A
Дайшо закатывает рукава формы, выворачивает тонкие бледные запястья над клавишами, вглядывается в нотную тетрадь. Ах да. — Так что за шампунем пользуешься? — опасность миновала, а у Куроо всегда была хорошая память. — Где взял, уже не достать. Тебе не поможет, кстати, — ухмыляется Дайшо. — Охо-хох-х, жаль, — вздох. Куроо сидит в метре от него, смотрит на золотистую в свете закатного солнца пыль в воздухе. Переводит взгляд на блик в волосах Дайшо. Лишь секунду позволяет себе подумать блин как бы тоже так уложить. Все идеи на шутки о девчачьем шампуне, к сожалению, покидают светлый ум Куроо. — Называется «Октябрь», — Дайшо лишь немного довольно жмурится, высовывает язык, его длинные пальцы замирают над клавишами. — На конкурс? — Для души. Пока октябрь не закончился. Куроо кивает. Это первый их серьёзный диалог на этой неделе, надо же. Дайшо берет первую ноту неуверенно, косится на Куроо, встречается с ним взглядом. В глазах Дайшо непонятное. Куроо не романтик, метафоры не его стезя, но что-то в груди как будто скрипнуло. Дайшо на выдохе произносит что-то похожее на приторно-детское, уже давно далекое «Тецу», но Куроо игнорирует, и тот начинает играть уверенно. Окна музыкального класса смотрят на футбольное поле, и золотых деревьев не видно. Но Тецуро кажется, что они рядом, и небо, постепенно приобретающее янтарный оттенок, кажется по-особенному осенним. Куроо не фанат классической музыки, но вживую это всегда звучит изысканно. Будто в комнате не остается пустого пространства. Мелодия ему нравится, вопреки его предубеждениям, Дайшо ведь такая драма-квин — всегда только унылая музыка. Вообще-то, иногда из наушников Дайшо орет хардбасс. Так и так его музыкальный вкус оставляет желать лучшего, хотя нельзя отрицать, что уж он-то разбирается в музыке на профессиональном уровне, в отличие от Куроо, которому по классике нравится рок. Но Куроо способен оценить настоящее искусство, он прикрывает глаза, расслабляется и минут пять просто находится рядом с Дайшо. Его присутствие почти размывается, Куроо забывает, кто рядом с ним играет, но рука непроизвольно тянется в его сторону. Не достает; музыка утихает. Ещё минуту они сидят молча, рука Куроо опускается на колено, нервно сжимает складку серой ткани брюк. Это так головокружительно, но так отвратительно. — Неплохо, — брови Куроо приподнимаются, он пристально разглядывает одноклассника, а кожа его по ощущениям становится похожа на стену в коридоре; становится прохладнее. — Ого, ты меня похвалил, какая честь, — Дайшо делает акцент на «ты» и неспешно забирает нотную тетрадь, закрывает пианино. — Нет, ну, это правда неплохо. Мне понравилось. — Так и быть, я тебе верю, — Дайшо приобнимает себя руками, растирая плечи. — Мм. Дайшо чихает, и на инструмент летит сопля. Ни разу не элегантный, мать его, пианист. Ещё и сутулый. — Ненавижу всё это, — признается Дайшо. Срывается в сторону Куроо; порванный провод нерва скрипит где-то под ребрами, во взгляде жадное, а широкая улыбка сжатых губ похожа скорее на рану, из которой вот-вот хлынет кровь. Какое мне дело до- Дайшо хватает парня рядом за предплечья, нервной дрожью пальцев сжимает складки его кардигана, опускает руки под кардиган, под рубашку, под кожу. Куроо непроизвольно забывает как дышать, столбенеет, вспоминает условия: не подходи ближе, чем на метр, — смотрит в мутные темные глаза неопределенного цвета, — у нас не должно быть общих друзей, — безумное лицо Дайшо приближается к нему, и он ощущает противный мятный запах то ли зубной пасты, то ли жвачки, — не выебывайся. Последнее условие