***
Сал резко распахнул глаза, оставаясь лежать в той же позе, в которой вчера отключился. Это наверняка был самый длинный промежуток времени, что он провёл во сне за последние несколько недель. По спине пробежались мурашки от холода, а в голову тут же ударил разряд острой боли, поэтому больше никаких движений подросток совершать не спешил. Все конечности затекли, особенно рука, на которой лежит голова. Пальцы ног отмерзли и шевелить ими стало относительно сложно. В силу недомогания, Фишеру было в несколько раз холоднее, чем здоровому человеку, что доказывали трясущиеся губы и громкое клацание зубов. Парень медленно и осторожно стал выпрямлять руку, на которой лежал, в попытках принять хотя-бы сидячее положение. Локоть задрожал толи от холода, толи от слабости, но более-менее выпрямиться подростку все таки удалось. Затем парень поставил вторую руку на мягкую поверхность кровати и, зажмурившись, потянул ноги к краю. Вскоре он почувствовал, что пятка и голень уже не касаются простыни и быстро свесил бледные ноги с кровати, оказавшись спиной к стене. — что это… такое? — прошептал Фишер, увидев полу-разгромленную комнату перед собой. Стол, и все, что на нем было, так и валяются на полу, вместе со стулом, одеялом и подушками. Окно открыто нараспашку, и холодный воздух из него залетает в помещение, с каждой секундой делая его холоднее на долю градуса. На улице все ещё ночь, электронные часы на тумбочке показывают 5:12AM. Рядом с ними так и осталась пачка сигарет, которую парень резко схватил, вставая на ноги, и направился к распахнутому окну. Голова тут же вскружилась, в глазах потемнело, и Сал, уже дошедший до источника холода, упёрся руками в подоконник. Он почувствовал, что вот-вот потеряет контроль, тело шатается из стороны в сторону, усиливается потемнение в глазах. Такая ситуация происходила каждый раз, когда парень резко вставал и при этом начинал идти. Пачка, прижатая ладонью к изгибу подоконника, в конец смялась, внутри даже напополам разломилась одна сигарета. А Сал все так же стоял, опустив голову, в ожидании, пока помутнение рассудка окончательно пройдёт. Внезапно на подоконник откуда-то справа запрыгнул большой рыжий кот, тут же обтираясь об костлявую руку хозяина, и оставляя в воздухе длинные волосинки собственной рыжей шерсти. Сал почувствовал мягкое тепло в области предплечья и опустился на локти, зарываясь пальцами в волосах. Пачку он отбросил в угол подоконника. Кот, на секунду взглянув хозяину в лицо, с новой силой прижался к его голове, выворачивая шею чуть ли не на все сто восемьдесят градусов. Он, как никто другой, чувствовал чужую боль. Но не физическую, которую при надобности могли увидеть все подряд, а моральную, которую чувствуют лишь самые близкие. Животное знает, что в голове у парня творится полная неразбериха. Сал отвлёкся от своих мыслей, что с самого пробуждения подсознательно не дают ему покоя, и развернулся спиной к окну, снова забыв его закрыть. Холод в комнате уже отошёл на второй план. Парень наконец обратил внимание на питомца, поглаживая его пушистую голову, от чего тот прикрыл глаза и мелкими шажками подошёл ещё ближе, усаживаясь вплотную к синеволосому. Сал снова осматривает погром в комнате, не убирая руку с мурлыкающего кота. Сон никак не выходит из головы, прокручивается в воспоминаниях раз за разом, и парень снова и снова слышит этот нежный женский голос. Та девушка не то, чтобы напоминала ему кого-то близкого, просто казалась знакомой. Через пару минут моральных сил смотреть на беспорядок парню уже не хватает, и он отталкивается от подоконника, в который упирался руками, тут же направляясь к валяющемуся одеялу и подушкам. Обратно