Light Captivity

Когда нас с мамой разлучают, разводят в разны лагеря, я не выдерживаю. Срываюсь, хотя до последнего не хотел. Казался себе сильным, хотел казаться сильным этим белым магам. Таким, как брат. Чтобы они не убили меня. Я понимал, что маму отведут в другой лагерь, но почему-то когда это происходит перед глазами, что-то идет не так. Мой над собой контроль пропадает. Кричу, рвусь вперед, пытаюсь схватиться за маму, которая тоже рыдает, бьется в истерике и не может ни прийти в себя, не успокоить меня. Я одновременно ненавижу ее за эту слабость и не хочу отпускать от себя. Я знаю, что без меня она абсолютно потеряет смысл жизни. Знаю, что не станет работать в лагере искупления, потеряет надежду, и захватчики убьют ее. Мы больше никогда не встретимся. Падаю на колени, захлебываюсь рыданиями и сжимаюсь, когда вижу, как один из белых магов направляет на меня арбалет. Пытаюсь встать с земли, пытаюсь подняться, снова быть сильным, но ничего не получается! У меня ничего не получается! Я делал все зря! Я терпел зря! Прямо сейчас меня убьют, и все — моя жизнь кончена! К чему тогда все это?! К чему все, к чему я стремился?! К чему… За что?! Почему я? Почему я не попытался сбежать?! Из-за чего мы не присоединились к революционерам?! Да хотя бы кому-то! Лишь бы не оставаться одним! Лишь бы быть в команде и чувствовать чью-то поддержку! Но мы одни. Я, мама и несколько белых магов, один из которых направляет на меня арбалет и почему-то все не стреляет. Выжидает. Руки, на которые опираюсь для того, чтобы встать, дрожат, надламывается, и я снова падаю в грязь, захлебываюсь ей, чувствую, как к горлу подходит тошнота. Нужно держаться, Эрик. Давай! Вставай! Поднимайся! Успокойся! Надежда еще есть. Помнишь, у живых есть преимущество? Они могут сбежать. Покачиваясь, поднимаюсь на ноги, и дезилиец опускает арбалет. Выдыхаю от осознания, что меня не убьют. Не сейчас. Не в этот раз. Может, я не выдержу работы в лагере искупления. Может, умру от голода. Может, стану бесполезным. Но хотя бы не сейчас. Если даже я умру и лишь отсрочиваю это, пусть так. Я готов отсрочивать. Маму уводят, и я, всхлипывая, смотрю ей вслед. Уже в этот момент я понимаю, что мы прощаемся. Я знаю, что вижу ее в последний раз. Я помню, какие начались у нее проблемы со здоровьем после пропажи брата, помню, как последние несколько дней она билась в истерике. Ей не выдержать жизни в лагере искупления. Но мне выдержать? Я сам смогу прожить там хотя бы несколько недель? Или дней? Когда захожу в лагерь, понимаю, что все, что я знал о нем, — правда. Но это были знания… как говорил брат, знания теоретические. Когда вижу все перед своими глазами, на несколько мгновений становится страшно. Сжимаюсь, наблюдая за скоплением лагерников, хотя знаю, что это далеко не все, скоро присоединятся другие. На них надеты какие-то специальные уродливые костюмы, они здесь недолго, и у них такие же ошарашенные взгляды, как и у меня. Некоторые лица смутно вспоминаю. На некоторых уже следы от побоев. Сжимаю челюсти, чувствуя, как наворачиваются слезы, и все иду вперед. Я не хочу здесь оставаться! Я хочу домой! Пожалуйста! Мне так плохо здесь… Я хочу, чтобы это закончилось и оказалось страшным сном. Хочу на секунду побыть маленьким. Чтобы кто-то меня спас. Воскресший отец, брат, которому вдруг удалось выжить, или хотя бы тот белый маг, встретивший меня в лесу. Кто-нибудь… Кусаю губы, глубоко дышу, чтобы не заплакать, вспоминаю мои сны с тем дезилийцем, кто дал мне хлеб. Может, все будет хорошо. Кто-то же обязан меня спасти, верно? Не могу же я всю жизнь находиться в рабстве? Наконец подхожу к какому-то дому, меня просят назвать имя, но я не понимаю, о чем идет речь. Стою. Имя… Мое имя? Но… Мне требуется несколько секунд, и лишь потом вспоминаю и выговариваю это хриплое «Эрик». Фамилии не требуют. Поэтому молчу. Так же молча прохожу дальше. Меня осматривают, находят