реквием

Чонгук не мог сомкнуть глаз, потому что, всякий раз закрывая их, под веками он видел небесные глаза, полные решимости. Это уже становилось похоже на сладкую пытку, потому что кроме этих глаз у него не было ничего. Чонгук не знал, кем был этот незнакомец, и оттого томительное ожидание было только невыносимее. Альфа подогнул руку под голову и ухмыльнулся, вновь и вновь прокручивая в голове их первую встречу. В награду он оставил ему маленький порез на шее, и Чонгуку очень не хотелось, чтобы он заживал. Так он ощущал некое безмолвное присутствие того, чьего имени даже не знал. Так странно все это. Альфа поднялся с постели и свесил ноги, облокотившись о колени локтями. Кто он, тот, кто позволил себе выдернуть и перевернуть все полки в голове Чонгука вверх дном и раскидать мысли в хаотичном порядке? Чонгук, кажется, уже тысячу раз обдумал о нем все, что только мог, даже возможное местонахождение. Однако, все тщетно. Из-за него Чонгук стал слишком задумчивым, чаще обычного вновь погружаясь в свои мысли, даже когда находился не в Долине светлячков. Нет, Чонгука эти мысли не выводили из себя, они просто… сбивали с толку. Чонгук слишком долго и упорно учился и учится систематизировать свои мысли, а после этого омеги в голове сплошной беспорядок, который ему рано или поздно придется разгребать. Чонгук зачесал пятерней волосы и вздохнул. Демон в обличии ангела, не иначе. Нужно прекращать о нем думать, иначе Чонгук не сможет нормально функционировать. Чонгук встал и подошел к тумбе у окна, взяв наполненный наполовину стакан водой. Он кинул взгляд за стекло и заметил какое-то суетливое движение нескольких людей. Странно. Почему не спят? Осушив стакан, Чонгук натянул валяющиеся на полу черные джинсы, сверху — футболку, и сунул ноги в ботинки, не удосужившись даже зашнуровать. Выйдя на крыльцо, Чонгук облокотился ладонями о перила и посмотрел на снующих в панике людей. Они о чем-то переговаривались, но альфа не мог расслышать, о чем именно. Он окликнул одного из людей и подозвал к себе. — В чем дело? — вскинул бровь Чонгук. — Почему вы такие нервные? — Южная стена, — ответил запыхавшимся голосом мужчина. — Зараженные… очень много зараженных, они пытаются прорвать стену. — Что? — опешил альфа. — Но… Как? Они не могли, — Чонгук впился пальцами в перила. Как это возможно? Откуда они могли знать, где самое незащищенное место, и ударить туда целой толпой? У Чонгука в голове не укладывается, но думать о причинах теперь поздно. Настало время защищать своих людей и свой дом. — Врубай сирену, — четким холодным голосом приказал Чон. — Укрепить стену мы уже не сможем. Значит, остается только одно — защищаться. — Есть, — кивнул мужчина и скрылся в темноте, оставив Чонгука одного. Альфа быстро сбежал по ступеням и бегом двинулся к соседнему зданию. Там, кажется, Хосок оставался на ночь. Он рывком отворил дверь и окликнул брата, но тот не ответил. Заглянув в туалет, гостиную и на кухню, он ничего не обнаружил. Чонгук начинал раздражаться. Ситуация требует экстренных мер, а где Хосок шляется? Чон взбежал по лестнице и сразу же распахнул дверь в его спальню. Как он и ожидал, Хосок сидел, прислонившись спиной к изгибу кровати, а в его постели, укрывшись, мирно спал очередной омега. Чонгук поджал губы и в несколько широких шагов подошел к Хосоку. — Зараженные с минуты на минуты прорвут южную стену, — отчеканил Чонгук. — Пошли, мы нужны нашим людям, — он тут же развернулся и пошел на выход, но, не услышав, какого-либо движения со стороны, остановился и развернулся к брату. Тот так и сидел, даже пальцем не двинув. Он бесцветным взглядом смотрел на Чонгука, но было ощущение, что сквозь него. — Хосок? — вновь позвал Чонгук, нахмурив брови. Брат поднял голову, словно только заметил Чонгука в комнате, и выдавил ухмылку. — О, Чонгук-а, — протянул он и потянулся к прикроватной тумбе, на которой валялись белые овальные таблетки. — Ты вовремя. Не хочешь угоститься? У меня как раз осталась парочка. Для меня и для тебя, мой братишка, — на его губах играла странная улыбка, а в глазах вмиг вспыхнул лихорадочный блеск. Чонгук резко ударил его по руке, отчего таблетки с негромким стуком свалились на пол и откатились в разные стороны. Хосок проследил за траекторией их полета и медленно моргнул, переведя взгляд на Чонгука. — А это ты зря. — Ты что, снова обдолбался? — прорычал Чонгук, схватив Хосока за грудки и, грубо подорвав с постели, прижал к стене. Хосок ухмыльнулся, смотря в глаза брата и склонив голову вбок. — Ты ведь обещал, что больше не будешь закидываться этой дрянью. Она твою безмозглую башку контролирует похлеще кордицепса, — альфа заиграл желваками, стискивая перепачканную футболку брата в кулаках. Омега заворочался от поднявшегося шума и, потерев глаза, приподнялся на локтях. — Хосок-а, что происходит? — хрипло спросил он, приоткрыв один глаз. Чонгук раздраженно посмотрел на него, одним взглядом веля заткнуться и не влезать. — Я никому и ничего не обещал, — как ни в чем не бывало ответил Хосок. — То, что вы с Фэйт придумали в своих головах — ваша проблема, — его настроение тут же сменилось на раздраженное. Он грубо оттолкнул руки Чонгука от себя. — Ты, Чонгук-и, в жизни нихера не смыслишь. Хочешь почитать лекции о здоровом образе жизни — вали к Фэйт, она-то тебя точно поймет. А меня вы оба заебали. — Ублюдок, сейчас речь не о том, что ты чертов наркоман, а о том, что нашим людям угрожает опасность, — Чонгук перешел на повышенный тон. Брат по щелчку пальцев вывел его из себя, и последние крупицы терпения рассыпались прахом прямо перед глазами. — Ты и я, мы должны их защищать, а ты даже не соображаешь, что происходит. — Плевать, — просто ответил Хосок, с усмешкой смотря в глаза Чонгука. Он знал, будь брат в состоянии — он никогда бы не стал ему отвечать подобным образом и не пустил все на самотек, но сейчас, под действием наркотических веществ, он просто не понимает, какая опасность нависла над их общиной. — Ты же хотел быть лидером, братишка, доказать всем, какой ты всемогущий. Так давай. Валяй, доказывай, — Хосок хрипло засмеялся, и омега, лежащий на постели, подхватил его смех. Чонгук занес крепко сжатый кулак, чтобы разбить им брату нос, но внезапно остановился. Это не имеет никакого значения сейчас — Хосок не осознает, что несет, а Чонгук просто потеряет время. Он должен не отношения здесь и сейчас выяснять, а быть рядом со своими людьми и дать отпор зараженным бок о бок с ними. Чонгук смотрел в глаза брата, которые были явно далеки отсюда — он был где-то в глубине себя, там, где под слоем наркотиков он мог абстрагироваться. Чонгук резко отпустил брата и, отойдя на пару шагов, поспешил покинуть его дом. Если этого не сделает Чонгук, этого не сделает никто. Теперь Хосок не спрячет его за своей спиной и не станет защищать. Теперь Чонгук будет прятать за своей спиной своих людей. — Я слышала сирену, — сказала подбежавшая к раздраженному Чонгуку Фэйт, сжимая в одной руке свой автомат, а во второй — чонгуков. Альфа кивнул в благодарность и принял из ее рук свое оружие. Вооруженные люди уже начали стягиваться к южной стене, готовясь дать отпор и принять команды Чонгука. Фэйт хмуро огляделась и перевела взгляд на Чонгука. — Где Хосок? — Занят. — Ясно. Значит, мы будем ждать твоих приказов, Чон Чонгук, — сказала бета, хлопнула Чонгука по плечу и трусцой двинулась к людям. Чонгук сжал зубы и крепко стиснул пальцами свой холодный автомат. Это все равно, что выйти на охоту и наткнуться на кучку зараженных. С Чонгуком такое бывало уже не раз и даже не два. Просто здесь ограничена территория и есть люди, которые сами не смогут себя от них защитить. Чонгук прикрыл глаза и размял шею. В следующее мгновение он пошел к своим людям, повесив оружие на плечо и готовый четко отдавать команды. Чем ближе он подходил к стене, тем отчетливее слышал крики зараженных, мерзкое щелканье щелкунов и скрип ломающихся досок. По ощущениям, их было не меньше тридцати, а это очень много на пятнадцать вооруженных человек. Чонгук огляделся и кинул взгляд на амбары и загоны для животных. Они достаточно высокие, с них открывается гораздо лучший обзор, чем с земли. Оттуда больше вероятность подстрелить зараженного, потому, развернувшись к людям, Чонгук четко скомандовал: — Все, в чьих руках снайперские винтовки, на крыши, — четверо человек тут же принялись исполнять приказ. — Все остальные — не стойте кучей, рассредоточьтесь по периметру! Не подпускайте к себе близко зараженных, кончились пули — применяйте приклады, бейте в голову, используйте ножи, главное — поразить мозг. Прикрывайте спины друг друга, иначе нам не выстоять. Приказ понят? — громко сказал Чонгук, перекрикивая воющую сирену. — Да! — отчеканили хором люди вместе с Фэйт. Она, поймав взгляд Чонгука, подняла палец вверх. Ее, нужно признать, охватила паника и тревога, но Чонгук был настроен решительно, он отодвинул все свои чувства на задний план, вместо них оставив только холодный расчет и единственную цель — защитить. Не выжить самому, а защитить других. Фэйт смотрела на Чонгука с гордостью, видя перед собой не мальчишку, который палил бездумно и совсем не умел контролировать свои эмоции, а мужчину, который смог взять себя в руки и начать воспитывать самого себя с нуля. Будь здесь Хосок, он бы, наверное, тоже им гордился. Чонгук занял свою позицию, крепко сжал челюсти, играя желваками, и выставил автомат, готовясь сделать первый выстрел. И он себя не заставил долго ждать. Стена рухнула, не выдержав напора извне, и в общину повалили зараженные. Фэйт никогда не приходилось сталкиваться с целой оравой агрессивных зараженных, и ей, наверное, впервые, стало настолько страшно. Под громкий чонгуков «Огонь!», стрелять начали все. Зараженные в первых рядах упали наземь, стирая мерзкие морды о землю. Фэйт прикрыла глаз и посмотрела в прицел, снося башку ломящемуся бегуну. Воющая сирена, крики зараженных и испуганных людей и звуки непрекращающихся выстрелов создавали невыносимую какофонию, которая разрывала голову изнутри. Чонгук присел на одно колено, безошибочно стреляя в головы зараженных. Иногда он отвлекался, чтобы проверить, не нужно ли прикрыть своих и не прорвали ли зараженные оборону. И тут краем глаза он зацепился за щелкуна, который стремительно приближался к Фэйт, но которого не заметила она. Она дрожащими руками перезаряжала автомат, а после, наконец, заправив магазин, выстрелила в голову зараженного, напавшего на стреляющего рядом с ней мужчину. — Фэйт! — заорал Чонгук, как его в ту же секунду снесли. Он упал на землю, проехав метр спиной от силы и стирая локти в кровь, с которой в него врезался сталкер. Он больно приложился затылком о землю, настолько, что в глазах и без того темная ночь потемнела. Автомат вывалился из рук и откатился куда-то в сторону, Чонгук от удара и темноты не мог определить, куда. А зараженный клацнул зубами прямо перед его лицом, пытаясь укусить. Лишь благодаря рефлексу Чонгук избежал укуса, выставив перед собой руки. Он с размаха ударил зараженного кулаком по пораженной грибком морде и попытался скинуть с себя, но тщетно. Чонгук был дезориентирован, а зараженный напирал, грозясь в любую секунду вонзиться острыми зубами в его плоть. Подбежавший Чонмин со всей силы ударил зараженного прикладом. Тот замер и завалился на бок, а альфа немедленно добил его подошвой ботинка, разламывая череп. — Давай, поднимайся, — поторопил его товарищ, протянув Чонгуку руку, которую он сразу же крепко обхватил и поднялся с земли. Не успел Чонгук даже поблагодарить его, Чонмин уже испарился в толпе зараженных и людей. Альфа так быстро, насколько мог, подхватил свой автомат и вернулся в строй. Но тут он резко вспомнил о Фэйт, на которую несся щелкун. Чонгук в панике огляделся и не нашел ее взглядом. Чертыхнувшись, Чонгук вновь блокировал все посторонние мысли и вернулся к товарищам, отстреливая зараженных. Их ряды уже порядком порядели, но Чонгук успел насчитать десять штук. Снайперы со своей работой справлялись на отлично — они быстро отстреливали новоприбывших, не позволяя проникнуть на территорию общины. От головной боли и легкого головокружения Чонгук не сразу заметил приблизившегося к нему зараженного, но чья-то пуля молниеносно снесла ему голову, перепачкав лицо Чонгука гнилой кровью. Фэйт подмигнула растерявшему и одновременно радостному Чонгуку и развернулась в противоположную сторону, добивая последних из оставшихся. Альфа повесил автомат на плечо и слегка поморщился, касаясь ладонью головы. Волосы слиплись и повлажнели от выступившей крови, которая осталась на пальцах. Но сейчас было не до этого. Чонгук развернулся к сидящим на крыше снайперам и, сложив руки рупором, крикнул: — Субин, оставайся там и следи за горизонтом, все остальные — сюда. Нужно заделать брешь как можно скорее, — крик отдался головной болью, но Чонгук ее проигнорировал, лишь слегка поморщил нос. — Фэйт, — окликнул он девушку, которая тут же среагировала, дав понять, что слушает и готова к приказам. — Тела нужно сжечь, иначе грибок начнет распространяться. Наденьте противогазы и займитесь этим, а мы пока заделаем стену. — Так точно, Чон Чонгук, — серьезно ответила Фэйт. Она не чувствовала давящего чувства угнетения от Чонгука. Он не старался показать свое превосходство, а действовал четко и слаженно. Фэйт подумала, что он был бы лучшим лидером, чем Хосок, который в последнее время сильно ее разочаровывает. Она не отрицает — он выдающийся лидер, но… его пристрастие к употреблению всякой мерзкой дряни однажды погубит, а вместе с ним полягут в могилу и люди. Так странно, думалось ей. Хосок и Чонгук — братья. Она считала, что именно Чонгук поддастся соблазну и начнет употреблять, но нет, таковым оказался Хосок. Из них двоих именно Чонгук был разбалованным любовью старшего брата ребенком, но он вовремя взял себя в руки и укротил свои неуправляемые эмоции. Не до конца, Фэйт знает это, но она видит его рост. Когда-то и сама Фэйт прошла через это, и она знает, каково это — учиться контролировать то, что контролю не поддается. Но Чонгук упорен и идет до последнего. В этой ситуации он показал, насколько сильно вырос. Даже Фэйт запаниковала на короткое время, но она полностью доверилась Чонгуку, за ней последовали и их люди. Фэйт Чонгуком гордится. Это то, к чему он шел очень долгое время, набивая себе шишки, наступая на грабли, ошибаясь, но все же не останавливаясь. А Хосок… Насилие рождает насилие. Она не вправе его судить. Того доброго паренька, который жертвовал собой ради брата, разломали на несколько частей, как куклу, и выкинули на помойку. Хосоку пришлось заново собрать себя, залатать раны, склеить поломанные части, но ничто из этого не способно вернуть его вывернутую и порванную на лоскуты душу. Склеив осколки вазы, можно ли скрыть уродливые швы? Сосуд Хосок собрал. А швы не излечит никогда. Фэйт вздохнула, надевая противогаз на лицо и непроизвольно коснулась руки чуть выше плеча, слегка сжимая пульсирующую рану. Противогаз при контакте с убитыми зараженными обязателен — он не позволяет спорам кордицепса проникнуть в организм. Кордицепсной церебральной инфекцией можно заразиться несколькими путями: через воздух, вдохнув споры, через слюну, которая может попасть на рану здорового человека, и через кровь, при непосредственном укусе. Скоро тела убитых начнут активно набухать, превращаясь в сплошной источник заражения. Когда организм умирает, мутировавший кордицепс, наоборот, процветает, и эксплуатирует жертву даже после смерти. Поэтому тела зараженных следует как можно скорее уничтожить. Надев перчатки, Фэйт подцепила убитого бегуна за подмышки и поволокла грузную тушу по земле к общему сборищу, куда ее напарники уже начали складывать убитые тела. — Чонмин, — Чонгук коснулся пробегавшего мимо альфу, заставляя остановиться. — Как наши? Есть потери? — Да, — скомкано ответил Чонмин и потупил взгляд в землю. Чонгук почувствовал липкое чувство вины и разочарования в себе — значит, не смог защитить всех, не смог уберечь. Сам жив и здоров остался, а своего человека, которого поклялся защищать, не уберег. Чонмин заметил успевшие промелькнуть в потухших глаза эмоции и положил ладонь Чонгуку на плечо, слегка сжимая. — Это не твоя вина. Никто от этого не защищен — ни ты, ни я, ни Фэйт, ни Сынмин. Ему просто… не повезло. — Я должен был, — тихо, но твердо ответил альфа. Плевать ему хотелось на это «никто не защищен». Чонгук обязан был защищать, прикрывать, действовать четко и быстро. — Где он? — Чонмин указал пальцем на людей у забора, и альфа кивнул. — Хорошо. Проверь гражданских, все должны быть в порядке. Объясни ситуацию, пусть ложатся спать, но на всякий случай прикажи всем надеть влажную марлю перед сном. Выполняй. Чонгук, не дождавшись ответа, присоединился к мужчинам, которые активно и в быстром порядке доставляли крупные доски к стене. Никто не сидел без дела. Фэйт четко распоряжалась уборкой территории от трупов и следила, чтобы каждый, кто контактировал с зараженными, был защищен. Примерно через час все трупы были собраны в одном месте, и были готовы к сожжению. Костер вспыхнул, обжигая своим горячим пламенем. Облитые керосином тела горели, источая мерзкий запах горелой плоти. Чонгук и сам надел повязки на нос и рот, чтобы ненароком не вдохнуть кордицепсные споры. Сынмин сидел поодаль на траве, уперев локти в колени. Рубашка на его плече была разорвана и выпачкана бордовой кровью. Чонгук не мог понять, что он чувствует. Грусть? Разочарование? Облегчение? По его глазам ничего нельзя было прочитать. Альфа сидел рядом