🍃
Чимин не помнил, как и в каком часу он дополз до дома, он не помнил даже, как смог подняться на второй этаж и завалиться спать в своей комнате. Хотя он уже давно проснулся, подниматься не спешил — сил на это не было совсем. От него несло перегаром, сигаретами и сексом, хотелось постоять под ледяным душем и отмыться от самого себя, как от грязи, но сил не было даже на то, чтобы открыть глаза. Он забыл, когда ел что-то кроме чужих стонов, сигаретного дыма и стопок ядреного алкоголя. Чимин не мог поднять голову и посмотреть, который час на часах, да и плевать. Он не собирался сегодня покидать свою комнату и делать что-либо, плевать, пусть вернувшийся отец сам всем занимается. Иногда к нему приходил папа и разговаривал с ним, поглаживая по грязным волосам, и голос его был полон сочувствия к человеку, которого альфа отчаянно пытался убить, но он, кажется, был не убиваемым. Сколько бы он самого себя не топил в алкоголе и наркотиках, не получалось переставать думать о Тэхене. Он въелся в мозг, он хуже кордицепса. По крайней мере, от кордицепса люди умирают, а Чимин все никак умереть не может, хотя заражен этим человеком уже несколько продолжительных, мучительных лет. С трудом подняв руку, альфа нашарил на тумбе, по которой был разбросан всякий мусор, механические часы — начало девятого утра. Он простонал сквозь плотные сомкнутые зубы и уткнулся лицом в подушку. Его сутки были похожи каждые друг на друга, словно день сурка, а он никак не мог проснуться. Лишь раз он дал себе короткую передышку и попытался выбраться, пришел тогда на ступени и хотел покурить, а получил от незнакомого омеги лишь страх, презрение и «Ты монстр» на дне его глаз. Чимин вплел пальцы в свои волосы и крепко сжал, стараясь унять беснующиеся мысли, заткнуть их. Внезапно дверь в его комнату распахнулась, и альфа сморщился от громкого звука. Быстрые, твердые шаги прошли до закрытых штор, и отец — Чимин сразу понял, кто это, распахнул их, впуская в комнату дневной свет. Он полоснул Чимина даже по закрытым глазам, и он зарылся с головой в подушки, желая скрыться от них. Джин слегка поджал губы и недовольно оглядел комнату сына. Хотя здесь прибирались регулярно, было очень грязно. На полу валялось битое стекло, пустые бутылки, порванные книги, бумажки, приборы для отточки эпоксидной смолы и даже вещи сына. Джин пребывал в хорошем расположении духа, а потому присел рядом с Чимином, забрал подушки, в которые он зарывался, и скинул их на пол, а после положил ладонь на спину сына и мягко, почти по-отечески сказал: — Ты достаточно пострадал. Теперь пора приниматься за работу, — Чимин сморщился, как от лимона, но поворачиваться к отцу не спешил. — Еще и пахнешь ужасно. Ты давно душ принимал? — Я не хочу тебя видеть, — превозмогая головную боль, ответил альфа. — А придется. Я и твой папа ждем тебя внизу, мы должны позавтракать вместе. Надеюсь, ты спустишься, — похлопав пару раз сына по спине, Джин поднялся и пошел на выход. Стук его каблуков гвоздями впивался в голову Чимина, у которого от каждого звука поднималась тошнота. Отец обернулся, вспомнив: — Я принес тебе обезболивающее и воду, все на столе. Больше не напивайся так сильно. И он ушел, оставив Чимина одного, оставив его собирать части своего тела по кровати. Альфа промычал сквозь зубы и с трудом перевернулся на спину, раскинув руки и ноги в стороны. От него действительно ужасно воняло, Чимину и самому было противно. На губах засохла помада после поцелуев с каким-то омегой, лица которого он даже не запомнил, во рту стоял горький привкус алкоголя и чего-то еще. Чимин надеялся, что он умирает, но, к сожалению, нет. Ни через пять, ни через десять минут он не умер, а потому пришлось оторвать свое обессиленное тело с кровати. Хотя подачки отца ему не нужны, таблетку он все-таки выпил, чтобы хотя бы как-то облегчить головную боль. Он чувствовал себя щелкуном, у которого голова раскололась на две части. Придерживаясь за дверь, Чимин покинул комнату, прихватив чистые вещи и полотенце. В комнате царил ужасный бардак, коего в жизни в его комнате не было, и где-то там, под завалами мусора, валялось их с Тэхеном фото. Видеть его было тошно. Но отец прав в одном — Чимин уже достаточно настрадался, и больше страдать ему не хочется. Продолжит — упустит драгоценное время, которое мог бы провести с пользой. Даже если Тэхен любит другого, если отдал ему свое сердце, это не значит, что Чимину вдруг стало на него плевать и защищать его он откажется. Задумавшись, Чимин не заметил на своем пути омегу-прислугу, и врезался в него. Омега едва не выронил из своих рук свертки полотенец, и альфа поспешил сказать: — Простите… О, здравствуй, — на его губах появилась легкая улыбка. Это был тот самый омега, который сидел с ним на лестнице, если альфе не изменяет память. — Как видишь, я сегодня еще более отвратительный монстр, чем обычно. Потерпи немного, скоро мы с отцом покинем дом, не придется лицезреть это, — Чимин вдруг подмигнул и прошел мимо, оставив растерянного Юнри прижимать к груди полотенца и смотреть ему вслед. Сердце быстро и гулко забилось от волнения. Почему, стоит ему увидеть этого человека, Юнри сразу накрывает волной страха и желанием сбежать куда-нибудь подальше? Но он не может, он должен выполнять свою работу. Такие, как Юнри, прислуживали таким, как Чимин при свете дня, это ночью он мог запереться в ванной и реветь, сколько захочет, а здесь нет. Он наскоро разложил полотенца по полкам в коридорном шкафу и поспешил спуститься, чтобы помочь другому омеге накрыть на стол. Отчего-то затылком, пока раскладывал полотенца, он ощущал пристальный, внимательный взгляд, и от этого сердце ухнуло куда-то вниз. Он правда на него смотрит? Зачем? Почему? Но Юнри не нашел в себе силы обернуться, а просто спешно сбежал по ступенькам, скрываясь от его взгляда. Чимин слегка сжал губы и прикрыл дверь ванной. Он содрал со злостью эти вещи, испачканные непонятно в чем, и включил в душевой кабине холодную воду, под которую сразу же и встал, упершись ладонями в мокрую стенку. Ледяные капли больно били по спине, исполосованной уродливыми шрамами. Альфа опустил голову. Единственные мысли, способные выместить Тэхена — этот омега. Почему он даже не отвечает Чимину? Почему даже не смотрит на него? Что такого сделал альфа, чтобы получить такую реакцию, когда как всегда остальные готовы на все, лишь бы он на них внимание обратил? Чимин вдруг нахмурился и поднял голову. Капли потекли по его лицу и ставшими влажными волосам. Не может ведь он бояться его просто так? Неужели этот омега… Чимин мотнул головой и резко потер лицо. Того мальчика, что разделил с ним самую первую и самую тяжелую ночь, альфа не забыл и из памяти выкинуть так и не смог. Именно ему достались изуродованные остатки души Чимина, именно его душу альфа собственноручно исполосовал. Альфе захотелось ударить кулаком стенку, но он сдержался. Возможно, он просто ошибается, и этот омега совсем не он. Все, что помнит о нем Чимин — только шепот и слова о том, чтобы альфа его отпустил. Он сморщился и подставил лицо холодным каплям, а после принялся втирать шампунь в волосы, окончательно смывая с себя остатки прошлой ночи, которую вспоминать не было ни сил, ни желания. Закончив с душем, альфа надел чистую одежду и спустился вниз. Того омегу он приметил сразу — он бегал из кухни в столовую по поручениям его папы, подливал Джину кофе или менял салфетки. Чимин подумал о том, что он красивый. У него полные губы, большие, обрамленные черными длинными ресницами глаза, ровный нос, слегка нахмуренные брови и упавшие на лоб мягкие на вид волосы. Альфа немного завис, остановившись возле лестницы, и так бы и простоял там, если бы Минки не улыбнулся ему лучезарно, обрадованный, что сын все-таки спустился, и не помахал рукой, подзывая к себе. — Доброе утро, сынок, — сказал омега и поцеловал его в щеку, на что получил измученную улыбку уголком губ. — Как голова? Не болит? Юнри, будь добр, принеси Чимину его порцию, — омега склонил голову и, игнорируя взгляд Чимина, снова поторопился на кухню, чтобы принести молодому господину его еду. Альфе вновь захотелось сморщиться. — Доброе утро, пап. Нет, — Чимин перехватил из рук Юнри, слегка касаясь его пальцев своими, тарелку с яичницей и свежими огурцами, и сел на место. Джин читал книгу и пил кофе, не отрывая взгляда от страниц, Чимин даже говорить с ним не старался. Он, наоборот, вновь посмотрел на Юнри, который замер у шторы, ожидая очередного приказа. — Ты наверняка голоден. Поешь, — альфа указал ладонью