***
Хосок изменения заметил сразу. Сначала, когда появлялись новые очаги для агрессии, Чонгук просто разворачивался и уходил в неизвестном направлении, возвращаясь только наутро. На все вопросы он отвечал пожатием плеч, но по взгляду Фэйт ему было понятно — что-то эта парочка сделала, и решили не посвящать в это Хосока. Но Хосок не злился, потому что Чонгуку это «что-то» явно пошло на пользу. Но произошло это не сразу — долгие месяцы тренировки прежде, чем появился какой-то результат. Сначала Чонгук порой не мог справиться с собственной агрессией, и ее приходилось утихомиривать Фэйт, напоминая про часы. Чонгук смерял ее испепеляющим взглядом и уходил на ту самую поляну, просидев там над часами всю ночь. А потом стало легче. По крайней мере, каждая незначительная мелочь перестала его выводить из себя. Он начал относиться к этому спокойнее, абсолютно четко понимая, что это не стоит его злости, которую он обязательно выльет на своих родных. — Что ты сделала с моим братом? — спросил как-то Хосок, вздернув бровь. — Я его не узнаю. — Муки рождения, — задумчиво ответила Фэйт, затягиваясь сигаретой. — Извини? — хмыкнул Чон. — Говорю, роды — это больно. Особенно в зрелом возрасте. Особенно, когда человек рождает на свет себя сам, — она выпустила дым вверх и посмотрела на Хосока. — Понимаешь? Хосок кивнул и сложил руки на груди, посмотрев на брата. Он стоял в черной футболке, прилипшей к потному телу, и забивал отваливающиеся доски на стене ангара. И действительно — понимает. Видит сам это в Чонгуке, и даже не может поверить, что его брат действительно пришел к тому, что начал воспитывать себя сам, без нянек в роли Фэйт или самого Хосока. Альфа улыбнулся уголком губ. Чонгук заставляет его гордиться не только своими успехами в бытовых делах и охоте, но и в том, что становится по-настоящему взрослым человеком, которого не нужно ругать «Так делать нельзя, а так — можно». Чонгук, стало быть, и сам это понимает. От размышлений его отвлек крик. Чонгук тоже отвлекся от забивания гвоздя, и повернул голову к воротам. Там стоял альфа, которого придерживал патрулирующий у стен мужчина. Хосок тут же двинулся к нему, хмуря брови. Чонгук отложил молоток с гвоздями в сторону и нагнал брата, не успел Хосок и рот открыть, как Чонгук перехватил альфу с кровоподтеками на лице и взволнованно спросил: — Что случилось? Тот положил ладонь Чонгуку на крепкую грудь и заглянул в глаза. Из его рассеченной брови текла бордовая кровь, заливая изможденное лицо с въевшейся в морщины грязью. Под ногтями засохла кровь, костяшки оказались ободраны, а одежда словно была вся перемазана сажей и пылью. Он с трудом разлепил сухие треснувшие губы и прохрипел: — Мальчишка. — Мальчишка? — переспросил Чонгук, переглянувшись с мрачным Хосоком. — Он убил, — альфа сглотнул вязкую слюну, — убил наших. Рой… — О ком ты говоришь? — Хосок сделал шаг вперед. — Мальчишка, — снова повторил альфа, и рухнул на колени. Чонгук нахмурился и передал бессознательного мужчину двум подошедшим альфам, а сам вернулся к Хосоку и сложил руки на груди. Фэйт стояла позади его правого плеча и внимательно смотрела на мужчину, которого только что увели. — Его нехило избили, — прокомментировала она. — Интересно, что это за мальчишка, сумевший убить моих людей, — хмыкнул Хосок. На его лице играли желваки. — Проснется — расспросишь. Мне нужно знать об этом происшествии все. — Понял, — спокойно кивнул Чонгук. Ему и самому не терпелось узнать, кто смог положить Роя.🍃
Юнги жадно втянул затхлый от старых гниющих досок воздух и медленно выдохнул через рот, успокаивая сердцебиение. Под его веками — тьма. Беспросветная, всепоглощающая, разрастающаяся. Он жмурится до боли, чувствуя, как толстая бечевка вгрызается в кожу худых запястий, связанных за спиной. Юнги считает от ста до нуля, пока его сердце колотится где-то в глотке и подпрыгивает, как бешеное. Ему страшно. Страшно так, что дрожат колени, и как хорошо, что он сидит. Привязанный к стулу, но сидит. Юнги сжал пальцы в кулаки и попытался еще раз — кажется, в сотый, дернуть руками. Но все тщетно. Привязан крепко. Через тьму к нему пришел единственный образ, который утешал его. Сначала это было расплывчатое белое пятно. После оно начало приобретать человеческие черты. Аккуратный нос, пухлые розовые губы, наполненные любовью и теплотой глаза, ниспадающие оборванным водопадом черные волосы на лоб и светлая, словно фарфоровая, кожа. Юнги сглотнул слюну, пытаясь смочить пересохшее горло. Оно у него, кажется, покрылось трещинами, как земля в пустыне (ему об этом рассказала Гююн), которая вот-вот разверзнется. Ужасно хотелось пить. Ему было очень страшно. Но в подсознании он видел лицо папы — человека, ради которого он решился на отчаянный и безумный поступок. В одиночку ему, конечно, было не справиться. Гююн активно ему помогала всем, чем только могла, но информации у них как таковой и не было. Только имя, которое для Юнги стало триггером и катализатором к агрессии. Рой. Три буквы, крохотное слово, а смысл — огромный. В мире Юнги он был главной целью, главным объектом ненависти, мести и желания. Желания найти и растерзать, как некогда он сам сделал это с его папой. Гююн с Юнги по крупицам собирали информацию. От редких людей, случайно им встречавшихся. Информацию меняли на все, что они только могли предложить — еда, иголка с ниткой, какие-никакие целебные отвары. Бóльшую часть их пожиток Юнги… воровал. Гююн лишь вздыхала и качала головой, приговаривая, что однажды этот несносный мальчишка точно попадется, но пока они ели немного несвежие овощи с отварным мясом, ее лекции и нравоучения отходили на второй план. Юнги и Гююн полюбили друг друга, как родные брат и сестра. Их объединило общее горе — потеря самого близкого и любимого человека. Только Гююн отомстить не могла, а Юнги каждую ночь просыпался с криком, сжимая в пальцах одеяло. Он падал на спину и смотрел в кирпичный потолок, приговаривая лишь одно — он отомстит. За смерть папы. За свою сломанную судьбу. Юнги шумно дышал, успокаиваясь через несколько долгих часов. Рядом сопела Гююн. Она всегда просыпалась вместе с Юнги, чтобы подставить плечо плачущему мальчику и утешить его. Но мальчик вырос. Теперь он больше не плачет по ночам, а уверенно идет к своей цели. Шел, точнее. И пришел к тому, что сейчас сидит связанным. Парень вскинул голову и прищурился, оглядывая комнату. Через грязное окно, занавешенное лишь наполовину, пробивался лунный свет, отчего комната приобрела темно-синий оттенок. Протертый ковер был смят неровными волнами. Возле стула, к которому был привязан Юнги, стоял небольшой стол. На самом его кончике Юнги заметил нечто продолговатое и блестящее в лунном свете. Дыхание тут же сбилось, потому что он понял, что за предмет там лежит. Это его охотничий нож. Юнги сжал губы, еще несколько раз дернул руками и, не получив результата, сокрушенно выдохнул. — Ну давай, — пробормотал Юнги, обращаясь к самому себе. — Ты ведь можешь, ты знаешь, что делать, — уверенно сказал он, а после недолгого молчания добавил: — Наверное… Юнги не привыкать попадаться в чужие лапы. Он умелый воришка, но есть еще более умелые охотники, которые не раз его ловили. Юнги даже благодарен своей болезненной худобе и небольшому росту, которые зачастую помогали ему улизнуть незамеченным из плена. Иначе — кто знает, что было бы с ним? Но сейчас он не имеет права убегать. Он пришел сюда не воровать. Юнги пришел сюда убивать. Он понятия не имеет, что эта банда головорезов забыла в городе, но для него это и не имело никакого значения. Имело значение лишь то, что Рой с ними. Рой и тот мужик, чьего имени он уже и не вспомнит, но который точно приложил руку к смерти его папы. Парень подался вперед, что связанным сделать было очень трудно. У него получилось сдвинуть стул лишь на пару сантиметров. Руки у него нерабочие — о них можно забыть, но, слава Юнги не знает чему, одну ногу они привязали очень слабо, и бета сразу смог освободить ее от оков. Он сделал еще один рывок вперед, и оказался сантиметрах в пятидесяти от стола. Много, если подумать, но Юнги надеялся, что сможет достать. Он должен действовать очень быстро, потому что шум может их привлечь, а этого допустить нельзя. Когда он попался, пытаясь проникнуть в дом, его сразу же схватили. Тогда Юнги и увидел его — того, кто каждый раз приходил к нему в кошмарах, и терзал уже не его папу, терзал самого Юнги. В Юнги сразу же вспыхнула вся агрессия и ненависть, которая копилась в нем так долго. Он загорелся, как спичка, готовая сжечь до тла каждого из них. В голове кадр за кадром всплыла та судная ночь, выживания Юнги, когда он был совсем еще ребенком, встреча с Гююн и долгое обучение методом проб, ошибок и собственных синяков. Юнги захотел его убить. Так жестоко, как только смог бы, припоминая каждое слово, сказанное Роем его папе — Юнги до сих пор помнит. Его глаза, он уверен, вспыхнули огнем, в котором он тут же захотел сжечь его, но жизнь оказалась к нему суровее. Юнги тут же схватили, пару раз ударив мощным кулаком во впалый живот, связали и бросили сюда. Бета резко вскинул ноги и ударил носком ботинка по столу. Тот вздрогнул, отчего нож чуть сдвинулся к краю стола — именно то, чего Юнги добивался. Он выдохнул и ударил по столу еще раз. Он ударял его раз за разом, пока нож не подкатился к самому краю и не свалился на пол вовсе. Юнги тут же несколькими рывками пододвинул стул ближе и завалился на бок, судорожно и вслепую пытаясь схватить валяющийся нож. Он заскрипел зубами, потому что нож никак не хотел идти в его дрожащие пальцы, но когда Юнги, наконец, почувствовал холод рукоятки, то едва не вскрикнул от радости. — Что за шум? — спросил альфа, отвлекаясь от партии в карты. Он