home for a bunny

Сегодня в их маленькой квартире праздник, и в воздухе, под самым потолком, покачиваются воздушные шарики серебристого цвета, от которых отражаются лучи заходящего солнца, ослепляя на секунду любого, кто поднимет на них взгляд. Но Чонгук все равно пытается обмануть законы природы, прикрыв глаза черными ушами, он выглядывает через щелочку в меховых «очках» и все равно ловит неприятный отблеск. Через пару минут ему это надоедает и он уходит на поиски своего телефона, все равно взрослые заняты своими странными разговорами ни о чем. Даже Юнги-хен, привалившись на плечо дылды Намджуна, слушает красную панду и его энергичный рассказ, проскакивают слова «работа», «собеседование», «мама», дальше мальчик не слушает. Прошло почти восемь лет с тех пор, как его усыновили и это точно были самые счастливые годы в его маленькой жизни. Юнги-хен классный, невообразимо любимый и самый-самый, даже когда ругается на него за разбросанную обувь или за их с Тэхеном шутки над одноклассниками (вполне справедливые, между прочим!). Он дал Чонгуку дом, хорошее питание и защиту, он подарил ему самого себя — первого и самого близкого друга, который стал еще и лучшей на всем белом свете семьей. Кролик уверен, что их семья — лучшая, ни у кого нет такого же Юнги-хена, ведь он человек. Что же касается его самого, то здесь все труднее. Чонгук — гибрид — он творение людей, кто знает, может где-то ходит точно такой же мальчик с такой же внешность и характером? Почему-то ему кажется, что тот, другой Чонгук, живет в семье, которая и «заказала» его создание, почему-то ему кажется, что от того Чонгука не отказывались, что он не попадал в детский дом, его хорошо кормят и играет он с милыми мальчиками и девочками на залитой солнцем площадке, а вечером его целуют в щеки женщина и мужчина — родители, и все у него хорошо. Просто замечательно. А у настоящего Чонгука есть только Юнги-хен, единственный человек, которому нужен мальчишка из детского дома. Но его взрослый может в любой момент умереть от чего угодно: от свалившегося на голову кирпича до страшных убийц, чьи фотографии иногда развешивают около всех подъездов с надписью «осторожно». Его взрослый — живой человек, который с каждым днем приближается к смерти. И тогда Чонгук точно останется один в этом мире. Его выбросят на улицу или, что еще хуже, ему придется вернуться в детский дом. До совершеннолетия остается шесть лет, за которые может произойти все, что угодно. Так может ли этот Чонгук звать себя настоящим? Быть может, это он неудачная копия однажды успешного эксперимента? Может именно поэтому от него отказались родители? Потому что он ошибка в хорошо налаженном производстве, провалившаяся попытка, бракованный материал. Так почему его тогда не усыпили? Чонгук видел, так иногда поступают с бешенными или старыми животными. Он ведь и есть животное. Зачем его создали? Он просил об этом? Зачем его сделали живым, если потом отказались? — Чонгук? Оказывается, он не заметил, как в комнате появился Намджун. Серебристые волосы в художественном беспорядке, идеально белая рубашка на нем расстегнута и даже в темноте виднеются острые стрелки черных брюк — мистер «я-так-восхитителен-что-аж-тошно». — Что хотел, хен? — Чонгук не хочет быть грубым, просто очень расстроен от хаоса в голове. Намджун раздражает его по многим причинам, но он заботится о его взрослом, потому кролик старается не огрызаться. — Все разошлись, Юнги уснул прямо на диване, а я решил зайти, проверить тебя. Намджун свободно садится на кровать рядом с гибридом и внимательно смотрит на скрытое в полутьме еще детское лицо. Он не Юнги, он не может с полувздоха определить причину такого печального настроения Чонгука, зато он хороший слушатель и советник, ему многие об этом говорили. Все просто — Намджун любит Юнги, Юнги любит Чонгука, значит, Намджун любит Чонгука. Другой вопрос, сможет ли Чонгук полюбить Намджуна? — Все в норме, ложись, хен, тебе завтра на работу. — Ты прав в том, что мне завтра на работу, но что-то я сомневаюсь, что ты в норме. Чем ты так расстроен, Гугу-я? — Не называй меня так! Только хен может это делать, он это придумал и только ему можно! — да, пожалуй, Чонгук реагирует слишком остро и признает это, но от мягкого «Гугу-я», произнесенного