***
— это безумие, — уже наступила темнота и зазвенел дождь, пока Трэвис шёл прямо по лужам, натягивая пониже на лицо мокрый капюшон от капель и ветра, — что я вообще творю?! Он, наверное, и сам не понял, что сделал прямо перед уходом. То ли наорать на Салли хотел, то ли что. Явно сам собой не доволен, потому что не намеревался вообще повышать голос, тем более, это действительно только дело Салли, как ещё сильнее загубить свою жизнь. Но Трэвис за короткое время настолько привык уже каждый день смотреть на еле живое тело с россыпью ссадин и царапин, что даже где-то глубоко в мыслях не хочет представлять, как Фишер умрет, если ещё может что-то сделать или хотя бы быть рядом, пока это не случится. Как никак, смерть в жизни человека неизбежна и время, когда она наступит — лишь вопрос времени. — идиот. Идиот! — протяжно взвыл парень в темное небо, жмурясь от капель дождя, падающих на лицо, и забежал в свой дом. Внутри сыро и влажно, горит единственная тусклая лампа, периодически грустно потрескивает и отливает на мокрых следах своим жёлтым светом. Лифт попрежнему не заработал, так что Трэвис сразу направился на лестницу и рывками побежал вверх. Зависнув где-то на грани осознания собственных действий и их отрицания, он и не заметил, как чуть не прошёл свой этаж. Парень замирает перед дверью на несколько секунд и вяло лезет в глубокий карман за ключами. Их лязги эхом разлетелись по коридору, как и раздавшийся следом щелчок замка, скрип двери и ее хлопок. Дома как обычно веет звенящей тишиной и запахом церковных свечей. Серые стены с самого порога надавили с такой силой после светлой больничной палаты, что у парня потихоньку нарастала головная боль где-то в затылке и дыхание сбилось, став более тяжелым и долгим. В коридор наконец вышла мать, пока Трэвис снимал грязные ботинки. — где ты был? — почти шепчет она взволнованным тоном и ступает сыну навстречу, желая помочь раздеться, чтобы сразу забрать из его рук мокрую куртку и вывесить потом на балкон сушиться. — это не важно, — парень слабо отмахивается от ее протянутой руки и делает все сам. — как это не важно? Тебя почти два дня не было дома и ты считаешь, что это пустяк? — девушка немного повысила подрагивающий местами голос, обхватила себя посильнее руками от кутающего мороза. Трэвис ничего не ответил и вместе с вещами поплёлся в комнату, но и на этот раз вновь был остановлен. — отвечай на вопрос, — грубо и низко доносится со стороны родительской спальни, и младший Фелпс невольно ёжится. — я… я был у друга, — отчасти честно, но не настолько, чтобы в это смог поверить взрослый человек. — снова врешь? — не вру я, — парень от возмущения, которое, на удивление, в голосе почти отсутствовало, потому что, если бы отец услышал, можно было бы получить запрет на нахождение вне дома после школы, поднял плечи и мелко задрожал. — у какого друга? — снова кувалдой по мозгам этим глубоким грязным голосом с фоновой хрипотой все ближе и ближе, а парня аж выворачивает наизнанку от ровного тона и раздражительно вежливой манеры. — из школы, — признаётся он лишь для того, чтобы поскорее уйти в комнату и кинуться на постель, последними силами выдавливая из себя потом, через минут двадцать, желание встать и сесть за домашнюю работу. — почему тебя не было так долго? — противно вливается в уши парня тягучий яд и со скрипом пробирает до мурашек. Когда отец настроен так, слушать его становится вовсе невозможно, ведь кажется, что все его слова растворяют изнутри любое желание открывать рот в принципе. — я… — нечего ответить, да и враньё будет тут же распознано и пресечено, парень быстро пытается придумать что-то хотя бы отдаленно смахивающее на правду, но на ум так скоро ничего не приходит, поэтому он упорно молчит долго и