Отец. Отец. Отец?
От мощного всплеска чакры пошатнулись деревья. Таро поднял голову и завертел ею в разные стороны. Сарада же чувствовала, как внутри нее все медленно холодеет. Ее клон был уничтожен, и то, что увидел он — было отвратительно. Засада. Сакура попала в крупную засаду, состоящую из людей Шинко и других шиноби, которые предпочли более легкий путь жизни и отреклись от следования пути Ниншу, решив подарить свою чакру на пользование этим ублюдкам. Идиоты. Всех их пустят на фарш, когда с них больше не будут получать выгоды. — Сестр`енка? — испугавшись, проныл еще толком не проснувшийся мальчишка, цепляясь руками в темный жилет девушки. — Тшш, все хорошо, — она погладила его по голове, пытаясь успокоить. Выбора не было. Сарада, стиснув зубы, помчалась вперед. Ветки едва слышно поскрипывали от ее легких прыжков. Начали появляться свежие следы боя, поэтому она затормозила, опустившись на землю. Дело рискованное, но оставаться в стороне она не могла. Вновь сложив печать клонирования, рядом с ней появилось два дымовых облака, после чего образовались и теневые копии. — Таро, — она опустила его на землю, — будь здесь и никуда не уходи. Я скоро приду. — Я хочу пойти с тобой! — протестующее заговорил мальчишка, поднимаясь на ноги. — Нельзя, — довольно грозно проговорила она, хмуря брови. — Сиди тихо. Она обхватила его пухленькое детское личико ладонями, и, подавшись вперед, прижалась губами к его лбу. Теневые клоны остались рядом с малышом, укрывшись в кустах. Сама же шиноби помчалась на звук, изо всех сил желая, чтобы ее мама не сильно нашумела. Зная эту женщину можно предположить, что сдерживаться она явно не станет. Пейзаж со временем менялся: в лицо брюнетке врезались кружащиеся на ветру лепестки цветущей сакуры. Они были влажными от утренней росы и липли к волосам, коже, одежде. Ворвавшись на поляну, как гром среди ясного неба, девушка в момент активировала шаринган. Три томоэ вспыхнули на красной радужке, а глаза запульсировали от ощутимого напряжения. Их было человек двадцать, половина из которых приходились обычными шиноби. Они явно не из листа, Сарада бы знала их в лицо. Сакура разобралась еще с пятью, активировав Бьякуго на полную катушку. Завидев дочь, она поменялась в лице и взглядом принялась искать младшего сына, но Сарада едва заметно подняла ладонь, показывая, что переживать не стоит. Люди Шинко были слегка потрепаны, их шиноби едва ли. Сарада не могла определить точно, какого они ранга, но однозначно не младше джонинов, так как против ее матери генины или чунины не выстояли столь долго. — Смотрите, еще одна! — выкрикнул один из самураев. Для того чтобы погрузить их в гендзюцу Сараде недостаточно ни сил, ни чакры, ни способностей. Придется избавляться от них по одному, плюс ко всему мать уже начала уставать. Шиноби ловко увернулась от летящих в ее сторону сюрикенов, сделав изящный пируэт влево и умело приземлившись на натренированные ноги. Буквально припав к земле, девушка понеслась вдоль линии атаки, сканируя местность своим кеккей генкай. От стремительных движений опавшие лепестки сакуры взлетали, уходя в кружащийся воздушный поток. Стилистика боя у шиноби была стандартной, да и техники у них ничем не отличались от обычных — копирование не было необходимостью, однако почему Сакура исчерпала практически все запасы чакры? Отбив очередную атаку сюрикенами, Сарада поддела большим пальцем цубу* катаны, обнажив лезвие на треть. В висках пульсировало от нарастающего адреналина, при том — все кругом окрасилось в красный оттенок. Именно через красную пелену шиноби участвовала в боях, в которых обязательно кто-нибудь умирал. От ее руки. Без лишних разговоров самураи бросились в их сторону, пытаясь совместно с атакующими шиноби взять противников в кольцо. Сакура кивнула дочери на одну половину круга, повернувшись к другой. Все было понятно — каждый возьмет по половине. Сарада не переживала за себя. Ее беспокоила слабая чакра, исходящая от матери. Она видела, как на ее лбу собираются крупные капли пота и насколько тяжело она дышит. Тянуть нельзя. Сосредоточившись на своем противнике, Учиха пустилась во все тяжкие, полностью обнажив Кусанаги. Ей было предпочтительнее привыкать к катане отца, хоть и управляться с ней было довольно тяжело. Уклонившись от скользящего по воздуху удара шиноби, девушка контратаковала ударом под дых, заставив того отшатнуться назад. Алые глаза метались в разные стороны с ошеломляющей скоростью, фиксируя каждое движение противника и анализируя их дальнейшее движение. Сарада рефлекторно выбила из рук одного шиноби кунай со взрывной печатью и перехватив за предплечье, перекинула через плечо. Мгновение и ее ступня на его ходящем ходуном кадыке. Хруст