Тлеющий огонь

      — я понятия не имею, как он проник сюда.       Откин с Генри стояли у двери палаты и одинаково озадаченно смотрели за стекло. Салли с Трэвисом так и заснули вместе. Фишера было почти незаметно за блондином, ноги которого вообще непонятно каким образом смогли согнуться в сторону, свисая с края кровати, в то время, как он сам лежал на левом боку. Хотя прошло не так уж и много времени, примерно около двадцати минут, поэтому они скорее всего ещё не успели затечь настолько сильно, чтобы Фелпс проснулся от этого.       — ну, значит зайдём позже, — Джон пожал плечами и, развернувшись, собрался уходить, но Генри резко хлопнул его по плечу ладонью, от чего тот чуть не завалился назад, — что?       — мне нужно войти туда прямо сейчас, — Фишер не отрывал взгляд от спящих в обнимку парней. Он перебросил руку с плеча доктора на ручку двери и со всей силы вжал ее вниз.       — эй-эй-эй, подожди-ка! — Откин вовремя его перехватил, — не торопись. Я знаю, что ты хочешь сделать, но поверь, оно того не стоит. Дай им время.       — ты смеёшься чтоли надо мной? Какое ещё время?! — Фишер крикнул в полный голос, заставляя Джона жмурить один глаз, — я щас им обоим настучу по башке! Тому за сигареты, которые он как-то умудрился протащить, а второму за то, что их курил!       — Т-то есть ты не..? — Откин немного не въехал, по всей видимости, с самого начала не понимая намерений Генри.       Последний в итоге решил проигнорировать попытку врача понять, что сейчас происходит.       — просыпаемся! — громко вскрикнул Фишер, врываясь в палату, от чего оба парня испуганно дернулись, — вы у меня сейчас отхватите таких пизд..!       — Генри, заткнись! — перебил Откин не менее тихо, чем Фишер до этого, но парни спросонья испугались повторно.       — пап? — Салли еле повернулся с бока на спину, немного отрывая голову от подушки, и тут же поднял взгляд на Трэвиса, что все ещё лежал рядом, приподнявшись на одном локте, — как ты здесь..?       — завались, и ничего не говори! — Генри подошёл ближе к кровати, пока Трэвис медленно принимал сидячее положение, подгибая одну ногу, — а ты, — он указал на парня и сжал в руке воротник его толстовки, — пойдёшь со мной.       Фишер за грудки вытолкнул Трэвиса из комнаты и вышел следом, громко захлопнув дверь.       — он же не убьёт его? — заволновался Салли приглушённым голосом и попытался привстать на руках, но Откин мигом подтянул его сам и положил спиной на подушки.       — нет, может только накричать. Он и тебя-то боялся трогать, а чужого ребёнка уж точно не станет. Тем более Фелпса, — врач осторожно взял руку Салли и вытащил иглу капельницы, — не волнуйся. Лучше скажи, как себя чувствуешь. Вижу, уже лучше?       — ага, — тихо протянул парень, неотрывно смотря на дверь и немного вытягиваясь вперёд, будто пытался что-то увидеть за стеклом, — из-за чего он так?       — скажи честно, ты курил вчера? — доктор достал из ящика в тумбе коробок с таблетками и парой ампул.       — ну да, и что? — все так же отстранённо отвечает Салли и сильнее склоняется в сторону.       — откуда у тебя взялись сигареты? — Откин вытряхнул из упаковки, лежавшей на столе, чистый шприц и обработал спиртовой ваткой, после чего заправил препаратом.       — были в куртке, — в итоге Фишер сдаётся, лишь слыша, как из-за двери Генри неразборчиво орет на Трэвиса, и откидывается спиной на подушки.       — не может этого быть, мы обыскивали все твои вещи.       — значит, плохо обыскивали, — парень вытягивает руку и закрывает глаза с глубоким выдохом.       — так они все же были твоими… — Откин поднёс шприц к вене Салли и ввел в бледную кожу холодную иглу, — не тот пацан их принёс?       Мальчик медленно мотает головой и на секунду жмурится, когда препарат неприятным морозом разливается по руке.       — ясно, — врач отложил в сторону пустой шприц через несколько секунд, — объяснишь потом это отцу, иначе он твоего Трэвиса сюда больше не пустит, — томно заниженным голосом говорит Откин, садясь на стул рядом с постелью, и смотрит в экран аппарата по контролю общего состояния, — температура все ещё высокая.       Салли чувствует резкую боль в области грудной клетки и сжимает кулаки, насколько позволяют нулевые силы, но молчит. Возможно, это препарат жаропонижающего таким тяжелым ощущением борется с болезнью, но вероятнее всего, все совсем наоборот. Поэтому Фишер и держит рот на замке — попросту не знает, как описать где и что ломит, и почему.       