять Империю с колен? Да вряд ли. Не пользуется он никем. Даже если желает стать со мной союзником из-за других, делает это абсолютно искренне. Это же гребаный Дэннис. Дэннис, который оказался единственным, кто близок ко мне сейчас, и которого я едва не убил. Раз двадцать я его едва не убил. Горел его смертью, а он в такой момент стал единственной опорой. Моя жизнь — это просто насмешка надо мной. Сплошная ирония. Дэннис не такой, как я. Пусть и жестокий, но пропитан этим мерзким, ублюдским благородством. И, наверное, для меня это сейчас чуточку лучше. Такой, как Кайл, на его месте думал бы только о себе. А мне — сука, ненавижу себя за это — помогает его поддержка. Осознаю, что меня уже колотит. Выхожу из своих покоев, бреду к комнатам революционеров. Замок пуст, сейчас уже полночь. Открываю дверь в покои Дэнниса, уже открываю рот, чтобы назвать его имя, но никого не нахожу. Какого черта, а? Хочется заорать, чтобы он прямо сейчас появился передо мной, помог мне, дьявол, и побыл со мной. Где он?! У Неты, что ли? Ладно, мне плевать. Меня это абсолютно не смущает. Даже если застану их, пока будут трахаться, невозмутимо позову Дэнниса, и пускай заканчивает со всем этим. Нашел, сука, время. Но и в покоях Неты пусто. Никого. Неужели все еще решают эти свои дела? Дэннис говорил, что у них там какой-то план. Ага, план, в котором я основная фигура, но никто даже не спросил моего разрешения. Подхожу к комнате, где они собираются, и действительно слышу их голоса. Наконец-то! Я весь замок в поисках этого чертового Дэнниса обошел. Уде хочу дернуть ручку, как слышу третий голос. Более хриплый и смутно знакомый. И это меня не остановило бы, потому что я и правда могу войти в любой момент, даже во время секса, и меня это не смутит. Не остановило бы… Если бы не прозвучало его имя. Замираю, стискиваю зубы, чувствуя, как потеют ладони, и прислушиваюсь. — Я не верю… отец, не верю, что ты… Господи… Я до последнего надеялась… Господи, что ты наделал?.. — Отец?! Какой, мать твою, отец?! Какой, сука, отец, если я видел, как Пророка убили?! Или он не сдох?! Какого черта?! Что, дьявол, там происходит?! — А я не верю, что ты предала меня и Геулу, — спокойно отвечает Пророк, и я совсем перестаю что-либо понимать. — Ты знаешь, что должна была сделать. Но пошла на поводу у Кайла Вилсона и перешла на его сторону. Ты — позор нашей семьи. — Эй! — Вдруг слышу голос Дэнниса, и мне почему-то становится легче. Не знаю… Просто кажется, что вместе с ним я не так одинок. — С какого черта ты называешь ее позором семьи? Она сделал все правильно. А ты опозорил не только семью, но и весь род черных магов. — Я не буду слушать возомнивших из себя черти что красных магов, — говорит Пророк, и в его голосе слышится столько презрения к Дэннису, что у меня неосознанно сжимаются кулаки. — Я разговариваю со своей дочерью. Которая не выполнила свой долг. Если бы я тогда не нашел Кайла, он бы ушел. Из-за тебя! Нашел Кайла? Нашел… моего Кайла? — И я была бы рада, — отвечает Нета. — Я никогда не поддерживала все, что ты делал. Но ты не считался со мной. Тебе плевать на меня! Тебя всегда интересовал только Калеб и ваша с ним миссия! Ты обрек весь мир на смерть из-за него! Ты же знаешь, на что способен Орел… Он не просто приведет Натана к победе… Он наслаждается чужой болью. Он убьет нас. — Он убьет только недостойных. Только слабых. И тебя бы он не тронул, если бы ты была на стороне своего народа. — Так бы все для него слабы! — Нета срывается крик, и я впервые слышу такое отчаяние в ее голосе. Вообще впервые слышу такую эмоциональность. — Кайл Вилсон мог бы спасти нас… У него были все шансы победить Натана, и ты знаешь это. И он бы не позволил магии вырваться, если бы