на угощения, стоящие на столе. Юнри сначала даже не понял, что это к нему обращаются, а потому даже голову не поднял, но Чимин упорно смотрел только на него, и тот быстро отрицательно помотал головой. Он не имеет права есть с этими людьми за одним столом. Минки спокойно улыбнулся, переводя взгляд с сына на омегу-прислугу. Ему на мгновение показалось, что между ними пробежала какая-то искра, только Юнри выглядел крайней испуганным его предложением, наверное, из-за Джина. Тот поднял на сына вопросительный взгляд и ухмыльнулся, сняв с блюдца свою белую кружку с кофе. — С каких пор мы завтракаем с прислугой? — Они не рабы и не давали клятву прислуживать тебе. Я думаю, ты вполне можешь сам приготовить и кофе, и завтрак, — Юнри прикусил губу. Ему было неловко оттого, что Чимин начал защищать таких, как он. Омега переглянулся со стоящим в дальнем конце комнаты парнем, который так же ничего не понимал. — Я их защищаю, даю им кров и пищу, как же не обязаны? — выгнул бровь Джин. Он, казалось, был очень спокоен и не злился на выпады сына. Наоборот, у него было слишком хорошее для этого настроение, а Минки, как и прислуга, находился в напряжении. Он боялся, что вот-вот рванет, ведь такие перепалки между ними — все равно что пороховая бочка. — Они делают для нас немало, — хмыкнул Чимин и сжал губы. Он отодвинул тарелку с яичницей, на которую было тошно смотреть, и пошел на кухню, чтобы налить себе кофе. Омеги его все равно не послушаются, потому что отец держит в страхе всех, но принимать их помощь Чимину не хотелось. Минки грустно вздохнул, а Джин поспешил ему улыбнуться и успокоить: — Юношеский максимализм, дорогой, и не более. Он успокоится. — Даже позавтракать спокойно не в состоянии, — вздохнул Минки и потер лицо ладонью. Он глянул на сына через стеклянную дверь, и хотя он понимал причину злости Чимина на отца, ему очень хотелось провести хотя бы день в кругу «семьи» или ее иллюзии. Но жестокая реальность вновь и вновь возвращает Минки туда, где он должен предать того, кого любит. Но этот выбор он уже сделал — сын для него важнее, чем все остальное, омега больше не сможет смотреть на его страдания и не делать абсолютно ничего. Иначе чем он лучше мужа, который бьет его? Такой же монстр. Минки опустил взгляд в свою тарелку, на которой лежали два кусочка мяса, стручковая фасоль и зеленый горошек. В кружке остывал чай, который не лез в горло. Он глянул на Юнри и повел губами, думая о том, почему его сын обратил внимание на этого омегу. Чимин вернулся с пузатой кружкой, в которой клубился кофе, и сел на свое место. Джин вложил закладку в книгу и передал ее сразу же подошедшему Юнри, который поставил книгу на место под недовольный взгляд Чимина. — Сын, это просто прислуга и способ развлечь себя, он не стоит такого пристального внимания, — улыбнулся спокойно Джин и допил кофе. — Плесни мне еще, — обратился он к Юнри. Почему-то, после выпада Чимина, гонять он начал именно этого омегу, а не того, который стоял в дальнем конце комнаты. Минки вздохнул и принялся массировать виски. Накаляющаяся атмосфера давила на него. — Он ничего тебе наливать не будет. Юнри, постой, — спокойно, но твердо сказал Чимин, и Юнри замер на полпути к кухне, оборачиваясь. Джин усмехнулся и закатил глаза. Омега беспомощно глянул на Минки, судорожно думая, что же ему делать, когда один господин приказывает, а второй приказ отменяет. У него во рту скопилась вязкая слюна, и вновь начало тошнить. — Перестаньте оба, — нахмурился Минки и слегка ударил по столу ладонью. — В какое положение вы ставите их? Успокойтесь, у нас есть дела поважнее. — Твой папа прав, — спокойно сказал Джин. — Хочешь препираться со мной или решать важные дела? — альфа сложил пальцы в замок и откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу. Чимин хмыкнул и отпил кофе из кружки. — Юнри, милый, будь добр, принеси мне свежий сок, а моему мужу кофе, — Минки мягко улыбнулся омеге, чтобы тот, наконец, отмер, омега спешно кивнул и удалился на кухню. И хотя Чимину это не понравилось, папе противиться он не стал, все же Юнри привык это делать, и теперь ему странно, что господин вдруг начал относиться к нему иначе. — Ваша доброта вас ни до чего хорошего не доведет, — ухмыльнулся Джин и закатил глаза. — Давайте