Кумихо

      Первым, что фиксирует мозг после включившегося резко сознания, — это запах. Запах еды. Рот тут же наполняется слюной, а живот начинает жалобно урчать. Тэхён морщится и стонет протяжно. Причмокивает губами. Раз он хочет есть, значит, жив. Только вот не помнит ни черта. Его нашли? В памяти всплывают лишь какие-то скудные обрывки: ощущение движения, шум, суета, чьи-то прохладные ладони… Кажется, он обращался то в человека, то в лиса. Тэ, выпростав руку из-под одеяла, трёт ноющий висок. Не уверен…       С трудом разлепив веки, охотник моргает несколько раз, постепенно возвращая зрению чёткость. Какое-то незнакомое место… Люстра. Занавески в цветочек. Шкафы с книгами и фотографиями. Мягкое пуховое одеяло. И… Кажется, это называется телевизор. Значит, он в человеческой обители. Неужели у него…       — Получилось… — шепчет Ким одними губами.       Прикрыв снова глаза, сосредоточено прислушивается к себе. Тело ломит так, словно его пропустили через огромную мясорубку. Каждое нервное окончание колет будто иголками. Они тысячами вонзаются под кожу и зудят. Но энергетические потоки, на удивление, наполовину восстановлены. Ещё чуть-чуть и силы вернутся окончательно. Тэхён облизывает сухие, потрескавшиеся губы и сглатывает тяжело. Как же хочется пить! Вновь открывает глаза и натыкается на высокую фигуру, что вдруг оказывается рядом.       Гук пронизывает сородича тяжёлым взглядом, скрестив руки на груди. Хмурится и вообще выглядит не особо дружелюбно. Охотник мычит раздосадовано и демонстративно отворачивается, выражая нежелание разговаривать. Чонгук хмыкает. Ставит со стуком стакан воды на кофейный столик рядом:       — Можешь не паясничать. Всё равно рано или поздно тебе придётся всё объяснить.       — Сколько я был без сознания? — из-за пересохшего горла глубокий баритон звучит совсем низко.       — Два дня.       — Ты меня вытащил? Я и не надеялся на такое благодушие… — Тэ не скрывает сарказма. Уголок его рта тянется в сторону.       — Когда-то ты тоже самое сделал и для меня. Считай, что я просто отдавал должок. К тому же, — Чон хватается за спинку рядом стоящего стула и ставит ближе к софе, — есть у меня к тебе несколько вопросов.       Ким тяжело и обречённо вздыхает. Бормочет: «Глупец сердобольный». Переворачивается осторожно на бок, мучительно застонав в голос, тянется к столику. В следующее мгновение он замечает торчащую из предплечья тонкую трубку и моментально мрачнеет. Это ещё что? Тэхён дёргает недовольно губой. Ладно, потом разберёмся. Сначала пить.       — Спрашивай, — хрипит и прикладывается с жадностью к стакану.       — Что произошло? И почему ты в таком состоянии?       Вместо ответа темноволосый кумихо откидывается обратно на подушку, прерывисто выдохнув. Монотонная боль пронзает каждую клетку, заставляя тело неприятно ныть. Пусть и не так сильно, но всё равно… Раздражает. Тэхён ещё раз пристально осматривает руку с трубкой, потом заглядывает под одеяло. На нём хоть одно живое место есть? Одни бинты да гематомы! Он слышит нервное, нетерпеливое цоканье языком и поднимает глаза на Гука:       — Меня вышвырнули из селения…       — Что, не угодил-таки Верховному? — щурит глаза младший. Похоже, правитель узнал о том, кто поспособствовал тогда его побегу.       — Кумихо подняли восстание. Старейшин больше нет. Верховный убит, — Тэхён говорит односложными, рубленными фразами, словно ему противно об этом даже упоминать.       Лицо растерянного Чонгука вытягивается, чёрные глаза распахиваются и становятся совсем круглыми:       — Как… убит? — ошеломлённо выдаёт он. — Его нельзя так легко…       — Ты про камень жизни? — небрежно бросает охотник, запуская пальцы в тёмные волосы. — Да, я его разбил.       — Ты?! — теперь Чон окончательно запутался. Что, чёрт возьми, там случилось?       — Власть ослепляет, Чонгук, — серьёзно вдруг отчеканивает Ким, полоснув острым пронизывающим взглядом. — Он воспринимал горожан, как тупое стадо. Его алчность коснулась даже меня, вольного наёмника. За это и поплатился. Лично я сам хочу быть в ответе за свою жизнь, знаешь ли… «И за жизнь своих родных», — добавляет он уже про себя, замолкая. Дышит глубоко и считает медленно до десяти, стараясь успокоиться, потому что гнев накрывает с новой силой. Потому что сердце при одном только упоминании опять разогналось и колотится, как бешеное.       — Как же город без верхушки?       — В селении есть достойные люди. Полагаю, их час наконец настал, — пожимает плечами охотник.       — Значит, ты больше не подчиняешься власти… — резюмирует Гук, потирая в задумчивости шею. Эта информация ударила, как обухом по голове, повергнув его в замешательство.       — Я никогда не подчинялся. Я просто выполнял свою работу, не более.       — Выполнял и тогда, когда убил моего отца? — не удерживает себя от шпильки молодой кумихо.       — Я не убивал твоего отца. Это сделали другие наёмники. Когда я пришел, уже было поздно. Они же планировали убрать и ту смертную, завершить, так сказать, дело.       — Но ты же собирался! Ты загнал меня в ловушку! — Чонгук аж со стула вскакивает в возмущении.       По комнате проносится угрожающий рык. Тэхён стискивает зубы. У него болит и кружится голова, всё тело ноет, он чертовски голоден и был бы рад тишине и спокойствию, но, видимо, не в этой жизни. Надо расставить все точки над ё, чтобы его хотя бы перестали мучить. Мужчина поднимается на руках, подтягивая тело, чтобы сесть прямее. Долго и изучающе рассматривает пышущего негодованием Гука:       — Если бы ты пошел на встречу, тебя бы тоже убили. Намджун это понял. И попросил меня помочь.       — Ч-что? — парень столбенеет, резко бледнея.       — Намджун был моим другом ещё с детства.       От такого заявления Гук, потеряв равновесие, плюхается на стул. Он шокировано смотрит на своего преследователя, открывая-закрывая рот. Всё внутри него сейчас переворачивается вверх дном от того смерча, что всколыхнули эти слова. Комната почему-то уменьшается в размерах, пространство давит со всех сторон. Кумихо остервенело трясёт головой, прогоняя тошнотворное головокружение, и сдавливает её ладонями. Этого не может быть… Просто не может быть. Тэхён врёт? Оборотень пытается вспомнить все моменты, слова и действия охотника, чтобы сопоставить с услышанным, но не может сказать наверняка.       — Чего ещё я не знаю? — хрипит он севшим голосом.       — Ты ведь помнишь, как оказался в сиротском приюте? Историю твоих родителей можно считать даже трагичной в какой-то степени. Они изначально не были счастливы. Как и всех остальных, их свели по принуждению. Сохранение рода, долг перед кланом, все дела. Твоя мать была из тех, кого вынудили родить против воли. Избежать этой участи просто не вышло. И хоть после рождения она души в тебе не чаяла, сам способ продолжала считать варварским. Чон Нари была той, кто зацепил Намджуна и посеял первые сомнения насчет правильности происходящего. Именно от неё он узнал кое-что, что, как оказалось, тщательно скрывали Старейшины. Она поведала о Хранителях и древних преданиях, и это всколыхнуло его не на шутку. Нари всегда была независимой и смелой. Не боялась говорить о том, что считала важным, и продолжала это делать даже после твоего рождения. А через несколько лет пропала вдруг без вести. Возможно, её убрали, как опасный для власти элемент, а может она сбежала и погибла. До сих пор никто не знает, что случилось, — Тэхён поправляет подушку и продолжает свою долгую исповедь. — Ты остался сиротой и попал в детдом, но Намджун прошёл семь кругов ада, чтобы забрать сына к себе. Это был беспрецедентный случай, такое не принято у клана, как ты знаешь. После пропажи Нари он тогда никак не мог успокоиться: всё искал зацепки и следы, а ещё хотел найти доказательства её словам. Пробрался даже в Хранилище и нашёл старые рукописи. Именно после этого в нём что-то окончательно поменялось. Намджун всерьёз думал о том, как избавить свой род от данной клятвы, которая словно каторга была и для мужчин, и для женщин. Его исчезновение… Похоже, это были браконьеры, хотя сейчас я в этом несколько сомневаюсь. Много лет в бродячем цирке в маленькой клетушке, что не позволяла перевоплотиться, в ужасных условиях — это сломало его. Пока судьба не предоставила новый шанс, даровав самое яркое подтверждение древним легендам, — любовь человека. Дальше ты всё и так знаешь… Верховный и этот шанс отобрал.       