реквием

— Так вот, как выглядит человек, подписавший себе смертный приговор. Как ангел. Юнги обдало холодным потом. Зрение медленно возвращалось к нему, и каждая клеточка его тела ощущала боль там, где двое мужчин щедро сеяли ее. Бета стоял острыми коленями на холодном грязном полу и смотрел в темные глаза мужчины, возвышающегося над ним. Он не спешил подходить, даже двигаться, кажется, не желал, а прикурил сигарету, отчего табачный запах серыми змеями расползся по холодной комнате. Юнги била дрожь, но не от страха. Это чувство он зарывал глубоко внутри, чтобы ничем не выдать его. Бета сжал разбитые губы, чувствуя укол боли. Сухая кожа лопнула, обнажая багровые капельки. Хосок наблюдал за ним, жадно скользил взглядом по безупречному лицу и хрупкой фигуре. Кровь и гематомы выглядели на нем, как мазки художника. Они идеально дополняли его, и Хосок с неохотой признался, что смотрел бы на это очень долго. Этот пацан был в действительности похож на ангела, но не того ангела, что на небесах сверкает ослепительно-белыми крыльями, нет. Он был ангелом смерти. Хосок сделал последнюю затяжку, затушил сигарету в пепельнице и тяжелой походкой, так, чтобы Юнги слышал каждый шаг приближающейся смерти, подошел к нему, присев на корточки. Юнги пронзил его острым взглядом, бесстрашно смотря в глубокие глаза без единой эмоции. Ни злорадства, ни ненависти, ни торжества — ничего в них не было. И это пугало еще сильнее. Внезапно Хосок выпустил в его лицо дым, заставляя закашляться и отвернуть голову в сторону. — Такой красивый, — хрипло сказал Чон и протянул руку к его щеке, на которой цвел фиолетовый бутон синяка, но Юнги резко дернулся в сторону, не позволяя себя касаться. — И строптивый, — сухо ухмыльнулся он, но глаза его совсем не улыбались. Юнги крепко сжал руки за спиной, желая врезать костяшками этому альфе прямо в нос. — Может быть, мне совсем не стоит убивать тебя? Останешься со мной, будешь ублажать моих парней, — альфа крепко сжал его подбородок и повернул голову к себе, заставляя смотреть на себя. — Будешь самой элитной шлюхой, за попку которой альфы будут перегрызать друг другу глотки. — Я лучше сдохну, ублюдок, — прошипел Юнги, выплевывая каждую букву. — Сдохнуть ты всегда успеешь, — альфа рассмеялся так, что у беты в груди все похолодело, покрываясь тонким слоем льда. Горло сжал удушающий змей страха, а легкие словно спрессовали в огромных тисках, не позволяющих сделать ни одного вздоха. Но Юнги не дрогнул, по-прежнему упрямо, со жгучей ненавистью смотря в лицо альфы. — Такая сладкая мордочка пропадает, даже жаль. Хосок с нажимом провел большим пальцем по его кровавым губам, вызывая у Юнги едва сдерживаемый рвотный позыв. Он не думал ни о чем, кроме как защитить себя, и вцепился зубами в ладонь альфы, стискивая ее изо всех имеющихся сил, словно желая оторвать кусок. Но резкая боль в районе виска оглушила его, и бета непроизвольно разжал зубы. Его глаза закатились, а сам он начал крениться в бок. Мужчина, стоящий слева от него, ударил его прикладом в голову, как только увидел, что он пытается атаковать лидера. Хосок хмыкнул и раздраженно посмотрел на мужчину, поднявшись на ноги. — Я разве отдал приказ? — холодно спросил Хосок, сжав пальцы в кулаки настолько, что кожа на костяшках натянулась. Ему до хруста в пальцах хотелось выхватить пистолет и пустить пару пуль мужчине промеж глаз за то, что тот посмел причинить этому ангелу боль. Единственный, кому здесь это позволено — Хосок. Но он лишь раздраженно хмыкнул и велел привести бету в чувства. Не хватало ему, чтобы мальчик душу дьяволу отдал раньше, чем альфа ее получит. Юнги, у которого мир перед глазами на бешеной скорости крутился, вновь усадили на колени и дали отрезвляющую пощечину, отчего его голова повернулась влево. Пустой желудок жалобно скручивался, и Юнги отчаянно хотелось блевать. По его виску потекла капля крови, очерчивая линию челюсти и стекая на шею. — Ты знаешь, почему ты здесь? — голос альфы он слышал, как сквозь густой туман. Он с запозданием понял, что ему задали вопрос, но его свинцовая голова кренилась к груди, и он не мог найти сил даже на то, чтобы разлепить глаза, не то, что ответить. Его голову вновь задрали, что отозвалось дикой болью. — Ты меня плохо расслышал? — вскинул бровь Хосок, уперевшись поясницей о свой стол и сложив руки на груди. — Нет, — спустя несколько секунд, с огромным усилием Юнги все-таки разлепил пересохшие губы. В полной людей комнате едва ли кто-то услышал бы его писк, и только благодаря тишине Хосок слышал все. Даже то, как стучится о его хрупкие ребра маленькое сердечко, заходясь от страха. Он может сколько угодно храбриться и скалить зубы, но Хосока он обмануть не сможет. Даже его бесстрашный выпад, который по его задумке должен был причинить боль, альфу только позабавил. — Что «нет»? — лидера злила медлительность этого пацана, но так было даже лучше. Он мог насладиться его видом перед тем, как убьет, мог запомнить, как выглядит человек, олицетворяющий в себе и ангельскую красоту, и дьявольскую, и весь мир, скопившийся в центре его небесно-голубых глаз, и хаос, сокрытый в его голове. Хосок никак не мог понять — то ли этот бета невообразимо храбр, то ли невообразимо глуп, чтобы кидаться на противника, в несколько десятков раз сильнее его самого. — Хочешь маленький дружеский совет, принцесса? Тебе лучше начать говорить, если не хочешь сдохнуть в неведении, за что именно тебя убили. Но знаешь, все же не спеши с ответом. Мне и самому хочется освежить твою память, — на губах альфы вновь заиграла ничего хорошего не предвещающая улыбка. Он кивнул кому-то, Юнги не видел, кому, и вновь перевел на него взгляд. У Юнги дрожали колени, несмотря на то, что он сидел. Его била крупная дрожь и склизкий комок подкатывал к горлу. Отчаянно хотелось пить, но он понимал только то, что ему вскоре дадут напиться собственной крови. Что-то, и Юнги не знает, что, сворачивалось у него в груди в жалобный узелочек, в котором плакал маленький ребенком о том, как сильно он хочет домой. Он вдруг понял, что дом его там, куда звал Намджун. Там, где Намджун. Юнги жалел лишь о том, что никто из них, ни Намджун, ни Тэхен не знают, что Юнги совсем не струсил и не сбежал, Юнги просто… попался. Они никогда не узнают, что Юнги умер, не узнают, что он умер, сражаясь до самого последнего вздоха. Пусть эти ублюдки его мучают, режут, избивают, Юнги не сдастся и не умрет смертью пленника. Он будет защищать себя столько, сколько сможет. Всегда. За его спиной раздались шаги, и он буквально затылком почувствовал пронизывающий его взгляд ненависти. Температура в комнате, которая держалась на нуле, внезапно возросла от напряжения, витающего в воздухе. Нервы Юнги натянулись, как одна напряженная струна, что вот-вот порвется. Юнги хочет плакать, но он никогда не пустит слезу перед ними и не даст им почувствовать свою слабость. Мужчина обогнул его и встал прямо перед лицом Юнги, который смотрел на него с прожигающей ненавистью. В его голове в тот же миг вспыхнули кадры той ужасной ночи, когда его папу терзали ублюдки, недостойные жить на этой земле. Слишком ярки те воспоминания, чтобы Юнги за секунду не понял, почему он здесь, почему истекает кровью и сидит на коленях перед своим палачом. — Рой, — выдохнул бета, не отрывая взгляда от лица мужчины. — Верно, принцесса, — подтвердил Хосок. — Это он, — прошипел альфа, сжимая кулаки. — Он убил Роя и наших, я бы и сам был там мертвым, но… — Не добил тебя, суку, — Юнги вдруг ухмыльнулся, а в его глазах заблестели огни жгучей ненависти. Боль отошла на второй план, становясь лишь фоновым, не имеющим значения раздражителем. Адреналин и заводящая злость вмиг разнеслись по его телу, поджигая нервные окончания, как фитили бомб. — И если бы не держащие меня веревки, поверь, что в этот раз бы не отделался так просто. Мужчина замахнулся, чтобы ударить его по лицу, но его рука едва смогла прикоснуться к щеке, на которой расплылся синяк. Хосок крепко сжал его запястье, стискивая то до боли, и без толики эмоций смотрел в глаза альфы, а после пренебрежительно откинул его руку. Мужчина удивленно вскинул брови, а после нахмурился, смотря на Хосока, который достал из пачки, лежащей на столе, сигарету и прикурил. Юнги и сам на мгновение удивился тому, что альфа не дал ему ударить его, но внутри все равно бурлила дикая злость и ненависть, направленная на всех в этой комнате. — В чем дело? — раздраженно спросил мужчина. — Когда ты сказал, что это дело рук мальчишки, я едва мог поверить, — спокойно ответил Хосок, делая короткую затяжку. — А сейчас он передо мной, связанный и избитый. Знаешь, Хемин, — Хосок подошел к нему и встал прямо напротив, — не будь вы моими людьми, я бы даже восхитился им, потому что такой сопляк уложил четверых альф, а ты остался жив только по счастливой случайности, — мужчина поджал губы, пиля Хосока взглядом. Хосок стряхнул пепел на пол. — Ты должен благодарить его за то, что он твою жалкую жизнь не забрал, как жизнь Роя. А этот ублюдок мог бы за нее побороться, конечно, — альфа ухмыльнулся и глянул на застывшего бету. — И ты сейчас смеешь поднимать на него руку, на человека, который тебя едва не прикончил? Ты посмотри на него. Моя рука больше, чем все его тело, но он все равно борется за свою жизнь, — лидер не отводил от Юнги взгляда. — Это заслуживает моего уважения, но не значит, что он не умрет. То, что ты и ты, — он указал пальцами, которыми держал сигарету, на мужчину, ударившего Юнги прикладом, — подняли на него руку, когда этого себе даже я не позволил — низко. Он не может вам ответить, потому что его руки связаны, но я уверен, будь они развязаны — вы бы оба уже давно лежали на полу мертвыми. — Ты не знаешь, что там было, — хмуро сказал Хемин, сделав шаг к Хосоку. Тот окинул его безразличным взглядом. — Мне и не нужно быть там, чтобы видеть все факты налицо — вы просто шайка ебаных слабаков, которых может уложить даже он, — Хосок вновь кивнул в сторону Юнги. — Другой вопрос в том, зачем мне такие слабаки? Эта принцесса для меня была бы намного полезнее, чем вы четверо. Я не хочу слышать от тебя никаких оправданий, для меня это лишь пустой звук, а я вижу все и сам. Поэтому, Хемин, — Хосок резко схватил его за грудки, припечатывая спиной к окну, отчего стекло задрожало, — спускайся к нашим людям и расскажи им, как мальчишка в сорок килограмм едва не убил тебя, а ты прибежал жаловаться папочке, — альфа прошипел это так тихо ему на ухо, чтобы лишь Хемин услышал. Хемин оттолкнул его от себя, заставив Хосока недобро ухмыльнуться, и вышел из его кабинета так быстро, что задел плечом стоящего с автоматом мужчину. Юнги перестал понимать что-либо, в его голове все смешалось в одну сплошную неразборчивую кашу. Ему кажется, что он сходит с ума, а Хосок спокойно докуривает, смотря в окно. Он сказал, что Юнги умрет, тогда зачем тянет и чего он ждет? Что Юнги начнет молить о спасении собственной жизни или согласится стать шлюхой для его людей? Бета часто дышал, ни на мгновение не отрывая взгляд от неподвижного альфы. Кровь застыла на его лице и неприятно стянула кожу, напряжение в воздухе нарастало настолько, что он уже едва мог дышать, а две тени, стоящие позади, лишь сильнее давили на плечи и прибивали к земле. Юнги смотрел на Хосока исподлобья, и отчего-то это вызывало у Хосока ухмылку. Он раздавил сигарету о дно пепельницы и посмотрел на бету, который притаился, как волчонок, готовый напасть на огромного льва, способного раскусить его надвое одним щелчком массивной пасти. — Почему ты убил их? — спросил Хосок тоном, выражающим явную скуку. Юнги никак не мог определить, что он в действительности думает. Сначала насмехается над ним и смотрит голодным животным, потом говорит, что уважает и защищает от ударов, потом обещает, что Юнги умрет, и бета уже совсем не знает, о чем ему думать и что делать. — Принцесса, если ты хочешь поиграть со мной в молчанку, я отрежу твой острый язычок и заставлю сырым сожрать. Не нужно испытывать мое далеко не ангельское терпение. — Он забрал у меня все, — сиплым шепотом ответил Юнги, плюя на то, услышит ли его альфа или нет. Но Хосок все отчетливо слышал. — Он забрал мой дом, он забрал мое детство, он забрал моего папу. А я… забрал его жизнь, — бета изогнул губы в странной улыбке, и Хосок понял, что это доставляет ему удовольствие. Ему нравится думать о том, что он убил этих людей. — Ты тронул то, что принадлежало мне, — альфа начал постукивать пальцами по столу, отбивая какой-то странный ритм, который раздражал Юнги. — И ты должен благодарить самого дьявола за то, что я сразу же не пустил пулю в твою голову. Должен признать, я действительно уважаю твой поступок, по крайней мере, ты умрешь не как обычный пленник в моих глазах, а как человек, достойно отстоявший то, что у тебя забрали. Но прежде, чем я заберу твою маленькую душу, я хочу задать тебе один вопрос, — Хосок оторвался от своего стола и подошел к Юнги, вновь присаживаясь перед ним на корточки и удавом смотря в голубые глаза. Альфа ничего не может поделать с тем, что они его завораживают и влекут, засасывая своей глубиной. — Если бы ты мог вернуться назад, зная, что за смерть моих людей тебя ждет твоя собственная, ты бы повторил это? — Да, — без раздумий ответил Юнги твердым голосом. — Я жалею лишь о том, что убил этого ублюдка слишком быстро. Я должен был мучить его так долго, чтобы он молил меня о смерти, захлебываясь собственной кровью. Он должен был молить меня на коленях, чтобы я позволил ему сдохнуть, но я бы не позволил, — Юнги издал смешок, смотря Хосоку прямо в глаза. — Даже если бы знал, что меня за это убьют, я бы повторял это каждый раз, каждый раз возвращался в прошлое и слушал его крики, пока мне не надоело бы, а они не надоели бы мне никогда. Хосок ухмыльнулся уголком губ и склонил голову вбок. Этот мальчишка ответил то, что альфа и хотел услышать от него, то, в чем он ни на мгновение не сомневался, и хотел лишь услышать подтверждение. Глаза беты буквально горят от ненависти и жажды, Хосок почти физически ощущает его желание проделать это вновь, и сам заряжается его жаждой. Она расползается по телу патокой, и воздух между ними тяжелеет. Он чувствует к бете такое притяжение, что ему едва не срывает башню, но он из последних сил держит себя в руках от того, чтобы не тронуть его прохладную гладкую кожу вновь. На его подбородке, там, где Хосок сжимал, кожа еще розовая, и альфу это заводит. Он хочет сам слизать эту кровь с его губ и оставить поверх синяков боли свои синяки, руками развести эти острые колени и послушать, как из его груди вырывает стон боли и наслаждения. Но Хосок не двигается с места, потому что самому себе пообещал однажды — никогда, никогда в этой гребаной жизни не насиловать так, как насиловали его. От этих мыслей его прошибает ток злости и дикого раздражения. — Я бы и тебя убил, — прошипел Юнги, с силой сжимая пальцы в кулаки за спиной. Хосок рассмеялся, не отрывая злой взгляд от его лица. — А как бы ты это сделал? — спросил альфа с маниакальной улыбкой, но его глаза были по-прежнему пусты. Он словно надевал маски эмоций, но внутри его глаз была абсолютная, беспроглядная и непреодолимая тьма. Они как самая глубокая бездна океана, в которую не может пробиться свет и хотя бы на миг осветить то, что скрыто внутри. — Моим охотничьим ножом. Я бы вонзал его в твою грудь раз за разом, пока мои руки не были бы по локоть в крови, — с ненавистью шипел бета, вонзаясь ногтями в собственную ладонь. — И последний удар пришелся бы тебе прямо в сердце. — Оставайся со мной, принцесса, — Хосок провел языком по своим губам. Ненависть Юнги начинала его заводить и распалять. Бета, сам того не зная, бросал в пылающий огонь дрова, облитые маслом, которые тут же вспыхивали. Он с самим Дьяволом решил поиграть и проверить его выдержку. Хосок был близок к тому, чтобы нарушить данное самому себе обещание. — Никто не тронет тебя, кроме меня. Будешь ждать меня каждую ночь в моей постели, а я до самого утра буду трахать твою попку, и мне, поверь, всегда будет мало. Будешь кричать от наслаждения и просить еще. Ты будешь не шлюхой, ты будешь моей принцессой, моим неприкосновенным сокровищем, и вскоре сам на мой член будешь залезать, как на трон. Станешь моим и будешь таковым навсегда. Юнги каждое слово, словно игла под кожу. Его пальцы дрожали от ненависти и отвращения. Он готов сам себе могилу вырыть и землей себя засыпать, но в постель ни к кому не ляжет, не позволит обращаться с собой, как с игрушкой. А альфа, говоря это, получает настоящее удовольствие, от которого Юнги выворачивает. Хосок замолчал, ожидая, что ему ответит Юнги, и на губах его застыла улыбка, от которой бету тошнило. Еще чуть-чуть, и его бы вырвало себе под ноги. Но Юнги собрал всю скудную слюну во рту, и, не думая ни о чем больше, плюнул Хосоку прямо