и протянул товарищу скрученную сигарету. Сынмин принял ее и слегка кивнул. Наверное, это именно то, что ему сейчас нужно. — Не думай извиняться, — сказал он, делая затяжку. Чонгук недовольно хмыкнул, а Сынмин продолжил: — Я отвлекся. Сам виноват. — Понимаю, — кивнул Чонгук, вместе с товарищем наблюдая, как медленно горят тела в костре. Искры взмывали в воздух и оседали на траве. В предрассветном небе огонь казался темно-красным. Чонгук буквально чувствовал, как в нем горели освобожденные от цепей души. — Я бы, наверное, и сам там был, — он кивнул на костер, — если бы не Чонмин, — альфа протянул пальцы к сигарете, но Сынмин ему не дал. — Заразишься, — покачал головой альфа. — А тебе еще много сделать предстоит. — Мужик, это была моя последняя сигарета, — слегка ухмыльнулся Чонгук. Сынмин хрипло рассмеялся и покачал головой, затушив окурок о землю. — И моя тоже, — на его губах застыла грустная улыбка. — Слушай, не нужно ко мне иначе относиться только потому, что я скоро помру. Однажды все там будем, мое время пришло сейчас. Лучше давай сделаем что-то по-настоящему полезное. — Тогда поднимай задницу, Сынмин, никто за нас не заделает брешь в стене, — альфа ухмыльнулся и отсалютовал, мол, «Есть, капитан». Чонгук поднялся с земли и протянул руку товарищу, помогая ему подняться. Насколько Чонгук знал, у него есть еще примерно двадцать часов человеческой жизни, но вскоре начнут проявляться признаки заражения. А пока у них всех есть общее дело, и оно не ждет. — Только застрели меня сам, ладно? — внезапно попросил Сынмин, возложив на плечи Чонгука неподъемную ношу. Он знает, что должен убивать врагов, чтобы его люди жили в безопасности. Он знает, что должен убивать и зараженных, чтобы он и его община не страдали от террора. Он должен убивать животных, чтобы они имели мясо и пушнину. Но убивать своего товарища, который с ним бок о бок сражался и сам приходил на помощь? На его месте мог оказаться каждый. И сам Чонгук, и Фэйт, и Чонмин — да все, абсолютно. Он, может, кому-то спас жизнь. Сынмин хочет умереть человеком, хочет обрести спасение от рук Чонгука, он не хочет становиться одним из этих тварей. Поэтому, застрелить его — это меньшее из всего, что Чонгук может ему дать. Чонгук не думает о том, сложно ли это для него или нет. Это нужно его товарищу, значит, Чонгук его просьбу выполнит. — Ладно, — они скрепили свой маленький договор рукопожатием. Субин охранял территорию, а оставшиеся мужчины, не занятые расчисткой, во главе с Чонгуком принялись заделывать брешь. Работа предстояла нелегкая и явно не на один час, но вместе они работали гораздо быстрее. Пока предстояло только залатать дыру, затем — укрепить стену. Чонгук по-прежнему не мог перестать думать, как зараженные, целая чертова армия, могли прознать, где именно незащищенное место? Безосновательно, но в груди Чонгука свербело что-то, связывающее наркотики Хосока, вернее, его поставщика и нападение зараженных напрямую. Чонгуку очень хотелось бы ошибаться. На дым от костра медленно стягивались зараженные, но Субин сразу же сносил их из винтовки, заставляя некоторых неожиданно вздрагивать. На рассвете большая часть стены была восстановлена. Многие после бессонной ночи валились с ног от усталости, к чему Чонгук относился с пониманием и позволял передохнуть. Но вскоре начали подтягиваться и гражданские, с охотой помогая восстановить стену. Костер тем временем уже почти догорел, а от зараженных остались только обгоревшие головешки. Сынмин вытер пот со лба и сел на землю, понуро опустив голову. Чонгуку не нужно было слов, чтобы понять — начинается. Скоро будут происходить и вспышки агрессии, и взгляд у него изменится, и тело будет непроизвольно содрогаться. Чонгуку доводилось видеть, как это происходит. Но в разы хуже видеть, как это происходит с человеком, которого ты должен был защищать. Разумная сторона Чонгука говорила ему, что он делает все правильно, и его вины ни в чем нет. Сынмин — точно такой же охотник, как и он сам, он знал, на что шел. Но его человеческая сторона шептала, что Чонгук мог бы его спасти. Мог бы, но не спас. Чонгук раздраженно ударил по гвоздю, вбивая его в дерево. С момента укуса эти мысли, разрывающие его на две половины, никак не покидали. Фэйт подала Сынмину воды, но тот отказался. Горло болит. Чонгук и Фэйт переглянулись, и девушка подала ему пистолет. Альфа, сжав губы, отложил в сторону молоток и забрал у нее оружие, крепко сжав его пальцами. Сынмин поднял голову и, увидев пистолет, невесело ухмыльнулся. — Давно пора. — Мне жаль, — покачал головой Чонгук. — Но так будет правильно. Ты не один из этих, — он указал пистолетом на догорающие угли. — Ты человек. — Знаешь, Чонгук, — спокойно сказал Сынмин, поднимаясь с земли. Люди один за другим переставали заниматься своими делами и обращали внимание на двух альф. Каждому было уже известно, что среди них зараженный, и они с трудом скрывали свой страх перед ним. Никто не мог знать, когда именно болезнь проявит себя, в какой момент его перемкнет, и альфы больше не станет. Останется лишь его пораженная кордицепсом оболочка. — Важнее то, что человек здесь ты, — он сказал это почти беззвучно, так, чтобы слышал только Чонгук. Сынмин обхватил дуло пистолета и приставил его к своему лбу. — А мое человеческое время почти иссякло. — У всех нас осталось не так много времени, — сказал невесело Чонгук. Он не пытался приободрить его. Он говорил истину. Для каждого из них предначертан час смерти. Для Сынмина он сейчас, а для Чонгука, возможно, завтра. Никто не может знать, где и как покинет эту жизнь, однако каждый уверен, что покинет. — Да, — альфа прикрыл глаза и вздохнул. На самом деле, ему сейчас безумно страшно умирать. Он хочет жить, как никто другой, не хочет умирать от нескольких грамм стали в своем головном мозге, но гораздо хуже — этот самый мозг поражающая болезнь. Этот мир ужасен ровно настолько же, насколько и прекрасен. Только перед собственной смертью человек понимает, насколько сильно он хочет жить. Каждое утро просыпаться и смотреть через окно на солнце, чувствовать дуновения ветра на горячей коже, наблюдать за перемещающимся по небосводу Млечному пути — ценность каждой мелочи начинаешь понимать лишь тогда, когда ее у тебя забирают. Жизнь — это бесконечная борьба, в которой рано или поздно побеждает Смерть. Она слишком коротка, а людям каждый день кажется, что у них впереди ее много. Но нет. Сегодня может быть вашим последним. И даже глоток воздуха может быть последним прямо сейчас. Но никто не поймет этого так, как тот, кто уже одной ногой в могиле. — Спасибо, Сынмин, — тихо сказал Чонгук и протянул ему ладонь. Сынмин приоткрыл глаза и посмотрел на протянутую ему ладонь. — Ты можешь заразиться. — А мне плевать, — просто сказал Чонгук и крепко пожал его ладонь, чувствуя, как в ответ Сынмин сжимает его. Тот улыбнулся как-то обречено и прошептал одними губами «Спасибо». Среди тех, кто боится его и ненароком обходит, Чонгук стал последним, кто остался с ним до самого человеческого конца. А сам Чонгук видел в нем не опасного зараженного, а человека, перед которым будет чувствовать вину до самого последнего момента. Сынмин вновь прикрыл глаза и прижался лбом к дулу пистолета, дав понять — пора. Чонгук больше и не мог тянуть. С каждой минутой человек внутри Сынмина угасал, а Чонгук этого допустить не мог. В утренней тишине, среди застывших людей, раздался выстрел. Теплая кровь омыла лицо Чонгука и его руки, которыми он тут же подхватил мертвого товарища. Его разнесенная голова безвольно повисла назад, а руки упали по бокам. Фэйт сжала плечо Чонгука и посмотрела в его ничего не выражающие глаза, а после кивнула. Сынмина забрали двое подошедшие парней в перчатках и марлях на лицах. Чонгук умываться от крови не спешил, хотя и знал, что опасно. Сейчас ему как никогда хотелось в Долину светлячков, ему как никогда требовалось спокойствие. — Хм, ну и драма, — хмыкнул Хосок, сжимающий губами дымящуюся самокрутку. Фэйт тяжело вздохнула и потерла пальцами переносицу. Она обдолбанного Хосока на дух не переносит, но сейчас у него более ясный взгляд. Кажется, действие наркотика, наконец, сходило на «нет». — Ну и? Как вы тут повеселились без меня? — он обхватил самокрутку большим и указательным пальцем и затянулся. — Повеселились? — осипшим голосом переспросил Чонгук, переведя взгляд на расслабленного Хосока. — Пока ты трахался и принимал наркоту, наши люди рисковали своими жизнями, чтобы защитить остальных, — альфа непроизвольно сжал кулаки так, что у него побелели костяшки. — Пока ты кайфовал, он умер, — Чонгук направил пистолет в сторону убитого Сынмина. — Не-а, — покачал головой Хосок. — Ты его убил. — Закрой рот, Хосок, — грубо ответила Фэйт. — Ты ничего не знаешь, мать твою, так что закрой рот. Но Чонгук уже ничего не слышал и не видел перед собой. Его словно сорвало с петель, с такой силой, что он больше не смог контролировать свою злость. Она волной захлестнула его с головой. Хосок специально бил туда, где больно, где самое уязвимое место. Будь он в трезвом уме, этого бы не случилось, но под пленкой наркотиков он не может контролировать себя и то, что он несет. Будь Чонгук спокоен, он бы понял это, но его нервы были на пределе, а Хосок просто пришел и бросил в облитые бензином дрова спичку. Чонгук загорелся мгновенно. Он повалил брата наземь и ударил крепко сжатым кулаком его в лицо. Ответ не заставил себя долго ждать, но боль от ударов Чонгука только еще больше заводила. Хосок не скупился на силу, несколько раз ударив его в грудную клетку, а затем — контрольным, под челюсть. Чонгук постарался ударить его в ответ, но его оттащили двое альф. Он брыкался и рычал, желая разбить Хосоку лицо в кровь. Старший брат перевернулся на бок и хрипло засмеялся, утирая кровь под носом ладонью. Перед Чонгуком появилось серьезное лицо Фэйт, которая крепко сжала его щеки, заставляя смотреть на себя. — …немедленно! — ее голос донесся до его ушей словно сквозь толщу воды. — Он не стоит того, Чонгук, угомонись. А ты, — девушка буквально рычала на ухмыльнувшегося Хосока, поднявшегося с земли, — свали отсюда, putain de bâtard, — Фэйт крайне редко ругалась на французском. Только в случае, если ситуация выбивала ее из колеи. Ей и самой Хосока избить хотелось так, чтобы он даже дышать не мог, но ей хватит и одного взбешенного Чонгука. — А ты в няньки ему записалась? — Хосок облизнул окровавленные губы. — Хорошо спелись, детки. — В следующий раз ты так просто не отделаешься, — выплюнул с отвращением Чонгук, вырываясь из хватки держащих его альф. — В самом деле? — глаза Хосока блеснули недобрым блеском. Он начал приближаться к Чонгуку, который был словно лев в запертой клетке. Ему как никогда хотелось избить брата и вправить одурманенные мозги на место, хотя понимал — сейчас это бесполезно. — И что же будет в следующий раз? — склонил голову старший, внимательно смотря на Чонгука. Фэйт стояла перед Хосоком, не позволяя тому подойти к озлобленному Чонгуку. — Лидер останется только один, — выплюнул Чонгук и раздраженно дернул рукой. — Отпустите, блять, меня, — его покорно отпустили. Чонгук не собирался лезть в драку и разбивать Хосоку морду, хотя перепачканные кровью руки саднило от желания сделать это. Хосок нагло ухмылялся, словно специально еще больше выводя его, и слава судьбе, что Фэйт — самый адекватный из них троих человек, была рядом. — Вы оба, угомонитесь. Тебе нужно протрезветь, — она кинула взгляд в Хосока, — а тебе — проветриться. Идем. Не слушая возражений, она схватила Чонгука за руку и потянула за собой. Эта ночь была полна стресса, который, она уверена, свалился неожиданным комом на Чонгука, и даже если тот пытался крепиться, его нервы были уже на пределе. Она и сама чувствовала злость и раздражение, а эти двое еще и потасовку устроили. Хосок хорош, но и Чонгук не лучше. Знает ведь, что старшему бесполезно что-то доказывать в таком состоянии, а слушать его и вовсе не стоит, но нет ведь — полез в драку. Идиот. У нее язык чешется высказать им обоим все и по рожам дать, но она и без того понимает, насколько накалена обстановка. Чонгук выдернул свою руку, но покорно шел за ней, не говоря ни слова. Фэйт без слов понимала, что ему сейчас нужно, она ведь и сама некогда проходила через подобное. Или того хуже. Она никогда и никому не рассказывала, почему стала такой, какой путь прошла, она лишь делилась своим опытом, особенно с Чонгуком. Он даже иногда жалел о том, что именно Хосок его брат. Лучше бы была Фэйт. Чонгук сунул руки в карманы и пнул попавшийся под ноги камень. Настроение у него было испорчено настолько, что над ним едва ли не сверкали молнии. Но просыпающийся лес и прохладный ветерок, обдувающий распаленную кожу, успокаивал. Лес для него всегда служил источником успокоения. Община давно скрылась в густых зарослях высоких раскидистых кустов и деревьев, и они с Фэйт остались вдвоем. Она запрыгнула на поваленное дерево и приземлилась на него попой, похлопала по месту рядом, приглашая Чонгука. Тот кивнул и сел рядом, принимая из ее рук самокрутку, выуженную из кармана грязных карго. — Ты же знаешь, что он придурок, — сказала Фэйт после недолгого молчания и посмотрела на Чонгука. Взгляд у нее был обычно тяжелый, не каждый выдерживал такой, но сейчас он был… спокойным, даже немного уставшим, что ли. Чонгук никогда не замечал, какие синяки у нее под глазами. Она, кажется, почти и не спит в последнее время. А родинки чуть ниже скулы и у глаза можно было соединить прямой линией. Она зажгла спичку и подпалила кончик самокрутки. Чонгук затянулся и передал ее Фэйт, которая приняла позу лотоса. Раздражение сошло на нет, оставляя после себя неприятную усталость. Эта ночь была действительно невыносимо длинной. — Знаю, — Чонгук зачесал пятерней волосы назад и вздохнул. — Я просто… вышел из себя. Не понимаю, зачем он это говорит, — альфа тихо хмыкнул и вновь приложился губами к самокрутке. — Уверена, и он тоже не понимает, — девушка откинулась на ладони назад и прикрыла глаза, подставляя лицо утренним солнечным лучам. — Люди под действием наркотиков могут сделать и сказать многое, даже то, что не хотят. Они себя не контролируют, такое просто не поддается контролю. Понимаешь? Я не оправдываю его, он поступил, как настоящая сука, но нельзя не учитывать этот факт. Он тобой очень дорожит, Чонгук, мне ли этого не знать, — она мельком глянула на альфу, который потупил взгляд в свои грязные ладони. — Он в свое время многое сделал для тебя. — Я уважаю его за это и буду благодарен до конца дней. Я помню, каким он был, и каким избалованным был я. Но иногда у меня возникает ощущение, что я упустил что-то очень важное, что-то, что касается его. Но мне он ничего не говорил. Я не могу вспомнить, в какой момент все резко изменилось, и он стал таким, тем, кем его считают сейчас. — Знаешь, — с невеселой ухмылкой сказала Фэйт, подперев щеку кулаком и посмотрев на Чонгука. — «Что знаем мы про братьев, про друзей, что знаем о единственной своей? И про отца родного своего мы, зная все, не знаем ничего», — процитировала она на память стихотворение, которое прочитала когда-то давно. — Я знаю, кто есть я, — тихо сказал Чонгук, — но не знаю, кто есть те люди, окружающие меня. Верно? — Верно, Чонгук, — девушка кивнула, в глубине души гордая, что Чонгук понял, к чему она вела. — У Хосока есть свои тайны, которые, поверь, не знает никто. Как и тебя, я уверена, его душат свои демоны, а мы иногда… просто не в силах с ними бороться. Тогда мы пьем, курим, принимаем наркотики, губим себя, — она пожала плечами. — Почему он не попросит помощи у нас? — спросил Чонгук, посмотрев на нее. Фэйт увидела перед собой растерянного парня, к которому слишком поздно пришло осознание того, как сильно он нужен своему родному человеку. У него словно только сейчас глаза на страшную правду открылись — ведь не мог Хосок просто так, от хорошей жизни взять и начать разрушать себя. — Легче разрушать себя, чем признаться другим в своих слабостях. Это очень важно, Чонгук, подойти к родному человеку, человеку, которому ты можешь доверять, и сказать: «Мне плохо». Или спросить, плохо ли ему. Знаешь, мне доводилось видеть много самоубийц, которые за пару часов до смерти искренне смеялись. А потом их находили в петле под потолком. Возможно… я и сама могла бы когда-то лежать в своей комнате с простреленной башкой, — Чонгук понимающе кивнул и положил ладонь на ее колено. — В моем пистолете я всегда храню одну запасную пулю. — Для чего? — спросила Фэйт, хотя ответ ей был понятен и так. — Для себя самого. Фэйт за несколько месяцев впервые улыбнулась. Совсем невесомо, кончиками губ, но Чонгук поймал это движение, и улыбнулся уголком губ в ответ. Фэйт всегда была тем, кто его понимал. Нередко она отвешивала ему подзатыльники, заставляла по тридцать раз отжиматься, одним своим голосом по лицу давала, но, наверное, именно за это Чонгук ее полюбил, как свою старшую сестру. Он уверен, что и она любит их с Хосоком, как братьев, просто не показывает этого. Они стали какой-то странной семьей. Она была маленькой и неполной, но все же хорошей. «Да-а», улыбнулся Чонгук, переведя взгляд на слегка раскачивающиеся листья деревьев, «Все же хорошей». А Фэйт увидела в Чонгуке не только повзрослевшего мужчину, который до сих пор работает над своим внутренним миром, но и человека. — В нашем мире самое страшное — далеко не зараженные… — От них хотя бы знаешь, чего ожидать, — закончил Чонгук ее же фразу, и Фэйт издала что-то, похожее на хриплый смех. А может, просто покашляла. В любом случае, она