ложиться спать у него в планах пока не было, так что Фишер берет широкое пуховое одеяло за края, предварительно уложив к изголовью кровати подбитые подушки, и легким взмахом покрывает им мягкое лежбище, тут же разглаживая руками. Затем парень разворачивается и, подходя к столу, подбирает остальное барахло, что с него упало. Все это оказалось на подоконнике, и Сал, мысленно собравшись с силами, взялся за край стола и потянул вверх. В спине что-то громко хрустнуло, руки опять затряслись, от чего парень зажмурился на один глаз, но дело до конца все таки довёл, удивляясь, как у него хватило сил завалить этот проклятый стол. Со стулом все было легче — Сал одной рукой подхватил спинку, а другой сидушку и с легкостью придал ему вертикальное положение. Кот, все ещё сидящий на подоконнике, резко спрыгнул, вприпрыжку двигаясь к двери. Сал проследил за животным, пока оно не скрылось в дверной щели, после чего снова осмотрел комнату. Уже в который раз. Всегда ненавидел беспорядок. Мама с самого детства воспитывала чистоплюя в сыне, часто говорила: «беспорядок в доме приводит к беспорядку в голове», пока шестилетний Салли наблюдал за тем, как она аккуратно гладила вещи старым утюгом, медленно сворачивала их, разравнивая все углы, и складывала в стопочку. Диана научила его всему, что умела сама. И учила бы дальше, если бы не пропала. Однажды вечером просто не вернулась с работы. Сал несколько дней упорно верил, что мама придёт, но через две недели начал приставать к отцу. А тот сказал «мама уехала, скоро вернется». Он говорил так пару месяцев, после чего Салу уже стало наплевать, куда она делась, и он перестал спрашивать. Что уж говорить про Генри? Он как и до пропажи жены не обращал особого внимания на сына, так и когда остался с ним в квартире один на один, продолжил променивать малыша на работу. Ну а сейчас Сал и вовсе не помнит, как выглядит его мать, ведь все таблетки и препараты, что он принимал, полностью выбили из памяти последние оставшиеся воспоминания о ней. И парень, прибывая уже в сознательном возрасте, старался никогда не думать, куда она делась. Лишь надеялся, что у неё есть своя семья и она счастлива. — «не то, что я», — с нервным смешком додумывал парень, заглядываясь в одну точку. Сал вышел из комнаты и направился на кухню, куда и ушёл недавно голодный кот. Как и ожидалось, последний спокойно сидел на кухонном подоконнике, разглядывая все ещё горящие за мокрым от ночного дождя окном фонари. Освещение в комнате исходило лишь от слабой старенькой лампы, которая покрывала стол желтоватым светом. На приход хозяина животное не отреагировало, а Фишер в свою очередь поднял брошенную вчера на пол медицинскую маску и сел за стол, не выпуская кусок плотной ткани из рук. Те бумажки, отчеты из больницы и результаты недавней проверки так и остались лежать тут, хаотично разложенные по всему столу. Сал взял в руку один из верхних листов и начал вчитываться в текст. Парень не особо понимал сложные медицинские термины, но выявленный диагноз все же смог найти. Сердце снова пропустило удар, прямо как в первый раз. Парень не думал, что когда-то что-нибудь будет вызывать у него такой сильный страх за свою жизнь, ведь его голову всегда занимала лишь мысль о суициде и отсутствии какого-либо смысла в его жизни, но когда он оказался на волосок от смерти, страх полностью поглотил разум и по телу не переставая бегала дрожь. Сал долго вчитывался в содержание текстов с противопоказаниями во время лечения, тем, что не стоит делать перед операцией и, собственно, длинное, наполненное непонятными словами, описание болезни. Пару раз в голове проскользнула фраза «это вообще вылечить можно?». Сал вернул