Анай неспешно направлял коня по узким, вымощенным брусчаткой улицам, вдоль которых выстроились каменные дома с остроконечными черепичными крышами и резными балкончиками. На каждом доме развевалось чёрное полотнище, попадавшиеся навстречу люди в тёмных одеждах были печальны. Не слышалось ни музыки, ни привычного гомона торговцев: столица погрузилась в траур.
Никем не узнанный, Анай добрался до сторожевого поста, а там, перед могучими стражами в чёрной броне, снял капюшон и шарф, прикрывавшие лицо; и вскоре, оставив купленную за гульское золото лошадь у ворот, шагал по коридорам королевского замка.
Облачённые в траур придворные и челядь испуганно застывали на месте. «Он жив?» — слышал он взволнованный шёпот, но не останавливался и не удостаивал никого вниманием.
Перед личными покоями королевы его попытались остановить стражницы — не те, что охотились за ним в лесу, хотя теперь это не имело значения: он твёрдо решил, что не оставит в живых никого из подчинённых Инсаар. Но решимости встать на его пути у личной гвардии королевы не хватило — слишком ошарашены они были его возвращением из мёртвых.
Анай вошёл в покои матери.
Она сидела в своём кабинете у камина, а с ней — проклятая Инсаар, две облачённые в чёрное дамы, мальчик-паж и две старые собаки.
Инсаар при виде него побледнела, приближённые фрейлины заахали, а мать поднялась с кресла, шагнула к нему и вдруг зашаталась; Анай поспешил её подхватить.
Королева обняла его и заплакала, дамы засуетились вокруг, собаки запрыгали и залаяли, внося свою лепту во всеобщую суматоху.
— Мой милый, — повторяла королева, — мой бедный мальчик! — и гладила Аная по лицу и волосам, целовала и обнимала. А он думал о том, как же она постарела: морщин на худом костистом лице прибавилось, волосы уже не в таком идеальном порядке, как раньше… «Разве может, — отстранённо размышлял он, обнимая мать, — такая старая женщина править целой страной?»
— Но как же… — королева взяла его лицо в ладони и вгляделась ему в глаза, — как же так вышло? Мне сказали…
Тут Анай вспомнил об Инсаар и оглянулся: той уже не было в комнате.
— Инсаар — заговорщица, она пыталась меня убить! — быстро сказал он. — Прикажи её арестовать!
Мать растерянно заахала, и он едва удержался, чтобы не оттолкнуть её: вот именно это он и имел в виду, когда думал о старухе у руля государства! В важный момент она поддаётся панике вместо того, чтобы действовать!
Он сам выскочил из кабинета и рявкнул:
— Эй, стража! Догнать капитана Инсаар и арестовать, она государственная преступница!
Охранники бросились бежать по коридору, бряцая бронёй и оружием, Анай — за ними.
Легконогие молодые стражи догнали грузную Инсаар на первой же лестнице. Анай, остановившись наверху, наблюдал, как они сражаются. Капитан, казавшаяся толстой и неповоротливой, дралась, как медведица; расшвыривала вокруг себя противников и ругалась громовым голосом, слышным во всех уголках дворца.
— Сопляки! — ревела она, схватив молодого стражника поперёк туловища и швыряя его вниз по лестнице, словно деревянную куклу. Стражник, звеня доспехами, покатился по мраморным ступеням, сбивая спешащих на помощь собратьев. — Предатели! — вопила она, отобрав алебарду у одного из нападающих и отвешивая ею удары направо и налево. — Я бьюсь за истинного наследника, псы помойные, чтоб вас разорвало и скрючило!
— Хватайте её! — орал Анай с лестницы, не рискуя спуститься. — Стража! Арестуйте её! Награда тому, кто её арестует!
Стражники наскакивали на Инсаар, точно охотничьи псы на огромного кабана, а она прижалась спиной к перилам и отмахивалась, партиями скидывая противников с лестницы.
Наконец взяли количеством: навалились, спеленали и потащили вверх, связанную и побагровевшую от ярости, продолжавшую ругаться самыми грязными словами. Кто-то попытался сунуть ей в рот кляп, но Инсаар, изогнувшись с невероятной для её веса и возраста ловкостью, укусила попытавшегося за палец. Вопли, шум, гам…
— Казнить! — заорал Анай, пытаясь перекричать всех остальных. Это было затруднительно: Инсаар в своё время командовала королевскими войсками на поле битвы, и перекричать её было никому не под силу.
И вдруг все замолчали. Анай обернулся и увидел, что позади него стоит мать и смотрит прямо на Инсаар. Та при виде королевы затихла и вся как-то обмякла; разом видно стало, что битва далась ей нелегко.
— Как ты могла? — спросила королева в тишине.
— Вы не верите, — хрипло сказала Инсаар. — Он оболгал наследника, а вы…
Королева быстро шагнула к ней; прозвенела пощёчина. И без того красные щёки Инсаар стали ещё краснее, она опустила голову, не в силах вынести позор.
— Не смей, — дрожащим голосом произнесла королева, — не смей говорить о нём!
— Мне кажется, — вмешался Анай, — что за все преступления надо отрубить ей голову во дворе, да и дело с концом.
— Не нужно больше смертей. Увести! — королева махнула страже рукой. — В тюрьму её.
