Дорога на Монфокон

      Последние слова Жанны натолкнули меня на вопрос, который я раньше себе не задавал, — не потому, что боялся ответа, а потому, что сомневался в своих физических силах. Смог ли бы я убить кого-то голыми руками? Несомненно, я смог бы нажать на курок в целях самозащиты. Но свернуть кому-то шею? Вряд ли. Несколько минут я разглядывал свои тонкие жилистые запястья. Это были руки типичного книжного червя, который не мог сломать ничего толще обыкновенного карандаша.       Я не стал барабанить в дверь ванной и пытаться выяснить отношения с Жанной, призывая её к благоразумию. Это занятие казалось мне унизительным и не плодотворным. Если бы ей вздумалось позвонить в полицию с жалобой, следователи быстро бы раскусили её. Ведь она не первая взбесившаяся малолетка, которая пыталась запугать старшего члена семьи подобным образом. Я повидал немало таких за свою практику. Некоторые доходили до того, что сами себе наносили поверхностные увечья, щипали себе предплечья чтобы оставить мелкие синяки, и царапали себе щёки. Опытного травматолога было трудно провести. Так что я не слишком переживал. Неудачная попытка скомпрометировать меня сильно ударила бы по её самолюбию, которого она не была лишена.       Моё внимание переключилось на содержимое пакета, который мне передала Фалурдель. В белой картонной коробке без надписи я нашёл синие и красные капсулы в блистерной упаковке. Эти лакомства, которые ещё не были зарегистрированы ни одной фармацевтической базе, прибыли прямиком из её частной лаборатории. То, что эта гениальная ведьма выбрала меня в соучастники, одновременно льстило и пугало.       В эту же минуту поступило сообщение: «Красная таблетка для терапевта, а синяя для пациента. Принимать за десять минут до индуктивной фазы гипноза. Нехилый массаж для шишковидной железы. Процесс должен проходить в тишине. Кромешная тьма не обязательна. Один из ингредиентов влияет на зрение. Доложи потом о впечатлениях. Удачи, Алхимик!»       У меня не было выбора. Я не мог отвертеться от этого содружества с Фалурдель. Её капсулы с колдовским зельем находились в моём столе. Она дала мне задание и ожидала его исполнения.       Облокотившись на подоконник, я изумился количеству окурков на нём. Неужели я перевёл целую пачку за два дня? Или это было очередной выходкой Жанны? Она вполне была способна на такое. Однажды в детстве она сломала шариковую ручку и размазала чернила по стенке. В другой раз она высыпала зубной порошок в аквариум с гуппи. Очередная попытка привлечь внимание.       Поспешно отогнав мысли о назойливом подростке, я приоткрыл окно и зажёг очередную никотиновую боеголовку.       С первой затяжки мне показалось, что и табачный дым отдаёт ладаном, и не слегка, а прилично, будто я вдыхал прямо из кадильницы. В эту же секунду я услышал лёгкий металлический звон похожий на рокот бубна. Этот звук мне был знаком. Его было достаточно, чтобы у меня участилось сердцебиение. К звону присоединился лёгкий полудетский смех, от которого у меня почему-то похолодело в груди. Сжимая сигарету в зубах, я стиснул виски ладонями и зажмурился. Когда я наконец открыл глаза, моему взору представилась нелепая сцена — соседская девчонка бегала по двору, таская за собой пустые банки от газировки, нанизанные на верёвку. Какое дурацкое развлечение! У современных детей столько электронных игрушек, а эта нашла себе забаву достойную деревенской дурочки.       В эту минуту на противоположной стороне улицы я увидел платиновую макушку Солей Шатопер. На ней был тренировочный костюм мужского покроя. Интересно, у кого она провела прошлую ночь? Чьим гардеробом она на этот раз воспользовалась?       Молодая полицейская перебежала дорогу и направилась к моему дому. Вот она заговорила с кем-то из моих соседей, наверное, чтобы уточнить номер моей квартиры. Я не стал дожидаться, пока она поднимется ко мне, ткнул тлеющую сигарету в горшок с кактусом, и сам вышел ей навстречу.       — Я хотела отдать тебе рубашку и ремень, — сказала она, протягивая мне целлофановый пакет. — Чтобы ты не подумал, что я совсем лишилась совести.       — Прекрасно. Заодно заберёшь у меня форму и очки.       — Форма мне не пригодится ещё неделю, — сказала она, плюхнувшись на скамейку. — Начальник отправил меня на больничный. Хочет, чтобы я обследовалась.       Я взял пакет у неё из рук и сел рядом с ней.       — Тебя всё мучают мигрени?       — Мигрень — моя старая подруга. К ней я привыкла. Но эта чёртова боль в спине! Колет, зараза. И не просто колет, а жжёт, будто ножом кто-то ковыряет. Поверь мне, я не распускаю нюни по пустякам и не преувеличиваю. Мне действительно хреново. Даже начальник заметил. Завтра еду в госпиталь делать кардиограмму, рентген грудной клетки. Надеюсь, это не рак. Начиталась всяких ужасов в интернете. Последний год я много курю. Заработала себе онкологию. Теперь фуражка будет сползать с лысой головы. Ну и поделом!       — Не спеши хоронить себя. Есть такая штука — межрёберная невралгия: неприятная, но безобидная. Хочешь, поеду с тобой для моральной поддержки? У меня завтра нет пациентов.       Солей бросила уже знакомый мне взгляд исполненный подозрения, взгляд уличной кошки, которая не привыкла к ласке.       — В этом нет нужды.       Мне показалось, что я понял причину её внезапной отчуждённости. Я вспомнил телефонный звонок Жанны. Несомненно, малолетняя крыса выставила меня чудовищем. Солей не могла принять помощь от человека, который избивал свою младшую сестрёнку.       — Мне неудобно эту тему поднимать, — сказал я, — но не принимай слова Жанны за чистую монету.       — Какие слова?       — Она озлоблена на весь мир, но вымещает это на мне, потому что я её единственный родственник, пусть и не кровный. Она считает, что если меня лишат опеки, её жизнь заиграет новыми красками. У неё вдруг появятся деньги и друзья. А я стою у неё на пути, мешаю ей дышать.       Солей насупилась и мотнула головой.       — Я на самом деле не знаю, о чём ты.       — Разве Жанна не звонила тебе с полчаса назад?       — Не звонила. От неё уже несколько дней никаких новостей. Когда мы с ней общались последний раз? В тот вечер, у тебя на кухне. С тех пор она мне не звонила и не писала сообщений.       — Вот как…       Меня эти выходки не должны были удивлять. Жанна притворилась, что звонила подруге-полицейской, только чтобы припугнуть меня.       — Хочешь, поговорю с ней? — предложила Солей. — Если она пытается создать тебе неприятности, я вправлю ей мозги, не сомневайся.       — Нет, не стоит. Это семейное дело.       — Иногда нужно, чтобы вмешался посторонний. Кому, как не тебе, это знать? Мне самой было шестнадцать лет. Я же не родилась в полицейской форме. Признаюсь, я доводила своего отца. Не хочу, чтобы Жанна доводила тебя.       — Не волнуйся, я не собираюсь… — мне пришлось прикусить язык и перефразировать свои мысли, чтобы не причинить Солей лишней боли. — Не знаю, что ты вытворяла в шестнадцать лет, но я уверяю тебя, не это толкнуло твоего отца покончить с собой. Если бы подростковые выходки детей толкали родителей на самоубийство, человечество бы вымерло. И не слушай тех, кто пытается тебя убедить в обратном. Это одно из самых жестоких и мерзких обвинений, которые можно выставить родственнику погибшего. Всех, кто навязывает тебе это чувство вины, нужно посылать к чертям. Прости, если резко. Я обычно более сдержан с пациентами, но ты не пациент.       — А кто же я тогда?       — Друг? — ответил я с вопросительной интонацией. — Если тебе нужен ещё один. У тебя, наверное, много друзей среди сослуживцев.       — Я бы так не сказала. Скорее, наоборот. Тебя это удивляет? Признаюсь, мне осточертели легавые. Одни и те же пошлые шутки и плевки. Не хочется свободное от работы время проводить с ними.       — Но ты легко сходишься с людьми.       — Если это мои люди, то да.       — А я твой человек?       — Мой! Я поняла это, когда набрела на твою статью. Это было задолго до того, как я остановила тебя на дороге. Подозреваю, что спина у меня болит из-за тебя.       — Из-за меня?       — В прошлой жизни мы были врагами.       — Неужели?       — Это так же верно, как и то, что я была мужчиной. Всё это происходило здесь же, в Париже. Ты пытался убить меня. Наверное, у тебя на это были причины. Это значит лишь одно: в этой жизни мы должны быть по меньшей мере друзьями. У нас общая миссия. Мы должны покориться судьбе.       Я не был до конца уверен, подшучивала ли она или говорила на полном серьёзе. Странно было обсуждать эзотерику с блюстительницей мирского закона. Подвинувшись ко мне вплотную, Солей прильнула к моему плечу. Я тут же обхватил её рукой, поверх растянутого полиэстрового костюма. Что мне ещё оставалось делать? И плевать, что нас кто-то мог увидеть.       — Смотри, — шепнул я ей, указывая на чуть заметную надпись, выцарапанную на скамейке — «ἀνάγκη». — Знаешь, что это слово значит? «Рок» по-гречески.