все листики, которые брал в руки, на место, сделав все так, как будто его здесь и не было, и удалился в комнату, погруженный в какой-то свой отдаленный мир глубоких размышлений, связанных в основном со строчкой в больничном отчете: «необходима помощь психотерапевта, психиатра». Парень вернулся туда, откуда начал. К подоконнику. Он взял пачку сигарет, отброшенную недавно в самый дальний угол и закурил. В комнате по-прежнему очень холодно, ведь окно так и осталось открытым. Салли медленно выдыхал табачный дым куда-то вверх, прикрыв глаза, и именно в этот момент не думал ни о чем, просто наслаждаясь моментом. Не зря все говорят, что никотин расслабляет. Заставляет сердце работать по-другому, и наплевать, что больше в плохом смысле. Кровь плавно циркулирует по венам, во рту остаётся этот приятный привкус. Первая сигарета быстро закончилась и парень, затушив бычок об пепельницу, выкинул в окно лишь оставшийся фильтр оранжевого цвета. Он достал новую сигарету, тут же поджигая ее, и двинулся в ванную. В квартире темно, ночь все ещё окутывает улицу, но голубые глаза уже привыкли к мраку. Сал еле переставляет ноги, вот-вот падает, но какими-то силами все же добирается до ванной комнаты, нажимая на выключатель, находившийся в коридоре, рядом с дверью в душевую. Белый свет режет глаза. Парень щурится несколько секунд, затем достаёт из столешницы бинты, спирт, ватные диски и ножницы, раскладывая все на раковине, скидывает серую растянутую футболку и отбрасывает ее в корзину для грязного белья. Он долго разглядывает себя в зеркале, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, параллельно зажимая между пальцами тлеющую сигарету, пепел с которой падает прямо на кафельный пол. Иногда затягивался и, запрокидывая голову, наполнял комнату запахом табака. Парень положил бычок на раковину и оставил догорать. Бинт на его груди слегка сдвинулся и оказался чуть выше шрама, рассекающего грудную клетку. Сал ножницами аккуратно разрезал его поперёк и отбросил куда-то в сторону. Сам шрам снова немного разошёлся, но шов крепко держал рану закрытой. Парень провёл вдоль него смоченным ватным диском, протяжно шикая и стискивая зубы. Долго боль не продлилась, но Сал все равно покорно ждал, пока спирт полностью обеззаразит рану, и только после этого снял остальную одежду и ступил на холодную поверхность душевой кабинки. Он открыл кран, и сверху на него тут же полилась прохладная вода, которая постепенно нагревалась до установленной парнем температуры. На руку он выдавил немного шампуня и размазал его по голове. Волосы перемешались с пеной, взъерошились и встали дыбом. Между пальцами осталось несколько волосин, которые тут же были сняты и отправлены в водосток. Сал смыл остатки мыла с головы и вышел на жесткий коврик, лежащий прямо возле душевой кабинки. Из-за шампуня, который до этого вместе с водой стекал по телу, шрам снова защипало. Фишер быстро вытерся полотенцем и обернул его вокруг бёдер. Затем так же на скорую руку по новой обработал шрам, наложил сверху бинт в два слоя и наконец покинул ванную комнату. Уже через пару минут он с мокрой головой стоял на балконе, одетый в домашние шорты и футболку темно-серого цвета, и курил очередную сигарету. Они уже заканчивались, а денег на новые почти не оставалось. В последние недели с наличкой все совсем плохо, ведь деньги брать попросту неоткуда. На подработку в кафе, где раньше Фишер и зарабатывал на то, что уже стало неотъемлемой частью жизни, его больного не пускают, а пилить у отца не хватает гордости, ведь для себя синеволосый давно решил, что с отцом он лишь живет в одной квартире, не более. Не хотел иметь с ним какие-то близкие отношения, понимая, что