соберем всех больных, хромых, слепых и дадим им кров, чтобы они просто были нашими нахлебниками, не отдавая ничего взамен, и они просто сядут на наши шеи. Я не для этого собирал эту общину. — Как прошли переговоры в Сеуле? — решил сменить тему Чимин, чтобы выведать у отца необходимую информацию, ибо слушать его причитания не хотелось от слова совсем. Увидев, что сын, наконец, начал интересоваться делами Цикад, Джин просиял и даже улыбнулся, а Чимин то и дело поневоле кидал взгляд на Юнри, который пытался выжимать сок из яблока для Минки. — Рад, что ты спросил. Переговоры были сложными и долгими, но мне удалось если не убедить их в этом, то хотя бы дать мне шанс. Все же эти люди куда выше стоят, чем мы. Пришлось приводить весомые аргументы, но они не шибко верили, потому что эту самую веру уже очень давно утратили. — Поэтому ты так задержался? — поинтересовался Минки, положив подбородок на переплетенные пальцы. Он уперся локтями в стол и внимательно смотрел на мужа. — Именно. Но что намного важнее — они дадут мне оборудование, нашего будет недостаточно. Они предлагали привезти его прямо туда, но я наотрез отказался. Это должно быть моим достижением, я ради этого полжизни убил, изучил каждый аспект, и все, что мне нужно — время, защита и оснащение. Это история не о том, чтобы просто забрать у мальчишки кровь и сделать вакцину, это история о извлечении коры мозга. — Защита? — выгнул бровь Чимин. — Разве у нас мало солдат, которые и так положат за тебя голову на плаху? — Не за меня, а за нас, — поправил его Джин. — Не забывай, сын, что семья превыше всего, и несмотря на всю эту псевдолюбовь к Тэхену, он, в первую очередь, вакцина, а не человек. Только подумай, скольких он может спасти, если отдаст свою жизнь науке! Он проживет прекрасную безоблачную жизнь и умрет, о нем забудут через несколько лет, а так он может стать ключом к спасению рода человеческого. Это важнее, чем ты, чем я, чем Минки, чем даже сам Тэхен. Или ты думаешь, что мне доставляет извращенное удовольствие устраивать им козни и добиваться своего любыми путями? — выгнул бровь альфа. — Именно так я и думаю. — Тогда ты просто глупый маленький мальчик, еще не переросший свои амбиции стать героем. Я действую именно так, а не иначе, потому что ни один родитель не отдаст своего ребенка на верную смерть. Или ты думаешь, что Тэхен после изъятия коры головного мозга сможет жить, как Франкенштейн? Нет. Любое вмешательство несет высокие риски. Я не хочу убить его, Чимин. Я никогда не преследовал таких целей, я никогда не ненавидел его, как человека. Но для меня он — ключ, он способ вакцинировать людей, которые еще не заражены. — А как же Намджун? — поджал губы альфа. — Он ведь твой друг. А как же я, твой сын? Чем я заслужил жить в постоянном страхе? С чего ты решил, что я собираюсь прислуживать тебе? — Это дело всей моей чертовой жизни, ты можешь это понять? Ради него мне пришлось похоронить всякие человеческие чувства. Я в первую очередь ученый, а не человек. Знаешь ли ты, что психиатры — это очень жестокие люди, которые не щадят своих пациентов? И знаешь, почему? Потому что иначе им не помочь. Нельзя проявлять жалость к своему пациенту, нельзя проявлять к нему чувств, иначе ничего не добьешься. Они холодны, жестоки и даже бессердечны. Того требует работа. Так почему вы осуждаете за это меня? — нахмурился Джин, посмотрев сначала на мужа, а затем на сына. — Я знаю, что порой не просто перегибал палку, а ломал ее надвое. Но этого требовали обстоятельства. Я должен быть таким, иначе все человечество канет в бездну. Если мне не будет плевать на твои чувства, Чимин, на твои, Минки, на чувства Намджуна, моего друга, я никогда не смогу сделать то, что хочу — спасти людей. Мы и так стоим на пороге смерти, и любой неверный шаг толкнет нас в эту бездну. Поэтому я должен быть таким. — Джин… — тихо сказал Минки и прикусил губу, опустив взгляд. — Вы ведь оба думаете, что я не люблю вас, что все человеческое мне чуждо. Но подумайте вот о чем: Тэхена укусили, и он остался цел и невредим, он находится со своей семьей, которая любит его и которую любит он. А укусят вас или меня — мы умрем. Поэтому я хочу сделать вакцину. Я всего лишь хочу защитить свою семью. Повисло напряженное молчание. Чимину