в кармане цепочку, которую когда-то подарил мне брат, чтобы она оберегала меня. Отбирают. Я не сопротивляюсь. Мне все равно на эту чертову цепочку, когда брат мертв и когда я сам попал в такой же лагерь искупления. Они ищут что-то еще, что можно было забрать, и, наверное, на чем можно было бы заработать, но у меня ничего нет. В моих венах течет кровь короля, но я всегда жил так же бедно, как обычный люд в красном королевстве. Вся жизнь так несправедлива… Хотя если бы я сейчас был в замке, был бы рядом с отцом, что бы со мной сделали? Убили бы меня на месте? Наверняка. Либо отправили бы в какую-нибудь изощренную тюрьму похуже этого лагеря искупления. Дезилийцы бы подумали, что я представляю угрозу, а сейчас считают, что я безобиден. Может, то, что я никогда не был в замке, не претендовал на престол, это к лучшему? Благодаря этому мне удалось выжить в этой войне? Они ведут меня куда-то дальше, и я захожу в небольшой дом, где развешена одежда. Белые маги долго копаются, смотрят на меня, а потом на костюмы, на меня и снова на костюмы. Едва сдерживаю улыбку от понимания, что вряд ли найдется что-то для меня. Они почти не оставляют детей в живых. Моя дерзкая неожиданная фраза — это лишь везение, благодаря которому я здесь. Хотя я бы не назвал жизнь в лагере везением… Но все, что угодно, лучше, чем смерть. Лучше все, после чего можно начать жить заново. Как говорил брат, пока есть жизнь, есть надежда. Когда я уже тихо радуюсь, что мне не придется надевать эти уродливые костюмы, белые маги находят то, что мне может подойти. Выдыхаю с горечью, принимаю их и хочу куда-нибудь отойти, но они преграждают мне путь. При них раздеваться, что ли?! Ну ладно… Одеваюсь в этот костюм, и он мне немного большой, но в целом… нормально. Хочу спросить, куда мне положить свою одежду, но они отбирают ее у меня и куда-то уносят. Понятно. Ее я больше не вижу. Что же, это не самая ужасная потеря. Бреду к остальным лагерникам, чтобы приняться на работу, и, хотя они мой народ, они немного пугают меня. Наверное, потому что они сами испуганные и совершенно не знают, что делать дальше. Они не разговаривают, не улыбаются и не трудятся с наслаждением. Их лица застывшие, как статуи. Не обращают внимания, когда я подхожу. У них опущены глаза. Даже не смотрят на меня. И что мне делать? Вдруг начинает идти дождь, и я порываюсь спрятаться, иду к домам, но какой-то дезилиец толкает меня в грудь и подает мне лопату. Смотрю назад и понимаю, что, несмотря на дождь, лагерники продолжают работать. Сглатываю. Не знаю, что нужно копать. Просто повторяю движения остальных. Возможно, они тоже не знают. Смотрю на отражение в луже, на мальчика в форме раба и выдыхаю. Ничего страшного. Я справлюсь даже с этим. Мне просто нужно подождать. Спасение придет. Я уверен, что меня спасут. Надо лишь надеяться и ждать. Ждать и терпеть. Вдруг поднимаю взгляд и замечаю кого-то странного. Это белый маг. Точно белый маг! У него разноцветные глаза и белые волосы. Тогда почему на нем форма лагерника? Его подводят к месту, где нужно копать, и дают лопату. Они кидает взгляд на меня, и я резко отворачиваюсь. Почему он здесь? Нужно непременно узнать об этом. *** Я не знаю, что меня никто не спасет. Кайл Вилсон мертв. Единственное, что у меня есть, — мои собственные возможности. Один раз ночью порываюсь бежать, почти ухожу из дома, где Натан приказал мне спать, но черные маги хватают меня. От наказания за этот поступок спина болит так, что не могу даже на нее опереться. Но они не убивают меня. И я знаю, что не убьют. Я нужен им для Кристалла, который почему-то не добывает существо, в которое превратился Кайл. Меня раздражает, что черные маги продолжают называть его Кайл. Он не Кайл! Я начинаю называть его просто Враг. Без имени. Этот чертов сгусток магии не должен носить имя Кайла! Когда я попадаю в руки Натану, от которого бежал все время, первой мыслью, возникнувшей