отвесила ему слабый подзатыльник, чтобы впредь не ерничал перед старшими. — Вали уже, прогуляйся. Мне нужно побыть одной, — Чонгук спрыгнул с поваленного дерева и отсалютовал ей ладонью. — Тогда увидимся позже. — Ага. Если тебя не сожрут зараженные. — Твое каменное лицо можно использовать вместо булыжника, и раздавить им череп, — Чонгук увернулся от полетевшей в его сторону палки и тихо засмеялся, убегая вперед. После разговора с Фэйт стало так легко на душе, словно отпустил что-то, грызшее его очень долгое время. Однако появились новые темы, которые ему следует проанализировать, смотря на утекающий песок в Долине светлячков. Фэйт подобрала свой автомат и вздохнула, насильно скрывая улыбку. «Вот ведь засранец мелкий», беззлобно подумалось ей. В голове роились слова Чонгука о единственной пуле, которую он хранит для себя. Девушка тихо хмыкнула и покачала головой. Чонгук был, наверное, единственным, кому удалось взрастить в себе человечность. Он не родился с ней, он вырос в жестких условиях, и, в отличии от брата, всегда был избалован любовью. Но и Хосока Фэйт не винит. Только две живые души — он сам и Фэйт знали, через что ему пришлось пройти, чтобы сейчас его люди жили в мире, когда он сам живет в хаосе. Хаос этот не вокруг, он — внутри Хосока, и никто его не может оттуда вытянуть. Фэйт раздвинула ладонями заросли папоротника и замерла. Перед ней развернулась грустная картина: взрослая собака с простреленной головой лежала на земле, а у ее груди лежали не шевелящиеся щенки. Только один, коричневый с белым пятном вокруг правого глаза, издавал тихий скулеж. Фэйт свела брови и присела перед ним, больше инстинктивно, чем осознанно. Щенок оторвался от мертвой матери и с трудом повернул мордочку к Фэйт. Обычная дворняга, ничем не примечательный щенок. Но она протянула к нему ладонь, и он ткнулся в нее прохладным носом, совсем не боясь или не понимая, что большой и сильный человек способен причинить ему боль. Так и сидели, он — собака, и Фэйт — человек. Она гладила его грязную шерсть, а он шершавым языком лизал ее пальцы. И столько веры в род человеческий было в его глазах, что даже и не разберешь: то ли Фэйт — собака, то ли он — человек. — Ну и что с тобой делать? — тихо спросила она, проведя кончиком пальца по его маленькой голове. — Свалился ты мне, как снег на голову, — щенок посмотрел на нее голодным и обессиленным взглядом. Фэйт поджала губы и покачала головой. — Ладно, пошли домой, — подобрав скулящего щенка с земли, она сунула его под свою куртку и бережно обняла, чувствуя ответственность за маленькое беззащитное существо. Чонгук не знал, зачем шел именно туда, где встретил голубоглазого омегу, но ноги сами его туда вели. Он и не надеялся его найти, просто… Хорошо, Чонгук надеялся, он чертовски сильно на это надеялся, хоть и понимал, что это невозможно. Они, может, встретились в первый и последний раз, а Чонгук его никак из головы выкинуть не может. И сделать со своими мыслями ничего не может. Они бесконтрольно разрушают его устоявшийся порядок и делают там, что хотят. Чонгук не знает, как это называется и что с этим делать, ему этого никто не объяснял. На его бесконтрольные скачки агрессии тоже не было похоже, с ней он хоть что-то сделать мог. А тут — ничего. Совершенно. Однако мысли о нем успокаивали. Чонгук чувствовал себя спокойно, даже несмотря на такую длинную ночь, заражение Сынмина и ссору с Хосоком. После оглушительного взрыва наступила тишина, и эта тишина полностью его поглотила. Чонгук наступил в ручеек — приток от Матерь-реки. Всплеск воды нарушил лесную тишину, в которой постепенно начали петь птицы, жужжать насекомые и ветер начал трепать листья деревьев. Чонгук выбежал на знакомую тропинку, пугая воронов, клюющих тела зараженных. Чонгук прикрыл рот и нос ладонью, чтобы случайно не вдохнуть споры, и сделал несколько шагов вперед, оглядываясь. Конечно, никакого чуда произойти не могло, Чонгук и не надеялся. Он только ухмыльнулся, думая, какой же он все-таки идиот. Но, по крайней мере, он может насладиться тишиной и красотой леса, в котором даже не все животные еще проснулись. Он развернулся в противоположную сторону и неспеша двинулся обратно. Может быть, в следующий раз ему обязательно повезет. Но не сегодня. Мальчик чувствовал, как у него в груди сердце колотится о ребра раненной птицей. Он смотрел перед собой, вглядываясь в темноту и усиленно напрягая слух. Сантиметр за сантиметром поднимая руку, он провел пальцами по большому камню, поросшему мхом от постоянной влаги. До его слуха донесся плеск воды совсем рядом. Видимо, после дождя сходит вода с гор. Он облизнул пересохшие губы и коснулся пальцами воды, готовый расплакаться от радости и облегчения. Мальчик подставил грязные ладошки к небольшому водопаду и жадно припал к ним губами, выпивая не менее грязную воду. Он так давно не пил и не ел, что даже не почувствовал привкуса земли у воды. Сейчас она была для него не просто самой вкусной на свете, она была для него живительной. Зачерпнув воды еще раз, мальчик вдруг замер, устремив взгляд прямо перед собой. Неподалеку раздалось устрашающее щелканье, означающее только одно — он здесь не один. Мальчик тяжело сглотнул и замер, обеими руками уперевшись в мокрый камень, боясь даже дышать. Но и статично оставаться на месте он не мог, слишком опасно, а щелканье становилось все ближе. С силой прикусив нижнюю губу, мальчик на пробу сделал первый шаг в сторону, чтобы обойти камень и притаиться. Но он не знал, что если сделает еще пару шагов — наступит на сухую ветку и разломает ее, ведь перед ним была сплошная тьма. Потерянный мальчик был слеп. Чонгук замер, наблюдая за ним и одновременно — за щелкуном. Тот бесцельно бродил, изредко дергаясь и издавая мерзкое щелканье, но что хуже — он был вооружен. К его руке, поросшей крепким грибковым наростом, был привязан нож с длинным лезвием. Чонгук пригнулся, не отрывая взгляда от щелкуна, и перебежал к соседнему дереву. Мальчик боялся дышать, опасаясь, что каждый слишком громкий вздох выдаст его. Лишенный зрения, он обладал хорошим слухом. За свою непродолжительную жизнь он научился определять предметы на ощупь, а перемещался в пространстве благодаря слуху. Он постукивал палочкой по окружающим его предметам — камням, деревьям, земле, чтобы определять свое местоположение и насколько далеко от него эти объекты. Но палочку у него отобрали, и вышвырнули, как ненужного котенка на верную погибель. Мальчик зажмурился и все же сделал шаг вперед, разломав ту самую палку под своей ногой. В этот миг перед ним словно вся короткая жизнь пронеслась перед глазами. Щелкун, услышавший хруст палки, в ту же минуту оскалил гнилую пасть и кинулся в сторону мальчика. Тот резко прижался спиной к камню, чувствуя, как вода заливает его тоненькую куртку и волосы. Но Чонгук отреагировал молниеносно — он, едва не падая, выбежал вперед, буквально закрывая незнакомого мальчика собой. Чонгук крепко схватил клинок прямо за острие, которым щелкун собирался убить этого мальчишку. Кровь незамедлительно брызнула, алыми струями стекая вниз по ладони и лезвию, но Чонгук ударил щелкуна со всей силы ногой в живот, заставляя озлобленно рычать. Второй удар пришелся крепко сжатым кулаком по обезображенное морде, но не затем, чтобы убить, а чтобы отвлечь. Бить кулаками щелкуна бесполезно — их броня из грибка слишком толстая. Чонгук схватил автомат и сделал несколько выстрелов ему прямо в голову, а после с размаха ударил прикладом. Щелкун повалился на землю, пачкая ее своей зараженной кровью. Чонгук поспешил развернуться к мальчику и… застыл от шока. — Кто здесь? — дрожащим от испуга голосом спросил мальчик, выставив перед собой маленький канцелярский нож с поржавевшим лезвием. Видимо, этим он собирался обороняться. Теперь для Чонгука все встало на свои места. Его странное поведение перед опасностью было обусловлено не глупостью и не неумением себя вести, он просто не знал, что делать. Он был слеп, и он не знал, куда ему деться. Чонгук испытал настоящий шок оттого, что он был до сих пор жив. Чонгук окинул взглядом его худенькое тело. Кажется, его совсем не кормили там, где он жил. Грязные джинсы висели на нем, а куртка только из-за воды прилипла к телу. Отросшие волосы облепили лицо, а его лицо… Чонгук впервые почувствовал, каково это — когда щемит сердце. Ему на вид было не больше семнадцати лет. Бледные губы мелко дрожали, то ли от страха, то ли от холода, тонкий нос покраснел на кончике, а глаза… на удивление, он смотрел прямо Чонгуку в лицо, хотя совсем его не видел. — Почему ты здесь? Почему ты один? — твердо спросил альфа. — Ты собрался защищаться ржавым канцелярским ножом? — он нахмурился и поджал губы. — Как твои родные могли оставить тебя здесь? И черт побери, немедленно отойди от камня. Ты же заболеешь. — Он надеялся, что я умру, — тихо ответил мальчик, опустив канцелярский нож и прикусив губу. Он, наконец, отлепился от влажного камня. — Что? — опешил Чонгук. — Кто — «он»? — Ты теперь убьешь меня? — возможно, альфа, ошибся, но в его голосе грусть была на грани надежды. Он боялся, что Чонгук его убьет, и одновременно на это надеялся? Чонгук даже не думал о том, чтобы поднимать оружие на этого мальчика. Он думал о том, что с ним станет, если Чонгук уйдет. Вот тогда он его действительно убьет, самым жестоким и беспощадным способом. Чонгук нахмурился и преодолел между ними расстояние, взяв кровоточащей рукой его за ладонь. Мальчик вздрогнул и вскинул голову, безошибочно находя слепым взглядом его глаза. — Нет, — твердо ответил альфа. — Я не дам тебя в обиду и сам не обижу. Здесь, один, ты пропадешь. Уходи со мной, в мою общину. Я дам тебе кров, еду и воду, а ты… Ты умеешь что-нибудь? Да неважно, — вдруг покачал головой Чонгук. — Умеешь, не умеешь. Я не оставлю тебя на верную погибель, но только если ты сам этого хочешь. Мальчик прикусил побледневшую губу и несколько раз моргнул. Он не знает, доверять ли человеку, которого слышит в первый раз. Но в его голосе нет и намека на ложь и притворство. Возможно, он просто ошибается, а этот человек обманывает его, но он поддается какому-то внутреннему чувству и доверяется ему. Мальчик сжал ладонь Чонгука, зажимая глубокий порез, и вместо ответа слегка кивнул. — Твоя рука, ее нужно перевязать. — Сможешь? — улыбнулся уголком губ Чонгук.

***

Чонгук вместе с мальчиком без имени пришли в общину спустя три часа. Альфа не раз предлагал ему понести его на руках, но мальчишка каждый раз отказывался, попросив у Чонгука только одного — дать ему длинную палочку. Не очень толстую, но и не слишком тощую. Чонгук, как пес-ищейка, облазил каждый уголок леса в радиусе ста метров, но все-таки нашел то, что мальчик попросил. Альфу распирало от вопросов: Кто он такой? Каково ему быть слепым? Он действительно ничего не видел? Зачем ему палочка? Как он жил? Откуда пришел? Но все же он предпочел тактично промолчать. Наверное, ему было больно или неприятно это вспоминать, иначе рассказал бы сам. Когда палочка была найдена, они двинулись в путь. Было удивительно, но он передвигался сам, причем не так медленно, как думал Чонгук. А мальчик буквально чувствовал повисший в воздухе вопрос, который ощущался физически. — Я использую палку для того, чтобы определять препятствия, — сказал внезапно мальчик. — Отец рассказывал, что раньше были собаки, которых специально обучали работе с такими, как я, но у меня такой не было. К сожалению. — У нас в общине есть собаки, — сказал Чонгук, раздвигая ладонями ветки и пропуская мальчика вперед. — Можешь выбрать любую. О, кстати, ты можешь кормить их. Ты любишь собак? — Не знаю, — честно ответил мальчик. — У него была собака, но он застрелил ее, — в его голосе снова послышалась горькая печаль, которая даже у Чонгука на языке осела. Он очень часто говорил о «нем», но Чонгук так и не понял, кто он. — Сказал, она ему мешала. Не знаю, как она выглядела, но у нее была очень теплая шерсть и шершавый язык. Однако он запрещал нам проводить много времени вместе. А потом и вовсе застрелил. — Ублюдок, — хмыкнул Чонгук. — Прими мои соболезнования. — Ничего, — покачал головой мальчик. — Она сейчас в лучшем мире, чем я, — он слегка улыбнулся уголком губ, и Чонгук кивнул. Действительно, ей сейчас лучше. На горизонте появились высокие ворота общины, над которыми сгустились тучи. Солнце укрыло свои лучи, оставляя после себя только свинцовое небо и холодный ветер, задувающий Чонгуку под футболку. Чонгук не хотел возвращаться и видеть лицо Хосока, но мальчишку нужно было искупать, отогреть и накормить, а после показать собак. Ему и самому иногда приятно посидеть в окружении собак, которые кладут морду ему на колени и подставляются под гладящие руки. А уж этого мальчишку, он уверен, они будут любить еще сильнее. Собаки не люди, они добрые души чувствуют. Чонгук аккуратно положил ладонь на плечо мальчика и почувствовал сплошные торчащие кости. Ему страшно даже думать о том, через что этот мальчик прошел. Чонгук рад, что он попался именно ему, а не кому-то другому. Даже будь Хосок на его месте, он и не глянул бы в сторону слепого мальчика. Наверное. Чонгук подал знак смотрителю, чтобы их впустили. Мальчик слегка вздрогнул, когда ворота со скрипом отворились, пропуская их внутрь, словно монстр раззинул пасть и поглотил их. Шквал новых звуков обрушился на него: тихий смех, переговоры, треск костра, лай собак, хруст камней под ногами — все это было таким знакомым и одновременно пугающим. Мальчик захотел прижаться к боку Чонгука в поисках защиты, но почувствовал лишь поток ледяного ветра. В небе разнесся раскат грома, а после по земле забарабанил дождь. Одежда на мальчике начала намокать и липнуть к телу. — Вы с Фэйт сговорились? — грубо спросил незнакомый голос. Мальчик оглянулся, совсем потерявшийся в пространстве. — Да неужто… Он еще и слепой. — Не лезь в это дело, Хосок, — Чонгук поджал губы и сделал шаг к брату. Он выглядел уже вполне адекватным, но злым и раздраженным. Хосок метнул в притихшего мальчика раздраженный взгляд и громко хмыкнул, оглядывая его с ног до головы. — Как же не лезть? — вскинул бровь Хосок. — Фэйт притащила блохастого щенка, ты, я смотрю, тоже. И что он даст нашей общине? — альфа в несколько широких шагов подошел к мальчику и схватил его за подбородок, не на шутку пугая. Он смотрел на него, как на товар в магазине. — Дистрофичный слепой мальчишка, на что он способен? Тебя в постели ублажать? — Хосок недобро ухмыльнулся и перевел взгляд на Чонгука. — Ты еще больший ублюдок, чем я мог себе подумать, — прорычал Чонгук, делая шаг к Хосоку. Еще один выпад, и Чонгук ему рожу в кровь разобьет. Только успокоившаяся злость вновь дала о себе знать. Ледяной дождь барабанил по лицу мальчика острыми иголками. Он слегка подрагивал от страха и холода, но в его голове блеснула импульсивная мысль — вытащить свой канцелярский нож. Внезапно под коленками он почувствовал резкую боль, и упал на колени прямо в грязь. Она брызнула на его перепачканные штаны и длинные ладони. Хосок приставил пистолет к его лбу, но смотрел на Чонгука. Не злорадствуя, не улыбаясь, на его лице, кажется, не было абсолютно никаких эмоций. У мальчика задрожали губы. — Ты не можешь тащить всякий сброд сюда, — спокойно сказал старший брат. — У нас нет лишней еды, которой мы можем прокормить этот рот. Что он имеет, кроме слащавого лица? Ничего, Чонгук. Он слаб и слеп. Он даже себя защитить не сможет, не то, что остальных. С каких пор жизнь этого, — он кивнул подбородком на мальчика, — ты ставишь выше общины? — С того, — Чонгук вскинул автомат, направив его на Хосока, — что собственный брат поставил себя выше общины. Если хоть один волос упадет с его головы, я убью тебя, не колеблясь, Хосок. У Хосока и Чонгука была немая битва взглядами без победивших и проигравших. Хосок так и стоял, вжимая дуло пистолета слепому мальчишке в лоб, а Чонгук стоял, держа на мушке Хосока. Придя в себя, Хосок взбесился. Не на Чонгука, не на Фэйт, ни на своих людей, а на себя самого. Под слоем кайфа он пустил ситуацию на самотек, подверг опасности людей, которых обещал защищать, он просто принимал таблетки, на которые уже подсел, и плевать хотел на весь остальной мир. Он прекрасно помнит утреннюю стычку с Чонгуком. Он в тот момент словно собой не владел, а вместо него говорил кто-то другой. Хосок был заперт в своей голове и яростно бился о стенки, прося самого себя замолчать. Он видел разочарование в глазах Чонгука и Фэйт — людей, в которых он видел поддержку с самого начала. А теперь он их разочаровал. Хосок себя презирает и ненавидит, самому себе клянется, что этот раз — последний, однако в глубине души знает, что нет. Уже сотню раз через это проходил, но зависимость становилась и становится только крепче. Он сам уже с этого не слезет. Наркотики одновременно спасают его жизнь, укрывая от преследующих его демонов, и разрушают ее. Они дают огромную трещину между двумя полушариями. На одном — Хосок. На другом — Фэйт и Чонгук. — За своим питомцем будешь ухаживать и кормить сам, — равнодушно сказал Хосок и убрал пистолет, сунув его за пояс. Он отвернулся от стоящего на коленях мальчика и двинулся к южной стене, которую еще предстоит восстановить до конца. Грязь мерзко хлопала под его ботинками, а дождь разбивался о разрастающиеся лужи. — Я не питомец, — сказал негромко мальчик. Хосок остановился и посмотрел на него через плечо. — Я человек. Впервые Чонгук почувствовал каково это — испытывать гордость за кого-то. Повесив автомат на плечо, он крепко обхватил мальчика за ладонь и помог ему подняться из грязи.