означал победу над противником. Сарада хороша в тайдзюцу с недавних пор. Раньше, когда она была генином, может быть, это и было спорным вопросом, однако сейчас все шло в гармонии, и было одинаково сильно. Следующий удар мечом она парировала своим, скользнув катаной по оружию противника до самой рукояти и уводя удар в сторону. Запал битвы отражался в ее глазах, встречаясь с вражеским страхом. Самураи были более глупы, чем эти шиноби. Они умели сражаться с такими, как Сарада и ее мать. Сумев подобраться к двум самураям, девушка умело выбила из рук оружие, точно направив удар одному ребром стопы в колено, а другому наотмашь кулаком в лицо, отбрасывая в сторону. Через пару секунд она держала их за грудки и сумела за критическое время погрузить их в гендзюцу, лишив возможности двигаться. Семеро оставшихся нападали на нее без устали, и Сараде приходилось вертеться юлой, отражая атаки со всех сторон. Затормозив на взрыхленной от сражения земле, Учиха с поразительной скоростью принялась складывать ручные печати. — Катон: Зуккоку! — громогласно проговорила Сарада, после чего делая глубокий вдох. С выдохом столб ржавого пламени обрушился на противников, не успевших отскочить вовремя. Около пяти самураев сгорели в этом огне, оставив лишь обожженные тела без одежды, волос и кожи. Двое оставшихся шиноби переглянулись, приняв защитную стойку. Сарада тяжело дышала. Влажная от пота одежда неприятно прилипала к телу. Легкое головокружение мешало сконцентрироваться на сражении, однако девушка упрямо поддерживала шаринган. Два шиноби бросились в разные стороны, пытаясь вновь обойти ее с двух сторон, хотя прекрасно знали, что она отобьет их атаку. Сарада уже была готова это сделать, но сдавленный крик заставил ее замереть и отскочить назад, дав себя лишь поцарапать острым кунаем по плечу. Это кричала мать, замерев посреди поля сражения. Проследив за ее взглядом, брюнетка застыла на месте, едва не выронив Кусанаги из охладевших в мгновение пальцев. В руках одного из самураев Шинко было окровавленное одеяло Таро, в которое тот был завернут. — Вашего щенка явно не научили манерам, — с усмешкой бросил самурай, кинув одеяльце себе под ноги. Сарада молча смотрела на него, не в силах моргнуть или отвести взгляд. Почему она не почувствовала, как исчезли ее теневые клоны? Почему нет воспоминаний? Как-то было спокойно, все равно на это. Не было паники или лютой, прожигающей до костей злобы. Пальцы разжались и катана отца со звоном рухнула на землю. Где-то вдалеке слышался громкий плач матери, медленно дающий понять, что все это — по настоящему. Ее не погрузили в гендзюцу, не отравили, и к сожалению — это был не сон. Мать бросилась на них, разнося в щепки все на своем пути, а Сарада продолжала стоять, как вкопанная. Шаринган жрал чакру впустую, заставляя ослабевшее тело и сердце качать кровь быстрее. Где-то в ушах, сквозь шум пробирался звонкий детский смех и картавое имя, слетающее с губ ребенка каждый раз, когда он видел что-то красивое или сильно пугался. Он всегда бежал к ней, цепляясь руками за одежду, ища помощи. Бежал к ней. К ней. Всегда к ней. — Сарада! — громкий крик матери заставил ее моргнуть, но слишком поздно. Кунай с взрывной печатью приземлился рядом с девушкой, и она успела понять это лишь за секунду до того, как прогремел взрыв. Мир завертелся, как в калейдоскопе. Он мигал, сменяясь картинками и показывая совершенно разные события. То ли это вся жизнь перед глазами мелькает, то ли просто галлюцинации травмированного мозга. Гудящий шум в ушах давил на голову, заставляя морщиться. Тело ужасно ломило, а кашель от пыли рвался из груди. Брюнетка лежала на земле, с трудом разлепляя глаза. Она не понимала где она, что произошло и почему перед глазами все двоится. В следующую секунду ее лицо исказилось гримасой боли. Кажется, что у нее болело абсолютно все: каждая клеточка тела, каждый мускул и волосы. Как бы она не пыталась — подняться не получалось. Руки дрожали, а ноги отказывались слушаться. Неизвестно от чего Сарада плакала больше всего: от кровавого одеяла Таро или от собственной боли. Когда перед глазами все перестало кружиться, а вместо отвратительного гула в ушах наступила тишина, шиноби испугалась. Почему была тишина? И почему над головой голубое небо вместо темного, предрассветного? С трудом приподнявшись, в глаза бросились разорванные в клочья выше колен штаны и круговой, довольно огромный, бледно-розовый шрам на левом бедре. Девушка уставилась на него широко распахнутыми глазами, все еще не понимая, в чем дело. Не было подходящих мыслей, не было никаких идей. Встав на дрожащие ноги, Сарада завертела головой в поисках матери и Таро. Она не хотела верить в то, что ее младший брат… По ее