🍃
Авель терпеть не может этот день рождества, но с другой стороны находит его очень символичным. Он уже очень давно не следит за календарем, за годами, за днями недели — его жизнь смешалась в одну сплошную ночь, но приближение этого дня он чувствует всегда. Демоны его прошлого сидят взаперти в той клетке, которую альфа сам и запер на сотни замков, но именно сегодня их никакие замки сдержать не в силах. Сегодня у них пир, и даже если Авель крепко зажимает уши ладонями, от них скрыться не может, потому что они кричат не снаружи, а изнутри. Поэтому с самого раннего утра у него настроение просто отвратительное, и меньше всего, чего бы он хотел сейчас — увидеть Вина. Но шел пятый час, затем шестой, рассвет только-только начал вставать из-за линии горизонта, а его все не было. Альфа стоял, облокотившись локтями о подоконник, и курил в открытое окно. Ледяной воздух остужал распаленную кожу, а ветер подхватывал дым его сигареты и развевал. Цепкий взгляд был прикован к крупным хлопьям осыпающего землю снегу. В его комнате, как и на улице, царил вечный холод, но был он не таким, как у Вина. То был совсем иной холод — одинокий, промозглый, вызывающий желание уйти отсюда подальше. Здесь даже мебели как таковой и не было — только кровать и шкаф в углу. Пол был холодным, как и постель с белыми простынями, на которой альфа спать ненавидел. Ему это место неприятно и приходит он сюда тогда, когда нет желания видеть Вина, чтобы не свернуть его тонкую шею, или когда, как сейчас, его красивые куклы покорно сидят на постели и ждут очередного приказа. Омега на его постели красив. Его смоляные, чуть вьющиеся волосы обрамляли аккуратное лицо, на губах играла фирменная улыбка, которая вызывала лишь тошноту, а светло-карие глаза были прикованы к спине альфы. Авель разогнулся и, не вынимая сигареты изо рта, сказал: — На колени. Ему повторять дважды не нужно, потому что с самого начала он был готов к этому. Этот омега словно изящная кошка, излучая грацию, сполз с постели и на одних коленях, не скрывая свою улыбку и желание в глазах, приблизился к Авелю. Дешевая картина, но это лучше, чем вытеснять скопившуюся пузырем злость на своего мальчика. Она его разъедала изнутри, отравляла его кровь и убивала. Она была настолько концентрированной, что превышала все показатели, и альфа уже не мог справляться с ней. А если эти шлюхи сами готовы расстелиться перед ним ковриком, так почему бы не дать им почувствовать то, что чувствует сам Авель? Они ведь созданы для этого. Они продали ему свою душу за еду и кров, и они должны за это расплачиваться. Этот омега был, бесспорно, красив в своем отвращении. Авель посмотрел на его родинку чуть ниже губ и хмыкнул. Авель трахает этих омег затем, чтобы не срывать свою злость на Вине, а Вин бесится от этого, не понимает его, и только больше злит. Малолетний идиот. Ему нужны красивые слова, но он совсем не смотрит на то, что альфа делает для него, какие поступки ради него совершает. В нем все буквально кричит, как же Вин ему дорог, кто он для него, как омега ему необходим, но тот лишь упирается и доводит Авеля своими словами о каких-то предательствах. Авель забрал сигарету из губ пальцами и стряхнул пепел на лицо омеги. Тот часто заморгал, когда пепел осел на длинные ресницы, потянулся пальцами к пуговице на его черных джинсах и расстегнул ее, стаскивая вниз и собачку молнии. Такие шлюхи, бесспорно, возбуждают. И не только желание, но и отвращение к подобной грязи. Альфа, смотря на него, возвышаясь над ним, сделал короткую затяжку и выпустил дым вниз, только он не долетел до лица омеги, а ему так хотелось заставить его задыхаться. Он восхищенно смотрел на увитое татуировками тело, на крепкие мышцы, лоснящиеся под кожей, и жаждал прикоснуться к ним губами, языком, попробовать его кожу на вкус, изучить каждую татуировку, но здесь он не за этим. Омега поднял взгляд на своего лидера и приблизился к краю белья, где начиналась идущая вниз дорожка жестких волос. Он высунул язык и принялся облизывать его кожу и резинку боксеров, наслаждаясь тем, как горячая кожа обжигает его язык. Омега желал прикусить ее, оставить след своих зубов, но не мог. Он даже трогать своего лидера не мог, и все, что ему оставалось — лизать его кожу и чувствовать, как его собственное тело наполняется возбуждением. — Без этого, сука, — холодно отрезал Авель, не позволяя ему насладиться этими ласками. Омега несколько обиженно свел брови и почувствовал, как альфа вплел пальцы в его волосы и крепко, до боли сжал, безмолвно веля приступать к делу и не выводить его — он и так раздражен. Омега аккуратно приспустил его нижнее белье и тихо охнул, смотря на эрегированный член своего лидера. Он сглотнул вязкую слюну и облизал розовые губы, сразу же пробегая языком по его члену с выступающими венами. Авель напрягся и грубо дернул его за волосы, заставляя взять в рот, и омега сразу же подчинился, с удовольствием взяв в рот головку и подняв на лидера взгляд, убеждаясь, что ему нравится. Эти омеги отменно делают свое дело, но ничего, кроме физического удовольствия, Авель с ними не получает. Все они — это только тело, способное забрать часть его злости, и как бы не было им больно, они всегда будут улыбаться, даже если губы разбиты, а в глазах стоят слезы. Собственная боль — это не важно, когда перед тобой лидер, от которого зависит многое в твоей жизни. Глупо отрицать, что каждый из них хотел оказаться с альфой в одной постели, а, если получится, завести от него ребенка — гарантию «успешной» жизни. Такие разговоры ходили между ними, когда они обсуждали, собравшись большой компанией, с кем из них Авель переспал дважды, с кем трижды. И был среди них особенный омега, которому завидовал абсолютно каждый — вскоре он подарит своему лидеру особый, драгоценный подарок, но сам лидер об этом пока не знает. Его подарок должен вырасти в чреве его папы. Оттого каждый омега стремился попасть в его постель, каждый стремился понравиться ему. Омега под резким давлением на затылок взял в рот почти целиком, отчего подавился, и на глаза выступили слезы. Авель не собирался стоять с ним до самого вечера и ждать чего-то, и начал толкаться в его рот, одновременно давя на затылок. Омега тщательно пытался подстроиться под его ритм, но Авель словно с цепи сорвался. Его