стало тяжело дышать, и кофе уже не лезло в глотку, а Минки вдруг захотелось выпить чего-то покрепче. Альфа не думал о том, что отец прав, что методы его верны, но и понимал его с одной стороны. Но так нельзя. Тэхен не виноват в том, что сама природа наградила его иммунитетом, это не было его виной. Может, будучи беременной Сэром случайно вдохнула спору кордицепса, всего одну или несколько штук, когда была на охоте? Такое вполне возможно, и вполне могло объяснить, почему Тэхен обладает иммунитетом и необычной внешностью, и при этом сама женщина не была заражена. Концентрация была слишком низкой. Могло ли такое произойти? Альфа не знает. Он может лишь предполагать, но в том, что еще в утробе матери в организме Тэхена произошли генные мутации, он не сомневался. Чимин сморщился и потер виски пальцами. Юнри проскользнул через дверь, неся на подносе кружку с кофе и стакан со свежевыжатым соком. Его руки слегка подрагивали от волнения, и кофе немного расплескался. Он поставил поднос на стол и подал Джину кофе, поставив его на блюдечко, а Минки протянул сок. Но вдруг стакан выпал из его дрожащих рук по нелепой случайности. Юнри вздрогнул, как от удара, когда стекло разбилось о кафельный пол и разлетелось вдребезги, пачкая соком пол, ножки стола и штаны омеги. Он подумал, что за этим последует удар от господина, и сразу же кинулся собирать осколки, сказав тихое: — Простите, пожалуйста, я все немедленно уберу. Чимина словно током прошибло и, закрыв на мгновение глаза, он в ту же секунду оказался под покровой той самой ночи, когда растерзал в клочья маленькую нежную душу. Это был он. Это был Юнри. Вот почему он так вел себя с Чимином, вот почему даже взгляд на него боится поднять и говорить в его присутствии. Чимин сразу же поднялся и взял крупно вздрогнувшего омегу за плечи, отстраняя от осколков, и принялся собирать их сам. Джин смерил и Чимина, и Юнри холодным взглядом, и закатил глаза. Надо же, ну что за драма развернулась. — Не трогай, ты порежешься. — Дитя, ну что же ты так распереживался? — Минки ободряюще ему улыбнулся и тронул за ладонь. — Это всего лишь стакан, ничего страшного не произошло. — Простите, я не хотел, — чуть громче повторил Юнри и прикусил губу. Он хотел вновь присесть на корточки и помочь альфе собрать осколки, но Минки его остановил и покачал головой. — Чимин прав, ты можешь порезаться. — Да что за цирк вы оба устроили? — вздохнул устало Джин. Он поднялся из-за стола, и Юнри как-то сжался, боясь, что господин разозлится и может поднять на него руку, но альфа пошел в коридор, накинул сверху теплую куртку и кинул через плечо. — Жду тебя через тридцать минут в лаборатории, и не опаздывай. Чимин ничего не ответил, ему и нечего было. Минки помассировал виски и тоже поднялся со стула, удаляясь на второй этаж. У него снова ужасно разболелась голова, и таблетки ему уже не помогали. Юнри спешно сбегал в ванную и принес мокрую тряпку, принявшись убирать разлитый сок. Омега-прислуга, стоявший поодаль, начал убирать со стола тарелки и еду, которую хозяева не доели. Юнри был благодарен Чимину за помощь, но не мог раскрыть рта, чтобы поблагодарить его, и, вытерев пол, снова убежал на кухню, чтобы помыть посуду. Он очень надеялся, что альфа просто уйдет к отцу и не тронет его, ведь по его глазам он прочитал то, что боялся увидеть больше всего. Чимин его узнал. И что теперь будет? Голова кружилась, и его начало мутить. Омега опустил руки в холодную воду, намочил губку и принялся тереть грязную тарелку. — Это был ты, — сказал Чимин, смотря в его спину. Юнри надеялся напрасно, что он уйдет и оставит его одного. Омега вздохнул и промолчал. — Ты был со мной той ночью, — альфа обогнул его и посмотрел на профиль омеги, упершись локтями в старую барную стойку. — Разве это имеет значение? — хриплым, уставшим голосом спросил омега. — Я думал, что вы забыли это и продолжили жить дальше. Зачем вы приходите и напоминаете об этом? — его голос дрогнул, а на глазах выступили слезы. — Юнри, послушай меня, — мягко начал альфа, аккуратно обхватив руку омеги под локтем. Он хотел отстраниться, но лишь дернулся, уставившись на Чимина боязливо. Он сразу же разжал пальцы, не желая пугать его. — Ты не должен никогда прощать меня за то, что я сотворил, слышишь? Я