было обязанностью, провал которой был заложен в их генетическом коде. Дайшо касается носом щеки Куроо, скользит нервно, отрывно, касается его носа. Куроо закрывает глаза и успевает собрать обрывки хаоса из сознания в саркастичное предложение: «Эскимосский поцелуй, какая романтика — ничего слаще не видал». Делает вдох, собирается спросить, что это ты такое делаешь… Но. Дайшо быстро приподнимает свое лицо и кусает Куроо за бровь. Куроо вырывает руки, толкает ублюдка, смотрит агрессивно, нахмурив брови. — Псих. Дайшо болезненно шмыгает носом, снова чихает, хмыкает. — Так и думал, у меня на тебя аллергия. — Я ухожу. Куроо встает, больно задевая ножку стула мизинцем, шипит и несется от проклятья в лице Дайшо куда-нибудь лишь бы далеко далеко далеко. Дайшо пропевает истошно напоследок: «Мне так нравится то, что меня разрушает». На выходе из школы Куроо чертыхается и материт про себя скотину ещё раз, обещает себе врезать ему, если проснется завтра зараженным. Сбивчивым шагом направляется домой, по дороге сбивая попадающиеся под ноги камни. Тянет руку, чтобы растереть ноющую бровь. Останавливается. Считает до пяти, больно, но он проглатывает. Дома мама ничего не замечает, Тецуро усиленно делает непринужденный вид, направляется в ванную неспешно, запирает дверь. Хватается за голову, опускается на бортик ванной, раскачивается туда-сюда минуту. Надо взять себя в руки, умыться, поужинать и забыть. В конце концов, не конец света. Просто Дайшо — ну, такой он — невыносимый в последнее время. А Тецуро не может бросить его. Упорство главной героини седзе-манги, отчаянно влюбленной в самого ебанутого парня их небольшого городка. Удары по клавиатуре. Убитые пиксельные человечки. Ужин. Ночь. Лунный отблеск на хрустальном шаре на полке рядом с пособиями по биологии и химии. Взгляд в потолок. Ночь — цейтнот. Поток мыслей, ускользающих, бросив лишь едва заметную тень. К трем часам, когда Тецуро всё же засыпает, его телефон слабо освещает комнату оповещением о новом сообщении. «I never sleep cause sleep is the cousin of death»***
Тецуро очень хотел поехать на море этим летом, но не вышло, и он был вынужден дышать пылью из-под волейбольного мяча, отлетающего на землю. Лето было жарким, цикады будто не где-то поблизости шумели, а в самые уши, опаляя их духотой. Кенма соглашался составить компанию неохотно, но всё же никогда не бросал его одного с тех пор, как родители их познакомили. Тецуро загляделся на облако, похожее на самурая, отшагнул в сторону. Мяч пролетел почти мимо, отбился о плечо десятилетнего Тецуро и залетел за высокий каменный забор соседям. О-ой. Спор о том, кто должен его достать, затянулся минут на пять. Тецуро сдался, признав свое поражение — Кенма всё же не умел играть хорошо, да и как старшему, ему нужно взять на себя ответственность. Осенью будет уже одиннадцать, пора становиться взрослым. Самурай на небе уже давно уплыл в далекие прошлые времена, зато прилетела ворона, уселась на крышу мрачного соседского дома и наблюдала с интересом. Он ворон не любил, и ему хотелось кинуть в неё камнем, и он высмотрел подходящий под калиткой в унылом сером заборе. Под ним даже трава не росла, а ведь вокруг всё такое зеленое, а тут серое пятно. Он еле достал до звонка и терпеливо ждал. Жаль, что не получилось перелезть через забор. Прошла минута, три, семь, Тецуро позвонил ещё раз, ответа не было. Нахмурился, бросил вопросительный взгляд на Кенму, выглядывающего из своего двора, но тот быстро спрятался, оставляя Тецуро сражаться за мяч в одиночку. Ну уж нет, такой классный мяч, подарили