Врач, не замечая ничего странного ввиду того, что руки Салли под одеялом, откатывается на колесиках стула к ящикам стеллажа и открывает самый верхний из них. Но, по всей видимости, не находит необходимых предметов и достаёт телефон из кармана, тут же наспех набирая номер Стейси. По идее, у неё сегодня выходной, однако в свой единственный выходной на этой неделе девушка спит на койке одной из палат пустого крыла четвёртого этажа, и разбудить ее для врача, как щелкнуть пальцем. Для него даже не стало удивительным, что она взяла трубку через секунд пятнадцать после начала гудков.       — да? — из динамика слышится ее сонный голос.       — Стейси, принеси в ОИТ химию и новую трубку, поставлю пацану, — он задвигает ящик и встаёт со стула, намереваясь глянуть, почему крики Генри за дверью резко затихли, — и побыстрее, нам нужно ещё разобраться с зондом, ибо сам он явно ничего не сможет.       — хорошо, — девушка обреченно вздохнула, не став в очередной раз размусоливать эту тему, ведь понимала, что чем быстрее Салли оправиться, тем легче ему будет переносить остальное лечение. Она устало зевает, вяло встаёт с кровати и, забыв сбросить, бормочет что-то невнятное, но явно нелестное в сторону бестактного врача, себе под нос.       Но благо вместо неё это делает Откин и пихает телефон обратно в карман халата, выходя за дверь.       — Генри, что тут у вас происходит? — несмело спрашивает он, смотря на сжатого подростка и крайне агрессивно косящегося на него Фишера.       — говорит, что не причастен, — мужчина расслабляется и опускает плечи, — но что-то мне кажется…       — он не врет, — Джон складывает руки на груди и осуждающе оглядывает теперь не Трэвиса, а Генри, который тут же озадачил взгляд, — Сал только что сам мне сказал, что они были у него в куртке.       — если хотите, идите и проверьте во внутреннем дворе, та пачка до сих пор наверное там валяется, — будто в подтверждение своих слов, которыми пытался оправдаться перед Генри, уверенно говорит Фелпс и под злым взглядом последнего сразу снова затихает.       Напряжная тишина между ними продлилась где-то около сорока секунд.       — ладно, черт с тобой, — в итоге Фишер махнул рукой на блондина и бесцеремонно, будто уже забыл все то, что наговорил невиновному ребёнку, вошёл в палату, оставляя врача и Трэвиса снова в полной тишине.       Они долго стоят молча, смотря каждый в свою неизменную точку. Откин гадает, почему крики Генри не начались теперь в палате в сторону Салли, а Трэвис мечтает, чтобы его не послали в школу. Он уже и забыл о том, что прибежал с рюкзаком, в котором почти нет нужных ему предметов, кроме, пожалуй, серых карандашей и чистых листов, и в одной темно-бордовой толстовке, впитавшей в себя аромат яблока от волос младшего Фишера и искусственный воздух с привкусом больничного спирта. К тому же, он забыл телефон и деньги, надеть один носок и расчесать свои золотые волосы, которые растрепались, пока он ворочался на смятой подушке всю ночь.       Но через некоторое время врач все же вздыхает и разворачивается к палате. Фелпс идёт за ним, но оказывается остановлен в проеме.       — стой, пацан. Иди-ка погуляй немного, — говорит Откин и, прежде, чем парень успевает возразить, хлопает дверью прямо у него перед носом.       В голове Трэвиса лишь мельком проскакивает вопрос «почему?», и он садится на скамейку рядом со стеклом. Глаза начали болеть от яркого света и медленно слипаться, хотя за последние сутки он от усталости проспал подряд больше часов, чем когда-либо мог бы, но необъяснимая тяжесть все равно тянет тело вниз, и парень вытягивает ноги почти до противоположной стены.       Он немного задремал, когда услышал в другом конце коридора приглушённые шаги. Они становились все ближе и отчетливее, пока не обрубились прямо около него. Фелпс приоткрывает один глаз и фокусирует взгляд на тощем силуэте перед собой, который загораживал раздражающий свет.       — ты снова тут? — устало мямлит женский тонкий голос, в котором парень сразу же узнаёт Стейси. Он распахивает оба глаза и оглядывается вокруг себя.       Казалось, прошло не так уж и много времени, но стрелки на настенных часах уже успели перевалиться за восемь утра. В школу опоздал, значит можно не идти, хотя проблема выхода на улицу в принципе все ещё оставалась слабым следом мороза на коже.       — да-а, — протягивает он и вяло поднимается со скамейки, оглядывая трубку и пакет с прозрачной жидкостью в руках девушки, который она несколько раз чуть не выронила по пути.       — когда уже успел? — несмотря на медленный съезд в сон, усмехается Холмс и размеренными шагами подходит к двери в палату, но ответа от Трэвиса не слышит, пока не возвращает на него взгляд.       Парень только что осознал, что не понимает, сколько времени тут находится, потому что не успел даже взглянуть на цифры на будильнике. И, кажется, забыл его выключить.       В итоге он лишь пожимает плечами, что следом за ним делает и Стейси, кладя на ручку двери тёплую бледную ладонь.       — так чего не заходишь? — с улыбкой спрашивает она, но вмиг его лицо вновь становится серьезным и каким-то слегка испуганным. Понятное дело, изнутри на неё смотрит злой Фишер, готовый от ярости буквально взорваться, врач, чьи губы раздраженно дергаются по сотне раз в секунду, и, наконец, Салли. Его глаза не выражают буквально ничего, он просто пытается не сомкнуть тяжелые до невозможности веки и продолжает сжимать практически и так уже белые кулаки под одеялом. Невозможная боль, о которой он не находит сил кому-то рассказать, режет изнутри стенки легких и желудка, в голове все будто трескается с глухими похрустываниями и на все заданные ему до этого вопросы упорно молчит, потому что, словно секундные разряды, по мозгам бьет острое ощущение прилива к нему горячей крови, не давая даже задуматься над ответом.       — давай, — лишь выпаливает Откин через несколько секунд затяжного напряженного молчания, и девушка тут же подбегает к нему, протягивая руки вперёд.       — ну как ты, мальчик? — она пытается улыбнуться, игнорируя кладбищенскую атмосферу непонятной темноты в еле освещённой палате, и подходит теперь уже к нему со стороны капельницы, мельком минуя отъехавшего на стуле Генри.       Салли продолжает молчать. Он просто не может. С трудом ищет в себе что-то, что каким-то чудом, пусть и не без удушающей отдачи, помогает ему поднять тусклый взгляд на Трэвиса, стоящего в проеме двери. Парень улыбается еле заметно, и Салли не понимает, к чему эта улыбка. Он не может улыбнуться в ответ, или поднять хотя бы один уголок губ кверху, чтобы показать, что единственному в этой комнате, Трэвису, чьи волосы под светом холодных ламп блестят солнечным цветом, по-настоящему рад. Его собственные сросшиеся завитки голубых прядей беспорядочно разбросаны по бледному лицу, маска натирает уже все, что только может, и от этого хочется до одури чесать щеки и подбородок отросшими ногтями.       Ну же, чего ты так смотришь. Подойди, сядь рядом и будь тем, кто никогда больше не уйдёт, неужели еле живое горящее сердце так многого просит? Неужели лишь эта улыбка заставляет его продолжать стучатся, распускать в голове громкий выстрел шестьдесят семь раз в минуту. Салли никогда не думал о том, что придёт день, когда он осознает границу своих чувств и желаний, бьющихся друг с другом где-то на подкорке разума и эйфории, пытающихся хлынуть наружу каждый чертов раз сокрушительно безуспешно. Он умирает, и на пике своих возможностей просто не выдерживает всего, что его переполняет.       — хе-е-эй, — откуда-то из темноты врывается в его голову с оглушительным рёвом, — ты слышишь меня?       Салли переводит взгляд и пытается распознать смазанный силуэт перед глазами, но с первой и со второй попытки ему удаётся лишь медленно хлопнуть голубыми ресницами.       — что такое?       Новый толчок бьет молотком по спине и Салли кашляет, потом снова и снова, надеясь не задохнуться. Вокруг встаёт паника, все четверо видят кровь на внутренней стороне пластика, и не понимают, что делать. Трэвиса со всех сторон охватывает ужас с новым приливом мыслей о какой-либо своей причастности к этому, Откин оперативно стягивает маску с парня, тут же бросая ее в руки Стэйси, и слабо хлопает мальчика по спине несколько раз. Девушка кинулась к тумбочке у кровати, дрожащими руками достала от туда в миг смявшиеся в ее пальцах салфетки, отирая красные пятна изнутри и, сразу же, как только от них не осталось следов, передала маску обратно в руки врача, который, придерживая правой рукой затылок Салли, даёт ему возможность вздохнуть. Этот вдох был, будто последний, такой глубокий и затяжный, что, казалось, грудная клетка парня взросла в два раза, если не чуть больше. Все произошло так быстро, что Генри с Трэвисом успели только пару раз медленно, почти синхронно моргнуть и облегченно выдохнуть, когда все закончилось.       — Боже, — лишь смог выдавить старший Фишер и вновь расплыться на стуле, мелко подрагивающей рукой закрывая лицо. Он, как и стоящий в проеме подросток, уже успели увидеть перед глазами все моменты жизни, связанные с Салли каким-либо образом и мысленно с ним попрощаться. Не факт, что этот раз был последним, ведь состояние Салли в последние дни упорно растёт по направлению вниз, и не заметить это крайне трудно даже тем, кто видит его раз в день, а не как врачи — ежечасно.       — так, выметайтесь оба от сюда, мы со Стэйси дальше разберёмся сами, — все еще оставляя пальцы в волосах подростка, шепчет Откин, а другой рукой несильно надавливает на его грудь.       — подождите, — кидает Трэвис, но тяжелый хрип заставляет его заткнуться.       Комнату и тяжелую тишину в ней развеивает вой Салли от колющей боли где-то внутри, и врач, оглянув Фишера и Фелпса злым взглядом, плюет на все, продолжая делать свою работу — кладёт практически кричащего мальчика на мягкие подушки, вытягивая его руку, и, пока Стэйси подключает пакет с раствором и трубкой от него к капельнице, протирает изгиб локтя Салли спиртовой ваткой, оставшейся после укола жаропонижающего, вводит иглу в его бледную кожу и кладёт холодную ладонь на его жгучий лоб. Аппарат общих показателей разрывается быстрым пиканьем от учащения пульса. Остаётся только надеяться, что парень сможет продержаться ещё несколько минут, пока лекарство начнёт на него действовать. Проще было бы просто вколоть обезболивающее, но искать его нет времени, как и протыкать ещё и правую руку мальчика.       Через несколько минут абсолютной тишины, которая лишь ещё один раз прервалась длинным мычанием Салли через плотно сжатые губы, окончившимся бессильным выдохом, врач встаёт со стула и собирает весь мусор в руки.       — Стэйси и ты, — он указывает на Трэвиса, стоящего в проеме, — остаётесь тут. Генри, идёшь со мной. Я вернусь через десять минут, собирайся в школу, пацан.       Не успел Фелпс возразить, как мужчины уже исчезли в коридоре. Парень не стал догонять их, а лишь уселся на стул, на котором ранее сидел Откин. Холмс напротив Трэвиса неотрывно смотрела в экран на показатели. Аппарат перестал раздражать всех пиликаньем минут пятнадцать назад — сразу после того, как Салли завыл и разжал кулаки.       — вы с ним близки? — ни с того, ни с сего спрашивает девушка через две минуты неловкого молчания и смотрит прямо в янтарные глаза.       Трэвис тут же отводит взгляд в пол.       — теперь да, — тихо ответил он и стал нервно ковырять шов на штанах.       — твои друзья кстати оставались вчера, — снова приплетая за уши тему для разговора, почти никак не связанную со сказанным ранее, девушка подаётся вперёд, пытаясь уследить за лицом парня.       — не друзья они мне, — Фелпс сильнее горбится и встряхивает головой, чтобы все волосы с макушки спали на лоб и глаза.       — ну да… — вспомнив вчерашние слова Ларри в сторону Трэвиса, Стэйси сдаётся и откидывается на спинку стула, так и не дождавшись от Фелпса реакции, — знаешь, тот парень говорил про тебя много разных вещей, но… — она мигом задержалась, и пыталась придумать как бы сказать блондину все более мягко, — ты не кажешься таким уж ужасным. У всех бывают проблемы, и это выматывает. И у всех так же разные способы переносить их. Поэтому не принимай на свой счёт все, что происходит с Салли.       Трэвис молчал. Он не может вот так просто отказаться от своих ощущений полной противоположности тому, что сумела увидеть в нем Стэйси. И понять смысл ее слов тоже. Фелпс вырос в семье, где во всех косяках и неполадках винили только его. Опоздали — Трэвис слишком долго копался, ужин невкусный — Трэвис мешал матери готовить, упала тарелка на кухне — Трэвис из своей комнаты слишком громко дышал и так далее до бесконечности. Отец неимоверно любит поцеремониться, однако, вопреки своим желаниям, почти никогда не притрагивается к сыну физически, лишь изредка заряжает пощечину или подзатыльник, и то стал это делать уже когда ребёнок повзрослел и понял — проблемы в его семье и разногласия между ним и отцом должны оставаться внутри. Поэтому привычка психовать постоянно из-за сдержанной внутри злобы на родителей появилась сама собой, ведь дома лишний раз повысить голос и выразить своё мнение было бы самой большой его ошибкой или самым ценным жизненным уроком — не идти наперекор через камни и шипы, если рядом есть обходной путь, пусть и более длинный и выматывающий. Трэвис понимает, что поступает неправильно, срывая свой гнев на ни в чем не виновных одноклассников или знакомых, но ничего не может поделать с собой и своим крайне скверным характером. Знает, почему все в школе его сторонятся и почему вчерашний разговор с Ларри все оценили, как падение царя с вершины мусорной горы где-то на свалке, но продолжает пускать все на самотёк, отчаянно надеясь, что решение проблемы когда-нибудь придёт само.       — я не могу не думать о том, что до того, как я стал приходить, с ним все было хорошо, а потом… — парень остановился не в силах закончить и поджал губы.       Стэйси через минуту так и не дождалась продолжения его слов, поэтому решила вклиниться раньше, чем он упал духом ещё ниже:       — чудес не существует, Трэвис, и только наличие тебя вокруг не могло так сильно на него повлиять, — девушка протянула руку поверх кровати и положила ее на плечо Фелпса, — поверь мне, Салли был таким ещё задолго до всего этого. Ты просто не замечал, или, в крайнем случае, не хотел замечать. Я видела его медицинскую карту, и твои слова меркнут в сравнении с ее толщиной и тем, что написано внутри. Ты не виноват, поверь мне, поэтому просто забудь обо всем и будь рядом с ним. Ему нужна поддержка, а тебе — повод расслабиться. Так вы оба будете чувствовать себя комфортно и перестанете ворошить прошлое или будущее. Живи сейчас, пока есть возможность.       Почти все, сказанное девушкой, парень пропустил мимо ушей, разглядывая бледную руку Салли, лежащую поверх одеяла. Ему хотелось просто побыть одному где-нибудь в углу, обдумать весь этот ужас, навалившийся непосильным грузом на его плечи. С другой стороны, думать о чём-то не хотелось вообще, ведь в голову лезли лишь навязчивые мысли о том, что все это время Салли был болен, у него было много проблем помимо самой глобальной, и Фелпс смел просто в своей обыденной манере устраивать показательное шоу с не менее воодушевляющим негласным названием «я слепой и тупой ебалай, поэтому безнаказанно делаю все, что захочу». Трэвис в силу своей задранной кверху головы просто не видел, как Фишер был раздавлен, как он пытался скрыть все это, ведь если бы начал с кем-либо общаться, то правда повалила бы наружу, словно снежный ком с горы. Он никогда не обращался за помощью к кому-то, никогда не раскрывал рот просто так и не подпускал к себе людей ближе, чем на перекидку дежурными фразами, и то не всегда. Трэвис в сотый раз пытается прогнать воспоминая о том, как он бесился на Салли, когда тот его полностью игнорировал. И теперь, когда это ни на секунду не даёт покоя, Трэвис просто отчаянно надеется, что Салли простит ему все проёбы.       — ладно, оставлю тебя на пару минут, — девушка несмотря на хмурый и отстранённый вид подростка улыбнулась, вставая со стула, — если что-то случится, нажми сюда. — она указала на кнопку под подлокотником кровати и удалилась, тихонько прикрыв дверь.       Трэвис в тот же момент обессилено упал лбом на ладони, поставив локти на край койки, и надрывисто вздохнул. Ему все это даётся не тяжелее, чем Салли, но и не менее легко. Одно дело болеть практически неизлечимым, учитывая его положение, и знать все об этом досконально, другое — вечно гадать, что может случиться дальше, бояться потерять время, которое и без того уже давно было упущено. Каждым своим действием раньше Трэвис лишь увеличивал пропасть между собой и Салли, а теперь думает, что к чему-то причастен без резких на то оснований. Просто потому что несколько месяцев вёл себя, как мудак? Только из-за своей тупости или неосторожности? Ему уже вряд ли помогут какие-то слова поддержи или убеждения в обратном, если кто-то осмелится предпринять их. Ему нужно лишь личное и безоговорочное подтверждение, иначе он никогда не поверит, что всеми своими словами не вызывал у Салли абсолютно никакой реакции или обиды и что тот порой даже не понимал, что какие-то слова и смешки за ними направлены в его сторону. Сейчас Трэвис лишь ненавидит себя за самого себя и пытается убежать от этого хотя бы здесь, хотя бы ненадолго, но смотря на снежно-белое тело Салли думать о чём-то другом просто не получается.       Все его проблемы каждый раз утопали среди новых других, но сейчас эта злоба и ненависть постоянно держится на плаву, словно напоминая о себе каждый раз, когда парень задумывается дольше, чем на несколько секунд. И в итоге ему ничего не остаётся, кроме как просто смотреть и ждать.       — Салли, я… — Трэвис поднимает мокрые глаза и тут же сводит губы в одну тонкую полоску, — я очень хочу, чтобы ты…       Он не смог договорить и просто кашлянул с надрывным всхлипом, попытался безуспешно сморгнуть слёзы, но в итоге лишь растер соль по красным щекам горячими ладонями и сразу же, опустив взгляд, сплёл пальцы в замок, пытаясь унять дрожь.       — ты че рыдаешь? — слышится хриплым спокойным голосом откуда-то справа и Фелпс мигом поднимает взгляд, — я же не умер пока ещё.       — не говори так, идиот! — голос блондина немного огрубел, но продолжил он более мягко, повторно растирая глаза до ещё большей красноты, — и я не рыдаю.       — ну я так и понял.       Трэвис многозначительно молчит несколько секунд, не понимая, шутка это, или Салли говорит всерьез, учитывая ровный тон его голоса без какого-либо подтекста. В конце концов, парень сдаётся, не желая гадать так долго смысл слов Фишера.       — ты как? — в итоге, все так же стараясь скрыть дрожь в руках и голосе, спрашивает он и подаётся слегка вперёд, вглядываясь в голубые глаза напротив.       — в порядке, — Салли пожимает плечами и переворачивается на левый бок, одноименную руку подгибая под щеку, — а ты?       — что? В смысле я?       — ну, выглядишь так себе, — парень слабо тянет другую руку к бледному лицу Трэвиса и заводит холодные пальцы в волосы, убирая их кончики с глаз и лба, — иди домой, выспись.       Фелпс пару раз недоуменно хлопает светлыми, почти незаметными ресницами.       — нет, я… — он отводит от лица Салли какой-то заторможенный взгляд и, стараясь не сбить с головы чужую холодную руку, почесывает заднюю сторону шеи, — должен остаться здесь.       — зачем? — Фишер все же отвёл пальцы от волос, но далеко убрать не успел. Трэвис перехватил его запястье и сдавил недостаточно, чтобы доставить боль, но достаточно, чтобы дать понять, что вырваться будет сложно.       — потому что ты здесь, и я никуда не уйду, пока не увижу, что тебе лучше, — только после того, как он медленно, будто разбирая каждое слово по кусочкам, выдавил эту фразу, пальцы разжались, и Салли притянул руку к себе, осматривая на наличие следов. Но на бледной коже не осталось даже красноты.       — врач заставит тебя уйти. Он не разрешит остаться потому что… — Фишер слегка запнулся, думая, стоит ли говорить Трэвису все, что будет происходит в течении следующих тридцати минут после того, как доктор появится здесь, — в общем, тебе нельзя оставаться.       Салли уже полностью перешёл на шёпот из-за першения в горле, заставляя Трэвиса прислушиваться и пододвигаться ближе.       — почему? — почему-то тоже шепчет Фелпс, смотря лишь на фиолетовые от холода губы Салли под маской.       — не задавай вопросов. Придёшь после школы, я никуда не денусь отсюда, — привставая на локте, Салли левой рукой скатывает маску вниз на шею, а правой притягивает Фелпса к себе, слабо обхватывая затылок.       Во рту у Трэвиса тут же разливается этот вкус искусственного воздуха и горьких лекарств, который почти сразу сглаживается чужим языком. В руках гулкие удары сердца об кости тут же отдались мелкой дрожью, которую Фелпс отчаянно пытался остановить. Примерно такое же постукивание он чувствовал на шее, что вызывало внутри какое-то облегчение — не один он в этой ситуации остаётся явно неравнодушен к происходящему, ведь Салли тоже имеет чувства и ощутимые границы между сохранением полной отстраненности и частичной отдачей эмоциям. Конечно, в этот раз это могло длиться дольше, чем в первый, учитывая воздействие капельницы на Салли, но рисковать Трэвис все равно не хотел, поэтому, утратив попытку отстраниться назад из-за руки Фишера на затылке, просто опустил голову вниз. Волосы снова свисли на лицо, закрывая покрасневшие щеки и красные глаза, в которых полопалось, наверное, три четверти сосудов.       В ушах встал непонятный гул, но даже сквозь него Трэвис смог расслышать, как надрывался аппарат общих показателей, поэтому он резко вскинул голову, чуть не ударив ей Салли, который успел вовремя уклониться назад, и отмахнулся от его руки, своей правой сразу придержав Фишера за шею, а левой натягивая на него маску. Салли вновь вздохнул максимально глубоко и грохнулся на подушки.       