совершил ужасный поступок, и я не смогу простить себя за это, хоть целая жизнь пройдет. И ты тоже не должен, потому что такое не прощают. — Зачем вы говорите это? — прошептал Юнри и опустил взгляд в мыльную воду, в которой были тарелки и кружки. — Пожалуйста, я не господин тебе, — скривил губы Чимин. — Обращайся ко мне на «ты». То, что произошло той ночью… Я поступил как монстр с тобой, Юнри, я должен был остановиться, и я сейчас не имею никакого морального права оправдывать себя. Но я не монстр. Пожалуйста, дай мне шанс все исправить. — Но… — Юнри сглотнул и с трудом поднял взгляд на альфу. — Зачем это вам… тебе? Зачем? — его глаза стали влажными от слез. — Я ведь просто прислуга в этом доме, и то… что произошло, я пошел на это сам. Я думал, что… Неважно, — мотнул он головой. Чимин понимающе, но грустно усмехнулся. — Думал, что так станешь лучше жить? Если переспишь со мной? — Что? — выдохнул Юнри и отпрянул, схватившись пальцами за края раковины. — Я не… не думал о таком никогда, — его губы снова начали дрожать, а Чимин захотел ударить себя в лицо за то, что снова все испортил. — Прости, — сморщился альфа и схватился за голову. — Прости, Юнри, я думал, что ты такой же, как все эти, которые хотят нажиться на мне. Прости меня, — пряча слезы, которые альфе до жжения ладоней хотелось стереть, омега вернулся к мытью посуды, и ничего не ответил. — Пожалуйста, дай мне шанс хотя бы поговорить с тобой. — Хорошо, — шепнул Юнри, сам не понимая, почему вообще соглашается, и принялся усиленно тереть тарелки. Наверное потому, что эти глупые, абсурдные теплые чувства к альфе, которого он должен ненавидеть, еще свербят в самом сердце. Оттого так плохо, так противно. Юнри просто слабак, что даже самому себе отказать не может, не то, что этому альфе, перед которым колени подкашиваются. Юнри просто глупец, который думает, что что-то изменится после этого. И, может быть, он бы понял, что не прав, увидь он вытянувшееся лицо Чимина и его легкую улыбку от того, что омега позволил ему хотя бы объясниться. Чимин и не надеялся на то, что омега поймет его и простит, но он сделает для него все. Он был ведом лишь чувством вины, но сейчас, смотря на этого омегу, он едва сдерживался, чтобы не подойти и не стереть слезы с его лица. — Спасибо, — выдохнул Чимин. — Я найду тебя позже, Юнри. Чимин ушел, оставив растерянного омегу домывать посуду и копаться в собственных мыслях, а сам альфа думал о том, что на днях нужно посетить Авеля и сообщить, где же находится его брат. Вот только на совсем других условиях. В обмен на эту информацию Чимин потребует гарантию безопасности для Тэхена и, тем самым, пойдет против собственного отца.🍃
Вин приоткрыл болящие глаза и хотел потереть их, но почувствовал, что ладони зажаты в тиски чужих рук. Под щекой ощущалась твердая, мерно вздымающаяся грудь и размеренно бьющееся сердце. Омега улыбнулся уголком губ и слегка приподнялся на локте, смотря в сонное лицо Авеля. Он аккуратно вытащил свои ладони из его хватки и провел большим пальцем по четко выделяющейся скуле, линии челюсти, подбородку и припухшим губам. Не удержавшись, Вин поцеловал его — коротко и почти невесомо. За окном еще было темно, но на часах уже был девятый час утра. Плотные тучи кольцом стянулись, и с неба то и дело срывался мокрый вперемешку с дождем снег. Мерзкая погода, и сегодня как никогда хотелось обвить Авеля всеми конечностями и никуда не выпускать, но нужно вставать. Вздохнув, Вин коснулся обнаженными ступнями холодного пола. Его снова тошнило, потому что он ел… даже не помнит, когда. Его ужасно вело и мутило, организм требовал свое, но все, что омега мог ему дать — это крепкий кофе. Собственное отражение вновь его встретило бледной кожей, огромными синяками под глазами и бесконечно уставшими глазами. Вин склонился над раковиной и умылся. Эта тошнота не позволяла даже сглотнуть, но пытаться вызвать рвоту бесполезно — в пустом желудке осталась только желчь. Он почистил зубы своей старой зубной щеткой, уперевшись ладонью в раковину и смотря горящими глазами в свое отражение. М-да, выглядит как самый настоящий зараженный, и он бы даже не удивился, если бы кто-то захотел его убить. «Хотя для этого даже причина не нужна», с ухмылкой подумал Вин и сплюнул в