затяжно, будто боясь издать уже любой звук, — я забыл позвонить. Сказать, что останусь с ночевкой. Фелпс старший темным силуэтом сзади навис над сыном, как грозовая туча над некогда светлым городом, и выстрелил молнией своих ярко-желтых глаз в самую прощелину наивного детского страха, даже когда Трэвис не в силах поднять на него взгляд. — в следующий раз, — отец грубым ударом опрокинул на плечо парня тяжёлую руку и заострил голос ещё сильнее, — не забудь. Фелпс толкнул подростка вперёд так, что тот чуть не ударился головой об дверь своей комнаты, и удалился в спальню. Трэвис дышал подобно зажарившейся собаке — быстро и обрывисто, прикладывая покрытую холодным потом ладонь к двери, сердце вот-вот разорвётся на части от давления, а голова треснула пополам, как будто по ней уже успели со всей силы долбануть кирпичом или чем потяжелее. Блондин лишь напоследок гневно обернулся на мать, все ещё наблюдавшую из проема кухни, и рывком впал в комнату. Он тихо стукнулся затылком и медленно съехал по двери спиной, сжимая в руках промокшие почти насквозь рюкзак и куртку, лоб уткнулся в озябшие колени, и парню внезапно стало так тошно от этого запаха, что к горлу подкатил вязкий неприятный ком. Страх. Простой животный страх перекрыл все темной пеленой перед глазами, запретил двигаться и думать, запретил рыдать и падать на бок с глухим хлопком удара затуманенной головы о ламинат почти черного цвета. Страшно жить с человеком, который давит сверху с жестоко эмоциональной силой до состояния, когда хочется бежать далеко настолько, чтобы забыть и отпустить то чувство собственной слабости и временной потери пульса, остановки сердца, невозможности вздохнуть, поднести руку к лицу, чтобы закрыть выступившие вены. Трэвис не знает, сколько он просидел так, не запомнил, о чем думал все это время и почему весь продрог до треска в костях. Он застыл во времени, полностью отдаваясь пустоте внутри и дребезжанию ультразвука в ушах. Парень слабо дернулся от стука в дверь позади и обернулся, оперевшись рукой об скрипнувший пол. — Трэвис, я принесла ужин, — голос матери, пусть, возможно, и так же залитый каким-то страхом, тихий и почти немой, звучит умиротворенно и спокойно. Фелпс медленно поднимается на ноги и откидывает в сторону вещи, от которых его свитер тоже местами повлажнел. Он тряхнул волосы рукой и открыл дверь. Мать стояла с небольшой тарелкой и грустной улыбкой долго, пока парень не забрал ее и собрался закрыть дверь. — я хочу поговорить с тобой, — шепчет девушка и смотрит своими голубыми в глаза растерянного подростка. Он, медленно отходя от двери, пропускает ее внутрь, измотанным взглядом пробегается по комнате и идёт к кровати, даже не видя перед собой практически ничего в кромешной темноте. Мягкий матрас прогибается под его холодным телом, а потом и под мамой, что через некоторое время села рядом. — расскажи мне, где ты был, — она говорит очень тихо, но Трэвис все слышит и продолжает упорно молчать, ковыряя еду на тарелке, — только скажи правду, я не буду ругать тебя или злиться. Я просто хочу знать, почему ты не появлялся дома два дня. — я заходил, просто тут как всегда было пусто, — тоже шёпотом отвечает парень и кладёт в рот наколотую на вилку макаронину. Девушка опустила голову. — так почему ты сразу не сказал? — в ее голосе еле различимо проскакивает печаль от абсолютного не знания ничего о жизни собственного сына, ведь она даже предположить не могла, где он пропадал. Общего в них обоих, пожалуй, только страх. — потому что ты и не спрашивала, — не язвительно, не грубо, а действительно по факту. — если надо было, могла бы сама позвонить. — так ты правда был на ночевке? — глаза уже привыкли к темноте и от периодических вспышек молний девушка видит силуэт парня, сгорбленный