поднял голову, прислушиваясь. — Понятия не имею, — другой альфа кинул карту на стол. — Может, крысы. Или зараженные. — Дама пик, — сказал он, побив карту соперника. — Иди и проверь, иначе Рой по башке настучит. В лучшем случае. Мужчина лишь раздраженно вдохнул и рывком сложил карты в аккуратную стопку, сунув ее во внутренний карман куртки. Он поднялся со стула, который скрипнул ножками по гниющему полу, и пошел по длинному пустому коридору к двери, ведущей в подвал. Этот дом был заброшен уже много лет. Обои отслоились и лоскутами слезли к полу, открывая зияющие дыры стен, будто безмолвно моливших о помощи. Пол при каждом шаге скрипел и хлюпал. Доски пропитались водой из взорванных труб и сгнили. Везде были разбросаны уже ставшие никому ненужными вещи — шкатулки, рисунки, книги, карандаши, выцветшие и поломанные игрушки. Словом, все то, что осталось от прежнего мира. В нынешнем же — в доме, в комнате слева, растет дерево. Ветви выглядывают в окно, стараясь захватить как можно больше солнечного света, а корни пробили ветхий пол и вгрызлись в землю. Как же велика сила природы, как велика и могущественна. Даже человеческие постройки, обещавшие служить десятилетиями, не властны над ними. Стены постепенно обвивает плющ. Он тянется из комнаты в комнату, проглатывая сочной зеленью серый бетон и разваливающийся кирпич. Прежний мир умирает под слоем цветов, деревьев и сочно-зеленой травы. Мужчина открыл скрипучую дверь и быстрыми шагами спустился по старой лестнице, заглянув в помещение подвала и ожидая увидеть там связанного мальчишку, которого они поймали накануне. Но подвал был пуст. Стул валялся на боку, рядом валялись порванные змеи веревок, и ни одного знака на присутствие мальчишки. Мужчина быстро спустился в подвал, оглядываясь. Пусто. Сбежал, сученыш. Он распахнул дверцы старого шкафа, но и тут было пусто. Юнги свесился со старой трубы и мягко опустился на пол, по-кошачьи тихими шагами быстро приближаясь к нему. Альфа уже хотел позвать напарника, но почувствовал ледяные пальцы на своей голове, а после — темноту. Юнги свернул ему шею и поймал рухнувшее грузное тело, аккуратно опуская его на пол, чтобы не создавать лишнего шума. — Хек, ну что там? — крикнул из комнаты второй. Юнги резко вскинул голову и чертыхнулся, услышав приближающиеся шаги. У убитого мужчины за спиной висела кобура, но выстрел может привлечь всех, кто собрался в доме. Это оружие ему сейчас ничем не поможет. Юнги в панике огляделся, пытаясь найти что-то, чем может защитить себя. Но у него в руке был лишь карманный ножик, а из старого генератора торчала гниющая труба. Юнги как можно скорее подскочил к ней и схватился обеими руками за ржавый конец, резко дернув на себя. Та жалобно застонала, а тем временем шаги раздались прямо над головой. — Ты оглох? — раздраженно спросил альфа. Бета начал судорожно дышать, чувствуя подступающую панику, но тут же взял себя в руки и крепче перехватил трубу. Дернув еще несколько раз, та, наконец, отошла от генератора, и Юнги чуть не упал на костлявую задницу от отдачи. Он пригнулся, потому что мужчина уже начал спускаться по ступеням, и спрятался под лестницей, в темном углу, прижав к груди ржавую трубу и почти не дыша, ждал, когда он спустится в подвал. — Какого х… Мужчина нахмурился и подошел к бездыханному телу бывшего напарника. Он присел на корточки и хмуро осмотрел его. Юнги на носочках двинулся из своего укрытия, держа на весу ржавую трубу и готовясь нанести удар, и, когда он замахнулся, альфа резко развернулся и перехватил трубу одной рукой, второй ударив Юнги в грудь кулаком. Бета тут же упал на спину и проехался по полу. Из легких разом выкачало весь кислород, заставив Мина глотать воздух выброшенной на берег рыбой. Грудь в месте удара жгло, и Юнги даже удивился, как это ему не переломало грудину. Альфа подскочил к нему и нанес удар ржавой трубой, но попал лишь в гнилой пол — Юнги успел среагировать и откатиться. Он вскочил на четвереньки, чтобы не лежать на полу. Лежишь — буквально мертвый. — Попался, сученыш, — прошипел альфа сквозь зубы и схватил его за щиколотку, резко дергая на себя. Юнги вскрикнул от боли, с которой альфа сжимал его тонкую ногу. Он прикладывал так много сил, словно хотел переломать ему каждую кость. Альфа подмял его под себя, зажав крепкими бедрами его худые бедра, и занес кулак для удара. Юнги дернулся в сторону, но кулак все равно зацепил скулу, на которой, он уверен, тут же расплывется фиолетовый синяк. Альфа схватил его за светлые пшеничные волосы и грубо сжал их в кулаке, прикладывая затылком об пол. У Юнги все потемнело в глазах, и начала кружиться голова. Извиваясь под альфой и уворачиваясь от его ударов, он нащупал свободной рукой нож в заднем кармане порванных джинсов и, выхватив его, с криком резко вонзил в покрасневшую от напряжения шею альфы. Тот замер, а Юнги тем временем с хлюпаньем вынул нож и вновь ударил его в шею, смотря, как его глаза медленно покидает жизнь. Кровь тут же хлынула из разорванной артерии, заливая его одежду, падая Юнги на щеки, лоб и губы. Альфа раскрыл рот, пытаясь сказать что-то, и через его рот с окровавленными зубами полилась кровь. Она толчками вытекала из колотых ран на шее и булькала в горле. Юнги поджал пересохшие губы и скинул тело альфы с себя. Тот с глухим стуком упал, и под его телом начала образовываться лужа крови. Юнги вытер нож о его куртку и поднялся на ноги, сунув его в задний карман. Он посмотрел на тела убитых альф, и ему безумно захотелось плюнуть на каждого из них, но Юнги не сделал этого. Они не достойны. Юнги вытащил по пистолету у каждого, застегнув одну кобуру вокруг бедра, а вторую — вокруг талии. Держа пистолет перед собой, он начал медленно подниматься по лестнице, прислушиваясь к каждому звуку извне. Его не могли не заметить, слишком громкой получилась драка. Но во всем доме стояла звенящая тишина, и это настораживало Юнги еще больше. Тишина — это не всегда спокойствие, порой она хуже шума. Юнги, держа пистолет одной рукой, второй слегка толкнул дверь подвала. Солнце, заливающее дом через выбитые окна и дыры в стене, ослепило. Юнги сморщился и отвел взгляд в сторону, а солнечные лучи согревали растертую бечевкой кожу и раны от нее же на запястьях. В комнате, где остались разыгранные карты, возле старого кресла с протертым сидением стояла бита. Юнги взял ее в руки и резко обернулся, направляя пистолет в коридор, но там оказалось пусто. Только ветерок гонял туда-сюда сухой лист. Юнги облегченно выдохнул и двинулся дальше. На разрушенной кухне никого не оказалось. Пол был затоплен, и в воде плавал мусор, расквасившаяся бумага, гнилые палки. Юнги отступил на шаг назад и вошел в следующую комнату. Гостиная, вероятно. Посредине лежал старый пыльный ковер и разломанный диван с торчащими пружинами, что разорвали обивку. Напротив, наверное, стоял телевизор — солнце осветило обои, а квадрат — тень телевизора, был темнее остальных обоев. В углу валялась куча кирпичей, досок и грязи. Юнги поднял голову — второй этаж медленно обрушивался. И именно второй этаж ему осталось проверить. Юнги выдохнул раскаленный воздух и подошел к лестнице. Второй этаж, в отличии от первого, был полностью в темноте, словно все шторы задернули. Бета тяжело сглотнул, буквально чувствуя тяжесть предстоящего на своих плечах. Он ступил на первую ступеньку и покрепче сжал пистолет. Помимо всего прочего, ему нужно найти свое оружие — револьвер, оставленный папой, и пистолет, который он стащил когда-то давно. Юнги поднялся на верх, в самую темноту, а было ощущение, что опускался в Ад. Но не для того, чтобы получить свое наказание. Для того, чтобы самому это наказание вершить. Он заскользил бесшумной походкой вдоль коридора с несколькими дверьми, прислушиваясь к звукам. Но искать ему никого не пришлось — его нашли сами. — Хек? — крикнул мужчина из-за двери слева. — Я отлить отошел, подожди. — Подожду, — ответил Юнги и крепко перехватил биту, остановившись прямо перед дверью в ванную. Мужчина нахмурился, услышав незнакомый голос. Застегнув ширинку, он забрал с тумбы свой пистолет и отворил дверь, тут же получая удар биты по лицу. Юнги крепко держал рукоятку, остановившись на одном ударе и не позволив альфе сообразить, что произошло. Смешно, думалось Юнги, он — такой худой и слабый, смог уложить троих мужиков. Но что они могут сделать против оружия, даже если оно в руках слабака, вроде Юнги? Оглушив альфу, рухнувшего на пол, Юнги схватил его за волосы и пару раз приложил лбом о гнилые доски, которые угрожающе заскрипели под натиском. Для надежности. И лишь раз эти самые доски сослужили ему неоценимую службу. Юнги услышал его прежде, чем он увидел его. Бета резко вскинул голову, встречаясь со взглядом угольно-черных, полных бездонной злости глаз, и тут же отскочил в сторону, от летящей по его душу пули. Та вгрызлась в старую стену, отбивая пыль и щепки. Юнги схватил старую тумбу и повалил ее, создавая препятствие между ним и стрелком. Бета бегом спустился по лестнице, слыша, как сзади подкрадывается убийца. Как-то раз Юджон рассказывал ему об Африке. О жаркой погоде, о чернокожих людях, о племенах, которые сохранились лишь на этом континенте, об удивительных животных и неповторимой культуре. Юнги тогда был совсем малышом, и слушал папу, распахнув розовые губки. И лишь одни слова набатом бьют сейчас в голове. Мин прокручивает их на заезженной пластинке, повторяет мантрой, и затихает, успев протиснуться между шкафом и стеной. Он притих, выжидая. Или его противник обыскивал комнату, выжидая его. Каждое утро в Африке просыпается газель. Она должна бежать быстрее льва, иначе погибнет. Каждое утро в Африке просыпается и лев. Он должен бежать быстрее газели, иначе умрет от