окончательно выбесила медлительность, с которой он смаковал каждый кусочек, и решил взять все в свои руки. Омега зажмурился на мгновение и вновь распахнул глаза, смотря в лицо лидера. В его взгляде была улыбка и какой-то щенячий восторг, от чего Авеля выворачивало от тошноты. Все они были мерзкими, все эти омеги, стремящиеся пройти через его постель, готовые встать на колени по первому приказу и раздвинуть ноги от одного взгляда. Мерзкие шлюхи. Омега двигал головой и втягивал щеки, хотя по щеке побежала первая слеза, глаза его не переставали улыбаться, ведь перед ним его лидер. Вина с самого утра тошнило от голода. Он выпил кофе, тщательно почистил зубы, чтобы перебить желание есть и даже выкурил пять сигарет, но это ничем не помогало, а тошнота лишь увеличилась, но ему даже блевать было нечем. Он сидел на закрытой крышке унитаза после неудачной попытки вызвать рвоту и морщился, раздраженно потирая ладонями лицо. Омега еще даже не переоделся после сна и у него вообще не было какого-то желания идти и работать, хотелось вернуться в постель и не вылезать оттуда до завтрашнего утра. Но он не может позволять себе прохлаждаться, потому что работа его не ждет, и как бы сильно Авель не бесил Вина последним инцидентом, он умел отделять работу от собственных чувств. За закрытыми дверьми он мог беситься на альфу сколько угодно, но за их пределами Авель не только его до скрежета зубов выводящий альфа, но и его лидер. Потому Вин поднялся и еще несколько раз умылся ледяной водой, игнорируя взгляд в разбитое зеркало. Он надел обычные черные джинсы, подчеркнувшие плавные изгибы его бедер и худобу ног, растянутую черную водолазку с высоким горлом и зашнуровал ботинки до середины щиколотки. Ему нравилось красиво одеваться, и он знал, что приковывает к себе внимание, но делал он это не ради внимания. Ему просто нравилось комбинировать вещи исключительно черного цвета, нравилось подбирать немногочисленные аксессуары по типу колец и браслетов. Одно такое кольцо он надел на большой палец и растрепал челку, которая после частых умываний намокла. Его образ завершал бесконечно уставший взгляд и залегшие под глазами синяки. Надев черное пальто чуть ниже колен, Вин закрыл свою комнату на ключ и бросил его в карман, спешно спускаясь по ступеням. Он жил с двумя бетами и одним омегой, который пропадал в столовой и готовил еду. Они не часто пересекались с соседями, и всех все устраивало. Работали они тоже в разное время, а потому в доме почти всегда стояла идеальная тишина, и Вин мог бы сказать, что он счастлив жить с этими людьми. Прежде, чем подняться к Авелю, омега долго топтался на его крыльце, хрустя снегом и выкуривая сигарету. Наверняка альфа уже сам давно проснулся, но Вин не мог не зайти к нему — эта традиция у них существует с тех пор, как он появился здесь. Чем бы он ни занимался в своей комнате по утрам, омега врывался к нему и говорил, мол, новый день настал, пора тебе получать новые синяки от меня. Но получал, конечно, в большинстве своем Вин. Они не разговаривали больше после той ссоры и особо не пересекались, и Вин по нему очень соскучился. Он все ждал, что альфа придет к нему сам, как делал это порой, обнимет ночью, и они вместе заснут, но он не приходил. А Вин не гордый, он сам к нему пришел. В отличие от Вина, Авель жил один, но жил — это громко сказано. Тут не было ничего от Авеля, даже его запаха. В комнате Вина некоторые подушки им пахли, на некоторых вещах остался его запах, даже его зубная щетка стоит в стакане в ванной, а несколько футболок омега бережно хранил в шкафу, а тут не было совсем ничего. Поэтому Вину не нравилось это место, которое домом можно назвать с натяжкой. Дом Авеля там, где Вин, и омега счастлив от одной мысли, что его комнату они делят вместе. Вернее, их комнату — место, где они не лидер и не его правая рука, а просто Вин и Авель. Омега тихо поднялся по скрипучей лестнице, прекрасно осознавая, что он здесь не один. Раздражение волной прокатилось по телу, и с его стороны было бы умно просто развернуться и уйти без лишних проблем, но Вин ударил ногой по двери в его комнату, и та сразу же отворилась, громко ударяясь о стену. Во взгляде Авеля, который сразу же обратился к омеге, загорелся адский огонь обожания, желания и восхищения. Его мальчик ночной фурией ворвался в его комнату, и, смотря на его плотно сжатые челюсти и играющие желваки, альфа испытал благоговейный восторг. Даже хорошо, что Вин увидел это. Авель сжимал до боли волосы этой шлюхи в кулаке, давя на затылок и заставляя сосать, но взгляд его был прикован к Вину, которого окатила новая волна тошноты. Выпитое кофе захотелось выплюнуть обратно, но он не двинулся с места, как завороженный смотря на Авеля и чувствуя, как одна за другой клеточка наполняется бешеной злостью и раздражением. — Подойди ко мне, — хрипло сказал Авель, смотря в его глаза. Вин не подчинился. Причмокивающие звуки, которые эта шлюха наглядно издавала, чтобы показать как ему хорошо, омегу выводили из себя, и он уже был готов перерезать своим любимым ножом его глотку, чтобы сознание наполнил другой звук — звук булькающей крови. Вокруг его рта была слюна и капельки спермы, стекающие по его подбородку. — Я сказал, подойди, — грубее повторил альфа, и Вин, превозмогая себя, все-таки оторвал ноги от пола. Между ними было всего лишь десять шагов, но Вину показалось, что сто. Его трясло от желания убить и Авеля, и эту шлюху, и он сам не знал, почему подошел, хотя хотелось уйти отсюда и никогда его не видеть. Сколько Авель будет наслаждаться этой грязью и променивать его на шлюх? На сколько Вина еще хватит? Ему не то, что смотреть на Авеля, ему даже дышать одним с ним воздухом не хотелось, настолько он ненавидел альфу в тот момент. Вин приблизился к нему, усилием воли игнорируя шлюху снизу, и не успел открыть рот, чтобы обжечь его своим ядом, когда Авель схватил его за талию одной рукой, а второй за шею и жадно впился в его губы поцелуем. Вин плотно сжал губы, не желая отвечать, но альфе плевать. Он целовал его, лизал любимые губы и аккуратно кусал, чем вывел Вина из себя еще больше. Омега сорвался, и если Авель хочет этого, он ему это даст. Вин наконец разомкнул губы, и альфа готов поклясться, что такого поцелуя, как этот, у него не было ни разу в