в три погибели и изредка шевелящийся. — нет, не был, — он не боится матери так сильно, как отца, поэтому правду посчитал намного более уместной, да и врет парень, откровенно говоря, не особо правдоподобно, — я был в больнице. — в больнице? Зачем? У тебя что-то болит? — нет, не у меня. Там лежит мой друг, я был с ним, — Трэвис ставит уже полупустую тарелку на колени и откидывается назад, разбросив руки в стороны. — вот как. А в школе был? — угу. Они молчат несколько минут, слышат раскаты грома по всему небу за окном и ритмичный стук дождевых капель. У Трэвиса уже настолько накипело все внутри, что он прямо здесь готов задушиться подушкой и забыть обо всем, как о страшном сне. Но вместо этого он продолжает молча лежать звездочкой на кровати, оставляя ноги ниже колена свисать над полом, и смотрит на белый, местами грязноватый потолок. — сынок, если у тебя… — начинает девушка, но Трэвис перебивает. — я все испортил, мам. Я все испортил, — он тихо всхлипывает и кладёт на лицо подрагивающие руки, старается изо всех сил сдержать слёзы и боится вновь показаться слабым. Девушка ничего ответить не смогла, ведь попросту не понимает ситуации, и лишь взяла в свои тёплые руки ладонь сына, пока тот до конца не замял ужасное состояние и не расслабился. Ему все ещё больно. Больно от самого себя, своего поведения и ужасного характера. Как ни старается каждый раз держать себя в руках, всегда все полностью выходит из-под контроля и зубы издают от злости неприятный скрип. Он повышает голос, привык все решать только криком и драками, не думает над своими действиями и потом отказывается брать за них какую либо ответственность. На самом то деле, он никогда не хотел жить так, как сейчас, но, когда ты много лет строил мерзкий образ, сломать его в глазах людей, знающих только одну сторону медали, оказывается сложнее, чем хотелось бы. Они всегда буду относится предвзято, сторониться и бояться, помнить только замахи кулаком и злой, вышитый ненавистью взгляд. Но Салли в этом списке оказался, пожалуй, единственным, кто смог Трэвиса хотя бы попытаться понять, и здесь Фелпс умудрился крупно облажаться. Ему просто не хватило силы воли и, наверное, ума, раз не сумел вовремя остановиться, и сейчас понимает, что становится снова тем, кого внутри себя хотел забыть. Мать ушла через десять минут, тихо прикрыв дверь, и Трэвис медленно поднялся с кровати. Он оставил тарелку с недоеденными макаронами на одеяле и упал на чёрный компьютерный стул. Часы на подоконнике показывают чуть за девять вечера и только сейчас парень осознал, сколько времени просидел под дверью. Он и правда потерялся, одна единственная минута срыва смогла переставить все его мысли снова не по алфавиту, заставить забыть ту наивную радость, которая загоралась лишь при одном только виде Салли. За домашку Трэвис так и не взялся. Снова слишком надолго завис, тупо смотрел впереди себя через какую-то размытую пелену, и даже думать забыл про школу, в которой завтра будут вопросы из-за отсутствия работы. Но сейчас это не самая большая проблема.***
Ночь была, наверное, самая длинная за зимний сезон. Дождь быстро стих, однако иногда в небе громыхали короткие разряды молний. К утру все дороги практически высохли и остались лишь более глубокие лужи в дырах на тротуаре. Генри приехал в больницу к восьми утра перед тем, как наконец появиться на работе. Его, конечно, отпускают часто из-за, по сути, нулевой нагрузки, ведь новостей, о которых можно было написать в газету, почти нет, да и у мужчины для гендиректора находилось вполне оправданное объяснение отсутствия на рабочем месте. — привет, — уныло пробурчал он Откину, ожидающему в коридоре уже пятнадцать минут. Тот лишь кивнул и молча повёл Фишера в кабинет. — у меня есть