R
Кенма говорит, Куроо тянет к мерзкому Дайшо потому, что он лучшее напоминание ему о себе. Тецуро не очень понимает, что Кенма хочет этим сказать, отмахивается. Довольно жует булку, слушает шум в столовой. Это лучше, чем слушать музыку ублюдка. Кенма испуганно смотрит куда-то Куроо за спину, и тот поворачивается с набитым ртом. Мика мнется с ноги на ногу, неловко отводит взгляд. — А где Сугуру? — спрашивает обреченно, пытается улыбнуться. — На больничном, — у Куроо улыбка получается лучше. И она уходит, попросив передать Дайшо, что ей очень нужно с ним поговорить. Очень просит, чтобы тот не вел себя как ребенок. Но кто такой Куроо? Почтовый голубь? Дайшо на несколько месяцев старше Куроо, на несколько лет ментально младше. Сам разберется. Человек-противоречие, которого пора выкинуть из своей жизни вместе со всеми его записками, скопившимися во внутреннем кармане рюкзака Тецуро. Они были друзьями раньше. Но как там было? Любовь проходит, лучшие друзья становятся незнакомцами. Блин, Бокуто. Куроо собирается в Токийский на медицину. Бокуто тоже туда попадет, может быть. Будут безумствовать вместе, покорят столицу и будет у них всё-всё-всё: девочки (у Куроо обязательно длинноволосая, высокая и стройная), у Бокуто, как он хотел, с большой грудью и душой; будут марафоны комедий по ночам; будет обещанный рейд на горно-лыжный курорт. Не будет Дайшо Сугуру. Куроо заканчивает с едой, договаривается завалиться сегодня домой к Кенме, поиграть с ним в приставку. Идет в класс, настроение приподнятое — пятница, впереди выходные, и даже то, что большая их часть уйдет на зубрежку, не испортит этот день, — Дайшо не покажется в поле зрения ближайшие несколько дней. Или так думает Куроо. Но вот он, гад, выходит из супермаркета неподалеку от улицы, где они с Кенмой живут, и выглядит абсолютно здоровым. Если бледное лицо и излишнюю худобу можно считать здоровым видом. Тонкие белые провода наушников спускаются в карман его темно-синей куртки до колен. Куроо охреневши секунд десять следит за тем, как Дайшо, высунув язык, срывает с пачки сигарет прозрачную обертку, открывает пачку и вырывает серебряную бумагу, кидает в урну, закрывает пачку и быстро закидывает в карман, откуда тянутся наушники. Кенма тянет Куроо за рукав черной ветровки ко входу в магазин, делая вид, что они никого не видят на самом деле. Дайшо равнодушно отворачивается, даже не одарив Куроо секундным взглядом, и спокойно себе идет домой. Тецуро знает, он его видел. — Ахуеть, ты видел? — Куроо даже не стесняется выругаться при охраннике, брови поднимаются непозволительно высоко. — Бывает, — Кенма безразлично пожимает плечами, берет корзинку и идет к продуктовым рядам. — Ахуеть, это просто ахуеть, ему же ещё нет двадцати, как он их купил? — Куроо не глядя загребает с полки какие-то булочки, закуски, размахивает руками. — Да как-то, — Кенма вытаскивает из корзины всё лишнее и кладет обратно на полки. — А если мы сейчас попробуем взять пиво — продадут? — Куроо, мы в школьной форме. — А, да, — успокаивается. Они берут чипсы, колу, и идут домой к Кенме. И следующие пару часов Куроо позорно проигрывает во всех играх, где надо играть против Кенмы, и выигрывает, когда играет с ним в одной команде. Тецуро прижимает к себе подушку и стонет, когда они всё-таки проигрывают. Родители Кенмы заходят в дом, его мама, как обычно, любовно тискает щеки Тецуро, слегка тянет непослушные черные пряди, спрашивает, останется ли он на ночь и предлагает хотя бы поужинать у них после вежливого отказа. Кенма ленится, растягивается на кровати и говорит, что не голоден. Тецуро тоже, но на ужин у них сладкое карри, и Куроо проигрывает ещё раз. Кенма давится ужином и этим серьёзно беспокоит свою маму, а Куроо тем временем лихорадочно думает, удастся ли пронести пакет с упаковками и бутылкой в рюкзаке так, чтобы она ничего не заподозрила. Удается. — Стемнело уже, ты мог бы и остаться, — на пороге говорит Кенма, опершись о стену со скрещенными руками. — Не, пойду домой. — Удачного второго ужина. — О нет, больше в меня не влезет, — смеется Куроо. Тецуро, конечно, пойдет домой, но сначала он решает спросить у Дайшо, какого хуя? Дверь закрывается, и Куроо выходит на улицу, ежась от холода. Смотрит на звезды, сворачивает в сторону дома Дайшо. Он