жизни. Вин все свое раздражение, всю злость и ненависть выплеснул в него. Он вцепился в губу Авеля и грубо оторвал его кожу, открывая новую рану, из которой хлынула кровь, наполняя его рот. В тот момент, целуя омегу, Авель получил оргазм, который не испытывал с самой их последней встречи. Его тело прошибло током от такого Вина. Он ожидал чего угодно, даже что он застрелит эту шлюху, но никак что он будет целовать альфу до такой боли и они оба будут получать от этого наслаждение. Губы Вина испачкались в крови альфы, но он не прекращал его кусать, как дикая пантера упиваясь его кровью и ухмылкой, которую альфа дарил ему в поцелуй. Авель оторвался от него на мгновение и схватил его за шею, прошипев прямо в губы: — Посмотри, где эти шлюхи, а где ты, — Вин сжал челюсть и подался вперед, чтобы вновь укусить его, заставить заткнуться, но Авель не позволил. — Они на коленях, а ты вровень со мной. Омега отстранился от него, когда альфа кончил в его рот, испачканный слюной и спермой, и шумно сглотнул, отчего у Вина в груди все горело огнем. Ему хотелось избить эту шлюху и Авеля, но альфа схватил его за талию обеими руками и сам, как оголодавший, впился в него поцелуем. Авелю было мало, и он понимал, что только Вин может унять его злость и утолить голод, лишь он отдает все и тем самым заставляет желать большего. Недавно получивший оргазм, Авель вновь ощутил дикую нехватку своего мальчика в крови. Его хотелось прямо здесь и сейчас, так сильно, что пальцы сводило судорогой, но Вин, больно укусив и без того кровоточащую губу, толкнул его в грудь, вынуждая отстраниться. Альфа как-то зло ухмыльнулся, но отстранился, хотя в его глазах плясали бесы, восставшие из пепла. Вин повернулся к омеге, который смерил его надменным взглядом, и на его губах появилась ядовитая улыбка. Он был ниже этой шлюхи почти на голову, но его это не волновало. Крепко сжав кулак, Вин наотмашь ударил его в лицо, тот отшатнулся, схватившись за скулу и край кровоточащей губы. — Выметайся, — холодно сказал Вин, игнорируя ухмылку Авеля, который застегнул джинсы. Ему вставляло, что его мальчик показал, кто главный в этом доме. Омега посмотрел на него так, что Вин не сомневался — он хочет ему ответить, но не может при Авеле, не посмеет и пальцем тронуть не только правую руку лидера, но и его омегу. А если и захочет, Вин всегда будет его ждать в тренировочном зале, где они смогут показать всю ненависть друг к другу. Окатив ледяным взглядом Вина с ног до головы, омега ушел, оставив их наедине. Но как только Авель потянулся к нему, чтобы вновь поцеловать, его встретил холодный металл любимого ножа у горла и не менее холодный, прожигающий взгляд. — В следующий раз он окажется в твоем горле, — его тон, полный льда, альфу лишь будоражил и заставлял ухмыляться. Вин едва сдержался, чтобы не оставить ему парочку ножевых, но, выместив весь свой холод, резко убрал нож в ножны, специально оставив полоску с собирающейся кровью на его шее. Он ушел, оставляя Авеля наедине со своим раскаленным до предела желанием.***
Авелю стоило огромных усилий, чтобы успокоить бушующее пламя. Весь день он провел в зале, оттачивая рукопашный бой с Лисом, который был гораздо изворотливее и хитрее, чем Авель. С Лисом он был знаком уже очень давно, еще до того, как он стал Авелем. Он нашел этого худого пацана с перепутанной копной вшивых волос на улице, и они стали приятелями. У Авеля друзей нет и быть не может. Единственный друг ему — это он сам, друг и одновременно враг. Вин его весь день игнорировал, даже взгляд на него не кинул и тренировку показательно пропустил, укрывшись на складе с оружием, которое нужно было почистить и пересчитать патроны, чтобы после пополнить запасы. Он альфу одновременно и злил своим игнорированием, и заводил. Задумавшись о Вине, который, сука, никак мысли не покидает, альфа пропустил удар в скулу и сразу же собрался, уворачиваясь от шквала летящих в его сторону кулаков. И это было даже немного смешно, забирая все его мысли себе, Вин его подставляет и заставляет получать удары. Ну что за маленькая сука? От него не скроешься даже в собственных мыслях. — Курить хочу, — пожаловался лежащий на спине Лис, громко дыша. — Так покури, — ответил Авель, развязывая бинты на руках. — Что мешает? — Не, — сморщился парень и поднялся на ноги, протянув руку и Авелю. — Погнали в курилку. «Курилкой» они называли небольшой козырек, под которым валялись старые шины и стояла бочка, в которой всегда горел костер. Участники группировки приходили к ней, когда хотели поделиться новостями, найти компанию под вечер и просто расслабиться с сигаретой, бутылкой алкоголя или чего-то покруче, например, ангельской пылью. Авель и сам не раз там бывал, но это место не любил — слишком уж много гиен там собирается. Альфы обычно «снимали» там омег и трахались с ними до самого утра, а те были рады торговать своим телом и лицом. Это было негласное место сбора всякого сброда, но сегодня Авель шел туда просто покурить, а не позвать кого-то в свою постель. Повесив оружие, которое члены группировки всегда носили при себе, на плечо, он вышел следом за Лисом. Сегодня собиралась грандиозная попойка в честь святого праздника, хотя у них каждый день — праздник. Им не нужен повод, чтобы напиться и принять наркотики. Когда «завтра» не существует, каждый день — последний, и проводить его нужно в лучших традициях. Когда они подошли, все собравшиеся альфы поприветствовали Лиса и лидера, и вернулись к своим разговорам. Лис плюхнулся на шину и прикурил от горящего в бочке костра, а Авель стоял и курил рядом, поставив ногу на ту самую шину. Губы немного болели после укусов, а дым сигарет обжигал еще не зажившую рану. Лис даже спросил, не отпиздил ли его кто, на что альфа лишь хмуро ухмыльнулся — его дикий мальчик порой и не на такое способен. Не успел Лис потянуться за протянутым ему пивом, как увидел идущего к ним омегу — того, кто здесь точно не появлялся за последний год. Все примолкли, обращая на него внимание, и Авель тоже повернулся. Вин себе не изменял. Одна его плавная походка приковывала взгляд, а он словно специально шагал от бедра, демонстрируя свои красивые ноги. Авеля вдруг накрыла злость. Какого черта он выперся в таком виде, так еще и какую-то веревку себе на шею нацепил? Вин, словно не