в лицо. — Никогда! — закричал он. — Я лучше умру, я умру, но никогда не стану делать этого! Повисла гробовая тишина, нарушаемая только сбитым дыханием Юнги. Хосок закрыл глаза на мгновение и резко утер теплую слюну со своей щеки, а после посмотрел на бету. От его улыбки не осталось и следа, и по его лицу вновь нельзя было ничего прочесть. Но глаза… Лучше бы Юнги не смотрел в них никогда. Ему впервые стало настолько страшно, что страх буквально парализовал тело. Даже стоящие над ним альфы были шокированы такой дерзостью, они переглянулись, понимая, что так просто этого бету теперь не убьют. Хосок не даст ему легкой смерти. Альфа поднялся на ноги, возвышаясь над Юнги и смотря на него сверху-вниз. — Подготовьте место для принцессы, — сказал Хосок раскатом грома над головой юноши. — Принцессе пора познакомиться с Адом. Юнги на голову резко надели холщовый мешок, и он закричал, начав брыкаться. Его вновь подхватили под мышки и поволокли вниз, не заботясь о том, что он бьется ногами о ступеньки и словно специально задевая косяки, чтобы бета ударялся головой. Он кричал и дергался, пытаясь вырваться из последних сил, прекрасно понимая, что все это тщетно. За ними захлопнулась дверь, и кожу Юнги уколол холодный воздух, отчего та сразу покрылась крупными мурашками. В небе оглушительно гремел гром, а на улице опустился темный вечер. Юнги пытался разглядеть что-то через маленькие дырочки в мешке, но все было тщетно. Картина перед ним была смазанной и нечеткой. Его внезапно бросили лицом прямо на землю. Упав, Юнги больно ударился подбородком и содрал кожу с колен. Грязь и пыль тут же прилипли к окровавленным местам и больно жгли. — Вставай, — послышался грубый голос. Юнги не повиновался, потому что у него просто не было сил подняться. Тогда мужчина с размаху ударил его по ребрам, заставив неслышно проскулить и зажмуриться, свернувшись от боли. — Я сказал, вставай, — повторил он. С третьей попытки Юнги удалось подняться на дрожащие ноги. Его сильно ударили в спину прикладом, заставляя идти вперед. Юнги дрожал и с трудом переставлял непослушные ноги, которые просто отказывались нести его тело вперед. Он слышал человеческие голоса, перешептывающиеся о чем-то, но о чем — не понимал. Вероятно, о нем самом. Он шел вслепую, с мешком на голове. Фэйт, повесив руку на автомат, наблюдала за процессией, заломив брови. Меж них пролегла глубокая складка. У нее из головы не выходила девчонка Гююн, которая ни на мгновение не затыкалась, крича имя этого пацана, которого сейчас ведут на верную смерть. Хосока нигде не было видно. Она понимала, что дни этого Юнги уже сочтены, он доживает последние часы, а вот что делать с Гююн, она не имела понятия. Когда она уже забыла о ней, та появилась в ее жизни, обреченная на смерть или каторжный труд. Вряд ли ей даруют спокойную жизнь, ведь она связана с тем, кто положил их людей. Фэйт выругалась сквозь зубы и потерла лицо ладонями. Блять, что же делать? Хаку причесывал Клиффа с легкой улыбкой, пока тот кусал его за пальцы и тянул за края кофты, прося поиграться, но у омеги было какое-то… странное настроение. Он не чувствовал обычного удовлетворения от времяпровождения с щенками. Его терзали переживания, потому что с обеда люди на кухне перешептывались о странном мальчике, которого не так давно поймали в лесу. Хаку не знал, что это за мальчик и что он сделал, но перешептывание поваров не вселяло надежду на то, что у них появится новый житель. Билли нарезал овощи, поглядывая на притихшего омегу через открытое окно. Сегодня он был необычайно тих и безучастен. — Скоро дождь начнется, тебе лучше зайти в дом, — посоветовал Билли, отвлекая Хаку. — А? — растерянно переспросил мальчик, подняв голову. — Говорю, дождь скоро, — вздохнул старший омега. — Заходи, иначе промокнешь. — Там что-то происходит, — обеспокоено вздохнул юноша, смотря в сторону. Билли со вздохом отложил в сторону нож, которым нарезал овощи, вытер руки о застиранный фартук и вышел на порожек, облокотившись плечом о дверной косяк. Издалека действительно доносились какие-то звуки и голоса людей, но его это мало заботило. Своих дел по горло. — Давай сходим? — обратился он к старшему омеге. Клифф ткнулся прохладным носом в его ладонь, требуя к себе внимания. — Это не наше дело, — покачал головой Билли и, прищурившись, пытался разглядеть что-то за домами. Но Хаку слушать его больше не стал. — Эй, ты куда? Что тебе Чонгук сказал? Хаку, не обращая внимания на недовольство хена, поднялся с поваленной бочки и мелкими шажками, прислушиваясь к звукам, пошел к месту, где что-то происходило. Клифф вприпрыжку побежал за ним, кусая за подол длинных штанов и путаясь под ногами. Но Хаку, постукивая перед собой палочкой по земле, непоколебимо шел вперед. Билли выругался через нос и пошел за ним, нагоняя на половине пути. Он взял Хаку под локоть, помогая идти, и подумал о том, что им обоим потом влетит. Не этого он хотел, беря под опеку этого мальчишку. Хаку наткнулся ладонью на деревянную влажную стену дома и заскользил по ней пальцами. Билли шепнул ему, чтобы он пригнулся и не смел высовываться, а сам спрятался за бочкой, высовывая лишь макушку, чтобы разглядеть, что же там такое творится. — Ни черта не вижу, — тихо сказал Билли, усердно вглядываясь в полумрак. — О… — он вдруг резко опустился за бочку, а после прошептал Хаку: — Подожди, там сидит… тот мальчишка, которого вчера привели. — Ты уверен, что это он? — Хаку прикусил губу и вцепился прохладными пальцами за локоть Билли. — Точно, точно. Я видел его мельком, это точно его одежда. Он почему-то с мешком на голове, и… — омега резко замолчал. — Не тяни, — Хаку потряс его за плечо, заставляя говорить. — Там зачем-то роют землю… — мальчик замер, смотря на старшего застывшими глазами. — Они копают могилу. Юнги не мог вдохнуть полной грудью. Ледяной воздух колол кожу острыми кинжалами, стискивая легкие и лопая альвеолы, как шарики с воздухом. Он стоял окровавленными коленями на земле и слышал, как перед ним какие-то люди копают землю. Ветер резкими порывами срывал с верхушек деревьев листья, гоняя их по земле, и давал Юнги отрезвляющие пощечины, напоминая: «Сейчас ты умрешь». О его ногу разбилась капля дождя, а после сразу же раздался оглушающий гром. Юнги готов был расплакаться от страха и беспомощности, но он не мог, он не причинил бы своим мучителям такого удовольствия, хотя его глаза щипали слезы. Оттого, что его голова была в мешке и он почти ничего не видел, кроме размытых черных фигур, его еще сильнее накрыл страх и неизвестность. Он не знал, что с ним сделают. Изобьют до смерти? Станут пытать? Отрезать конечности? Юнги хотел бы, чтобы как по волшебству рядом с ним появился Намджун, но он знает, что этого не случится. Юнги совершенно один во вражеском логове, и дни его закончатся сегодня. Ему жаль лишь, что он Намджуна на прощание не обнял. Если бы он знал, что видит этого альфу в последний раз, он бы обязательно прильнул к нему и поблагодарил за все, что тот сделал. Позади него послышались тяжелые шаги. Под ботинками хрустели камни, которыми была устлана земля. Через холщовую ткань Юнги увидел, как блеснула алая полоска молнии, а после шаги прекратились. Хлынул ледяной дождь, иголками пронзая кожу Юнги. Ему было так холодно, что зубы начали стучать друг о друга, но то, какой он испытывал страх и холод внутри, ни с каким дождем для него не сравнимо. Он почувствовал запах сигарет и прожигающий взгляд на себе. Кто-то стоял позади и пилил его затылок твердым взглядом, но делать что-либо не спешил. Чонгук рассматривал ссутуленную фигуру, изредка показывающуюся в свете молний, держа меж губ фильтр сигареты, а руку повесив на автомат. — Он? — спросил альфа, выгнув бровь, и посмотрел на брата, который сам не мог оторвать от их пленника взгляда. Его желваки играли с такой силой, что Чонгук даже удивился — давно он не видел в брате столько злости, он бы даже сказал агрессии. Чонгук знал, что этот мальчишка убил их людей, но вряд ли это была единственная причина, по которой Хосок был зол настолько. Он видел, как брат стискивает пальцы в кулаки, удерживая себя на месте. — Никогда бы не подумал, что такой, как он, смог бы уложить наших. — Ты недооцениваешь этого самоубийцу, — зло ухмыльнулся Хосок. Чонгук докурил и бросил сигарету на землю, затушив ее носком ботинка. Дождь барабанил по земле, отчего копать могилу становилось труднее. Хосок обогнул стоящего на коленях Юнги и склонился над ним так, чтобы бета почувствовал, кто стоит перед ним, и альфа не сомневается — он чувствует. Его грудь начала быстро вздыматься, что не ускользнуло от чуткого взгляда. — Почти все готово, моя принцесса, — прошептал Хосок ему на ухо. Даже через мешок Юнги чувствовал его горячее дыхание с привкусом сигарет. Неслышно бета всхлипнул и тут же сжал челюсти, чтобы больше не произнести ни звука. Чонгук открыл крышку заранее приготовленного для этого мальчишки гроба и отставил ее в сторону. Ни подкладки, ни подушки, только голые твердые доски. Таков был приказ Хосока. Чонгук не собирался влезать, потому что четко видел одно — эта жертва принадлежит его брату, даже вбить в крышку гроба гвозди он захотел сам. Альфа не знал, чем этот пацан так разозлил его брата, но результат его работы заставил удивиться даже Чонгука. Он разбудил того, кого никто в общине не видел очень давно. Даже Фэйт не стала вмешиваться, предпочитая оставаться в стороне. Хосок сейчас был как оголенный провод, готовый в любой момент ударить по любому, кто посмеет его тронуть. Когда яма была выкопана, старший Чон вновь подошел к пленнику. Брат сохранял молчание и не спешил рассказывать бете, какие ужасы его ждут после. Ему совсем не хотелось пугать Юнги. Он хотел его собственноручно проводить в Ад. — Давай, я помогу тебе, — его голос спокойный, даже дружелюбный. Он подхватил Юнги на руки, как ничего не весящую игрушку. Юнги тут же закричал и принялся дергаться, пытаясь вырваться, хотя и понимал прекрасно, что это бесполезно. Даже если он расшибет в кровь голову, это ничего ему не даст, он только потеряет силы, а Хосок словно и не замечал сопротивления. Он уложил бету в гроб и резко содрал с его головы мешок. Юнги зажмурился и отвернул голову в сторону, не совсем понимая, куда его положили. Под лопатками что-то твердое и впитавшее влагу. Он со страхом огляделся, замечая высокие черные бортики. Хосок питался страхом в его глазах, наслаждался им и вкушал, как самый вкусный в этом мире десерт. Не было еще ничего и никого, что не смог бы он сломать. Ломая других, он получал садистское удовольствие и наслаждение, а после хотелось еще и еще. Но он знает, что после этого беты ему сложно будет утолить свой нарастающий голод. Хосок разрезал веревку на руках Юнги, освобождая затекшие запястья от стягивающих пут. Он хочет слышать, как бета будет долбить гроб с обратной стороны, умоляя его выпустить. — Нет, — шепнул Юнги, к которому медленно приходило осознание того, где он лежит. — Все самое лучшее для моей принцессы, — прошептал Хосок в его губы, резко оглаживая большим пальцем его мокрую от дождя и слез щеку. — У тебя будет время, чтобы проклясть себя за то, что ты сделал, пока будешь медленно умирать под землей, а я буду слушать твои предсмертные крики агонии и наслаждаться, — альфа улыбнулся краешком губ, наблюдая за бегающим взглядом беты, в глазах которого застыли слезы. Дождь медленно наполнял его гроб, последнее пристанище маленькой принцессы. — Покойся с миром, моя голубка. Хосок отстранился, и Чонгук, даже не разглядев лица беты, накрыл гроб крышкой, а после подал брату гвозди и молоток. Юнги начал кричать и дергаться, пытаясь вырваться из плена. Хосок приставил гвоздь к крышке и сделал первый удар молотка, но Юнги показалось, что это было его сердце. Мир перед ним вмиг потух, оставляя после себя лишь мрак. Он прижал ладонь ко рту, чтобы его полный отчаяния крик не вырвался наружу. Хосок вбивал в крышку гроба гвозди один за другим, заживо закрывая в нем Юнги. Его трясло, а внутри сердце на бешеной скорости колотилось о стенки ребер. Юнги зажмурился и беззвучно закричал, чувствуя, как слезы стекают к вискам. Он вздрагивал каждый раз, когда слышался стук молотка. — Нет, — шепнул Юнги, прижав ладонь к крышке гроба, которая уже была плотно прибита. — Нет, нет, — его голос стал громче. Он ударил по крышке в отчаянии. — Нет! — закричал Юнги, принявшись колотить его изнутри, сбивая костяшки пальцев в кровь. — Нет, нет, нет! — кричал он изо всех сил, заходясь в приближающейся истерике. — Пожалуйста… — беззвучно прошептал он, царапая бездушное дерево ногтями. Он лежал в кромешной темноте и абсолютной тишине, и лишь дождь, разбивающийся о крышку гроба, говорил, что он еще не похоронен. Его вдруг отбросило на несколько лет, туда, под кровать, где он прятался совсем один. Он до боли закусил ребро ладони, глуша крики. Он начал трястись, словно в припадке, он хотел к папе, он хотел наружу, он хотел к Намджуну. Из его груди вырвался протяжный всхлип, и он даже не заметил, что от силы, с которой стискивал собственную ладонь, прокусил ее, и бордовая кровь начала заливать его губы, сползая по ладони вниз. Наступило гробовое молчание. Юнги не слышал, что творилось снаружи, и так продолжалось несколько долгих минут, которые для него показались целой жизнью. Но потом гроб вдруг подняли, и Юнги закричал вновь. Хосок наслаждался этими криками, наблюдая, как медленно гроб опускают в неглубокую яму. Он ждал, когда бета начнет умолять его, когда он будет рассыпаться в извинениях и просить сохранить его жизнь, только он упрямо молчал. Хосок подошел к краю ямы, взял в руки лопату и сбросил на гроб первую горсть земли. Юнги крупно вздрогнул, полными слез глазами смотря на черную крышку. Его начали закапывать, сбрасывая сверху землю. Юнги закричал и принялся колотить кулаками о дерево. Он больше не смог притворяться сильным, он больше не мог сдерживать свой животный ужас в грудной клетке. Он вырвался громким криком и отлетел от узких стен его гроба. Юнги хоронили заживо. Он кричал, бился о стенки гроба, выворачивался и задыхался от нехватки кислорода. Чонгук свел брови, отчего меж них залегла глубокая складка, и посмотрел на брата. Он положил ладонь тому на плечо, но Хосок ее резко сбросил, вонзив в младшего брата полный чистой агрессии взгляд. — Хватит, Хосок, — спокойно сказал Чонгук. — Он и так уже покойник. Оставь его умирать. Хосок ощутил навязчивое острое желание причинить Чонгуку невообразимую боль. Он откинул лопату в сторону и приблизился к брату, смотря на него ненавидящим взглядом. Чонгук знает этот взгляд и знает, чем он вызван. Хосок вновь принял таблетку и вновь потерял над собой контроль. Младший альфа ожидал от брата, что сейчас тот ударит его крепко сжатым кулаком, и даже приготовился блокировать его удар, но он никак не ожидал, что Хосок тихо хмыкнет себе под нос и просто уйдет, цепляя Чонгука плечом. Альфа потер переносицу, на мгновение прикрыв глаза, а после подошел к яме, которую продолжали закапывать. Она была уже зарыта примерно на пятьдесят сантиметров, и Чонгук думал, что этого достаточно. Он махнул рукой, приказывая рабочим разойтись и оставить яму. Чонгук знает, что это желание, закопать мальчишку, не принадлежит Хосоку. Оно принадлежит наркотикам и его несдерживаемой агрессии. Юнги смог перестать надрывно плакать только через несколько минут после того, как все стихло. Его закопали под землей и оставили там умирать, заживо гнить и кормить своей плотью червей. Он даже шума дождя больше не слышал. Он не слышал уже ничего, даже собственного сердца, которое, кажется, лопнуло и разлетелось ошметками по грудной клетке. Юнги зажмурился и прижал ладонь ко рту, чувствуя, как не гнутся от дрожи и холода собственные пальцы. Он хватал носом воздух, стараясь надышаться, но не мог сделать ни одного полного вдоха. Хаку закрыл лицо руками, скрывая жгущие слезы. Он никогда бы не подумал, что Чонгук, его хен, который отдал ему свою кровать, пищу и кров, способен на такое. Билли успокаивал его, приговаривая, что так было нужно, что этот человек — враг для них, но Хаку не мог с этим смириться, не мог поверить в то, что уйдя от одной жестокости, он наткнулся на другую, и пусть она направлена не на него, но они делают это с человеком, который даже не может ответить им и защитить себя. Билли дрожащим голосом описывал ему все то, что происходило там, и когда только Чонгук открыл крышку гроба, Хаку понял, что будет с этим мальчиком. Его сердце сжалось в страхе, а губы сами собой распахнулись от ужаса. Билли насильно схватил его под локоть, а тявкающего Клиффа сунул под мышку, и потащил младшего прочь от места живого захоронения. Хаку судорожно думал о том, что ему сделать для того, чтобы спасти погребенного заживо пленника, пока… Пока в его гробу совсем не кончится кислород.

