Дорога на Монфокон

      — Ну, как она тебе? — возбуждённым шёпотом спросила Жанна, когда дверь в ванную захлопнулась.       — У неё один недостаток — две хромосомы Х. Иначе я бы дал вам своё благословение на брак. Впрочем, в наши дни это не помеха. Одна из вас может сменить пол. Или вы можете жить в однополом союзе. Как видишь, у вас есть варианты. Я не собираюсь мешать искренней любви. Не думаю, что вам составит труда убрать с дороги Флорана Гонделорье.       Жанна швырнула в меня скомканной салфеткой.       — Хватит пошлить. Я тебя серьёзно спрашиваю. И не в сексуальном плане. Я знаю, ты торчишь от анорексичных школьниц. Как она тебе как человек? Рога сатаны! Ты же психолог.       Рога сатаны… Давно я не слышал таких живописных проклятий. Современная молодёжь разучилась материться.       — Если тебя интересует предположительный диагноз — в народе говорят «нервишки шалят». У твоей подруги лёгкий посттравматический стрессовый синдром. Видно по тому, как она лязгает зубами, раскачивается на табуретке, барабанит носком по полу, выпускает дым через ноздри. Довольно распространённое явление среди людей её профессии. Вот почему их отпускают на пенсию в тридцать пять.       — Она первая увидела тело, — чуть слышно пробормотала Жанна, уставившись на дно бокала.       — Чьё тело?       — Аннаис! — Жанна тряхнула рукой с растопыренными пальцами у меня перед носом. Как смел я не знать, о чём она говорила? — Где ты вообще был всё это время?       — А, мы всё ещё говорим об этой задушенной плясаке?       — Об этом говорит весь город! Солей первой приехала на место происшествия. Это она снимала фотографии и запихивала тело Аннаис в мешок, чтобы его доставили в морг. А я…       — А ты?       — Я давала показания, помогала с расследованием. Так мы с Солей и сблизились. Как ей жить после увиденного?       — Как живут остальные полицейские? Не любишь человеческие трупы — иди составлять букеты в цветочной лавке. Будешь иметь дело с трупами растений.       — Тебе этого не понять. Клянусь кишками президента Макрона, иногда мне кажется, что ты болтаешься в каком-то параллельном измерении. Тебе наплевать на правосудие. Молодую девушку зверски пытали и убили, а ты калякаешь свои мракобесные статейки и дрыхнешь на диване. Ты не представляешь, что значит быть женщиной в наши дни.       — Слава Богу, не имею. Было бы странно, если бы имел.       Красная разъярённая Жанна вскочила на ноги, отпихнула ступнёй табуретку и ткнула меня пальцем в грудь:       — И не смей говорить, что Аннаис сама виновата, что нечего было шляться по всяким притонам по ночам. Я знаю, что у тебя на уме. Ты именно это и собирался сказать. Каждый раз, когда с девушкой случается беда, старые сычи вроде тебя утверждают, что она сама эту беду навлекла.       — Ты слишком хорошо меня знаешь, сестрёнка, — сказал я с наигранным стыдом. — Ты читаешь мои мысли. Увы, я патриархальный свин, классическое воплощение тёмной эпохи. Это не моя вина. Меня воспитали в дремучие девяностые годы. Тебя ещё на свете не было. Однако я не теряю надежду на просветление. Когда-нибудь я стану таким же прогрессивным, как Флоран Гонделорье, и тоже буду рисовать пальцами на стенах заброшенных фабрик, — наиздевавшись вдоволь, я сменил тон на более серьёзный: — Жанна, я рад, что ты выполнила свой гражданский долг. Ты уже сделала всё, что могла для достижения правосудия. Теперь тебе лучше вернуться в лицей. Я совершенно не против твоей дружбы с Солей. Даже полезно иметь полицейского в семье. Но мне бы не хотелось терять деньги, которые уже были заплачены за твоё образование. Если ты будешь пропускать лекции, ты завалишь экзамены, и тебя оставят на второй год. Тебе же не захочется повторять ту же самую гуманистическую белиберду по второму кругу. Конечно, ты можешь плюнуть на эти буржуазные пережитки и перебраться в палатки к беженцам. Духовное просветление гарантировано.       Жанна ничего не сказала в ответ. Свирепо пыхтя, как раздосадованная трёхлетка, она прошла мимо меня, нарочно топая босыми ногами, и рухнула вниз лицом на диван. Если бы я был склонен к жалости, мне бы стало её жаль. Бедолага была лишена в детстве шанса закатывать истерики родителям и теперь отыгрывалась на мне. Надо же было перед кем-то надувать щёки и топать ногами.       В эту минуту Солей выплыла из ванны, чистая, распаренная, умиротворённая. Видимо постеснявшись взять мой махровый халат с крючка, она вытащила из корзины с постиранным бельём фланелевую рубашку и надела её поверх голого тела. Рубашка едва прикрывала её бёдра. Моему придирчивому взору открылось видение гладких, мускулистых ляжек. Её полицейская форма, благоухающая женским потом и сигаретами, так и осталась лежать в кучке на пороге ванной.       — Похоже, мой Пикассо не дождётся меня сегодня, — сказала она, плюхаясь на табуретку и наливая себе ещё вина. — Башка гудит, точно колокольня. Бум-бум! Набат какой-то.       — Вам очень не хочется идти на выставку, не так ли? — спросил я участливо.       — У вас так уютно. Пахнет плесенью и старой бумагой. У моего отца была похожая коллекция кактусов. Он каждому давал имя. После того, как он застрелился, я забрала его кактусы к себе, и они за две недели засохли.       Солей залпом опустошила бокал и какое-то время сидела молча, откинувшись на спинку стула и повесив голову на грудь. Даже в такой нелепой позе она выглядела недурно. Её пропорциональное, натренированное тело было невозможно испортить. Ни одной складочки на животе. Да, я видел её оголённый живот и прочие прелести женской анатомии. Бедняжка! Должно быть у неё действительно нервы были ни к чёрту. От какого кошмара она пряталась по квартирам незнакомых мужчин? А что, если бы она действительно нарвалась на изверга? Не все же такие безобидные чудаки-чернокнижники.       — Я никуда не отпущу Вас в таком состоянии, — сказал я.       — А я и не собиралась уходить. Вы же не будете возражать, если я переночую у Вас. Обещаю не храпеть.       — На здоровье. Устраивайтесь, где Вам удобно.       К тому времени разбитый диван в кабинете был занят — на нём растянулась Жанна. Оставалось моё холостяцкое ложе в спальне, которое я решил уступить Солей. Так как я уже успел выспаться, меня совершенно не клонило в сон. Я вполне мог провести ночь на кухне за написанием очередной статьи о метафизических теориях, сложившихся вокруг шишковидной железы. Не будучи привязанным к клинике, я мог предоставить своей фантазии полную свободу.