замечая обращенных на него голодных взглядов, встал у стены и облокотился на нее, показательно упершись в нее ногой и демонстрируя самую, сука, сексуальную позу, которую Авель только видел за сегодня. — Мальчики, можете начинать дышать, иначе задохнетесь, — с издевательской улыбкой сказал омега в повисшей тишине, и альфы отмерли, начиная негромко переговариваться, и тема для разговоров была одна — Вин. Не то, чтобы он был самым прекрасным омегой в их группировке, нет. Просто он был не такой, как остальные подстилки. Он был недоступен, а оттого желанен настолько, что сводило зубы. Ведь люди всегда хотят то, что им недоступно. — Ого, — протянул Лис, присвистнув. — Не смотри так на него, я тебе глаза вырву, — спокойно ответил Авель, прекрасно зная, для кого эта сука устроила все это представление. Альфа приложился губами к фильтру сигареты, наблюдая за тем, как плавно Вин прикуривает зажигалкой свою, «любезно» одолженной рядом стоящим альфой, как затягивается и прикрывает в удовольствии глаза. — Да брось, я же знаю, что вы вместе, — пожал плечами Лис и махнул рукой. — Меня омеги не интересуют. — Я думал, тебя вообще никто не интересует, — слегка усмехнулся Авель и на короткую секунду оторвал от Вина взгляд. Он упал на двух альф, стоящих у бочки, и глаза их были прикованы к его мальчику. Они негромко переговаривались, явно обсуждая его, и Авель напрягся, сжимая зубы до боли. Вин не раз говорил ему, что эти люди — просто животные, которые в любой момент могут предать Авеля, и им пора провести чистку. Лучше пусть их будет мало, чем греть таких уродов на своей груди, и сейчас, слыша их мерзкие разговоры о том, чье имя они даже недостойны произносить, они поджигают в альфе дикую злость. Ему захотелось выхватить пистолет и застрелить их прямо здесь. — Ну, скажем так, — ухмыльнулся Лис и с шипением затушив сигарету. — Мои вкусы отличаются от общепринятых, так что… Но я не против перепихнуться вон с тем, — он указал пальцем на омегу, который лоснился к крепкого телосложения альфе, мурча ему на ухо какие-то глупости. — Хочешь подцепить что-нибудь? — в глазах Авеля мелькнула усмешка, но после он вновь посмотрел на Вина. Тот докурил и достал из заднего кармана конфету на палочке, неизвестно откуда он взял ее, но омега распечатал сладость и медленно поднес к губам. Лис что-то ответил ему и хрипло рассмеялся, но для Авеля весь остальной мир стал сплошным черным пятном на фоне его мальчика, который, сука, коснулся этой конфеты губами. Альфа мысленно умолял его не делать это, выбросить конфету и не издеваться над ним так жестоко, а Вин словно слышал его мысли и высунул розовый язык, касаясь сладости и смотря Авелю в глаза. Он ведь прекрасно знает, что омега просто издевается над ним, доводит и хочет, чтобы он желал его. Словно Авель, который постоянно возбужден из-за Вина, недостаточно его желает. У него в голове происходит взрыв, когда Вин берет эту конфету в рот и показательно прикрывает глаза, толкает ее за щеку, а после вытаскивает изо рта. Она блестит от его слюны, и хотя на него смотрят десятки пар глаз, его интересуют только одни. Все эти (не)люди желают его прямо здесь и сейчас, но не посмеют тронуть его и пальцем, если не хотят остаться без него. Омега ухмыльнулся и провел конфетой по своим губам, а после вновь взял ее в рот. Вся его поза, каждое движение и взгляд кричал: «Посмотри, что ты никогда не получишь, ты можешь лишь смотреть и никогда не брать». Вин уже замерз в тонкой водолазке, но так и стоял, прислонившись к стене. Он пришел сюда, оторвавшись от вечеринки, на которую явился, чтобы отвлечься, и пора было возвращаться. Внезапно Вин оторвался от стены и двинулся прямо к Авелю, игнорируя взгляды в спину и скалящиеся пасти, которые они облизывали в желании. Омега остановился перед Авелем и вытащил конфету изо рта, хлопая глазами так, словно не сделал ничего такого, словно не подкинул в полыхающий огонь дров и не подлил бензина. Авель был напряжен до предела, между ними витали искры и взрывались молнии, а Вин улыбался так беспечно и непосредственно. — Хочешь? — омега склонил голову, предлагая ему свою сладость, а потом, словно вспомнил что-то плохое, свел брови к переносице, и огорченно выдал: — Ах, точно… Ты ведь предпочитаешь минет только от шлюх, — Вин вновь сунул в рот конфету и улыбнулся, подмигнув ему. — Удачного вам вечера, лидерним, — и даже не дав Авелю сказать что-то, прошел мимо, нарочно касаясь плечом. — Мне кажется, или он испытывает тебя на прочность? — усмехнулся Лис, подперев щеку кулаком и смотря в спину удаляющегося Вина, который оставил после себя взрыв разговоров и пошлых взглядов. Лишь Лис никак не отреагировал на него, потому что слишком уважает лидера, и то, что принадлежит ему, даже в мыслях трогать не смеет. — Он так и просится, чтобы я убил его, — нервно усмехнулся альфа в ответ, абсолютно точно зная, что Вин убивает не только его, но и самого себя. Но когда он ушел, его снова ударила по голове грязная реальность, где каждый смотрел на его мальчика если не с завистью или ненавистью, то с животным желанием. Особенно его привлекли двое альф, обсуждающих, он уверен, Вина. Его мальчика, которого даже взглядом опорочить не смеют. Из их грязных ртов вылетали мерзкие вещи в сторону омеги, и Авель как никогда убедился в правильности его слов — их окружает одна грязь и животные. Авель перевел взгляд на Лиса, который уже все и так понял, и сказал: — Сегодня у нас на ужин будет изобилие мяса. Вин вернулся в душное помещение, в котором ему было ужасно жарко. Там его окружали люди-лицемеры, которые распивали с ним алкоголь, а за спиной обливали грязью. Но это было лучше, чем упиваться своей злостью в одиночестве. Он плюхнулся на место, которое освободил для него коренастый альфа, и благодарно-фальшиво улыбнулся, когда он протянул ему стопку с водкой. Рождество ведь, почему бы не отпраздновать его, как следует? Ведь Вин никогда не позволял себе расслабиться и просто оттянуться, как эти люди. Он никогда не мог отпустить себя и забыть обо всем, танцуя до отвала ног и напиваясь до беспамятства. Алкоголь обжег его горло и заставил сморщиться, но закуски у них не было. Здесь все ребята крепкие, что альфы, что омеги, что беты, но водка Вину не по душе. Он предпочел бы белое вино, которое