Шер

Вдруг, совершенно внезапно, я оказался в незнакомом месте. Меня била дрожь от невероятного холода. Я, сам того не замечая, поднимался по обшарпанной, кривой бетонной лестнице, выкрашенной в облупившеюся за много лет белую краску. По обе стороны от лестницы был белёсый туман, за которым ничего не было. Каждый шаг давался мне с невероятным трудом, хотя тело ощущалось абсолютно невесомым. Я не видел ни пресловутого света в конце тоннеля, ни своего образа, будто бы увиденного в кривом зеркале. Вокруг была лишь тьма. Вернее, даже её не было. Вообще ничего. Будто бы высосали всю жизнь, всю материю, и посадили меня – такого маленького, беспомощного и жалкого для такого огромного и непостижимого Ничего. Где-то вдалеке я увидел образ. Вернее как, увидел. Я заметил его краем глаза, и этот образ стал мелькать перед больным сознанием, будто сломанная лампочка в старой, пропахшей лекарствами, резиновыми перчатками и старухами, больнице. Да и нельзя сказать, что данное существо было вдалеке – никакого понятия пространства в этом месте тоже не было. Он был здесь, рядом, но при том же, похожая на тень сущность никак не придвигалась ближе. Ничего я не увидел, но тот спектр чувств, что я испытал… Это одна из тех вещей, о которых говорят "врагу не пожелаешь". Наконец, существо приблизилось. Между нами, казалось, было всего пара метров, но для меня они казались бездной. Тёмный силуэт, окутанный туманом, как вуалью, был чётким: плащ с капюшоном, длинные чёрные волосы, сильные кисти. Только лицо расплывалось, я будто не мог сконцентрироваться на нём. Оно подходило всё ближе, пока не стало совсем впритык ко мне. Я ничего и молвить не успел, хотя я и не смог бы – так мне было тяжело, как я почувствовал на своей руке прикосновение ледяной конечности. Я ничего не понял, но тут же лестница начала крошиться подо мной и я вновь падал. Долго и мучительно. Вновь адская боль. Вновь переживания. Я ощутил, что, наконец, приземлился. Не было ни боли, ни страха. Было лишь твёрдая уверенность в том, что под моей ноющей спиной была жёсткая опора. Я открыл глаза. Тёмное узкое помещение, дверь приоткрыта. Из замызганного коридора лился тусклый желтоватый свет. Вокруг стояла отстойная атмосфера. Пахло больными стариками, лекарствами, резиной. Я пошевелил пальцами. Конечности не сломаны, не ранены, только адски болят. При попытке сжать кулаки в ладони вонзились тысячи маленьких иголочек – они сильно затекли за то время, что я здесь находился. А действительно, сколько? Я коснулся груди – она оказалась туго забинтована пропитанными кровью, которая успела подсохнуть и стать желтовато-коричневой, и каким-то пахучим средством бинтами. Неприятно стрельнуло близь сердца. Значит, всё это не видение и не сон. Я, опираясь на ослабевшие руки, сел на сероватой простыне – кровать жалобно заскрипела под моим сравнительно небольшим весом. Я осмотрелся – кроме моей койки в этой крохотной комнатке умещались ещё три раскладушки. Все они пустовали, только на соседней, что была от меня справа, на ватном одеяле лежал небольшой потрёпанный плюшевый медведь. Его глаза, явно неоднократно отпадавшие и неумело приклеенные заново, игриво смотрели в пустоту. Тёмная шерсть свалялась, на боку был внушительный шов. Я приподнялся, опираясь на подоконник. Это не составило особого труда, так как моё роскошное ложе было вплотную приставлено к стене, а окно было на уровне полутора метров от пола. Окно закрыто и снаружи огорожено редко поставленными толстыми железными прутами. Снаружи достаточно светло, несмотря на высокую луну. Я на первом этаже – до земли не больше нескольких метров. В удивительно чистое для этого места стекло упирается пышный куст с пожухлыми листьями. Незнакомые мне зеленовато-жёлтые мелкие ягодки гроздями свисают с тонких узловатых веток. «Интересно, - подумал я, - кто были те люди? И что это было за существо? Игра ли это моего больного разума или реальная ситуация, что со мной произошла? Я схожу с ума? Или, может, я единственный, кто ещё здоров?» Мои философские размышления, которые потихоньку отклонялись в ненужном направлении, прервал медбрат, вошедший в палату. - Мистер… - он посмотрел в