результаты обследования, если ты за этим, — они быстро дошли до конца коридора на первом этаже и вновь оказались в светлой комнате врача, — но они не сказать, что утешительные. Диану ждать будем? — нет, а то устроит тут ещё «это ты не уследил» или другую ересь нести будет, — Генри, скривив лицо, пародировал слова девушки в ее обыденно возмущённой манере, но продолжил уже спокойнее, — что там. — в целом, изменений мало, но по томографии я заметил, что опухоль немного продвинулась к рёбрам и сдавила легкое вот с этой стороны, что может немного затруднять дыхание, — Откин включил фото просвеченной грудной клетки парня на компьютере и обвёл ручкой еле заметные пятна около некоторых реберных костей, после чего опустил взгляд в лист перед собой, — и у него в крови все ещё содержится никотин. Ты точно следил за ним весь день вчера? — да, — неуверенно, но все же твёрдо сказал Генри и покосился на врача, — но он же выходит через несколько дней, так? — по сути, это распространяется только на алкоголь и наркотики, но раз никотин есть в крови, получается, сегодня он уже должен отсутствовать. Если ты действительно за ним следил, то анализы будут чистыми. Стейси возьмёт у него кровь ещё раз после обеда и посмотрим. — ага, — Фишер утвердительно кивнул, опустив взгляд. — а, и ещё, — вдруг дернулся Откин и быстро отрыл в ящике папку по делу Салли, — из-за того, что стадия развития болезни уже слишком запущена, операция сейчас либо вообще бесполезна, либо уместна только при наличии донора и будет стоить бешеных денег, понимаешь о чем я? — доигрался… — шепнул Генри себе под нос, закрывая рот рукой. — поэтому сейчас, — доктор не заметил сказанного мужчиной, поэтому как ни в чем не бывало продолжил, — попробуем неделю подержать его на химиотерапии. Если будут результаты, постараемся добиться нейтрализации через процедуры. Но на всякий случай, если это не поможет, начинай собирать деньги. Откин написал на маленьком листке ручкой пятизначную сумму и повернул к Фишеру. — где я возьму такие деньги? — крайне ровно, но с проскочившим отчаянием прохрипел Генри и расплылся в кресле. — можете подать заявление в фонд или распространить в школе, — предлагает Откин, основываясь на собственном опыте. У него было крайне мало подобных Салли случаев, но цены на операции встречались и побольше. — я поговорю об этом с Дианой. — послушай, даже то, что она выплачивала десять лет, было лишь половиной суммы, да, она добавила, но не факт, что это произойдёт снова. Думаю, в этот раз тебе стоит надеяться только на себя. Но пока расслабься, потому что, как я и сказал, мы не можем судить о необходимости операции без результатов проведения химии. Генри кивнул. Это не совсем то, что он хотел услышать. Как можно расслабиться, когда знаешь, что в крайнем случае придётся где-то срочно искать около семидесяти тысяч долларов, даже если это и не точно. Благо, что заражено пока что только одно легкое парня, иначе сумма донорства может увеличиться в два, а то и в три раза. Не хочется об этом даже думать, но мысли как-то сами лезут в голову и держат в постоянном напряге. — Генри, твоему сыну при таком раскладе недолго осталось, — Откин сложил руки на столе, — так что если пойдёшь к нему, то постарайся хотя бы в этот раз не гнать бочку. В конце концов, Салли все ещё ребёнок и никому непонятно, что у него на уме, но поверь, даже такому спокойному будет трудно переносить давление. Ты ведь помнишь, как он отреагировал, когда ты приехал его забирать. — я понял, хватит.***