уже не маленький, а всё равно приходится лезть на проклятое дерево, которое за эти годы стало ещё больше и рискует попасть в немилость старой карге, гордо именующей себя госпожа Дайшо-сан. Что бабка, что внук, что отец его, вся семейка — психи. Лезть на дерево теперь кажется таким глупым занятием, и как он в детстве мог только? Ветки колют запястья, сухие листья осыпаются, и что-то попадает Тецуро в глаз, заставляя выругаться. Ветки не пропускают его также дружелюбно, как это было в далеком детстве (ну, может быть, и не таком далеком), лезть неудобно. Но сейчас Куроо немного упрямый баран. Окно комнаты Дайшо закрыто, но свет горит, и Куроо прислушивается. Вроде, что-то там пиликает своими тонкими пальцами, гребанный, мать его, гениальный пианист. Он с титаническим усилием — только бы не свалиться — достает из кармана ветровки смартфон и набирает номер. Гудки идут непозволительно долго, и когда Куроо уже начинает шепотом говорить давно заученное «абонент временно…» Дайшо всё же поднимает трубку. — Слушаю, — звучит абсолютно непроницаемо-равнодушно в ухо. — Ты подонок как давно этой дрянью травишься? — Я играю с пяти лет, Тецу, ты же знаешь, — усталый вздох. — Какой я тебе, нахрен, Тецу, я спрашиваю — как давно ты куришь? — Я не курю. — Нет? — Нет. — А какого… — Отец вернулся, это для него. Что тебе нужно? — прерывает его Дайшо. — Хочу тебе врезать за вчерашнее, выходи, подлый трус, — и Куроо сам не верит в то, что он серьёзен. Нога Тецуро соскальзывает, и тот чуть ли не падает, но чудо — он даже удерживает телефон в руке. Дайшо красноречиво молчит несколько мгновений, а затем окно открывается, явив его лик взору Куроо. И Дайшо даже бы заржал со всей силы от нелепости этой картины, но лишь строит жуткую гримасу и нервным жестом руки показывает тому — спускайся быстрее. У Тецуро начинает колотиться сердце, и не похоже, что это из-за того, что он объелся. Этот эксперимент — проживи без Дайшо Сугуру несколько спокойных дней — провален. Он осторожно спускается, и медленно идет к старой калитке. Ждет несколько минут, облокачивается о ненавистную бетонную стену, улавливает слабую боль где-то в затылке. Бьет носком левой ноги пятку правой, думает, надо купить новые ботинки. Дайшо наконец выходит, осторожно закрывая за собой калитку, трет рукой затылок, отводит взгляд куда-то в нижнюю сторону. — Прогуляемся? — предлагает вдруг непринужденно. Тецуро пожимает плечами, отходит немного вперед и на ходу вглядывается в звездное небо. Звезды видны совсем слабо, и это даже хуже, чем ничего. Сугуру плетется где-то позади, всё ещё бесконечно втягивает свои сопли, молчит. — Ты бы лечился, — Куроо делает глубокий вдох, наслаждается особенным ночным запахом и холодом. Сердце всё ещё бьется в малокомфортном ритме. Присутствие Сугуру никогда не влияло на него положительно, но отказаться от этого трудно. — Пользуюсь каплями, ерунда, скоро пройдет. — Я про твою голову, придурок, — шипит Куроо. — А. — Ага. — Нога, блять. — Фу, какой же ты грубиян, — морщится Куроо. Дайшо ничего не отвечает. Они проходят тот самый конбини, и Тецуро останавливается под неоновой вывеской у витрин. Яркий свет очерчивает тени на его лице, на лице Дайшо, они смотрят друг другу в глаза. Куроо впадает в ностальгию: — Раньше часто заходили сюда за мороженым. — Не помню особо, — признанием с горечью. — Странно, — удивляется Куроо. — У меня детство размыто местами, не знаю, — Дайшо нервно теребит рукава куртки, прячет руки в карманы. — Будешь мороженое? — переводит тему Куроо. Опасно — Дайшо не любит говорить о детстве. — Ты ахуел? — шмыгает Сугуру. — Немного, — посмеивается его собеседник. Дайшо не находит в этом ничего смешного, смотрит на легкую улыбку Тецуро, затем равнодушно идет дальше по улице. До дома Куроо минут пятнадцать. Двадцать неспешным шагом.***