Генри уже никогда не сможет восстановить доверие сына, что бы не делал. Сал высунул руку на улицу и стряхнул пепел, следом выкидывая бычок. Он падал долго, но в конце концов приземлился на детской площадке, прямо возле карусели, а парень к этому времени уже поджигал новую сигарету. Слишком много мыслей не дают ему покоя, и лишь никотин пока что способен как-то помочь подростку разложить все по полочкам в своей голове. Уже около шести утра. На улице все ещё темно, но где-то на востоке уже начинают пробиваться более светлые оттенки голубого. Скоро рассвет. Отец должен приехать через пару часов, а пока есть время на полную свободу в квартире. Хотя иногда, будучи единственным человеком в помещении, Сал чувствовал себя жутко некомфортно. Одиночество пожирало его изнутри, ломало кости и рвало сердце на клочья. Казалось бы, давно пора привыкнуть, но невозможно ужиться с тем, что сводит тебя с ума. Лишь большой кот, лежащий иногда на костлявой груди, грел душу своим тихим мурчанием. Сигарета тлеет в руках. Зажимая ее между пальцами, он снова глубоко затягивается и медленно выдыхает белый полу-прозрачный дым в небо, наблюдая за тем, как он полностью растворяется в воздухе. Эта была последняя затяжка и он снова выбрасывает бычок на улицу, вместе с пустой смятой пачкой, и удаляется с балкона, захлопывая дверь.***
Где-то на фоне ритмично пиликает аппарат, на столе по правую руку стоят две полупустые кружки с давно остывшим кофе. — что-то мы часто разговариваем о твоём сыне в последнее время, — Откин мельком глянул на Генри исподлобья и поправил очки, — не замечаешь? Фишер много думал об этой «ходячей проблеме» и сейчас вываливал все свои переживания и мысли по поводу Сала на плечи доктора, который давно уже выслушивает все душевные терзания старого друга. — да, извини, — он упирался локтями в подлокотники и массировал виски указательными пальцами, — просто я понятия не имею, что с ним делать. — ты говорил с ней? — врач убирал несколько листиков, которые только что заполнил, в ящик и достал новые. Генри немного передернуло и он, устало выдыхая, упал на спинку кресла. — да, — прерывистый вздох, — она сказала, что примет его, но попросила ничего не говорить. — сегодня? — по интонации не особо было похоже на проявление интереса, но Откин иначе не спросил бы, если бы не хотел знать. — да, — дрожь в голосе заставляет Генри отвечать коротко, ком поперёк горла и вовсе запрещает открывать рот. Ладонь снова медленно падает на лоб и Фишер закрывает покрасневшие глаза, — Джон, у неё дочь. Лет пять, наверно. На лице откуда-то взялась улыбка, но она быстро исчезла, и лицо Генри снова приобрело хмурый вид. — а у тебя сын, Генри, — Откин закончил подписывать бумаги и отложил ручку в сторону, — помни о нем. Фишер снова громко выдохнул и взялся руками за голову. Он помнит. И, где-то в глубине души, хочет помочь сыну, волнуется за него, но полное отсутствие хотя бы примерного представления о подходе к воспитанию ребёнка мешают Генри нормально функционировать в качестве отца, из-за чего и получаются лишь сплошные ссоры, запреты, выговоры и так далее. — знаешь, может лучше отдать его им? — Фишер уже бездумно озвучил какую-то пролетавшую мимо его головы мысль, смотря в одну точку перед собой. — спросишь сегодня, — ещё один глоток горького кофе и на усах Джона Откина остаются следы от напитка. — эх, ладно, съезжу за ним, — Генри упёрся руками в подлокотники и вяло встал, — спасибо за разговор. Ехать по центру города в утренний час пик было, конечно, не самой лучшей идеей, но Фишер был слишком уставшим, чтобы материть всех потенциальных оленей на дороге. Он пару раз клюнул носом руль, из-за чего столько