в моей голове, становится то, что я хочу убить Врага. За то, что он сделал с Кайлом. За то, что делает с его телом. Кайл мертв по его вине. Я знаю. Я видел шрам на шее. Не исключено, что эта магия стала контролировать Кайла и приказала ему зарезаться. Никого я так сильно не хотел убить, как Врага. Даже смотрителей лагеря искупления. Морщусь, когда надеваю полушубок, от того, как ткань больно задевает спину и осознаю, что мне нужен план. Я не могу снова поставить все на кон и бежать. Но хуже всего не это. Мне становится действительно плохо, когда мы заходим в прибрежные города. Черные маги и Враг не щадят никого. Они бегут на лошадях по городу и режут простых жителей, как животных. Стреляют в них, смеются, гонятся за теми, кто пытается скрыться, устраивают такую резню, что меня рвет от того, что я вижу. Убивают половину. Других — делают рабами. Теперь рабов не только трое, включая меня и двух черных магов, которые служат Натану и его воинам, а несколько сотен. Много, и Натан, к сожалению, тоже осознает это. Поэтому приказывает перебить еще половину. И это намного страшнее, чем гонка по городу. Потому что на этот раз черные маги лишь равнодушно обстреливают всех белых и красных, что стоят в толпе, жмутся друг к другу и плачут, а потом сбрасывают тела в овраги. Я рыдаю вместе с ними. Не могу смотреть на это. Ничего не сравнится с тем, что делают черные маги. Вторжение дезилийцев даже вполовину не уподобляется этой жестокости. А я ничего не могу сделать. Никому не могу помочь. Да и как? Черных магов так много! Я хотел воспользоваться случаем, пока они убивают горожан, и сбежать, но, видимо, специально назначенные воины наблюдают за мной. Взгляды Врага я тоже несколько раз ловил на себе. Я почти отчаиваюсь и уже не пытаюсь скрыться. Мы проходим три города, и на четвертом стремление убивать у черных магов немного пропадает. Они все так же режут невинных горожан, но уже без энтузиазма и в основном только берут в рабство. Лишних расстреливают, однако не так много, как в первый раз. И я уже считаю это маленькой победой, тем, что запал Натан может немного остыть дальше, но происходит то, чего не ожидал ни я, ни один из черных магов, ни, наверное, сам Враг. Один из белых магов выбегает вперед, и его не успевают расстрелять, как его энергия вдруг, исходя от рук, появляется в небе. Натан делает шаг вперед, но останавливается. Все останавливаются. На небе появляется изображение происходящего в столице, и я не верю своим глазам. Оборачиваюсь на Врага, и он с улыбкой наблюдает за ним. За Лексом! Не может быть! Мы слышали не всю его речь, но все, даже черные маги, останавливаются и смотрят на небо. Им важно узнать о том, что предпринимают в Империи, но они не догадываются, какое влияние на заключенных оказывают слова Лекса. Несмотря на то, что мы с Лексом не были друзьями и сблизились только из-за тренировок, — хотя, возможно, сблизился только я, а он не особо обратил на это внимание, но неважно — меня берет гордость за него. За то, что он, невзирая на смерть Кайла, говорит все это. Говорит и про самого Кайла, и про черных магов, и про объединение. Его слова дают мне ту надежду, которую я почти потерял. Мне хочется хлопать и кричать, как это делают те белые и красные маги в столице, и я вижу, что заключенным тоже. Но по-настоящему начинается хаос, когда Лекс произносит последнюю фразу. Ее вдруг кричат и те, кто стоит рядом со мной. Мы — Империя! Мы — Империя! Мы — Империя! Войско Натан начинает расстреливать рабов, но те бросаются на захватчиков. Я впервые вижу нечто подобное. Я отхожу в сторону, осознавая, что иначе меня могут убить в этом хаосе, и со слезами на глазах смотрю за тем, как белые и красные маги, абсолютно безоружные, бросаются на врагов. Бросаются, им в грудь попадают стрелы, они бегут дальше, падают, но остальные не останавливаются. Все кричат и бегут вперед. На удары, на стрелы