🍃

Нет, Тэхен знал, что рано или поздно это все равно случится, но подготовиться к этому так и не смог. Ханен просто-напросто застал его, когда Тэхен наполовину застрял — туловище уже было в комнате, а ноги все еще на улице. Услышав над собой кашель, Тэхен успел попрощаться второй раз за день с жизнью, но, к его огромному облегчению, это был не отец, а Ханен. И деваться уже было некуда. Не скажет же он, что лук и последние две стрелы в колчане потратил на практику стрельбы, не поверил бы. А кровь на одежде как оправдать? В общем, Тэхен попался, и бежать было уже некуда. Осуждению в глазах Ханена не было предела. Тэхен чувствовал и горечь, и стыд, и раздражение, и злость, но рот так и не смог открыть. Он так и сидел на своей кровати, опустив голову, как ребенок, и ковырял грязными пальцами ниточку на рубашке, пока Ханен громко ругался на него. Уже, кажется, вся община знала, что Тэхен выходил за пределы забора. Омега густо краснел, затем бледнел и снова краснел. Он и хотел было хоть что-то в свое оправдание сказать, но старший не позволил и рот открыть. На вопрос «Скажешь ли ты папе?», Ханен так и не ответил, оставив Тэхена наедине со своими угрызениями совести, с которыми тот живет вот уже который день. Сегодня он подскочил на рассвете, потому что отец вместе с группой скоро вернется, и Ханен наверняка первым делом расскажет ему, что Тэхен был снаружи. Отдраивая пол в папиной комнате, Тэхен едва сдерживал слезы, думая, какой же старший предатель. Не мог хотя бы капельки понимания проявить? Ему-то можно выходить наружу и делать, что захочется, а Тэхену только и остается, что сидеть тут до скончания веков. Противные слезы жгли глаза. Он хотел уже сам сорваться с места, побежать к Ханену и валяться в ногах, чтобы тот ничего не говорил. Но нет, Тэхен сохранил остатки гордости, и именно поэтому локон за локоном вырывает волосы, ожидая, когда дверь распахнется, и на пороге появится разъяренный отец. Тэхен перемыл посуду, вытер всю пыль даже там, куда не заглядывал, разложил вещи по местам и даже приготовил обед — запек в печи небольшой кусочек говядины с овощами. Но все это, он уверен, полетит в топку в сравнении с тем, что сделал Тэхен. «Он меня убьет, он точно убьет меня», думал Тэхен, расхаживая по гостиной и в кровь кусая губы. Он потер ладонями свои руки и слегка похлопал по щекам. — Ну давай, тряпка, соберись, — прошептал он, разминая шею. — Подумаешь, многолетний запрет нарушил. Пф-ф, всего-то, — Тэхен нервно поправил занавеску на окне и выставленную из ряда книгу. — Ну в самом деле, не убьет же он тебя, — подбодрил самого себя омега, улыбнувшись себе в отражении окна. — А если убьет… Ой, да и черт с ними со всеми, — хмыкнул Тэхен. Со стороны он, наверное, выглядел странно, расхаживая по комнате и разговаривая с самим собой. — В конце концов, я взрослый человек, я самодостаточная личность, я… Дверь с тихим скрипом распахнулась, и у Тэхена сердце ухнуло в пятки. Он резко развернулся, смотря на отца ошалелым взглядом. Он, видимо, и не заметил, как два часа томился в ожидании, подогреваемый страхом, сожалением, грустью и стыдом. Отец выглядел именно так, как Тэхен себе его представлял — плотно сомкнутые губы, хмурый тяжелый взгляд и играющие желваки. Он скинул тяжелый рюкзак на пол с громким стуком, но Тэхену показалось, что это его сердце разбилось. Он сорвался с места и налетел на отца, повиснув на его шее. — Прости меня! — закричал Тэхен, изо всех сил вжимаясь в грудь отца. Он начал плакать, потому что весь скопившийся комок негативных эмоций, наконец, лопнул, и получив выход в виде слез. Тэхен хватался за папу и не мог заметить, как его лицо вытянулось, становясь не раздраженным, а удивленным. — Я больше никогда, никогда тебя не расстрою. Я всегда буду слушаться тебя, обещаю, клянусь! Всей душой клянусь, — Тэхен заплакал еще сильнее оттого, что папа обнял его в ответ и, утешающе поглаживая ладонями по спине, обеспокоенно спросил: — Тэхен-а, малыш, в чем дело? Случилось что-то серьезное? У тебя что-то болит? — Намджун искренне не понимал настроение сына. Тэхен застыл, распахнув полные слез глаза и уставившись во входную дверь. Неужели… отец не знает? Ханен ему что, не сказал? Не успел сказать? — Неужто ты по мне так сильно соскучился? — с легкой усмешкой спросил альфа и склонил голову, заглядывая сыну в раскрасневшееся заплаканное лицо. Намджун по-отцовски заботливо утер широкой ладонью его лицо, как в детстве. Тэхен громко шмыгнул носом. — Не, пап, не выдумывай, — омега слегка улыбнулся, вызвав у Намджуна тихий хохот. — Ты меня напугал. Я уж было подумал, что стряслось что-то серьезное. Но ничего, кажется, не горит, все дома целы, по общине не бродит стая волков, значит, все не так серьезно, — Тэхен рассмеялся с папиной шутки и утер нос краем водолазки. — Я просто это… ну, — Тэхен почесал затылок. — В общем, твоя гитара пала верным бойцом… — Только не говори, что ты ее- — Пап, она сама, честное слово! — Тэхен поднял руки вверх, показывая, что он безоружен. — Я всего лишь хотел немного поиграть, а она сломалась. Ну не совсем сломалась, просто одна струна вышла из строя, но… — Я удивлен, что ты сам цел, — вскинул бровь Намджун, взяв сына за плечи и оглядев его с ног до головы. — Удивительно, ни новых порезов, ни ожогов, даже синяков почти нет. Кто ты и что сделал с моим сыном? — Скажешь тоже, — закатил глаза омега и выпутался из рук отца. — И прими ванну уже, пап. — Ты еще скажи, что от твоего отца неприятно пахнет, — хмуро сказал Намджун, снимая грязную куртку и вешая ее на крючок. Тэхен беззаботно улыбнулся и пожал плечами. — Неприятно — не то слово. — Я вырастил маленького хама, — вздохнул альфа. — Не маленького! — крикнул из кухни Тэхен. Пока отец принимал ванну, тщательно оттирая с себя пот и вычищая из-под ногтей грязь, Тэхен накрывал на стол, чтобы пообедать вместе с отцом. Но пока он выкладывал на отцовскую тарелку мясо и овощи, он думал лишь о том, как медленно и мучительно будет убивать Ханена за то, что заставил его так нервничать. И тут Тэхен вдруг понял — Ханен вовсе не собирался ничего рассказывать отцу. Он просто хотел таким образом наказать Тэхена и убедиться, что в следующие дни никуда за пределы общины сунуться он не посмеет. Тэхен с трудом держался, чтобы прямо сейчас не сорваться и не побежать к нему, обвиняя во всех смертных грехах. Тэхен даже понятия не имеет, сколько нервов себе сжег. Намджун накинул свежую рубашку поверх белой футболки и посмотрел в зеркало, взъерошив волосы. Вот уже и седина проступила. Когда он успел стать таким старым? Хотя, без недельной щетины он выглядел вполне младше своих лет. Намджун облокотился об импровизированную раковину и заглянул в свое отражение. В последние дни он часто думал о Мин Юнги, которого оставил в той церквушке. Ему было интересно, что с ним и где он. Очень жаль, что Юнги отказался идти с ним, Тэхен наверняка был бы от него в восторге. Что-то Намджуну подсказывало, что эти двое достаточно похожи не только своими особенностями внешности, но и особенностями характера. Оба упрямые и, Намджун уверен, несносные. Протерев запотевшее стекло, Намджун покинул ванную и спустился к Тэхену. — Итак, что у нас сегодня на обед? — спросил отец, сев во главе стола. Тэхен поставил перед ним стакан и налил морковный сок. — Хотелось бы верить, что что-то съедобное. — Ха-ха-ха, — закатил глаза Тэхен. — Ну ты прямо в ударе, пап. Лучше расскажи мне, как оно там, снаружи? Что нового вы видели, что удалось добыть? — омега сел напротив отца и подпер щеки кулаками. Намджун тихо хмыкнул, видя в глазах сына неподдельный детский интерес. Тэхен, кажется, никогда не перестанет интересоваться миром снаружи. — Ну, нам удалось добыть достаточно много древесины, как на починку, так и на обогрев домов. Хотя вряд ли этого будет достаточно, — отец пожал плечами и отломил кусочек мяса, отправляя его в рот. — Я принес достаточно много трав, которые Ханен просил, о, а еще я принес виноград, — улыбнулся Намджун. Тэхен повел бровью, откусывая от целой картошки кусок. — Наши лозы начали гнить, не знаю, с чем это связано. — Может, заболели? — предположил омега. — Да, вероятно так и есть, — кивнул Намджун. — Поэтому мы решили посадить новые ростки. Хотелось бы верить, что они приживутся, ведь виноград — ценное растение, можем получать и вино, и изюм… — Изюм, — скривился Тэхен, сморщив аккуратный нос. — Не осуждай меня за мои вкусы. — Пап, а что насчет гидроэлектростанции? Есть шансы? — Небольшие, но думаю, да, есть. Джойз нашел устье с довольно-таки сильным течением, но видишь ли, здесь возникает ряд сложностей. Во-первых, сама постройка станции. Нам придется абсолютно все начинать с нуля, почти девяносто процентов ресурсов будут тратиться на станцию — древесина, гвозди, клей, кирпичи, цемент, а у нас всего и так в дефиците. Во-вторых, придется перебросить туда многих мужчин. Это будет сложно — каждый день добираться до устья, чтобы строить, а затем возвращаться назад. Много потраченной энергии зазря, понимаешь? — Да, — кивнул Тэхен, задумчиво ковыряя вилкой морковь в соусе. — Это все? — Нет, конечно нет. Нельзя забывать и о том, что для подключения станции к общине, нам потребуются оптоволоконный кабель, да еще и внутри общины потребуются столбы с проводами, а где же их столько набрать? — вздохнул Намджун. — Но мы могли бы подсоединить к сети не все дома, а общедоступные — столовую, к примеру, школу, хижину лекаря. В первую очередь там, где это необходимо. — Ты прав, — омега кивнул и прикусил губу. — С одной стороны, все это очень невыгодно. Я имею в виду, потратить столько сил на то, что даже может не окупиться… Но с другой — а вдруг получится? Хотя риски и велики, но велик и доход от рисков. Ох, не знаю, это сложная проблема. А что думает Джойз? — Он думает, что рискнуть можно, но я в этом на все сто процентов уверен быть не могу. Мне, вероятно, и самому придется покинуть общину на длительное время. — Чего? — Тэхен подавился куском картошки, который жевал. Он начал кашлять, и Намджун обеспокоенно похлопал его по спине и протянул стакан с водой. Тэхен залпом осушил стакан, откашлялся и уставился на отца: — На длительное время? В каком смысле? А… община? — Ты уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно вести дела, — Намджун сцепил пальцы в замок на столе и серьезно посмотрел на сына. — Ты в курсе абсолютно всего, что происходит, и принимаешь активное участие в жизни общины, и если мне придется уйти, именно ты должен будешь следить за порядком. Это наша с тобой обязанность, сын, ведь когда я умру… — Пап, — мрачно сказал Тэхен, нахмурив брови. — Сынок, это жизнь, от нее никуда не денешься. Ты сам это прекрасно знаешь. — Но не надо мне говорить о своей смерти! — Хорошо, — Намджун закатил глаза. — Но тем не менее. Нам предстоит все это обсудить, я собираюсь созвать совет. Мы не можем принять решение с Джойзом вдвоем, потому что это касается всей общины. Да, как лидер я должен буду принять окончательное решение, но мне хочется послушать наших людей. Именно нам с ним предстоит тяжелая работа в лесу, если мы все-таки утвердим постройку, а близится осень, там и холода. — Это верно, — Тэхен прикусил губу, потупив взгляд в свою тарелку. Он даже не знал, о чем думал сейчас. О том, что отец уйдет надолго, о том, что в его общине будет свет, о том, что папа и их люди будут подвергать себя опасности в лесу, пока будут строить станцию, или о том, что ему придется взять бразды правления в свои руки? Тэхен и раньше так делал, когда отца не было несколько дней, но тут все может затянуться на несколько месяцев, и неизвестно, что будет, что может случиться. Было ясно одно — в общине останутся пожилые, дети и омеги, о которых Тэхен должен будет заботиться. Намджун заметил озадаченность сына, которая буквально читалась на его лице. Альфа продолжил обедать, но сыну терзаться от мыслей не позволил, сказав: — Поделись со мной тем, что тебя волнует. — Я думаю о том, что будет, если вы все-таки примите решение строить станцию, и уйдете. В плане… сколько мы не будем видеться? — Тэхен выглядел грустным. Его небесные глаза потускнели, становясь похожими на небо за окном — такими же серыми. Казалось, еще чуть-чуть, и пойдет дождь. Да, для Тэхена в этой ситуации был бесспорный плюс — он сможет выходить за пределы, и не переживать о том, что его поймают. Но это обесценивается на фоне того, что его папы не будет рядом с ним очень долго, и они даже увидеться не смогут. У Тэхена второй раз за день навернулись слезы. Он был настолько привязан к Намджуну, что уже на третий день без него начинал скучать, ощущая неимоверную тоску по родному голосу, по теплым объятиям и неловким шуткам. После потери Сэром они стали словно кусочками пазла, идеально подходя друг другу. На свете не было людей, которые были бы дороже, чем они друг для друга. Тэхен шмыгнул носом, и Намджун не выдержал. Он поднялся со своего места и крепко обнял следом за ним подорвавшегося сына, целуя в светлую макушку. — Я понимаю, сынок, — сказал Намджун, зарывшись носом в вихры сына. — Но так нужно, я уверен, что ты понимаешь. Это будет огромный шаг вперед для нашей общины, для тебя, для меня. Это как добыть огонь первобытному человеку, — альфа улыбнулся, чувствуя мокрое пятнышко на своей груди. Тэхен всегда бьет себя в грудь, доказывая, что он взрослый человек, и это правда так. Но для Намджуна он все еще тот малыш с разбитыми коленками, который сидит у папы на коленях и вместе с ним считает звезды. — Не стоит плакать. Мы же не навсегда прощаемся. — Да, но мне все равно грустно, — Тэхен надул губы и вытер слезы краем водолазки, заставив Намджуна усмехнуться. Иногда ведет себя, как ребенок, но у альфы от этого на душе становится так тепло и уютно. Словно не было всех этих лет, и его малыш не становился взрослым. Ему приятно осознавать, что сын по-прежнему сильно его любит и хочет проводить время вместе. Ради этого Намджун всегда будет возвращаться живым, ведь он будет знать, что дома его ждут. Любят и ждут. — Ну все, все, — альфа вновь прижал сына к себе и поцеловал в висок. — Папа не бросит Тэхен-и. — Эй, не говори со мной, как с ребенком, — пробубнил Тэхен, уткнувшись отцу лицом в грудь. — Хорошо-хорошо, ты взрослый человек, как я мог забыть, — слегка усмехнулся Намджун и потрепал сына за щеку под убийственным взглядом. Но он видел, что Тэхен уже повеселел, хотя и скрывал это. — В любом случае, пока ничего неясно, нам еще только предстоит решить этот вопрос. Лучше не расстраивайся раньше времени, хорошо? — Ага, — вздохнул омега. — Подумаешь, всего-то на несколько месяцев уйти можешь. Ерунда какая. Вот уйдешь, и заживем… Каждый день праздники устраивать будем. — Не ерничай, — отец рассмеялся и взъерошил Тэхену волосы. — А знаешь, иди, проветрись. Чимин скоро должен прийти, нам нужно обсудить парочку вопросов, а потом можете провести время вместе. Я даже сам со стола приберу. — Что еще за вопросы? Какие-то тайные сговоры, в которые я не посвящен? — омега сложил руки на груди и вскинул бровь. — Не, сынок, не выдумывай. Тэхен искренне рассмеялся. Глаза у папы были полны искренней любви, а на губах расцвела улыбка с ямочками, в которые Тэхен иногда тыкал пальцами. Но нельзя