вине… Из-за нее… Сглотнув вязкую слюну, брюнетка зажмурилась, ударив кулаком по стволу дерева. Все было похоже на сон. На кошмарный сон, от которого тошнит и сводит внутренности странной дрожью. Недалеко от себя Сарада увидела чье-то тело. Было непонятно, кому оно принадлежит, но на первый взгляд напоминало тело старухи. Морщась от дискомфорта, девушка захромала к человеку и тут же рухнула подле него, только завидев морщинистое лицо. — М-мама? — выдавила она из себя, едва ли угадывая под иссохшей кожей очертания Сакуры. Женщина все еще дышала: ее грудь медленно приподнималась и резко опускалась, выдавая неестественную худобу. Сарада задрожала, как маленький ребенок и склонилась над ней, протянув избитые руки к осунувшемуся лицу. — Мама, — шепотом проговорила она, сглатывая слезы. — Что с… — Са… Сарада, — едва послышалось от женщины. — Наш Таро… Сухая рука медленно и слишком неумело вытерла слезы с мягких щек, не в состоянии даже шевельнуть и пальцем. Печати на лбу не было, как и ощутимой чакры. Тут все в голове шиноби сложилось подобно мозаике. Она вспомнила взрыв и адскую боль, периодически вырывающая ее из туманного забвения. Смутно помнила оклики матери и постепенно утихающую пульсацию в ноге. Она потратила всю чакру и жизненные силы ради того, чтобы спасти свою дочь. Потерять в один день все — было нереальным и чем-то далеким. Тогда почему хочется завыть от собственной ненужности и беспомощности? Девушка сидела перед умирающей матерью и не могла сделать ничего, просто смотреть и реветь, как глупое дитя. — Мама, — всхлипывала шиноби, стискивая худую руку матери. — Зачем? Что мне делать, мама? Темно-зеленые глаза Сакуры показались из-под опущенных век. Морщинистые губы дрогнули в попытке улыбнуться, а по щекам, оставляя влажные дорожки, покатились слезы: — Живи, солнышко, — сказала Сакура перед тем, как ее грудь замерла в одном положении и больше не поднималась. Крик, раздирающий горло согнал с крон деревьев испуганных птиц. Вперемешку со жгучими, ненавистными слезами, с подбородка капали багровые бусины, впитываясь в старую одежду. Сарада ощущала невообразимый прилив сил и мощи, однако эта сила была так же ненавистна ей до боли в деснах. В воспаленном разуме мысли хаотично сменяли друг друга, заставляя девушку сгибаться в три погибели, утыкаясь лбом в костлявую грудь матери. Хотелось спрятаться в ее теплых объятиях, и она трясла ее за плечи, кричала в лицо, проклинала, просила прощения. Проклинала весь мир и этих чертовых Шинко. Вспоминала окровавленное одеяло и кричала еще громче, активируя мангекё с каждым разом все быстрее. Всматриваясь в мраморное лицо Сакуры, девушка рвала на голове волосы и оттягивала их в стороны, желая перестать чувствовать эту боль с соленым привкусом во рту. Сойти с ума оказалось слишком легко.***
Женщина ощутимо вздрогнула, оторвавшись от ствола дерева. На удивление в этот раз ее сон был крепким, но болезненным. Все еще ночь. Небольшую полянку, на которой они остановились, освещало пламя костра. Треск хвороста и шуршание угля заставило ее перевести взгляд на него. Котаро сидел перед костром, помешивая тонкой веточкой побелевшие угольки. Почувствовав что-то, мальчишка поднял взгляд на шиноби и замер. — Ты чего? — спросил он тихо, будто бы боясь нарушить ночную тишину и странную атмосферу. Сарада привычно промолчала, чему мальчуган не удивился, лишь что-то пробормотал себе под нос, продолжая елозить веткой в костре. — Ты говорила во сне, — вновь заговорил он после небольшой паузы. Учиха, которой сон боле не шел, вновь взглянула на него. В тусклых глазах играли блики пламени, придавая взгляду растерянности. Малец продолжил: — Что-то бубнила, и я толком ничего не разобрал, — пожал тот плечами слегка удрученно, будто извиняясь. — У тебя тоже кто-то умер, да? Голос мальчишки заставил все нутро неприятно скукожиться и спрятаться еще глубже, зарывшись в плотную кожуру. Сарада молча поджала губы и отвернула голову, всматриваясь в темноту деревьев. Глупый Хайсо. — Мы с тобой похожи, — решил не отставать Котаро, обняв свои колени и всматриваясь в танцующие языки пламени. — Не похожи, — сухо отозвалась она, не одарив мальчишку и взглядом. Малец что-то еще хотел сказать, но решил прикрыть пока рот. Они уже около недели путешествуют вместе, а он до сих пор не знает ее имени. Эта упертая женщина была слишком скрытной и нелюдимой, чтобы вести с ней диалоги на разные темы. — Похожи, — все же тихо отозвался эхом мальчишка, бубня куда-то себе в колени. — Тебе тоже было больно. Слова заглушились треском костра, жар которого приятно грел озябшие конечности и защищал от ночной прохлады. Хорошо, что этих слов никто не услышал. Унаги* — жаренный угорь. Цуба* — гарда катаны.