и на ножи. Умирают и бегут на собственную смерть. Осознавая, что у них нет ни шанса победить. Они бы и так умерли. Но теперь умирают так отчаянно, как только возможно. Умирают, сопротивляясь. А у Натана… как говорит Лекс, сносит крышу. Он приказывает убивать всех. Не оставлять ни одного раба, стрелять без остановки, убивать, заставлять страдать, пускает лошадей по тем, кто ранен и лежит на снегу. Трупы превращаются в сплошное кровавое месиво. Меня снова рвет, мне плохо, я хочу спрятаться и скрыться, но продолжаю смотреть. Нескольким белым и красным магам удается добежать до троих воинов Натана. Они накидываются на врагов всей толпой, падают на них, хотя в их спинах уже торчат стрелы. А когда Натан откидывает трупы со своих воинов, я вижу, что у двух черных магов обгрызена шея. Двое мертвы. Меня снова рвет. Этот прибрежный город становится настоящим безумием. Несмотря на то, что вся площадь покрыта трупами, что убивают оставшихся на костях других, белые и красные маги продолжают прыгать на врагов, пытаться душить их, у некоторых действительно получается убить черных, но это ничтожные потери в масштабах войска Натана. Да и трупов красных и белых магов лежит столько, что те единицы убитых врагов вряд ли что-то значат. Что-то, кроме воодушевления. Осознания, что даже порабощенные и безоружные маги способны сражаться. Когда не остается ни одного раба, я смотрю на эти пять сотен трупов и лишь сейчас могу закрыть лицо руками, смаргиваю слезы, сглатываю, подавливая тошноту и лишь слышу, что черные маги говорят о чем-то на своем языке, а потом все трупы сваливают в небольшой овраг. Он совсем неглубокий, поэтому тела как лежали на земле, так и продолжают лежать. Некому делать специальную канаву для трупов, как в других городах. Рабов-то больше нет. Я слышу, как Натан задает вопрос Врагу про рабов и то, что они сейчас необходимы. Видимо, Натан все-таки понял, что не нужно было убивать абсолютно всех. Враг равнодушно отвечает, что в следующем городе они убьют поменьше и все вернется на свои места. Смотрю на него, и он почти сияет. Черные маги вымотаны, они сами находятся в прострации от произошедшего, Натан ошарашен и поэтому даже не отдает больше приказов, разрешая всем идти отдыхать, рабы мертвы, но зато Враг счастлив. Его глаза светятся, будто он увидел нечто прекрасное, и у меня все сжимается внутри, когда я смотрю на него. Он чудовищен. Он намного хуже, чем Натан и черные маги. Непонятно, что нас ждет из-за него. Обхожу тела, закрываю глаза рукой, чтобы не смотреть туда, но из глаз все равно идут слезы, спотыкаюсь обо что-то, кричу, испугавшись, что наступил на чью-то конечность, падаю на колени. С ужасом смотрю назад, но осознаю, что это просто корень дерева. Едва дышу. Задыхаюсь пропитанным трупами и кровью воздухом. Нам повезло только в том, что сейчас зима. Снег быстро заметает эти тела, и будет, возможно, чуточку легче. Какой-то черный маг вздергивает меня за плечо, помогая подняться, хватает за запястье и ведет за собой. Он идет быстро, и я заплетаюсь в собственных ногах. Всхлипываю, и он, обернувшись в мою сторону, выдыхает, прекращает так сильно сжимать запястье, берет за ладонь и идет немного медленнее. Подводит к одному из домов мага, тело которого наверняка находится в этой канаве, и пропускает вперед. Захожу, вижу там двоих солдат Натана. Они, абсолютно вымотанные, почти ничего не говорят. Равнодушно смотрят на меня и пропускают вперед. Обхожу черного раба, который отчего-то косится на меня, и поднимаюсь на самый высокий этаж. Осознаю, что сегодня Натан даже не скомандовал, где мне спать. Ему наверняка доложили, куда меня отвел его воин, но… он даже не подумал об этом. Интересно, хотя бы у одного их тех, кто расстреливал беззащитных белых и красных магов, проснулась совесть после произошедшего? Хотя бы кто-то один задыхается от чувства вины? Мне почему-то хочется надеяться, что это