вместо поездки на море, так просто отдавать его он не собирался. Дом стоял на углу, поэтому Тецуро просто прошелся чуть дальше по улице к повороту, чтобы осмотреть его с другой стороны. У забора здесь стояло высокое дерево, и он подумал, что он гений, просто перелезет через забор по нему, зайдет во двор, кинет мяч Кемне — хозяев, наверное, нет дома, — и проблема будет решена. Неожиданно Тецуро услышал какую-то негромкую нескладную музыку со стороны дома, замер и напряг слух. Музыка совершенно точно исходила из окна этого противного здания, значит, там кто-то есть. Мама учила, что быть любопытным нужно в меру, но Тецуро пока плохо понимал, что такое эта мера, и поэтому бесстрашно влез на дерево. Двор был вычищен от растений, каменная плитка до калитки, какой-то уродливый гном, которых он видел в американских кино. Второе окно с этой стороны дома было немного приоткрыто, но белоснежный занавес закрывал обзор. Тецуро подумал, что можно прокрасться незамеченным, тихонько, как котик. И чуть не заныл, когда понял, что тогда он не сможет вернуться обратно. На вопрос что делать, Кенма предложил позвать родителей, но Тецуро отказался, сказав, что у него гениальный план. Он кинет в то окно маленький камешек, может два, кто-то услышит его, и он просто попросит вернуть их мяч. Хватило всего одного камня, чтобы мелодия прекратилась, и ещё одного для того, чтобы испуганное лицо маленького мальчика с темноватыми русыми волосами выглянуло из окна. Волосы по оттенку чем-то отдавали зеленым, видимо, чтобы хоть как-то восполнить баланс живых цветов в этом доме. Тецуро замахал рукой, позвал, но мальчик только нахмурил свои маленькие брови, сощурил глаза, и закрыл окно. Он подождал минуту, и во двор вышел ребенок примерно его возраста, в такой же черной футболке, как у самого Тецуро, и спросил нагло: — Тебе чего? — Мяч вам во двор попал, верни, пожалуйста, — указал рукой в сторону дома Кенмы, другой обнял ветку покрепче. Ребенок смотрел на него недоверчиво. — Я звонил в звонок, — попытался защитить себя Тецуро. — Он сломан, — мальчик развернулся. Он обошел дом, подошел к забору, отделявшим его дом от соседского и тогда заметил волейбольный мяч. Тецуро тем временем молниеносно слетел ловким котом с дерева, помчался к калитке, которая уже открывалась. Протянутый мяч поднял Тецуро настроение, страх ушел. — Как тебя зовут? Я Куроо Тецуро, и там ещё есть Кенма. Давай играть с нами! — широко улыбнулся. — Сугуру. Дайшо Сугуру, — он был немного ниже Тецуро, в глаза не смотрел, только неловко покусывал губы. Сжимал пальцы обеих рук в кулаки. — Не могу, мне надо заниматься, — всё же ответил он. — Ты на чем-то играешь? — Тецуро пытался руками изобразить игру на неведомом музыкальном инструменте. — Да. Пианино. Там сложно… — Сугуру ухватился за ручку калитки, но не решился её закрыть и уйти. — Ладно, постарайся! Если захочешь, мы во дворе у Кенмы, — Тецуро прижимал к груди волейбольный мяч, свободной рукой указал на соседский дом. Дайшо Сугуру кивнул, лицо у него было немного грустное, но Тецуро уже побежал обратно. Калитка скрипнула, Тецуро всего один раз обернулся, засомневавшись, но всё же радостно забежал обратно во двор друга. Он рассказал ему про новое знакомство. Кенма молча послушал, выдохнул, как будто с облегчением, и они продолжили играть, но в этот раз отошли подальше от каменной преграды.***
Ночное сообщение не радует, но Куроо мужественно и максимально безразлично идет в школу. Игнорируй. Всё. Хватит. Звонок. Пустая парта Дайшо. Настроение врезать самому себе за секундное беспокойство.