бумаги, которые крепко сжимал в руках, так, что они уже были изрядно помяты, - А'Глирстоцке, как вы себя чувствуете? Я внимательно посмотрел на юношу. Что-то было в нём от того создания. То ли угольно-чёрные волосы, то ли манящие руки… - Отвратительно, - честно ответил и натянуто улыбнулся я. Медбрат ответил мне печальной улыбкой. - Мы делаем всё, что можем для сохранения вашей жизни. Как только вы смогли сами дышать, мы убрали систему жизнеобеспечения. - А можете мне рассказать, что случилось? – попросил я. Не то, чтобы мне это было так уж важно, но я всё ещё оценивал, чем же они так схожи. - Ну-с, Шерон, вы и сами должны бы помнить. Вы ударили себя ножом в живот. Задели лёгкое. Началось обильное кровоизлияние. Услыхав ваши крики, соседи выломали вашу дверь и вызвали скорую. Вы пролежали без сознания четыре дня. Мы несколько раз думали, что потеряли вас, но вы, будто по волшебству, воскресали. Смерть вас жалеет, - рассмеялся парень. - Да уж, жалеет, - пробормотал я, размышляя. Может, это действительно и была Старуха с косой? Слишком уж молодо она выглядела, раз уж так. Да и вдруг это он, а не она? Кто знает? Наши представления довольно узки и совсем необязательно являются правдой. - Вы хотите повидаться с матерью? – спросил медбрат. Я только сейчас понял, что родители-то действительно уже должны были вернуться и наверняка невероятно волнуются. - Разумеется, - я попытался полностью сесть, но тут же об этом пожалел – невероятной силы боль, будто выстрел, пронеслась по всему моему тему, заставляя мышцы сжаться в судорогах. В глазах потемнело. Я тяжело опустился на подушки. В ушах была вата. Тело обмякло, но адское мучение пронзало мои члены. - Вам плохо? – взволнованно спросил юноша. Он убежал и через пару секунд вернулся с, как я понял, врачом. Тот подсунул мне под нос что-то вонючее. - Ничего, оклемается, - голос его был хриплым и грубым, - и не таких откачивали. В конце концов, он был в состоянии и похуже. Когда я пришёл в себя и смог разлепить веки, мама сидела рядом со мной. Её лицо было мокрым, глаза блестели и были болезненно красными. - Шерри…- тихо сказала она и упала головой мне на грудь. Её спина содрогалась от всхлипов. - Мама, не надо, - я прошёлся пальцами по её редким русым волосам, - всё же уже хорошо. Она судорожно помотала головой и вновь ударилась в рыдания. Я не понимал, что же такого случилось. То есть да, она чуть не потеряла ребёнка, но сейчас моё состояние, хотя и оставляло желать лучшего, но было всё же стабильным. Когда она немного успокоилась, то прошептала: - Дини… Дини… он… Тут я всё понял. Мой отец был довольно хлипок, из-за чего и жесток к нам с мамой – он пытался самоутверждаться таким ужасным способом за наш счёт – и неудивительно, что его подкосила эта ситуация. Видимо, он всё же любил меня, хотя никогда нельзя было бы этого сказать по его отношению к нам. - У него с-случился удар, - запинаясь и захлёбываясь слезами продолжала она, - и он… он… Я не мог понять этого всеобъемлющего горя. После всех ссор, оскорблений брошенных в нашу сторону, побоев, как можно было по нему так убиваться – я не мог осознать. Но я хотел как-то поддержать маму, так что я аккуратно приподнялся, помня свой прошлый неудачный опыт, и поцеловал её в макушку. - Мне очень жаль, мам. Прости меня, - ровно, спокойно произнёс я. Я решил, что изображать горечь незачем – сразу будет видна фальшь. Она помотала головой. То ли это значило, что она меня простила, то ли то, что не простит никогда. Скоро она затихла. Полежав немного молча, она потянулась за сумкой. - Я принесла кое-что тебе, - уже почти успокоившись, сказала она, - это твоё любимое миндальное молоко. Врачи сказали, тебе его можно. Пей и поправляйся, милый. Я благодарно кивнул и принял презент. Уже несколько лет не пью коровьего молока или чьего бы то ни было. Не ем мяса, и вообще каких-либо продуктов, которые могут вредить животным. Их то я люблю куда больше людей. Мама вышла, а я остался наедине со своими мыслями. Что же такого было в том парне? Что-то пугающее и, одновременно, манящее. Что-то, схожее с тем, кого я про себя решил обозначить Смертью. И тут до меня дошло, что же было не так.