раковину. Альфа крепко спал. В комнате Вина он всегда спит хорошо и чувствует себя потом отдохнувшим, потому что рядом Вин. На постели и в комнате его запах, одеяло теплое от его тела, а рядом он сам прижимается к боку — Авель не думает, что лучше вообще может быть. Он действовал как успокоительное и одновременно как катализатор на его расшатанные нервы. Успокаивал, но и раздражал порой каждой клеточкой тела. Авель не встречал таких, как он, больше и не встретит. Вин вернулся в комнату, расчесывая растрепавшиеся за ночь вихры. Его тело было усыпано следами и метками альфы, которые он щедро оставлял на любимом мальчике, даже запах Вина рядом с ним менялся, и он перенимал запах своего альфы. Вин посмотрел на него с легкой улыбкой и вновь присел рядом, поглаживая ладонями его бицепс, плечо и грудь. Когда он поднялся к лицу альфы, он его резко, но аккуратно перехватил за руку, и Вин увидел блеснувший в полутьме взгляд. Альфа расслабил хватку, придерживая его запястье, и припал к нему губами, мягко целуя нежную кожу, под которой выступали тонкие вены. — Доброе утро, моя звездочка, — хрипло сказал альфа, закончив наслаждаться нежной кожей, пока Вин наблюдал за этим с улыбкой. — Доброе утро, — прошептал ему в губы омега, низко склонившись, но поцелуй так и не оставил. Дразнится, испытывает на прочность, и когда-нибудь сам от этого пострадает, но не сегодня. Сегодня Авель слишком расслаблен и ленив, чтобы грызть его кости клыками. Вин едва ощутимо провел губами по его губам и тут же улизнул от поцелуя. — Хитрая лиса, — хмуро улыбнулся Авель, наблюдая за ним. — Я хочу тебя. — А я хочу кофе, так что отвали, — Вин все-таки оставил поцелуй на его щеке и выпутался из крепких рук, принявшись одеваться. Авелю осталось лишь разочарованно вздохнуть — его мальчик навсегда останется собой и не перестанет портить такие моменты. А могли бы понежиться в постели в объятиях друг друга, наслаждаясь поцелуями и касаниями тел. — Без одежды ты нравишься мне гораздо больше, — прокомментировал Авель, согнув руку в локте и подперев ею голову. — Даже обнаженным ты выглядишь не так пошло, как в этой тряпке, — хмыкнул он и прищурился. Вин изогнул губы в улыбке, натянув на тело сетчатую прозрачную майку, обнажившую ключицы, грудь и живот, а сверху пиджак, который подвязал поясом. — Сочту за комплимент. — Это не комплимент, а упрек. Вин рассмеялся и ничего больше не ответил, лишь натянул на стройные ноги черные джинсы с прорезями и крепко затянул пояс, чтобы не болтались. Ему многие вещи стали большими, и это не ускользнуло от хмурого взгляда его альфы. Он совершенно не стеснялся своей наготы и любил наблюдать за обнаженным Вином, потому что это — искусство. Его аккуратное тело такое плавное и гибкое под ним, как пластилин, из которого можно лепить одному Авелю известные фигуры. Он — мастер. Но в последнее время Авель начал замечать, что его мальчик просто тает на глазах, и от его аппетитной фигуры остались лишь кости. У Вина были прекрасные бедра, которые альфа любил сжимать пальцами, его руки были полны сил, они были рельефны, на животе было несколько кубиков пресса, который Вин качал каждое утро на тренировках. А сейчас? Худые ноги с торчащими коленками, такие же худые руки-палки, Авель их в легкую сломать может, если будет слишком неаккуратен, живот ввалился, лицо осунулось, а ключицы своей остротой натягивают майку. Авель думал, что он начал худеть из-за обильных тренировок, но чем больше он за Вином следил, тем яснее понимал одно. Дело не в тренировках и не в забитом делами графике. Вин просто не ел. — Тебе сделать кофе? — одевшись и кое-как уложив волосы, спросил Вин. — Сделай, — вздохнул альфа и поднялся с постели, когда омега уже скрылся за дверью. Вин заметил, что его альфа переменился в настроении и стал хмур без видимой на то причины, и это его немного волновало. Вин сделал что-то не так? А если он злится из-за откровенной одежды, то он просто идиот и ничего не понимает в стиле. Сам Авель предпочитал одеваться довольно просто — джинсы, толстовки, свитера, водолазки, плащи, иногда пальто, высокие ботинки. Для Вина же красивая одежда — своего рода отрада, единственное что могло порадовать его с утра. Он не любил, когда Авель на него злился из-за такого. Вин