— не знаю, во сколько он заснул, но лёг сразу после ужина, — Стейси нервно переминалась с ноги на ногу перед врачом и еле выдавливала из себя слова. — и что? Все ещё спит? — на самом деле для врача крайне странно слышать, что в двенадцать дня подростка так никто и не смог разбудить, учитывая оры других детишек в коридоре с самого утра и нескольких попыток медсестры. Даже то, что ему воткнули иглу капельницы в восемь, никак не подействовало. — да. Дышит, пульс есть и довольно стабильный, температура немного спала, по сравнению со вчерашним днём, но он просто не просыпается. Не знаю, что мне ещё сделать, — девушка виновато заправила прядь сухих фиолетовых волос за ухо, опуская взгляд в пол. — да ничего здесь не сделаешь. Жди, пока проснётся сам, — Откин встал из-за стола и направился к двери, прошёл мимо Стейси и оказался в коридоре. Кроме Салли у него на учете ещё толпа детей, поэтому тратить все своё время на одного Фишера не совсем логично и компетентно, однако… — лучше скажи, ты наблюдала вчера за ним? — да, я послала Троя провести его до столовой, — девушка еле поспевала за широкими шагами доктора и почти бежала, изредка подпрыгивая, — Салли сидел вместе со всеми около двадцати минут, но так ничего не сказал и не съел. Ребята потом помогли ему дойти обратно до комнаты и после этого я не заходила. Только на ночном обходе, где-то в три, видела, что он, вроде как, спал. — вроде как? — врач уже дошёл до лестницы и начал подниматься вверх, от чего нижние края его белого халата слегка отлетали назад. — ну, я не увидела точно, потому что он лежал лицом к окну, — девушка поравнялась с Откином и сжала сильнее бумаги в руках. — ясно. Ладно, разберёмся. Если обедать тоже откажется, будем ставить зонд, — Откин перешагнул последнюю ступень и они с помощницей оказались на третьем этаже. — но доктор!.. — у нас нет другого выхода, — врач даже с большого расстояния увидел столпотворение в конце коридора, — эй! Вы чего там столпились? — доктор, там кому-то плохо! — ответил какой-то ребёнок лет двенадцати с чёрной шапкой на голове, который, видимо, от страха держался от происходящего подальше. Откин и Стейси переглянулись одинаково бешеными взглядами и тут же чуть ли не бегом помчали к толпе у палаты Фишера. — доктор Откин, тут… — начал было тот самый Трой, но врач его перебил громким голосом. — а ну-ка разошлись все по своим комнатам! — он мягко растолкал детей, прикладывая к их плечам поледеневшие руки. За стеклом, встроенным в стену, Салли на кровати сжался калачиком и дышал так тяжело, громко и хрипло, что при полной тишине это было бы слышно даже через закрытую дверь. Пульс на подключённом к парню аппарате отсчитывал сто двадцать, температура заскочила за сорок. — да что же это такое?! — Откин резко распахнул дверь, — Стейси! Неси димедрол! Врач вбежал в комнату, хлопнув дверью. Ему уже абсолютно наплевать на все ещё стоящих детей у стекла, которые чуть ли не ногти на руках грызли. В такие моменты мелочи начинают исчезать на фоне подростка, идущего по самой грани жизни и смерти. — так, парень, держись, — доктор наклонился над кроватью и приложил к пылающему лбу руку, тут же ее одернув, а Салли абсолютно ничего не слышит. В ушах встал полный ультразвук, глаза разрезает насквозь от яркого света и мельтешения фигуры мужчины на ослепляюще-белом фоне. Весь край белой подушки залился кровавыми пятнами, рядом небрежно валяется выдернутая игла капельницы, и Фишер снова закричал от боли, ощущения, будто внутри трескаются рёбра, все органы начинают медленно плавиться и растекаться, невыносимо терпеть. Ещё немного, и его и без того слабое тело не выдержит, просто выберет остановку сердца. Стейси через две минуты влетела в палату уже со шприцем и, стянув колпачок, аккуратно передала его врачу, который даже не стал натягивать перчатку. Он взял трясущуюся руку Салли, что потребовало небольших усилий, ведь парень сжимал ею грудную клетку, и, обработав спиртовой салфеткой, ввёл в вену иглу, а затем и сам