Люди и Ангелы - Громовержец

      Над туманными долинами и каменистыми утёсами вокруг Дейервика забрезжил удивительно ясный рассвет. Настал новый день. Он оставил за плечами усталых путников ужасы их завершившегося приключения, осветил их сонные лица, пролил свет на ссутулившиеся плечи и сгорбленные спины. Холодный до дрожи северный ветер, спускающийся с гор, словно настойчиво подгонял их прочь, поскорее к дому, поскорее на тёплый юг. Наши герои и сами с удовольствием были бы рады как можно быстрее оказаться в Эдеме, а потому поторапливали своих лошадей, но не загоняли, ибо путь предстоял очень неблизкий.       Конечно, долгой дорогой и тяжёлой битвой этой ночью друзья были очень утомлены, это читалось по их лицам. Суо буквально засыпал в седле, качаясь в нём из стороны в сторону, как маятник. В другой ситуации он бы нашёл в себе силы держать ухо востро и не поддаваться усталости, но, убеждённый Пепельным, что земли эти теперь безжизненны и безопасны, он, видно, успокоено дремал. Эйнар так же балансировал на грани сна и яви. Сквозь полуприкрытые веки влажными от ветра глазами он видел, как качается перед ним извилистая дорога, наклоняется и плывёт бледно-синее небо, обрамлённое далёкими и всё более удаляющимися облаками. Плавно идущая лошадь убаюкивала его, но, только прикорнув, очередной её шаг вырывал его из тёплой дрёмы. Плечи его мгновенно поднимались и напрягались, и он щуро оглядывался по сторонам, как будто бы он не сам проснулся, а что-то его разбудило.       На одной с ним лошади ехал Пепельный. Он вовсе не казался сонным: его губы и глаза на спокойном, ясно освещенном лице энергически двигались, так, будто он обдумывал что-то. Всю ночь и весь оставшийся день он не смыкал глаз, и уже больше он правил лошадью (которая, впрочем, и так прекрасно находила путь), чем Эйнар.       Ему вспоминались слова МакЛлойда. «Как же легко, нас, людей, одурачить могущественному». Он перекручивал их в голове снова и снова, выговаривал одними губами, пытался вспомнить, не слышал ли он их раньше. Он чувствовал, что они имеют решающее значение, что они значат нечто такое, что сейчас исключительно важно и может на что-то повлиять. Вместе с этим же ему казалось, что он всего лишь думает лишнего.       «Верно, я разочарован. Я много лет выслеживал убийц этой грязной крысы, и лишь мечтал о том, чтобы возместить ему за его злодеяния. Но что же я чувствую теперь, помимо той же выгоревшей бездны внутри, какая была всегда? Тот же вкус пепла на языке. Та же тоска. Эх, и верно ведь. Разве может зола вновь загореться?».       Однако, поразмыслив ещё немного, он решил, что его всё же интересует ещё одно. На грядущем привале он решил расспросить Эйнара об его мече. ***       - Меч-то? – с удивлением Эйнар глянул на ножны Громовержца. – Ты меня удивляешь. Ты же сам говорил, что владел им. Зачем же ты у меня хочешь узнать о нём?       Пепельного поглощало нетерпение и, поджав губы, он выпалил: - Как тебе не ясно, я забыл все! Понятно теперь? Я не помню, что со мной было до того, как у меня его отняли. Потому я и спрашиваю.       Хендир вновь, изумлённый, уставился на Пепельного. Он никогда прежде не видел, чтобы он выходил из себя. Тот, в свою очередь, потупил взгляд и улыбнулся одними уголками губ:       - Прости.       - Говоришь, у тебя отняли его? – спросил Эйнар, помолчав.       - Да, очень давно. Я уже и не помню точно, как это произошло. Впрочем, - протянул Пепельный, нахмурив брови и положив пальцы на подбородок, - я вчера вот хорошенько рассмотрел его, и что-то начал припоминать.       - Припоминать? – оживился Эйнар, подойдя к нему на шаг ближе. – Так кто же его у тебя отнял?       Памятуя о том, что меч ему дал Иезекииль, Хендиру очень не хотелось верить, что сам Сэни нанёс этому странному, но, вероятно, благородному, доброму человеку, вред. Пусть тот и уточнил, что Громовержец у него от архимастера Квентина, но почему бы ему и не солгать? Потому Эйнар и отчаянно хотел услышать, что кто-то другой отнял у него меч.       - Пожалуй, я помню, - вновь медленно проговорил Пепельный рыцарь, - что, защищаясь, я выколол этому человеку своим мечом глаз. В этом я убеждён. Только потом у меня его забрали и схватили меня самого.       В этот момент со стороны близлежащего кустарника явился Суо, на ходу завязывающий шнуровку на уровне пояса.       - Чего-чего? – громко возвестил он о своём присутствии. – Кому? Кому ты там глаз выколол? Уж не Алласу ли?       Пепельный спокойно взглянул в улыбающееся, светящееся полуденным солнцем, как начищенный медный диск, лицо Суо, потом на встревоженного и заметно помрачневшего Эйнара, сложившего руки на груди, и после этого уверенно кивнул:       - Это был Аллас. Он со мной сделал это, - едва уловимо изменившись в лице, Пепельный сделал шаг к своему собеседнику. – Аллас. Ангел, которому вы служите.       Суо оторопел, вскинув брови и сунув руки за пояс, стягивавший плащ.       - Так это ты с Алласом что ли поцапался? Да как же ты в таком разе жив до сих пор?       Пепельный и не взглянул на Суо. Он в упор глядел на мрачного, как туча, Эйнара. Тот имел прекрасное представление о том, что за мысли теперь роятся у Пепельного, и что он думает о нём.       - Полагаю, никак, - отозвался Пепельный. – Этот мерзавец оболгал меня, обвинил в ереси, судил, как предателя и еретика. Да, я отчётливо помню теперь. Я пытаюсь защищаться, и с мечом бросаюсь на него. Я бы и убил его, если бы не его головорезы, скрутившие меня, связавшие и бросившие к остальным из моей деревни. Потом он начал нести всякую чушь о том, что очищающее пламя должно выжечь наши презренные души, его солдаты в то время обкладывали нас соломой и дровами, обливали маслом, - он вздохнул. - И…       Эйнар и Суо переглянулись. Они были наслышаны о всяких чудесах за свою жизнь и непростую карьеру. Несмотря на это, единодушно они приняли этот рассказ за чушь. Пепельный замолчал на какое-то время, сев на землю и прислонившись спиной к большому камню. Его лицо выглядело серьёзно, даже зло, и бледная кожа в ясном свете солнца казалась чуть ли не прозрачной. Чем больше он рассказывал о своей судьбе, тем больше внимавший ему Эйнар чувствовал, что проникается его рассказом и верит ему. Всё было логично, все складывалось. И лицо его, искажённое тяжёлыми воспоминаниями, не лгало.       - Всякий по-разному ответит, если у него спросят, что первое, что он помнит в своей жизни. Родителей, первый деревянный солдатик, пчелиный укус. Все же моё прошлое, куда бы я ни обратил взор – огонь, сплошной, непроглядный, обжигающий огонь. Я не могу вспомнить больше ничего. Лишь то, как я лежу, заваленный своими кричащими от страданий друзьями, чувствую, как их кипящая кровь капает мне на руки и лицо, как они бьются в конвульсиях так, что ломают мне кости, и как начинаю гореть сам. Я чувствовал, как кожа сползает с меня, я видел свои кисти, когда с них отваливались пальцы, я кричал, милосердный Единый, как же я кричал! Вскоре я перестал слышать и свои крики. Я так же перестал видеть, видимо, глаза мои так же сгорели и лопнули. Но я не перестал чувствовать. И каждая частица моего тела в тот миг вопила, кричала, неистовствовала, как сумасшедшая. Весь обугленный кусок меня не мог ни пошевельнуться, ни даже пискнуть, но чувствовал такую бешеную боль, какую вам и представить невозможно. Но я никак не мог потерять сознание, понимаете? Я всё думал, когда же это кончится. Когда душа оставит мой обезображенный труп, когда ум покинет меня и я умру? Но я не умер. Прошло много часов, прежде чем боль прекратилась. Я смог встать, подняться на ноги, и я увидел, что пепел покрывал меня, невредимого, как погребальный саван. Вокруг не было никого и ничего, кроме золы и пепелища. Лишь я один, и ветер, играющий моими пепельными волосами. Помнится, я был брюнетом раньше, знаете…       В этот момент Эйнар приблизился к нему, сев рядом на корточки. Его глаза вглядывались в расслабленное, измученное лицо Пепельного. Тот смотрел на него в ответ, поджимал губы, как бы говоря этим: «Что ж мне еще сказать? Просто поверь мне, а иначе иди с Богом».       - Выходит, меч у тебя забрал Аллас? – тихо произнёс Эйнар.       Пепельный коротко кивнул, наклонив голову:       - А теперь он у тебя. У человека. Так скажи же мне, Эйнар Хендир, - помолчав, холодно продолжил он, сверкнув глазами, - откуда он у тебя? И не смей мне лгать, предупреждаю тебя. Пуще всех прочих Пепельный Рыцарь карает именно лжецов.       Проигнорировав вопрос и поторопившись утолить своё любопытство, Эйнар спросил:       - Что мне помешает соврать тебе, убедительно?       Не успел он и охнуть, Пепельный схватил его за распахнутый ворот плаща и с силой потянул на себя, да так, что Эйнар едва удержался на ногах. В голосе его, звеневшем сталью, слышалась прямая угроза:       - В твоих глазах я разгляжу фальшь.       Суо глядел на них, нахмурив брови, слушал и не думал даже вступать в происходящее. Он нисколько не верил, что Пепельный (чей рассказ он во многом все еще считал бредом) попытается навредить Эйнару. Помимо прочему, сам Эйнар даже не думал говорить неправду:       - Его перед моим уходом из Эдема подарил мой друг и учитель, - спокойно и без тени сомнения ответил он. - Он сказал, что меч ему отдал архимастер Окуларис.       Пепельный отпустил его ворот, переспросив:       - Квентин? Ну конечно, глупец ничего в мечах не понимает, потому и отдал его мастеру мечей. Кто этот друг и учитель?       - Его имя Иезекииль, - помолчав, всё-таки ответил Эйнар. – Вряд ли ты его знаешь.       Со вздохом Пепельный снова откинулся на жёсткий камень, прикрыв устало глаза. Он его, действительно, не знал. На какое-то время воцарилось молчание. Северный, холодный и сухой, ветер играл полами их плащей, одежд, пробирался в их волосы, в их мысли. Эйнару было неуютно, и ещё больше ему было неуютно под испытующим взглядом Суо. Ему казалось, что Пепельный должен сказать что-то ещё, что-то важное, что-то, что разрешит его болезненные думы, о которых они с Суо говорили за секунду до того, как впервые увидели его. Но сформулировать какой-то вменяемый вопрос он не сумел.       - Зачем вы ему служите? – спросил, наконец, Пепельный своим холодным, враждебным голосом.       Друзья вопросительно посмотрели на него.       - Я слышал кое-что, о чём вы говорили. Вы не слепцы, и имеете представление о том, как ангелы презирают людей. Теперь вы знаете об этом столько же, сколько и мы, северяне.       - Я тоже северянин, Рыцарь, - угрюмо буркнул Суо. – И я тоже познал ужасы пожарищ, смерти и прочие вещи. Я не рос в лощености и роскоши. Я лишился дома по вине ангелов. Но любой дурак понимает, что порой иначе просто нельзя.       Эйнар покраснел и опустил взгляд на бурую землю. Он был единственным из них, кто практически всю жизнь рос среди ангелов.       Пепельный слабо усмехнулся:       - Дурак всё на свете понимает, пока ему не докажешь, что он дурак. Но вы ведь люди. Вы видите несправедливость Эскальгера больше, чем кто-либо ещё в Эдеме, больше чем кто-либо на Небесах. Вы видите? Вас ангелы ведь ненавидят не меньше, чем несчастных в Аста-Гелоне, и чем мы их в ответ. Что вас держит там? Привычка? Шаткий мир? Достаток? Ах, что говорить, - вздохнул Пепельный, не дождавшись ответа на свои вопросы. – Всё это сразу, пожалуй. Как же мало нужно, чтобы поставить человека на грань сделки с совестью! Чтобы одурачить…       И без того красный, как рябина, Эйнар вскочил на ноги и, от стыда не в силах смотреть на Пепельного, зашагал взад-вперёд по поляне. Рыцарь следил за ним, слабо улыбаясь, и ждал, что он скажет.       - Ты так ненавидишь ангелов? – произнёс Суо задумчиво.       - Ненавижу? – протянул Пепельный, после чего помолчал, опустив глаза. – Нет, я думаю нет. Суо, разве ты не видишь? Я – всего лишь пепел. Я – дух мщения, дух справедливости. Это всё что осталось от меня. Я живу, потому что мною движет стремление карать и мстить. Я не могу больше ненавидеть, любить. Только наказывать. Больше ничего.       Эйнар остановился, взглянув на него своими блестящими глазами:       - Нас ты тоже покараешь?       Пепельный какое-то время молчал, прикрыв глаза, а потом вдруг разразился своим чистым, звонким смехом. На глазах у него выступили слезы, и рукавом своей хламиды он стал вытирать их:       - А что, а неплохой был бы замысел! А? Руками одних засранцев я прикончил другого, похуже, поопаснее, а потом бы расправился и с первыми! Эйнар Хендир, из тебя бы получился прекрасный окуларий!       Эйнар фыркнул, невольно улыбнувшись получившемуся каламбуру:       - Да ни за что, - тихонько буркнул он.       Улыбаясь всем своим красивым, светящимся лицом, Пепельный встал с земли и, наклонив голову, сказал:       - Ни за что? Да, друзья, именно поэтому-то я и думаю оставить вас в живых. Мне не за что вас карать. Вы не лжецы. Нет, не лжецы. Вы одурачены, хоть и недалеки от правды. Знаете что? Я вам помогу.       Суо неслышимо закатил глаза.       - Я пойду готовить лошадей. Ох уж мне эти поучения…       Эйнар проводил его чуть улыбающимся взглядом. Пепельный тоже, бросив с усмешкой:       - Вздорная персона. Ну, так послушай хоть ты. Если желаешь знать, есть у меня в Инкертериме один знакомец. Он вообще-то много где известен, может быть, и ты о нём слышал. Знают его как Красный Капюшон. Ну, или человек в Красном Капюшоне, там, рыцарь, воин: неизменен, как ты понимаешь, именно его капюшон, и его цвет.       Эйнар, как ни удивительно, припоминал. Это прозвище было ему известно от окулариев, и вообще о нём иногда говорили в Эдеме среди легионеров и прочей военной знати.       - Да, он весьма известен, - произнёс он, нахмурившись. – Известность у него препаршивая.       Пепельный играючи фыркнул:       - Я и не сомневался. Сам он вообще-то наёмник, но сейчас всяческие козни Лиге подстраивает. Его пророчат в лидеры Мятежа. Только, - Пепельный подмигнул, - я тебе об этом не говорил. Но это всё дурость, у него в голове такие тараканы – похлеще, чем у меня. Не быть ему лидером, он большой эгоист. Но вот история у него… Прямо скажем, захватывающая. Я тебе советую разузнать про него. Только у него самого. Никто другой его историю не расскажет. Да и я не стану – я поклялся молчать.       Эйнар, поначалу удивившийся резкой переменой настроения у Пепельного от удручённого и озлобленного до покладистого и игривого, теперь был в недоумении от прочей поступающей информации.       - Где же мне его разыскивать? – воскликнул он. – К тому же, что это значит – у него самого разузнать. Я на службе! Как же я подамся в Инкертерим? Назад меня уже будут ждать только на виселицу.       Пепельный посмотрел на него снисходительно, как на человека, прилюдно сказавшего глупость:       - В любом случае, я предоставил тебе выбор, Эйнар Хендир. Ищи его, если угодно, между Толвейном и Гран-Могайном. Поспрашивай местных, он должен быть там. Большего сказать не могу. Ну, и, конечно, рассчитываю на твою честность. Ты ведь не расскажешь об этом тому, кто может ему навредить?       Пообещать такое было несложно: рассказать Эйнар собирался только Суо и Иезекиилю, то есть, тем, в ком он был уверен.       - Обещаю, что не расскажу.       - Тогда дальше думай сам. А пока, давай-ка поторапливаться и отчаливать. Меня уже начинает тошнить от этих холодных скал и слезливых воспоминаний. ***       Миновали беспечные, размеренные и утомительные в своей рутинности дни их обратного путешествия. Был вновь преодолён Гелон; путники пересекли его старой переправой немного западнее Аста-Гелона, очень уж им не хотелось вновь ступать в это мрачное городище. Помимо этого, на дорогах сейчас вполне можно было пересечься с остатками свиты МакЛлойда, двигающимися почти наверняка на юг. Через несколько недель пути они въехали в сирые склоны Междугорья, объятые густыми туманами и окроплённые водой гремящих порогов и водопадов, а после и, миновав их, вышли через узкий проход на юге у Каменных Столпов (именуемых так же Столпами Разбитых Мачт), двинулись к Понтис-Магна, то есть, говоря по-человечески, к Гонориеву мосту, дабы перебраться на западный берег Переннис.       Друзья редко переговаривались друг с другом, обсуждая лишь насущные, походно-бытовые вопросы. Нельзя сказать, что иное не занимало их мысли. Суо и Эйнар не обсуждали это, но оба чувствовали одно и то же, что сейчас, пока они в пути, они находятся в относительном покое, и им хотелось продлить это спокойствие как можно дольше. Общество Пепельного занимало их, и, когда им во время привалов приходило в голову травить свои боевые байки, закусывая зайчатиной, тот слушал их, блаженно улыбаясь, и с увлечением поддерживал их разговор. В иной раз они добрались до местной, у самого Восточного тракта, таверны, набрали там некоторое количество дешёвого вина, еды, и двинули пировать в безлюдную чащобу среди низкой жёлтой травы и говорливо шуршащих над их головами деревьев. В самом заведении они устраивать посиделку не решились, потому как Эдем уже был близко, а их форма явно свидетельствовала о государственной службе. Следовательно, подобные гуляния, будучи кем-то замечены, могли плохо на них сказаться. Языки их развязались, слова и смех текли рекой, и на время друзья отошли от мыслей, которые не оставляли их всё путешествие. Эйнар впервые за долгое время перестал ежеминутно задавать себе вопрос: «Что мне делать?». Впрочем, и упиться до беспамятства он не смог и не хотел.       