Дорога на Монфокон

      Честно говоря, не знаю почему Тортерю настоял на таком драматическом входе. Зачем ему понадобилось сразу ломать дверь? Неужели нельзя было постучаться для начала? Впрочем, ему было виднее. Ведь он не в первый раз проводил арест. Новичок, заметно оживился, будто только и ждал подобного приказа. Подёрнув могучим плечом, он навалился на дверь. Голоса в комнате моментально притихли. После третьего толчка хлипкий замок поддался, и мальчишка ввалился в комнату, тяжело дыша. За ним медленно вошёл инспектор. Мы с Солей остались в коридоре, откуда нам всё было видно и слышно.       При виде синих форм, Жанна перестала хихикать и дрыгать ногами. Рука Пакетты замерла на голове самозванки.       — Господа, — сказала она, — вы, верно, ошиблись адресом.       — Нет, мы попали туда, куда нужно, — ответил Тортерю. Приблизившись к дивану тяжёлыми, размеренным шагами, он завис над Жанной. — Сколько можно морочить мозги этой бедной женщине? Я даже не спрашиваю, стыдно тебе или нет. Ответ на этот вопрос всем известен. Вставай. Цирковое представление закончилось. Ты пойдёшь с нами.       — С какого перепугу? Никуда я не пойду. Я пришла навестить свою маму.       Пакетта вновь принялась перебирать ломкие волосы Жанны.       — Доченька, кто эти люди?       — Понятия не имею, мамуля. Наверное, они ошиблись дверью. Твои соседи разбушевались.       Несчастная отшельница покрепче обняла девчонку, которая спрятала лицо у неё на плече. Массивная фигура инспектора отбрасывала тень на них.       — Господа, что вам нужно от моей дочери?       — Твоя дочь мертва, — сказал Тортерю. — Мертва уже несколько недель. Верно, ты новости не читаешь. Тебя никто не оповестил, — он выдернул из кармана скомканную статью трёхнедельной давности и тряхнул перед лицом Пакетты: — Вот, чёрным по белому: «Аннаис Гиберто, 16 лет, найдена мёртвой в подвале ночного клуба». Вот, смотри, фотография твоей настоящей дочери, которая при жизни знать тебя не хотела. Похожа ли она на ту, которая к тебе наведалась?       Вжимаясь в спинку дивана, точно пытаясь скрыться между подушками, Пакетта помотала головой.       — Господин инспектор, я вам не причинила никакого зла. Я не заслужила таких издевок. Меня достаточно оскорбляли, высмеивали. Стражу порядка не пристало так жестоко шутить.       — Увы, Пакетта, это не шутка. У тебя на коленях самозванка, которая была причастна к убийству Аннаис. Это она над тобой издевается. А ты ей охотно подыгрываешь. Честно говоря, я не шибко верю в эти твои материнские ути-пути. Пятнадцать лет ты прекрасно прожила без дочери. Зачем она тебе вдруг понадобилась? В бальзаковском возрасте тебе вдруг приспичило играть в куклы? Отдай девчонку добром, а сама возвращайся к своим сумочкам и покрывалам. Обещаю, у тебя не будет никаких неприятностей. Полиция больше не потревожит тебя.       Жанна подняла лицо с плеча своей названной матери и тоненьким голосом пролепетала:       — Мамочка, ты же им не веришь? Ты же не позволишь им увести меня? Ведь это я, Аннаис. Я столько лет пыталась тебя найти. Мой отец мешал мне. Он сказал мне, что ты уехала далеко. Только после его смерти я узнала, что ты была рядом всё это время. Мамочка, ведь нас не разлучат опять.       — Да, да, я верю тебе, — отвечала отшельница, гладя сухими ладонями лицо самозванки. — Девочка моя. Господа, вы ответите за свои мерзкие выходки. Неужели вам нечего больше делать, что вы врываетесь в моё жильё и угрожаете мне и моей дочери? Неужели в Париже больше нет преступников?       — Пора покончить с этим фарсом, — буркнул Тортерю и дал знак молодому полицейскому: — Верне, помогите нам отвести мадемуазель в участок.       Новичку не нужно было говорить дважды. Одним рывком он стащил девчонку с дивана. К моему удивлению, Жанна не издала ни звука. Видно она поняла, что игра закончилась. Маску дочерней нежности точно ветром сдуло. Лицо её приняло странное дикое выражение, какое я видел у заключённых психиатрического изолятора.       Что касается Пакетты, её лицо вдруг осветила какая-то ностальгия, смесь тоски и девичьего задора.       — Пьера! — воскликнула она, вцепившись тонкими пальчиками в жилистую лапу инспектора. — Помнишь лето 2002 года? Весёлое было время. Помнишь музыкальный фестиваль в парке. Ты дежурил в тот вечер. Я зажигала на сцене с девчонками. На мне была тонюсенькая белая майка без лифчика, и когда на меня пролили пиво, всё было видно. Когда у тебя закончилась смена, ты купил мне пачку сигарет. Мы всю ночь провели на крыше дома. Я знала, как тебе угодить, хотя это было нашим первым и последним свиданием. У тебя не было денег позвонить жене. Ведь ты тогда ещё был женат? Конечно, ты меня забыл. У тебя каждую ночь была новая подружка. А я тебя не забыла. Я всех своих кавалеров помню. Вроде, никто из них не жаловался. У меня отличная память. Я знаю, что ты добрый. Работа сделала тебя чёрствым снаружи, но внутри ты добрый. Я знаю, ты не отнимешь у меня дочь. Отдай мне Аннаис.       — Я не могу вернуть Аннаис, — ответил Тортерю, освобождая руку. — Она мертва. Я тебе уже несколько раз это сказал и даже показал статью из газеты. Если ты хочешь верить, что твоя дочь на самом деле жива, я не могу тебе это запретить. На здоровье, продолжай жить в своих фантазиях. Это уже не моя сфера экспертизы. Я инспектор, а не психиатр.       Произнеся эти слова, Тортерю точно забыл о существовании Пакетты и переключился на Жанну. Новичок Верне уже успел надеть на обвиняемую наручники. Мальчишеское лицо излучало гордость от того, что он так исправно и ловко выполнил свой долг.       Увы, его момент ликования не продлился долго. Не издавая ни звука, отшельница бросилась на него и вонзила ножницы ему в голень. Это случилось молниеносно. Верне взвыл от боли и грубо отпихнул Пакетту. Голова её тяжело ударилась о край журнального столика. Когда её приподняли, она упала снова. Она была мертва.