голода. Не важно кто ты — газель или лев. Когда встает солнце, надо бежать. Юнги — не маленькая глупая газель. Он бесшумно отделился от стены и достал из-за пояса пистолет одного из убитых альф. Но последний заметил его краем глаза и тут же обернулся, выпуская автоматную очередь, следом повторившую траекторию Юнги, тут же укрывшегося за диван. Мин почувствовал жжение на руке, но сейчас это было неважно. Пока альфа палил по нему, Юнги резко выглянул из-за угла дивана, и поочередно выстрелил ему сначала в правое, а затем и в левое колено. Стрелок закричал и свалился на бок, хватаясь за раздробленные кости. Автомат выпал из его руки и откатился под старый журнальный стол. Альфа перед Юнги корчился в муках, а Юнги лежал на полу и шумно дышал, стараясь восстановить дыхание. А после рассмеялся. Хрипло, в голос, искренне. Он перевернулся на спину и коснулся рукой, которой сжимал пистолет, лба. — Слышишь? — прошептал подошедший к нему Юнги, присев на корточки. Мужчина корчился и стискивал до боли зубы, желая дотянуться до своего автомата и нашинковать мелкую суку пулями. — Волк крадется. — Ты себе могилу вырыл, — зло ухмыльнулся сквозь зубы альфа. — Ты, дрянь, понятия не имеешь, чьих людей тронул, — Юнги рассмеялся, прикрыв глаза. — Какого Дьявола ты смеешься, сука? — прошипел он. — Тише, тише, куколка, — с отвращением сказал Юнги, проведя дулом пистолета по его лицу и прижав его под подбородком. Его лицо выражало искреннюю ненависть. Он вспоминал каждое слово, произнесенное этим ублюдком в адрес папы, когда сам Юнги прятался под кроватью. — Ты даже не представляешь, сколько ночей я провел, представляя встречу с тобой, — Мин изогнул губы в улыбке. — Сколько думал о тебе… — Маленькая сучка просто хочет быть трахнутой? — зарычал мужчина. Его трясло от боли, агрессии и осознания, что он в этой ситуации не король положения. Юнги резко ударил его рукояткой пистолета в нос, заставляя застонать от боли. Теплая кровь тут же змейкой потекла к его сухим губам. — Сука, — выплюнул он. Юнги поднялся на ноги и отошел от него. Из комнаты, в которой мужчины играли в карты, он притянул стул, специально громко скрипя ножками по полу, оттуда же он принес и бечевку. Рой не мог пошевелиться от боли раздробленных коленных чашечек. Он морщился и тихо постанывал сквозь плотно сжатые зубы, а Юнги чувствовал бешеный азарт. Ему хотелось заставить эту мразь кричать, заставить кричать так, как он заставлял его папу девять лет назад. Заставить плакать, как сам Юнги плакал, спрятавшись под кроватью. Только эту мразь никто не похоронит под кипарисом. Он сдохнет здесь, в этом обшарпанном доме, как бездомная псина. — А меня, кстати, зовут Юнги, — представился парень, ухмыльнувшись в лицо мужчине, которого Мин крепко связал по рукам и с титаническими усилиями усадил на стул. Юнги навис над ним и склонил голову вбок, заглядывая в подернутые поволокой злости глаза, и с размаху вонзил свой нож ему в плечо. По комнате разнесся полный боли крик. Он улыбнулся уголком губ, прокручивая лезвие внутри и царапая кость, и прошептал ему в лицо, выплевывая каждое слово: — И у смерти есть имя, оказывается. — А мне вот интересно, — прорычал мужчина, подняв тяжелую голову и заглянув малолетнему ублюдку в глаза, — захотел моей плотью полакомиться или просто убивать нравится? — А тебе? — изогнул губы в улыбке Юнги и схватил мужчину за волосы, резко вскинул его голову назад. — Давай, вспоминай, ублюдок, что ты сделал девять лет назад. Не помнишь? — Мин сжал губы и резко выдернул нож из его плеча. Мужчина прорычал и дернулся на месте. — А давай я освежу твою память, Рой? — Юнги выплюнул его имя, как самое мерзкое, что существовало в этом мире. — Откуда… — Мой отец, мразь! — закричал Юнги, вновь вонзив нож в его плечо. Он выдернул его и нанес колотую рану вновь. В Юнги бурлила ненависть, агрессия и жажда возмездия, которое он, наконец, вершит. Рой кричал от боли, создавая для Юнги неповторимую музыку. Кажется, даже пения ангелов не сравнятся с этими криками. — Забыл, ублюдок? — прошипел бета, крепко сжимая его волосы в кулаке. — Забыл, как ты и твои дружки изнасиловали его? — у Юнги дрожал голос. Рой тяжело дышал, сидя с низко опущенной головой, а потом резко рассмеялся, отплевывая сгустки крови. — Не имею понятия, о ком ты говоришь, куколка, — он посмотрел на Юнги и улыбнулся окровавленными зубами. Юнги замер, смотря в его глаза. Его начало колотить от выходящей из-под контроля агрессии. Руки судорожно задрожали. Он смотрел на избитого, окровавленного и связанного мужчину, и чувствовал, что это он владеет ситуацией, а не Юнги. Рой смотрел в его глаза и открыто издевался, по-змеиному противно улыбаясь. Юнги медленно моргнул, успокаиваясь, и улыбнулся ему в ответ, сбивая альфу с толку. Юнги присел на корточки и склонил голову вбок. — Ничего страшного, что ты ничего не помнишь, — вкрадчивым голосом сказал Юнги. Он резко поднялся, больше не улыбаясь, и зашел Рою за спину, гремя чем-то. Рой дернулся, чувствуя лезвие ножа в плече, и прорычал. Он думал, что поймал глупого мальчишку на свой крючок, но не подумал, что тот окажется эмоционально сильнее. Тот, кто потерял все, тот, кто со Смертью шел нога в ногу, больше ничего не боится. Он знает, что есть по ту сторону, и знает, чего хочет от этой. Юнги встал позади Роя и провел чем-то холодным по его покрасневшей от напряжения шее. Он склонился и прошептал ему на ухо: — Ничего страшного, — его голос пускал непроизвольные мурашки по рукам. — Ведь все помню я. Каждое твое слово, — он надавил холодным металлом у основания его шеи, — каждую пытку, которую ты устроил для моего папы, — он обхватил его запястье и заставил распрямить его, — каждую уроненную им слезу. Я помню все, Рой. Знал бы ты, как я хочу перерезать тебе глотку сейчас, — слегка рассмеялся Юнги. — Так перережь, — зарычал в ответ Рой. — Сделай это, куколка. Не останавливайся на уже достигнутом. — Нет, — покачал головой Юнги и обхватил старыми ржавыми ножницами его указательный палец. — Ведь тогда это было бы слишком… просто. Не любишь кричать? — он взглянул на затылок Роя, который нервно дергался на стуле. — Но, может быть, сейчас у моей птички прорежется голос, — с этими словами отрезал садовыми ножницами его палец. Рой закричал не своим голосом, а его палец с тихим стуком упал на пол и откатился. Бордовая кровь брызнула Юнги на руки. Под ним начала образовываться кровавая лужица, в которую один за другим падали отрезанные пальцы. Юнги получал настоящее наслаждение, вспоминая, как сам Рой отбивал музыкально-красивые пальцы его папы молотком. В его венах бурлила раскаленная лава злости, казалось, тронь его — останется ожог. Юнги втянул носом металлический запах ржавой крови и выдохнул через рот, прикрывая глаза. Рой слегка подрагивал на стуле, будто плакал, но его щеки были сухими. Юнги провел кончиком языка по губам и обошел его, откинув окровавленные ножницы в лужу крови. — Мне всегда было интересно, — начал Юнги, расхаживая перед истерзанным мужчиной то влево, то вправо. — За что? — он вдруг остановился и крепко схватил его за щеки, заставляя смотреть в свои глаза, и прошептал: — За что вы изнасиловали и убили моего папу? — Рой молча смотрел на него несколько секунд и улыбнулся треснувшими губами. А после громко рассмеялся. — Тебе нужна причина? — бета кивнул, не отводя от него взгляд. — А ее нет, — Рой из последних сил выдавил ядовитую улыбку. — Твой папочка был просто миловидным пареньком, которого нам всем очень понравилось тра- Юнги не стал дослушивать. Он одним рывком вынул торчащий из его плеча нож и вонзил его по самую рукоятку в живот. А затем еще раз. Еще, еще, и еще, пока Рой не начал кашлять кровью. Юнги смотрел на него, захлебывающегося в собственной крови, и испытывал наслаждение. Наслаждение и чувство свершившейся мести. Раз за разом вонзая острие в его живот, он наслаждался брызгающей на его ладони теплой кровью. Это его награда за столь долгое ожидание. Столько лет он хранил в себе эту ненависть, чтобы сегодня она расцвела бутоном. Сколько ночей подряд он просыпался с криком и слезами, прижимая старую книгу с запекшейся на страницах кровью к груди. Папина засохшая кровь на книге — все, что ему осталось от единственного родного человека. А эти ублюдки счастливо жили и набивали свои животы, пока Юнги по морозу брел, сам не зная куда, молился о смерти и просил у невидимых сил дать ему шанс выжить. И выжил. В мире, где нет справедливости, нет чести, нет долга, он сам — справедливость, честь и долг. Он сам вершить будет. Никогда не простит и никогда не забудет, во имя чего марает собственные руки кровью. Юнги понял, что плачет в голос, когда Рой совсем затих. Его живот был полностью залит кровью, как и руки Юнги. Он отошел на несколько шагов, смотря на свое произведение искусства — искусство отмщения, и упал на колени, рыдая судорожно, громко, закрывая свое лицо ладонями и пригнувшись к полу. С его души словно свалился огромный камень, мучивший его долгих девять лет. Нож вывалился из его рук, пачкая кровью пол, и откатился в сторону. Юнги отомстил за своего папу, как поклялся ему сделать это так давно. Теперь он точно знает — папа спит спокойно, и фиалка будет цвести у подножия кипариса. Юнги сидел, не шевелясь, и лишь изредка вздрагивал от накатывающих всхлипов. Он чувствовал себя облаком. Без боли, без тяжести, без каких-либо чувств. Просто парящее облако. Он чувствовал такую легкость, что почти невесомость. В Аду ему стало спокойнее. Рядом с трупом Юджона и его мучителя. Юнги разогнулся и глубоко втянул теплый воздух. На его губах появилась легкая улыбка. — Ты не заслужил покой, ублюдок, — сказал Юнги, посмотрев на бездыханное тело Роя. — Ты будешь долго и мучительно