чужим, не тем самым, голосом хочется закрыть уши руками. Намджун поднимает открытые ладони, говоря, что сдается. — Хорошо, но ответь все же на мой вопрос. Чонгук молчит пару минут, бессмысленным взглядом глядя на потухший экран телефона. Есть вещь, о которой он не хочет спрашивать своего взрослого. — Вы с Юнги-хеном собираетесь оформить брак официально? — Эм, неожиданный вопрос, если честно. М, ну, мы пока что не планировали этого, даже не поднимали подобный вопрос, — Намджун потерянно оглядывает комнату, путаясь в мыслях, — так почему ты спрашиваешь? Тебя расстраивают наши отношения? — Нет, раньше расстраивали. Сейчас я привык к тебе, ты неплохой и хену спокойнее с тобой… Просто, эм, знаешь, если с Юнги-хеном… что-то произойдет, то по закону я бы остался с тобой… если бы вы были в официальном браке. Я читал, — Чонгук замолкает, чувствуя, что еще немного и он заплачет, как пятилетний, а ему уже тринадцать, вырос для таких истерик. Как это еще донести до слез, которые все равно набегают на глаза. Он так боится одиночества, кто бы знал. Намджун тянется к кролику и кладет свою тяжелую руку на детское плечо, чтобы показать, что тот не один, что он понимает. И он действительно понимает. — С Юнги ничего не случится, он еще много лет будет следить за твоим питанием и ворчать на тебя по каждому поводу. Никуда ты от нас не денешься, Чонгук, ты будешь с нами до конца своей жизни, а она у тебя только началась. В шестнадцать будешь кричать, что ненавидишь нас, вот увидишь, — Намджун улыбается, вспоминая свои побеги из дома и хлопки дверей за своей спиной. Тогда все казалось чересчур сложным, непонятным, темным. Все проблемы не имели решений, все слова превращались в отчаянные крики, все люди казались единственными. — Я тоже боялся, что мои родные умрут и оставят меня в одиночестве. Я боялся, что мир вокруг меня сожрет. Я боялся многих вещей, а мир вокруг боялся меня. Чонгук, знаешь, сейчас ничего не изменилось — я все так же боюсь потерять близких людей, а мир все так же сложен, каждый день я встаю с кровати и думаю «вау, я все еще живой». Комната погружается в молчание, которое иногда разрушается плавно текущими словами Намджуна. — Просто со временем ты привыкаешь ко всему, ты учишься любить одиночество, параллельно окружая заботой каждого, кто тебе дорог — на всякий случай, потому что начинаешь думать не о том, что после чьей-то смерти ты останешься один, а о том, что если умрешь ты сам, то оставишь одиноким кого-то еще. — Я не ты, хен, я не могу смириться с одиночеством, я слишком привык к Юнги-хену, Тэ, Чимин-хену, даже к тебе. Я не такой идеальный, как ты, я просто мальчик из детского дома. — А я и не идеален, ребенок, я всего лишь человек, как ты говоришь. Тебе нет и двадцати, еще слишком рано корить себя за что-либо или требовать от себя слишком многого. Дай себе время и помни, что мой способ жить — не правило, я просто показываю тебе, что можно сделать так. А уж как поступить, решать лишь тебе. Намджун хлопает кролика по плечу и уже готовится уйти, когда слышит неуверенную фразу. — Я хочу встретиться с мамой. *** Когда Чонгук на следующее утро после дня рождения Юнги сообщил ему, что хочет встретиться с матерью, мужчине стало несколько не по себе от накатившей на него паники. Значит ли эта просьба, что Чонгуку недостаточно его любви? Значит ли это, что он не справляется со своим предназначением? Найдет ли Чонгук то, что ищет в матери? Здравый рассудок говорил, что кролик лишь хочет получить ответы на давно терзающие его вопросы, а не уйти к той женщине, но страх лишиться любви своего ребенка все же был. Намджун, с которым они вот уже несколько лет жили вместе, постарался успокоить его, говоря, что желание гибрида естественно, что все дети, от которых отказались рано или поздно хотят встретиться со своими биологическими родителями, хоть случай Чонгука несколько особенный. Вновь оказаться около того самого кабинета, в котором он когда-то подписывал бумаги на усыновление, казалось странным чувством, прошло столько лет, они с Чонгуком так изменились. Не изменилось лишь одно — их связь, которую почувствовал каждый из них на той самой детской площадке, и сейчас она была для Юнги лишь глубже и прочнее, как стальной канат, который никто