Пепельный был вполне себе доволен своими компаньонами и, глядя на них и на изрядно подобревшего Суо (которого он отчасти всё еще считал вздорной персоной, но уже куда меньше, чем ранее), довольно улыбался. Эйнар не мог сказать, о чем думает их неожиданные приятель, но намётанный глаз его заметил, что Пепельный, хоть и был весел, но всё же не пьянел ни на йоту, сколько бы ни пил. Пил он, впрочем, не так уж и много.       - Что ж это значит? – говорил он громко, вытирая руки после куска зайчатины. – Ты, выходит, совсем как нежить? Ты и не пьянеешь?       Пепельный, улыбаясь, отрицательно замотал головой.       - А зачем же пьёшь?       - За компанию, - невозмутимо ответил он. – А еще мне нравится вкус вина. Впрочем, у этого он такой себе.       Суо раздосадовано хлопнул себя по коленке. Ему, опьяневшему, было жалко Пепельного, как родного брата:       - Ах, несчастная душа! С таким бытьём, и не иметь возможности напиться!       Рыцарь только ещё шире улыбнулся, обнажив ряд белых зубов. Его тронули слова Суо, хоть и сказанные спьяну.       - От такого бытья учишься защищаться, сударь Великий Страж. Иные пьют, а я стараюсь на всё глядеть с оптимизмом. Сколько бы зла ни творилось, я напоминаю себе, что добра все-таки происходит больше. А иначе, конечно, можно и умом тронуться, если не быть наивным. Или если не пить. Что-то одно всяко должно присутствовать в человеке.       Разгорячившийся и любящий пофилософствовать Эйнар сразу же подхватил:       - А что ж лучше? А? Нельзя же пить всю свою жизнь!       Пепельный покивал, вертя опустошённый бокал вина в руке:       - Великие вещи всегда делают люди наивные.       - Верно! – гаркнул Суо. – С бутылкой больших дел не наделаешь! – и первым поднял широкий кубок над головой.       С ним согласились все, громогласно чокнувшись и опорожнив до дна немалые бокалы сильно разбавленного вина. ***       На следующий день друзья пересекли реку и вышли на Белую дорогу, ведущую к Эдему. Выглядели они куда веселее, чем когда отправлялись в дорогу, потому как их объединяла теперь общая мощная беда – похмелье. Впрочем, вполне очевидно, что Пепельного это не коснулось, и их общая весёлость обратилась шутливо против него, что вылилось в разного рода глупые шутки и необидные проклятия. Сам Пепельный, к слову, несколько приободрился и посерьёзнел, едва они ступили на вымощенную белыми, как мрамор, плитами дорогу. Впереди ещё не замаячили золотые купола Эдема, как он принялся опасливо озираться по сторонам. Он чувствовал всей своей кожей, что он больше не на знакомом, как свои пять пальцев, Севере – теперь он на земле своих врагов. Пусть и вполне знакомый ему, Юг был ему ненавистен, потому как именно здесь жили отвратительнейшие, по его мнению, ангелы всех Небес – эдемцы.       Однако не отошли они далеко от реки, как Пепельный вдруг вздрогнул, повёл носом и дёрнул Эйнара куда-то вправо.       - Ты чего? – вздрогнул тот.       - Чуешь запах? Гарью пахнет.       Суо повернулся к ним. Лицо его было серьезно, брови чуть нахмурены.       - Точно, Эйнар. Что-то горит.       Они сошли с большака и двинули на север, туда, где, как им показалось, был источник дошедшего до них горького дыма. Минут пятнадцать блуждания вдоль берега реки, и они наткнулись на стоявшую между двумя зелёными холмиками деревушку, примкнувшую одним своим краем в лазурный, невысокий отвесный берег. Водяная мельница её всё еще вращала свои лопасти, хотя и ясно было видно – деревня эта, даже скорее, местечко – жило здесь человек двадцать – совершенно безлюдно. Пресловутый дым валил из одного из хлипких, покосившихся деревянных строений. Как оно загорелось уже не понять, но тушить его было точно некому. Выглядело всё так, словно бы жителей заставили немедленно всё бросить и уйти из своих домов. Это подтверждало и ясно слышимое гоготанье нескольких уток – их тощие тельца, качая белыми головами на длинных шеях, вывалили из птичника у одной из хижин и стали беззаботно щипать позднюю траву. Несомненно, здесь были и другие животные.       Разобраться с происходящим им не дали. Дорогу к поселению вдруг перекрыли откуда ни возьми взявшиеся двое солдат легиона. Они вытянулись вдоль своих длинных копий и, брякнув бронёй, пророкотали из своих глухих треугольных шлемов:       - Стоять, гражданские! Вы кто такие? Пошли отсюда!       Суо, лихо ухмыльнувшись, слез с лошади и, не думая ни секунды, надвинулся на них всем своим массивным телом, воскликнув повелительно:       - Государственное дело! А ну пошли прочь отсюда, крысы! Великий Страж перед вами!       Конечно, солдаты не на шутку перепугались, и, даже не услышав, что говорит им Суо, чуть было не взялись сражаться. Неизвестно, как всё решилось бы, если бы Пепельный, дернув за рукав Эйнара, показал ему пальцем смотреть вперёд. Между домов, явно увлечённые чем-то серьёзным, громко переговариваясь, ходили какие-то высокие ангелы в броне, закутанной в красные ткани.       - Суо, остынь, тут окуларии, - побледнев, сказал Эйнар своему разгорячившемуся другу.       Подумав какое-то время, Церра плюнул на землю и, оставив в покое несчастных испуганных легионеров, сел на коня и, мрачный как туча, повернул обратно на дорогу.       