так. Хочется видеть в каждом маге, даже черном, чуточку человечности. Не могут же они все быть чудовищами. Тот воин же увидел, что я не способен идти, и помог мне. Да и, несмотря на наказание, в остальном черные маги не били и не принижали меня. Некоторые шутили, но это не доходило ни до чего серьезного. Так ли они жестоки, какими пытаются казаться? Так ли они наслаждаются всеми этими убийствами? И хотят ли убивать? Я уверен, что некоторые и правда хотят. Я видел глаза десятков из них во время расстрела. Одни были абсолютно равнодушны и холодны, другие — по-настоящему желали расправляться со всеми заключенными. Но все ли черные маги такие? Уже захожу в комнату на последнем этаже, но какой-то воин, по-моему, один из приближенных Натана, выгоняет меня оттуда. Мне остается какой-то темный чулан, но я не слишком-то привередлив, чтобы быть разочарованным из-за этого. Все-таки я наследник престола, но жил-то в обычном домике с мамой. Наследник престола… В той своей речи Лекс упомянул обо мне. Он сказал, что я потерян. Но что, если бы я не был? Неужели мне бы пришлось руководить Империей? Эта мысль пугает меня. Я никогда ничем не руководил, но однажды Кайл сказал, что у меня бы все получилось из-за… гума… гуманизма, вроде бы. Я, правда, не знаю, что это означает. Единственный минус этого чулана — здесь чертовски холодно. Нахожу какую-то одежду белых магов, наматываю ее на себя, как одеяло и ложусь на пол, подложив под голову чужой полушубок. Это, конечно, не замок Кайла, но мне кажется, все лучше ночей в лагере искупления. Черный маг обходит дом, заглядывает ко мне, предупреждает, что на входе стоит охрана, чтобы я даже не пытался сбежать и закрывает дверь. Будто я собирался. Закрываю глаза, пытаюсь заснуть, но не могу. Передо мной появляются события сегодняшнего убийства. Трупы, кричащие красные и белые маги, принимающие удары, ложащиеся под стрелы, а потом сваленные в кучу. Всхлипываю, видя кровь, убийства, трупы, удары, ножи. В ушах стоит гул. Открываю глаза, пытаюсь представить что-то хорошее, чтобы заснуть. Иначе как я завтра буду идти? Упаду в каком-нибудь сугробе от недосыпа? Что-то хорошее… Но что? Пытаюсь вспомнить брата, но его образ расплывчатый. Он ушел всего лишь год… может, даже меньше, назад, а я едва помню его черты лица. Мама мертва уже давно. Семьи у меня нет, и я смирился с этим прежде, чем встретил Кайла. Тео, который был со мной в лагере искупления все время, возможно, из-за которого я держался, тоже мертв. Кайл, ставший моей опорой еще с первой встречи и даривший мне надежу с самого начала войны еще между белыми и красными магами, убит. Что хорошего я могу вспомнить? Смаргиваю слезы, пытаюсь не думать о душащей несправедливости, осознавая, что мои пустые переживания и размышления о нечестности мира ни к чему не приведут. Все уже поняли, что мир нечестен. Несправедлив. Иначе маги бы не умерли сегодня. Иначе бы Кайла никто не убил. Он несправедлив, и нет смысла каждый раз повторять это у себя в голове. Так можно сойти с ума. Многие заключенные лагеря искупления так сходили с ума. Единственный способ оставаться сильным — верить. Как говорил мой брат, пока есть жизнь, есть надежда. В нем тоже текла кровь короля. Он был очень сильным и говорил все правильно. И во мне течет. И сейчас, благодаря Кайлу, я обязан стать кем-то больше, чем просто оборванцем из красного королевства. Я верю. Но уже не в спасение, не в других магов, а только в себя. У меня нет семьи, нет Кайла и Тео, нет дома… Но я должен верить. Должен надеяться на свои возможности. Я сильный, я сильный, я сильный… У меня получится все это пройти… Получится… Я не умру во время войны… Нет, я не умру! Я увижу, что это все закончится! Это все должно закончиться! Я знаю, всему приходит конец! Я уверен в этом! Что бы ни произошло, все закончится. Успокаиваюсь, даже улыбаюсь, хотя по щекам текут слезы, начинаю засыпать, но тут