Стража потащила более не сопротивляющуюся бунтовщицу вниз по лестнице, а королева протянула Анаю руку и привлекла его к себе.
— Хватит с нас ужасов, — прошептала она. — Не хочу об этом думать. Забудем обо всём дурном, мой милый, будем веселиться! Расскажи мне о своих злоключениях!
Анай, увлекаемый королевой, возвёл глаза к живописному потолку, словно призывая нарисованных существ разделить с ним его возмущение. Мать так легко предлагает «забыть» о том, что его попытались убить!
Ничего. Она-то, может, и забудет, но он сам — ни за что!
***
Шу сидел в сокровищнице и выбирал, что надеть на свадьбу. В такой важный день нужно выглядеть сногсшибательно, а значит, что попало не подойдёт.
Он вытащил из груды драгоценностей алмазный венец, который некогда украшал чело короля далёкой страны. Его мать собственноручно извлекла этот венец из королевского склепа: да, ни живых, ни мёртвых людей гули действительно не ели, а вот могилы разоряли, потому что очень любили золото и драгоценные камни. Ну а зачем венец мёртвому королю, если он может радовать живого гуля?
К венцу отлично подошла толстая золотая цепь, украденная из храма. Разумеется, нельзя было обойтись и без толстых золотых браслетов с рубинами. На каждый палец Шу надел по кольцу, ведь пальцы без колец — бесполезная трата конечностей. Ещё пару колец он нанизал на рога и встал перед пыльным зеркалом в золотой раме. В мутной глубине плавало его отражение. Шу вгляделся в него и остался доволен: в таком виде не стыдно выходить замуж!
Он снял украшения и отложил их в сторону — пусть ждут своего часа. Потом начал подбирать подарки, какие сделает матери своего возлюбленного, когда та, наконец, придёт его сватать. Диадема в форме колосьев, украшенная бриллиантами, — дар, который подойдёт и королеве…
Взяв в руки диадему, Шу впервые задумался о неприятном. Диадема-то матери возлюбленного непременно понравится, а вот понравится ли он сам?
Шу уронил диадему на груду монет и опять подошёл к зеркалу. Он никогда не задумывался о своей внешности, потому что она не имела значения. Важны были только возможности тела: сколько он может пройти или унести, насколько быстро двигается, умеет ли плавать, лазать по деревьям и горам. Но в книгах, если речь заходила о любви и свадьбах, обязательно говорилось о прекрасных лицах, шелковистых волосах и стройных фигурах, зато не было ни единого упоминания о рогах, клыках и лохмах, которые ни один гребень не расчешет.
Рога людям не нравятся, это Шу знал точно. Всех зловещих потусторонних существ люди изображали рогатыми.
Выходит, для людей он будет выглядеть некрасивым или даже… страшным?
Шу нахмурился. Да и пусть он выглядит страшным — обещание-то Нэр ему дал. Во всех книгах пишут, что люди соблюдают данное слово! Не соблюсти обещание значит навлечь на себя позор и бесчестие.
Но в душу его уже закрались сомнения. Шу уселся на пол и стал соображать, насколько давно Нэр ушёл из его башни. Он не считал дни, потому что в этом не было для него никакой надобности; отмечал только смену времён года, фазы луны и положение звёзд. И теперь он вдруг понял, что луна успела умереть и заново родиться, а от Нэра всё ещё не было новостей!
Так что же, он его обманул?
А может… Шу весь похолодел от одной мысли об этом. Может, на Нэра напали разбойники? Ограбили или убили? А он тут сидит и примеряет украшения!
Шу понял, что дальше сидеть в башне и ждать не получится. Нужно было действовать: отправиться на поиски Нэра и выяснить, что случилось. Лучше знать неприглядную правду, чем обманывать себя фантазиями.
***
Королевский обед устраивали в большой, пышно украшенной зале с пилястрами. Посреди залы стоял длинный обеденный стол, а в дальнем её конце расположились музыканты, развлекавшие высокородных господ приятными мелодиями.
За столом сидели нарядные придворные с королевой во главе. Любой, кто её знал, сказал бы, что за последние дни она помолодела на несколько лет — так обрадовалась возвращению сына. Теперь принц неотлучно находился при ней, и за каждым обедом королева объявляла тост в его честь.
Трапеза шла своим чередом, играла музыка, текла светская беседа, как вдруг раздался звон: королева уронила хрустальный бокал, и он разбился. Неловкость по этикету не следует замечать; мигом подскочил слуга, чтобы убрать осколки и подать новый бокал, но беда была не только в бокале. Рука королевы упала на стол беспомощной плетью, а на лице отразился ужас. Королева попробовала встать — приподнялась над стулом, зашаталась, ухватилась за стол и сползла на пол, сжимая край скатерти в руке; со звоном и грохотом посыпались на пол столовые приборы, растерянные гости вскочили со своих мест, зала наполнилась испуганными восклицаниями.
Королеву перенесли в личные покои. Лекари после обследования объявили, что Её Величество лишилась возможность двигаться и издавать звуки, могла лишь моргать. Немедленно приняли меры: растирания, массажи, горячие ванны, но всё это никак не помогло; королева оставалась безмолвна и неподвижна, хотя, судя по всему, в ясном сознании — в её взгляде читался ужас.
Столица, только недавно сбросившая чёрный траурный наряд, опять в него облачилась.