же раз просигналил, пока стоял в пробке. Кофе не помогло, а понимание того, что сейчас ещё и нужно заставить сына ехать в больницу, окончательно добивало старшего Фишера и он много раз протяжно и горько вздыхал сам себе. К восьми утра Генри таки добрался. Он зашёл в квартиру тихо, почти бесшумно, вяло стянул пальто, сразу же повесив его на крючок в прихожей, скинул с ног уличную обувь и аккуратно прошёл в гостиную. В середине комнаты у стены стоит небольшой диван, ободранный по краям, на котором негромко сопел Сал, закрывшись головой в руки. Заснул все таки. Его волосы беспорядочно спали на израненное лицо, закрывая собой большинство шрамов. Генри застыл на месте, оглядывая дистрофичное тело сына: его костлявые ноги, покрытые неяркими синяками, такие же тонкие руки. На спинке дивана во всю свою длину раскинулся кот, также мирно спящий, как будто оберегая своего хозяина. Мужчина медленными и тихим шагами прошёл мимо этой картины и сел в кресло в конце комнаты, в котором уже продавил нехилую дыру. Он упёрся лицом в ладони, шумно выдыхая через нос. Генри и сам уже погряз в этом онкологическом болоте, погружённом в табачную дымку. Он часто задумывался о том, что подобное могло случиться и с ним самим, ведь всю свою сознательную жизнь, начиная лет с восемнадцати, Фишер не выпускает из рук сигареты. Даже представить страшно. А теперь он смотрит на своего больного сына и понимает, что во всем виноват сам. Теперь ему, как родителю, где-то в глубине больно наблюдать за тем, как мучается его ребёнок. Та душевная боль за маленькое дитя, пострадавшее в результате опять же невнимательности родителя, не уследившего за детскими обнимашками с дворовым и необученным животным, заменилась теперь на новою, более острую. Сал же никогда не показывал на публику того, что страдает, ведь боялся лишнего внимания, но не заметить ухудшения в его физическом и моральном состоянии было бы крайне сложно для человека, который каждый день видит его, приходящим из школы будто выжатый лимон. Вскоре и громкий кашель из вечно запертой комнаты синеволосого начал слегка напрягать Генри. Неужели так кашляют при обычной простуде? А потом уже и то, что Сал каждый день находился в ванной комнате около часа, иногда громко прокашливаясь и сплевывая в раковину, окончательно натолкнуло родителя на разговор с сыном, но было слишком поздно. Мужчина долго стучал, просил выйти, но из-за двери не слышалось не то, что бы ответа, а даже какого либо шороха или звука. Выломать ее, на удивление, не составило труда. Скорая приехала очень быстро, мальчика забрали на носилках, быстро увезли в больницу, Генри и опомниться не успел. Дальше рентген, диагноз и, наконец, операция. А Сала даже и не спросили, не дали осмотреться вокруг, вместо чего экстренно натянули кислородную маску и парень выпал из реальности так же быстро, как он бы произнёс слово «стойте», если бы успел. Потом младший Фишер ещё неделю пролежал там с трубками во рту, ведь не смог сам дышать сразу. Генри слюной подавился когда увидел сына, облепленного какими-то аппаратами и затыканного иголками, и долго смотреть на это не смог, быстро сбегая домой. Думал, Сал не заметил, наивный. Вернулся только через несколько дней, забрать его домой. А сейчас он все ещё смотрит на то, как Салли уже не так тихо, а с небольшим хрипом, сопит себе в локоть. Его грудь ритмично увеличивается и уменьшается, рёбра под футболкой с каждым вздохом все сильнее выпирают и вдруг парень резко закашливается, закрывая рот рукой. Генри вздрогнул, не отводя глаз. Парень кашлял долго и глубоко, как будто его легкие сейчас на ковре перед диваном окажутся, но все обошлось, и в итоге он вытер рот ладонью