🍃

Чимин нервно дергал ногой и скреб ногтями край столешницы, которую крепко сжимал пальцами. Его немигающий взгляд был прикован к маленькой, едва заметной трещине на стене слева. Справа находилось широкое зеркало, через которое, — он знал, — за ним наблюдают, ожидают какой-либо реакции. Альфа слышит тикающие часы, но самих часов не видит. Сначала он пытался считать время, но после сбился и плюнул на это, но сейчас ему казалось, что прошло уже не меньше двух часов, как он сидит неподвижно, смотрит в одну точку, окруженный белыми стенами, зеркалом и светом трещащей лампы. Вместе с этой лампой трещало что-то внутри самого Чимина, и он думал, что вот-вот взорвется. Звук часов его выводил из себя, но он сдерживался. Он знает, что это такое, он знает, почему он здесь. Ему доводилось присутствовать по обе стороны баррикад. Не раз он был с той стороны зеркала, наблюдая, как отец раскалывает людей, чтобы выпытать необходимую ему информацию. Он ничего не чувствовал, наблюдая за страданиями тех, лишь держал крепко сжатые в кулаки руки за спиной и четким взглядом ловил каждую изменившуюся деталь в поведении испытуемого. Он не думал о том, что они чувствуют, пока сам не оказался в этой комнате, прикованный к этому стулу. Нет, его не связывали, не пристегивали наручниками, ничего из этого. Скорее он сам себя удерживал и не позволял двигаться с места. Его отец выработал очень профессиональную методику дрессировки, и Чимин подозревал, что она была основана на собаках Павлова. Ему было даже противно от мысли, что отец ассоциировал людей не больше, чем с животными. Суть эксперимента Павлова состояла в изучении работы пищеварительного тракта, но его отец взял нечто иное за основу своей методики. Павлов заметил, что собаки реагировали даже на звуки шагов кормящего их человека, вследствие чего у них начинал вырабатываться желудочный сок, точно такая же реакция была со звуковыми сигналами и мигающей лампочкой. Обычно после сигнала или лампочки животным давали корм, но когда корм переставали давать, животные все равно реагировали на свет и звук. Чимин полагал, что именно это послужило основой. Для него не было секретом, что отец «подкармливает» нужных ему людей, одним из таких людей являлся Чон Хосок, которого альфа хорошо знал лично. Для Джина не было особой проблемой в синтезе наркотических веществ, причем несколько модифицированных, не зря отец когда-то был ученым с выдающимися знаниями. Подкармливая этих людей, он делал их зависимыми не только от наркотиков, но и от самого себя. Они были готовы совершить буквально что угодно, чтобы получить новую порцию овального счастья и растворяющейся под языком эйфории. Чимин думал, что это C21H23NO5, но ошибся — это нечто было хуже, но отец никогда не раскрывал ему формулу. Впервые он почувствовал это на рубеже двадцати лет, а после его сознание кануло в бездну. Себя без наркотиков он уже не представлял. Впервые ему дали это не в чистом виде, а смешали с овсянкой, которую обычно Чимин ел на завтрак. Только годы спустя он вспоминает потерянный взгляд папы, который прятал его, и заинтересованного отца, периодически отрывающегося от книги, чтобы глянуть на Чимина. Но сначала реакции у него не было никакой — только едва заметный привкус. Но через несколько часов он попал в то место, которое сам называет Пустошью. Это место, откуда никто из зависимых еще не возвращался, и сам Чимин бродит где-то там, изредка видя перед собой свет. Он лежал под теплым одеялом и трясся от холода и озноба, а после раздирал кожу от въевшегося в вены зуда так, что сдирал ее до крови и кричал, кричал так, что взбухали вены на шее. Минки плакал вместе с ним, умоляя сына очнуться, прижимал к себе сопротивляющееся тело, но все это было впустую. Все это было безрезультатно. Его мальчик уже был там, откуда не возвращаются. Потом наступило самое ужасное — ломка. Чимину хотелось еще. И еще, и еще, и еще. Его голод нарастал, потому что он не понимал, чего хочет. Он сметал все, что мог найти в холодильнике, просил тройную порцию на ужин, до изнурения занимался спортом, пока не падал от бессилия, но все равно хотел то, чего не знал сам. Пока однажды вечером, когда Минки слег от мигрени, отец не протянул ему овальную таблетку — именно то, что Чимину было необходимо так долго до ломоты в костях. Лишь тогда он понял, что такое счастье и эйфория. Тогда он подумал, что возвращаться из Пустоши ему и незачем, но… На мгновение его осветило солнце, и не то, что называют звездой. А то, что улыбается и бархатно смеется, тыкая в альфу грязным от сладких фруктов пальцем. Он думал, что именно в таблетках нашел свое счастье, но вовремя понял, что его счастье у него под носом мельтешит, и лишь оно заставляло и заставляет держаться до последнего. Если бы не Тэхен, то Чимин, наверное, стал бы очередной безвольной куклой в руках отца. Он здесь, в этой комнате, чтобы поведать отцу о том, что видел, переспав с Тэхеном. Чимин думал, что ниже отец в его глазах уже просто не сможет упасть, но вот он, пробил очередное дно. Он думает, что сын будет лгать ему, поскольку его ум затуманен чувствами к омеге, коих можно сыскать сотни, но Чимин упрямо не хочет видеть никого, кроме Тэхена. К нему омеги сами в постель лезут, но он отвергает всех, исключая любую возможность впустить кого-то иного себе в душу. Джин и ее с корнем выдерет, если понадобится. Чимин в очередной раз ударил пальцем по краю столешницы, и дверь отворилась. Он не хотел поворачивать голову, потому что и так ясно, кто к нему зашел. Он медленно моргнул, и датчик на его голове и вокруг пальцев принялся пикать, отсчитывая сердцебиение. Этот датчик был чем-то сродни детектора лжи, который Джин разработал сам. Гениально зверский человек. Тем временем, Джин обошел стол и со скрипом ножек по полу отодвинул стул, сев напротив сына. — Добрый вечер, сынок, — поздоровался Джин, положив перед собой папку с какими-то документами. Чимин вновь начал скрести ногтями столешницу. Джин надел очки, принялся раскладывать документы перед собой по столу и, не поднимая головы, сказал: — Вижу, на разговор ты не настроен, но, тем не менее, говорить тебе придется. Чимин об этом знает, как никто другой. Отец любил находить обходные пути в сознании людей, а, если не мог найти, действовал напролом, снося перед собой все преграды. Детектор лжи был своего рода стрессовым фактором, который исключал возможность солгать, а таблетка счастья перед глазами, как та самая лампочка для собак Павлова — срабатывал инстинкт и первобытное желание, из-за которого все остальное уходило на второй план. Обычно сознание людей становилось гибким под слоем данных условий, и они рассказывали все необходимое, что знали. После, как поощрение, получали таблетку или вкусную еду, смотря каким методом отец пользовался. И сам Чимин не раз получал свою награду, но тогда все то не было связано с Тэхеном напрямую, и его пытка заканчивалась достаточно быстро. — Итак, давай сначала начнем с более важной информации, — Джин переплел пальцы в замок, положив их на стол, и посмотрел на сына внимательным взглядом. Лампочка на его виске медленно мигала зеленым светом, означая, что подопечный находится в состоянии покоя, его сердце бьется в привычном режиме. Чимин оторвал взгляд от трещинки на стене и посмотрел на отца, потому что так было необходимо. Он требовал это, Чимин чувствовал это всем своим нутром. — Что было, когда ты встретился с Хосоком? — Вместо него был его брат, — ровным, почти металлическим голосом отозвался Чимин. Лампочка по-прежнему мигала зеленым. — Он начал обвинять нас в том, что наша армия зараженных атаковала неукрепленную часть стены в их общине. — Ты отрицал это? Реагировал подозрительно? — Нет. Я сказал ему предъявить доказательства. — М-м, — кивнул Джин, сделав пометку в блокноте. — Хорошо. Я поручил тебе Намджуна, сказал ли ты ему об этом? — Да. Он ответил, что мы получим то, чего хотим, — лампочка мигала зеленым. — Угу, — отец вновь записал что-то в блокнот. Он замолчал на пару мгновений, раздумывая над его словами и пролистывая свои записи. Чимин не врал, и это было ясно, но что-то тогда не сходится. — Почему тогда Намджун до сих пор жив? — спросил Джин, подняв взгляд на сына. — Я не знаю. Джин прищурился, но взгляд его оставался спокойным. Он рассматривал сына, как образец под микроскопом, но ничего необычного не заметил в его поведении. Ни покраснения лица, ни учащенного дыхания, ни подрагивания пальцев, даже детектор был абсолютно спокоен. Видимо, Чимин действительно не знал. Но в чем тогда дело? В планах Джина было устранение лагеря, пока он не укреплен и очень слаб, сделать это, особенно для братьев Чон, было бы проще простого. Они никогда не заставляли себя долго ждать, но, кажется, что-то пошло не так? Обычно они исполняют все даже раньше поставленного срока, за что Джин снабжает их качественными продуктами, оружием и наркотиками. Альфа тихо хмыкнул и отлистал блокнот на десяток страниц вперед, вычеркивая наркотики из списка. Ему даже интересно посмотреть будет, как Хосок на коленях приползет к нему, держа в зубах голову Намджуна и умоляя дать очередную дозу. — Хорошо, — наконец сказал альфа, посмотрев на сына. — Я верю тебе. Чимин просто кивнул, потому что ему было все равно, верит он или нет, альфа знал, что сегодня он не уйдет из этой комнаты так просто. Еще когда он отказался причинять вред Тэхену, он знал, что его за это ждет наказание, и явно не просто шрамы останутся на его изуродованной спине. Никто не видел, даже Тэхен не знал о существовании татуировок Чимина, под которыми он скрывает свои кривые шрамы, щедро подаренные отцом. Но нет, на этот раз он не отделается шрамами. Он думает, что теперь отец прибегнет к более изощренной пытке — он будет качать его наркотиками до тех пор, пока бродячий по Пустоши призрак Чимина не умрет навсегда, оставив после себя лишь кукольную оболочку, и альфа станет марионеткой в руках своего отца. — Следующий вопрос, — голос отца был похож на разряд тока для Чимина. Он вдруг почувствовал, как напряжение пронеслось через все тело, оседая на кончиках пальцев. — Ты ведь навещал Тэхена, не так ли? — Да, — у альфы резко пересохло в горле, отчего голос стал похожим на скрип ветхого дерева. Джин вскинул бровь, заметив резкое изменение в поведении сына, и склонил голову вбок, вгрызаясь в него нечитаемым взглядом. — И, значит, ты узнал, есть ли укус на его теле? — вкрадчиво спросил отец, смотря Чимину прямо в глаза. — Правда, сынок? Его рука бесшумно скользнула в нагрудный карман на его халате, а после он положил в центр стола то, что должно заставить Чимина продать не только Тэхена, но и самого себя. Ему не нужно было опускать взгляд, чтобы понять, что там лежит таблетка, из-за которой его зубы уже невыносимо болели, а суставы в теле начало выкручивать. Это было похоже на бесконечный, нескончаемый ад, в котором он варился несколько лет. Это была война не на жизнь, а на смерть, эта война была с самим собой. Он начал сильнее скрести ногтем по столешнице, не обращая внимания, что загоняет под ноготь занозы. Он смотрел на отца, не моргая, и не слыша, как громко пикает детектор, фиксируя его колотящееся сердце. Чимин раздул ноздри и резко посмотрел на лежащую перед ним таблетку, которую хотелось положить под язык так, что смерть перед этой пыткой казалась избавлением. Все было до смешного просто — рассказать правду и получить то, чего он так жаждет. Но Чимин не знает ни дня, когда перед ним не вставал бы выбор — Тэхен или его долг. Эта чаша весов всегда у него перед глазами, и всегда его заставляют сделать выбор, который он просто не в силах сделать. Чимин громко сглотнул в воцарившейся тишине, скребя до боли столешницу. Он смотрел на отца ничего не выражающим взглядом. Джин видел, как расширились его зрачки при взгляде на таблетку. Детектор фиксировал его скачущее сердцебиение, которое Чимина оглушало. Ему хотелось сейчас лишь одного — никогда больше не слышать этого стука. Он нервно тряс ногой, чувствуя, как медленно начал подергиваться уголок глаза. Ему стоило титанических усилий сидеть на месте, не двигаясь, и лишь он один знал, какая война разворачивалась в его голове. Что бы он ни сказал, ему будет плохо. Соврет — его сразу же рассекретят, отец почти с самого начала исключил эту возможность не только для Чимина, а для всех испытуемых. Ни разу его еще не подводила эта пытка. А скажет правду, что ничего так и не смог с Тэхеном сделать — его спину исполосуют, как разогрев, а потом накачают наркотиками. Альфа медленно моргнул, чувствуя, что в глазах жжет. Он бы собственную душу продал, если бы мог, но Тэхена… ни за что. У него были сотни возможностей посмотреть, есть ли у Тэхена укус. Но он никогда не делал этого, и почему? Потому что он не знал, что будет дальше. Узнай отец, что у Тэхена в действительности есть иммунитет, он бы ни перед чем не остановился. Объявил бы войну, собственными руками убил Намджуна, каждого человека в его общине, только бы до Тэхена добраться. Он бы стал просто лабораторной мышью. Как-то раз отец говорил о своем опыте, который проводил совместно с Намджуном еще до наступления пандемии. Он долгое время занимался модификацией кордицепса, чтобы он мог поражать не только муравьев, но и мышей, и однажды у него это получилось. Зараженные мыши начали нападать на своих сородичей, чтобы заразить. Но параллельно с мутацией он разрабатывал и вакцину, которая должна была блокировать заражение. И вот, после нескольких неудачных попыток и бессонных ночей, у него это получилось. Он выяснил, что на вакцинированных особей заражение не действует, но вакцина не действует на уже зараженных. Однако это дает возможность сохранить жизнь тем, кто не был заражен, и впоследствии уже не будет. На основе своих разработок отец планировал синтезировать вакцину и для людей, но была одна проблема — материалов у него больше не было, и только восемнадцать лет назад у него появился живой материал. Так, чтобы спасти всех, нужно убить одного. Джин установил, что рожденное от вакцинированных мышей потомство имеет не искусственный, а естественный иммунитет, но проявляется это через поколения, причем абсолютно хаотичным образом, и «концентрация» иммунитета находится в коре головного мозга. За иммунную систему, которая защищает организм от болезней, отвечает тимус и костный мозг, но особенность и тяжесть кордицепсной церебральной инфекции состоит в том, что поражается головной мозг, и он же отвечает за иммунитет. Иными словами, чтобы разработать вакцину, из Тэхена необходимо добыть головной мозг, что неизбежно приведет к его смерти. — Чимин, — ледяной голос отца растекся по комнате и осел валуном на плечах Чимина. Именно поэтому Чимин не воспользовался ни одной из всех подвернувшихся ему возможностей осмотреть тело Тэхена. Он скорее сам голову на плаху положит, чем станет для своего любимого человека палачом. Иногда Чимин думал, что его сознание начало расслаиваться и делиться надвое — одна часть та, которую он так бережет для Тэхена, все самое лучшее, что осталось в нем. А вторая — машина, которая по одному приказу должна выполнять все, что будет велено, а для этого отец регулярно его смазывает таблетками счастья. И вот, когда его две личности смешиваются в одну, когда целью становится Тэхен, у Чимина происходит сбой. Он не может действовать только на слепых приказах, он не может быть роботом, он не может собственноручно толкнуть Тэхена в беспроглядную бездну, в которой нет дна. Именно поэтому он выбирает ложь и невыполнение приказов, ведь только так он может уберечь Тэхена от смерти, имя которой — Ким Сокджин, верный друг Намджуна, готовый в любой момент вонзить нож тому в горло. — Я жду твоего ответа, — Джин начинал раздражаться. Чимин посмотрел на таблетку, которая поблескивала гладкой поверхностью в свете ламп. Лампочка на виске уже давно беспрерывно горела красным, и что бы Чимин не сказал — это конец. Он может трепыхаться, как пойманная в паутину бабочка и ждать, пока ему вырвут крылья, а он видел по глазам отца, что до этого момента ему не долго осталось. Джин и сам все давно понял, Чимин даже удивлен, что с его губ не сорвалось мерзкое «разочаровал», однако ему… плевать. Альфа поднял руку и резко смахнул со стола таблетку, которая с громким стуком упала на пол и откатилась куда-то к стене, а после сорвал со своей головы и пальцев датчики. Отец смотрел на него так, что Чимин понимал, он сам лег в гроб. Но пути назад уже больше не было. — Я не стану исполнять твои приказы, — холодно сказал Чимин. — Спасай свое ебаное человечество без меня. Альфа резко поднялся со стула, отчего ножки заскрипели и резанули по слуху, и не успел он сделать трех шагов в сторону двери, как ту вышибли с обратной стороны, и Чимина скрутили двое людей отца, которые наблюдали все это время за стеклом в качестве охраны. Отец снял свои очки и сложил их, положив на стол, а после медленной, но напряженной походкой вышел из комнаты и пошел по ступеням вверх, за ним потащили и Чимина, который даже не пытался вырваться. Он знал, что за этим последует, он был к этому готов, но это меньшая цена для того, чтобы защитить Тэхена. Отец резко распахнул дверь, ведущую наружу. Прямо от их дома тропинка вела на главную улицу. Люди занимались своими делами. Кто-то стирал одежду, кто-то чистил ружье, кто-то кормил животных, а кто-то полол сорняки, но, как только лидер появился в поле зрения, все застыли, обращая внимания на него. Никто не мог скрыть удивления на лице оттого, что его сына вели сзади, как пленного. — Сегодня мой сын отрекся от меня, — провозгласил громко и четко альфа, заставив охнуть столпившихся людей. — Я всегда работал на благо моего