гореть в Аду. Яркое солнце пробивалось теплыми лучами сквозь тонкие пальцы Юнги, которыми он закрывал глаза. Он сидел на крыше дома, свесив вниз ноги, и медленно болтал ими. Теплый ветер мягко шелестел листьями в кронах деревьев, касался впалых щек Юнги, как заботливая мать оглаживая нежную кожу костяшками пальцев. А Юнги играл с солнечными лучами, пропуская свет через свои пальцы. На его губах играла мягкая, спокойная улыбка. Он чувствовал спокойствие, легкость, блаженство. Ему было настолько хорошо, что он готов был рассмеяться. Юнги распахнул розовые губы и начал тихо напевать, раскачиваясь из стороны в сторону. Солнечные блики сверкали в каплях крови, что уже почти засохли на его расслабленном лице. У Юнги было ощущение, что сзади его обнимают невидимые нежные руки. Он хотел бы верить, что это папа ласково играет с его волосами цвета спелой пшеницы, пропускает их через пальцы, ласково касается пухлыми губами макушки — все это делает он, а не ветер. Юнги раскинул руки в стороны, позволяя лучам скользить по его лицу и согревать своим теплом. Ветки деревьев хрустели от сочно-зеленой листвы, кренивший их к земле. По земле ветер гонял всякий природный мусор, как озорной мальчишка, играющий в футбол. Как Юнги, гонявший жестяную банку, пока Гююн собирала съедобную траву. Юнги засмеялся и, раскинув руки, упал на крышу, смотря в голубое небо без единого облака. Он приоткрыл губы, чтобы прошептать папе «Я сделал это», но так ничего и не произнес. Ведь он знает, что там, на небесах, папы нет. Юнги коснулся пальцами своей испачканной кровью рубашки с левой стороны и сжал ее в кулаке. Папа вот тут. Папа в сердце. Тупая боль от ран и ссадин отошла на второй план. Юнги почти и не чувствует ее. Ему глаза щиплют слезы, а душу — облегчение. Он резко утер тыльной стороной ладони покатившуюся слезу и прикрыл глаза. Сейчас это не слезы боли, не слезы страданий, не слезы потери. Это — слезы облегчения и даже счастья. Такого редкого счастья, ставшего в их мире бесценной роскошью. Даже самые богатые люди прошлого мира не смогли бы его сейчас купить. — Вот ты где, — раздался тихий обеспокоенный голос. — Что с тобой? — Гююн тут же подлетела к Юнги и упала на худые коленки, склоняясь над окровавленным бетой. — Они били тебя? Пытали? Боже! Да ты только посмотри на себя, — затараторила омега, заставляя Юнги сморщить аккуратный нос. — Я же говорила тебе не лезть и подождать меня! Говорила? — Юн-а-а, — протянул лениво Юнги и отмахнулся от нее, приподнимаясь на локтях, — отстань. Ауч! — тут же вскрикнул Юнги, получив от вмиг помрачневшей девушки подзатыльник. — Ну, за что? — Будешь знать, как говорить своей старшей сестре «отвали», — хмуро сказала она. Но тут же скинула всю спесь, возвращая озабоченность на лицо. — Это твоя кровь? Твоя рука… — Пустяки, — Юнги посмотрел на свою руку, которую Рой зацепил пулей. — А кровь не моя. — Я горжусь тобой, — прошептала Гююн и крепко обняла Юнги. Бета поспешил обнять старшую сестру в ответ и уткнуться прохладным носом в ее теплую шею. — Я так тобой горжусь, волчонок. — Спасибо, — прошептал Юнги ей в ключицу и зажмурился, почувствовав, что слезы вновь подкатывают к горлу. — Если бы не ты… — Если бы не ты, если бы не ты, — проворчала Гююн, отстранившись от Юнги. — Если бы я не забыла, что ты самостоятельный мальчик, который любит все делать сам, сейчас ты не был бы весь усыпан синяками. Нужно умыться и обработать раны. — Не нужно, — возразил Юнги, убрав ее руки. — Это мои награды, — Гююн на это лишь сморщилась и вздохнула, сев рядом с Юнги и свесив ноги с края крыши. — И куда ты теперь пойдешь, когда сделал то, что было твоей целью так долго? — спросила Гююн, смотря на небо. — Не знаю, — пожал плечами Юнги и слегка ухмыльнулся: — Станем контрабандистами, будем продавать оружие, воровать, пить ром… — Издеваешься? — вскинула бровь девушка. — Ну да. Я думал, мы выучили слово «сарказм». — Ах ты! — замахнулась на него Гююн, но тот со смехом отстранился. — Ну правда, Юнги, — она свела брови к переносице. — Для начала хочу сходить в восточную часть города и обворовать кое-кого, а потом… Не знаю. Может, пообедаем, а может, умрем, — Гююн рассмеялась, глянув на младшего. — Не боишься, что снова попадешься? Не думаю, что в этот раз от камней сможешь увернуться. Могут быть и пули. — Не сомневайся в мастерстве Мин Юнги, — подмигнул бета и поднялся с крыши. — Увидимся вечером, нуна. — Эй, Юнги, — остановила его девушка, — если сможешь, своруй воды. Юнги улыбнулся ей в ответ и, зацепившись за пожарную лестницу, спрыгнул вниз. Гююн всегда была против его воровства, но иногда Юнги приносил домой по-настоящему полезные вещи — бинты, мази, мясо, соль. Все, что мало-мальски могло упростить им обоим жизнь. С того дня, когда Гююн привела его, больного и умирающего, домой, они больше никогда не расставались. Их объединила не кровь, но общая беда, и они стали друг для друга самыми родными людьми. Юнги стал воспринимать ее своей старшей сестрой, а Гююн его — младшим братом. Даже драться они учились вместе, совсем не понарошку, а прикладывая настоящие силы. Лишь так они могли чему-то научиться. Она и стрелять его хоть как-то научила, но у Юнги не было возможности и ресурсов для того, чтобы тренировать этот навык. Поэтому он сделал упор на ближний бой и нож. Бета спрыгнул на землю, подняв вверх ворох пылинок. Его револьвер сорвался вниз и упал инициалами «К. Н.» вверх. Юнги подхватил свой талисман, смахнул пальцем пыль с инициалов и улыбнулся. Теперь пора немного размяться.🍃
Теплое солнце мягко коснулось нежной кожи щеки со следом подушки. Тэхен зевнул, прикрывая рот ладонью, и одернул свой длинный свитер не по размеру, полностью прикрывавший руки. Он потер глаза кулаками и коснулся укуса на руке — проверить, полностью ли он закрыт. Никто не должен видеть этого, иначе Тэхена убьют, не разобравшись, что он живет с этим большую половину своей жизни. Тэхен был совсем мал, когда получил укус, но помнит этот день, будто он был вчера. Папа, мама, Джин-хен, Чимин и он сам, охота, внезапное нападение зараженных, смерть его мамы. Тогда все были в глубоком шоке оттого, что его маму укусили, и сам Тэхен был потрясен настолько, что напрочь забыл про укус, хотя знал про его последствия. Но почему-то промолчал. Тэхен решился показать отцу это лишь спустя очень долгое время. Он ждал, что вот-вот обратится в ужасного монстра, но этого так и не произошло. Бессонными ночами Тэхен размышлял, что с ним не так? Почему все укушенные неизменно превращались, а он — нет? Возможно, думалось ему, пока он смотрел в зеркало, это как-то связано с его внешностью. Он резко отличался от своих со-общинников. У всех были черные, как минимум темные или каштановые, как у Намджуна, волосы, и карие глаза. Но вот у Тэхена все было с точностью наоборот — его волосы были похожи на колосья молодой пшеницы, и маленькие дети, с которыми Тэхен любил проводить время и рассказывать все, что знал сам, любили трогать их, гладить и восхищенно вздыхать. А его глаза… Намджун часто смотрел в них и видел что-то особенное для себя самого. Он видел на дне зрачков тихую гладь моря, парящих чаек, солнечное небо и искры солнечных бликов на воде. Тэхеновы глаза цепляли, завораживали, приковывали к себе. У него было столько поклонников, что он уставал говорить каждому «Нет», подчеркивая, что его цель — это служение общине, а не свидания, влюбленность и первые поцелуи. Омега, как и некогда его мать, стал «королевой» общины наравне с королем-отцом, хотя они оба были против присвоенных титулов. Намджун воспитал Тэхена, делая упор на единство лидеров и их подчиненных — Тэхен в первую очередь должен думать о слабых, старых, о детях, больных, и только потом — о себе. Тэхен, наверное, истинный альтруист, потому что всегда и везде его главной задачей была защита людей, которые доверились ему. Тэхену исполнилось всего семнадцать лет, но люди видели в нем не взбалмошного мальчишку, а взрослого, воспитанного, рассудительного и крайне мудрого молодого человека. Кроме всего прочего, Тэхен никогда не кривил нос от рутинной работы, например, почистить коровник. Он, надев сшитые Ханеном перчатки, брал лопату в руки и уверенно шагал вместе с остальными к ангарам. Для него это нормально — быть, как и все, не выделяться, несмотря на свою особенность. Он и его люди — это одно целое и неделимое. — Уже проснулся? — спросил подошедший отец, держа в руках лопату и вытирая пот со лба. — Ага, — улыбнулся Тэхен и сбежал по ступенькам крыльца. Он чмокнул отца в щеку и слегка сморщил нос от крепкого мужского запаха пота. — А ты чем занят с утра пораньше? — вскинул бровь Тэхен и сложил руки на груди. — Половина общины еще не проснулась, а ты уже работаешь. — Я видел, что на грядках взошли сорняки, — сказал Намджун и вздохнул. — Давай, посиди со стариком, передохну немного. Намджун присел на последнюю ступеньку у крыльца их с Тэхеном дома и вытащил из внутреннего кармана рубашки самокрутку. Он сунул ее меж губ под недовольный взгляд Тэхена и, похлопав себя по карманам, отыскал спички. Чиркнув пару раз, он зажег тоненькую самодельную спичку и поднес ее к кончику сигареты, прикуривая и краем глаза посматривая на раздувшего от возмущения щеки Тэхена. Намджун хрипло рассмеялся и покачал головой. Тэхен поднялся в дом, а через несколько минут вышел со стаканом прохладного молока, протянув его отцу. — Спасибо, сынок, — поблагодарил Намджун и залпом осушил стакан, большими глотками глотая молоко. Несколько капель побежали по его подбородку за шиворот. — Ты мне обещал, что больше не будешь курить, — упрекнул его Тэхен, прислонившись бедром к деревянному столбу. — Ну, и? — он нахмурил брови и забрал из рук отца стакан с потеками