На пути назад Пепельный сказал, что раньше не знал об этом поселении и попросил рассказать о нем поподробнее. Суо только сплюнул ещё раз и не сказал ему ни слова. Эйнар рассказал ему всё, как знал: то было совсем недавно возникшая деревушка, которую за несколько недель сколотили переселенцы из Велега ещё в середине весны. Им некуда было податься, как и многим жителям этого разорённого демонами города, и они часто скитались по Небесам, ища себе новый дом. Видимо, эти несколько семей решили поселиться недалеко от Эдема у самой Переннис.       - А теперь тут эти, окуларии, - вздохнул Эйнар. – Чем ж они провинились?       Пепельный холодно хмыкнул:       - Так уж надо им было провиниться? Они виноваты уж тем, что родились людьми!       Эйнар хотел было что-то ему ответить, но вдруг почувствовал холодный ветер, задувший со стороны реки, мурашки побежали по его спине, и, закутавшись поплотнее в свою накидку, он промолчал, глубоко задумавшись.       - Может быть, Бог и не должен быть добрым? – думал он, вспоминая слова своего друга. Он много раз задавал себе этот вопрос, но что бы он не делал, он не мог ответить на него «Да, не должен». ***       В один из дней середины месяца мессимен Пепельный, сидевший, как всегда, позади Эйнара, похлопал его по плечу и сказал:       - Стой!       Затем он спрыгнул с лошади и, поправив меч и одежды, как бы виновато заулыбался своим приятелям.       - Что такое? – сказал Суо, так же останавливаясь и разворачиваясь.       - Всё, друзья, баста, пора мне с вами разминуться.       Эйнар и Суо переглянулись. Было вполне очевидно, что вот-вот он покинет их компанию, потому как ему в Эдем путь был заказан. Да и наверняка его на юге манили свои планы.       - Куда ты теперь? – спросил у него Эйнар.       - Я подумываю побродить здесь какое-то время, - задумчиво произнёс он, потирая рукоять своего меча. – Ну, ты знаешь. Послушать, посмотреть, что происходит. Давно я на юге не был. А потом отправлюсь к своему знакомцу в Инкертерим, ты знаешь, о ком я. Там меня и ищи, если хочешь. Ну, бывайте, друзья, рад был с вами иметь дело! Надеюсь, еще повстречаемся. Бывайте!       Он помахал им рукой и, сойдя с дороги, прямо через придорожный овраг зашагал куда-то на юг, в сторону бледно-зелёных холмов. Эйнару, уже развернувшему лошадь и бредущему вслед за Суо, ещё какое-то время казалось, что он слышит его непринуждённое, весёлое посвистывание и его чистый, благородный голос, его смех вдалеке. ***       Спустя два месяца после своего отбытия на север, двадцатого числа месяца мессимен, то есть, в сентябре, Эйнар уже находился в своем эдемском доме, глядел на несколько писем, пришедших за время его отсутствия из разных министерств и ведомств, и, завтракая жареными яйцами, чувствовал себя самым странным образом. С одной стороны, он, как и любой другой человек, принявший участие в грандиозных, масштабных делах, вынужденный размышлять о высоких, философских и самых что ни на есть мироустройственных вещах, до сих пор пребывал в замешательстве. Вся его размеренная, тихая и, самое, как он считал, главное – не заметная никому, жизнь катилась ко всем чертям. И кто виноват? Эйнар оглядывал своё полупрозрачное отражение в оконце первого этажа и думал: «Кто виноват? Никто ж ведь не виноват. Всё само закрутилось и завертелось». Его, - обыкновенного человека, не героя и не знаменитость, - поставили вдруг совершенно легко и просто перед ужасающими вещами лицом к лицу. Опустошённые бедствиями города, поражённые проклятиями земли, могущественные чародеи, объявившие себя Богами. В конце концов, разудалый, весёлый приключенец, восставший из пепла и ищущий и наказывающий грешников. Голова закружится от таких событий! И теперь, когда он вновь оказался в удушающе-липком покое своего убежища, Эйнар почувствовал, как она у него кружится.       Разумеется, он не был ни дурачком, ни изнеженным аристократом. Он всю жизнь рос как солдат. Но и у солдат, на которых Суо недавно с такой готовностью надвинулся с желанием втоптать в землю, такая обыкновенная (по сравнению с «прелестями» Аста-Гелона) вещь вызвала ужас. Солдаты имеют дело со сталью, кровью и прочими военными вещами. Его не учили думать над чудесными воскрешениями мучеников, не учили уничтожать могущественных колдунов. Его не учили философии. Он не умел рассуждать о природе Бога, и, когда задумывался об ангелах, Алласе и Эскальгере, вечно спотыкался на обыкновенных, вполне себе, быть может, очевидных вопросах. «Почему люди так страдают? Почему им так ненавистно существование ангелов? Они ведь ратуют за порядок, дисциплину, добродетели. Не этого ли хочет в глубине души каждый человек?».       Что может быть проще, чем ответить ему! Объяснить, что люди страдают именно потому, что им больно, что они горят на кострах, и у них отнимают и сжигают кров, а порой и отдают на уничтожение демонам и разбойникам. Что может быть проще мысль о том, что не порядок нужен человеку, а свобода и право определения своей судьбы. Но Эйнар, как и сказано, не будучи дураком, в глубине души понимал и принимал эти обыкновенные вещи. Но была одна лишь единственная преграда, та щепочка, - тонкая, как крыло бабочки, - удерживающая его лавину возмущения и неприятия. Эта щепочка – страх. И потому, что она была именно страхом, она представлялась ему не тонкой и ничтожной, иллюзорной, а несокрушимой и неразрешимой.       Эйнару было что терять. Всю жизнь чудом проведший среди ангелов, занимающий далеко не самую последнюю должность, он каждую секунду помнил, благодаря кому он находится в том положении, в каком он был. Он понимал, как хрупка в действительности нить, отделяющая его, Эйнара Хендира, доверенное лицо Министерства Легионов, от тех несчастных в деревне у Переннис, чей дом охвачен дымом, чьи гуси рассыпались по дикому полю и в растерянности гоготали на всю округу. Эйнар чувствовал ошейник на своей шее, и знал, к кому ведёт поводок. И страх перед теми, к кому он вёл, сковывал его, заставляя даже после казней в Толвейне не думать о том, о чем не думать было невозможно: власть ангелов Бога Эскальгера презирает и изводит людей, как вид. И на Севере, и на Юге.       