не ты. — Его магия обязана была вырваться, ты глупая! Он был сдерживающим фактором. Убив Кайла Вилсона, я пробудил нечто великое! Задыхаюсь. Задыхаюсь ненавистью, чувствуя, как на секунду темнеет перед глазами от злости. Безумие охватывает меня всего после всего пары его слов. Этот сукин сын… Этот ублюдок не просто обрек нас на гибель, создав Кристалл! Он сделал из Кайла средство убийств! Куклу, которой можно управлять! Сука, сука, сука! Открываю дверь ногой, вхожу и вижу, насколько испуганными становятся взгляды Неты и Дэнниса. Конечно, они понимают, что я услышал все, что нужно. Конечно… — Ну здравствуйте, друзья. — Улыбаюсь, чувствуя адреналин не хуже, чем при моем первом убийстве. Чувствуя, что могу зарезать всех в этой комнате, несмотря на то, что еще минуту назад думал о Дэннисе. — Смотрю, я тут лишний. Но вы поступили очень непорядочно. Вы утаили от малюсенький секретик. — Лекс, мы сами не знали. Пожалуйста, только не… — Рот закрой, шлюха, — прерываю эту чертовку, которая родилась от этой конченой мрази, которая стоит и невозмутимо наблюдает за мной. Которая упорно делает вид, что это она лишили меня самого главного в жизни. Всей моей жизни. Как же хорошо, что по этой комнате развешано оружие… Как же прелестно… Несмотря на всхлипы Неты, которая все так же боится сдвинуться с места, снимаю со стены несколько ножей, кладу их за пояс брюк, на спину вешаю топор и все продолжаю улыбаться. Поглаживаю лезвие, будто просто собираясь куда-то, а уж точно не желая раскромсать этого отца этой моей маленькой подружки. Ее убью тоже. Чтобы Пророк смотрел, как подыхает его дочь. Медленно, мучительно и умоляя о пощаде. Или умоляя наконец добить. Там уж как пойдет. Делаю несколько размеренных шагов к Пророку, но он так и остается неподвижным. Смотрит мне в глаза и не говорит ни слова. А во взгляде… ни толики раскаяния. Ни капли сожаления. Даже нет стыда. Нет ни-че-го. Только презрение, которое раззадоривает меня еще больше. Интересно мне узнать, как он будет смотреть чуть позже. Удастся ли сохранить это гребаное презрение. — Я же видел, как тебя убили, старичок, — говорю так ласково, как однажды говорил с Дэннисом. С маленький сучкой, держащейся за ручки шкафа. — Почему ты стоишь здесь? — Меня не берет обычное оружие, — отвечает выдержанно. Посматривает на мои сомкнутые на рукояти ножа пальцы и, видимо, совсем не боится. Ну ладно… Посмотрим… Еще не поздно… — И поэтому ты можешь тоже не пытаться. Но, Лекс Картер, я знаю, что это еще и твоя личная трагедия, поэтому… Мне жаль насчет Кайла. Жаль ему. Жаль, сука, конченому ублюдку, который убил того, кто был так важен для меня. Лишил меня жизни, а ему… Ему просто жаль! Он просто, черт возьми, сожалеет! Меня тошнит от него. Я хочу сорвать с него кожу, изуродовать лицо и разорвать тело. Я хочу слышать его хриплые крики, а не это выдержанное, сдавленное «жаль». Нахер мне сдалось его сожаление. — Ничего страшного… — Улыбаюсь, подхожу к нему и хлопаю по плечу. Улыбаюсь почти дружелюбно и даже без оскала. — Все же совершают ошибки, правда? Дергаю нож, но вдруг Пророк поднимает руку. Задействует магию, сукин сын, которой у меня нет, и я начинаю задыхаться. Душит, даже не прикасаясь, и я чувствую, как начинает темнеть в глазах. Пытаюсь сделать вдох, но горло будто кто-то пережал веревкой. Хриплю, хватаюсь за стену, нож выпадает из моих негнущихся пальцев, и я слышу крик Неты и голос Дэнниса. Пытаются остановить этого старикашку, значит? Но я не умру так. Не умру, при этом не забрав чужую жизнь. Если сдохнем, то либо вместе, либо он один. По-другому никак. Поэтому кое-как фокусируюсь на Пророке, который смотрит на Нету, дергающей его за руку, дрожащей рукой вынимаю нож и вставляю в