народа и человечества и думал, что мой сын растет достойным наследником, который сможет повести вас за собой. Но… — он замолчал на мгновение, заставляя людей напряженно ожидать, что же следующим скажет лидер. — Я ошибся. Мой сын поставил себя выше своего отца, выше вас, его народа, о котором он клялся мне заботиться. — Как ужасно, — послышались шепотки в толпе. — А я думала, такой достойный человек растет… — Точно, точно, — поддакивали другие. — Отказался от Цикад! Чимин даже в выражении лица не поменялся, смотря поверх столпившихся людей, которые смотрели на них, ожидая хлеба и зрелищ. Ему стало мерзко от своей семьи и своего народа, который слепо верил всему, что говорят свыше. Чимин — гадкий предатель, в чью сторону теперь не чурается плюнуть. А его отец — спаситель рода человеческого, которого нужно носить на руках. Альфа хочет рассмеяться вслух, чтобы каждый человек в этом проклятом месте знал, как ему омерзительно все, что находится здесь. Каждый чертов человек. Цикады любят говорить: «Потерявшись во тьме, ищите свет», но никто из них не говорит, что этого гребаного света нет нигде, тем более в этом месте, которое Чимину отвратительно. Ему отвратительна его семья, его народ, он сам. И он бы, наверное, давно уже ушел из этого плена, только его не выпустят. Он здесь, как пес на цепи, и с каждым днем эта цепь все туже затягивается на его окровавленной шее. — Мой сын предал меня, — продолжил Джин, заглядывая в лицо каждого человеку, отчего те опускали глаза, не желая встречаться с взглядом лидера. Отец подошел к Чимину, как лев, крадущийся к жертве. — И теперь он получит свое наказание при всех вас, чтобы каждый из вас, — он повысил голос, разворачиваясь к людям, — знал, что будет с тем, кто посмеет предать меня! В следующую секунду Чимина оглушила боль, которая током прошла от лица к груди. Теплая кровь брызнула из его носа, каплями оседая на отцовских руках. Кажется, ему послышался хруст собственной кости, но, может, то треснула его вера в собственного отца. Его бросили в пыльную землю, отчего он неслабо приложился головой, на короткое мгновение потеряв связь с миром. Джин со всей силы ударил его носком ботинка в челюсть, и Чимин по инерции откинул голову назад, почувствовав металлический привкус во рту. Кровь полилась с уголка его губ и носа, грузными каплями падая в пыльную землю. Сначала он чувствовал, что его била одна пара ног, но потом присоединились еще — наверное, мужики, тащившие его, решили присоединиться, а отец и не против был. Чимин лежал на земле, закрывая голову руками, чтобы не получить сотрясение. На следующие минуты боль стала его спутницей. Отец дарил ее яркие бутоны, которые раскидал по всему телу. Особенно сильный удар пришелся по грудной клетке, отчего Чимину стало тяжело дышать. Спереди его бил отец, не щадя ребра, а сзади пинали по почкам и ногам, не скупясь даже на удары по голове. Его тело стало одной сплошной точкой боли, которая никак его не покидала. Она была везде. От корней волос до кончиков пальцев ног. Всепоглощающая и всеобъемлемая. В его ушах стоял звон, и он не мог слышать ни своего сбитого дыхания, ни криков толпы, которую подобное представление должно предостеречь, ни рыка собственного отца, в одно мгновение превратившегося в зверя. Чимин лежал на земле, а под ним расплывалась змея крови. Он ничего не видел правым глазом, по которому тоже пришелся удар. Удары внезапно стихли, когда альфа ожидал новую порцию. Он лежал лицом вниз, пытаясь вдохнуть пыль вперемешку со своей кровью, но не мог вдохнуть. Сломанное ребро больно кололо так, что Чимину впору только сдохнуть. С его губ на землю протянулась окровавленная нить слюны. Он почувствовал, как кто-то касается его дрожащими холодными ладонями по спутанным волосам, измазанным в крови, по спине и плечам, и каждое прикосновение отдавалось болью. Он терял сознание, лишь краем уха слыша дрожащий родной голос: — Чимин, Чимин, сыночек, — плача, говорил Минки, боясь прикоснуться к сыну, которого покрывала пыль и кровь. Ему слезы застилали глаза, он ничего не видел перед собой, только тело сына. — Помогите ему! — закричал он на людей, стоящих с носилками. Те тут же бросились ему на помощь. Когда сына перевернули на спину, стараясь не повредить, Минки едва сдержал полный ужаса крик. Он прижал ладонь ко рту и зажмурился, сдерживая слезы. Почему же он так поздно услышал эти крики? Почему не пришел и не остановил это зверье раньше? Никто не пытался ему помочь, никто не старался остановить его обезумевшего мужа. Все стояли и смотрели. Это не люди, и даже зверьми их нельзя назвать. Но самое страшное то, что руководил этим всем его муж, перешедший всякие границы. Минки мог понять его и хоть как-то оправдать, когда он наказывал Чимина с глазу на глаз, и пусть втайне Минки всегда был рядом и помогал сыну, как только мог, но это… Это перешло всякие границы. Ему даже смотреть в сторону Джина, который стоял, тяжело дыша, не хотелось. — Минки, — позвал он, взяв мужа за плечо. Тот скинул его руку и зло посмотрел на Джина, утирая лицо от слез. — Не прикасайся ко мне. Чимина спешно понесли к ним в дом, куда уже позвали лекарей, и Минки поспешил за ними. Сейчас он как никогда нужен своему сыну, которого он не смог уберечь по собственной глупости. Он взбежал по ступенькам и придержал дверь для людей, несущих переноску с потерявшим сознание Чимином. Ему хотелось только одного — чтобы его мальчик был в порядке, главное, чтобы он был жив. Чимина переложили на пол, ибо лекарь посоветовал ему лежать на твердой поверхности. Он разрезал на его груди рубашку, оголяя татуировки и ужасающие шрамы, которых видеть не должен был никто. Минки закрыл рот ладонью, чувствуя, как обжигающие слезы катятся по лицу. — Как он? Как мой мальчик? — прошептал омега, подходя чуть ближе. Лицо Чимина было практически не узнать из-за расплывшихся синяков и опухших глаз. Вокруг рта и под носом была размазана кровь, и от этого вида у него сердце отказывалось биться от боли. Он был в некой прострации, отказываясь верить в то, что человек, которого Чимин называет отцом, сделал с ним такое. Лекарь ощупал его грудную клетку, подняв задумчиво-напряженный взгляд вверх. — Сломано одно ребро, — сказал он негромким голосом, заставляя Минки сморщиться от выступивших слез. Он прикрыл лицо ладонями, глуша всхлип. — Его нос сильно поврежден и отсутствует первый моляр справа, к счастью, это не столь трагично, как… — он на мгновение замолчал, а после, вздохнув, продолжил: — Я не уверен, но судя по тому, как его били по спине, могут быть повреждены почки… — Насколько это опасно для его жизни? — хрипло спросил омега, с трудом заставив себя успокоиться, и обхватил пальцами собственные плечи. — Минки, будем надеяться на лучшее, — уклончиво ответил лекарь. — Сейчас его нужно отмыть и дать все необходимые лекарства, поэтому… Может, принесете таз с теплой водой и полотенце? — Д-да, конечно, — Минки быстро закивал и мигом кинулся выполнять просьбу лекаря. В ванной комнате он достал из-под раковины медный таз, куда складывал вещи, и поставил его в ванну не первой свежести, открутив на полную краны. Он выкинул из тумбы все вещи и банные халаты, которые там лежали, и вытащил махровые белые полотенца, которые тут же кинул в теплую воду. Он поднял взгляд и поймал в зеркале свое отражение. На него смотрел до смерти испуганный омега со внезапно поседевшими волосами. Он схватил первое, что попалось под руку — бутылек с моющей жидкостью, и с криком кинул его в зеркало, которое треснуло и пошло сеткой от удара. Минки беззвучно заплакал, сев на бортик ванны, и согнулся пополам, обхватывая свой живот. Он не смог удержать всхлипа, стараясь заглушить собственные крики. Только шум выплескивающейся из таза воды привел его в себя. Омега резко утер слезы, выключив воду, собрался с силами и вытащил таз из ванны. Сейчас он нужен своему мальчику. Минки с трудом притянул тяжелый таз, разливая по пути воду, в комнату, где Чимин остался с лекарем, который поил его каким-то отваром. Омега упал на колени рядом, пряча заплаканный взгляд, украдкой утер нос и, выжав полотенце, принялся обтирать лицо Чимина, смывая пыль, пот и грязь. Его ресницы медленно трепетали, а грудь тяжело вздымалась, и лишь это вселяло в омегу надежду на то, что его сын будет в порядке. У Минки начали дрожать обескровленные губы, которые он тут же с силой поджал. Обмакнув грязное полотенце в воде, он вновь начал протирать лицо и шею сына. — Что вы ему даете? — тихо спросил омега, глянув на бутылек. — Это маковое молоко, оно оказывает обезболивающий эффект, — отозвался лекарь. — Он открыл глаза на мгновение. — Очнулся? — выдохнул Минки, с надеждой посмотрев на лекаря. — Почему вы меня не позвали? Он говорил что-нибудь? Ему… он… — Минки, — лекарь положил ладонь на плечо омеги и покачал головой. — Он не был в сознании. Я дал ему обезболивающее, чтобы он спокойно поспал. Ему сейчас нельзя вставать, нужно как можно больше спать. Сон — это естественное обезболивающее, которое ему сейчас нужно, как воздух. Мы сделаем все, чтобы помочь ему в выздоровлении, я обещаю. — Хорошо, хорошо, — пробормотал омега, сглатывая. На глаза вновь навернулись слезы. — Я вам верю… Минки с силой прикусил губу и погладил сына по грязным волосам, с трудом сдерживая всхлип. Сейчас он испытывал к своему супругу, чье имя даже слышать не хотел, только ненависть. Он был для Минки сейчас грязным животным, но нет, ни одно животное не поступило было так со своим дитя. Вода от крови стала багровой и грязной, а белоснежное полотенце навсегда останется розовым, как напоминание о борьбе за жизнь. Минки несколько раз менял воду, но она все равно становилась грязной. Когда он полностью вымыл тело Чимина, в дело вступил лекарь. Не без помощи Минки он плотно перевязал ему грудную клетку, чтобы зафиксировать сломанное ребро и максимально уменьшить болевое ощущение. Сквозь сон Чимин иногда стонал, и сердце Минки уходило куда-то вниз от страха. Родители всегда хотят забрать боль детей себе, ведь для них нет ничего больнее смотреть, как страдает их ребенок. Смотреть и не иметь возможности изменить что-либо. Омега, как мог, отмыл волосы Чимина от засохшей крови и грязи и высушил их. Вместе с лекарем они переложили его тело на носилки, а после подняли на второй этаж, в его комнату. Минки аккуратно накрыл сына одеялом и сел рядом, положив дрожащую ладонь с выступившими венами на его, побледневшую. Лекарь ушел, оставив все необходимые лекарства, которыми нужно будет поить Чимина и протирать раны. Вечер сгустился за окном, заползая холодным туманом в его комнату. Минки убрал влажную прядь со лба сына и прижался к нему губами, зажмурив глаза, а пальцами сжал его руку. — Он больше не тронет тебя, малыш, — прошептал Минки. — Я обещаю, сынок, обещаю тебе… Минки отстранился от сына и бережно подоткнул одеяло, совсем как в детстве, когда укладывал Чимина спать тайком от мужа. Сын всегда ждал папу и не засыпал, чтобы он пришел, укрыл его и со всей имеющейся любовью поцеловал в лоб, после чего мальчик мог спокойно засыпать. Минки смотрел на сына некоторое время, а после шмыгнул носом и утер слезу, переведя взгляд на фотографию, которая стояла у него на тумбе. Там Чимин и улыбающийся Тэхен обнимаются, и Минки знает, почему Чимин против отца идет. Омега улыбнулся уголком губ и посмотрел на Чимина, погладив его бледную щеку кончиками пальцев. — Я горжусь тобой. Прости меня, сынок, что я бездействовал, — Минки сложил ладони на животе сына и ткнулся в них лицом. — Я такой же монстр, как и он, и не заслуживаю твоего прощения… — слезы сами собой навернулись на глаза. У него уже раскалывалась голова, но он никак не мог перестать плакать. — Я так тебя люблю, сынок. Прости меня… До глубокой ночи Минки сидел на кухне и смотрел в окно. В его пальцах, с которых свисал не по размеру большой свитер, была кружка с давно остывшим ромашковым чаем, а взгляд был устремлен на ночное небо. Мрак разгонял только трепыхающийся свет свечи, стоявшей позади него на кухонной тумбе. Кажется, шел уже первый час ночи, но спать ему не хотелось. Не хотелось подниматься в ту комнату, которую он делил с этим человеком, он не хотел даже в этом доме находиться. Единственное, что удерживало его теперь здесь — это сын. Минки потер лицо одной ладонью и пятерней зачесал волосы назад. Раздался звук открывающейся входной двери, но омега даже не пошевелился, не обратил внимания на зашедшего Джина. Он остановился у лестницы, заметив в проеме арки сидящего на кухне мужа. — Почему ты не спишь? — тихо спросил альфа. У Минки от его голоса выпитый чай просился наружу, но он, собрав всю волю в кулак, все же взглянул на мужа. Тот выглядел, как побитая собака, омега даже на мгновение подумал, что он сожалеет о содеянном, но после вспомнил одну простую истину — Ким Сокджин не жалеет ни о чем. Он может убить ради своей цели, а кого: друга или собственного сына — неважно. — Не спится, — холодно ответил омега и вновь отвел взгляд в сторону. Смотреть на него ему не хочется, хочется только подняться к Чимину и сторожить его, чтобы это чудовище даже на метр не смело подходить к сыну. Джин, рука которого покоилась на перилах лестницы, сделал несколько шагов к арке, ведущей на кухню, и вновь остановился. — Минки, послушай, — после продолжительного молчания подал он голос. Минки слушать не хотел. — Я знаю, что перегнул. Я знаю, что это было ошибкой, но я… вышел из себя, — альфа выглядел растерянно, словно до него дошел смысл его поступка только сейчас. — Перегнул? — сухо ухмыльнулся омега, впершись в мужа взглядом, полными ненависти. — Нет. Перегнул ты, когда порол Чимина хлыстом! — закричал он, резко подорвавшись со стула и ударив кулаком по столу. — Но сейчас… Нет, ты не перегнул. Ты все разрушил. Ты едва не убил его. — Я не хотел этого, — сипло ответил Джин. — Не хотел. — Не хотел, — повторил Минки с усмешкой. Он обошел стол и встал перед Джином, сжимая пальцы в кулаки. — А чего же ты хотел, Джин? Перевоспитать его? Сделать своей куклой, которая будет слепо делать все, что ты ему прикажешь? Хотел показать свое могущество им? — омега кивнул в сторону, имея в виду собравшуюся тогда толпу. — Чего ты хотел? Может быть, я выжил из своего чертового ума, но я не знаю, чего ты хотел! — вновь закричал омега. — Он не понимает, что это не моя прихоть. Это дело всемирного масштаба, это может решить проблему пандемии и заражения. Я думал, что хотя бы ты это понимаешь. — Да, — кивнул омега. — Да, я понимал. Понимал, пока ты не начал избивать моего сына до полусмерти. Конечно, понимал, и даже поддерживал тебя, неужто ты забыл? Но знаешь что, Джин? А что, если никакого иммунитета нет? — Есть, — твердо ответил альфа. — А если нет?! — закричал Минки. — Что, если твои исследования ничего не дадут, и этот мальчик умрет зря? Мальчик, которого Чимин любит, сколько себя помнит. Мальчик, который, в отличие от его повернутых родителей, делает его счастливым. Что тогда? Что тогда, Ким Сокджин?! — прошипел омега, ударив его в грудь. Джин поджал губы. — Что будет тогда? — В мире полно омег, которые могут сделать его счастливым. Минки опустил руки и попятился назад от своего мужа. Он смотрел на него, словно в первый раз увидел, но так оно и было. Он смотрел на супруга и думал, что за человек перед ним сейчас? Неужели за этого горячо любимого альфу он вышел замуж? Неужели от него родил сына? Джин поджал губы и прикрыл глаза, потирая пальцами переносицу. Никто не понимает важность его исследований. Никто не понимает, что жизнь одного никак не равняется жизни тысячи. Джин корпит над этим не потому, что ненавидит Ким Намджуна или хочет убить его сына, а потому, что не теряет возможности спасти жалкие остатки человечества. Да, Намджун его друг. Он друг обычного человека, Джина, его семьи. Но также он — препятствие на пути к получению вакцины, и с этим доктор Ким Сокджин не может мириться. Да, Чимин любит Тэхена, и Джин понимает это. Но он — потенциальный ресурс для получения вакцины, и на все остальное доктору Ким Сокджину плевать. Перед ним только одна задача — спасти людей. Пусть даже смертью одного человека. — Минки, пожалуйста… — тихо сказал Джин, сделав к нему несколько шагов. — Я прошу тебя, дай мне все объяснить. Я никогда не… хотел причинять ему вред. Я хотел лишь, чтобы мы нашли эту чертову вакцину. — Нет, Джин, — покачал головой Минки и поджал губы. — Хватит. С меня довольно. Омега вылил свой чай в раковину, а после туда же бросил чашку. Он вытер руки о полотенце, кинул его на тумбу и прошел мимо неподвижно стоящего альфы, который наблюдал за мужем. Минки взбежал на несколько ступенек, а потом резко остановился, будто вспомнил что-то, повернулся к альфе и снял с пальца кольцо, которое бросил ему под ноги. Кольцо с громким стуком скатилось со ступенек и упало перед носками обуви Джина, который оторвал взгляд от кольца и поднял его на мужа. — Это принадлежит тебе, — с отвращением сказал Минки. — Не мне. Так забирай обратно, и гори ты синем пламенем. — Минки, что это значит? — хрипло спросил Джин, смотря на омегу. — То… — Минки сжал пальцами перила, зажмурился, а после резко распахнул глаза, — что я устал. Я был просто слепым идиотом, который следовал за тобой и ни о чем не думал. Те люди… они были мне чужими. Но не Чимин. Это моя плоть и кровь, и я никогда, слышишь меня? Никогда не дам его в обиду. Особенно такому чудовищу, как ты, — омега выплюнул это слово альфе в лицо. — Ты хочешь спасти человечество, забыв о своей человечности. — Минки… — Нет, Джин. Он твой сын. Человек, которого ты должен ценой своей жизни защищать, а не убивать, — Минки развернулся и начал подниматься по лестнице в комнату Чимина.