не в силах разрубить. Его мальчик всегда будет лишь его, для него одного он живет и будет продолжать жить. Да, у него был Намджун, но любовь к нему чувствовалась по-другому, она не была абсолютной, всепрощающей, бескорыстной. Директор за эти годы еще сильнее постарел, но все же вспомнил его и даже поделился именем той женщины, неохотно, но поделился. Через неделю поисков им с Намджуном удалось связаться с матерью Чонгука. Женщине было слегка за сорок, она работала в довольно крупной компании и все еще была вдовой. Голос в трубке показался Юнги бесконечно усталым, но женщина была по-деловому собрана и вежлива, после просьбы о встрече задала лишь один вопрос. — Зачем? — Он хочет познакомиться с вами. На линии сохранялось молчание. — Хорошо, — сказала она после минутного раздумья. Они встретились в парке, около небольшого пруда, погода стояла облачная. Чонгук надел свои лучшие вещи, уложил кудряшки и даже попросил Юнги расчесать его шерсть на ушах, как в детстве. В последний момент кролик все же не удержался и схватил своего взрослого за руку, пряча покрасневшие от детской выходки щеки. Юнги лишь крепче сжимает родную ладошку. На лавочке перед ними сидит ухоженного вида женщина в легком летнем платье, смотря на них глазами, которые Юнги узнает где угодно. Глаза у Чонгука от матери, явно, а вот волосы не имеют ни малейшего намека на кудри. Она приветственно кивает мужчине и переводит взгляд на «своего» сына, чтобы больше не отвести его до самого конца встречи. — Ты так похож на него, Господи, так похож. Повисает неловкое молчание. — Здравствуйте, — подает голос ребенок, пытаясь запомнить каждую черточку женского лица, — меня зовут Чонгук. Юнги краем сознания хвалит своего мальчика за вежливость и наклоняется к гибриду, чтобы прошептать, что он будет сидеть на соседней лавочке. Не стоит ему вмешиваться в их разговор, если что — потом все расспросит у Чонгука. Кролик следит за тем, как его хен усаживается в двух метрах от них и вновь обращает свой взгляд на женщину, которая должна была стать его матерью. Нутро выедает лишь один вопрос, отодвигая все остальные на периферию. — Почему? Женщина тяжело вздыхает, на секунду прикрывая глаза, пряча застаревшую боль там, где ей самое место. Если бы она могла так просто ответить на этот вопрос. — Мы ждали тебя всем сердцем, мы любили тебя, мы были так счастливы. Особенно он, твой отец. Когда подошло время забрать тебя из центра, произошел несчастный случай, который унес жизнь не только моего мужа, но и еще нескольких людей…. — Так почему Вы не забрали меня? — Чонгук торопит потерявшуюся в воспоминаниях женщину. Он специально делает голос низким, чтобы не показать клокочущих в горле слез. Женщина тянется к его лицу, пытаясь коснуться пухлых щек, но гибрид отклоняется, ему не нужно ее утешение, ее касания, ничего ему не нужно от нее, кроме ответов. — Потому что ты слишком сильно напоминал мне его, ты стал живым напоминанием о человеке, которого я любила, но которому я так и не смогла простить смерти тех, кого он забрал с собой. Сейчас ты еще больше стал похожим на него. — Неужели Вы не любили меня? Неужели Вы отдали меня в детский дом, потому что не смогли смотреть мне в лицо? Женщина печально кривит лицо, которое становится похоже на маску горя каких-то африканских племен. — Я не смогла, мальчик, я ничего не смогла. И до сих пор нет ни дня, чтобы я не жалела об этом, но если ты спросишь меня, как бы я поступила, если бы мне представился второй шанс, то я отвечу тебе — я бы ничего не изменила, потому что это решение было правильным. Я бы не смогла дать тебе все, что ты заслуживаешь, я бы срывалась на тебе, видя перед собой его, я бы сделала тебя несчастнее, чем ты есть сейчас. — Откуда вам знать, счастлив ли я? — Я и не знаю, у меня есть лишь надежда, что у ребенка, которого я когда-то хотела до помутнения перед глазами, все хорошо. И судя по твоему опекуну и тому, как он о тебе заботится, хотя бы эта надежда сбылась. Чонгук молча встает и идет к Юнги, чтобы схватить того за руку и увести из этого проклятого места. — Пойдем, пап, больше нам здесь делать нечего. На лавочке в городском парке остается сидеть разбитая жизнью женщина чуть за сорок, смотря уходящей паре вслед. — Прощай, мой маленький кролик.