Ким устало вздыхает. Сглатывает несколько раз, смачивая горло. Косится на пустой стакан. Чонгук, словно окаменевшее изваяние, сидит неподвижно, сцепив руки. Сейчас ему открывается вся истина. Она перед ним, как на ладони. История не только его рождения, но и существования всего рода в целом. И судьба его родителей. Парень ведь чувствовал интуитивно, что у отца осталось какое-то незаконченное, незавершенное дело. Некое разочарование и тревога всегда присутствовали в нём, сколько Гук себя помнил, и это стремление что-то исправить, открыть сородичам глаза. Оборотень смыкает плотно веки и накрывает лицо ладонями:       — Но все думают, ты убил отца. И Верховный тоже так считал, — бормочет глухо.       — Я умею заметать следы так, чтобы ни у кого и мысли не возникло о нарушении приказа.       — Поэтому ты меня не прикончил? — младший обращает свой взор на наёмника. — Помог? А Инми? Ты хотел её убрать! Если бы я не остановил…       — Я считал, что другого выхода нет. Ты подвергал себя серьёзной опасности. Сам видел, чем всё чуть не закончилось, когда узнали о твоей связи со смертной. Я тогда… не был в курсе всех деталей, — Ким прочищает горло.       Тягостное молчание повисает в воздухе. Чонгук переваривает всё то, что сейчас услышал. «Верховный и этот шанс отобрал». А ведь такая участь могла постигнуть и его. Безотчетный страх постепенно поднимается от живота к шее, душит. Кумихо хочется срочно рвануть из комнаты, чтобы сию же минуту проверить, где Инми. Убедиться, что с ней всё в порядке. Заглянуть в любимые карие глаза, чтобы они успокоили его мечущуюся душу. Гнетущую обстановку мастерски разряжает Чха Сомин: мужчин отвлекает лёгкий стук о косяк, и в комнату просовывается светловолосая макушка.       — Чонгук… Прости, что прерываю важные разговоры, но вашему калеченому пора сменить капельницу. Да и поесть ему не мешало бы, — Сомин демонстрирует поднос с дымящейся миской.       Тэ вскидывается оскорблённо, но, поперхнувшись воздухом, взволнованно приподнимается на локтях, узнав девушку. Неужели он сейчас у неё дома? Жизнь, чёрт возьми, непредсказуемая штука! Охотник напряжённо следит за тем, как возлюбленная друга проходит к постели и ставит поднос на столик. Он не сводит с неё пристального взгляда, и только аромат бульона ослабляет его внимание. Тэ тянет носом воздух, и желудок сводит так жёстко, что в глазах пляшут звезды. Молодой человек садится рывком, сбрасывая одеяло и не обращая внимание на кольнувшую резкую боль и оголившееся тело. С урчанием набрасывается на еду, спешно уплетая всё за обе щёки.       — Тише, тише… Не несись так! Помедленнее! Заворот кишок будет! Господи… — всплёскивает руками Сомин.       Она настойчиво тянет миску с густым наваристым супом вниз в попытках опустить её обратно на столик, одновременно всучивая в руки Кима ложку. Тот коротким рыком огрызается на неё. Девушка вздрагивает, но тут же сердито хмурится. Шлепнув ладошкой по длинным пальцам, она тем не менее упорно добивается своего:       — Вы, сэр, если ещё раз повысите на меня голос, останетесь без пропитания. А теперь возьмите ложку в руки… Вот так. И покушайте, как нормальный человек, не разбрызгивая всё по сторонам.       Глядя на то, как суровому охотнику вытирают испачканный подбородок салфеткой, Чонгук не может сдержать улыбку. Довольно усмехнувшись, он покидает комнату. Тэхёну досталась непростая штучка, она с ним ещё повоюет.       Ошарашенный таким отпором Тэ смотрит сначала на девицу, прожигая недобрым взглядом, потом на ложку в ладони. Хочется сжать столовый прибор, погнуть, переломить да вышвырнуть, но он в последний момент передумывает. Скрипнув громко зубами, склоняется над столом и зачёрпывает бульон. Сомин, уперев в руки в бока, наблюдает за трапезой некоторое время и только потом, удовлетворённо кивнув, выходит прочь.