🍃

У Тэхена после встречи с Чонгуком настроение вот уже несколько дней было выше обычного. Энергия била ключом, улыбки так и просились на лицо, а тоска по папе стала не такой выраженной. В первые два дня после его ухода у омеги все буквально валилось из рук, а на глаза накатывали слезы, но сейчас у него словно открылось второе дыхание. Он спешил везде помочь, с каждым поболтать и узнать, как дела, а еще сегодня должен прийти Ставо и принести Тэхену письмо от папы. В честь этого он встал намного раньше обычного и напек для папы его любимого печенья с изюмом, случайно уронив в миску солонку, а первая партия так и вовсе сгорела. Кто же знал, что одновременно печь печенье и читать нельзя? Тэхен точно не знал. Помимо печенья он завернул для папы свежих фруктов и приготовленного кролика, которого Тэхен, скрепя сердце, запек в печи. А еще он написал записку о том, чтобы папа не лопал все в одиночку, и обязательно поделился с Джойзом и всеми желающими. Омега, покончив с приготовлениями, принялся заниматься домашними делами. Перво-наперво, полил росточки винограда, над которыми ворковал, как курица над птенцами. Затем выволок по полу на улицу большой таз с постельным бельем, развешивание которого заняло двадцать минут, и к окончанию стирки у Тэхена уже затекла спина. Но с абрикосами, конечно, ни в какое сравнение не шло. Хотя солнце и светило, было достаточно холодно. Он заметил, что бегающих детей мамы и папы начали одевать теплее, некоторые бегали в ветровках и легких курточках. Тэхен улыбнулся и повис на заборе, наблюдая, как двое детей гоняли по улице бедного петуха, что, кудахча, удирал от них. Но через какое-то время бегать ему надоело, и он решил поменять тактику — напасть на детей, и тогда те уже с визгом убегали от него. Тэхен тихо хихикнул в кулак. Он не мог перестать думать о Чонгуке. Мысли о нем стали постоянными. Он то и дело прокручивал в голове его голос, улыбки, его заинтересованный взгляд, вспоминал, как он слушал Тэхена, как они танцевали вальс… Омега положил ладони на свои щеки, ощущая, что те краснеют. Он впервые в своей жизни наблюдал за светлячками, которые были, как маленькие звездочки. Чонгук словно открыл для него портал в другой мир, но еще удивительнее было то, что этот мир тот, в котором живет Тэхен. Омега уткнулся в сгиб своего локтя, не в силах перестать улыбаться. Ну какой же этот альфа… странный! Что с ним не так, раз Тэхен из минуты в минуту к нему возвращается? Не хватало еще, чтобы он, как дурачок, предавался грезам, вместо того, чтобы работать. Тяжело вздохнув, Тэхен поднял таз с земли и пошел обратно в дом. Ему еще предстоит отдраить полы на кухне после своей слишком упорной готовки. В целом, дни в общине стали идти медленнее. Дел становилось все меньше, потому что потихоньку их разгребали, а с наступлением холодов людям даже на улице лишний раз появляться не хочется. Однако осталось еще несколько важных дел, связанных с огородом. Весь урожай был убран еще к концу лета, и теперь тот покоится в погребах, ожидая своего часа. Для начала, все растения нужно удобрить для лучшего роста в будущем году, для этого используют перегной из листьев и навоза. Обычно осень у них дождливая, поэтому поливать лишний раз они не стараются — иначе растение может сгнить, и весь урожай пропадет. А вот белить фруктовые деревья, чтобы защитить их от вредоносных насекомых и солнечных лучей зимой, просто необходимо. Поэтому Тэхен после уборки дома отыскал на складе ведро, в которое налил специальные белила, выделенные ему садоводом, перчатки и маленький стульчик. Хотя вот абрикосовые деревья у него не было никакого желания белить, лучше бы их сожрали вредители. Фруктовые деревья шли в три ряда примерно по пятьдесят метров каждый. В общей сложности, Тэхену хотелось умереть. Но деваться некуда. Поэтому он поставил стульчик перед деревом, уселся на него, рядом поставил ведро, в которое обмакнул рабочую кисть, и принялся белить яблоню. Некоторые деревья уже были побелены другими людьми, но бóльшая часть еще была нетронутой. Тэхен сдул челку и принялся густо мазать ствол дерева. Он с невозмутимым лицом белил дерево, но потом вдруг начал улыбаться, потому что вспомнил Чонгука. Сегодня они должны встретиться вновь, и Тэхен как никогда сильно желал этой встречи. Он, как и всегда, приготовил бутерброды, осталось лишь заварить чай. Чонгук обещал, что покажет ему что-то очень крутое, и Тэхену обязательно понравится. Можно сказать, у Тэхена в жизни началась белая полоса, а для полного счастья не хватало только папы. Ставо показался на горизонте, когда Тэхен закончил белить десятое дерево, и хотел уже сбежать подальше, потому что от белого цвета рябило в глазах. Завидев альф, которые пришли за пополнением запасов еды, Тэхен бросил кисть в наполовину пустое ведро и подскочил со своего места, уронив стульчик. Он помчался к Ставо и едва не сбил уставшего мужчину с ног от радости. Не то, чтобы он был так счастлив их видеть, хотя и это тоже, просто он принес письмо, письмо от папы! Если бы Тэхен был щенком, он бы хвостиком подметал землю. — Ну что, ну что там? — спросил Тэхен, заглядывая в его лицо. — Вы все в порядке? Вы хорошо кушаете? А станцию уже построили? — Тэхен-а, голова болит, — тихо посмеялся мужчина, выставив перед собой ладони и покачав головой. — Все вполне нормально, просто люди уже сильно устали, так что… — Ох, — Тэхен прикусил губу. Его радостное настроение вмиг сменилось грустным, потому что ему очень сложно осознавать, что папе и его людям сейчас сложно, а он тут прохлаждается и каждый день на прогулки вылезает. — Мы можем вам как-нибудь помочь? — Готовить побольше жирной еды разве что, — Ставо улыбнулся уголком губ и пожал плечами. — А, да, — он полез во внутренний карман куртки и отдал Тэхену сложенный в четыре раза листик. Омега забрал свой драгоценный клочок бумаги и положил его в карман широких рабочих штанов. — Он еще спрашивал, не приходил ли Юнги? — Нет, — свел брови Тэхен. — Я думал, он с папой… Так странно, уже столько времени прошло, а его нет до сих пор. Как бы ни случилось чего, — Ставо просто пожал плечами — ему об этом человеке совершенно ничего не известно. — Ну, пойдемте, отдохнете хоть. — Мы уходим сейчас, — сморщился альфа и потер лицо ладонями. — Нельзя оставаться надолго, наша помощь нужна там. — Ох, уже… — омега посмотрел на остальных альф, которые взвалили на свои плечи рюкзаки с едой. Среди свертков лежали и угощения Тэхена для папы. К ним подходили люди, а родные обнимали и целовали в щеки и лоб. Каждый был рад, что его сын, друг и товарищ вернулся домой. А Тэхен так папу обнять не может, к сожалению. — Жаль, что так быстро, — вздохнул он. — Спасибо, Ставо. Удачной вам обратной дороги. Ставо отсалютовал омеге и отвернулся, заведя разговор с женщиной. Тэхен побрел назад, решив, что на сегодня с него побелки хватит. Близился обед, а в его желудке плескался только зеленый чай с мелиссой. Его голову в одно мгновение захватили мысли о папе, о том, как они там, чем занимаются прямо сейчас? Он бы рад помочь им всем, но понимал, что не может. Его место здесь, с людьми, которым нужна твердая рука. Но Тэхену было грустно оттого, что он ничем папе не облегчит работу. Он отнес стульчик и перчатки обратно на склад, ведро с побелкой отдал сменившей его женщине, а, дойдя до их с папой дома, сел на крыльце. Тэхен вытащил хрустящий желтый листок, на обратной стороне которого был какой-то старый плакат с рисунком машины, и развернул папино письмо. На губы сама собой вылезла приятная улыбка при взгляде на папин почерк. Он всегда старался писать аккуратно и компактно, в отличии от Тэхена, у которого почерк размашистый и заковыристый. Омега уселся поудобнее и принялся читать:

«Привет, сынок. Это твой старик, не забыл меня еще? Как ты там? Ты хорошо кушаешь, спишь? Прибираешь дом, или, как обычно, мне потом завалы мусора придется разгребать? Надеюсь, что нет, а то у меня спина отваливается. Пожалей меня, мне все-таки уже почти сорок лет. Даже страшно от этой цифры. Ну да ладно. Как там Ханен? Ты его еще не довел до сердечного приступа? А община жива, на месте стоит? Волки не сгрызли наших коров еще? Я буду крайне удивлен, если нет. Шучу. Я полностью тебе доверяю и знаю, что ты прекрасный лидер, и я всегда буду тобой гордиться. Со станцией у нас все пока в порядке, но загадывать что-либо рано. Работа тяжелая, и к концу дня мы все просто валимся с ног. Зато Джойз нашел куст дикой черники, и я обязательно нарву ее для тебя, когда мы закончим со всем. Уже соскучился по тому, как ты готовишь. Здешняя еда слишком вкусная по сравнению с твоей, оттого абсолютно мне не нравится. Сейчас бы поел недоваренной картошки или пересоленного печенья. Я не шучу, вообще-то, не надо дуться (буквально вижу твое выражение лица). Скучаю по тебе, солнышко».