однажды Авель принес ему, или пиво, но таким здесь не промышляли, а от одного запаха коньяка его выворачивало наизнанку. Зато Авель его любил. Они были разительно противоположны друг другу и не только предпочтениями в алкоголе. — …и тогда я выстрелил ему в лицо, — за этим последовал взрыв смеха. Вин рассказ сидящего слева альфы не слушал, но иногда поглядывал на него. Ему шею вылизывал миловидный бета и все тянулся ловкими пальцами к промежности, и омега рад бы проблеваться от этой картины, но как-то не шло. Он потянулся за бутылкой водки, но сидящий рядом альфа перехватил ее. — Давай, я помогу, — спокойно сказал он, подливая Вину в рюмку прозрачную жидкость. Вин ухмыльнулся уголком губ, смерив его лисьим взглядом, и кивнул. — Ведешь себя, как настоящий джентльмен, — тихим голосом сказал он, забрав из его пальцев рюмку и припал к ней губами, морщась от вкуса. Он пил сам не зная зачем, хотя его тошнило и при каждом глотке он вызывал смешок у альфы рядом. Рюк, так его звали. Он находил Вина смешным, когда тот морщился от крепкого вкуса, и откинулся на спинку дивана, разглядывая его. Под слоем сигаретного дыма и алкоголя его лаванда совсем притупилась, и он не мог унюхать запах омеги. На его бедре красовался нож, которым он в любую секунду воспользуется, если альфа перейдет границы дозволенного. — Потому что я джентльмен, — пожал плечами Рюк и отпил из своего стакана что-то янтарного цвета. — Просто ты мало с нами общаешься, совсем не знаешь, какие мы на самом деле. — Неужели? — с улыбкой спросил Вин и подсел к нему чуть ближе, приближаясь лицом к его лицу. Он знал, что Авель придет в любую минуту, но думать об этом не хотелось. Пусть бесится и смотрит, как смотрел сам Вин на эту утреннюю картину. Того омегу он заметил в самом углу, говорящим с каким-то мужчиной, и даже поймал его ядовитый взгляд. Он ждал, что эта шлюха придет к нему, размахивая оружием, но он так и не пришел. Даже обидно. — Ты мне нравишься, — вдруг сказал альфа, покручивая стакан в ладони. — Я всем нравлюсь, — с его лица не сходила хитрая улыбка. Он залпом осушил очередную стопку и приблизился к нему так близко, что Рюк смог почувствовать его дыхание на своих губах. — Но никто из вас не нравится мне, — Вин пробежался пальцами по линии его скулы и когда все внезапно стихли, его пальцы замерли под подбородком этого альфы. Пришел, и даже не заставил себя долго ждать. Вин растянул губы в ухмылке, потому что ему вдруг стало очень весело. Все притихли, и даже музыка смолкла, приветствуя лидера, а Вину вдруг захотелось цокнуть языком — почему они все так реагируют? Алкоголь кружил его голову, и он как никогда хотел взбесить Авеля. Он чувствовал на себе его взгляд, но никак не мог распознать его, не мог даже понять, какие эмоции он выражает. Злость, раздражение, желание убить, грусть? Что в нем было, что спрятал Авель на самом дне своих черных глаз? И Вин бы узнал, если бы не смотрел пристально на альфу перед собой. Он лениво повернул голову к альфе и окатил его ледяным взглядом. Омега вдруг поднялся с дивана, выхватив у Рюка стакан с алкоголем, и громко сказал: — А вот и наш лидерним, — его голос сочился сарказмом и раздражением, которые мог расслышать только Авель. — Ваше здоровье! — и он отпил из стакана тот самый омерзительный коньяк, запивая сочащийся из губ яд в его сторону. Температура в комнате понизилась на несколько сот градусов, но только не для Вина. Ему было смешно и весело, как никогда прежде. Авель крепко сжал пальцы на чем-то прямоугольном, что держал в левой руке, а раскаленную до предела обстановку разрядил Лис. Он вышел вперед и махнул рукой, приказывая продолжать пиршество. Еще горячее после недавних выстрелов дуло пистолета обжигало Авелю кожу и заставляло ее сворачиваться, но еще горячее у него было внутри. Вина хотелось не просто убить, его хотелось растерзать, разорвать на кусочки за тот цирк, что он устроил. Вин совершенно ничего не понимал и не давал даже маленькой возможности Авелю объясниться, сразу же устраивая вот это. Бесит. Злит. Раздражает. Выводит. Убивает. Но одновременно с этим вдыхает в Авеля жизнь. Вин ухмылялся, но ухмылка вдруг начала медленно сползать с его лица, потому что что-то в Авеле было не так. Он не ожидал, что альфа отреагирует настолько спокойно на его выходку, и лишь играющие желваки говорили о том, насколько он раздражен, и Вину даже стало несколько стыдно. — Держи, — тихо сказал омега и отдал Рюку его стакан с коньяком, а после переступил через сплетения ног и пошел прямиком к Авелю, забрав свое пальто. Лис сразу же занял его место, и к нему на колени упал омега, как по щелчку пальцев принявшись вылизывать его шею и выступающие ключицы. Авель был как-то не слишком разговорчив, не пытался поставить Вина на место, уколоть, и это настораживало омегу. — Для кого ты устроил все это? — хрипло спросил Авель, когда он подошел к нему почти вплотную. — Для тебя, — улыбнулся Вин. — А что, тебе не понравилось? — Нет. — У тебя плохой вкус, — пожал плечами омега и коснулся ладонями рубашки на груди альфы, разглаживая складки. — Что на шлюх, что на представления. Ты же не думал, что я перед тобой расстелюсь и позволю делать все, что ты захочешь? — Вин пах алкоголем и сигаретами, и Авеля это выводило. Он крепко схватил его за запястье, причиняя боль, и громко обратился к своим людям: — Господа, сегодня вас на ужин ждет вкуснейшее мясо. Развлекайтесь. Не став выслушивать одобрения и улюлюканья, альфа выволок слабо сопротивляющегося Вина на улицу. Он бы и так пошел за ним, но у Авеля была необходимость самостоятельно забрать его. Как же Вин выводил его своими выходками, но, блять, с этим омегой он хотел проводить каждую минуту своей чертовой жизни. Но именно в сегодняшнюю ночь у него не было ни сил, ни желания делать что-либо, наказывать его, огрызаться. Хотелось просто посидеть с ним в тишине и послушать, как лениво он играет на гитаре, но эта сука все равно всячески выводит его. Трижды за эти сутки Авель чуть не сорвался, а Вин только и рад на его нервах, как на гитаре поиграть. Вин вырвал свою руку из его хватки и хмыкнул: — Куда ты меня тащишь? — Домой, — грубо ответил альфа. — Я не хочу домой. Какого хера ты вообще решаешь что-то за меня? — пихнул его в плечо Вин. Ему от долгого голодания