молока. — А ты мне обещал больше не заводить разговор про внешний мир, — хмыкнул Намджун и глянул на сына. — Ну, и? Кажется, мы оба друг друга разочаровали, — он слегка ухмыльнулся, а Тэхен закатил глаза. — Не болит? — спросил Намджун, кивнув на руку, которой Тэхен неосознанно касался. Тэхен перевел на нее взгляд и покачал головой, добавив: — Нет, не болит. Мутагенез. Впервые это слово маленький Тэхен услышал от папы, который беседовал с Джойзом о приспосабливаемости растений к новым условиям. Кажется, они хотели вывести какой-то новый вид путем внесения изменений в нуклеотидную последовательность ДНК. Тогда Тэхену эта информация ничего не дала, да и отец сказал, что это невозможно в полевых условиях, без должного оборудования. Тэхен знал, что некогда его папа был очень успешным молодым ученым, и, может, именно это ему сейчас и помогает. Кто знает, какие навыки тебе понадобятся, когда наступит «конец света». Но потом, с возрастом, он вспомнил слова отца о мутагенезе, и полез самостоятельно искать информацию в самых различных книгах и учебниках, даже с Ханеном советовался, но зачем — не уточнил. Информации Тэхен собрал немного, но кое-что все-таки разузнал. Все, что он узнавал, он записывал в небольшую тетрадь карандашом, чтобы ни в коем случае не забыть. Итак, от Ханена он узнал, что мутации — изменение генома, могут быть либо спонтанными, либо индуцированными, также он узнал, что индуцированный мутагенез в основном вызывается людьми для изучения чего-либо. Но Тэхен таким родился, значит ли это, что в его случае индуцированный мутагенез исключен? А если нет, то кто мог провести опыт над его мамой? У Тэхена взрывалась голова от этих мыслей. А если же это естественный мутагенез, то откуда он получил иммунитет? От кого? Его мама точно не была иммунизированной, ведь она умерла от укуса. Ее родители, по словам папы, умерли задолго до начала пандемии, значит их организм не смог бы выработать иммунитет — ему это попросту было незачем. Но что тогда остается? Остается его дедушка, Тэен, который уже застал пандемию, и его отец. Намджуна на наличие иммунитета проверить невозможно, ведь тогда его придется искусственно заразить кордицепсом, и тогда есть только два исхода — он либо умрет, либо нет. Тэхен не собирается играть в русскую рулетку. В своей тетрадке над папиным именем он поставил знак вопроса. Но тогда остается только один человек, причастный к его рождению — его дедушка. Мог ли он обладать иммунитетом, и если да, то каким образом он получил его? Или же он был носителем какого-то особого гена, который миновал первое поколение, то есть Намджуна, и передался только Тэхену? Тэхен знает, что, например, некоторые болезни могут передавать не сразу детям, а только детям их детей. Но это ведь не болезнь? Или болезнь? Миллионы вопросов, на которые Тэхен так и не смог найти ответ. Единственное, что он знал — это не геномные мутации. При анеуплоидии зачастую происходит спонтанное прерывание беременности, а Тэхен ведь родился, что дает не полную, но частичную уверенность в отсутствии данной мутации, а полиплоидия, насколько он знал, характерна только для растений. Но уверенно тоже сказать не может. Тэхен ночами сидел над учебниками, порой даже пропуская свои ночные вылазки, и зубрил статьи с такой скупой информацией. Если бы у него спросили, чего он хочет на день рождения, он бы ответил «Полную энциклопедию с подробным описанием биологических процессов». Но довольствоваться, впрочем, приходится тем, что есть. Другой вариант — это хромосомные мутации, к нему, в общем, и склонялся Намджун, но знать точно, какая именно мутация — инверсии, реципрокные транслокации, делеции, дупликации и инсерционные транслокации, он не мог. Однако заинтересованность сына в данном вопросе Намджуна не могла не радовать. Мальчиком он был эрудированным, и, если бы не закат рода человеческого, он бы, наверное, стал хорошим ученым. Тэхена нужно было изучать, но Намджун, как человек, работающий в сфере науки, знал, чем это чревато, поэтому наказал Тэхену лишь одно — быть осторожным, всегда за собой следить и не высовываться лишний раз. Лучше притворяться, что он нормален, чем… Чем все остальное. Тем временем Намджун сделал последнюю затяжку, бросил окурок на землю и раздавил его своим потрепанным ботинком. Тэхен присел рядом и поставил стакан на крыльцо, а сам подпер щеки кулаками, наблюдая за медленно выходящей из сна общиной. Скоро на улицу вывалятся дети, снова будут смеяться и бегать вокруг, играя в салочки, взрослые будут заниматься своими привычными делами — починкой ангаров и домов, вскапыванием огородов, готовкой, засаливанием овощей и мяса. Тэхен обожает их маленькую общину. В ней царит какая-то особая атмосфера, которой нет в общине того же Джин-хена. Там он и его муж, Минки, стоят над остальными и дают команды свысока. Нет у них какого-то… тепла, что ли. Как здесь, у них. Все они — словно одна большая семья, четко отлаженный механизм, где даже самые маленькие шестеренки имеют большой вес. Тэхен улыбнулся от этой мысли, что не осталось незамеченным отцом. — Что, снова о Чимине мечтаешь? — спросил Намджун, вскинув бровь. Тэхен тут же нахмурился и шутливо стукнул отца по плечу. — Вовсе нет, — пробурчал Тэхен. — И знаешь что, вообще… — Что? Разве в детстве ты не просил поженить вас? — тихо засмеялся Намджун, наблюдая за тем, как сын краснеет до кончиков ушей. — Я был молод и глуп! — возразил омега, сложив руки на груди. — Мы с Чимином — лучшие друзья и напарники, а все остальное исключено. Может, когда-то я и хотел за него замуж, но сейчас я взрослый человек, который не нуждается во «второй половинке», мне комфортно с самим собой. Я сам себе вторая половинка, понятно? — Чем больше ты возмущаешься, тем больше я убеждаюсь в своей правоте, — Намджун подмигнул и взъерошил сыну волосы, заставляя Тэхена буквально задыхаться от возмущения. — Но если это так, то я только рад, сынок. Уж больно мне не хочется, чтобы в твоей жизни появился альфа, лучше твоего старика, — нахмурился он. Тэхен хихикнул и порывисто обнял отца. — Пап, ты навсегда останешься моим самым лучшим отцом, — ласково сказал омега, потершись щекой об отцовское плечо. Самое крепкое и надежное плечо, которое может существовать для него. Рядом с Намджуном он чувствует себя как никогда защищенным, важным и нужным, только отец способен подарить ему такие чувства. — Да что-то мне не верится, — хрипло рассмеялся альфа и, поцеловав сына в макушку, поднялся со ступеньки. Работа не ждет, нужно двигаться дальше. Тэхен, как маленький ребенок, обиженно высунул язык. — А ты не забыл, что будет вечером? — с хитрой улыбкой спросил Тэхен. — Э-э-э… — альфа почесал подбородок с щетиной. — Твой день рождения, папа! — воскликнул Тэхен. — Ты снова забыл, — расстроенно сказал омега. Намджун уже было хотел открыть рот, сообщая, что он про этот день и не вспоминал даже, но Тэхен вскинул ладонь и покачал головой, заставляя молчать. — Ну уж нет, отказы не принимаются. Вечером жду тебя дома, а до этого времени даже не попадайся мне на глаза, — наказал Тэхен. — Иначе… Что будет «иначе» Тэхен так и не сказал, предпочитая оставить это мрачной тайной.***
Тэхен весь день как ужаленный носился с одного конца общины в другой, помогая то тут, то там. Он и очень милый омега средних лет, Енхо, перечистили два ведра картошки, одно ведро лука и пару десятков морковки. Хотя Намджун и напрочь забыл о своем дне рождения, но Тэхен его помнил, и собирался устроить грандиозную вечеринку (это слово он услышал от Чимина). Еда, домашнее вино, песни и танцы. Не только его маленькая семья будет праздновать папин день, но и вся община, которая уже повязла в рутине. Они очень долго не отмечали никаких праздников вот так, вместе, а Намджун каждый год проделывает колоссальную работу, и заслуживает хотя бы один день отдохнуть, не думая о сорняках, починке зданий и охоте. Его отец — не машина и не робот, он обычный человек, который тоже устает, бывает расстроен и несчастен, но, конечно, никогда этого не показывает. По крайней мере, не явно. Тэхен хочет сделать этот день незабываемым как для папы, так и для всей общины. Примерно в четыре часа к ним домой пришел Ханен, сообщив, что Джойз отвлекает Намджуна всеми правдами и неправдами. Даже, кажется, уговорил его выйти на охоту. Поскольку из Тэхена едок лучше, чем повар, Ханен поставил его чистить, намывать и нарезать овощи и фрукты. Хотя и тут непутевый помощник умудрился порезать палец, заставляя Ханена сокрушенно вздохнуть — ну что за ребенок? Его наполненные слезами глаза заставляют сердце доброго омеги сжиматься и он, как самый заботливый папа, сказал «Давай, поцелую». И вправду поцеловал. На шесть часов, уже ближе к сумеркам, у Тэхена была назначена встреча с Чимином у дыры в ограждении. Потому омега, нервничая, пританцовывал на месте, пытаясь скрыть собственное волнение, и это не укрылось от внимательного Ханена. — Тэхен-а, что такое? — укладывая выпеченную рыбу на листьях, спросил омега. — Ты какой-то слишком дерганный. — А? — нахмурился омега, кусая розовую губу. — Да нет… Ладно, хен, ты умеешь хранить секреты? — спросил Тэхен, с тихим стуком отложив нож, которым нарезал помидор, на тумбу. — Я почти оскорблен, молодой человек, — хмыкнул Ханен и отставил тарелку на стол. — Кажется, мы давно научились хранить секреты друг друга, еще с того момента, как я тебе рассказал о… Ну неважно. Так в чем дело? — омега сложив руки на груди и прислонился бедром к кухонной тумбе. — Я приготовил кое-что для отца, но мне нужно кое-куда сбегать, чтобы забрать это кое-что, но я боюсь не успеть, — вздохнул омега и потер пальцами переносицу. По его носу побежал сок из-под помидора, заставив Тэхена сморщиться. — Могу