Тэхен остановился на мгновение, вытирая слезы. Папа знает его, как облупленного. Знал ведь, что сын надуется, а после сам и рассмешил. Но у Тэхена от одного «солнышко» подкатил к горлу тяжелый комок. Как бы он хотел сказать папе, что тоже скучает, и не просто письмом, а словами. Прижаться к нему, почувствовать крепкие объятия в ответ и поцелуй в макушку. Он бы сейчас папины неловкие шутки постоянно слушал, только бы он рядом был. Тэхен поднял взгляд вверх, чтобы не плакать, а, успокоившись, продолжил читать:

«Вчера моя ночь выдалась бессонной. Думал о всяком. И знаешь, вспомнил одну сказку о маленькой русалочке, ее тебе я сейчас и поведаю. Русалочка была самой младшей и самой любимой дочерью царя океана, Тритона. О ее неземной красоте слагали легенды. У девушки были длинные огненные волосы, рыбий хвост вместо ног и светло-голубые глаза. Младшая дочь морского царя любила слушать рассказы о живущих на земле людях, ее непреодолимо тянуло к ним, и она очень жаждала посмотреть на неведомый ей мир людей. Когда Русалочке исполнилось пятнадцать лет, она всплыла на поверхность и на палубе корабля увидела прекрасного принца, в которого влюбилась. Но внезапно началась буря, и корабль потерпел крушение. Отважная и смелая русалочка спасла прекрасного принца, но не показалась ему. Русалочка так желала познать мир людей, что предпочла бы отдать сотен лет своей жизни за один день на суше. И тогда она обратилась к морской ведьме. Ведьма дала русалочке человеческий образ, но забрала взамен ее голос и предупредила, что если принц не полюбит ее, то станет она пеной морской. Русалочка была приглашена принцем во дворец. Русалочка была так счастлива оттого, что теперь она сможет быть рядом со своим возлюбленным. Однако ее любовь не нашла ответного чувства. Юноша не полюбил ее, а отнесся к ней, как к другу. Русалочка танцевала и гуляла с принцем, но принц не узнал, что это она спасла его. Безголосая, она не могла рассказать любимому человеку, кого он должен благодарить за сохранение жизни, и очень от этого страдала. А после случилось непоправимое — принц полюбил другую, и вскоре они обвенчались. Русалочка, не сумев добиться взаимности, умирает, превращаясь в морскую пену. Вот такая история у этой русалочки. Надеюсь, что ты подумаешь об этом, малыш, и сделаешь правильные выводы. А сейчас мне пора возвращаться к работе. Я буду ждать твоего ответного письма в следующий раз. Не забывай хорошо кушать и не доводить Ханена до нервного срыва. Люблю тебя и целую, всегда твой папа»

Тэхен пробежался задумчивым взглядом по письму еще раз, а после свернул его и сунул обратно в карман. Эта история русалочки выглядела очень… странно. Но Тэхен далеко не дурак, чтобы не понять, почему папа решил рассказать именно эту историю, хотя, Тэхен уверен, знал кучу других. Нет, он совершенно точно не знает о вылазках Тэхена, но этим рассказом провел очевидные аналогии, сравнивая Тэхена с той самой русалочкой. Она, как и Тэхен, стремится в другой мир, хочет узнать другую жизнь, за пределами ее дома. И царь Тритон, как и его папа, не разрешает ей этого. Но однажды разрешил, и папа намекает на конечный исход. Встретила принца, влюбилась, за этого принца и умерла. Тэхен закатил глаза. Что за вздор? Омега не видел между собой и русалочкой абсолютно никакого сходства. Ну, разве что интерес во внешнем мире. Но в его голову пришла одна очень заманчивая идея. Однако для ее осуществления Тэхену требовался совет, который сможет дать только Ханен, к чьему дому он сразу же побежал. Омега очень воодушевился этой идеей, чтобы показать прежде всего самому себе ошибочность суждений отца. Он не прав в том, что выход из зоны, которую он считает комфортной для Тэхена, означает гибель и страдания. Может быть, он даже несколько драматизирует в этом, но судить отца Тэхен никак не мог, потому что знает, через что тот прошел. Омега взбежал на крыльцо и постучал в дверь. После того случая, когда он застал Ханена и Джойза, он теперь всегда стучится, особенно к этим двоим. Мало ли… Но после первого и второго стука никто так и не открыл, что странно, ведь сегодня Ханен нигде не показывался, да и в хижине лекаря его никто не видел. На пятый раз дверь все-таки отворилась, и Тэхен уже хотел затараторить о том, что такое негостеприимство, но его остановило лицо Ханена. — Хен, все в порядке? — осторожно спросил омега. Ханен кивнул, придерживая полотенце на плече, и отошел от двери, пропуская Тэхена в дом. Все шторы в комнате были зашторены. Хен выглядел крайне болезненно, словно отравился чем-то, его лицо было бледно-зеленого оттенка, а под глазами залегли темные круги. — Ты как будто… заболел. Здоровым точно не выглядишь. — Нездоровится, — кивнул в подтверждение Ханен и присел на диван с ногами, вновь прикрыв полотенцем нос и рот. Тэхен очень странно на него смотрел, но омеге ничего объяснять сейчас не хотелось. Во-первых, мало оснований, а во-вторых не хотелось давать каких-то прогнозов раньше времени. — Ты что-то хотел? — приглушенно из-за полотенца спросил омега. — Да, но сейчас это неважно. Меня беспокоит твое состояние, — Тэхен присел на корточки перед хеном и потрогал его лоб ладонью. — Странно, вроде нормальный, при отравлениях обычно повышается температура. — Смотря при каких, — пробубнил Ханен и вздохнул. — Я не отравился, просто нехорошо себя чувствую, — сморщился омега, прикрыв глаза. — Ладно, — Тэхен поднялся и стянул с кресла плед, укрыв старшего. Ханен вопросительно на него посмотрел. — Если ты болеешь, значит, я должен за тобой поухаживать. Посиди тут, а я пока приготовлю тебе бульон. — Тэхен-а, правда, не… — Никаких «нет»! Буду ухаживать. Точка. Ханен тяжело вздохнул, но препятствовать младшему не стал. Стало быть, его выздоровление откладывается на несколько недель, потому что Тэхен его точно убьет. На самом деле Ханену была очень приятная подобная забота со стороны младшего, но сейчас ему действительно бульон не поможет, потому что это вряд ли обычная простуда. Ему бы поспать часок-другой, да вдалеке от всяких запахов. С утра его вырвало от запаха базилика, который он добавлял в салат, хотя обычно Ханену нравился и вкус, и запах. Еще несколько дней назад он чувствовал недомогания, схожие с теми, которые испытывают беременные женщины и омеги в начале первого триместра. Ханен очень хорошо с этим знаком, потому и быстро определил возможную причину своей «болезни», хотя и сомневался в этом. Но Тэхен-то об этом не знает. Тэхен распахнул шторы на кухне, впуская солнечный свет, от которого Ханен настойчиво прятался. Его ужасно клонило в сон и чувствовался упадок сил, ведь поесть ему так ничего и не удалось, только чай и выпил. Он закутался в плед, оставив снаружи только нос, и наблюдал за возящимся на кухне Тэхеном. Он громко гремел кастрюлями, вызывая у старшего мигрень и желание прибить Тэхена. Он поставил небольшую кастрюлю с водой и кусочком мяса на разожженную печь, а сам принялся нарезать дикий лук. «Только бы палец себе не отрезал», подумалось Ханену. — Так что ты спросить-то хотел? — подал голос Ханен, улегшись на диван так, чтобы было удобнее наблюдать за Тэхеном. — Я хотел спросить о натуральных красителях красного цвета, — младший омега высунулся из-за дверного проема. — Не спрашивай, зачем. — Не думаю, что мне есть смысл спрашивать, если ты все равно сделаешь по-своему, — слегка усмехнулся Ханен. — Ладно, дай подумать… — омега призадумался, а Тэхен терпеливо ждал. Он открыл крышку с бурлящей водой, на поверхности которой уже плавали жирные пузыри от мяса, и закинул в кастрюлю кусочки картошки. — Смотря какая концентрация тебе нужна. Можно использовать дикий мак, а можно бирючину. — И что легче приготовить? — вскинул бровь Тэхен. — Сок бирючины можно просто смешать с нашатырем или глауберовой солью, но у нас такой нет, я, по крайней мере, не видел ни разу. А вот с соком мака придется повозиться, чтобы краска взялась, придется сделать сложный раствор из квасцов, уксуса и воды*. — Ну дела… — протянул младший омега, покусывая губу. Он присел бедром на стол и сложил руки на груди, принявшись стучать пальцами по подбородку. — По-моему, с соком бирючины проще. А у нас есть запасы? — Готовить нужно из свежих ягод. Все равно в лес вылезаешь, там и поищи. Так краска просто будет держаться дольше. Представить даже не могу, что такое взбрело тебе в голову, — вздохнул Ханен. — Главное, чтобы потом тебе не влетело от Намджуна. — Да брось, — отмахнулся Тэхен. — Что он мне сделает? Я взрослый уже, — Ханен тихо усмехнулся, вспоминая, как совсем недавно Тэхен не отлипал от отца, буквально цепляясь за его куртку и не позволяя заниматься домашними делами. Ханен его совсем не упрекает, потому что знает, как Тэхен любит своего папу, и как он любит Тэхена. Эти отношения, к которым действительно нужно стремиться, то понимание, которого не хватает между родителями и детьми. Ханену хотелось бы, чтобы и Джойз был настолько близок с его ребенком, как Намджун с Тэхеном. От этой мысли омега начал улыбаться, и это не ушло от взгляда внимательного Тэхена: — Ну и что ты лыбишься? — Смешно, думаю. Взрослый он, — Ханен улегся поудобнее, прикрывая глаза. В таком положении его не мучила тошнота, и дышать можно было свободнее, хотя запах готовящегося супа раздражал слизистую носа. Тэхен поставил перед ним воду, в которой плавал кусочек лимона и листик мяты, а после вновь ушел готовить суп дальше. И что бы Ханен без него делал? Сначала он думал о том, что хотел бы побыть в одиночестве, но нет. Тэхен даже развеселил его немного, как самая настоящая витаминка. Ханен приоткрыл один глаз, наблюдая за Тэхеном. Тот взял глубокую тарелку, налил два половника супа и поставил ее на стол вместе с кусочками нарезанной лепешки. Ханен со вздохом откинул одеяло, взял в пальцы стакан с лимонной водой и, шаркая босыми ногами, пошел на кухню, сев прямо перед тарелкой. В желтого цвета воде плавал кусочек картошки, лук, морковь и зелень. Выглядело вполне аппетитно… — Не похоже на бульон, — Тэхен хлопнул себя по лбу, совсем забыв, что собирается просто отварить мясо, а не готовить суп. — Да ладно уже, — улыбнулся Ханен, подбадривая его. — Неплохо выглядит. Надеюсь, что вкус такой же. — Я вкуснее ничего не готовил, — заверил его омега с гордым видом, вздернув подбородок. Ханен не сомневается в кулинарных навыках Тэхена, вернее в их отсутствии, но сейчас его подводит собственное самочувствие. От вида супа его желудок жалобно скрутился, а к горлу подпрыгнул комок. Но ему очень не хотелось обижать Тэхена, который специально для него готовил суп, совсем не зная, что ему это не поможет. Ханен взял в пальцы ложку и глубоко вздохнул, принимая свою тяжелую участь. Тэхен с видом гордой матери смотрел, как старший омега начал есть. После первой ложки ничего не произошло, Ханен даже распробовал вкус, который был весьма неплохим, но после пятой весь суп захотел незамедлительно выйти обратно. Омега подорвался с места, напугав Тэхена, и унесся в ванную комнату, предварительно заперев дверь на щеколду. Тэхен подлетел к двери, дергая за ручку, и услышал с обратной стороны характерные для рвоты звуки. — О боже! Боже, хен, прости меня, — у младшего на глаза навернулись слезы. — Я думал, что тебе поможет, боже мой… Я не хотел тебя убивать! — он начал стучаться в дверь. — Я больше никогда, никогда не буду готовить, обещаю, хен. Прости меня! Джойз меня убьет, он точно меня убьет за то, что я чуть не убил тебя, — Ханен сплюнул вязкую слюну и зачесал волосы назад. Ему было одновременно плохо и смешно с младшего, потому что он принял всю вину на себя, не зная, что дело вовсе не в его супе. — Слишком много соли, да? Так и думал! А может, мясо не свежее? Как же так, я же думал, что все было в идеальных пропорциях, — запричитал Тэхен. — Хотел помочь, а в итоге сам чуть не убил! Что я за помощник такой… Хен, прости меня, — Тэхен надул губы, как маленький, потому что ему было действительно больно оттого, что он ничем не смог помочь Ханену, а только хуже сделал. — Тэхен-а, все хорошо, — раздался из-за двери приглушенный голос. Ханен поднялся с колен, вымыл лицо и руки в прохладной воде и вытер ладони о полотенце. Он открыл дверь и столкнулся с абсолютно растерянным взглядом младшего. Ханен улыбнулся уголком губ и притянул его в объятия, поцеловав в висок, а Тэхен уткнулся лицом в его шею. — Ты не виноват, дело не в супе. Мне просто было плохо, и мне не стоило есть. А суп действительно вкусный получился. — Правда? — с надеждой спросил Тэхен. — Конечно, правда. Когда я тебя вообще обманывал? — Ханен отстранился от него и взял за плечи. — Тэхен-а, знаешь, тебе стоит понять одно — ты не всегда можешь быть причиной того, что кому-то плохо. Это может быть… по разным причинам. Не бери на себя всю вину, хорошо? Особенно, когда ее нет. — Я просто подумал, что из-за этого дурацкого супа тебе стало только хуже, — вздохнул Тэхен. — А ведь это я приготовил… — Ты мне наоборот настроение поднял, которого весь день не было. Так что, ты сделал большое дело, — Ханен чмокнул его в лоб, как сына, и похлопал по плечу, успокаивая. — Все в порядке, обещаю, — Тэхен улыбнулся ему в ответ, и омега увидел, как радостные огоньки вновь вспыхнули в его словах. — Лучше расскажи мне, как прошла встреча с твоим принцем. Не обижал тебя? — спросил омега, вновь усевшись на диван и закутавшись в одеяло. — Не принц он мне никакой, — из вредности возмутился Тэхен. — Но все прошло так, как я себе даже представить не мог! Хен, он такой… — протянул Тэхен, с улыбкой подняв взгляд в потолок. Ханен прыснул в кулак. — Хэй! Чего смешного? — Ничего, просто я рад видеть тебя таким мечтательным, — улыбнулся омега, отмахиваясь от младшего. — Ну так? Какой он? — Не знаю! Не могу описать, — вздохнул Тэхен, подперев щеки кулаками. — Тэхен-а, а что будет с Чимином? — задал Ханен вопрос, который так и повис в воздухе. Тэхен смотрел на него непонимающе. А что с Чимином не так? Омега знал, что очень многие, даже их отцы в свое время хотели, чтобы они поженились, но Тэхен, да и сам Чимин, наверное, относились друг к другу, как верные партнеры, друзья и охотники, но явно не как альфа и омега. Тем более… это же Чимин! С которым он дрался за конфету, с которым бегали наперегонки и даже некоторое время купались в одной ванне в детстве. Какие-либо отношения между ними, помимо дружеских, исключены. Даже их поцелуи, думал Тэхен, они оба не воспринимают с каким-то подтекстом. Они же… друзья! — А что с Чимином? — нахмурился младший, смотря на Ханена. — Ничего, — тут же отмахнулся Ханен, покачав головой. Как он и думал, Тэхен совсем не видит очевидных вещей, которые происходят у него под носом. В любом случае, решать это не Ханену. Он может лишь дать совет, если попросит, но влезать в их отношения — последнее дело. — Я рад, что у тебя теперь есть Чонгук, может, он станет для тебя таким же хорошим другом, — улыбнулся хен и, чтобы не дать Тэхену времени на возмущения, сразу сменил тему: — И когда ты собираешься встретиться с ним вновь? — Сегодня! — улыбнулся Тэхен, едва не подпрыгивая на месте. Ханен тихо засмеялся в кулак. Для него-то все уже понятно.

***

Чонгук ударил крепко сжатым кулаком альфу в нос. Мужчина со связанным спереди руками низко склонил окровавленное лицо, уронив подбородок на грудь, и тяжело задышал. Чонгук играл желваками и схватил его за волосы, резко запрокинув чужую голову назад. Альфа зажмурился от ударившего в глаза света и посмотрел на Чонгука через приоткрытый опухший глаз. Чонгук выжидающе смотрел на него, от злости раздувая ноздри. — Я не знаю, — повторил альфа то же, что и десять минут назад, за что вновь получил удар под дых. Он застонал и распахнул губы, жадно хватая воздух, который разом выбили из легких. Чонгук на силу не скупился и не собирался его жалеть, потому что ему нужно выбить все, что ублюдок знает. — Пиздишь, — прошипел он в лицо альфы. Тот усмехнулся разбитыми губами и откинулся на кору дерева, прикрывая веки. Чонгук присел перед ним на корточки. — Ты все равно рано или поздно сдохнешь, так сделай одолжение — расскажи мне все, что знаешь, и твоя смерть будет не такой мучительной. — Я ведь сказал, что не знаю, — прорычал альфа, обнажая окровавленные зубы. Кровь медленно стекала из его носа по двухнедельной щетине. Чонгук тяжело вздохнул и запустил пятерню с окровавленными костяшками в волосы. Ему уже надоело возиться с этим мужиком, который упорно делает из себя дурака. — Хорошо, — вдруг сказал Чонгук. — Давай попробуем по-другому. Чонгук вынул свой охотничий нож из ножен, привязанных на бедре, и с нажатием кнопки лезвие вылетело наружу со свистом. Мужчина слегка дернулся, смотря на оружие, которое вскоре должно окраситься его кровью, и тяжело сглотнул, взглянув Чонгуку в глаза. Чон провел кончиком большого пальца по лезвию, и мужчина увидел, как с него стекает красная грузная капля. Она потекла вниз, впитываясь в черные перчатки без пальцев. Лезвие режет плоть, как мягкое масло, и мужчина уже наверняка знает, для чего альфа его достал. — Я спрошу еще раз. Если ты мне не ответишь, то, поверь, вскоре он окажется в тебе. Не хочешь по-хорошему, будет по-моему. Но не думай, что я дам умереть тебе быстро, — низким голосом произнес альфа, проводя острием по щеке мужчины, что раздул ноздри и следил взглядом за ножом. — Давай начнем с твоих конечностей, пока не останется одно туловище? О, нет, я не дам тебе потерять сознание, даже не надейся, — прорычал сквозь зубы альфа, резко вонзив свой нож в кору в нескольких сантиметров от головы мужчины. — Ты будешь чувствовать все, что я делаю с тобой, пока, сука, не заговоришь. Ну что, приступим? — он улыбнулся уголком губ, но улыбка та вселяла леденящий душу страх. Мужчина крепко сжал пальцы в кулаки. — Итак, имеет ли твой лидер отношение к тому, что на нашу общину напали