Но вот он в Эдеме. Читает распоряжение министра Ганвеара по поводу последствий волнений в приснопамятном Толвейне. Затем, прожевав кусок хлеба и запив его молоком, ознакамливается со своей личностной характеристикой, присланной секретарём Канцелярии Пандорой Маллон (сейчас Канцелярия Пантеона вообще взялась всем должностным лицам выписывать оценочные характеристики, чтобы те знали своё место). Эйнар с особой внимательностью вчитывается в отточенный до безупречности фирменный почерк сударыни Маллон, гласящий на белой, как снег, идеальной бумаге: «Эйнар Хендир… высшая степень исполнительности… крайне надёжный и верный человек… именем Эскальгера готов исполнить свой долг, что бы для этого ни потребовалось». Прочитав эти изумительные в своей выразительности строки, Эйнар рассмеялся и откинулся на спинку стула, дотронувшись бессознательно до своей шеи. «Да, ошейник по-прежнему на месте, - думал он, и засмеялся ещё громче. – Что за тяжкая участь!». И та призрачная щепочка, толщину которой мы, как вы помните, сравнивали с крылом бабочки, кажется ему всё более и более громадной, и непреодолимой.       Однако теперь, вместе с этим страхом, в нём начала расти и ненависть. Он не чувствовал её, когда казнил бунтовщиков, хоть и тогда умом всю несправедливость происходящего прекрасно понимал. Но ужасы, наблюдаемые им недавно, что-то отчетливо надломали в нём. Не в пресловутой щепочке, но в чем-то глубже находящееся в нём. И через этот надлом, как чувствовал Эйнар, он стал наполняться ужаснувшим его презрением и гневом. Словно бы гневный пепельный дух зажёг своим пламенем ярости и мщения и его готовые вспыхнуть поленья. Каждое слово Рыцаря, как бы он тогда или уже сейчас с ним ни спорил, било в самое сердце, в самую цель, и Эйнар сознательно снова и снова перекручивал в голове свой разговор с ним, случившийся после гибели МакЛлойда, будто бы раздувая занявшееся пламя. Как будто сам заставлял себя ненавидеть и презирать, сбрасывая оковы болезненной дрёмы. Каждый свой день в Эдеме он теперь чувствовал это одновременно ужасное и сладкое чувство отвращения и неприятия, которое он стал питать к тому, что видел вокруг.       Пара знакомых ангелов взялась как-то рассказывать ему о минувшем празднике Святого Духа, сопровождаемым традиционно Литургией (именуемой некоторыми Чёрным Исходом) – изгнанием провинившихся эдемцев лично Эскальгером в Ад. Действо это, к слову, представлялось Эйнару одной из ужаснейших придумок Эскальгера, в основном благодаря мнению Суо, который обычно, отслуживший в Тронной Зале эту Литургию подле самого Эскальгера, возвращался оттуда бледный, как смерть, и лишённый дара речи.       « - У меня до сих пор их вопли стоят в ушах, Эйнар, - говорил ему как-то Суо. – Зрелища страшнее ни один из живущих не видал, я тебе говорю. Я видел своими глазами, как безжалостен Эскальгер»       Те двое ангелов с восторгом отзывались о прошедшем на празднике Святого Духа обряде совершеннолетия, так же происходящем обыкновенно в этот день. Фальшиво улыбаясь, Эйнар переспросил у них, как им тогдашняя Литургия. Ангелы тогда переглянулись и сообщили:       - Мы видели, как колонна приговорённых заходила во Дворец по лестнице, прямо накануне этого дня. Все в обносках, лица как у обезьян, одним словом – преступники! Они вошли в Пантеон, а через час после того, как за ними захлопнулись ворота, раздался такой грохот, будто бы земля под Эдемом разошлась. Площадь тогда просто потонула в аплодисментах, - один из ангелов, молчавший до этого, тихонько засмеялся и закивал головой. – И больше их никто не видел.       Эйнар ничего больше не мог сказать этим двум ангелам, потому как после слов «лица как у обезьян», он ощутил, как у него дрожит горло. В первый же день он прочитал списки изгнанных в Ад в этом году. Одним из семисот восьмидесяти четырёх ангелов и трёх людей был Неронэ – юный слуга и адъютант Иезекииля.       Даже Эйнару, которого сам Неронэ невзлюбил с первого взгляда, стало до слёз жалко этого юношу, совсем ещё ребёнка. Вот, еще месяц назад он доставлял Иезекиилю, - доброму и заботливому Иезекиилю, которому, Эйнар знал, Неронэ был как сын, - министерскую почту. Тогда же он мерил человека взглядом снизу-вверх, как таракана, как муравья. Неделю назад он, быть может, с друзьями ходил в Собор, упражнялся в фехтовании и травил глупые, детские шутки. И вот теперь он, с его военной выправкой и детскими чёрными кудрями, «в обносках и с лицом обезьяны», этот глупый, молодой Неронэ – в Аду. В огненном пекле Красных Клеток, во власти жестокого Истязателя. Быть может, он сам станет демоном, сойдя с ума от боли. Или же его судьба – вечно пылать в пламенной бездне до тех самых пор, пока мир не изменится?       Эйнару до слёз хотелось знать, спасёт ли хоть кто-нибудь этого бедного, глупого, заносчивого ребёнка.       