упускать шанс — ему отец предложил сам вымыть посуду, значит, нужно увильнуть, пока не передумал. Тэхен эту посуду терпеть не может, поэтому моет только тарелки, а ложки, вилки и ножи даже не трогает. Хотя он и не подозревает, что Намджун за ним каждый раз перемывает все, к чему его руки прикасались. Накинув ветровку, Тэхен выбежал из дома, на всех порах понесшись к Ханену. Его нужно заставить молчать, пока не рассказал все отцу, иначе Тэхену точно снесут голову. Ханен улыбнулся, пробежав пальцами по обнаженной груди Джойза. Альфа, только что принявший душ, лежал на спине обнаженный по пояс, держал сидевшего на его бедрах омегу за талию и блаженно улыбался, прикрывая глаза. Ханен взял с тарелки кусочек зеленого яблока и провел им по губам альфы. Джойз приоткрыл рот, слизывая яблочный сок и с хрустом откусывая кусочек. От былого смущения, которое царило между ними в первые дни, не осталось и следа. Ханен раскрепостился и перестал его стесняться, но, наверное, в основном помог в этом их первый секс, о котором Джойз вспоминает с теплой улыбкой. Он еще никогда не видел кого-то настолько смущенного и неуклюжего, чем Ханен. Сейчас это вызывает лишь улыбку и нежные воспоминания, но тогда Джойзу не на шутку от этого сносило голову. Джойз у него был первый, а Ханен для него — единственный. — Совсем ничего нового не было? — вскинул бровь Джойз. Он обхватил губами оставшийся кусочек яблока и специально лизнул пальцы омеги. — Совсем ничего. Скукота да и только, — улыбнулся Ханен и потянулся за очередным кусочком, но альфа перехватил его запястье и потянул на себя. Ханен со смехом свалился на него, а Джойз подмял омегу под себя, разводя коленом стройные ноги и устраиваясь между ними. У того щеки кольнул легкий румянец, но он не отстранился, а обхватил ногами его за торс и сцепил их в замок. — Не отпущу, — шепнул Ханен в его губы, сладкие после яблок. — Это я тебя не отпущу, — ухмыльнулся Джойз, оглаживая ладонями его мягкие волосы, щеки, шею и плечи. За все эти недели он так и не свыкся с мыслью, что Ханен — полностью его. Его одного. Джойз и в общину рвался не потому, что устал дико, а потому что знал — тут есть один человек, который думает о нем каждый час, скучает и ждет. А зная, что тебя ждут, можно с любой войны домой вернуться, лишь бы вновь ощутить робкие объятия и почувствовать родной запах. Альфа провел носом по его тонкой шее, полной грудью втягивая аромат цветущей акации. Они так и лежали, наслаждаясь объятиями друг друга, тишиной и теплом, окутавшим их тела. Ханен провел большим пальцем по его губам, оглаживая подушечкой контуры, и заглянул в глаза Джойза. Они глубоки бесконечно, настолько же бесконечно полны нежности. Альфа положил ладонь на его щеку и мягко поцеловал в подушечку пальца. Затем — в теплое запястье, плавный изгиб локтя, плечо, ключицу, шею и подбородок, пока не добрался до приоткрытых розовых губ. Они сладкие и теплые. Вкуснее губ Джойз не знает и знать больше не хочет. Он просто чувствует, что Ханен был ему предначертан, и иначе — никак. Ханен на пробу прикусил его нижнюю губу и слегка оттянул, посасывая. Джойз тут же взял инициативу в свои руки, углубляя поцелуй, а руками пробираясь под растянутую футболку и шорты омеги. Ханен не стал отстраняться, а, наоборот, выгнулся навстречу его рукам. Тело, однажды познавшее ласку альфы, больше не хочет жить без нее. — И как я без тебя раньше жил, — прошептал в его губы Джойз. — Ну, не знаю, — саркастично ответил омега, оторвавшись от поцелуя. — Крутил романы с другими омегами, если мне не изменяет память. — Ханен-а, — закатил глаза альфа, щелкнув Ханена по носу, чтобы не портил момент. — Ну вот что ты, а? — Я тебя, конечно, люблю, но своими сладкими речами ты меня не задобришь, — улыбнулся Ханен, ткнув альфу в грудь. — Станешь моим мужем? — совершенно серьезно вдруг спросил Джойз. — Что? — опешил омега. — Ханен! — выкрикнул Тэхен, ворвавшись в комнату омеги. Он тут же застыл, уставившись на развернувшуюся перед ним картину. Джойз, нависнув над Ханеном, посмотрел на Тэхена, у которого глаза раза в три стали больше, и приветливо улыбнулся. Омега в тот же миг раскраснелся. — Ой, простите, я это… Мне Ханен нужен. Извините, что помешал, кхм, — он кашлянул, стараясь заполнить неловкое молчание. — Да мы уже закончили, — Джойз улыбнулся, а Ханен едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Одно дело — отпускать такие шуточки наедине, а другое — рядом с кем-то. Тэхен так и стоял, вцепившись в дверь, и не знал, куда себя деть. Джойз же спокойно поднялся с постели, поцеловав омегу в приоткрытые губы. — Не извиняйся, русалочка. А ты подумай над моим предложением, — Джойз подмигнул смущенному Ханену и, надев футболку через голову, поспешил покинуть комнату. — А что за предложение? — отмер Тэхен и прикрыл за ним дверь. — Да так, — отмахнулся Ханен, сел в позу лотоса и подпер подбородок кулаком. — Мужем его стать предложил. — А? — не понял младший. — Вроде как… А-а! — он налетел на омегу, принявшись расцеловывать его лицо. — Ты же согласишься? Вау, я хочу устроить праздник. Можно? — Ханен тихо рассмеялся, уворачиваясь от вездесущих поцелуев. — Тэхен-а, ты меня не проведешь. Я знаю, зачем ты тут, — прищурился старший. Тэхен вздохнул и сложил руки на груди, перекатившись на спину. — Ты не сказал отцу, — тихо сказал омега, кусая губу. — Да, я не сказал. Пока не сказал. Тэхен, чем ты вообще думал, мне интересно знать? Намджун тебе сказал не соваться за пределы общины, так почему ты нарушил его запрет? Неужели отцовское слово для тебя ничего не значит? — Значит, и очень много значит, но… — Какие «но» тогда здесь могут быть? — Ханен облокотился спиной о спинку кровати и посмотрел на младшего. — Он ведь делает это не потому, что просто вот так захотел. — Я все это понимаю, хен, но ты никогда не был на моем месте и не знаешь, каково это. Ты ни в чем не ограничен. Можешь прямо сейчас выйти с Джойзом наружу, погулять, посмотреть на природу, собирать травы, да хотя бы просто полежать на траве. А я ничего из этого не могу. Всю свою жизнь я заперт тут, в этой клетке из золота. — Тэхен-а, но за забором гораздо опаснее, чем здесь. И твой отец знает об этом, как никто другой. Кому, как не тебе знать, через что он прошел, когда умерла Сэром и Тэен? Через что пришлось пройти всем нам. Эта беда затронула каждого. И теперь он боится, что то же самое может произойти и с тобой. — Да, но, — Тэхен присел, серьезно смотря на старшего омегу, — вдруг что-то случится? Что-то, что заставит нас всех покинуть общину, и жить в лесу, а я совершенно к нему не приспособлен? — Ну ты-то приспособлен, как я посмотрю, — парировал Ханен, сложив руки на груди. — Ты мне зубы заговариваешь. — Чисто теоретически нет, я вообще не готов к жизни за пределами общины. И что тогда, м? Я не смогу защитить ни себя, — Тэхен начал загибать пальцы, — ни отца, ни вас, никого! И кому от этого будет лучше? Да я же просто обузой буду. — Для своего отца ты не обуза. Это его цель — защитить тебя. — Хен, пойми меня, умоляю, — взмолился младший, схватив руки омеги в свои ладони. — Я понимаю, Тэхен, — вздохнул Ханен и переплел их пальцы в замок. — Но это не отменяет того, что я понимаю и твоего отца. Это сложно. Ты хочешь свободы, а он хочет, чтобы ты был в безопасности. — Всю свою жизнь я живу как птица, которой сломали крылья, — шепотом сказал Тэхен. — Я очень давно выхожу за пределы, вот уже лет пять. Откуда ты думаешь у тебя совершенно внезапно появлялись новые лекарственные растения, грибы, коренья? Явно ведь не добрый дух их приносил. А откуда дополнительные тушки зайцев в погребах? Они же не могли появиться сами по себе. Единственное, чего я хочу — это свободы. Я хочу свободно выходить наружу и знать, что меня не запрут, если поймают. — Если с тобой что-то случится… я ведь с ума сойду, Тэхен. Буду винить только себя в том, что дал слабину и не смог тебя уберечь. А если твой отец узнает? Он точно мне голову открутит, а тебя и вовсе убьет. Ты понимаешь, какой это риск для нас с тобой? — Ханен замолчал, вглядываясь в лицо Тэхена. Он погрустнел и опустил взгляд на их пальцы. С каждой минутой надежда, что Ханен его поймет, угасала. Но старший вдруг пригладил Тэхена по волосам и прижался губами к его лбу. — Но ради твоего счастья… — Правда? — выдохнул Тэхен, вскинув голову. — Да, правда. Я сохраню все это в секрете, только, ради всего святого, Тэхен, будь аккуратен… — Обещаю, хен, я обещаю, — Тэхен вновь накинулся на Ханена и прижался к нему. Ханен вздохнул и закатил глаза, но счастливая улыбка Тэхена все-таки этого стоила. Да, он подвергает себя очень большой опасности, но… Но если лишь это делает его счастливым и дает чувствовать свободу, кто такой Ханен, чтобы запрещать? Он, наоборот, поддержит его, хотя и будет сходить с ума от мысли, что Тэхен далеко за пределами забора, и с ним может стрястись буквально что угодно. Тэхен чмокнул старшего в щеку и слез с кровати, светясь от счастья и буквально освещая погрузившуюся в темноту комнату своим светом. Ханен состроил серьезное лицо, будто ему вообще нет никакого дела, хотя на самом деле он тоже был рад. Но Тэхену этого показывать нельзя. Все-таки он его наставник и, можно сказать, старший брат, и поощрять его нарушения правил Ханен не станет. — Похолодало, — передернул плечами омега, заглянув в окно. Он накинул сверху на плечи ветровку и закутался в нее, как цыпленок. — О, там наша троица. Пошли. Тэхен хотел было возмутиться насчет «нашей», но все же решил тактично промолчать, он и так в хрупком положении. Намджун, Чимин и Джойз стояли у их с папой дома, и о чем-то неслышно для омег беседовали. Джойз был серьезен, от его былой нежности не осталось и следа, и изредка кивал на слова Намджуна, потягивая дотлевающую сигарету. Ханен, вспомнив сказанным им слова о замужестве, почувствовал приятно тянущий узелок в груди, а Тэхен рядом шагал едва не припрыгивая. Своей непосредственностью он просто не мог заставлять злиться на него долго. — И что за секреты? — возмутился Тэхен, бесцеремонно вклинившись в разговор. — Никаких секретов, — сразу же улыбнулся Чимин, облокотившись локтем о перила небольшой веранды. — Обсуждаем с твоим отцом, каким прекрасным омегой ты будешь после женитьбы. — Чего? — прищурился Тэхен. — Пап, какая еще женитьба? — Чимин просто над тобой издевается, — спокойно сказал Намджун. Он сел в плетеное кресло и вздохнул, откинув голову назад. Тэхен по нему видел, что он очень устал и хотел отдохнуть, но дела в общине не требуют отлагательств. Он потер красные глаза с мешками и откинул голову на спинку кресла. — Так вот, насчет гидроэлектростанции… — Так, нет, — покачал головой Тэхен и взбежал на ступеньки к папе. — Никакой станции, никаких дел, никаких забот, сегодня — только отдых. Ты себя видел? Сам на зараженного похож. — Тэхен прав, — кивнул Джойз, одной рукой обнимая Ханена, прижавшегося к его груди, а второй потушив сигарету в банке из-под соленьев, которую используют вместо пепельницы. — У нас всех эти дни были тяжелыми, и ты устал больше всех. Тебе стоит послушать сына, и устроить выходной прежде всего себе. — Это ваш план, да? — прищурился Намджун. — Ага, заставить вас отдохнуть. План по захвату космоса и то легче, не думаете? — улыбнулся Чимин, пожав плечами. — Чимин, ты с ними заодно, — альфа вздохнул и потер переносицу. — Ну и как вам всем противостоять? — Остается только подчиниться, — издал смешок Ханен. — Но Чимин проделал такой путь, а мы еще не все обсудили… — Ким Чимина я возьму на себя, скучать точно не будет. А Джойз и Ханен, думаю, хотят побыть вдвоем, так что все в плюсе, — сказал вышедший из дома Тэхен. В руках он нес алюминиевую кружку с горячим чаем и плед. — Тэхен-а, — возмутился Ханен. — Ну, а что? Я правду говорю. Держи, пап, — Намджун с легкой улыбкой принял у сына кружку с ароматным чаем. Готовил Тэхен, может, и не очень, но чай заваривал вкусный. В чае медленно покачивались листочки сушеной мелиссы и лаванды. Каждый раз Тэхен добавлял что-то новое, но вкус оставался неизменно прекрасным. Сын бережно укрыл Намджуна и подоткнул плед, как делал сам Намджун, когда сын был маленьким. — Ты за мной, как за ребенком маленьким ухаживаешь, — тихо возмутился Намджун, хотя в душе у него все трепетало оттого, с какой заботой к нему относится Тэхен. — Ты и есть мой ребенок, — сказал Тэхен и поцеловал отца в лоб. Чимин улыбнулся краем губ на мгновение, но улыбка тут же сползла с его лица. Наблюдать за Намджуном и Тэхеном, за тем, как трепетно и нежно они любят друг друга, Чимин мог вечность. Крепче и сильнее любви между отцом и сыном он не видел никогда и, наверное, больше не увидит. Они абсолютно особенные, ни на кого другого не похожие. Особенно они не похожи на Чимина и его отца. Альфа тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и тут же вернул на лицо улыбку. Тэхен не должен думать, что с ним что-то не так. А Ханен вовсю улыбался, наблюдая за ними двумя, но Джойз его уволок, не позволив дальше любоваться отцом и сыном. Но это, впрочем, уже и неважно. Джойз снова рядом с ним, а значит, весь остальной мир их подождет. — Если я узнаю, что ты хоть на минутку покинул свое место, я буду очень зол, — хмуро наказал омега, выставив перед отцом указательный палец. — Отдыхай, хорошо? — ласково сказал Тэхен, пригладив плед на коленях отца. Намджун на секунду ощутил себя немощным стариком, и ему, вообще-то, это даже понравилось. Тэхен, даже не намереваясь выслушивать протест, схватил Чимина под локоть и потянул за собой. Намджун остался сидеть в тишине, сжимая загрубелыми пальцами алюминиевую кружку, которая нагрелась от жара ароматно пахнущего чая. Нотки лаванды успокаивали и расслабляли напряженное тело. Альфа просто откинулся на спинку кресла и поднял взгляд в мрачное небо, отпивая чай. Начал накрапывать дождь, который забарабанил по крышам и вымощенной камнем улице. Люди начали укрываться в домах и разводить печь, ведь дело близилось к вечеру, а температура на улице ощутимо опустилась. Но Намджун заходить не спешил. Он выдохнул клубок пара и припал губами к краю кружки. Ему хорошо и уютно. Завтра он вновь начнет бороться за выживание для себя и своих людей, но сегодня… Сегодня ему просто хорошо. Все переживания отступили на второй план. В его руках кружка теплого чая, он бережно укрыт своим сыном, а место, куда он его поцеловал, все еще теплое. Намджун и не заметил, как расплылся в довольной улыбке, которую даже прятать не собирался. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в звук дождя, и такой разный он был. Колотил о крышу, падал в лужи, разбивался о камень. Листья на деревьях тихо шелестели, словно напевали тихую колыбельную. Намджун коснулся пальцами своей подвески, которую ему подарил Тэхен на день рождения. И не болело, не горело, не разрывало сердце болезненными воспоминаниями. Наверное… это называется счастьем? Тогда в эту секунду Намджун счастлив. Огни общины начали медленно загораться в погружавшимся во тьму вечере. Они были как светлячки, что окружили Намджуна. Он сидел в одиночестве и темноте, но знал — он не один. Намджун отпил чая с мелиссой и лавандой и укутался в плед, позволяя себе сегодня отдохнуть. В конце концов, этого он заслужил.