зараженные? Мужчина крепко стиснул зубы, смотря на Чонгука, от которого исходило холодное спокойствие. Он выжидающе смотрел на связанного альфу, как питон на кролика, которому жить осталось считанные секунды. Чон даже не моргал, наблюдая за душевными терзаниями, развернувшимися внутри молчаливого мужчины. Но через несколько минут гробовое молчание Чонгуку надоело. Он резко выдернул свой нож из коры дерева и замахнулся, собираясь вонзить его по самую рукоятку в бедро мужчины, однако его остановил крик буквально в паре миллиметров от плоти. — Да! Да, блять, да! Имеет! — кричал мужчина. — Неужели? — ухмыльнулся Чонгук и вонзил нож в бедро мужчины. Его крик спугнул задремавшую на ветке ворону, которая, гаркнув, вспорхнула. — Что, голос прорезался? — Сука, — прорычал мужчина, согнувшись, насколько позволяли веревки. У него от боли посыпались звезды из глаз. — Ублюдок, я ведь сказал тебе! — Чонгук резко повернул нож внутри, разрывая мышцы и царапая кость кончиком лезвия. Мужчина вновь пронзительно закричал и начал дергаться. — Зачем ему это было нужно? — вновь спросил альфа спокойным тоном, не переставая поворачивать оружие из стороны в сторону, что приносило мужчине ужасную боль. — Не слышу ответа, — Чонгук свел брови и сделал вид, словно прислушивается. — Не знаю! — заорал мужчина, пачкая щеку Чонгука кровью. Чон хмыкнул и медленно утер ее с щеки. — Я не знаю, блять, я действительно не знаю! Перестань, умоляю тебя, — завыл он, и Чонгук опустил рукоятку, оставив нож в его бедре под углом. — Снова старая пластинка? — устало спросил Чонгук, будто ему все это откровенно наскучило. Так оно и было. — Я клянусь, что не знаю, — сорванным голосом прохрипел мужчина . — Он лишь приказал нам сделать это, думаешь, мы спрашиваем, зачем? Жрать захочешь, и не такое сделаешь… — Это и все? — вскинул бровь альфа. — Да! Да, блять, да, это все! Все, что мне известно, — тяжело задышал он. Чонгук задумался и свел брови, почесав подбородок. Его слова были логичны, потому что он — просто оружие в руках Джина, и не более. Тем не менее, Чонгук получил абсолютно все, чего хотел, убедился в своей правоте. Змее хвост отрубать нужно с головы. Эти пешки не играют никакой роли, кроме исполнительной, и Чонгуку они не нужны. Не они его враги. — Теперь ты отпустишь меня? — с проблеском надежды спросил он у Чонгука, заставив поднять на него взгляд. Как наивны люди, что стоят на пороге смерти, ведь это все равно, что просить у костлявой помиловать себя, когда двумя ногами уже в могиле. Дайте возможность умереть всем, кто этого хочет, и вы увидите, как они будут просить остаться в живых. Таким был и этот альфа, крепившийся перед Чонгуком с видом, что сама Смерть ему нипочем, но ему это представление ни к чему. Он убивал столько раз, что успел выучить каждую модель поведения. Некоторые вынуждают убить сразу, потому что смерти действительно не боятся, некоторые держатся до последнего, желая умереть воином, а не пленником, ну, а некоторые после нескольких легких пыток уже готовы рассказать все, что необходимо. Чонгук с каждым сталкивался, и на его веку столько было способов заставить говорить, что впору начать их коллекционировать. А здесь даже фантазию не пришлось использовать, было достаточно классического «нож-бедро». Скучно. Чонгук крепко схватился за рукоятку и дернул оружие в сторону, разрывая мышцы, кожу и ткань брюк мужчины. Его крик вновь разлетелся над вечерним лесом, а кровь хлынула из разорванной вены, расплываясь под ним грязной лужей. Он произносил что-то нечленораздельное сквозь зубы. — Конечно, отпущу, — сказал Чонгук. С этими словами он вонзил окровавленное лезвие в его шею, отчего мужчина замер на мгновение, а после резко дернул вправо, разрезая его горло. Изо его рта полилась кровь, заливая грязную рубашку, она противно булькала в разрезанной глотке. Чонгук вытер нож о его вещи и сунул его обратно в ножны. Он сделал шаг назад от расплывающейся лужи крови, которая превращала сухую землю в грязь, и закинул на плечо свой рюкзак. Черные карго несколько выбились из ботинок, и Чонгук остановился лишь на мгновение, заправляя их назад. Он не стал оборачиваться на труп — с ним разберутся зараженные и дикие животные, которые придут на запах свежей крови. После убийств Чонгук всегда чувствовал себя… странно. Он не любил убивать ни в чем неповинных людей и никогда этим не занимался, зато с изрядным желанием убивал тех, кто переходил дорогу его общине. Однако и сейчас он ничего не чувствовал, скорее был еще задумчивее, чем был до этого. Он думал о Ким Сокджине, который, как он и предполагал, решил напасть на их общину. Для Чонгука это было понятно с самого начала. Но зачем? Это вопрос, на который ему так и не дали ответа, и вряд ли его дадут. Стало ясно одно — он ведет двойную войну, против Ким Намджуна и против них. Было мерзко лишь то, что он всячески пытался поддерживать с их общиной партнерские отношения, пока готовил осаду. Чонгук от раздражения пнул камень, попавшийся под ботинком. И потом ему пришло на ум кое-что интересное. А что, если он просто пытался столкнуть лбами две общины, чтобы они перебили друг друга, а после на всем готовом заполучить все, чего бы он там ни захотел? Это было логично, как подумалось Чонгуку, но если он скажет об этом Хосоку, тот даже слушать его не станет. Тот вообще в последнее время стал слишком агрессивным и даже решил выйти поохотиться, чтобы выместить всю свою злость. Чонгук не знал, с какой стороны к нему подступить, как преподнести это, чтобы Хосок понял его и не махнул рукой, мол, не лезь ко мне с этой ерундой. Однако эти мысли Чонгук решил отложить в дальний ящик, об этом он подумает ночью, а сейчас ему хотелось лишь одного — увидеть Тэхена. В прошлую встречу омега не позволил Чону проводить себя до дома, оправдав это тем, что он достаточно взрослый и сильный, чтобы защитить себя. Сегодня Чонгук мог бы забрать его прямо у общины, но Тэхен сказал ему ждать на той поляне, которая теперь стала их местом встречи. Потому альфа сел на поваленное дерево и принялся ждать. Температура к вечеру заметно начала опускаться, и Чонгук начал выдыхать пар, а торчащие из-под шапки уши медленно краснели. Но Тэхен не медлил. Примерно через пятнадцать минут альфа услышал шелест травы, словно кто-то очень медленно к нему подкрадывался. Он был достаточно опытным охотником и знал, что это точно не животное и не зараженный. Это человек. Чонгук начал бы защищаться, только прохладный ветер принес к нему мягкий аромат ландыша, от которого альфа блаженно прикрыл глаза. Чонгук решил ничего не предпринимать и посмотреть, что же на этот раз вытворит Тэхен. Омега к нему крался, как лис, и если бы не хороший слух, Чонгук вряд ли бы его услышал. Но в лесу он привык быть осторожен и ждать, что в любой момент на него могут напасть. Он сидел расслабленно, намеренно показывая омеге, словно не заметил того, даже насвистывал какую-то незамысловатую мелодию. Внезапно теплые ладони легли ему на глаза, а после раздался согревающий шепот в самое ухо: — Угадай, кто? — Даже не знаю, — так же шепотом ответил Чонгук и повернул голову в сторону, едва не столкнувшись носом с юношей. Тот убрал ладони и улыбнулся ему. — Привет, лиса. — А почему лиса? — вскинул бровь омега. — Потому что крадешься очень тихо, но недостаточно тихо для меня. — Ты слышал! — надулся омега, ткнув альфе пальцем в плечо. Тот издал тихий смешок. — А почему притворился, что не слышишь? — Не хотел рушить твой план, — усмехнулся альфа, ткнув Тэхена в мягкий живот в ответ. — Пойдем, покажу тебе, что обещал, — Чонгук взял смущенного парня за руку и повел за собой. Тэхен противиться и вырывать ее не стал, потому что было… приятно. Его сердце гулко застучало оттого, как холодная ладонь альфы контрастировала с его собственной, хотя он был в перчатках, Тэхену было приятно дарить свое тепло. Солнце только начало садиться, окрашивая лес в тепло-оранжевые цвета. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь толщу густой листвы, поджигали кроны, превращая деревья в горящие факелы. Сидящие на ветвях птицы пели и перекликались громкими вскриками, в зарослях травы стрекотали цикады, а некоторые пчелы еще собирали нектар диких цветов. Тэхен уверенно шел за Чонгуком и сжимал его ладонь пальцами. Сначала ему было даже неловко, ведь нет необходимости держаться за руки, никто из них бы не упал и не поранился, но Чонгук все равно его не отпускал, да Тэхену бы и не хотелось. Он может сколь угодно врать Чонгуку, что ему это не нравится, но самому себе не соврешь. Своему сердцу — точно нет. В воздухе пахло холодом, созревающими грибами и прелыми листьями. Лес медленно менял окраску с миртового на цвет охры. Совсем скоро начнутся проливные дожди, и лес погрузится в долгую спячку. Обычно это навевало на Тэхена тоску и грусть, но сейчас, рядом с Чонгуком, ему было уютно и тепло, несмотря на холод. Чонгук глянул на омегу, который топал за ним, и только сейчас заметил, что тот без шапки. Альфа вдруг остановился, отчего Тэхен по инерции врезался в него, снял шапку и натянул ее омеге на голову почти до самых бровей. Тот посмотрел на него удивленно и вскинул брови, а Чонгук пояснил: — Заболеешь ведь. Мне не холодно, а ты грейся. — Какой джентльмен, — завредничал Тэхен, а после улыбнулся и поправил шапку на голове. — Спасибо… Большего Чонгуку было и не нужно. Он вновь покрепче обхватил ладонь Тэхена и повел к тому месту, которое нашел совершенно случайно для них двоих. По нелепой случайности он свернул не на ту тропинку, потому что ночью легко запутаться в бескрайнем лесу. Тогда Чонгуку пришлось провести там бессонную ночь, но она выдалась такой... спокойной. Правда, потребуется небольшая уборка, но Тэхену там точно понравится, Чонгук даже принес некоторые вещи. Они перебежали через старенький мостик над небольшой речкой. Доски там давно сгнили, поросли мхом и грибами, а потому жалобно скрипели, когда на них наступали. Тэхен даже испугался, что провалится, но нет, они выдержали. Дорожка была усыпана зелеными листьями, которые ветер срывал с веток. Кое-где они начали желтеть, да так и облетели с веток. Осень едва успела оставить на них свой художественный мазок. Меж деревьями и по земле струился легкий туман. Небо, выглядывающее через кроны деревьев, солнце подожгло заревом. Тэхен запрокинул голову и принялся улыбаться, разглядывая облака красно-оранжевого цвета, кое-где испачканные синими мазками, словно ребенок расплескал краски. Тэхен не понимал, как Чонгуку вновь и вновь удается открыть ему новые, ранее неизвестные взору виды. Каждая их встреча — это удивление для омеги, это новая запись в дневник воспоминаний, и пусть Тэхен никогда этого не забудет, ему хочется все это увековечить на бумаге. — Осталось совсем немного, — сказал Чонгук с улыбкой и за руку вывел Тэхена вперед. — Хочу, чтобы для тебя это было сюрпризом. Позволишь? — тихо спросил альфа, аккуратно прикрыв ладонями парню глаза. — Позволю, — так же тихо ответил омега и улыбнулся уголком губ. Он положил свои ладони поверх чонгуковых, и так они пошли вперед. Тэхен совершенно не видел дороги, поэтому полностью доверился альфе. Он предупреждал его о каждом камешке, который встречался на пути. У Чонгука внутри творилось нечто необъяснимое, и дело уже было не в ангельской внешности юноши, которая теперь отошла на последний план. Дело было в том, какой Тэхен. Какой он смелый, бесстрашный, но в то же время открытый, до глубины своей необъятной души любящий мир, в котором живет. Чонгук не встречал таких людей, как Тэхен, и, он уверен, больше никогда не встретит. Не хочет. С каждым днем и каждой встречей омега поселяется все глубже, Чонгука даже пугает то, что делает с ним этот парень. Он не совсем понимает, что это и почему с Тэхеном хочется проводить не несколько часов в день, а несколько дней напролет. Ему никто не объяснял, что делать, если такое случится. А когда Тэхен вот так доверяется ему и накрывает его ладони своими, Чонгук просто… захлебывается. В Тэхене захлебнуться, все равно, что в океане. Бездонном и необъятном. Чонгук уверен, что сам Тэхен — океан. — Мы пришли, — прошептал старший ему на ухо и медленно убрал ладони, позволяя юноше открыть глаза. Омега сделал это очень медленно. Он чувствовал витающий в воздухе запах воды и камышей, растущих вдоль берега. Но перед ним был маленький… домик. Он был деревянным и очень компактным, на первый взгляд всего две-три комнаты. На порожке стояло два плетеных кресла, которые были грязными от пыли, дождя и снега. Дорожка, вымощенная камнями, заросла сорной травой, а возле дома рос камыш. Вокруг — сплошная стена вековых елей, а спереди раскинулось озеро. Оно было ярко-алым от закатного неба, и казалось, что граница между небом и землей там стерлась. Раскаленный шар медленно тонул в водной глади, и растворялись вслед за ним последние лучи. Тэхен прикрыл рот от восхищения и посмотрел на Чонгука, который слегка улыбался, в ответ глядя на омегу в ожидании реакции. Тэхен подбежал к двери и резко распахнул ее. Как и ожидалось, его встретил холод пустого дома. Он был пыльным, грязным и требовал небольшого ремонта, но в целом его состояние было хорошим. На полу лежал протертый ковер, а в комнате, которая была одновременно и спальней, и гостиной, располагался камин. Тэхен подошел к нему и провел пальцами по каменной поверхности, собирая пыль. Сверху стояли какие-то фигурки в виде животных и маленьких ангелов. Интересно, кто тут жил до них? Кто покупал эти статуэтки? Кто готовил на небольшой кухоньке светло-бежевого цвета? Перед камином стоял старый, местами потертый диван с клетчатым рисунком, слева был небольшой шкаф с каким-то хламом. Тэхен прошелся по комнате и выглянул в окно, из которого открывался прекрасный вид на водоем. — Я нашел это место случайно, — сказал с улыбкой Чонгук, сложив руки на груди и прислонившись плечом к дверному косяку. — А скоро холода, так что, я подумал, что это место может послужить для нас отличным укрытием. Тут, конечно, нужно немного прибрать… — он оглядел комнату, покрытую слоем пыли. — Но общими усилиями у нас, наверное, все получится? — Это потрясающе, Чонгук. Я так рад, что ты подумал об этом, а это место просто… превосходно, — сказал Тэхен, разглядывая небольшой домик. Он уже представлял, как мило будет смотреться небольшая вазочка с сухими цветами на кухне. — Мне так нравится здесь, а после уборки, я уверен, станет только лучше, — улыбнулся он, посмотрев на альфу. — И я смогу здесь в спокойной обстановке научить тебя рисовать. Лес, конечно, очень вдохновляет, но не когда зуб на зуб не попадает, — усмехнулся он. — Тогда приступим к уборке! — воодушевленно сказал омега, сбросив на диван свой рюкзак и закатил рукава куртки. Как оказалось, Чонгук ранее уже навел здесь кое-какой порядок, а именно выкинул и сжег старый хлам, который им уже никак не пригодится. В ванной альфа нашел таз и тряпки, которые когда-то были одеждой. Он набрал в озере воды, замочил тряпки и принялся оттирать полы, пока Тэхен каждый уголок вытирал от пыли, а таковой было немерено, так что им даже пришлось надеть повязки на рот и нос. Тэхен себя чувствовал очень уютно, даже как-то… по-семейному. Он раньше убирал дом только с папой, а теперь и с Чонгуком, на которого то и дело бросал взгляд. Альфа наклонялся, отчего карго облегали его крепкие бедра, и не то, чтобы Тэхен засматривался… Ладно, он засматривался. — Ты скоро во мне дырку прожжешь, — беззаботно сказал Чон, отчего омега сразу же спрятал взгляд и начал оттирать пятно на кухонной тумбе. — Просто штаны классные, — буркнул Тэхен первое, что на ум пришло, а Чонгук ухмыльнулся, покачав головой, и оставил его маленькое оправдание без ответа. Решив не смущать омегу еще больше, он вышел на улицу, чтобы поменять воду. Неплохо было бы еще и старые шторки постирать, но уже смеркалось, а уборка отняла и так слишком много времени. В отличие от Чонгука, который быстро расправился с мытьем полов, Тэхен еще возился и протирал верхние шкафчики, стоя на невысоком стульчике. Альфа поставил таз на пол, слегка расплескав воду, и упер руки в бока. Он принес сюда некоторые вещи — плед, на котором они с Тэхеном сидели в Долине светлячков, свой набор для рисования и непосредственно рисунки, свечи и спички, чтобы разжечь камин. Тэхен еще раз прошелся тряпкой по поверхности шкафчика и бросил ее в таз с водой, утерев лоб. — Готово, — провозгласил он, спрыгнув со стульчика, который поставил под обеденный стол. — Но тут нужно будет завтра еще раз помыть все, такую грязь так просто не отмоешь. — Но на сегодня точно хватит. Уже темнеет, и если мы не позаботимся о камине, то ночью совсем замерзнем. Пошли, Тэхен-а, — махнул рукой альфа, зовя за собой. — Знаешь, я вот подумал, — задумчиво изрек Тэхен, идя следом за Чонгуком. Они плотно закрыли дверь своего нового убежища и шли теперь наравне, но Тэхен слегка отбежал вперед и повернулся лицом к Чонгуку, идя спиной вперед. — И о чем же? — А о том, что мои фонарики будут очень мило смотреться над камином! Жаль только, что они не работают… Они такие круглые, знаешь, красного цвета. Папа говорил, что раньше они очень красиво светили, но поскольку электричества нет теперь, то и они не светятся. — Не жаль отдавать их в нашу обитель? — улыбнулся Чонгук. — Конечно нет, — покачал головой Тэхен. — Они сделают ее намного уютнее, домашнее. Когда в каком-то месте есть что-то твое, туда хочется возвращаться, потому что это твой дом. Там приятно, тепло и по-родному, чувствуешь себя в безопасности, как в крепости. И я думаю, будет мило, если у нас будет такое место, — Тэхен тут же осекся, прикусив губу. — То есть, я имел в виду… Не как у пары, а как у тебя и у меня! Тэхен и Чонгук, друзья и охотники, понимаешь, о чем я? — смутился омега. — Абсолютно, — альфа с улыбкой смотрел