сразу же снесло голову. Половину бутылки водки он выпил сам, а сверху добавил коньяк, и его немного понесло. Хотелось врезать Авелю, потому что утренняя злоба и какая-то обида сидели в нем, и хотя слова Авеля отпечатались на подкорке сознания, он все не мог забыть, как чужак трогал то, что принадлежит Вину. Несмотря на его долбаного братца, Вин упрямо считал, что Авель — его. Его лидер, его наставник, его альфа, и сейчас это чувство обострилось. Ну и что, что Вин не идеален, что он порой психует? Вин ведь не идет к первому встречному альфе и не раздвигает перед ним ноги, так почему Авель позволяет себе это? Вин вновь пихнул его, но уже в грудь, и Авель вздохнул. Они стояли друг перед другом в полутьме, лишь вдалеке мерцал горящий в бочке огонь. — Ты не должен водиться с этими людьми, — спокойно сказал альфа, а Вин скривился, словно взял в рот лимон. — А ты должен? Трахаться с этими омегами ты должен? — младший вновь попытался его пихнуть, но Авель свободной рукой перехватил его запястье. — Ответь мне! — крикнул он, и его голос эхом пронесся по улице. — Никто не смеет трогать тебя и ты не смеешь трогать никого. Будь счастлив, что я не отрубил твои пальцы прямо там. — Если ты собираешься убивать каждого, кто посмотрит на меня, у нас людей не останется, — съязвил Вин, прекрасно зная, что его хотят, и Авеля это бесит. — Вин. — Что? — Заткнись, — омега поджал губы, с ненавистью смотря в глаза Авеля. Он вдруг протянул ему нечто, что все это время держал в левой руке, и складки недовольства на лбу Вина разгладились. — С рождеством, Вин. Омега тихо выдохнул, и все недовольство и раздражение мигом сошли с него. Он забрал книгу из руки альфы и провел по ней пальцами. Она была красного цвета и перетянута резинкой, что служила закладкой. На ее обложке была глубокая царапина, но она не стала от этого менее прекрасной. Омега сглотнул вязкую слюну и прочитал на обложке: «Искусство войны». Его сердце гулко забилось в груди, отдаваясь эхом в ушах. Он держал в руках подаренную Авелем книгу и смотрел на нее, как на чудо. Под ребрами скреблось, саднило, потому что… его альфа сделал ему подарок? Подарил то, что так ему дорого, то, ради чего Вин готов рисковать жизнью, лишь бы достать новую книгу. Они ему были как частички души, даже самые глупые сопливые романчики были дороги его сердцу, а эта книга, подаренная его альфой, стала в тысячи тысяч раз дороже. Он не знал, что ответить, он лишь глупо смотрел на подарок в своих руках, а Авель смотрел на него, и отчего-то хотелось улыбнуться. Вот такой его Вин — настоящий, когда не шипит и не показывает когти. Когда Авель нашел эту книгу среди бесхозно валяющихся на базаре остальных книг, он был готов заплатить любую цену продающему ее мужчине. «Сколько она стоит?», спросил у него альфа, а тот поднял на него бесконечно уставший взгляд серых глаз и улыбнулся из последних сил. Он умирал от голода и продавал никому не нужные книги, чтобы прокормить себя хоть чем-то, вот только книги в этом мире никому уже и не нужны. Никому, кроме Вина и Авеля. «Сколько дашь, все равно никогда хватать не будет», ответил он ему, и тогда Авель подумал, что у искусства нет цены и никогда не будет. За эту книгу для Вина он отдал теплую буханку хлеба и банку консервов, которые обменял в элитном районе на два пистолета, и пообещал себе, что обязательно приведет сюда своего мальчика и купит ему любую книгу, которую он только захочет. «Зачем мне все это без тебя?». Зачем мне без тебя все это? Зачем? Это крутилось в голове у обоих, но никто так и не озвучил эту фразу вслух. Это было и не нужно, ибо, смотря друг на друга, они точно знали ответ. Без тебя все это мне незачем. Лишь ты — тот, кто вернул меня к жизни, кто стал моей жизнью. — Авель, я… — Вин запнулся и поднял на него взгляд. Раздражение сменилось тем самым чувством, что не описать и не изобразить. Ему вдруг захотелось расплакаться, как маленькому, потому что перед своим альфой он не может носить маски. Перед всеми этими людьми — да, но только не перед ним. — С рождеством, — прошептал омега и поднялся на носочки, касаясь его губ своими. Альфа сразу же обхватил его за талию и прижал к себе, целуя манящие губы. Сколько бы Вин ни вырывался из его объятий, Авель не отпустит. Даже если Смерть будет держать его за одну руку, второй он будет сжимать ладонь своего мальчика. Вин для него — все. День, ночь, свет, тень, земля, вода, его жизнь. Вин — все. Его Вселенная. И когда он стоит так, на носочках, прижимаясь губами к его губам и аккуратно целует, чтобы не задеть свежую рану, у Авеля взрываются вулканы внутри. Он провел широкой ладонью по его щеке и заправил прядь черных волос за ухо, оставляя поцелуй на приоткрытых, пахнущих коньяком, губах. Вин — это все, ради чего Авель остается человеком, и даже если для других он монстр, чудовище, бог смерти, для своего мальчика он просто… Авель. Вин зажмурился и обхватил его за шею, крепче прижимаясь к любимому, а снег медленно укрывал их, осыпал плечи, макушки и ресницы пушистыми хлопьями. Альфа взял его ладонь в свою и крепко сжал. Не исчезай, дай мне свою ладонь. На ней написан я — я в это верю. Тем и страшна последняя любовь, что это не любовь, а страх потери. Авель терпеть не может этот день рождества, но, лежа на кровати Вина, он смотрит на него и слушает тихое пение. Хотя в его комнате прохладно, холод этот им двоим привычен, он как родной. Омега взял свою гитару и по-турецки уселся в ногах Авеля, перебирая пальцами струны, усыпляя его. Рождество для Авеля — это смерть, оно окрашено в кровавый, но сегодня оно для альфы — жизнь, потому что его жизнь прикрывает глаза и скользит короткими худыми пальцами по струнам. — Не исчезай… Забудь про третью тень, в любви есть только двое, третьих нету, — тихо пропел Вин дрожащим голосом, играя заученную мелодию. — Чисты мы будем оба в Судный день, когда нас трубы призовут к ответу, — он приоткрыл глаза и посмотрел на спокойно смотрящего на него альфу. — Не исчезай… Исчезнуть можно вмиг, но как нам после встретиться в столетьях? — его голос почти перешел на шепот, когда приблизился финал песни. — Возможен ли на свете твой двойник и мой двойник? Лишь только в наших детях… Мелодия смолкла, и Вин затих. Авель провел большим пальцем по его щеке, стирая теплую