***

— Куда мы? — спросил Чимин. Тэхен ничего не ответил, только повернулся к нему и приложил палец к губам, велев молчать. Они пересекли главную улицу и спустились вниз по склону, к отдаленным домам. Там стояла хижина, которая уже давно никем не использовалась. Кажется, раньше там был коровник, но сейчас количество животных очень сократилось, потому он и пустует, никто туда не ходит. Никто, кроме Тэхена. Он отпустил локоть Чимина и под удивленный взгляд того полез в кусты, раздвигая их руками. Вытащив лестницу, он приставил ее к стене и начал карабкаться вверх. Хижина была двухэтажной — на первом этаже был сам коровник, на втором хранили солому, чтобы крысы не растащили, а сразу над хранилищем был чердак. Тэхен отворил небольшую дверцу, которая закрывалась на крючок, и заполз внутрь. — Ну, чего ждешь? — показалась его лохматая макушка из дверцы. Он глянул вниз, на Чимина, и махнул ему рукой. — Поднимайся. Чимин передернул плечами от холодного дождя и залез на лестницу, пробираясь на чердак. То, что он увидел там, заставило его застыть прямо в проеме дверцы. Тэхен здесь оборудовал свое маленькое пристанище. На полу лежал матрас, две подушки и плед. В углу стояла старая тумбочка небольшого размера — и Чимин понятия не имеет, как Тэхен ее сюда затянул, на которой стопками стояли книги, две пустые кружки, банка с сухими цветами и цветные мелки. На полу лежал дырявый ковер, изъеденный молью, хаотично валялся какой-то мусор по типу исписанных бумажек, но все это казалось Чимину правильным — так должно быть. Под потолком висела старая гирлянда, которую Тэхен наверняка стянул из коробки с новогодними игрушками. Фонарики у нее были крупные, но не горели, кое-где они лопнули, однако все равно придавали уют. На матрасе лежал дневник в черном переплете — воспоминания об их вылазках, как сразу понял Чимин. Над матрасом к стене были приклеены гербарии с различными цветами и подписями. Но самым главным здесь было окно без стекла, над которым висела прозрачная белая штора. Оно открывало вид на всю общину и дальше — на лес, в котором было черным-черно. Тэхен сидел возле него, прижав колени к груди, и смотрел вдаль, а полы штор медленно вздымались вверх от порывов ветра. Альфа сел рядом в позу лотоса и устремил взгляд в небо. На горизонте вспыхнула ярко-алая молния, и загремел гром. Дождь тут же начал омывать землю. Дождинки скатывались по зеленым листьям и грузными каплями падали в лужи, разбиваясь. На чердак залетел холодный ветер, от которого Тэхен поежился и прикрыл глаза. Чимин стянул плед с матраса и укрыл омегу, получив в благодарность теплую улыбку. Она согревала лучше, чем всякий плед, но тем не менее Тэхен укрыл и его. Так и сидели, под одним пледом, но на расстоянии, смотрели на дождь и шумящие кроны деревьев. — Я сюда прихожу, когда хочу побыть один, — сказал Тэхен глухо из-за того, что упирался подбородком в колени. — Ты, наверное, и сам это понял. Это мой укромный уголок, и до тебя здесь никого не было. Я могу тут быть собой. Могу не скрываться ни от кого и предаваться мыслям о нем, — он кивнул на черный лес. — Только здесь, — вздохнул омега и подобрал под себя плед, теплее укрываясь. — Ну, а ты? Где ты можешь быть собой? — О чем ты говоришь, Тэхен-а? — спросил Чимин, хотя прекрасно понимал, о чем он. Тэхен посмотрел на него так, что альфа слегка сжал губы. Его не обманешь, да Чимин и не пытается. Просто ответ хотел отсрочить, чтобы вслух не произносить. Но Тэхен всегда добивается того, чего хочет — хоть уговорами, хоть пытками, хоть просто взглядом. — Кажется, что нигде, — честно ответил Чимин. — Я не знаю, кто и где примет меня собой, таким, какой я есть. Поэтому… — Поэтому ты тот, кого хотят от тебя видеть, — закончил за него Тэхен, смотря на мрачное небо. Маленький чердак вновь заполнил оглушительный звук грома. — Но, Чимин-а, это не есть настоящий ты. Тогда это… просто маски. Мне они не нужны, — нахмурился омега, помотав головой. — Ты нужен мне без них, настоящий. Такой, какой ты есть. В голове Чимина яркой картинкой вспыхнула ночь, когда отец приказал ему переспать с Тэхеном. Не потому, что любит его, а потому, что так нужно его отцу. Совсем неважно для него, что чувствует сам Чимин, что чувствует Тэхен, все это он просто отодвигает на задний план, а то и вовсе истребляет. Главное то, что нужно ему самому, а ему нужна вакцина. Чимин не понимает, с чего отец взял, словно у Тэхена есть иммунитет. Альфа посмотрел на него и утонул во взгляде его печальных глаз. Ярко-небесные, они поблекли. И вовсе не потому, что на улице разразилась гроза. Он грустит из-за Чимина, видит, что его терзает что-то, но Чимин рассказать не может. Даже если захочет, не сможет, не посмеет. Не потому, что отца предаст. А потому, что предаст самого Тэхена. — Что с тобой творится? — спросил шепотом омега, положив свою теплую ладонь на его прохладную щеку. Чимин хотел бы верным псом потереться о его ладонь, но даже с места сдвинуться не может. Тэхен для него точно ангел, который просит исповедаться, выйти к нему на свет, но Чимин должен оставаться во тьме. Он должен быть во тьме, чтобы свет Тэхена никогда не погас. — Ты сам не свой в последнее время. Скажи, что я могу сделать для тебя? Как мне помочь? — Никак, — тихо ответил Чимин и накрыл его ладонь своей. — Ты просто есть, а это мне уже помогает. — Глупости говоришь, — Тэхен улыбнулся уголком губ, только улыбка та была грустная, с привкусом горечи, но никак не счастья. Чимин ничего не отвечает, потому что да, возможно и глупости. Но от одной мысли, что Тэхен утром откроет глаза и будет улыбаться этому миру, заставляет Чимина бороться. Он пошел бы не только против отца, он пошел бы против всего мира, чтобы Тэхен всегда вот так улыбался, пусть не ему, но лишь бы улыбался. Альфа слегка сжал его ладонь, чувствуя, как Тэхен в ответ сжимает его пальцы, а после сплетает со своими в замок. В сердце. А ключ выкидывает с того самого окна без стекла. Они смотрят друг другу в глаза, и Чимин поздно понимает, что утонул. Он давно уже захлебнулся и погребен под кристалами его сверкающих глаз. Тэхен придвинулся ближе, сразу же попадая в теплые объятия, укрывающие от всего остального мира. — Тэхен, когда ты перестанешь думать о других и начнешь думать о себе? — прошептал альфа. — Если я не буду думать о вас, то кто же будет? — спросил омега, заправив прядь волос Чимину за ухо. — Я всегда буду заботиться о вас и оберегать. Всегда, сколько смогу. — Ты ангел, — Чимин обвел большим пальцем его подбородок и край нижней губы. — Нет, — шепнул Тэхен. — Я просто человек. Шепот потонул в раскате грома, а губы слились в тепло-холодном поцелуе. Точно тьма сливается со светом, точно огонь со льдом, так и их губы нашли утешение друг в друге. Тэхен прильнул к нему первым, ощущая теплоту его дыхания. Нежный запах ландыша, которым пахла кожа Тэхена, сплелся с дубовым мхом и нотками желтого тюльпана. Губы у Чимина были горькие от недосказанных слов, от лжи и зарождающегося предательства, а у омеги они теплые, мягкие и нежные. Он целует эти губы не в первый раз, но каждый раз, как первый. Долгими бессонными ночами он вспоминает их вкус и теплоту, а после смотрит на фотографию, с которой Тэхен ему улыбается. Наверное, они могли бы быть счастливы. Если бы ему не было приказано его улюбить. Чимин с усилием воли оторвался от его губ, взял омегу за щеки, утыкаясь лбом в его лоб, и крепко зажмурился. Тэхен улыбнулся краем губ и потерся кончиком своего носа о его, вызывая у старшего улыбку. Так хорошо, как сейчас, ему не было давно или, наверное, никогда в его жизни. Тэхен уложил его на спину, а сам лег рядом, уложив голову на его грудь. Под ухом мирно билось чиминово сердце, его руки крепко прижимали Тэхена к себе и согревали своим теплом, защищая от разразившейся непогоды. Дождь все барабанил по крыше, листьям и лужам, но Тэхену было хорошо. Он был умиротворен и спокоен, а Чимин смотрел в черный потолок. Как бы ему сейчас хотелось сказать, что его место — это Тэхен. То самое место, где он может быть самим собой без масок и притворства. Как бы он хотел… Но так и не сказал. А сильный ветер срывал с веток начавшие желтеть листья.

🍃

— Ты уверен? — со вздохом спросила Гююн, присевшая на колени и обнявшая свой собственный и юнгиев рюкзак. Тот затаился в кустах, битые полчаса наблюдая за странной дырой в заборе неизвестного происхождения. Что там, за забором, он понять не мог, потому что деревья закрывали обзор. Видимо, дождь смыл листья и палки, припорошившие дыру. Гююн эта идея не то, что не нравилась, она была всеми руками против, но разве Юнги ее послушает? — Гююн-а, я каждый день проживаю, как последний. Как думаешь, уверен ли я в чем-то? — бета скептически на нее посмотрел. — Но во всяком случае, лучше сделать и умереть, чем умереть, не сделав. — Мне первая перспектива совсем не нравится, — покачала она головой. — Ни капельки. Почему я не могу пойти с тобой? — Потому что я не знаю, кто там может быть — зараженные, каннибалы, убийцы, да кто угодно. Я-то с ними что-то смогу сделать, а ты? Кучка костей с кровью, — хмыкнул младший. Он потянулся к своему рюкзаку и извлек револьвер, сунув его за пояс и прикрыв рубашкой, в ножны сунул свой охотничий нож, второй пистолет остался у него в руках. — Сказала кучка костей с кровью, — хмыкнула девушка. — Но, тем не менее, себя защитить смогу. А ты оставайся тут и будь начеку. Услышишь звуки борьбы, выстрелы, крики — в общем, все, что покажется тебе странным, даже не думай кидаться ко мне, а беги. Поняла? — Ты действительно думаешь, что я убегу, поджав хвост, и оставлю тебя там? — с каждым словом Гююн становилась все мрачнее. Ее взгляд потяжелел, и Юнги даже почувствовал укол вины. — Надеюсь, потому что знаю, что не убежишь. А надо бы. Но все же, не спеши влезать, хорошо? Я, возможно, сам с ними разберусь. — Слабо верится, — Гююн глянула на дыру в заборе и вздохнула. — Ты все еще можешь не пойти туда. — Нет, если там есть что-то полезное для нас с тобой, значит должен. Я что, зря столько лет учился воровать, чтобы сейчас спасовать? — улыбнулся Юнги, подмигивая. — Тем более, это место похоже на обычную общину. Обещаю, если я ничего не найду, я так же тихо оттуда смоюсь, и мы продолжим. Эти леса мне знакомы, думаю, идти нам осталось не так много. — Значит, ты все же знаешь, куда мы идем? — Знаю. Мы идем домой, Гююн-а, который сами и найдем. В детстве, после того, как… Неважно, — он мотнул головой отгоняя тяжелые воспоминания. — В общем, мне доводилось здесь видеть много жилых зданий. Люди строили здесь что-то вроде загородных домов, мне папа рассказывал, коттеджи и все такое. Я думаю, что-то подходящее найдем и мы. Только сделаем еще одну остановочку, — Юнги указал на дыру в сетке. — И все, обещаю. Дальше никого обворовывать не будем. — Верится с трудом, — проворчала девушка, подозрительно погладывая на бету. Но спорить с ним все равно бесполезно, он сделает так, как захочет сам, а Гююн остается только прикрывать его, как может. Она и сама уже устала бродить по лесу, особенно после дождей, и если эта остановка действительно последняя, то ладно, пусть так. Хотелось бы думать, что Юнги знает, что делает. — Буду ждать тебя тут, но если ты не вернешься через два часа, я пойду за тобой. Понял? — Так точно, капитан, — скривил Юнги смешную рожицу, вызывая у Гююн легкую улыбку. На этом ее реакция и закончилась. Она прислонилась спиной к мокрой коре дерева и откинула голову, прикрывая глаза. Ее прохладные пальцы крепко сжимали пистолет, с которым она теперь даже спала. — Чувствую себя какой-то Бонни, — пробормотала она. — А ты какой-то Клайд. — Э-э… — Юнги выгнул бровь. — Это бандиты, — Гююн глянула на него краем глаза. — Из прошлого. Мне мама рассказывала. — Мы не бандиты. Мы лучше — профессиональные воры. — Иди уже, — закатила глаза девушка. Юнги едва ли не по-пластунски начал красться к дыре. Ни свежих следов, ни старых — на земле не было ничего, по крайней мере, в мягкой земле трудно было рассмотреть. Дождь шел несколько дней, не прекращаясь буквально ни на минуту, отчего земля стала очень мягкой и постоянно проваливалась. Юнги был похож на настоящего поросенка — ботинки перепачканы грязью, джинсы вымазаны по колено, даже в волосах грязь. Он не знает, почему так, но Гююн была чистой, хотя это понятие относительное. Чистой она была относительно его, однако, может быть, дело было в том, что она не шла напролом в грязь, а обходила по менее грязным тропинкам. После того, что случилось в городе, она стала совсем другой. Почти не улыбается, не ест, мало спит, закрывается глубоко в себе. Юнги старается ее вытянуть оттуда, шутит и развлекает, как может, но отчетливо понимает лишь одно — это ей не поможет. Поэтому он, как может, находится рядом с ней и оберегает. Единственное, о чем он просит, чтобы его Гююн, та самая улыбчивая девушка, не ушла насовсем, оставив после себя безмолвную тень. И хотя Гююн не предается страданиям, Юнги знает, как ей тяжело. Он просто это чувствует. Бета отодвинул корягу в сторону и упал на живот, проползая под сеткой. Пару капель грязи упали ему на щеку, заставив поморщиться. Быстро проползя под сеткой, Юнги прижался спиной к ближайшему дереву и выглянул из-за него. Как он и предполагал — это чья-то община. Вдалеке виднелись крыши домов, из некоторых даже шел дым, паслись коровы, медленно пережевывая зеленую траву, куры клевали пшено и кудахтали, подзывая цыплят, доносились голоса людей и стук молотков о наковальню. Юнги нахмурился. Ближайшей его целью была какая-то хижина. Она находилась отдаленно, и к задней стене были приставлены лопаты, бочки и коробки. Сверху висел небольшой шланг на гвозде и старая потертая шляпа. Он бегом пересек расстояние между деревом, у которого нашел укрытие, к раскидистому кустарнику шиповника. Раздался лай собаки, и у Юнги едва сердце из груди не выпрыгнуло от неожиданности. Из-за куста показалась макушка с перепачканными волосами. Юнги нахмурился и огляделся. Смекнув, что рядом никого нет и, вероятно, не будет, бета, пригнувшись, перебежал прямо к хижине и спрятался за бочкой, которая пахла рыбой. Прижавшись к влажным доскам, он поднял взгляд вверх и увидел небольшое заляпанное окно, через которое можно было посмотреть, что внутри. Юнги подтащил к нему тяжелую закрытую коробку. Ощущение, что туда кто-то кирпичей сложил, настолько тяжелая она была. Забравшись на коробку, Юнги пальцами схватился за небольшой выступ и поднялся на носочки, заглядывая в окно. Стекло было в разводах после дождя и пыли, но Юнги, протерев небольшой участок ладонью, смог разглядеть какие-то бочки. Если судить по запаху бочки, за которой он прятался, то там должны быть соленья или, как минимум, что-то сырое. Но в небольшом луче солнца Юнги увидел верстак, на котором лежало несколько пистолетов, а над ним висела винтовка. Он едва не свалился на землю от радости. Это даже больше, чем он мог просить. Юнги спрыгнул на землю с громким «чварк», не беспокоясь о том, что испачкал и без того грязные ботинки и джинсы. Мин прижался спиной к стене и выглянул. В паре улицах отсюда ходили люди, взрыхляли огороды, подметали крылечки, развешивали белье, гоняли кур обратно в загоны. Жизнь кипела своим чередом, и никто не обращал внимание на притаившегося воришку. Юнги подумал о том, что будет странно, если он будет красться, ведь это сразу вызовет подозрения, что он не местный. Зачем здешнему красться в хижину на цыпочках? Поэтому он решил действовать другим методом. Юнги оторвался от стены, поправил свою клетчатую рубашку и, облизав палец, стер следы грязи с щеки. Он не видел, однако, что только сильнее ее размазал. Ему было даже на руку, что его волосы ужасно измазались и стали темнее — они не так выделяются на фоне черноволосых жителей общины. Прилизав растрепанные волосы, Юнги еще раз оглянулся и спокойно вышел из-за угла, уверенной походкой направляясь к двери, молясь, чтобы она была не заперта. И кажется, сегодня удача на его стороне. На него действительно никто не обратил внимания, даже взгляд в его сторону не кинул, а дверь была открыта. Юнги облегченно выдохнул и открыл старую дверь. В воздухе хижины пахло чем-то съестным, кажется, квашеной капустой. Юнги подошел к одной из бочек и открыл ее, заглядывая внутрь, и действительно — внутри была капуста. На зиму, наверное. В другой бочке оказалось мясо, от вида которого у Юнги сразу же начала выделяться слюна. Он оглянулся в поисках чего-то, во что можно было бы обернуть лакомый кусочек. На верстаке оказались какие-то бумаги, инструкции по улучшению оружия. Юнги выгнул бровь, рассматривая их, а после сунул подмышку. Перед ним лежал блестящий черный пистолет с патронами, которые Мин не раздумывая схватил и запихал в карманы. С этим у него всегда проблемы, а от этих не убудет — им наверняка не сложно раздобыть еще десять пачек. Висящая на стенке винтовка манила к себе, как сирена моряков. Юнги буквально смотрел на нее, истекая слюнями, потому что не мог стянуть ее у всех на виду. Тогда он вспомнил об окошке под самым потолком. Он задумчиво потер подбородок и схватился за бочку, пыхтя и кряхтя подтянув ее к окошку. Но вынужден был чертыхнуться — окно не открывалось. Его план был таков: открыть окно, выбросить в него винтовку, а, скрываясь, подобрать ее. Однако план дал сбой. Но, по крайней мере, он сможет забрать два пистолета, патроны и кусок мяса. Спрыгнув на пол, он склонился над бочкой с мясом, залезая в нее с головой и выбирая кусок помясистее. Он уже представлял, как они с Гююн разделают его и пожарят на костре, а после отпразднуют нахождение нового дома. Наедятся до отвала, а после будут лежать на мягкой кровати, пока Юнги будет читать книгу, которую уже выучил «от» и «до». Но его сердце упало на пол и с грохотом разбилось, когда он услышал скрип старой двери. — Ужин еще не скоро, — голос принадлежал мужчине. Он был спокойным и ровным. — Понимаю, ты проголодался, но нужно подождать остальных. Юнги тут же выхватил из ножен свой охотничий нож и метнул его в вошедшего альфу, только тот успел уклониться. Лезвие со стуком врезалось в закрытую дверь, отгрызая от него щепки. Бета, не медля ни секунды, тут же