Куроо за пару недель таких историй наслушался о Дайшо, что заочно начал его бояться. «Ууу, ты что! Не подходи к нему, у него же отец бешеный. У них была собака, так его папаша её топором, ну, того, потому что она его укусила. Мао слышала, как она скулила и бегала по их двору, а он за ней и… Ужас, в общем, если ты с ним будешь общаться, мы больше не друзья» Говорил Терушима, который всегда казался Куроо немного отбитым. «А бабушка-то его! Ты её видел? Как европейская королева выряжается, и постоянно орет на всех вокруг. Рассказывает, какой её внучок гениальный, и что она сделает из него достойного человека». Важным тоном вещал другой какой-то мальчик из семьи учителей. Всегда говорил напыщенно, словно важный индюк. «Ой, не знаю, я слышал, что его вроде бабка лупит без конца и края. Да какая разница? Что его обсуждать, лучше пошли приему меня научишь». Говорил Коноха. Смеяться над ним при нем-то никто не смеялся, конечно, потому что тот как посмотрит иногда, будто зарезать хочет, так от страха все и разбегались кто куда. Особо отбитые грубияны пытались над ним поиздеваться, но в этом тощем пацане, как оказалось, было много сил и на послать грубыми взрослыми фразами, и на врезать, ну, по крайней мере, расцарапать лицо. Зря, конечно, Куроо решил поспрашивать у детей округи о нем. Любопытство погубит его когда-нибудь. Но было поздно, теперь и он оказался затянут в эту игру — мы знаем Дайшо; мы игнорируем существование Дайшо. Куроо слухам не верил. Боялся. Но не верил. Выглядел Сугуру абсолютно нормальным ребенком, говорил нормально и вел себя тоже нормально, пусть он и видел его несколько раз, а говорил с ним всего однажды. Семья Кенмы держалась относительно соседей нейтрального терпимого отношения, никогда не обсуждая никого и не осуждая, но оказалось, что Кенма знал все эти истории чуть ли не наизусть. Куроо обиделся на него и решил, что потом сам поближе узнает Сугуру. На улицах Тецуро видел его несколько раз с пакетом из магазина неподалеку от его дома, соответственно, ждать случайной встречи не было смысла. Решил идти напролом, прямиком к дому Дайшо примерно в то же время, в какое он с ним познакомился — после обеда. Хоть бы дома никого, кроме него, снова не было. Куроо, держа подмышкой мяч, перепрыгивал трещины на асфальте, но на одну всё же наступил и проиграл одно очко в этой беспощадной битве, расстроился из-за поражения, и решил идти, уже не всматриваясь под ноги. С поворота начнет сначала. Солнце палило, в черной футболке Куроо было даже жарче, чем обычно. Он оттянул футболку свободной рукой за низ и начал обмахивать ею свой живот, а потом повернулся к тому самому магазину с другой стороны дороги. Из конбини вышел Сугуру, с довольным видом разворачивая ярко-красную блестящую обертку мороженого, высунул язык. Куроо окрикнул его, замахал свободной рукой над собой в приветствии, осмотрелся по сторонам дороги и побежал к Дайшо. Тот стоял, замерев, как будто увидел призрака, широко раскрыв глаза и подняв брови. — Приве-е-ет! Я Куроо Тецуро, помнишь? Ты занят? Может, погуляем? Можно сходить на речку, или на площадку, тут совсем рядом, — громко дыша, сходу затараторил Тецуро, подбрасывая в руках мяч. — Э… — Занят? — тише, грустным голосом. Сугуру отвел взгляд, обеими руками ухватился за мороженое, неуверенно начал: — Мне надо учить ноты, — последнее было сказано севшим, нетвердым голосом. — Но ты же вышел в магазин? — изумился Тецуро. — Пока никого нет дома, я очень-очень осторожно. — Ладно… Сугуру бегло осмотрел мяч в руках Куроо, а потом отошел на несколько шагов, бросив короткое «пока». Через ещё несколько всё же остановился, оглянулся — Куроо стоял, смотрел ему вслед. Из магазина, держась за руки, вышла парочка подростков. Сугуру подошел к черноволосому мальчику снова. — У тебя очень смешная прическа. Давай сходим на речку, только быстро, хорошо? Меня отругают, если заметят, что я уходил из дома. — Плавать не будем! — посветлел Куроо и потянул Дайшо за руку по направлению к нужному месту. Река была неподалеку, идти до неё нужно было полчаса, но когда Дайшо покончил с мороженым, они добежали почти вдвое быстрее. По дороге Куроо рассказал про волейбол, Сугуру в перерывах отдышки многое переспрашивал, и Тецуро довольно отвечал. Куроо хотел поспрашивать у Дайшо о нем, но тот всё время задавал вопросы сам, так что, когда они были в нужном месте — на небольшом земляном выступе над рекой, Дайшо знал о Куроо не меньше, чем он знал о себе. Договорились сразу звать друг друга по имени, и теперь они друг для друга были просто Сугуру и Тецу, потому что Тецу звучит проще, и вообще, не спорь со мной, как можно спорить с такой прической? — Я не виноват! — Тецу надул губы в притворной обиде, а потом они