и привстал на одном локте, оглядывая комнату и пытаясь понять, как умудрился заснуть. Вроде, просто глаза закрыл, а уже полтора часа прошло, как стало понятно по часам над телевизором. — собирайся, через пол часа едем в больницу, — Генри встал с кресла, разминая немного спину, и направился на кухню. Салли проследил за ним, пока силуэт мужчины совсем не исчез в темном коридоре, после чего громко упал обратно на мягкую поверхность дивана, сдавливая уши руками. Голова жутко гудела, в затылке что-то тянуло такой болью, будто кто-то с грубой силой вдарил по нему тупой стороной молотка. Он ещё недолго пролежал на диване и, поняв, что снова чуть не заснул, нехотя встал на ноги. Затем вяло зашагал к себе в комнату, по пути мельком вглядываясь в мельтешение, происходящее на кухне: Генри делал себе крепкий кофе, которым завтракает каждое утро, перемешивая с заменителем сахара, что на вкус больше напоминал крысиную блевотину, но мужчина уже привык. К плохому быстро привыкаешь. Через несколько секунд Сал оказался у себя и тут же закрыл дверь. Он не стал долго возится, накинул первое, что попалось под руку и быстро нырнул в ванную, где поправил волосы, умылся и почистил зубы. На лицо он в конце натянул все ту же санитарную маску, случайно заправляя за уши вместе с резинками от неё пару прядей голубых посеченных волос. Когда Сал снова вышел в коридор, Генри уже обувался, попутно натягивая на себя пальто, и глянул на сына. — одевайся, — сказал он и, уже полностью одетый, вставил ключ в скважину, открывая дверь. — жду в машине, — напоследок добавил Генри, прежде чем выйти из квартиры, хлопнув дверью. Салли обреченно выдохнул, двигаясь по коридору в сторону своей куртки, что висела на крючке в прихожей. Он быстро обернулся ей и застегнул молнию, следом втискиваясь в ботинки. На голове оказалась шапка, из-под которой торчали волосы, на концах слегка подкручиваясь. Фишер стащил с небольшой тумбочки свои ключи, вылетая из квартиры и закрывая ее на замок, прокрутив два раза. Ехали они молча. Каждый думал о своём, но одновременно они думали об одном и том же. Сал боится. Боится засыпать так же, как и тогда. Он не мог вынырнуть из своих кошмаров, не мог ни до кого докричаться, а когда просыпался, видел перед лицом вместо носа кислородную маску, на груди длинный бинт, оплетающий все тело, а в каждой руке по иголке, и не мог понять, очнулся или нет, ведь такое состояние похуже любого кошмара. Генри же боялся даже взглянуть на сына в сознании, когда он мог ответить этих холодным взглядом, будто морозящим все внутри. Синяки под его глазами как будто поставил не недосып, а чей то широкий кулак. Сами же глаза раскраснелись от того, что мальчик постоянно их тёр или чесал. Родитель никак не мог понять что его так пугает в собственном сыне. Что он может сделать? Что скрывает? Где теперь брать то доверие между родными людьми, когда сын даже самые мелкие вещи не может доверить своему отцу? Столько вопросов, которые можно задать прямо сейчас, но так мало ответов, скрытых где-то в разуме этого сложного подростка. Старший Фишер даже не успел толком припарковаться, а Сал уже выпрыгнул из машины, как будто наперёд предсказывая намерения отца поговорить здесь и сейчас, чтобы разъяснить то, что он уже давно не в состоянии понять и увидеть. Генри с шумным выдохом закрыл глаза, заглушив мотор, затем тоже вышел из машины. На регистратуре их направили к доктору Откину, чего и следовало ожидать. Парня быстро положили на койку, мельком осмотрели на внешние признаки ухудшения, отмечая только дистрофию, после чего отправили на томографию. Долго возиться там не было смысла и врачи справились на удивление быстро, отдавая