кинулся на мужчину с кулаками, успев ему пару раз ударить в скулу и плечо, пока тот не пришел в себя. Мужчина был выше Юнги на полторы головы и крупнее раза в два, но Юнги был проворнее. Он нырнул вниз, ощутимо ударив альфу по колену. Тот обронил ругательное слово сквозь зубы, упав на здоровое колено. Юнги занес кулак, чтобы ударить его в челюсть, но его руку быстро перехватили и больно сжали. Юнги вскрикнул от неожиданности и тут же выхватил пистолет, но мужчина среагировал молниеносно, выбив его из рук беты. Он не понял, как мужчина, стоящий на коленях, уложил его на грязный пол, и бета больно ударился лопатками. Он начал брыкаться, кричать и вырываться, дергая ногами. Мужчина непонятно зачем занес руку над его лицом, и Юнги, воспользовавшись моментом, вонзился в нее зубами, стискивая так, словно хотел оторвать кусок побольше. Мужчина ойкнул и сильнее сжал его запястья, чтобы перестал брыкаться, а после прикрикнул: — Мин Юнги! Бета замер, распахнув широко глаза. Он смотрел в знакомое лицо, то самое лицо, которое видел около недели назад в церкви. Намджун смотрел на него, как на дикаря, потому что его зубы все еще были на ладони альфы. Юнги тут же отпустил его, оставляя на коже свои слюни и след укуса. Он хлопал глазами, таращась на альфу, и не мог понять — что он тут делает? Этот вопрос сорвался с его губ незаметно. — Нет, это ты что тут делаешь? — свел брови Намджун. — А? — не понял Юнги, видимо, слишком сильно приложившись головой. — Отпусти меня! Ты же помнишь, мои парни… — прошипел Юнги, принявшись угрожать. — Забудешь такое, — вздохнул альфа и отпустил, наконец, Юнги. — Я спросил, что ты здесь делаешь? — Граблю, — буркнул Юнги, поднявшись с пола и потирая запястья. — Не видно, что ли. — Значит, добровольно ты со мной пойти не захотел, и решил ограбить мою общину? — спокойно спросил Намджун. На губы так и просилась улыбка при виде ошарашенного лица беты. — В каком смысле — твою? — В прямом. Моя община, мой дом, а ты, маленький воришка, хотел стянуть еду у моих людей и, как я вижу, оружие, — он кивнул на торчащие из-за пояса пистолеты. Юнги тут же нахмурился и прикрыл их рубашкой. — Они мои, — мрачно сказал бета. — Я их… нашел. — И где же? На верстаке? — Намджун не смог сдержаться от улыбки. Этот мальчишка был похож на маленького злого волчонка, который защищает свой честно украденный кусок мяса. Альфа уверен, он бы и ощетинился, подняв шерсть дыбом, если бы мог. Но Юнги хмурится и, вероятно, незаметно для самого себя дует щеки. — Не твое дело, — прищурился Юнги, сложив руки на груди. — Пусти меня. — Я тебя и не держу, — вскинул бровь альфа, сложив руки на груди. — И отлично. Юнги громко хмыкнул и гордо пошел к двери, цепляя альфу плечом. Намджун улыбнулся, смотря на него. А удар у него неслабый, нужно признаться, костяшками бьет ощутимо, да и уворачивается ловко. Достойный соперник, но Намджун драться с теми, кто слабее, не любит. Он видел, что мальчишка худой и явно недоедает, потому и полез в бочку с мясом. Намджун, можно сказать, ему поддался, иначе бы бета давно лежал с сотрясением мозга. Юнги выдернул свой нож из дерева, сунул его в ножны и вцепился в дверную ручку, намереваясь открыть дверь, но Намджун тут же захлопнул ее перед его носом. — Эй, — возмущенно сказал Юнги, зло посмотрев на альфу. — В чем твое дело? — Ни в чем, — Намджун был спокоен и на напускную подростковую агрессию реагировать не собирался. — Всего лишь воришка пробрался в мою общину, попытался украсть мои припасы, чуть не убил меня ножом, несколько раз ударил и чуть не вывихнул колено, все-таки спер оружие, а так — ничего. Верни то, что взял. — С чего ты взял, что это твои пистолеты? — На них мои инициалы. Если они действительно твои, так давай проверим. — Да подавись, — поджал губы бета и вытащил пистолеты из-за пояса, бросив их Намджуну под ноги. Он вновь попытался открыть дверь, но Намджун снова ее захлопнул. Юнги побагровел от злости, желая еще раз хорошенько вмазать по этому непринужденному лицу. — Чего еще? — прошипел он. — Я же знаю, что это не все. Юнги шумно выдохнул через нос и выкинул из карманов патроны. Намджун хотел тяжело вздохнуть, но не стал. Бета и так на пределе, ощущение, что не хватало только спички, чтобы эта пороховая бочка взорвалась. Вывернув свои карманы полностью, он вышел из хижины и захлопнул за собой дверь. Намджун поднял пистолеты и патроны и положил их на свое законное место. Этот бета… Намджуну показалось, что он немного ненормальный. Но то, чего он совсем не ожидал — это увидеть его, стоящего чуть поодаль от двери и наблюдающего за снующими людьми. Намджун вскинул брови от удивления, но решил к нему подойти. Юнги, казалось, успокоился. Он теребил пальцами края рубашки и цеплялась взглядом буквально за каждую деталь, которой раньше не видел. Он никогда не видел так много людей в одном месте, занятых одним делом. В смысле, всяких убийц, каннибалов и сектантов видел, но чтобы вот так… Никогда. Намджун тихо подошел к нему и встал рядом. — Ведешь себя, как козел, — сказал бета, сунув руки карманы джинс. — А ты воняешь, как помойка, — Намджун не смог удержаться от колкости, за что поймал испепеляющий взгляд. Он не знал, как это работает, но рядом с бетой он словно становился лет на двадцать моложе. — Тем не менее, ты здесь. Как ты вообще пробрался к нам? — спросил альфа, сложив руки на груди. — Вырыл туннели под землей, — поджал губы Юнги. Намджун даже в лице не изменился, не обращая внимания на колкость и терпеливо ожидая ответ. Юнги, перебесившись, успокоился, но был по-прежнему насторожен. Хотя этот мужчина вселял доверие, Юнги предпочитал держаться в стороне. Никогда не знаешь, кем может быть твой спутник, но все-таки свои иголки он спрятал, да и злость уже рассосалась, оставляя после себя легкое недоумение и интерес. — Перелез. У вас не такой уж высокий забор, особенно с той стороны, — он указал пальцем к деревьям. — Любой желающий пролезет, вам только не хватает вывески «Добро пожаловать». — Хм, — Намджун нахмурил брови, потирая подбородок. — Спасибо за наводку. Я так замотался с делами внутри и вне общины, что о заборе даже и думать забыл. Хорошо, что пробрался только воришка, а не кто похуже. — Зря ты меня не боишься. — Очень боюсь. Так ты уходишь? — альфа посмотрел на ссутулившегося бету. Его хотелось скорее отмыть, накормить и уложить поспать, потому что выглядел он ужасно. Весь перепачканный, с мешками под глазами, с подтеками и синяками, а еще он и вправду вонял. Намджун, фактически, даже не шутил, а правду сказал. — Ну, типа того. — Не хочешь познакомиться кое с кем? — предложил Намджун во второй раз, хотя пообещал себе этого не делать. Он даже представить себе не может реакцию Тэхена на того, кто похож на него. Будет ли он рад? Или огорчен? Смятен? Удивлен? Намджун не может предположить. Но ему очень хотелось, чтобы сын знал — он такой не один. Юнги задумался на мгновение, внимательно рассматривая лицо Намджуна. Там, в церкви, он не заметил легкие морщины, но видел блестящую в солнечных лучах седину. Его кожа загорела от частого пребывания на солнце, а руки огрубели от тяжелой работы. Но несмотря на это, он не потерял свой статный вид, и одного взгляда на него хватает, чтобы понять — здесь он лидер. — Ладно, — беззаботно ответил Юнги и пожал плечами. А что ему терять? Ничего не украл, так может хоть полезное знакомство заведет. Намджун дернул уголком губ в подобии улыбки, но его мышцы тут же разгладились, и лицо вновь стало непроницаемым. Он без лишних слов двинулся вперед, и Мин последовал за ним, в душе радуясь, что Намджун не видит его восторженно-удивленного лица. Они шагали по улочкам, кое-где даже лежал камень, как в городах. У Юнги в голове роилась тысяча вопросов: Как они живут? Что они делают здесь? Тут безопасно? Но он решил их придержать при себе, хотя с трудом сдерживался, чтобы не подбежать к женщине, которая месила что-то в бочке и не спросить, что она делает. Юнги уставился на нее, разинув рот и поворачивая голову на девяносто градусов, но вдруг врезался в Намджуна, едва не свалившись на попу от неожиданности. — Она взбивает сливочное масло, — сказал Намджун. — Сливочное? — удивился Мин. — Это вкусное слово. Я его впервые слышу. А что оно значит? — поинтересовался бета, посмотрев на Намджуна. — Оно значит, что масло делают из сливок, полученного из коровьего молока. Ты никогда не ел сливочное масло? — Намджун вскинул бровь. — Нет. Это вкусно? — Очень вкусно, — в голосе Намджуна послышалась улыбка. Юнги приоткрыл губы, вновь глянув на женщину. Ее руки были сильными и напряженными, такими же загорелыми, как у Намджуна. — Это тяжелая работа — взбивать масло, — прокомментировал альфа. — Здесь у нас каждый человек знает свое место и свое дело. Мы все трудимся, как один, чтобы у нас был кров, пища и тепло. Ты можешь остаться с нами, Юнги. Юнги тихо хмыкнул и ничего не ответил, поэтому Намджун решил, что эта тема закрыта, и можно двигаться дальше. Бета приходил в искренний восторг при виде суматохи в общине. Они все так слаженно работали, перекрикивались, иногда раздавался детский смех. Кузнец ковал что-то или чинил — Юнги в этом совсем ничего не смыслил. Он громко ударил по красному раскаленному железу молотком, и вверх полетели искры. Под ногами бродили курицы, которые искали на дорожках что-то съестное, дети их пугали, а щенки тягали за хвост. Наверное, во второй раз в жизни Юнги ощутил, что такое «жизнь». Вот так, значит, живут, а не выживают. Намджун поднялся на крыльцо и жестом пригласил Юнги проследовать за ним, а после открыл перед бетой дверь. Мин свел брови и принюхался. Пахло чем-то вкусным и совсем немного — свежими цветами. В доме было тихо, в окна заливал солнечный свет, озаряя светлую гостиную, столовую с длинным столом и лестницу из светлого дерева, ведущую на второй этаж. Юнги аккуратно ступил, волчонком исследуя новое неизвестное место. На стенах висели картины, Юнги насчитал три в зоне видимости, и все они были разные, разного размера и стиля. В гостиной стоял широкий шкаф с различными книгами — ему такое только сниться могло. На столе лежала белая свежевыстиранная скатерть, небольшая стеклянная вазочка с фруктами и полевые цветы в банке, которые и пахли так сладко. В этом доме царил уют и спокойствие. — Пап? — неожиданно донесся голос со второго этажа, а после раздался негромкий топот. На лестнице появился парень, примерно одного возраста с Юнги. Увидев того, он остановился прямо посреди лестницы и распахнул рот, точно так же, как и сам Юнги. Глаза напротив были абсолютно такие же — небесно-голубые, и светлые пшеничные волосы, подвязанные красной банданой. Юнги таращился на него, как в собственное отражение, но не мог не подумать о том, что этот парень был намного красивее, чем сам Юнги. Он был немного выше и стройнее, видно, что часто занимался спортом, в отличии от «мешка с костями», как его называет Гююн. Омега был одет в темно-синий комбинезон с одной расстегнутой лямкой и кремового цвета свитер. Он выглядел, как принц, когда Юнги был похож на свинюха. — Не могу поверить, — пробормотал Тэхен, сбежав с лестницы. Он сразу же двинулся к Юнги, зачем-то протягивая ему руку. — Как тебя зо- Юнги инстинктивно отпрянул за руку Намджуна, который оказался рядом. Мин смотрел исподлобья зло и угрожающе, чтобы омега понял — к нему лучше не лезть. Намджун видел, что Тэхен на мгновение расстроился — грусть блеснула в его глазах. Тэхен подумал, что он испугал их гостя или что он ему настолько не понравился. Он в ту же секунду погрустнел, но улыбаться не перестал и протянутую руку не убрал. — Юнги, это Тэхен, мой сын, — представил его Намджун, немного отойдя в сторону. Юнги приподнял голову, заглядывая улыбающемуся омеге в лицо. — Прости, что напугал тебя, — сказал Тэхен. — Я хотел познакомиться, — он кивнул на свою ладонь. Юнги прищурился, оглядывая его с ног до головы, но руку все-таки пожал. Он вспомнил, чему учила его Гююн — при знакомстве нужно пожимать руки. Правила этикета, кажется, называется, хотя Юнги не уверен. — Ты меня не напугал, — сказал Юнги. — Я просто… удивился, — Намджун усмехнулся на этих словах, вызывая у Юнги яростный взгляд, который тут же сменился на заинтересованный, стоило ему посмотреть на Тэхена. — Ты как я, — тихо сказал он, рассматривая омегу. Он приблизился к нему и понюхал. — Только пахнешь. — А? — удивился Тэхен. — Твой природный запах, — объяснил Юнги. — Я был рожден бетой. — Я думаю, нам всем стоит поговорить. Сынок, Юнги очень голоден. Сделай ему что-нибудь перекусить, например, лепешку со сливочным маслом. — Конечно, — просиял Тэхен. Он беззаботно взял хмыкнувшего Юнги под локоть и повел за собой на кухню. Намджун сел, как и всегда, на свое место, а бета напротив. Юнги, кажется, был очень смущен, удивлен и не знал, куда ему деть свои руки, поэтому он сунул их под попу, а ноги под стул. Он вновь насупился, разглядывая просторную кухню. У них была печь, на которой Тэхен поставил греться лепешку и молоко, кухонные тумбы, подставка для посуды, даже раковина имелась. У стола было расположено окно с прозрачными шторами, которые медленно колыхались от ветра. На подоконнике стояло несколько пустых ваз и чашек, стопка старых журналов и подсвечник. Справа висело круглое зеркало с коричневой рамой, а слева тумба и неработающая лампа. Юнги с искренним интересом разглядывал их кухню, пока Тэхен возился у тумбы, намазывая лепешки маслом и клубничным вареньем, а Намджун разглядывал Юнги. Кого-то он ему напоминал, но тот никак не мог припомнить, кого. — Готово, — Тэхен поставил перед Юнги лепешки и стакан с молоком. У Мина тут же начала выделяться слюна, а в глазах заблестели звезды. Он хотел сразу же накинуться на них, вгрызаясь зубами, но Тэхен поспешил его остановить. — Эй-эй, подожди. Юнги, твои руки очень грязные. Нужно помыть. — Зачем? — вскинул брови Мин. — Затем, что ты можешь подхватить какую-нибудь болезнь, и тебе будет плохо. Давай, иди, помой руки с мылом. Первая дверь по коридору, — Тэхен указал пальцем на дверную арку. Юнги тяжело вздохнул и слез со стула, плетясь туда, куда Тэхен ему сказал. — Пап, откуда он? — нахмурился омега, посмотрев на отца. — Кажется, он живет изолировано от общества. Я не встречал раньше такого поведения, но читал, что вдалеке от социума человек становится асоциальным. И вот он, пример налицо. Юнги ведь полностью асоциален. — Я давно это понял, — кивнул Намджун и сложил руки на груди, откинувшись на спинку стула. — Я встретил его еще тогда, на вылазке. Что-то мне подсказывает, что он не местный. Он явно знает о других людях, может, жил рядом с обществом, но не в нем. — Он похож на дикого волчонка, — грустно сказал Тэхен. — Почему он испугался меня? — Малыш, дело не в тебе, — успокоил его отец, спокойно улыбнувшись. — Просто Юнги… немного другой. Не обижайся на него, он не со зла так сделал. Просто не привык, наверное. — К чему привык? — громко спросил Юнги, стоящий в проходе. — Подкрадываться и слушать чужие разговоры, — ответил альфа. — А откуда у вас столько воды? — поинтересовался бета, усевшись на свое место и сразу же принявшись уплетать лепешки. На вкус они были сладкими, а в сочетании с молоком дарили непередаваемые ощущения. Лепешка приятно разбухала во рту, и Юнги не спешил ее проглатывать. Неизвестно, когда ему еще удастся так поесть. — Из Матерь-реки, — с улыбкой ответил Тэхен. — А ты разве не оттуда же берешь? Из какой ты общины? — он подтянул стул к Юнги и сел рядом, подперев щеки кулаками. Бета глянул на него и пододвинул тарелку с лепешками ближе к себе, полагая, что омега собирается покуситься на его еду. Тэхен тихо рассмеялся и покачал головой. — Я не заберу. Это твое. — Я не из общины, — напихав рот лепешкой, пробурчал Юнги. — Я типа одиночка, но у меня есть кое-кто, кого я оберегаю. — Зачем тогда обманул, что у тебя есть какие-то люди? — спросил Намджун, хотя он прекрасно знал, зачем. — Но ты же поверил. — Сделал вид, — пожал плечами альфа. — Юнги, расскажи о себе. То, что вы с Тэхеном настолько похожи, как минимум странно. Я полагаю, что вы можете быть… как-то или кем-то связаны. Мы должны разобраться в этом, потому что у тебя может быть устойчивость к кордицепсной церебральной инфекции. До встречи с тобой я полагал, что только у Тэхена есть иммунитет, но вот он ты, потенциальный носитель. Тебя никогда не кусали? Замечал ли ты за собой какие-то странности, например, физиологические? — Да нечего рассказывать, — замялся Юнги, опустив взгляд. — Жил с папой, потом папу убили, и я остался один. Даже если и было что-то странное, для меня это было нормально. — Ты остался совсем один? — спросил Тэхен, прикусив губу. — На какое-то время. Но потом меня нашла добрая девушка, и сейчас я живу с ней, — бета откусил кусочек лепешки и посмотрел на Тэхена. — А как ты узнал, что у тебя есть иммунитет? — Смотри, — Тэхен закатил рукав, обнажая укус на руке. Юнги присвистнул и провел большим пальцем по укусу. — Столько лет прошло, а я до сих пор не обратился, хотя моя мама умерла из-за этого. Я столько теорий уже выдвинул, что голова раскалывается, но ни одну из них мы проверить, увы, не можем. — Почему? — Потому что у нас нет специального оборудования для этого, — Юнги перевел взгляд на Намджуна и серьезно кивнул. — Все, что нам остается — это гадать. Но и тебя мы не можем подвергать опасности, не станем ведь заражать тебя, чтобы проверить гипотезу. Юнги, послушай, а твой папа никогда не рассказывал об отце? — У меня не было отца, — пожал плечами Юнги в ответ. — Только папа, сколько себя помню. И кошка. — Кошка! — восхитился Тэхен. — Я всегда хотел кошку, но папа никак не может найти ее. А я бы так хотел… — Она умерла. — Оу, — омега прикусил губу. — Я не хотел. — Да все нормально, — отмахнулся тот. Намджун не сводил с него глаз, внимательно рассматривая. Он никак не мог понять, кого же Юнги ему напоминает. Его черты лица, заостренные от излишней худобы, его взгляд, его голос — все казалось одновременно незнакомым и родным. Он даже не слышал, что Юнги говорил, он просто слушал его голос и наблюдал, как открываются губы. Было в нем что-то, уже Намджуну известное, только что — неясно. — Как ты