его горло. Пророк вскидывается от неожиданности, его магия мгновенно пропадает, а я могу вдохнуть. Закашливаюсь, захожусь смехом, поднимаю нож с земли и наблюдаю за тем, как он держится за горло и смотрит на меня. Убить я его не убью… Но вряд ли ничего не чувствует. Смотрю на Нету, которая судорожно дышит, зажимает рот рукой. В ее глазах стоят слезы. Бедная. Теряет отца. Ну ничего. Я обязательно пожалею ее. Попозже. Поглажу по головке мокрыми от крови Пророка руками. Бью его в живот, в солнечное сплетение, по колену, заставляя упасть на одно. Несмотря на всю свою силу, он уже стар и слаб. Он отдал все гребаному Орлу, и теперь настолько же ничтожен, насколько все остальные старики, неспособные за себя постоять. Снова метает в меня магией, но я легко отбиваю ее лезвием ножа. Бью его ногами, срываюсь, смеюсь, когда начинает кашлять кровью. Подошвой сапога разбиваю лицо, а Нета все смотрит… Стоит и смотрит, как ее отец захлебывается болью. Бью в живот, и его Пророка рвет. Терпеливо жду, а потом тычу его головой в собственную рвоту. — Я уже выполнил свою миссию, Лекс Картер, — хрипло говорит он. — Чтобы ты не делал, мне все равно. — Это тебе все равно, пока я не достал топор, — замечаю учтиво, и Нета всхлипывает, хватает меня за локоть, но брезгливо отталкиваю ее, мазнув лезвием ножа по плечу. Переворачиваю Пророка на спину, сажусь на колени, осматриваю, из-за чего он так кряхтит, и сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Ребро сломал. Всего-то. Замахиваюсь, вставляю нож в его грудь. В его рту булькает кровь, но он так же осознанно смотрит на меня. Не может умереть, помню-помню. Не может умереть, и мне это даже на руку. Пускай все чувствует. Пускай захлебывается той болью, которую причинил мне, убив Кайла. — Когда ты убил его?! — рявкаю, он открывает рот и жмурится от боли. Больно ему! Да, так я и поверил! Существу, которое живет сквозь века, больно от какой-то там дыры в груди! — Отвечай, сука! Отвечай, или я зарежу твою дочурку, как животное, и заставлю тебя до скончания веков смотреть на ее голову! — Безболезненно, если тебя это успокоит, — выдыхает, захлебывается кровью. — Перерезал горло. Нет, мой хороший, меня это не успокоит. Даже не пытайся. Перерезал горло, значит. Невольно представляю это. Представляю его перерезанное горло, заставший взгляд голубых глаз и запекшуюся кровь на губах. Представляю так ярко, что это выбивает воздух из легких. Едва не падаю в обморок от одного лишь представления его смерти. — Ты не понимаешь ни на грош, что ты наделал, — говорю, поглаживаю его по седым, испачканным в крови волосам и мотаю головой. — Ты убил не только его, сука. Ты убил меня. В этот момент делаю надрез на его лице, тяну нож вниз, оставляя глубокие шрамы. Нета бросается ко мне, и Дэннис делает шаг вперед. Ожидаю того, что попытается остановить меня, станет умолять убить Пророка быстро, чтобы его возлюбленная не страдала, но… Но он просто хватает ее сзади и сводит руки за спиной. Какой замечательный. Как же мне он нравится. Уродую лицо этого ублюдка, превращаю его в сплошное кровавое месиво, но он продолжает молчать, сжимаю челюсти. Неужели настолько не страшно? Неужели настолько фанатик, что действительно после смерти Кайла не видит никакой цели? Да он еще безумнее, чем я. Наконец снимаю топор с плеча, и Нета уже ревет в голос, наблюдая за этим. — Уведи ее… — говорит Пророк. — Пускай не смотрит. — Еще раз ты продиктуешь мне, что делать — оторву ей голову, — угрожаю настолько спокойно, насколько могу. Пророк затыкается, ожидает боли, но я специально медлю. Чтобы задохнулся в своем ожидании. Чтобы оно было еще мучительнее, чем сама боль. Замахиваюсь, поднимаю топор и отрезаю его руку. Потом то же самое