препарат, после чего к месту укола приложил ватку. — принеси чистую подушку и лёд, быстрее, — лекарство подействует минимум через двадцать минут, поэтому врачу нужно продержать парня в сознании все это время. Или хотя бы облегчить его страдания, если из-за снотворного эффекта он все же отключится, — давай же, терпи. Салли хрипло завыл, перекрикивая слова Откина, от чего даже дети в коридоре пооткрывали рты и слегка попятились назад. — вам же было сказано, разойдитесь, — сзади рявкнул Трой и помчал за медсестрой, — Стейси, помочь чем-нибудь? — да, милый, попроси у миссис Сандерсон чистую подушку, — девушка чуть не врезалась в чью-то открытую дверь, повернувшись к парню, но выставленные вперёд руки ее по инерции захлопнули. — ладно, — Трой свернул к лестнице и спустился на второй этаж. Подсобное помещение, где выдают постельное белье и предметы личной гигиены, находилось прямо рядом с дверьми лестничной клетки, — миссис Сандерсон, подушку! Срочно! — только влетев в дверной проем, крикнул парень, испугав женщину, но она уже настолько привыкла к суматохе, иногда поднимающейся здесь, что без слов встала из-за стола и взяла маленькую подушку из шкафа. — спасибо большое! — парень буквально вырвал ее из рук Сандерсон и побежал снова наверх. Стейси со льдом уже заходила к Салли. — Стейси! Погоди! — зная, что парня не запустят к Фишеру в палату, он добежал до вставшей девушки и, задыхаясь, отдал ей подушку. Холмс с благодарностью кивнула и закрыла дверь, зайдя наконец внутрь до конца. Она аккуратно приподняла голову подростка, который все ещё дрожал и не мог нормально вздохнуть, а Откин вытащил из-под него грязную и просунул чистую подушку, после чего перевернул с бока на спину, вставил трубку ИВЛ в нос и приложил ко лбу медицинский лёд в синем контейнере. Оба напряжённо сидели по двум сторонам от Салли, который часто скулил от боли и пытался что-то сказать, хотел втянуть побольше воздуха, но вздохи все равно получались короткими и резкими. Лицо парня было бледное, как лист, на лбу выступил холодный пот, а щеки, казалось, ещё больше запали в череп. — Боже, да что же с этим ребёнком? — прошептала Стейси, сжавшая в своих ладонях его горящую руку. Через пол часа тишину, стоявшую в палате, лишь немного нарушали перешептывания детей, которые сидели на скамейке. Дверь открыта, вместе с форточкой окна, чтобы проветрить комнату и создать сквозняк. Наконец, лекарство начало действовать и дрожь Салли утихла, а сам парень лежал почти неподвижно, повернув голову направо, подальше от света из окна.***
— Трэвис. Трэвис! Блондин немного дернулся и сфокусировал растерянный взгляд, осмотрев сидящего перед ним парня на парте со скрещёнными ногами. Только сейчас Фелпс заметил, что в классе только они вдвоём. — завис? — усмехнулся одноклассник и слегка подался вперёд, — все уже давно ушли. — а ты чего тут сидишь? — Трэвис встал со стула и начал складывать вещи в рюкзак. — ну, я подумал, что стоит тебя разбудить, а то так бы и проторчал тут всю перемену, — мальчик спрыгнул на пол и закинул свою сумку на одно плечо, — что-то случилось? Фелпс двинулся к выходу из кабинета. — нет, с чего вдруг. — ну просто ты так задумался, это было странно, — парень пожал плечами и поравнялся с блондином в коридоре, — не выспался? — типо того. Дальше разговор особо не завязался и до другого крыла школы они дошли в тишине, иногда только прерывающейся разговорами и смехом других школьников в коридорах. Трэвис на самом деле заснул сразу, как только голова коснулась подушки, потому что очень вымотался эмоционально за вчерашний день, и проснулся около пяти. Долго сидел на кровати, вслушиваясь в шуршание за дверью — родители собирались на работу. Уже в шесть хлопнула входная дверь, он оказался дома один