Сала в руки лаборантке на анализ крови. Выкачали из парня целых пол литра и после процедуры он никак не мог придти в себя, расфокусированным взглядом пытаясь разглядеть мутные пятна, мельтешащие перед глазами. Молоденькие медсёстры помогли ему добраться до кабинета психолога. Сказали, что она опаздывает и надо немного подождать. Мальчика усадили на скамейку, после чего рядом с ним сел и Генри. Мужчина сейчас нервничал побольше сына, ведь кто знает, что она ему скажет. Хотя, по сути, сам Фишер здесь остаётся в плюсе, и чего он боится — непонятно. Через несколько минут ожидания Салу вроде как полегчало, и он съехал вниз, вытягивая ноги чуть ли не на всю ширину узкого коридора, устало выдохнув в потолок. Вокруг было крайне мало людей, из-за чего стояла относительная тишина, мимо пробегали лишь врачи с бумажками в руках, кидая быстрый взгляд на разлегшегося подростка. — вас там уже ждут, — послышалось из другого конца коридора, после чего шаги, исходящие от туда же, стали громче и быстрее. Невысокая женщина в расстёгнутом светло-сером пальто и болтающимся на шее клетчатом шарфе, запыхавшись, остановилась перед Фишерами, держа за руку маленькую девочку. — извините, — выдохнула она, посмотрев на Сала, который как будто ее не заметил, продолжая пялить в стенку перед собой. — так вот ты какой, — уже шёпотом продолжила она, но затем в слух озвучила, — входи, мальчик, я сейчас подойду. Сал послушно встал, кинув на женщину холодный взгляд, и застыл на месте. Это она. Девушка из его сна. Но что она тут делает и кто это вообще такая? Долго парень стоять в ступоре не стал, заходя в кабинет. Дверь за ним тут же закрылась. — если ты что-то скажешь ему, Генри, то я больше не смогу тебе доверять, — сразу угрозы посыпались. — только не это. Не волнуйся, Диана, он ничего не знает. Но учитывай то, что вспомнить тебя может в любой момент. — напугал, — усмехнулась она и закатила глаза. — оставляю ее на тебя, — продолжила девушка, пихая детскую ручонку в ладонь Генри, — а ты, — она указала на дочь. — веди себя хорошо. После этих слова Диана вошла в кабинет, стягивая верхнюю одежду и вешая ее на крючок. Сал сидел на кресле, туманно оглядывая уютную обстановку вокруг. — итак, Салли, верно? — она повесила на спинку кресла на колесиках маленький рюкзак и села, тут же подъезжая к столу. — да. — так, ладно, скажи мне вот что, — девушка достала из стола небольшую тетрадь и ручку. — как думаешь, зачем тебя ко мне направили? Парень пожал плечами, не сводя взгляда с точки на столе перед собой. — у тебя раньше были какие-то проблемы? Или сильные психологические потрясения? — она смотрела ему в глаза, пытаясь проанализировать мимику, но парень оставался безэмоционален. — нет. Все было хорошо, — с трудом выдавил Сал и поерзал в кресле, подсаживаясь повыше. — хорошо, можешь сказать как болезнь на тебя повлияла? Ты закрылся от своих друзей или сразу им все рассказал? — ничего не изменилось. Мне некому рассказывать, — парень ковырял подлокотники и закусывал щеку изнутри, начиная медленно нагреваться. — у тебя нет друзей? — женщина заинтересованно наклонила голову в сторону и состроила ненаигранно хмурое лицо. Сал лишь помотал головой и переместил взгляд на ее пальцы с короткими ухоженными ногтями, выкрашенными в телесный цвет. Он не хотел смотреть ей в глаза, ведь понимал, что особого смысла в этом нет. По крайней мере для него. — хорошо, тогда какие у тебя отношения с одноклассниками? Они тебя обижают? — нет, все нормально, — голубые глаза стали бегать в мелком диапазоне примерно от начала до конца стола. Сал не знал куда деть свой взгляд и внезапно захотел закрыть глаза, но если он это сделает, то точно