смеялись, смеялись и снова смеялись. Искали интересных жуков в округе, последили за парочкой выше по течению, скривили лица, когда те целовались. Кидали друг другу мяч, и Тецу один раз попал прямо в лицо Сугуру. Извинился. Потом смеялся. Было весело ровно до момента, пока мяч не улетел с выступа прямо в реку. Течение было небыстрым, но Тецуро почувствовал такой леденящий душу страх, ведь мяч понесло дальше к месту, где довольно глубоко. Раздеваться времени не было, и он, секунду не решаясь, начал аккуратно спускаться к реке по земляному выступу, держась за выступающие корни деревьев. Сугуру держал его за руку пару секунд, помогая спуститься, его пальцы были очень липкими. Тецу сказал, что всё нормально, он сам, он может, успеет, и всё будет хорошо. Помчался по берегу за уплывающим мячом, а Дайшо бежал поверху и всё переспрашивал, нужна ли помощь. Помощь Тецу была нужна, на самом-то деле. Плавал он плохо, потому-то и был так рад, что в этой реке обычно не плавают, а скорее бродят по посадке деревьев вокруг, да по гористой местности, но втягивать Сугуру не хотелось. Он заметил, как Сугуру осторожно ведет себя, пытаясь не испачкаться, и иногда посматривал в сторону обратной дороги к улицам. Папа учил Тецуро, что помогать нужно себе самому, потому что мужчина должен решать проблемы сам, и только если всё очень-очень плохо, тогда просить помощи. Но лучше не проси, сынок, ничего хорошего. Ничего. Поэтому Тецу и не просил научить его плавать как следует, но у самого не выходило. Дыхание сбилось, когда он догнал мяч, ноги уже промокли и светлые шорты были заляпаны грязью. Он глубоко вдохнул, и вдруг резко провалился. Усилием воли заставил себя проплыть метра два к ускользающему всё быстрее мячу, но одежда сковывала движения, вода была обжигающе-ледяной, и все мысли из головы как ударом бейсбольной биты выбил страх. Остановился, оглянулся на берег, понял, что его теперь самого уносит течением, попытался развернуться и поплыть обратно к берегу. Звуки исчезли, удар руки по воде, резкая боль в ноге. Сугуру спрыгнул к берегу реки, выступ в этом месте был уже совсем небольшим, разулся и кинулся в воду за Тецу.***
— По Экзюпери — мы в ответе за тех, кого приручили, — вещает голосом радио-диктора Тецуро, раскачиваясь на качели посреди детской площадки. Как разговор зашел в это русло, Тецуро не понимает. Надо было просто пойти домой. Они вспомнили несколько эпизодов из детства, поиздевались друг над другом за всяческие ошибки и промахи. И вот, Тецуро слушает скрип качели, прижимается к железным цепям, вдыхает запах металла. Вспоминает, как однажды Сугуру чуть ли не спас ему жизнь. Глупо, конечно, но Тецуро тогда непроизвольно стал считать его героем, и больше не сомневался в том, что Сугуру отличный парень. Даже после того, как узнал, что все те истории — правда. После эпизода с мячом, который тогда так и не удалось спасти из лап жестокой стихии, Тецуро не виделся с Дайшо до конца того лета. В сознании картинками мелькают образы младшей школы (они ходили в разные), мелькает средняя (уже вместе), мелькает знакомство с Бокуто и бесконечные тренировки. Ревность Дайшо, которому всегда было мало. Но Куроо его не винит. — Ночь наталкивает на бредовый поток мыслей, а? — Дайшо укоризненно смотрит на Тецуро. Достает платочек из кармана куртки и сморкается. Ежится от холода. — Ты невыносим, ага. — Детка, нет ничего невыносимого, ты же знаешь. Все терпят, и ты потерпишь, немного осталось. — Ещё одно «детка», и я тебе врежу, — Куроо резко тормозит и складывает руки замком, локти на коленях. — Какие мы ранимые, — пожимает плечами Сугуру, приподняв уголки губ. — Я ухожу. И Куроо поднимается, уходит. Никаких прощаний. Если бы только получилось донести до Сугуру то, что он хочет ему донести. Но Куроо и сам не до конца осознает, что же такого он хочет донести. Ему когда-то нравилось проводить время с Сугуру. Полнота ощущений так радовала его всё детство, проведенное рядом с ним: вот тебе и адреналин, авантюры; вот мороженое зимой и большой мягкий шарф, в который закутывались вдвоем; а вот ещё просмотр порно втихаря дома у Куроо и красное лицо Дайшо; ссора, примирение после которой радовало даже больше, чем сладкое карри, которое так любит Куроо. Было всё. Так где же теперь это всё?