— О Эру, — юный эльф обессиленно сполз на пол, едва захлопнув за собой дверь.
У него дрожали руки. Шутка ли? У эльфийского лучника дрожали руки! Как он ещё не начал промахивался мимо гигантских пауков?
Недавняя картина оказалась выжженной на внутренней стороне век. Даже до боли зажмуривая глаза, он продолжал видеть её до омерзения отчётливо.
В саду, среди благоухающих трав и цветов сидела Она, а рядом был… он сам. Вернее тот, кто сумел принять его облик. Притом настолько искусно, что будь он кем-то другим, ни на миг бы не заподозрил обмана.
Лишь взгляд, устремлённый на неё был до ужаса знаком. Шорох — и Леголас смотрит в собственное лицо, искажённое угрожающим прищуром, предупреждающим и требующим пойти прочь.
И он уходит, бежит, и закрывается в собственных покоях, чувствуя совершеннейшее бессилие.
Он ТРУС. Он НИЧТОЖЕСТВО.
В какой момент всё полетело к Мелькору?
Наверное тогда, когда ОНА появилась в Лихолесье. Если бы она не попала сюда, то сейчас бы всё было как обычно. Самые обыкновенные дни эльфийской жизни пролетали бы один за другим.
И она тоже жила бы своей самый обычной, и скорее всего мирной и спокойной жизнью. Где-то далеко.
Он бы не ведал о ней, бегая по лесу с луком наперевес, тренируясь с воинами в искусстве меча и распивая вино под лунным светом.
Девушка ворвалась в его жизнь язычком яркого пламени, юркой и жизнерадостной птичкой, с лица которой не сходила сияющая и полная тепла улыбка.
Затерявшаяся среди чуждых миров, по шутке Эру угодившая в мрачное Лихолесье.
Если ей было суждено провести свою жизнь бок о бок с эльфами, уж лучше бы Ривенделл дал ей приют.
Чем больше она расцветала, раскрывая красоту своей души, тем яснее становилось — он влюбился.
Когда это произошло? В день, когда на его голову опустился цветочный венок? В дождливый вечер на одной из террас, где они тайком пили молодое вино, травя байки из своего прошлого?
Когда она уснула в саду, и он тайком нёс её через весь замок в покои, стараясь не попасться никому на глаза?
Или, быть может, когда заплетал её волосы во множество косичек, переплетая их с лентами?
А может ещё в тот самый момент, когда разорвав ткань реальности, она явилась в сияющем ореоле на глазах у множества эльфов, он уже успел навсегда полюбить её?
О её руки ластились цветы и травы, и ему хотелось занять их место. Почему он молчал?
Слова застревали в горле, и он мог лишь беспомощно отвечать улыбкой на её улыбку, обмирая от счастья.
Трусливо преподнесённый дар, в надежде на то, что его порыв поймут, разгадав эту немудрёную загадку, стал коварным ядом, что погубил самое прекрасное создание, которое только видел мир.
Он подозревал нечто неладное, но страшная правда вошла в сердце зазубренным клинком, что жестоко провернул в ране его собственный отец.
Зачем он так настаивал на их совместных ужинах? Почему так часто сталкивался с ней в коридорах? К чему были все эти бесчисленные сундуки с нарядами, отвлечённые разговоры ни о чём?
Каким же Леголас был дураком! Владыка ничего не делал просто так. Ни разу. Даже движение бровью что-то да значило.
С чего бы ему звать иномирную девочку к себе каждый вечер? Чудовище. Самый настоящий паук, опутавший свою жертву липкой паутиной чтобы беспрепятственно вонзить жвалы в беззащитную плоть.
Босые ступни звонко шлёпали по каменным плитам, когда она летела по коридорам, завёрнутая в одну лишь простыню, заливаясь слезами.
А за ней вслед бежал взъерошенный Владыка, в наспех накинутом одеянии.
— Отойди, — в глазах отца плескалось едва сдерживаемое бешенство.
Но Селена лишь крепче прижималась к груди своего единственного друга, до боли сжимая в пальцах грубую ткань охотничьего наряда принца.
Заскользили по шее локоны, открывая белую шею на которой чужеродным пятном красовался темный след.
Дрожащими руками приспустив с девичьих плеч простыню, он обомлел.
Пятна, зеленовато-желтые синяки, отчётливые следы укусов. И Леголас сразу всё понял, даже если не хотел в это верить.
Лицо отца искривилось до неузнаваемости в жуткой гримасе чистой, незамутнённой ненависти.
Иллюзия, не удерживаемая более усилием воли, сползала дымными клочьями, обнажая изуродованную щёку.
Перед ним не его отец, не мудрый Владыка, а оскалившийся зверь, готовый в следующее мгновение вцепиться ему в глотку.
***
Свадьба оказалась жестоким, страшным фарсом. Кто посмел бы принудить девушку к браку, услышав столь отчаянный, полный бессилия и горя плач?
Владыка посмел.
Леголас отчётливо видел в знакомых с детства глазах жадное торжество, и мог лишь сжимать кулаки в бессильной ярости.
Королю оказалось наплевать на мораль, нравственность. Недостойный называться эльфом.
Чего он добивался? Если желал овладеть ей, то к чему эта свадьба, коронация?
А если хотел быть с ней… Леголас помотал головой. Нет, будь его желание таковым, он не посмел бы и пальцем её коснуться против воли.
У Селены безжалостно отняли право выбора, неприкосновенность, свободу.
Её разум и счастье.
***
Её опустошённый и изломанный разум не восстанавливался, как бы он ни старался.
Еда, которую она любила, немудрённые фокусы, любимые цветы и места. Всё это вызывало у неё бледную тень улыбки, но не более.
А Владыке было наплевать. Он всё так же, без малейшего стеснения гордо держал голову, степенно шагал по замку, восседал на троне.
Запирался с Селеной в опочивальне…
Растерянная пустота в некогда лучащихся жизнью и счастьем глазах разрывала в клочья сердце Леголаса.
До сих пор были живы воспоминания о том, как они бегали наперегонки, и он из раза в раз выигрывал, чтобы в момент, когда она уже была готова лопнуть от злости, замешкаться, словно ненароком, позволив выйти победительницей, и потребовать исполнить невинное желание.
Это не повторится вновь. Король эльфов без малейшего сомнения приговорил её к вечной пытке. Участи игрушки, рабыни, лишённой радостей жизни.
Хищно блеснуло лезвие меча, каждая стрела в колчане ждала своего часа. Он достаточно трусил. Хватит!
Нельзя больше тянуть. Он вырвет Селену из жадных лап монстра. ЭТО больше не его отец, и он не достоин быть королём.
Принц уже давно готов принять бразды правления. И он возьмёт власть в свои руки.
Даже если ради этого придётся пролить кровь.