ли я уточнить, кое-куда — это куда? — вскинул он бровь. — М-м-м, — Тэхен сделал вид, что задумался. — Нет, не можешь, — он слегка улыбнулся и пожал плечами. — Прости, хен, производственная тайна! — тут же извинился омега, видя хмурые брови. — Ну, ладно, — махнул рукой старший. — Но если с тобой опять что-то приключится, клянусь Богом… — Ты же знаешь, я никогда не лезу в драку первым, — заверил его омега, подняв ладони в сдающемся жесте. — Но если Минджэ снова полезет, я за себя не- — Тэхен, — строго сказал Ханен. — Никаких драк, хотя бы на дне рождения твоего отца. Я все сказал. И чтобы через полчаса был тут, как штык, работы невпроворот. Я понятно изъясняюсь? — Да, капитан! — отчеканил Тэхен, слегка посмеиваясь и быстро снимая самодельный фартук. — Так точно, капитан! — И не ерничай мне. Тэхен с тихим смехом выбежал на улицу. Уже начали накрывать на столы, дожидаясь главного человека этого вечера — Намджуна, которого сплавили на охоту за зайцами. Звучала музыка, всплески смеха и какофония переговоров, и Тэхен действительно чувствовал себя живым. Он не знает, каким был мир вокруг до его рождения, но, кажется, именно таким — было слышно не только пение птиц, но и разговоры людей, их смех, искрящийся чистой радостью, которая Тэхену грела душу. Он счастливо улыбнулся, представляя, как самому папе будет приятно, и у него буквально сердце заходилось от нетерпения. Однако сейчас ему светиться нельзя, потому что если его кто-то увидит — ему и его ночным вылазкам наступит конец. Отец лично открутит ему голову. Омега, пригнувшись, через заросли кустов полез к задним дворам, где и людей поменьше, и потише звучит музыка. Он выбрался из зарослей винограда и тихо прошипел, ударившись головой об ветку, но тут же притих, прислушиваясь к голосам. Кажется, кто-то разговаривал слева от него, но достаточно далеко, чтобы прокрасться незамеченным. Благо, у Тэхена развит навык охотника, особенно — ночного охотника. Он тихо вылез из зарослей и рысцой кинулся к дыре в сетке. Там его уже должен ждать Чимин вместе с подарком, который Тэхен отдал ему немного отредактировать. Впереди показались уже до боли знакомые деревья, распустившиеся густой листвой. Но за забором Тэхен никого не увидел. Он оглянулся назад, чтобы убедиться, что «хвоста» нет, и спрятался меж деревьев. — Чимин, — тихо позвал он, вытягивая шею, чтобы рассмотреть альфу за деревьями. Высовываться наружу ему сейчас нельзя, хотя так хочется. — Чимин-а! — прошептал чуть громче Тэхен, подойдя к сетке и зацепившись за нее пальцами. — Ну где ты? — Бу! — испугал его альфа, подкравшись из-за спины. Тэхен вскрикнул, едва не подскакивая на месте, а Чимин успел увернуться от удара кулаком в нос и рассмеялся. — Эй, ну хватит, дикий. Не кидайся на меня. — С ума сошел? — прошипел Тэхен, слегка пихнув его в грудь. — Я чуть не умер, а ему смешно, — омега слегка повысил голос, желая стукнуть его по голове, но тут же утихомирился, добавив тихое: — Придурок. — Я тоже по тебе скучал, — со смешком ответил альфа. — Ты принес? — заинтересованно спросил омега, подойдя ближе к альфе и оглядываясь воришкой. Лишние свидетели ему не нужны. — И вообще, какого дьявола ты тут забыл? Мы договаривались, что ты просто принесешь его к сетке. — Решил напугать тебя, как это любишь делать ты, — улыбнулся Чимин и пожал плечами. — Я думаю, у меня получилось. Разве нет? — Я думаю, у меня получилось, — скривился Тэхен, передразнивая альфу. — Ничего у тебя не получилось, и, будь уверен, настанет час, когда я тебе отомщу, — хмуро сказал он. — Не сомневаюсь, — Чимин вновь рассмеялся и достал из кармана на своей жилетке маленький сверток, который протянул Тэхену. Омега вмиг успокоился, завороженно глядя на холщовый сверток. — У тебя получилось? — восхищенно спросил Тэхен. — Я уже и не надеялся, что с ним получится что-то сделать… — Было трудно, но я смог, — кивнул Чимин. — Не как новенький, но, думаю, сойдет. Тэхен бережно забрал из пальцев Чимина сверток и развернул его на своей ладони. В заходящих солнечных лучах слегка поблескивала подвеска, некогда принадлежавшая его маме, Сэром, с отсутствующей цепочкой. Тэхен случайно нашел ее разломанной, когда делал уборку дома — папа спрятал подвеску, чтобы она не бередила затянувшиеся раны. Тогда Тэхен и придумал, что подарит своему папе на день рождения. Он забрал эту подвеску и немного преобразил. Пришлось, конечно, повозиться. Раньше эта подвеска была обычным овалом с каким-то рисунком в центре, но Тэхен, много изучающий растения и в частности цветы, сделал кое-что иное. Вернее, он кое-что придумал, а сделать отдал Чимину, который сейчас и вернул ему бесценный подарок. Прежде всего, он починил разломанный на две части овал. Затем он отшлифовал золото, оставляя очищенное от рисунка место. Последним штрихом стал высушенный цветочек одуванчика, который Чимин залил эпоксидной смолой. Тэхен с неприкрытым восторгом смотрел на поблескивающую в его руках подвеску. Он вытащил из заднего кармана небольшую веревочку и продел через нее подвеску, связав концы. Теперь она полностью была готова. — Чимин, я не знаю, как благодарить тебя, — тихо сказал Тэхен, поглаживая большим пальцем выпуклость застывшей смолы. — Это прекрасно… — Потом сочтемся, — улыбнулся уголком губ альфа. — Я рад, если ты счастлив. Но мне интересно, почему именно одуванчик? — Тэхен завернул подвеску обратно в холщовую тряпочку и бережно положил в задний карман. — Я очень долго изучал язык цветов и решил, что одуванчик — лучший из всех вариантов. Он означает счастье, улыбку, радость жизни. Не уверен, конечно, что папа счастлив полностью, но… Прошло очень много лет, и он смог жить дальше, вместе со всеми нами, со мной. Он ведет за собой людей, и они его любят и уважают. Кроме того, одуванчик говорит: «Я рад, что сейчас мы вместе». Мы есть друг у друга, а это для меня самое главное счастье, — улыбнулся омега. — Это очень символично, Тэхен, — сказал Чимин, сведя брови к переносице. — Я думаю, несмотря на то, что эта подвеска принадлежала твоей маме, он будет рад получить ее в новом виде. Теперь уже от тебя. — Я надеюсь на это, — вздохнул омега и прильнул к Чимину, обняв его за шею и уткнувшись носом в ключицу. Он украдкой вдохнул его запах дубового мха и желтого тюльпана и прикрыл глаза в наслаждении. Чимин тут же укрыл его в своих объятиях, крепко прижимая к груди. Чимину хотелось поцеловать его так, что жглись губы. Хотелось попробовать вкус его губ, ощутить пальцы в волосах, но все, что он мог себе позволить — объятия под кронами деревьев, скрытые от прочих глаз. Рядом с Тэхеном Чимин чувствовал себя спокойно, правильно. В его груди теплилось тянущее чувство, разрастающееся всякий раз, стоило омеге появиться рядом и озарить его своей квадратной улыбкой. Чимин с восхищением рассматривал его лицо каждый раз, как в первый. Его глаза цвета васильков, его нежные волосы, его родинку на кончике носа — он весь словно был светом. Тэхен весь был искусством, которое Чимин любил. Искренне и безотчетно. — Ты ведь придешь сегодня? — спросил Тэхен, отстранившись от него и заглянув в глаза, излучающие теплоту. — Разве я могу пропустить такое событие? — с улыбкой спросил Чимин. — Мой день рождения пропустил, — с легкой обидой припомнил ему Тэхен. — Тэхен-а, ну я же говорил… — вздохнул альфа, собираясь вновь оправдываться, но Тэхен приложил ему палец к губам. Чимин с трудом удержался, чтобы не поцеловать его. — Я знаю, — улыбнулся омега. — Просто вредничаю, — Чимин улыбнулся и покачал головой. Тэхен по-прежнему все тот же ребенок, которым был всегда. Ему удивительным образом удается совместить в себе и мудрого взрослого человека, и ребенка, и никогда не знаешь, кого встретишь в следующий раз. — Мне уже пора идти, Ханен-хен наверняка уже заждался… — Хорошо, — шепнул Чимин, не в силах оторвать взгляда от глаз Тэхена, которые в вечернем свете приобрели синеватый оттенок, как море на закате. — Тогда до скорой встречи? — До скорой встречи, Ким Чимин, — улыбнулся омега и слегка ударил его по носу, тут же убегая обратно к домам. Чимин, простояв на месте с глупой улыбкой еще несколько мгновений, перебрался под сеткой наружу, обратно в лес. Когда Тэхен забежал в дом, Ханен уже крутился, как белка в колесе, скорее накрывая на стол. Старший омега лишь хмуро зыркнул на него, подмечая, что Тэхен, как и ожидалось, опоздал, но тот проигнорировал укол, и принялся помогать. До папиного прихода оставались считанные полчаса, и, как он заметил, на улице люди уже принялись праздновать, громко поздравляя именинника, которого еще даже нет. С улицы доносилась музыка и пение. Люди веселились, ведь это был, кажется, первый праздник за последние два года — такой масштабный праздник, устроенный Тэхеном. Не без помощи Ханена, Джойза и всех, кто мало-мальски приложил к этому руку. — Я растяжку забыл! — хлопнул себя по лбу Тэхен и побежал наверх, в свою комнату, принимаясь переворачивать вверх дном все свои коробки с ненужным хламом. — Где же, где же… — бубнил под нос Тэхен, переворачивая книги. — Ага! — выкрикнул он, завидев раскрашенную растяжку «С днем рождения». Тэхен разогнулся и увидел в окно, что в ворота вошли две тени, и одна из них, вероятно, была папой. Омега тут же ринулся вниз, поторапливая Ханена: — Хен, идут, идут! О… — Тэхен внезапно остановился, как вкопанный. — Тэхен-а! — воскликнул Минки, обворожительно улыбаясь. Он обогнул стол и заключил Тэхена в объятия, взяв его за плечи. — Как ты вырос, каким красивым омегой стал, — запричитал муж Сокджина. — Ощущение, будто тысячу лет не виделись, — пожаловался он. — Точно, — смущенно ответил Тэхен, заглядывая Минки за спину, где стоял Джин-хен и сам Чимин, улыбающийся ему уголком губ. — Ты молодец, Тэхен, что