делаю с другой. Кровь уже хлещет в разные стороны, я весь уже в его крови, и мне хочется смеяться от этого. Что я и делаю. Смеюсь, не в силах остановиться, когда наконец срывается на крик. Не выдерживает боли. Кричит, и это музыка для моих ушей. Нета рыдает, и Дэннис медленно отворачивает ее. Хочу приказать ему сделать обратно, но, встретившись с его умоляющим взглядом, проглатываю слова. Делаю это ради него. Не заставляю Нету смотреть ради него. — Пощади… — вдруг шепчет Пророк, а я готов хлопать в ладони, наконец услышав это. — Ты все равно не убьешь меня. Пощади, Лекс Картер. Я никогда ничего тебе не делал. — Никогда не делал?! — кричу так, что срывается голос. С такой яростью, что начинают дрожать руки. — Ты — гребаное ничтожество, а не великий Пророк. Ты влюбился в какого-то белого мага и сделал из себя вершителя судеб. Ты — никто. Ты хуже, чем животное. И сдохнешь ты хуже, чем животное. Ты не заслуживаешь даже быть опознанным после смерти. Твой Божок ужаснется, когда увидит тебя на том свете. — Не смей так говорить. — А то что? Усмехаюсь, поднимаю его отрубленную руку и специально показываю ему, чтобы вырвало еще раз. Чтобы закружилась голова от шока. И он не теряет сознание. Он держится и не может сдохнуть от боли, раздирающей его тело. Это так прекрасно. Всегда мечтал о жертве, над которой можно издеваться до скончания веков. Протыкаю ему грудь еще раз и срываюсь. Остервенело бью его в припадке, оставляю его больше дыр в теле и не могу остановиться. Трясусь от озноба, Дэннис зовет меня, но, должно быть, боится подходить ко мне, когда я в таком состоянии. И правильно делает. Захлебываюсь смехом, кричу, срывая голос и все бью его ножом, бью, бью, бью… За Кайла, за ту боль, что он причинил мне, за все, чего лишил… Вспоминаю взгляд Кайла, его прикосновения, голос, слезы, ноги, обхватившие мои бедра… Срываюсь на рыдания и продолжаю бить… Он ушел от меня в ту ночь, а ты убил его. Он попросил у меня прощения за свою смерть, потому что уже чувствовал ее приближение. А я ничего не сделал. Я не пошел за ним. Я спал, пока он мучительно умирал. — Сука, сука, сука! — Ору, бью его, бью! — Умри, умри! Я ненавижу… Ненавижу! Он кричит от боли так же громко, как и я. А я бью и не могу выбросить из головы ту ночь. Кайл говорил, что чувствует меня лишним, а я сказал, что он нужен мне. Вставляю нож между ребер, в район сердца. Кайл целовал меня и понимал, что делает это в последний раз. Бью в живот, не оставляя на нем ни одного живого места. Кайл в ту ночь прижимался ко мне так отчаянно, с такой щемящей болью, а я не смог понять, что он солгал мне. Выкалываю ублюдку глаз. Кайл плакал почти весь день, и я не переубедил его в том, что не надо никуда идти, а только подтолкнул его к этому решению. Выкалываю второй. Кайл обещал мне, что не оставит меня. Он обещал. Он заставил меня вновь почувствовать что-то. Он напоил меня собой. Он вынудил меня поцеловать его там, у реки, в которой умерла его мать. А потом этот сукин сын забрал его. Перерезаю ему горло. Встаю, поднимаю топор, не обращая внимания на рыдающую Нету и Дэнниса, у которого такой же расфокусированный ошарашенный взгляд. — Говоришь, что тебя невозможно убить?! — ору, захлебываюсь смехом. — Тогда, может, у тебя получится отрастить вторую голову?! Нета орет пронзительное «Нет, пожалуйста!», и вместе с этим я отрезаю Пророку голову. Однажды так же сделали с моими родителями. И я не плакал на чужом плече, отвернувшись, а смотрел на это. Я был уверен, что у меня отняли жизнь, и еще не знал, что по-настоящему у меня ее отнимут только через несколько лет. Поднимаю изуродованную голову, рассматриваю, осознавая, что теперь не разобрать даже, чье лицо, и мой взгляд случайно падает