на него. — Знаешь, есть вещи, которые можно просто опустить в разговоре. Я даже не думал в контексте пары, но ты делаешь на этом акцент, и я думаю, что это забавно. — Я всегда обращаю внимание на детали, — тихо хмыкнул омега. Он остановился и поднял с земли палку, которую можно будет использовать для растопки. — И вообще… я просто общаюсь так, — попытался защититься Тэхен. Чонгук засмеялся от той неловкости в голосе, с которой говорил юноша. — Расскажешь мне о своей семье побольше? — спросил вдруг альфа, присев на корточки и собирая в согнутую ладонь палки, которые подойдут для розжига камина. Тэхен возился вокруг, помогая Чонгуку, и что-то мычал себе под нос, раздумывая, чего бы такого рассказать. — Ну, Джойза я считаю своим дядей, потому что он с самого детства нянчился со мной, хотя у него плохо это получалось. Он сам не раз жаловался, что я кричал до покраснения, когда он брал меня на руки. Да уж, я в детстве той еще истеричкой был, — хихикнул парень, предаваясь воспоминаниям. — Да нет, на самом деле он просто не умел ухаживать за детьми! — Никогда не взаимодействовал с маленькими детьми, — усмехнулся альфа. — Наверное, это страшно… — В самом деле? — удивился Тэхен. — О, малыши в возрасте до двух лет такие сладенькие! Папа как-то говорил, что я должен быть воспитателем, поэтому я иногда веду уроки биологии для наших детей. Ну так вот. Джойз и Ханен, это его омега, часто оставались со мной, но после маминой смерти, когда папе пришлось взять на себя многие обязанности, Джойз разделил их с ним, поэтому мы с Ханеном остались вдвоем, можно сказать. Он меня многому научил, был моим учителем. Помню, как врезал мне веником по спине, потому что не выучил домашнее задание, — закатил глаза Тэхен, заставив Чонгука прыснуть от смеха. — Смешно тебе! А у меня детская травма осталась, он мне жизнь искалечил… — По-моему, ты драматизируешь, — засмеялся Чон, разгребая руками листья в поисках палок. — Ну да, а что такого? — улыбнулся омега. — На самом деле мы с Ханеном стали очень близки, он как мой старший брат, на которого я всегда могу положиться, которому могу рассказать все свои тайны и попросить помощи. Он, конечно, грозится, что все папе расскажет, ну, что я выхожу за пределы общины, но я знаю, что он не сделает этого. Просто пугает и шантажирует. Ханен очень умный, он сам изучал биологию и анатомию, знаешь сколько у него учебников и энциклопедий? Я на слюну исхожу, — пожаловался Тэхен, присаживаясь и подбирая палочку. Когда у него в руках было четыре палки, Чонгук насобирал уже целую кипу. — Почему? — вскинул бровь альфа. — Ты же можешь просто взять то, что тебе нужно, почитать, а после вернуть. — Именно! Терпеть не могу что-то чужое брать. Мне нравится, что книги принадлежат только мне, это как… ну, не знаю, как дети! Ты о них заботишься, опекаешь, а когда они у кого-то другого, нервничаешь и переживаешь. Однажды я дал свою книгу почитать одному криворукому альфе, а он ее уронил. У меня едва не лопнул глаз от злости, — усмехнулся Тэхен, покачав головой. — Ты не думай, я не жадина и не идиот, просто такие вещи, как книги, нужно особенно сильно беречь. Когда я вижу, что их не ценят, я испытываю почти физическую боль. — Ты так трепетно относишься к искусству, — хмыкнул Чонгук, сложив собранные ветки рядом на земле, чтобы после их поднять и унести в домик. — Знаешь, я однажды был в небольшом походе вместе с братом и нашими людьми, мы в город за припасами выбирались. И там случилось так, что я отстал от группы, уже и не помню, почему, но я набрел на одно здание, как оказалось, картинную галерею. И видел бы ты, сколько всего там было… — вздохнул альфа. — Я даже жалел, что не застал эти картины в целости и сохранности. Сейчас о них никто не заботится, некоторые порвались и выцвели из-за солнца и перепада температур, но некоторые были в относительном порядке, и, черт возьми, они были прекрасны. Думаю, именно этот случай подтолкнул меня к тому, чтобы начать рисовать. — Ну конечно, кто будет переживать о спасении какого-то там мирового искусства, когда собственные задницы спасать нужно, — зло сказал Тэхен, подобрав палку. — Вот за это я и злюсь на людей. Ужасные эгоисты. — Никогда не знаешь, как поступишь в тот или иной момент. Я не собираюсь оправдывать этих людей, потому что они действительно потеряли все наследие, но если так подумать: а что мы знаем о том времени, когда все началось? Например, я помню только всеобщий хаос. Помню, мы с братом пробивались через толпу домой, а там были эти зараженные твари, которые кидались на людей. Мы совсем не понимали, что происходит, а я хотел поскорее оказаться дома, в безопасности. Только правда была в том, что нигде больше не было безопасно, — Тэхен сложил свои палочки к куче Чонгука и уселся рядом с ним прямо на траву. Он кивнул, чтобы Чонгук продолжил. — Рядом с нами жила одна женщина, старушка лет семидесяти. Она часто сидела со мной и Хосоком и готовила для нас вкусные пироги с вишней, но когда мы в панике прибежали домой, она кинулась на нас. Как сейчас помню ее сумасшедшие глаза. Она кинулась на Хосока, который просил у нее помощи, а я просто стоял в оцепенении. Я был совсем мелким, но именно эти воспоминания очень свежи в памяти. — Еще бы, — тихо отозвался Тэхен. — Увидеть такое в раннем возрасте… — Тогда отец успел вовремя. Он убил ее, а мы с Хосоком разревелись, прижимаясь друг к другу. Отец был очень нервным, зачем-то, — мы тогда не понимали, зачем, — достал оружие и постоянно смотрел в окна. Те несколько часов, которые мы провели взаперти, ожидая каких-то новостей от властей, были ужасными. Власти, как и всегда, впрочем, призывали нас не паниковать и не выходить на улицы, — усмехнулся Чонгук. Он достал из внутреннего кармана куртки сигарету и прикурил под хмурый взгляд Тэхена. — Для организма вредно, — заметил омега. — Не вреднее кордицепса, — усмехнулся Чонгук. — И что вы сделали тогда? — Ничего. Отец пытался сохранить спокойствие и дозвониться до мамы, которая в тот момент пошла то ли в парикмахерскую, то ли в магазин — не помню уже. Но она не отвечала, домой не пришла ни на второй, ни на третий день, и для него стало очевидным лишь то, что она умерла. До сих пор нам неизвестно, что с ней стало, а я даже лица ее не вспомню, если и увижу среди этих тварей. Хотя если она и заразилась, она уже давно стала щелкуном, — Тэхен прикусил губу и накрыл ладонь Чонгука своей, приковывая его взгляд к себе. — Никогда не думал о том, как чувствовали себя люди, заставшие все это… У меня ощущение, что никакого другого мира, кроме нашего, никогда не существовало. — Подожди, а сколько тебе лет? — Скоро исполнится восемнадцать, — гордо заявил Тэхен. — Да ты совсем малыш еще, — хрипло засмеялся Чонгук, за что получил слабый тычок в бок. — Эй, никакой я не малыш, — завредничал юноша. Хотя от Чонгука это звучало так… так… что хотелось услышать еще. — А самому-то сколько? Сто? — Ну, почти угадал, — усмехнулся альфа, сделав последнюю затяжку и затушив самокрутку о землю. — Двадцать два. — Моей маме было столько, когда я родился, — улыбнулся омега, подперев щеки кулаком. — Она была папиной подружкой с младшей школы, знаешь, такая, которой все остальные девчонки завидуют! Она у нас была самой настоящей красавицей… Даже не знаю, как она папу выбрала, — засмеялся Тэхен, вновь заставляя Чонгука улыбаться. — А ты любишь своего папу, я вижу. — Очень сильно люблю! Он на самом деле очень красивый и статный мужчина, и я сам видел, сколько внимания он получает от противоположного пола, но он слишком занят мной и общиной, чтобы устраивать свою личную жизнь после смерти мамы. Но сейчас ему, конечно, стало легче. Их любовь была очень сильной, думаю, в глубине души он все еще тоскует о ней, но как я и говорил, жить прошлым — значит испытывать вечную боль, а он живет настоящим. Просто, наверное, боится впустить кого-то в свое сердце вновь… — вздохнул Тэхен. — Да и не до этого ему сейчас. — Почему? — вскинул бровь Чонгук, откинувшись на свои ладони назад. — Помнишь, я говорил, что они заняты важным делом, но не сказал каким? — Чонгук кивнул. — Они строят гидроэлектростанцию, это такая штука, чтобы… — Тэхен-а, я знаю, что это, — усмехнулся альфа. — Ну и ладно, я просто хотел поумничать. Ну так вот, они сейчас строят эту штуковину, потому что хотят провести в общине свет, это заметно облегчило бы жизнь нам всем. Они не так давно ушли, а кажется, что вечность прошла. Я по нему очень сильно скучаю и по Джойзу тоже, хотя больше по нему Ханен скучает, — Тэхен болтал без остановки. Это было так непривычно для Чонгука, привыкшего к немногословной Фэйт и неразговорчивому Хосоку, но в то же время это было так… приятно. Слушать Тэхена. — Вообще, если бы Джин-хен согласился, то… — Чонгуку по ушам резануло знакомое имя. — Подожди, кто? Джин? — Да, это папин старый друг, они были еще до апокалипсиса знакомы и работали в университете. Мой папа очень умный человек, — с гордостью сказал Тэхен. — Но хен отказался ему помогать, говорит, невыгодно это для его общины, — Чонгук сжал губы в полоску. Невыгодно, как же. — Но в целом, он хороший мужчина и всегда был рядом с папой, когда тот просил о чем-то, а… — Тэхен вдруг замолчал, потому что Чонгук шикнул и приставил палец к его теплым губам. Тэхен нахмурился и недовольно пробурчал: — В чем дело? — Ты слышишь? — тихо спросил Чонгук. Тэхен сомкнул губы и прислушался, а после покачал головой. Нет, он ничего не слышал. Зато слышал Чонгук. Его насторожили странные чавкающие звуки, перерастающие в рык, и какой-то странный, посторонний звук, словно жалобный скулеж. Он быстро поднялся на ноги и поманил за собой Тэхена, предварительно жестами показав ему быть тише. У Тэхена гулко забилось сердце, но рядом был Чонгук, и от этого ему становилось спокойнее. Они двинулись через туман к источнику звука, аккуратно ступая по земле. Убывающая луна слабо освещала ночной лес, в котором за каждым углом могла поджидать опасность в виде зараженного или дикого животного. Тэхен облизал пересохшие губы и сглотнул, невесомо взяв Чонгука за край куртки, но тот почувствовал. У него было ощущение, сродни с тем, когда он спасал Хаку, хотя Тэхен далеко не беззащитный мальчик, который не сможет за себя постоять. Сможет, как раз, и оттого Чонгук был готов драть за него глотки. Тэхен ему доверяет и подсознательно ищет защиты. В лесу сгущался туман. Чонгук пригнулся за раскидистым кустом шиповника, который начал опадать, и увидел черную тень, склонившуюся над чем-то скулящим. У него не осталось сомнений в том, что это щелкун, жрущий кого-то. Тэхен прижал ладонь ко рту, когда понял, что щелкун терзал собаку, которая из-за боли и большой потери крови не могла даже подать полноценно голос. Она могла лишь лежать на земле и жалобно скулить в ожидании смерти, пока щелкун сжирал ее заживо. Тэхен тут же дернулся, желая выбежать из укрытия на помощь собаке, но Чонгук силой удержал его, заставляя стоять на месте, а сам медленными шагами начал красться к зараженному. Он вытащил из ножен охотничий нож, блеснувший в свете луны, и приближался к щелкуну, ни на секунду не сводя с него глаз. У Чонгука был хороший слух, но у щелкунов он в десятки раз лучше. Тэхен, как назло, оставил свой лук в домике, даже кинжал остался валяться на дне рюкзака. Омега с дрожащими руками смотрел на крадущегося к мерзкой твари Чонгука с полным осознанием, что ничего не сможет сделать, если что-то пойдет не так. Чонгук сделал аккуратный шаг и наступил на сухую ветку, которая громко хрустнула в тишине. Чавканья прекратились, и щелкун резко вскинул голову к источнику звука. Альфа успел выплюнуть только смачное «Блять», а после увернулся от острых лап. Щелкун зарычал, бросившись в бой, но Чонгук успел ударил его ногой в живот, оттолкнув от себя. Тэхен схватил валяющийся под ногами камень среднего размера и метко бросил его в щелкуна, который, получив удар, агрессивно зарычал, скаля пасть. Он тут же направил все свое внимание в сторону омеги, но Чонгук перехватил его сзади за шею и вонзил хрипящей твари острие ножа несколько раз, а после принялся душить. Щелкун оказывал сопротивление, которое постепенно сходило на нет, а после и вовсе затих, и Чонгук отбросил его на землю. — Чонгук… — дрожащим голосом сказал Тэхен, прикрывая рот ладонью. Тэхен на негнущихся ногах вышел из-за куста шиповника и увидел лежащую на земле собаку, которая жалобно скулила в предсмертных агониях. Тэхен подбежал к ней и упал на колени, дрожащими руками поглаживая ее голову. Шерсть была перепачкана в крови. Собака с трудом подняла угасающий взгляд на Тэхена, и омега не выдержал. У него по щекам покатились крупные слезы, которые скапливались к подбородку и падали на землю. Пес из последних сил высунул язык, облизывая пальцы Тэхена в благодарность, а омега почувствовал, что его сердце вот-вот лопнет от боли. Чонгук сжал пальцы в кулаки и отвел взгляд. На эту мерзкую тварь смотреть было легче, чем на умирающее беззащитное существо. — Потерпи, потерпи немного, я тебе сейчас помогу, — прошептал Тэхен, дрожащими пальцами пытаясь оторвать кусок от своей рубашки, чтобы перевязать раны. — Молодец, да, смотри на меня, — всхлипнул омега, когда собака попыталась издать что-то, похожее на лай, но из ее пасти полилась густая кровь. — Видимо, она укусила его, — тихо сказал Чонгук, заметив укус на руке зараженного, с которой свисала кожа, — и он разозлился. — Я помогу, помогу ему, — повторил омега, ничего перед собой не видя из-за слез. Собака начала реже дышать, а его черные глаза, в которых блестела луна, становились с каждой минутой стеклянными. — Тэхен, — шепнул Чонгук. — Я почти, — дрожащим голосом сказал Тэхен, пачкая руки в крови и пытаясь перевязать рану. Но Тэхен попросту не смог бы этого сделать, потому что внутренние органы собаки лежали на земле, а брюшная полость была полностью сожрана. Омегу трясло, как от холода. Он склонился над уже не дышащей собакой, пытаясь ее спасти, и не мог принять, что она давно уже не дышит, смотря на своего спасителя. Последнее, что она видела в своей жизни — заплаканное лицо Тэхена, отчаянно пытающегося вернуть ее к жизни. Альфа положил руку на дрожащее плечо Тэхена. — Чонгук, — заплакал омега, не в силах вымолвить что-то еще, едва почувствовав тепло на своем плече. Старший без слов поднял его на ноги и крепко обнял, прижимая к себе. Омега заплакал в голос, грязными от крови и грязи руками цепляясь за чонгукову куртку. Чонгук уткнулся носом в его макушку, а рукой водил по вздрагивающей спине, успокаивая. Тэхен плакал без остановки, всхлипывая и дрожа в его руках. Он вжимался в грудь Чонгука, так сжимал его куртку в своих руках, словно это последнее, что было в его жизни. Его слезы иссякли только через долгих двадцать минут, и все это время Чонгук ни на секунду не выпускал его. Сердце болезненно сжималось оттого, как сильно плакал его омега, он словно чувствовал то же, что и Тэхен, только переживал глубоко внутри себя. Он не мог плакать, он просто не умел этого делать. Чонгук взглянул на труп собаки и прижался губами к виску парня, оставляя на нем успокаивающий поцелуй. Тэхен не нашел в себе силы, чтобы говорить, но Чонгук сделал все сам, без слов. Несмотря на холод, он снял свою куртку и завернул в нее труп собаки, а омега поднял весь хворост. Домой они шли в тишине, каждый погруженный в свои мысли, но оба чувствовали, что это скрепило их. Если бы Тэхен был один… он даже представлять не хочет, как смог бы вынести это, как смог бы оправиться оттого, что не смог спасти живое существо, или хотя бы облегчить его страдания? Чонгук разделил это с ним. Он забрал часть боли. Тэхен мог плакать в голос, а Чонгук молча слушал его и гладил по спине. Не прося прекратить, а говоря «Я с тобой, я рядом». По возвращению домой Тэхен тихо сказал, что отправится разводить камин, и Чонгук останавливать его не стал. Тэхен, роняя тихие слезы, наложил в топку хвороста, а все остатки спрятал в дровницу, однако разжечь его получилось только с пятого раза. Его дрожащие руки никак не могли зажечь спичку. Слезы, от которых у него раскраснелось лицо, никак не переставали течь. Тэхен очень хотел сделать для безымянной собаки венок, и решил, что сделает это обязательно, но завтра. Сейчас он просто будет не в силах даже подойти к ее могиле. Чонгук вернулся спустя полчаса, изрядно замерзший и уставший. — Я сделал чай, — тихо сказал омега из кухни, раскладывая нарезанные на несколько частей бутерброды по тарелкам. Чонгук появился в дверном проеме, а после подошел к Тэхену и поднял его лицо к себе. Горячая слезинка коснулась его большого пальца, и он утер ее. — Ты сделал все, что мог, Тэхен. Я не привык жалеть кого-то, и тебя не жалею, не пытаюсь успокоить. Это действительно так. Ты облегчил ее последние минуты и проводил в лучший мир, чем наш. Ты удивительный человек, Тэхен. Ты действительно мой ангел. Тэхен прижался к Чонгуку и обхватил его руками поперек талии, вжимаясь лицом в его грудь, а Чонгук обнял его так крепко, как только смог. Омега тихо всхлипывал у него на груди и слышал, как размеренно бьется под ухом чужое сердце. Его ритм Тэхена успокаивал и заставлял верить в то, что сказанные Чонгуком слова — правда. Чай и бутерброды так и остались нетронутыми, когда они перебрались на диван. Чонгук накинул на их плечи плед, согреваясь сам и согревая Тэхена, а сам омега положил голову ему на плечо и залез на диван с ногами. Альфа медленно перебирал пальцами его волосы и слушал выровнявшееся дыхание. В камине тихо трещали дрова. Рука Тэхена была в руке Чонгука, и их пальцы сами собой переплелись в крепкий замок. Чонгуку было тепло совсем не потому, что горел камин, и он сидел под пледом. Ему было тепло, потому что Тэхен уснул на его груди под колыбельную чонгукова сердца, так и не выпустив свою ладонь из его ладони.