собрал всех нас, — похвалил Джин, подойдя к омеге и на короткое мгновение заключив его в объятия. — Столько лет от вас ни слуху, ни духу, а ведь когда-то такие вечеринки были, — с легкой ностальгией вспомнил альфа. — Сэром была той еще затейницей. Уверен, что этим ты пошел в маму. — Да-а, — протянул Ханен, гордо улыбаясь за Тэхена. — Он — вылитая Сэром. Но лучше давайте приготовимся, Намджун будет тут с минуты на минуту. Минки с удовольствием начал помогать Ханену расставлять блюда по столу, одновременно весело рассказывая что-то. Минки был, что называется, болтуном. Тэхен любил его, но иногда не знал куда деться от вечной болтовни. Он мог говорить, говорить и говорить, пока у Тэхена не закружится голова, но в целом он был любящим папой и прекрасным мужем. Семья Ким была, можно сказать, образцовой, и Чимину очень повезло родиться именно у такой пары, как Минки и Джин-хен. Сам Джин решил поправить криво расставленные в спехе столовые приборы, а также открыть бутылку принесенного алкоголя и разлить его по стаканам. Именинника нужно встречать наготове. Чимин же подошел к Тэхену и ласково забрал у него растяжку, случайно касаясь пальцами его прохладных рук. — Давай, я помогу тебе, — предложил альфа, хотя больше это было похоже на утверждение. — Что, возвращение джентльмена Ким Чимина? — тихо ухмыльнулся Тэхен, вместе с Чимином растягивая надпись над входом в гостиную и вешая ее на гвоздики. — Джентльмен днем, разбойник ночью, — пожал плечами альфа и улыбнулся. Они расстались с Тэхеном не так давно, но он уже успел соскучиться по его улыбке и бархатному голосу. У Чимина было ощущение, что чем больше он проводит время с Тэхеном, тем сильнее и крепче привязывается к нему. Скоро, кажется, он совсем не сможет от него отказаться. Тэхена всегда будет мало, его всегда будет для Чимина недостаточно. — Криво, но неплохо, — сделал заключение Тэхен, рассматривая растяжку. — Причем криво с твоей стороны, — вскинул бровь омега. — Как по мне, скосил ты, — возразил Чимин. — Что, хочешь подраться, как в детстве? — хихикнул омега, сложив руки на груди. — Учти, что я вновь уделаю тебя, и глазом не моргну. — Ты же помнишь, что я тебе просто поддался? — напомнил альфа, заставив Тэхена сморщить нос. — Дети, не ругайтесь, я вас вновь разнимать не буду. Тэхен в тот раз заехал мне локтем в глаз, — сказал подошедший Джин. Он принес им по стакану алкоголя и вручил каждому, а сам оглядел растяжку. — Ну, могло бы быть и хуже… — Эй, приготовьтесь, — крикнул Минки, подозвав всех к столу. С улицы уже слышались поздравления, свист и прикрикивания — видимо, именинник все же добрался до них. Песни стихли, но лишь на мгновение, чтобы вновь заиграть с новой силой. Вновь раздался смех и громкие возгласы, желающие Намджуну счастья, крепкого здоровья и долгих лет жизни. Намджун, не ожидающий настолько грандиозного праздника, был немного сбит с толку. Он ждал тихого ужина в кругу семьи и близких друзей, но никак не то, что поздравлять его соберутся все люди общины. Все, для кого он построил и сохранил дом, дал кров, воду и пищу. Каждый спешил его сердечно поблагодарить и пожать руку. Намджун был смущен и одновременно счастлив. Наверное, впервые за столь долгое время он чувствовал себя спокойно и понимал одно — все это время он трудился в поте лица не зря. На его губах даже расцвела счастливая улыбка. Если бы не Джойз, который буквально силой вытащил его из суматохи, они бы вообще не зашли в дом, где его ждала его семья. Стоило ему переступить порог, как его встретил общий крик «С днем рождения». Тэхен подлетел к нему первый, повиснув на отце буквально как панда. Он поздравлял папу и целовал его щеки, благодаря за все, что он сделал для него. Обнял его и Ханен, позволивший себе такую вольность, пока Джойз топил глубоко внутри чувство разгорающейся ревности, хотя это и было глупо. Минки взял его за руки, произнеся целую речь о том, какой Намджун прекрасный лидер и человек, а Джин и Чимин пожали ему руки. К девяти часам все из душного дома перебрались на улицу. Тэхен смеялся, пил алкоголь, чувствуя, как ноги постепенно становятся ватными, и танцевал вместе со всеми. Девятилетняя малышка надела на его волосы венок из ромашек и сказала, что это — его корона. Чимин с улыбкой наблюдал за ним со стороны, потягивая вино из своего стакана. У Тэхена раскраснелись щеки и блестели губы от вина и слюны, волосы на лбу вспотели и прилипли к коже, а под не по размеру большую рубашку заползал ветер и раздувал ее. Тэхен был похож на маленького чертенка, пляшущего в бликах огней. Намджун все это время сидел с Джином и о чем-то переговаривался, изредка пил за свое же здоровье и отвечал благодарностями на поздравления. Но когда заиграла медленная музыка, Джина утащил Минки, чтобы потанцевать. Чимин хотел было двинуться к Тэхену, чтобы пригласить его, но сам Тэхен, слегка покачиваясь, двинулся к папе, оставшемуся в одиночестве. Люди рассредоточились по парам, и наступило временное спокойствие. — Пап, — улыбнулся уголком губ Тэхен, протягивая папе ладонь, — а можно пригласить тебя на танец? — Можно, — со смешком ответил Намджун и поднялся из-за стола. Намджун сжал теплую ладонь сына в своей и положил ладонь на его спину, слегка покачиваясь из стороны в сторону в медленном танце. Чимин с улыбкой смотрел на них, а потом увидел маленького омегу, с грустью смотрящего на танцующие пары. Решив, что сегодня никому нельзя грустить, альфа поставил свой стакан с вином на стол и подошел к нему, приглашая на танец, и маленький омега с радостной улыбкой согласился. Не каждый день приглашают потанцевать прекрасные альфы, больше похожие на принцев. — Как ты? — тихо спросил Тэхен, наблюдая за папой. — Я очень надеялся, что тебе понравится этот праздник… — Ты превзошел самого себя, солнышко, — нежно ответил папа. — Я давно не был настолько счастлив, как сегодня. Все радуются, вкусно едят, танцуют… — Намджун оглядел людей, замечая и Джина, танцующего с мужем. — В последний раз такое было, еще когда была жива твоя мама. И пусть ее сегодня с нами нет, уверен, она бы тобой гордилась, — Намджун поцеловал сына в лоб. — И я тобой горжусь, сын. Не просто потому, что ты устроил все это, а потому, что ты не даешь людям унывать, ты даешь им стимул жить. Ты солнце нашей общины, и я так тобой горжусь, — альфа заправил прядь волосы смущенному сыну за ухо. — Я думаю, мама сегодня с нами, — тихо ответил Тэхен. — О чем ты, сынок? — поднял брови Намджун. Тэхен достал сверток из заднего кармана своих штанов и протянул папе. Намджун развернул его и долго смотрел на блестящую подвеску в своих руках. Языки разожженного огня отражались в нем, подсвечивая цветок одуванчика изнутри. — Она здесь, — сказал Тэхен. — Жива в наших с тобой сердцах. Я нашел это в твоих вещах, прости, пап… Но я не хотел, чтобы он просто валялся в пыльном углу, сломанный. Поэтому теперь он здесь, — Тэхен обхватил отцовские ладони своими. — Теперь он твой. — «Я рад, что сейчас мы вместе», — сказал Намджун, слегка улыбаясь. Он больше не чувствовал зудящей боли в груди, слезы больше не обжигали его глаза. Он чувствовал легкую, светлую грусть. Она здесь, но Намджун словно… смог отпустить ее сейчас, благодаря Тэхену. Тэхен, сам того не подозревая, наконец, избавил его от боли. Он думает, что подарил ему подвеску, но на самом деле даровал ему свободу от собственной боли, от собственных страхов и от плена собственной любви. — Ты знаешь, — удивился Тэхен, а Намджун кивнул. — Твоя мама часто мне говорила о цветах. Ты подарил мне намного больше, сынок, чем думаешь, — Намджун положил ладонь на его затылок и прижался губами ко лбу. — Спасибо, сынок… Спасибо. Ханен выпутался из вереницы рук, на шатающихся ногах добираясь до крыльца дома семьи Ким, ближайшего из всех доступных домов. Омега, не привыкший пить так много, вернее не привыкший пить вообще, не рассчитал свои силы совсем, наивно решив, что может пить алкоголь, не закусывая. Его голова была ватная, а ноги то и дело подкашивались. Он глотнул свежего воздуха, облокотившись ладонями о перила. Прохладный ветер слегка ударил по щекам, приводя в чувства, но слабому к алкоголю организму было довольно трудно хотя бы сколько-нибудь протрезветь. Жар танцующих людей, запах еды, алкоголя, костра и табака, давили на него, пьяня и без того пьяного омегу. Но здесь было свежее и прохладнее, и музыка не так громко играла. Ханен решил сходить в дом за едой, и обновить стол закусками, но как только он оторвался от перил, его ноги тут же подкосились, однако он не упал. — Аккуратнее, — с легкой улыбкой сказал Джойз, подхватив омегу. — Снова ты, — недовольно ответил омега, выпутавшись из его рук и не позволяя прикасаться к себе. — Что тебе нужно? — огрызнулся Ханен, едва шевеля языком. — Ничего, — покачал головой Джойз, наблюдая за пьяным омегой. Видеть его таким — нечто новое, доселе неизведанное. Ханен никогда себе такого не позволял, в плане, мог выпить глоток или два, но не до такой степени, чтобы едва стоять на ногах. Хотя Джойз с улыбкой думал, что ему много и не нужно, чтобы напиться. — Знаешь что, Джойз, — зло сказал Ханен, брезгливо хмыкнув, — ты меня так… — омега вдруг замолчал, словно подбирая нужное слово. — Я тебя так? — улыбнулся уголком губ Джойз, сложив руки на груди. — Заебал! — выкрикнул Ханен, толкнув его в грудь. Альфа вскинул брови, удивленно смотря на него, но улыбка не сползла с его лица. — Не стыдно материться при старших? — Джойз склонил голову вбок, словно специально выводя омегу, подбрасывая в полыхающий костер новых дров и подливая бензин. Слышать подобное от Ханена было даже… дико. Он всегда следил за своей речью, не позволяя себе лишний раз сказать плохое слово, но под влиянием алкоголя и