Дорога на Монфокон

      К счастью, Флоран не только дышал, но и дрыгался, и что-то бормотал. Скорую можно было не вызывать, так как жизнь его казалась вне опасности. Да и само вскрытие вены было выполнено без знания анатомии. Вполне возможно, он смалодушничал и остановился на полпути. В любом случае, без швов было не обойтись. Рано или поздно нам бы пришлось отвезти его в травмпункт и приплести какую-нибудь более или менее правдоподобную историю. Кривой порез мог вполне сойти за несчастный случай. Мы подняли его в полусидячее положение, прикрыв лоб мокрой тряпкой. Более подходящих материалов для первой помощи у нас под рукой не оказалось.       — Я часто представляла себе как это будет… найти Флорана в таком состоянии, — пробормоталa Солей, поправляя повязку у него на запястье. Ей было наплевать на то, что он её слышал. — Это должно было рано или поздно случиться по мнению его матери. Моё воображение рисовало мне эту сцену с некоторыми вариациями. А теперь, когда это наконец случилось, я испытываю облегчение. Такое же облегчение я испытала, когда застрелился мой отец. Оно было сильнее скорби или чувства вины. Будто мне ампутировали загнившую конечность. Ну вот, теперь ты знаешь, какое я чудовище на самом деле. Тебя это признание шокирует?       — Ты забыла с кем говоришь. Я ещё не такие исповеди выслушивал. Когда творишь зло, безумие останавливаться на полпути. Надо доводить дело ко конца.       Солей взглянула на меня удивлённо:       — Я где-то слышала эти слова. Или читала.       — Привыкай.       — К чему? К чужим фразам из чужих жизней?       — Это всё наши жизни. Душа может существовать одновременно в нескольких эпохах, в нескольких измерениях. Иногда эти миры пересекаются, истории перекликаются.       Солей устало выругалась и в очередной раз убрала светлые пряди с лица.       — Тысяча чертей. Опять ты заговорил на тарабарском языке. Зачем я связалась с тобой?       — Мы уже были связаны. Высшие силы давно решили когда и где нас свести, лейтенант Шатопер. Все мы мушки, попавшие в одну паутину рока.       — Да пошёл ты со своими метафорами. Что нам делать с Флораном?       — Попробуем мирно побеседовать. Может, он нам что-то интересное расскажет про свою последнюю серию рисунков. Привлечь власти всегда успеем. Тогда точно не докопаемся до правды. Тортерю уже забросил расследование.       Тем временем пациент облизывал покусанные губы. Перед тем как приступить к допросу, я на всякий случай пощупал ему пульс. Сердце билось медленно и вяло, но ровно.       — Месье Гонделорье, узнаёте меня? — спросил я его.       — А как же? Узнаю. Вы — любовник Солей.       Любовник. Звучало амбициозно, почти куртуазно. Либо Флоран обладал интуицией, либо он подозревал всех мужчин в окружении Солей.       — Хорошо, — сказал я, не отрицая своей вины. — А кроме этого?       — Шарлатан.       С этой оценкой трудно было поспорить.       — Верно. Шарлатан, чернокнижник. Иными словами, полная противоположность моего коллеги, у которого вы наблюдались одно время.       — Родители настояли, — фыркнул пациент презрительно. — Он мне не помог.       — Я вижу, что не помог. Посмотри на себя! Впрочем, иного результата я и не ожидал от этих сухарей в клинике. Расскажите мне, что всё-таки случилось. Не пятьсот с лишним лет назад, а в прошлом месяце.       — О чём вы, доктор?       — Мне кажется, вы прекрасно знаете, о чём я, месье Гонделорье.       — Понятия не имею.       Нет, Флоран не придуривался. Он действительно не помнил. Его мозг отчаянно подавлял какие-то неприглядные образы.       — Что вдохновило вас на эти рисунки, которые вы так ненадёжно спрятали? Быть может, вы подспудно хотели, чтобы их нашли? Вы хотели оставить после себя какую-то подсказку вместо прощальной записки.       — А разве я собирался прощаться? Куда мне из Парижа? Мне и здесь хорошо. Я вполне счастлив. Здесь мои друзья.       — И вы совершенно не сердитесь на меня?       — За что мне на вас сердиться, доктор? Вы мне ничего дурного не сделали. Вы любите Солей, мою добрую приятельницу.       Я понял, что достучаться до Флорана будет сложнее, чем я ожидал. Он отрицал всё: от попытки самоубийства до помолвки с Солей. Пришлось сменить тактику.       — Давайте вместе посмотрим на ваши художества, — предложил я.       Солей поднесла к его лицу первый рисунок. Флоран несколько секунд пялился на него равнодушно.       — Не знаю, чьи это каракули. Рисовал какой-то пятиклассник.       Ещё бы! Этот пятиклассник жил внутри него! Он владел рукой Флорана и водил ей по бумаге. А Флоран в свою очередь подкармливал его марихуаной и всяческими стимулянтами, которые категорически нельзя было смешивать с его психотропными препаратами, которыми его напичкали в клинике. Это объясняло потные ладони, вялый мышечный тонус и плоский аффект.       — А как вы думаете, — продолжал я, — этот пятиклассник дружил с девочками?       — Думаю, что да. Мальчишки не хотели с ним водиться. У него были две подружки.       — Они ходили к нему в гости?       — Ага. Они ели конфеты, слушали музыку, курили, обнимались. Но втроём не ходили гулять. Их никто не видел вместе.       — Вот как. Получается, это был их маленький секрет?       — Получается, что да.       — В этом нет ничего дурного. Заранее извиняюсь, если это прозвучит странно. А эти девочки дружили между собой?       Это был первый вопрос, на который Флоран не смог ответить сразу.       — Когда как, — процедил он с трудом. — Иногда… иногда казалось, что это был один человек. Вернее, одна ведьма, живущая в двух телах. У этой ведьмы было много талантов, и она их поделила на двоих. Справедливо или нет — не нам судить. Одна девчонка была красива, умела петь и танцевать. Зато другая умела открывать замки и рассказывать небылицы. Так вышло, что ведьма их друг на друга натравила. А мальчишка-пятиклассник хотел их помирить. Уж больно весело ему было с ними. Разумеется, он не хотел терять это веселье.       — Вот почему он нарисовал змею с двумя головами?       — Наверное.       — Но этого оказалось недостаточно, так ведь?       — Недостаточно, — тень пробежала по лицу Флорана, и на мгновение мне показалось, что его черты заострились. — Девчонки всё испортили. Они стали смеяться над ним. А мальчишка не любил, чтобы над ним смеялись.