слезу, а после сам отложил гитару в сторону и обнял его, утаскивая с собой на постель. Вин прижался ухом к его груди и зажмурился, оглаживая пальцами грудь альфы, а демоны, рвущие его голову бесконечными криками, заткнулись. Лишь Вин способен подарить ему такое спокойствие, и альфа, вдыхая запах его волос, думал: «Я не исчезну», как просил сквозь свою песню его мальчик. Я никогда не исчезну, пока ты вот так лежишь в моих руках. Вин не думал, что все закончится вот так, и он будет плакать, не скрывая своих слез удовольствия. Изнутри его разрывала любовь и неописуемое наслаждение, когда он смотрел на лежащего под ним альфу. Вин двигался на его члене, упираясь ладонями в его грудь, и часто дышал, на каждом выдохе издавая вскрики и стоны. Он был влажным, на его животе засохли капельки его собственной спермы, а по шее скатились две капельки пота. Вин закатывал глаза от удовольствия и выгибал спину, обнажая свои хрупкие кости. Именно в тот момент альфа подумал, насколько же болезненно худой его мальчик, и в глубине души это отозвалось беспокойством. Авель крепко держал омегу за талию и не позволил слезть с него даже тогда, когда Вин закричал в свою ладонь от наступающего оргазма. Из глаз брызнули слезы, которые скрывать было даже бессмысленно. Омеге казалось, что он умер, но Авель раз за разом воскрешал и прибивал к полу своими поцелуями и горячими руками, скользящими по его телу. С того момента, как Авель пришел, он не выпускал его из своих объятий. Вин уже не помнил, сколько раз за эту ночь он кончил, изнывая от наслаждения под ним, сколько раз заплакал, стараясь сжать покрепче коленки, но Авель ему не позволял. Он смотрел в его лицо, искаженное наслаждением, и его самого накрывало волной неги. Его от Вина вставляло так, как не вставляло даже от кокаина, потому что с кокаина хотя бы возможно слезть. А зависимость от этого мальчика не проходит и не пройдет никогда. Он был искусством в своей наготе. Его острые хребты юношеского тела были сравнимы с картинами тех художников, которые Авель видел. Но нет. Ни одно полотно не сравнится с Вином. Он остался обнажен перед Авелем, и лишь черная веревка-чокер на его шее болталась при каждом толчке. Вин вновь застонал, захлебываясь удовольствием, и дернулся вверх, стараясь уйти от бросающего в дрожь ощущения, а альфа удержал его за талию и сам двинулся в его тело, и удовольствие накрыло их одновременно. У альфы перед глазами все поплыло от одного осознания, что его мальчик перед ним такой. Он отпустил себя и просто наслаждался удовольствием со своим мужчиной, ни разу не сказав даже о том, чтобы он не смел кончать внутрь. Да и Авелю было плевать. Он не идиот и он понимает, чем это могло кончиться, только Вин считал иначе. Омега не видел очевидных ответов на то, почему альфа поступает именно так. Вин — его омега, и Авель на подсознательном уровне даже хотел, чтобы у него был ребенок именно от Вина и только от него. Потому что Вин для него не просто омега. Вин для Авеля причина существовать и бороться каждый день, и сколько бы препятствий не встало на их пути, Авель его не отпустит, и он знает, что это взаимно. Просто Авель и Вин друг для друга намного больше, чем лидер и его правая рука, чем ученик и наставник, чем альфа и омега, они друг для друга даже больше, чем «все». Все на этом свете. Вин совсем выбился из сил, альфа измучил его и истерзал его тело и душу, но Вин льнул и хотел большего. Альфа прервался лишь раз, чтобы дать своему мальчику короткую передышку, а сам курил, открыв окно, но взгляд то и дело падал на расслабленного Вина, который лежал на животе. Лунный свет освещал его бледную кожу и мерно вздымающуюся спину, на которой альфа оставил россыпи своих отметок. Несколько таких же были разбросаны у альфы на груди, а на спине горели полосы от коротких ногтей. Альфа сел на постель и облокотился спиной о стену, а Вин взобрался на него и положил свои прохладные руки на плечи альфы. Тело к телу, лицо к лицу и душа к душе. Альфа провел большим пальцем под его чокером, оглаживая нежную кожу, и припал к ней губами, зная, как это нравится его мальчику. Вин задрожал в его руках от пробежавших вдоль спины мурашек. Альфа заводился от него с полуоборота, и порой даже сам удивлялся — он получал от него так много, но всегда было невообразимо мало, хотелось еще и еще. Всего Вина целиком. До последней клеточки его тела, до последнего атома, что принадлежал ему. Рядом с ним Авель словно был в другом измерении, где был лишь он и его мальчик. Авель пробежался татуированными пальцами по его спине вниз и огладил подтянутые ягодицы, чувствуя, как Вин вновь напрягся. — Ты устал, — прошептал Авель в его губы и сам слегка улыбнулся, невесомо целуя. — Нет, — шепотом возразил Вин и вздрогнул, когда почувствовал член альфы, но сразу же покорно опустился на него. Он плавно от обилия выделившийся смазки наполнил его тело, и омега шумно втянул воздух через рот, прикрывая глаза. Его сердце уже отказывалось работать, но какая к черту разница? Если умереть, то только так, в руках его альфы. Вин начал медленно двигаться вверх-вниз, цепляясь пальцами за его затылок и громко выдыхая каждый раз, когда головка била в то самое место, от которого омегу прошибало током. Силы стремительно покидали его тело, сладкая истома наполнила до краев, от чего веки непроизвольно закрывались от сонливости и удовольствия. Авель целовал безостановочно его шею, прикусывал, сосал и оттягивал. Вин был весь в его метках, даже запах его впитал в себя. Все в нем кричало, чей он омега, кому он принадлежит, и Авелю это вставляло так, словно он принял наркотик. Хотя так оно и было, потому у Авеля была такая сильная зависимость в новой, еще большей дозе. Омега нашел его губы и принялся целовать. У Вина от долгих поцелуев они уже болели, а у Авеля кровоточила не заживающая рана, но им обоим было плевать. Они целовались глубоко и так чувственно, что у Вина сердце не билось. Ему казалось, что невозможно быть наполненным каким-то человеком настолько, пока не появился Авель. С ним у него все было в первый раз, Авель стал его первым мужчиной. Альфа чувствовал его горячие слезы на своих щеках и лишь глубже целовал, прижимая его к себе. Вин быстро и резко двигался на его члене, а Авель держал его под бедрами и помогал