и вышел из комнаты. На кухне стояла маленькая тарелка и чашка чая, рядом впопыхах написанная записка «не забудь позавтракать». Трэвис будто в прострации хаотично ходил по квартире и не мог сообразить, что ему делать. — эй, Фелпс, — крикнул Ларри блондину, пока тот не до конца зашёл в кабинет математики, — есть разговор. Патлатый всем своим видом показывал, что настроен крайне агрессивно и готов выпотрошить Трэвиса прямо здесь и сейчас, однако последний лишь с тихим «Боже» отмахнулся и продвинулся к последней парте в конце класса. — я сказал есть разговор, ты что, оглох? — Ларри упёрся руками в парту, за которую сел Трэвис, и навис над парнем, загораживая свет дешевой школьной лампы. — давай не сейчас, тут, вообще-то, люди, — Фелпс растёкся по стулу и вытянул вперёд ноги, отвечая на злобу Джонсона равнодушным взглядом. — нет уж, давай сейчас, перед всеми узнаём, в кого из своих поганых родителей ты такой ублюдок, — в иной ситуации Трэвиса это бы несомненно задело, однако сейчас ему абсолютно все равно, ведь все место в голове занимают совершенно другие мысли. — Ларри, я же сказала, все уже нормально, — где-то сзади парня заволновалась Эшли, ведь, зная их обоих, драка стала бы неизбежным зрелищем прямо посреди кабинета, но Трэвис в свою очередь оставался непреклонен. — давай, — он весьма похуистически пожал плечами, как будто эти слова были вообще не про него, — узнавай. Все одноклассники, уже настроившиеся на потасовку, нервно перешептывались и косо смотрели на какого-то не такого Трэвиса. Для своего взрывного характера он был слишком расслаблен и, казалось, подавлен для споров и выяснения отношений. — ты, блять, совсем ебнутый что ли? — рявкнул Ларри, смотря на замученное лицо Фелпса. Кажется, он уже передумал наезжать на него из-за такого вида, но было поздно останавливаться, — хотя бы раз в твою тупую башку приходило, что ты своим говном можешь довести человека до слез, м? Думал когда нибудь, что ты творишь вообще? Да ты просто вонючий мусор, который только и умеет, что орать на всех подряд ни за что и размахивать кулаками во все стороны. Конченый, понимаешь? Ебаная гора говна. Трэвис опустил взгляд на собственные вытянутые руки и молчал несколько секунд, после чего шёпотом начал: — ты прав, — еле различимо вылетело из его рта, и парень до крови прикусил губу. — чего?! — зарычал Ларри, вдавливая ещё больше руками парту в пол. — ты прав, — Трэвис повторил уже достаточно громко — так, что весь класс его услышал, а Джонсон аж слегка опешил от такой реакции, — я ебаная гора мусора, — кивая на каждое слово, он медленно поднял на Ларри взгляд своих янтарных глаз, изнутри залитых красными лопнувшими сосудами, а снаружи обведённых темно-синими синяками, — прости, Эшли, — добавил в конце он, наклоняясь в сторону, чтобы взглянуть на стоящую позади патлатого девушку, — я не должен был так делать. — ничего, все нормально, — она неловко замахала растопыренными ладонями перед собой, и подтолкнула слегка ахуевшего Джонсона, — Ларри, все, успокойся. Да тут не только он пришёл в дикий ахуй. Никто из находящихся здесь ещё ни разу не слышал от Трэвиса подобных слов. В кабинете встала звенящая тишина; Фелпс смотрел на Джонсона, а последний долго пытался понять, что сейчас произошло, пока всю эту напряженную атмосферу не разорвал оглушающий звонок на урок. В класс тут же забежала Пакертон. — рассаживаетесь по местам, чего встали? — с небольшой усмешкой начала она, но, оглядев лица учеников, быстро стянула улыбку. Витающий в воздухе напряг тут же надавил на ее голову, пока дети садились за парты. Она начала урок почти сразу, ещё недолго думая, откуда такой мрак во взглядах учеников. Трэвис все эти полтора часа просидел с опущенной головой, не смея даже шелохнуться.