дверь протяжно открывается. Вздрагиваю, чувствуя, как сердце начинает бешено биться, и встречаюсь взглядом с каким-то черным магом. Сначала не понимаю, кто он, но по шрамам на лице признаю в этом странном мальчишке раба, которого видел несколько раз. Смотрю на него, на его изуродованное лицо и не знаю, что спросить. Зачем он сюда пришел? Вроде бы хороший вопрос. Можно было бы задать. Например… — Собирайся, — вдруг говорит раб. — Мы уходим. — Натан приказал уходить посреди ночи? — Удивленно вскидываю брови, но раб вдруг закатывает глаза, будто я сказал что-то очень глупое. Мне становится почему-то стыдно. В темноте плохо видно его глаза, но, кажется, он смотрит с презрением. — Господин бережет своих воинов, — поясняет мальчик. — Нет. Уходим только мы. Ты и я. — Зачем? — Все еще непонимающе мотаю головой, и глаза мальчика вдруг расширяются от удивления еще больше. — Господи, почему ты такой странный?! Ты же сбегал! Ты что, не хочешь сбежать?! — Хочу. Но ты же… — Черный маг?! — Мальчик хмыкает, и мне опять становится стыдно. Да почему?! — Я не воин Господина. Я его раб. Ты видишь разницу? Тебя избили один раз, а меня избивают каждый день. Я больше не собираюсь это терпеть. Мы уходим. Он что, совсем сумасшедший? — Прости, но я думал, рабы к такому привыкли, — выдаю, даже не подумав, но мальчик не обижается, а усмехается. Что с ним не так? — Я и привык. — Он пожимает плечами. — А потом появился Кайл Вилсон. — У меня все замирает внутри. Они были знакомы… Так это… Кайл рассказывал мне про раба, который помог ему сбежать. Значит… — Я предложил ему смириться, а он взял и сбежал. Представляешь?! Я всю жизнь думал, что идея побега от Натана — глупость, а он показал, что глуп был я. Всю жизнь! Из-за того, что даже ни разу не попробовал! — Значит, я могу тебе доверять? — спрашиваю напрямую, и мальчик снова тихо смеется. — Ты такой забавный, — говорит он. — Я рискую всем, чтобы спасти тебя и, конечно, спастись самому, а ты спрашиваешь, можно ли мне доверять. — Значит, ты помогаешь мне из-за Кайла? — снова задаю вопрос, хотя и подозреваю, что мальчику это уже надоело. — Ну… Не совсем. Точнее, не только. Я просто не хочу бежать один. Если честно… — Он вдруг становится не таким уверенным, и я даже удивляюсь, наблюдая за ним. — Если честно, мне немного страшно, а ты выглядишь таким… сильным, что ли. Сильным… Он сказал, что я выгляжу сильным! Сильным, сильным, сильным! — Сейчас самое подходящее время для побега, Эрик, — продолжает мальчик. Видимо, он даже подслушивал, чтобы узнать мое имя. Этот раб такой милый! — Черные маги после… произошедшего не в себе. И нам удастся обойти их намного легче. — Но как нам сбежать? — Ты думаешь, я придумывал план побега пять секунд?! Я хотел сбежать еще до начала войны! Этот великолепный план создавался месяцами! Да и я знаю всех черных магов, которые охраняют дом! Чего ты боишься, Эрик?! Тебе все равно нечего терять! Ну, изобьют, если поймают… И что с того? Боже, да если кого-то и убьют, то это буду я, а не ты! Ну так что? Киваю, соглашаясь с каждым его словом. Это действительно мой единственный шанс. Когда, если не сейчас? Я хочу прийти к столице не в войске Натана. Да и я уверен, он найдет Кристалл. А с Кристаллом, Врагом и мной черным магам достанется вся энергия белых и красных. Если бы Кайл был рядом, он бы обязательно поддержал меня… Он бы сказал, что я делаю все правильно. Он всегда был уверен, что в любой ситуации нужно сопротивляться. Кайл помогает мне даже сейчас. Поддерживает меня даже после смерти. — Как тебя зовут? — Боже, это что, сейчас так важно? — ворчит раб. — Мать дала мне имя Йешаяу. Но… забудь. Зови меня Шай. Он протягивает мне руку. Я без раздумий берусь за его исчерченную шрамами ладонь. — Тогда нам нужно поторопиться, Шай, — улыбаюсь ему, и Шай кивает. Поднимаюсь с места, выхожу из чулана, аккуратно закрываю дверь и иду за рабом. Мы пускаемся в бег.