на зеркало. Улыбаюсь красному магу, у которого вся кожа и одежда в чужой крови, а мокрые волосы прилипают к шее, и будто показываю моему отражению трофей. Завтра на площади белые маги объявят, что я сделал с убийцей Императора, и покажут эту голову. Я повешу ее около замка. Опускаю взгляд на изуродованный красный кусок мяса, оставшийся от трупа, и равнодушно смотрю на дрожащую Нету и напряженного Дэнниса. Они оба глядят на меня. Ждут чего-то. Но чего? Раскаяния? Ага, сейчас. — Уберите тело, — говорю бесцветным тоном. Кладу голову на стол и указываю на нее. — А это оставьте. *** Я думал, что после мести буду чувствовать себя совсем иначе, но легче становится ненамного. Я все еще не вижу мир вокруг без Кайла, но хотя бы не упиваюсь чувством вины. Теперь кажется, что я многое сделал для него. Например, убил конченого ублюдка, возомнившего из вершителя судеб. Одеваюсь, выхожу из комнаты впервые за последнюю неделю, хочу направиться к революционерам, но уже в коридоре встречаюсь с Дэннисом. Видимо, он тоже шел ко мне. Останавливается, как-то странно смотрит на меня, но плевать я хотел на его осуждение. Ну, убил я долбаного папашу его любовницы, и что дальше? Такое чувство, будто сделал что-то, что от меня нельзя ожидать. Да и Пророк заслуживал именно такой смерти. Это даже лучшее, чем могло с ним случиться. По крайней мере, я не сорвал с него кожу. — Как ты? — спрашивает, и я ожидаю совсем не этого, потому даже на мгновение теряюсь. Прищуриваюсь, не понимая, что не так, и подхожу к Дэннису ближе. Не без удовольствия замечаю, что он больше не дрожит при моей близости. — После вчерашней ночи прекрасно. Был с Нетой все время? Спал хотя бы? — попадаю в точку, когда вижу, как меняется его лицо. Был. И не спал. — Она плохо чувствует себя, но справится, — говорит Дэннис. — Я… понимаю тебя. И твою злость. Усмехнувшись, киваю, мысленно радуясь тому, что он не произносит имя Кайла. После убийства Пророка я впервые со смерти Кайла смог спокойно заснуть, и, хотя мне снились мы, я проснулся уже на рассвете, а не посреди ночи. — И я должен тебе кое в чем признаться, — продолжает Дэннис. Теперь осознаю, почему он был так насторожен и спрашивал о моем самочувствии. Опять что-то задумали? Что-то, что мне явно не понравится. — Понимаешь, на войне нам нужны союзники. Нам нужны не просто союзники, а сильные воины. Натан уже наступает, а из сильных руководителей остались только мы. Нам нужна поддержка. — О чем ты говоришь, Дэннис? — Я… Я знаю, что ты сейчас скажешь, но нам на момент войны необходимо забыть старые обиды. Если мы победим, ты можешь убить ее. Я даже подержу ее для тебя. Но сейчас она как никогда нужна нам. Она? О дьявол… О, черт возьми, что они наделали?! Отталкиваю Дэнниса, быстро сбегаю по ступеням, проскальзываю мимо здоровающихся со мной белых магов и революционеров и наконец останавливаюсь на первом этаже. Останавливаюсь как раз в тот момент, когда дверь замка открывается. Дэннис подбегает, встает рядом со мной и кладет ладонь на мое плечо. Я слишком шокирован для того, чтобы просто скинуть его руку. Почему каждый день — это, сука, поворотный момент в моей жизни? Почему после смерти Кайла все перевернулось с ног на голову? Она заходит в холл, снимает верхнюю одежду и в замке воцаряется полная тишина. За ней стоят двое стражников из тюрьмы, но теперь не держат ее. Теперь она свободна. Все смотрят только на нее, и я тоже не могу оторвать взгляда. Я мотаю головой, чувствуя, как мое терпение трещит по швам, и смотрю на нее появившуюся за губах улыбку. Я убью ее. — Что же вы такие грустные? — Она усмехается и сталкивается со мной взглядом. Улыбается еще шире, а я еще сильнее хочу убить ее. — Да здравствует Воительница!