двигаться, но поцелуй они не разорвали ни на секунду, даже чтобы глотнуть кислород. Вина разрывало на части от собственных чувств и мыслей. Слезы беспорядочно лились по щекам, а сердце колотилось о ребра. Он прижимался грудью к груди Авеля, чувствуя тепло любимого, которое буквально обжигало и оставляло ожоги, но Вин готов оставить их повсюду, только бы Авель был с ним вот так всегда, до самого конца. Сколько бы ни было им отведено, чтобы Авель держал его руку и никогда, никогда ее не отпускал, ведь на ней написан он. Его мысли были оглушающе громкими, а когда Авель тронул пальцами эрегированный член омеги, Вин уже не мог сдержаться. Он кричал в своих мыслях: — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — Вин заплакал, сжимая пальцы на затылке Авеля, и очередная волна оргазма накрыла его. Он испачкал пальцы Авеля своей спермой и почувствовал, как тепло альфы наполняет его изнутри. Омега упал на него сверху и через несколько минут, прямо так, провалился в сон. Все чувства пенной волной медленно схлынули, и его поглотила пучина забытья, через которую он даже не чувствовал руки, поглаживающие его спину и горячее дыхание на шее.🍃
Юнри сидел на ступеньках и держался за деревянные перекладины, прислонив к ним голову. Зимней ночью снег укрывал землю белым одеялом и медленно окутывал неподвижного омегу. Его ресницы облепил снег, а безэмоциональный взгляд был прикован к лунному небу, с которого его осыпали снежинки. Руки онемели от холода, а каждый порыв ветра пробирал до костей, но Юнри не спешил уходить. Он выдохнул, и клубок пара вышел из его приоткрытых губ. На улице, конечно, холодно, но не так холодно, как у омеги внутри. Дни слились в сплошную кашу, в которой он уже ничего не мог разобрать. Он зачем-то просыпался, выполнял поручения, мыл полы и посуду, готовил обеды, но все это делал на автомате. В последнее время его по утрам начало дико тошнить, и он никак не мог избавиться от этой тошноты, сколько бы ни старался. Он сидел в своем тонком полувере и дрожал от холода. Перед глазами все расплывалось от слез, а он и так видел очень плохо. Очки остались дома, на тумбе. Ему не спалось, и он наивно полагал, что ночной морозный воздух ему поможет, но тщетно. Стоило смириться, что ему уже ничего не поможет. Каждый раз, закрывая глаза, он видел там Чимина, слышал его голос, чувствовал его руки, а после просыпался с криком и в поту. Спать стало невыносимо, бодрствовать — тоже. Юнри просто существовал, а не жил. Он был удивлен, почему до сих пор не повесился дома, хотя даже приготовил веревку после того, как вернулся. Руки уже примерзли к перекладинам, когда он услышал сзади шаги. Наверное, какому-то полуночнику, как и ему, не спится. Шаги остановились совсем рядом с ним, а после альфа спустился на несколько ступенек, где сидел Юнри. По одному запаху он понял, что его кошмар вышел из снов и сел рядом с ним, зажигая в пальцах сигарету. Юнри шокировано уставился перед собой, отказываясь дышать. Легкие сразу же наполнились его запахом — тем самым, который он пытался вытравить из памяти, но не мог. Никак. И вновь его отбросило в ту ночь, когда альфа издевался не только над его телом, но и над душой, и его начало мутить. Паника охватила его тело, но он не смог даже голову к нему повернуть. Чимин закурил и посмотрел на молчаливого омегу, который дрожал от холода, но все равно не уходил. Он снял свою куртку, впитавшую в себя тепло и его запах, и накинул омеге на плечи, оставаясь в одном свитере. — Держи, а то совсем замерзнешь, — хрипло сказал альфа, прибивая Юнри гвоздями к земле. Он крупно вздрогнул, когда куртка опустилась на его плечи, но не пошевелился. Чимин стряхнул пепел и нахмурил брови, наблюдая за омегой. Почему он молчит? Что-то не так? И тогда до альфы медленно дошло: — Ты боишься меня? Он спросил аккуратно, словно переживал, а омеге показалось, словно над ним вновь издеваются, придавив тяжелым телом к постели. Из глаз брызнули слезы, но он не нашел в себе силы что-то ему ответить. Его не на шутку трясло от страха, что этот человек может вновь причинить ему боль, хотя от того монстра, которого Юнри видел той ночью, не осталось и следа. Прошло уже больше трех недель, а омега так и не смог вытравить его из своей головы. Ему хотелось повеситься, а не благодарить альфу за любезно одолженную куртку. Сначала растоптал, а после укрыл от холода. — Боишься, — с плохо скрываемой грустью усмехнулся альфа. — Я ведь не монстр, — но омега так ему ничего и не ответил. Чимин — не монстр, но тот, кто распял Юнри, был монстром. А на что он рассчитывал, придя к нему тогда? Он вновь и вновь повторяет про себя этот вопрос. Каким же тупицей он был, каким же он был идиотом! Он просто смешон и отвратителен самому себе, и лучше бы Юнри лишил себя жизни еще тогда. Но… сил не хватает. Поняв, что омега отвечать ему не станет, Чимин докурил, с шипением потушил сигарету о снег и поднялся на ноги. — С рождеством, — тихо закончил альфа. Омега подскочил с места и, что было сил, побежал прочь от него. Сколько бы ни бежал под хмурый взгляд, а от своих воспоминаний убежать не сможет. Память — самое изощренное наказание человека, которое может даровать как жизнь, так и смерть. Юнри оно дарует смерть. Омега, едва не поскальзываясь, забежал в свою крохотную комнатку и захлопнул за собой дверь, захлебываясь в рыданиях. Юнри грубо сорвал с дрожащих плеч его куртку и бросил ее на пол себе под ноги, а после скатился по двери вниз и обнял колени, заходясь в плаче. Даже когда у него заболела от слез голова, он не мог успокоиться. Его трясло, как в первый час после той ночи, словно он только что пережил все это заново. Зачем он сначала разбил его, разорвал на кусочки, а потом пришел и одарил своим теплом? Юнри с ненавистью уставился на злосчастную куртку, а после подтянул ее к себе и обнял, утыкаясь в нее лицом. «За что? Почему? В чем я виноват?», крутилось в его голове, когда он плакал. И ответ до смешного прост — в том, что на свою глупую голову влюбился в этого человека. Юнри всхлипнул, вжимаясь спиной в дверь, и зажмурился до боли. Так где же настоящий Чимин: там, где растерзал его и выкинул или там, где укутал его в свою пахнущую тюльпанами куртку? Омега откинул голову назад, чувствуя, как к горлу вновь подкатывает тошнота.