уснёт, так что пока что подросток упорно боролся с собой. — а дома у тебя все хорошо? Как ты относишься к отцу? — девушка постоянно что-то чиркала в тетради, опуская в неё голову, из-за чего волосы полностью спали на лицо и их пришлось поправлять рукой. Такие короткие и неинформативные ответы ее не устраивали, поэтому она постепенно подбиралась к маслу, чтобы вылить в этот еле пылающий огонь сразу всю бутылку и внешняя оболочка мальчика, сдерживающая все излишние эмоции, сгорела до тла. — мы редко разговариваем, — начал он, стиснув зубы, — и видимся, — небольшая пауза и томный вздох, — тоже редко. — ясно, — вот она, густая жёлтая жидкость стоит прямо перед носом, — а мама? Ты помнишь ее? Вопрос прозвучал как в тумане, и Сал слегка прищурился, как будто пытаясь что-то вспомнить. — нет, — теперь Фишер уверенно смотрит в глаза Диане и ищет в них ответ сам для себя, но ее взгляд отражает лишь спокойствие, ведь непонимание со стороны мальчика — это то, что ей нужно, — только вот, — неожиданно продолжает парень, — она снилась мне сегодня. Диана еле заметно вздрогнула и следом нервно улыбнулась, пытаясь скрыть внезапно нахлынувшее волнение. Сказаное парнем — лишь предположение, ведь мать он действительно не помнит и утверждать, что это она довольно рискованно, но кто не рискует, тот не пьёт вино, как про себя всегда думает Фишер. — и как… она выглядела? Что говорила тебе? — ничего. Просто смотрела, как вы сейчас, — врет голубоглазый и сильнее щурится, — а потом толкнула назад и я проснулся. Смена ролей. Теперь то самое масло в руках какого-то жалкого подростка, так легко подчинившего себе власть, пусть сам он этого и не знает. В воздухе висит тишина недопонимания и при чем довольно долго, пока девушка обдумывает услышанное и через пару минут наконец открывает рот. — ясно, — говорит она, понимая, что не семья — его слабое место, — тогда поговорим о тебе. Как думаешь, из-за чего могла возникнуть твоя болезнь? Мальчик ёжится и расслабляет мышцы глаз, пытаясь не ронять веки. Ему уже трудно говорить, живот скрутило, а к горлу подступил вязкий неприятный ком, из-за которого становится затруднительно дышать. Вспомнишь говно, вот и оно. — не знаю. Я не врач, — слишком язвительно вышло, Сал так не планировал, но слова уже не вернуть и он просто виновато склонил голову вниз, останавливая взгляд на своих ногах и складках на чёрных брюках. — насколько мне известно, ты заболел из-за курения. Это правда? — Салли кивнул, не издав не звука. Парню не то, чтобы стыдно, а, скорее, непривычно говорить с кем-то так открыто о своих проблемах, — ты соблюдаешь запрет на сигареты после операции? Теперь Салли мотает головой в стороны. Сердце пропустило удар, голова начинает кружиться и резко тяжелеет, из-за чего опускается ещё ниже. — это плохо, — Диана снова что-то записала. «Как будто я не знаю», — думает Сал, прерывисто вздыхая. Легкие внутри сдавило, он не может сделать даже глубокий вдох и теперь его дыхание схоже к кошачьим. Быстрое и неравномерное. — когда ты курил в последний раз? — снова как в тумане звучит женский голос в голове синеволосого и в глазах темнеет, но он держится. — сегодня, — запинается, останавливаясь на полуслове и напрягается, чтобы не начать кашлять, — утром. Выдавил всё-таки. — что отец ду… — мне плохо, — перебил Сал и распахнул глаза, вцепившись к подлокотники пальцами до побеления костяшек. Он вот-вот потеряет сознание или же блеванет желудочным соком прямо здесь. Диана подскочила и в миг подлетела к двери, резко распахивая ее. Генри все так же сидел на скамейке с маленькой девочкой, которая крутила в ручках гремящую игрушку, на коленках. — зови врача, Генри, — выкрикнула она.