Эскальгер его не спас. Он наказал его. За что – Эйнар даже знать не хотел. Ни одно преступление, по его мнению, не должно было караться таким кошмаром. Когда он отошёл от этой пары ангелов, он ощутил, что набрякшая в нём ненависть и презрение всё полнее и полнее охватывали его. И ошейник, сковавший его шею, начинал казаться Эйнару не таким и непреодолимым препятствием. ***       В первый же день своего возвращения в Эдем, тогда же, когда состоялся вышеупомянутый разговор с двумя ангелами о Литургии, Эйнар отправился к Алласу, доложить о прибытии. Он знал, что Суо уже был у него, и тот со всей своей красноречивостью доложил ему в точности всё, что произошло во время их путешествия (за исключением, разве что, встречи с Пепельным рыцарем). Однако, во-первых, ввиду того, что эти произошедшие события были, мягко говоря, выдающимися и неординарными, так что, Алласу непременно захочется увидеть его лично и услышать, возможно, какие-то ещё подробности. А, во-вторых, с момента их последней встречи Эйнар к своему неудовольствию ощущал некую личную ответственность, носимую им перед Инквизитором. Очень уж ему запомнилось это его «Я рассчитываю на тебя». Это звучало ужасающе, и потому, хоть он и делал это с большой неохотой, Эйнар всё-таки покорно шёл к его резиденции, что у самых внутренних эдемских стен, в тени громадины Пантеона, куда на исходе лета удалился Аллас.       Инициативу Эйнара подтвердил и слуга Инквизитора, которого тот встретил по дороге. Он сообщил ему, что Аллас ждёт его у себя, на что, услышав удовлетворительный ответ, вызвался, будто в том была нужна, сопроводить человека до его резиденции. Ангел этот был груб и говорил с ним чуть ли не сквозь зубы, и Эйнар, обидевшись, всю дорогу молчал, а, когда они подошли к на удивление скромному дому Инквизитора (почти такому же, как у самого Хендира, только с обширным садом на заднем дворе), не дождавшись своего компаньона, втиснулся в низкую калитку первым, отдавив тому ногу. Аллас в привычной для себя белой хламиде, свободно касавшейся зелёной земли, был в своем идеально ровном, практически геометрическом, желтеющем саду высоких, стройных декоративных тополей, склонившись с железными ножницами над каким-то вечнозелёным кустарником. Его маленькая, почти что женская рука с огромным тяжёлым секатором с металлическими ручками легко и свободно порхала между тонких веточек, отсекая то одну, то другую, и одному только Инквизитору было ведомо, для чего он этим занимается. Он мгновенно заметил нарушителей его одиночества, едва те ступили на ясно-зелёную траву его сада.       - А, вот и ты, мой прелестный друг! – своим высоким голосом протянул он, всё ещё щёлкая ножницами. – Прибыл уже вчера, а всё у меня не гостил. Не знал, что я здесь? Ну-ну, полно, давай же не будем терять времени и поговорим. Лаэрт, прошу, у тебя много дел.       Лаэрт был очень высок, даже для ангела, и так же весьма мускулист, что для них нехарактерно. Он демонстративно прошёл впритирку мимо Эйнара, задев того широким плечом, на что услышал вослед лишь бессильное хмыканье.       - Пройдёмся? – Аллас махнул человеку рукой, маня его по мощёным белым дорожкам вглубь сада. Эйнар послушно следовал за ним.       Находясь в этом математически-точно выстроенном месте, любуясь на ещё не начавшую желтеть траву, подобно ковру, устилавшую идеально ровное пространство между деревьями, на расставленные на одинаковом расстоянии устремлённые вверх, как башни, тополи, на сверкающие между их стройной желтизной внутренние стены Эдема, - как и всегда, белоснежные, - Эйнар чувствовал себя не в своей тарелке. Он, разумеется, понимал природное стремление ангелов к абсолютному порядку. Это их неизменимое, жизнеутверждающее свойство. Но Аллас был его настолько совершенным воплощением (даже в желании воплотить идеал он был идеалом – вот уж неожиданность), что не мог не вызывать у более практичных людей недоумение. Что касается ангелов, можно было, в связи с его стремлением к порядку, догадаться, что он был среди них невероятно популярен.       Эйнар шёл за ним, поглядывая искоса на его лицо, и ему вдруг пришла мысль, что сам Аллас – это самое негармоничное, самое уродливое и естественное, что есть в этом прекрасном неестественном саду. Инквизитор внутренний самым смешным и банальным образом как бы антагонизировал с внешним, и своим садом, убранством своих одежд и безупречностью манер пытался заштриховать, замылить своё чудовищное уродство, так не шедшее благородному ангелу. Подумав об этому, а также о том, что причиной этого уродства был никто иной как Пепельный, Эйнару стало смешно.       Веселился он, к слову, недолго. Совсем скоро Аллас остановился между двумя идеально обстриженными хвойниками и вперился в Эйнара своим пронзительным улыбающимся взглядом.       - Что же, друг мой, Суо Церра утром, несколько часов назад, был у меня, и в целом объяснил, что произошло.       Эйнар уже сейчас содрогнулся от отвращения при этих словах. Ему вспомнилось, как Аллас, отправляя их на север, лгал ему в глаза, уверяя, что ему, дескать, ничего не известно о том, что там делается. Он не сказал ему о том, какая участь ещё намного раньше постигла Аста-Гелон, он не рассказал, что отправил окулариев вперёд его. Наверняка, и о МакЛлойде он знал, - подумал Эйнар, и в точности в подтверждение этой мысли Аллас продолжил:       - Дела там, как ты заметил, обстояли… неважно, и крайне меня беспокоили. Мне радостно, что вы смогли справиться с этой моей тревогой. Полагаю, теперь на севере воцарится долгожданный мир. И всё благодаря вам, - Аллас усмехнулся, сказав это. Эйнар не сразу понял, что Инквизитор на самом деле разозлён, и сильно, но чем громче и внушительнее звучал его голос, чем более ожесточенно, слова за словом, сверкали его глаза, тем яснее он понимал это. – Всё благодаря тебе, Эйнар Хендир, ведь ты собственным мечом, собственноручно, так сказать, расправился с чудовищем-МакЛлойдом. Ведь верно? Ты лично пронзил его сердце? Убедился, что он мёртв?       