чувств ему этого делать больше не хотелось. — Пошел ты, — рассмеялся Ханен, качая головой. — Я тебя ненавижу, Джойз. Я тебя… терпеть не могу! — выплюнул омега, толкнув его в грудь. — Ты думаешь, что можешь плевать на мои чувства столько лет и не замечать их в упор, крутить романы с другими омегами, трахаться с ними, а потом приходить ко мне и закатывать сцены ревности? — повысил голос омега. — Я тебя ненавижу, — ухмыльнулся Ханен, зло смотря на альфу. Он был похож на маленького дьявола, у которого в глазах плескались бесы. Джойз никогда не видел его таким агрессивным. — А знаешь что, Джойз? — Что? — Джойз прищурился, наблюдая за внезапно развеселившимся омегой. — Я целовался с Минхеном! — ляпнул пьяный омега первое, что пришло на ум. Но отступать уже было поздно. — Да, целовался. А ты думал, что я всегда буду ждать тебя? — Ханен больше не смеялся. У него в горле застрял противный ком. — Думал, всегда буду лежать и мечтать о том моменте, когда ты придешь ко мне? А я ведь действительно так делал, — Ханен сжал пальцы в кулаки, чувствуя, как глаза обжигают слезы. — Ждал тебя, пока ты трахался с другим! — Лучше заткнись, Ханен, — грубо ответил Джойз, сжимая пальцы в кулаки. — Не то что? — усмехнулся омега. — Не то что, Джойз? — закричал он, вновь ударив его в грудь. Джойз даже не сдвинулся с места. Омега и так не отличался особой силой, а сейчас и вовсе был слаб из-за опьянения. — Я тебя ненавижу… Лучше бы я никогда тебя не знал, — едва сдерживая рвущиеся слезы, сказал Ханен. — Я тебя ненавижу, — с каждым его словом Джойз наступал на него, закрывая собой свет от костра и факелов. Он стоял над сжавшимся омегой скалой, а в Ханене бурлила злость. Он внезапно замахнулся на Джойза сжатым кулаком, но альфа перехватил его запястье и вжал дрожащего омегу в стену позади него. — Я знаю, — шепнул Джойз, смотря в его глаза. Ханен задыхался от такой близости Джойза, от безумного коктейля сандала альфы и собственной цветущей акации. Он пьянит хлеще всякого вина, топит в себе, заставляет задыхаться. Джойз увидел блестящую слезу, скатившуюся с уголка глаз и поползшую к подбородку. В ней отразились языки горящего костра. Омега хочет выкрикнуть «Я люблю тебя!», но молчит. Джойз прикрыл глаза и поймал скатившуюся слезу губами, что на вкус соленее моря. Потому что плачет его любимый человек. Омега не выдерживает первый. Свободной рукой он схватил Джойза за затылок и впился в его губы несдержанным, неумелым поцелуем. Альфа сразу же принялся ему отвечать, слизывая сладко-соленый вкус с его розовых приоткрытых губ. Они, наконец, принадлежат ему. Ханен — его омега. Они не говорили этого, наоборот, Ханен кричал о том, как ненавидит его, но оба это чувствуют. Невидимая стена, которую оба выстроили недопониманием, рухнула, и они остались стоять друг перед другом, абсолютно открытые в своих чувствах. Ханен целует его, как в последний раз, позволяя чужому языку исследовать его рот, а Джойз руками исследует хрупкое худое тело, сходя от одной только мысли, что весь Ханен, каждая его частичка принадлежат теперь ему. Они целуются в темноте, пока позади веселятся люди, и у поцелуя этого соленый привкус слез. — Чимин-а, пошли, — прошептал Тэхен, дернув альфу за край рубашки. Они, пригнувшись, тихо прокрались мимо, уходя на задние дворы. Тэхен и Чимин — случайные свидетели признания и чувств, которые эти двое разделили. Тэхен был по-настоящему рад за Ханена, ведь он знал, как долго и сильно он любил альфу. Годы ожидания, наконец, прекратились, и теперь все будет по-другому. Омега счастливо улыбается от мысли, что теперь эти двое будут вместе. Чимин шел рядом и тоже улыбался. Он хоть и не знал Ханена так хорошо, как Тэхен, но он довольно много времени проводил с Джойзом и видел, как тот смотрел на омегу. Кажется, химию между ними двумя заметили все вокруг, но только не они. Чимин думает о том, как это глупо — столько времени жить друг без друга из-за недопонимания, из-за страхов, из-за недосказанности. А ведь так мало нужно — просто взять и поговорить, признаться друг другу, и жить рука об руку. А если не твое — отмучиться, пройти, пережить. Люди… Старый мир разрушен, а они все те же, все так же молчат и додумывают, а после сами от этого мучаются. Что-то не изменится никогда. — Этот новый странный мир, — вслух сказал Чимин. — Все страннее и страннее, — ответил Тэхен. Оба улыбнулись, но Чимин уверен — думали они совершенно о разном. Они медленно шли, наслаждаясь прохладным свежим воздухом. Музыка и люди остались где-то позади, а они шли рука об руку — верные друг другу напарники. Где-то в высокой траве сидели сверчки, играя свою собственную музыку ночи. Тэхен вдохнул полной грудью и прикрыл глаза, наслаждаясь этим моментом, который приятно разделить с Чимином. Чимин идет немного позади и смотрит на Тэхена, на изящную спину и на его корону из цветов. Лучший друг и самый злейший враг. — Эй, — окликнул его Чимин. — Давай наперегонки до озера? — Давай, — тут же согласился Тэхен, падкий на соревнования. Он отыскал на земле палку и начертил прямую линию, обозначающую старт. Чимин начал разминаться, и Тэхен последовал его примеру. В своей общине Тэхен был лучшим бегуном, несмотря на относительно небольшой вес, который иногда служил преградой на пути к заветной победе. А сейчас он к тому же еще и выпил, его слегка пошатывает, но отказаться от вызова Тэхен не может — дух к соперничеству прежде всего. Они с Чимином подошли к линии и присели, готовясь к низкому старту. — На старт, — начал Тэхен, слегка улыбаясь. Он прямо смотрел вперед, к заветной цели — озеру. — Внимание, — подхватил Чимин, краем глаза глянув на готового сорваться омегу. — Марш! Оба сорвались с места, поднимая вверх небольшой ворох пылинок. Чимин вырвался вперед, но допустил досадную ошибку — слишком рано выпрямился, к тому же сделал это достаточно быстро. С низкого старта это — проигрышный вариант, а потому Тэхен сразу же вырвался вперед, ведь он знал, что выпрямляться нужно постепенно. «На войне, как на войне», с улыбкой подумал омега, обгоняя Чимина. Прохладный ветер обхватил его своими руками, проглатывая. Он обдувал его тело и развевал пшеничные колосья волос. Цветочная корона сорвалась с его головы и, вспорхнув, мягко приземлилась. Тэхен рассмеялся и раскинул руки в стороны, ощущая себя свободной птицей. Он бежал по земле, но казалось, что по воздуху, и Чимину думалось, что еще немного, и он взлетит. Ветер забрался под его рубашку, взметнув ее вверх и оголяя тонкую талию и бледную в свете полной луны кожу. Чимин уверен, что Тэхен не человек, он — ангел, посланный ему небесами. Тэхена мало здесь, вот так. Тэхен нужен ему весь и сейчас, желательно прямо в сердце, чтобы сидел там малюткой, и был лишь для него. Чимин прибавил в скорости и схватил его сзади, повалив на землю. Они скатились вниз по небольшому склону прямиком к берегу озера под общий смех. Тэхен не чувствует боли и плюет, что завтра на его теле расцветут синяки. Чимин оказался лежащим под Тэхеном, сидящим на его бедрах. Омега уперся ладонями в его грудь, а Чимин с легкой улыбкой коснулся его тонкой талии, оглаживая ее пальцами. Тэхен нереальный. Чимин смотрит на него и не может поверить, что он в действительности существует. Он словно нимфа в лунном свете, который искрится в его лазурных глазах. — Тэхен, будь… — Чимин не успевает договорить. Тэхен прижимает палец к его губам, а после дарит Чимину свой первый поцелуй. Омега вплел длинные пальцы в его волосы цвета угля, а Чимин жадно целовал его сладкие от вина губы. Тэхен усердно повторял за ним, стараясь выразить свои чувства через поцелуй. Они неловко сталкивались носами из-за Тэхена. Только луна была свидетельницей, как пальцы медленно скользили по пояснице под тонкой рубашкой, как исследовали хребты ребер и гладили бархатную на ощупь кожу. На вкус она, Чимин уверен, слаще меда. Но Тэхен перехватил его запястья и прижал к песку, не позволяя больше. Чимин о большем и не просит. Чонгук этой ночью уснуть не может. Он ворочается с бока на бок и чувствует, как прямо из груди сердце начинает раскачивать по венам раздражение. Он не понимает, отчего раздражается. Из-за того, что уснуть не может? Но он спать и не хочет. Он повернул голову вбок, смотря на полную луну — единственную спутницу этой ночи. Он один, в темноте и тишине, рядом с ним никого нет, но он все равно раздражается, а причину найти не может. Чонгук резко поднялся с постели и схватил с тумбы песочные часы. Улица встретила его свежей прохладой и тишиной. Он сел на самодельную скамью и поставил перед собой часы, наблюдая, как песок пересыпается в нижний сосуд. — Почему я злюсь? — задал вопрос самому себе Чонгук, на который ему придется найти ответ. Почему ты злишься, Чонгук? Почему?🍃
В опустившихся на лес сумерках громко стрекотали цикады. Ветер стал холоднее и пронизывающее. Листья тихо шуршали под его гнетом, разносившим по лесу протяжный вой. Ему подпевали волки, воя на полную луну. Люди медленно передвигались в темноте, ни о чем не переговариваясь. Мужчина оглянулся назад и подозвал к себе молодого альфу, который на зов откликнулся не сразу, но все же подошел ближе. — В чем дело? — спокойно спросил мужчина. — Я вижу, что с тобой что-то не так. — Все в порядке, — отстраненно ответил он. Мужчина прищурился и тихо хмыкнул. — Ты знаешь, что мы сделаем все, чтобы найти вакцину. И ты тоже должен делать все. — Ты давишь на него, — ответил третий человек, идущий позади альф. — Он и так знает, что должен делать. Верно, сынок? — Верно? — чуть грубее спросил мужчина, не дождавшись ответа. — Это всего лишь омега, коих на свете тысячи. — Потерявшись во тьме, ищите свет, — ответил альфа, и мужчина довольно кивнул. Цикады играли свою песню.