Откин вместе со Стейси примчались почти сразу, к тому же ещё и одновременно. Трэвис снова лыбился, как идиот, уткнувшись лбом в простынь на кровати, а Салли невозмутимо разглядывал потолок. Терпения врача хватило ровно на минуту непонимания — маска вроде как на месте, и видимых причин снимать ее Откин пока не находил, а сам Салли сверлит точку над собой таким обыденным взглядом, что, казалось, он уже забыл про то, что буквально недавно чуть не заработал болевой шок. Единственное, что не сходится с происходящем — приподнятые уголки губ Фелпса и его сбитое дыхание. Маска помогла Фишеру быстро вернуть размеренные вздохи, а вот у Трэвиса без подобной помощи сделать это так быстро не получалось. Решив отложить раздумья по этой теме на другое время, Откин возмущённо упёр кулаки в бока.       — быстро вышел отсюда, пока я сам тебя не вышвырнул, — отрезал он в сторону Трэвиса, на что получил сначала секунд десять молчания, но, когда собрался снова вывалить что-то угрожающее, услышал от парня глубокий громкий вздох, и мигом закрыл рот. Фелпс выпрямился, убирая попутно улыбку с лица, медленно поднялся со стула и сунул руки в карманы. Они с Салли обменялись многозначительными взглядами и кивками на дверь — от Трэвиса вопросительными или уточняющими, а от Фишера утвердительными. Откин ничего из этого не понимал, но вмешиваться все равно посчитал лишним, спокойно дождавшись, пока Трэвис еле заметно улыбнётся буквально на секунду и в итоге, подхватив у двери рюкзак, выйдет в коридор. Врач оставил такую же нихрена не понимающую Стейси сидеть с Салли, а сам направился за блондином.       — одевайся, — кинул Откин, проходя мимо Трэвиса в холле, но парень, не имея с собой ничего, кроме рюкзака, лишь натянул на голову капюшон и остался стоять на месте. Доктор вернулся через две минуты в куртке, натянутой поверх халата. Он озадаченно оглядел подростка с ног до головы долгим взглядом, в какой-то момент собираясь что-то сказать, но в итоге вновь промолчал и направился к главному выходу из здания.       В голову Трэвиса на секунду влетела мысль спрятаться на верхних этажах и остаться здесь, как он и планировал изначально, но парень быстро понял, что в таком случае это лишь глубже зароет и без того неустойчивое доверие как Откина, так и Генри, поэтому блондин встряхнул головой, от чего капюшон немного сполз по затылку, и направился за врачом на улицу.       Его тело тут же обдало колким холодом и порывом северного морозящего ветра, вызывая мурашки по спине и рукам, но парень лишь ускорил шаг, пытаясь не обращать на это внимания.       Машина Откина стояла на служебной парковке во внутреннем дворе больницы. Трэвис едва удивился ее дорогому внешнему виду, учитывая прибыльность работы хирурга-онколога, но на лице все же проступило сомнение, как только Фелпс приблизился к пассажирской двери и разглядел небольшую вмятину чуть ниже фары.       Они ехали несколько минут в полной тишине, пока не свернули на главную дорогу и, проехав по ней ещё километр не остановились на перекрёстке. Поворот направо вёл в спальный район города и прилежащие к нему ответвления в пригород с частными домами, а левый — в центр.       — завезите меня домой, я забыл учебники, — скучающе промычал Трэвис, опираясь подбородком в ладонь правой руки.       Откин без лишних слов свернул в нужном направлении и через минут семь под некоторые подсказки Фелпса подъехал к арке, ведущей в один из дворов.       — через десять минут не вернёшься — позвоню твоему отцу, — он угрожающе направил указательный палец на подростка, но тот на предупреждение отреагировал лишь вялым «угу» и вывалился из машины. Блондин быстро побежал ко входу в подъезд, вздрагивая от холода и пережимая грудь руками в попытках согреться. К тому моменту, как он открыл тяжелую железную дверь и оказался внутри здания, кончики его пальцев и нос успели покраснеть, отзываясь колющим ощущением под кожей, но парень просто двинулся к лифту, который почти сразу распахнул двери с противным лязгом.       Дома попрежнему никого нет, поэтому Трэвис преспокойно прошёлся в свою комнату в ботинках, один из которых все же пришлось стянуть чтоб надеть второй носок, отключил телефон от провода зарядки, тут же пихнув в карман, закидал в рюкзак пару недостающих книг и тетрадей, попутно выкладывая все лишнее, и уже на выходе накинул тёплую куртку. Все это заняло не больше пяти минут, и Трэвис снова оказался в машине, поэтому Откин где-то внутренне удивился тому, что даже если подросток виду не подал, угроза отцом на него сработала. До школы от дома Фелпса ехать около двадцати минут, поэтому парень расстегнул верх куртки и расплылся в сидении, скучающе разглядывая мелькающие высотки за окном. Какая-то спокойная и несвойственная тишина длилась около половины пути, позволяя обоим задуматься о своём, но долго этого терпеть Трэвис просто не смог.       — доктор, — тихо сказал он, не поворачивая головы, и, когда Откин хмыкнул в ответ, продолжил, — насколько все плохо?       — ты про что? — обыденно ответил мужчина и посмотрел на пустой спокойный взгляд парня, остановившись на светофоре.       — ну, про все это, — Фелпс лишь слабо покрутил кистью в воздухе и тяжело вздохнул, — про Салли, про болезнь, про это ОЕТ.. ОИТ? Неважно, вы меня поняли.       — да, — кивнул Откин и слегка прищурился, оценивая процент того, что парню можно рассказать, — я не уверен, сколько ты можешь уже знать, и сколько могу сказать тебе. Все, что связанно с этим знает только семья, а дальше них — только если сам Салли будет не против. Ты действительно думаешь, что он хочет, чтобы ты знал все?       — нет, но думаю, что я должен знать. Просто иногда мне кажется, что я вообще ничего не понимаю. Ни того, что с ним происходит, ни того, что мне нужно делать, — голос Трэвиса постепенно терял громкость и уверенность, накапливая в себе все больше тревоги, — мне становится страшно. Каждый раз, когда я вижу что-то, подобное тому, что произошло сегодня. Просто не знаю, чего ещё можно ожидать и насколько плохо все это для общей картины. Так что, пожалуйста, ответьте мне.       Откин молчал бесконечно долгую минуту перед тем, как завернуть на дорогу, ведущую к школьным воротам, но после этого все же тихо заговорил:       — Салли наблюдается у нас уже больше месяца и степень его болезни за это время становится только тяжелее, даже после операции. Он продолжал злоупотреблять сигаретами, продолжал голодать — уж не знаю, намеренно или вынуждено — продолжал игнорировать своё состояние. Генри, конечно, пытался поставить его на место, но это не особо сработало, поэтому пришлось тащить пацана к психиатру. Не могу даже предположить, что она там ему наплела или что он сам понял из того разговора, но это повлекло за собой лишь очередную волну стресса для Сала. Мы не знали, что с ним делать, потому что никто не мог достучаться до него, но тут как нельзя кстати появился ты.       Джон дал Трэвису пару секунд на осознание, после чего с надеждой в голосе тихо договорил:       — что ты сделал? Мы не могли подстроится под ход его мыслей, часами откачивали его от подобных сегодняшнему приступов, а ты просто ошиваешься рядом и все. Все сглаживается, будто ему хватает только твоего присутствия.       Врач утвердительно и даже с каким-то непониманием закончил фразу, стукнув легонько ладонью по рулю и припарковался прямо напротив школьного крыльца. Трэвис, все это время молча его слушавший, пытался отойти от ступора и сдвинуться с места, чтобы выйти, но что-то будто удерживало его на сидении.       — я… — он потупил взгляд на собственные руки и полосы на бледных ладонях, — просто рядом?       Откин ничего на это не ответил. Он и так истратил весь запас своих слов в сторону подростка, поэтому терпеливо ждал, пока Трэвис спустя полторы минуты опомнится, застегнув куртку, подхватит рюкзак из-под ног и вылезет из машины с тихим «спасибо». Фелпс даже не обернулся, когда услышал звук того, как врач разворачивался и давал газу, чтобы побыстрее уехать. Он, конечно, много об этом думал, но даже тогда не мог предположить, что со стороны это действительно похоже на потенциальное морально воздействие одним лишь своим присутствием. И Трэвису неимоверно приятно было сейчас отягощать свой разум именно такого рода мыслями, хотя в планах все ещё оставалось подтвердить это безоговорочно, спросив потом у самого Салли.       Фелпс незаметно проскочил мимо охранника и пошёл в сторону коридора, где находился его шкафчик. Как раз в тот момент, как Трэвис еле запихал туда куртку с таким трудом, что все остальное содержимое едва не оказалось на грязном полу, коридор заполнился громким звонком, отражаясь невыносимым эхом в ушах. Следом за этим гул чужих голосов и смеха развеял все неприятные ощущения. Трэвис чувствовал себя хорошо, ведь понимал — теперь ему все равно на одноклассников, на их мнение и слова, все равно на отца и все остальное. Он слишком долго жил в оковах и наконец нашёл то, ради чего ему хотелось улыбаться, смеяться, радоваться и переживать каждый новый день, каждую новую ночь. Теперь у него появился смысл, ради которого стоит просто продолжать жить.