Возникшая в Эйнаре настороженность спасла его от совершения большой ошибки, ведь Аллас старался делать вид, будто он хочет убедиться, что МакЛлойд погиб и больше его никогда не потревожит. В действительности, как Хендир догадался, за рассказом Суо он каким-то образом прочитал, что они ликвидировали угрозу не вдвоем, и что им помогали, и теперь пытался поймать Эйнара на этом. Ведь МакЛлойда добил Пепельный, а не он сам. Лгать Эйнар не любил и делал это с трудом, но он был почти уверен, что Суо сказал Алласу, что именно он нанёс последний удар, а потому, помолчав, произнёс размеренно:       - Я сделал это, господин. Я со всей уверенностью могу сказать вам: МакЛлойд погиб от моей руки.       Аллас посмотрел на покрасневшее лицо Эйнара и улыбнулся, опустив взгляд в землю, а затем медленно подняв их обратно на его лицо. Хендир знал – это было признаком глубокой внутренней неудовлетворённости Инквизитора.       - Знаешь, Эйнар Хендир, я ведь ужасно люблю твой народ, - тихо начал он, продолжая насмешливо улыбаться. – Он перенял у северян одну удивительно вредную черту. Вы не умеете лгать. Вас невозможно этому научить. Вы безнадёжно честны, и даже когда лжёте до крови кусаете губы. Мне это нравится в вас. И это погубит вас всех до единого.       Сердце Эйнара ухнуло глубоко ниже груди, и он застыл, вытянув руки книзу, как оловянный солдатик. Ему стало безумно страшно на мгновение, ведь самый могущественный ангел Лиги только что уличил его во лжи. Но, вспыхнув гордыней и припомнив себе не унявшееся ещё в нём возмущение, Эйнар нашёл в себе силы, подкреплённые бешеной ненавистью к Алласу, чтобы говорить и с силой сжимать кулаки. Впрочем, пока что он молчал, лишь презрительно сощурив глаза.       Аллас сделал к нему несколько лёгких шагов, и хламида его едва слышимо зашуршала по камням.       - Итак, я вновь спрашиваю тебя, Эйнар Хендир, - выговаривая его имя, Аллас особенно выделял его, словно бы издевался над ним. – Кто помогал вам победить Григория МакЛлойда? Кто этот человек?       Эйнар размеренно вздохнул и прямо глянул на Алласа своим самым обыкновенным, чуть ли не скучающим взглядом. Не успел он придумать, что ему отвечать (рассказывать про Пепельного ему и в голову не пришло, ведь это, мало того, было похоже на сказку, так ещё и касалось самого Алласа), как Инквизитор снова заговорил:       - Ведь ты знаешь, как ты здесь оказался? Твой друг Иезекииль рассказал тебе, как он умолял тебя, ещё совсем мальчишку, оставить в Эдеме, хотя бы в Доме Стали? Клянусь Эскальгером, когда он тебя притащил, я хотел оставить тебя под стенами, умирать от голода и холода в какой-нибудь грязной канаве. А знаешь ли ты, почему ты всё еще здесь?       Аллас, зло ухмыляясь, подошёл к смиренно молчавшему Эйнару почти вплотную. Одинокий глаз его пылал ядовитыми огоньками, но и Хендир глядел на него холодно и с презрением, хоть и старался не подавать виду.       - В своем желании доказать, что каким-то чудесным образом люди – ровня нам, ангелам, ты оказался мне удивительно полезен. Ты вот читал свою характеристику? Я был изумлён, уверен, ты тоже. Пандора, - молодец, - не поскупилась на высокий стиль. И правда. Какой ещё человек так верно и послушно нажмет на рычаг, удавив на виселице столько несчастных? Мне интересно, как ты оправдываешь себя, когда их фиолетовые от удушья, мертвые лица являются тебе в твоих снах? Ты прав, Эйнар Хендир. Ты предотвратил войну между людьми и ангелами. Каждый онэсириец знает, что в Толвейне был радгардец. Что это был ты – Эйнар Хендир из Радгарда. И что это ты нажал на рычаг. Не ангел, не Аллас, и не злой окуларий. А ты.       Голова Эйнара упала ему на мелко дрожащую грудь. Ему мучительно хотелось закрыть своё лицо руками, как делают люди от невыносимого стыда, но гордость удержала его от такого унижения. Он поднял лицо и, взглянув в лицо стоявшему в сантиметрах десяти от него Алласу, прошептал чуть слышно:       - А что снится вам, господин Инквизитор?       Аллас помолчал, какое-то время разглядывая человека, а потом ясно и чисто рассмеялся, наклонив лукаво голову.       - Мне уже давно ничего не снится, - весело протянул он. – Я бы сошел с ума, если бы видел сны.       - Чего вы хотите? – горько выпалил Эйнар, задыхаясь от душащего его отчаяния и остервенения, от слепящей ненависти.       Аллас со вздохом отвернулся от него, пройдя несколько шагов, и вновь повернулся к человеку лицом:       - Порядка, порядка. Только его. Всё должно быть на своих местах. Люди на своих местах, ангелы – на своих. Такова воля Эскальгера. И я этим уже начал заниматься, скоро ты в этом убедишься. Впрочем, это пока что не важно. Кем бы ни был ваш чудесный помощник, я могу быть ему благодарен. Вдвоем вы бы не одолели МакЛлойда. Вам повезло. А, может, и не очень. В любом случае, пока ты свободен, Эйнар Хендир.       Эйнар только и ждал этих слов. Едва они достигли его ушей, он развернулся и, не сказав ни слова, устремился в обратную от Алласа сторону. Лишь брошенная ему вослед фраза заставила его остановиться:       - Будь в Эдеме. Ты мне, быть может, ещё понадобишься.       Удерживая в себе рвавшиеся наружу проклятия, Эйнар, дрожащими от ярости губами произнёс:       - Молю только об одном, презренный бес. Выжившие на севере. Помоги им. Они ни в чем не виноваты.       На эти слова он увидел только привычную гримасу чуть улыбающегося презрительного лица Алласа, говорящего обыкновенную для лжецов фразу:       - Непременно.       Не в силах больше проводить ни секунды в этом идеальном аду со лживой физиономией Алласа напротив себя, Эйнар, широко ступая и яростно сжав кулаки, стрелой ринулся в сторону дома Суо. Даже Лаэрт не посмел вновь из вредности заступать ему дорогу, до того человек походил на взбесившуюся фурию. Он отворил калитку двора так, что чуть не вышиб её с петель, и встреченные им на улице ангелы в ужасе расступались перед его пышущей гневом фигурой, страшась пересекаться взглядом с его глазами, мечущими огненные молнии.