выживаешь? — спросил альфа. — Это, наверное, сложно. Вас двое, так? — Да, — подтвердил Юнги. — Мы раньше жили в городе, Янъян, если слышал, — Намджун кивнул, город ему действительно был знаком. Даже слишком. — Но в детстве я жил в лесу, с папой, однако, когда его убили, мне пришлось уйти. Деваться некуда было. То, почему я не умер, все еще остается великой загадкой для меня. Питался грибами, ягодами, с наступлением холодов жевал древесную кору. Это было ужасное время для меня, но я выжил, и набрел на этот город. Там меня и нашла Гююн. — Твоя спутница? — уточнил Тэхен. — Именно. Она меня выкормила, вылечила, дала базовые навыки самообороны, ну, а дальше пришлось всему учиться самому. С возрастом начал красть, потому что в городе не было практически ничего съестного, а выжившие даже не думали торговаться. Скорее тебя самого убьют и сожрут, чем обменяют кусок мяса. — И как ты им не попался? — задал самому себе риторический вопрос Намджун. — Эй, — возмутился Юнги. — Да я этот город знаю, как свои пять пальцев. Кого хочешь обкраду, я ловкий, как лиса, и тихий, как ветер. Я бы и тебя обокрал, если бы ты не вломился так невовремя. — Секундочку. Ты что, пытался обокрасть папу? — со смешком спросил Тэхен. — И, я так понимаю, ничего не вышло? — Как видишь, иначе давно был бы далеко отсюда, со своим уловом в кармане… — Ближе к делу, — напомнил альфа. — Мы ушли, потому что с Гююн случилось кое-что очень плохое, — Юнги свел брови, помрачнев. — Мы об этом не говорим, это тяжело для нас обоих, но уйти нам следовало давно. Зря мы сидели и ждали чего-то. А теперь мы ищем место, которое станет для нас домом. Ваша община должна была стать нашей последней остановкой, потому что к юго-западу начнутся поселки коттеджей, в одном мы и остановимся. — Почему вы не хотите остаться с нами? — удивился омега, смотря на Юнги. — Здесь вам было бы намного комфортнее жить. Мы дадим вам дом, еду, работу, даже лекарства у нас есть. — Я не могу решать это один, без нее, — покачал головой Мин. — Мы привыкли к обществу нас двоих, мы защищаем друг друга, как можем. Я не знаю, как… жить здесь. Очень много людей, очень шумно, это отвлекает. Мне намного лучше одному, а она, наверное, теперь не сможет нормально адаптироваться, да и я тоже. Это сложно. — Понимаю, — с сочувствием сказал Тэхен. — К тому же, мне уже пора возвращаться к ней, иначе она ворвется к вам и откроет огонь, — с усмешкой сказал бета. — У нас типа договор — не вернусь в скором времени, мы вас всех тут… Ну, вы понимаете. — Я думаю, мы сможем дать достойный отпор, да, пап? — улыбнулся омега, глянув на Намджуна. — Очень жаль, что тебе уже пора идти. Мы встретимся когда-нибудь еще? — Не знаю, — честно ответил тот. — Не могу обещать, что будет завтра, ведь я даже не знаю, что случится сегодня вечером. Может, нас убьют люди или зараженные, упадем и разобьемся, потеряемся, в этом мире столько опасности, что я не могу чего-то обещать. — Но знай, что двери нашего дома всегда будут открыты как для тебя, так и для твоей спутницы, — вздохнул Тэхен. — Я могу забрать это? — кивнул Юнги на оставшиеся лепешки. — Конечно, — омега кивнул и взял большую миску, в которую переложил все лепешки, насыпал немного ягод, положил два яблока, завернутый в листья базилика кусочек сала и пригоршню абрикосов. Стряхнув холщовую сумку, он поставил на дно миску и бутылку с водой и протянул ее Юнги. — Там больше, чем я просил, — но Тэхен даже слушать не стал, настойчиво пихая в руки Юнги сумку. Бета, помявшись, все же забрал сумку и повесил ее на плечо. — Спасибо, — пробормотал он себе под нос. — Ладно, Юнги, пойдем, — сказал Намджун, доселе молчавший и в разговор влезать не желающий. — Я провожу тебя. — Пап, а можно мне? — Нет, сынок. У тебя еще есть дела дома, а Юнги сам не найдет ворота. — Да я могу снова через забор, — пожал плечами Мин. У Тэхена внутри все вмиг похолодело. Только сейчас он понял, как именно Юнги пробрался к ним в общину. Он не знает, каким образом, но Юнги нашел его тайную лазейку — это бесспорно, других незащищенных мест в общине нет. Тэхен тихо чертыхнулся, желая треснуть себя по лбу, но еще больше он желал умолять Юнги, чтобы тот ничего не сказал отцу, иначе его вылазки точно накроются. На ответ Юнги Намджун лишь вздохнул и потер пальцами переносицу. — Пока, Юнги, — слегка улыбнулся Тэхен, протянув ему сжатый кулак, чтобы стукнуться кулачками. Юнги скептично оглядел его, вскинув бровь, и пожал его кулак ладонью, отчего Тэхен едва не прыснул от смеха. Юнги казался таким взрослым и даже немного опасным, но на самом деле был таким ребенком. — Пока, Тэхен. Юнги поспешил за задумчивым Намджуном, сжимая пальцами ручку холщовой сумки. Намджун повел его к задним воротам, близ того места, откуда Юнги пришел. Ему было интересно наблюдать за Тэхеном и Юнги. Сын с восторгом смотрел на нового знакомого, явно не желая его отпускать, он, вероятно, даже комнату свою ему отдал бы. А Юнги все равно держался обособленно и напряженно, хотя искренне был рад получить такой прием. Он, видимо, не привык к такому. Не привык получать хорошее и искреннее отношение к себе, он знает только боль от чужих людей. — Трудно доверять кому-то, — вдруг сказал Намджун, не глядя на топающего за ним Юнги. — Особенно, когда совсем не знаешь его. — Доверять кому-то абсолютно и полностью — это полный абсурд. Но к чему ты это? — Восточнее отсюда есть пляж. Он давно уже заброшен, даже я туда не ходил несколько лет. Но там очень красиво, особенно на закате. Я хочу, Юнги, чтобы ты обсудил со своей подругой то, что произошло сегодня. Знаю, ты жил в городе, и он намного опаснее, но и лес может быть опасен для вас. Поговори с ней, хотите ли вы жить с нами, потому что мы однозначно этого хотим. Давай встретимся там через три дня, и ты скажешь мне ваше решение. Я расскажу тебе о себе, о Тэхене, о нашей общине — все, что ты захочешь знать. — Почему ты так рвешься мне помочь? — склонил голову Юнги. — Я не знаю, — честно ответил Намджун, разглядывая лицо беты. — Я просто должен сделать это, потому что однажды не смог помочь другому человеку. Повисло молчание. Юнги перебирал пальцами лямку сумки и кусал сладкие после лепешек губы, а Намджун чувствовал необходимость заполнить чем-то эту пустоту, однако не мог. Рядом с ним все мысли как-то рассасываются, и альфа не может сформулировать предложения, чувствуя себя несусветным идиотом. Он никак не мог понять, что же не так с Мин Юнги, и почему сам Намджун так странно на него реагирует. — Значит, пляж, — сказал Юнги, ковыряя носком ботинка землю. — Хорошо, я буду там. — А ты не такой упрямый, как я думал, — сказал Намджун с легкой улыбкой, сложив руки на груди. — А ты такой козел, как я думал, — скривился бета, вызывая у Намджуна хриплый смех. Намджун провел его до ворот и прислонился плечом к столбу, наблюдая, как грязная макушка скрывается среди деревьев, а на губах у него по-прежнему играла спокойная улыбка. Такой странный и одновременно простой Мин Юнги, он словно магнитом притягивает внимание Намджуна и отпускать не желает. Альфа покачал головой и закрыл крыло ворот, запирая его на замок.

***

— А что ты сам думаешь об этом? — спросила Гююн, неторопливо откусывая принесенные Юнги лепешки. — Эти люди кажутся очень добрыми, не каждые способны отдать свою еду первому встречному человеку, сам понимаешь. — Понимаю, но это кажется мне таким странным, — Юнги пнул попавший под ноги камушек. — Я в замешательстве и не понимаю, можно ли им доверять, или лучше не стоит. Столько раз обжегся, что теперь… Что-то мне подсказывает, что им можно доверять, Гююн-а, но я не могу. Не будет ли это слишком опрометчиво с нашей стороны? — С ними безопаснее, чем без них, но я тоже не могу однозначно ответить на этот вопрос, — вздохнула она. — Мы совсем их не знаем… — Он назначил мне встречу через три дня. Сказал, ответит на все мои вопросы и хочет услышать окончательный ответ. Я не думаю, что он будет пытаться в третий раз, и на этот раз мое «нет» будет последним «нет». Я не знаю, как нам все это взвесить, как поступить правильнее. Но, а ты? Что тебе твое сердце подсказывает? — Молчит, — тихо ответила Гююн. — Я уже очень устала, Юнги. Я просто хочу спокойствия для нас, не хочу больше засыпать с мыслями о том, что этот день — последний, — каждое ее слово было пропитано таким отчаянием, что у Юнги в груди сворачивался неприятный тяжелый ком. Он и сам уже устал бороться. С той самой ночи он ни на секунду не был в безопасности, каждый день выгрызая себе место под солнцем. У него нет дома. Нет места, куда он может прийти и чувствовать себя тепло и хорошо, как у Намджуна и Тэхена. У них спокойно и уютно, и дело даже не в том месте, не в самом здании, а в особой атмосфере любви и заботы, витающей в нем. Их любовь и сплоченность чувствуется даже в воздухе, когда от самого Юнги разит холодом и извечным одиночеством, которое лишь благодаря Гююн не захлестнуло его с головой. Юнги сунул руки глубоко в карманы. Он не может сейчас ответить на вопрос Намджуна, ему нужно переспать с этими мыслями, да и дело уже близилось к вечеру, а он бессовестно устал. Хотелось упасть и заснуть, но им еще предстояло найти ночлег. Юнги оторвал взгляд от усыпанной листьями и травой земли и поднял голову, натыкаясь на слегка покачивающийся от ветра кипарис. Он застыл, как вкопанный, смотря на высокое дерево. На его памяти был только один кипарис, единственный во всем лесу, который он видел. И вот, сейчас он возвышается над Юнги и манит, как огонь мотылька. Юнги внезапно сорвался с места и побежал вперед, пугая Гююн. Она тут же двинулась за ним, перепрыгивая через ветки и заросли травы. Ветка дерева больно ударила Юнги по щеке, оставляя красный след, но он словно и не заметил. Выбежав на заросшую тропинку, Юнги остановился, закрывая рот ладонью. Перед ним стоял дом. Старый дом, стены которого поросли диким плющом. Рядом покоился уже развалившийся коровник с осевшей крышей. Доски давно сгнили от знойной жары, холода, дождей и снега. Дворик зарос сорняками, но кое-где росли цветы — те самые цветы, которые Юджон сажал сам. Бутоны ярко-алых роз сверкали каплями крови в свете вечернего солнца. Юнги почувствовал, словно его ударили в грудь и выбили весь кислород. Перед ним стоял его дом. Их с папой дом. Ничего не понимающая Гююн тихо подошла сзади и положила ладонь на плечо Юнги, однако тот, очнувшись от гипноза, стряхнул ее руку и медленно, словно боясь, пошел вперед. Он ступал аккуратно, боясь провалиться в пучину своих воспоминаний. Юнги тронул пальцами обветшалый деревянный забор, который оброс мхом и треснул от перепада температур. На кончиках его пальцев осталась грязь, родная грязь их с папой дома. Половицы крыльца под ним жалобно заскрипели, приветствуя хозяина. Юнги почувствовал, как руки у него трясутся и слушаться не хотят. Он отчаянно старался сделать хоть один вдох, но горло сдавила невидимая сила, перекрывая воздуху доступ. Перед ним выросла обычная деревянная дверь, отделяющая его от той ночи. Юнги смотрел на нее так долго, что, кажется, даже солнце устало ждать, скрываясь за высокими кронами деревьев. Гююн прикусила губу и подошла ближе, все еще оставаясь позади. За Юнги она не пойдет, ей не нужны слова, чтобы понять такую реакцию. Это дом Юнги. Дом, который он нашел спустя столько лет. Она думала, что младший сейчас развернется и сбежит, но нет. Юнги схватился за ржавую ручку, чувствуя, как медленно сердце скатывается куда-то вниз, а потом резко толкает ее. Старая дверь открылась, громко скрипя, и Юнги в нос ударил запах старины и воспоминаний. Солнечные красные лучи залили их маленький дом через грязные стекла. Юнги, точно завороженный, сделал шаг вглубь дома, и провалился на несколько лет назад. В оранжевом свете солнца плясали пылинки, радостно встречая своего первого гостя за столько лет. Оконные рамы оплели растения, распустившие тусклые бутоны цветов. Дом умирал, а природа хоронила его в себе, как океан хоронит затонувшие корабли. Юнги прошел по небольшому коридору на кухню и положил ладонь на дверной косяк, ощущая под пальцами толстый слой пыли. На кухне все осталось таким же, как было в последнюю ночь. Никто после Юнги не был здесь. Посуда осталась стоять в шкафу, дрова лежали в коробке, там, где папа их и оставил. Даже кружка с его давно испарившимся чаем стояла там, укрытая пылью. Юнги улыбнулся уголком губ, чувствуя, как нежная кожа рвется. Он взял дверную ручку и закрыл дверь на кухню, медленными шагами идя в комнату. В их с папой комнату. Внезапно он наступил на что-то небольшое и сделал шаг назад. Под его ногой лежала кукла, та самая кукла, с которой он играл в детстве. Та кукла, которую сделал ему папа. Юнги присел на корточки и поднял ее, рассматривая в своих руках. Она казалась ему такой большой в детстве, а сейчас она едва больше его ладони. С губ сорвался смех и брызнули слезы, омывая грязные щеки кристальной чистотой. Юнги зажмурился и прижал куклу к груди изо всех сил, так, словно он сейчас прижимает к себе не куклу из соломы, а самого Юджона. Он смеялся и плакал, не в силах остановить поток слез. Тонкий запах фиалок оплел его, как родные теплые объятия. Когда Юнги нашел в себе силы подняться, он медленно дошел до комнаты, в которой они с папой спали. До комнаты, в которой папу убили. Он толкнул дверь, открывая вид на старую грязную кровать. В его голове эхом разнесся смех, его собственный детский смех, когда он прыгал по кровати, уворачиваясь от щекотки Юджона. Он услышал, как папа громко зовет его и сам смеется, угрожая жестокой расправой. Юнги прижался спиной к дверному проему, позволяя самому себе, маленькому, пробежать мимо с громким смехом и запрыгнуть на кровать, а следом пробежал и папа, хватая любимого сына за ноги. Маленький Юнги заливисто смеется и умоляет папу прекратить, а папа целует его округлый животик и смеется вместе с ним. Юнги прижал ладонь ко рту и зажмурился, вновь открыв глаза. Теперь он был один в абсолютной тишине. На оконной раме, медленно покачивая пораненным крылом, сидела голубая бабочка. Юнги опустил взгляд на кровавый развод на полу. Кровь высохла и въелась в дерево, навсегда впитываясь в его структуру. В голове Юнги на безумной карусели начали проноситься события той ночи. Испуганный Юджон, приказывающий Юнги во что бы то ни стало не вылезать из-под кровати, незнакомые люди, плачущий папа, его крики, полные боли, его сломанные пальцы и взгляд, кричащий «Не вылезай». Юнги закричал, закрывая уши ладонями. Кукла беспомощно вывалилась из его рук. Он схватил валяющуюся оторванную ножку стула и принялся крушить. Он снес с тумбы вазу, которая с оглушительным стуком разбилась, ударил ножкой по полке с книгами, по зеркалу, которое сорвалось со стены и разбилось, раня ноги Юнги осколками. Он бил по шкафу, по тумбе, по стеклу и подоконнику, по кровати, под которой прятался, пока папу убивали. Он крушил все, до чего мог дотянуться, и кричал. Стекло и занозы больно ранили руки, но Юнги не мог остановиться. Стекло хрустело под его ногами, папа смеялся, он кричал, маленький Юнги читал вслух, Рой шипел в его ухо змеей, а после раздался выстрел, и все стихло. Разбитая ножка стула вывалилась из рук Юнги, и он упал на колени посреди собственноручно устроенного хаоса, надрывно плача. Он стискивал окровавленными пальцами собственные волосы, а после схватил брошенную наземь куклу и заполз под кровать, в самый темный и пыльный угол. Он плакал, сжимаясь в беспомощный комок и прижимая к себе папу. Кровь от порезов медленно стекала на грязный пол и впитывалась в игрушку. Юнги плакал в голос, сжимая в своих руках соломенную куклу до хруста. Мелкие осколки сильнее впились в кожу. — Юнги? — послышался обеспокоенный голос Юджона и топот его ног. — Юнги, где ты? Юнги прикусил собственную ладонь, чтобы папа не услышал, как он плачет. Он не хочет, чтобы папе было больно, как папа не хотел, чтобы Юнги знал, как больно было ему. Юнги беззвучно шепнул «Папа», но тот не услышал. Он ходил где-то в коридоре и звал его, но Юнги не мог отозваться. Папа велел ему лежать здесь и не издавать ни звука, что бы ни произошло. Юнги содрогался в беззвучных рыданиях. — Юнги, малыш, — Юджон, кажется, начинал плакать сам от испуга за своего маленького волчонка. — Юнги, пожалуйста… В просвете между полом и кроватью он увидел его смазанные из-за слез ноги. Юнги трясся, словно от холода, и не мог произнести ни звука. Папа обошел всю комнату, аккуратно переступая через устроенный Юнги хаос. Наверное, он будет ругаться на Юнги. И внезапно ему снова восемь лет, а они с папой играют в прятки. Теперь папа его точно не найдет. Столько лет не мог ведь найти. А Юнги хотел со смехом выпрыгнуть и сказать «Папа, я здесь!», но папа велел молчать, иначе плохие люди его найдут. Юнги шесть. Он еще не убил плохих людей, и папа его жив, а из кухни доносится ароматный запах печеной рыбы. Юнги моргнул, и слезы покатились на пол. Перед ним возникло лицо Гююн, опустившейся на колени и заглянувшей под кровать. — Юнги, иди ко мне, — едва сдерживая слезы, попросила она. — Не могу, — шепнул он. — Папа запретил мне выходить. — Он только что сказал мне, что теперь можно, — она выдавила из себя улыбку, которую с трудом натянула на губы, и протянула Юнги руку. — Ты больше не один. Иди ко мне. Юнги протянул ей руку, крепко схватившись за ладонь, и вылез из-под кровати. Его любимая кукла так и осталась валяться там, в темноте. Гююн сразу же обняла его и прижала к себе, позволяя младшему уткнуться в свою шею и содрогаться в громких рыданиях. Она гладила его по дрожащей спине и чувствовала, как сильно впивается он в ее куртку. Одной рукой сжимая его талию, вторую она положила на его затылок и прижалась губами к виску, прикрывая глаза. Юнги плакал в голос и трясся, чувствуя, как вторая пара рук укутывает его в своих объятиях. Гююн прикрыла глаза и начала медленно покачиваться из стороны в сторону, убаюкивая Юнги в своих объятиях. Солнце потухло, как догоревшая свеча, и комната медленно погрузилась во мрак. Спустя долгие минуты Юнги, наконец, затих, по-прежнему утыкаясь в шею Гююн холодным носом. А Гююн смотрела на бабочку, по-прежнему сидевшую на оконной раме.