медленно спустился по ступеням. На небольшой кухне за столом сидели его соседи и молча ели овсянку, залитую водой. Они глянули друг на друга и кивнули, приветствуя. Прошлой ночью Вин своими криками не давал им спать, и ему стало как-то совестно, ведь эти люди ему почти никогда не мешают. В металлическом ковшике медленно закипала вода. Вин достал две кружки и насыпал в них кофе. В неработающем холодильнике он нашел маленький кусочек масла и сыра, который принес пару дней назад, думая, что съест его, но он так и лежал. Потому Вин ловко нарезал пару кусков испеченного в печи хлеба, намазал маслом, растирая скудный слой по всему периметру хлеба, а сверху положил тонко порезанный сыр. На него никто не поднял взгляд и сам он ни на кого не смотрел. У этих людей на лице отпечаталась усталость и какая-то скорбь. Вин снял ковшик с печи и залил кипятком кофе, размешивая и постукивая о края кружки ложкой. Для соседей Вина видеть лидера здесь не в новинку, он очень часто здесь находился, и они даже как-то по-домашнему начали к нему относиться. За пределами этого дома он был их лидером, но здесь он становился таким же, как и они сами — тихим, почти незаметным. Он не нарушал ничей покой, если они с Вином не ссорились или слишком громко не занимались сексом. В целом, всех и все устраивало. Вина обхватили сильные руки и резко прижали к себе. Авель вновь припал губами к его шее и провел вверх носом, жадно вдыхая запах своего мальчика. Сводит с ума, хотя после ночи прошло всего несколько часов. Вин, у которого шея была сплошной эрогенной зоной, задрожал в его руках, а Авель принялся вжимать его в кухонную тумбу и тереться пахом о желанную задницу. Он целовал его шею и кусал, но Вин не поддался соблазну, слегка ударил острым локтем альфу по ребрам и прошипел ему: — Ты что делаешь? Мы же не одни здесь, — нахмурился Вин, глянув на соседей, которые буквально приклеили взгляд к тарелкам с овсяной похлебкой. — И что? — усмехнулся Авель, вздернув бровь. — Ночью ты как-то об этом не переживал, когда кричал: «О, Авель, еще, еще, сильнее», — альфа хрипло рассмеялся, когда Вин начал слегка бить его ладонями по груди, заставляя заткнуться. Сидящий за столом омега тоже тихо хихикнул в кулак. — Я тебя ненавижу, — цокнул языком омега, но все же улыбнулся и дал ему в руки кофе. — Пожалуйста, пей и займи свой рот чем-нибудь полезным. — О, я бы занял, — альфа пошло толкнул язык за щеку и навис над Вином, вжимая его поясницей в тумбу. Одной рукой он держал кружку с кофе, а второй гладил омегу по щеке. — Чем-нибудь очень сладким и горячим, как… — Авель, заткнись, — ухмыльнулся омега и толкнул его, смеющегося, в грудь. Соседи уже откровенно посмеивались над их короткой перепалкой. — Какого черта ты сводишь все к сексу? Ради всего святого, сядь и поешь, — Вин подтолкнул его к столу и поставил туда же сделанные бутерброды. Омега кивнул соседям: — Берите, если хотите. — У меня ничего святого не осталось, — шепнул ему Авель на ухо и слегка прикусил ушную раковину, вызывая табун мурашек вдоль позвоночника. Но его игривое настроение вмиг стало серьезным, и он свел брови, заглянув в лицо омеги: — А почему ты не ешь? — Потому что я не голоден, — сказал Вин уже ставшей привычной отговорку и пожал плечами. Авель раздраженно хмыкнул и сел за стол к остальным, принимаясь пить кофе. Вин умел портить настроение, особенно своими «Я не голоден», которые альфу конкретно выводили из себя, но ругаться при всех этих людях альфа не стал. Не для лишних ушей. Вин пил кофе стоя, прислонившись к тумбе, и очень хотел сесть к своему альфе на колени за неимением дополнительных стульев, но не стал. Он наблюдал, как снег осыпал землю, и хотел передернуть плечами от промозглого холода. Расслабленная атмосфера испарилась, и осталось какое-то горькое послевкусие, которое Вин поспешил запить кофе. Отчего-то настроение начало стремительно падать, зато вот чувство тошноты, наоборот, росло. Вскоре есть все закончили, Авель допил свой кофе и поставил пустую кружку в раковину. Вин обхватил себя ладонями за плечи и посмотрел на него, он явно чувствовал раздражение своего альфы, но говорить ничего не стал. По одному его соседи покинули кухню, и они вновь остались вдвоем. Несмотря на то, что Вин его своим «Не голоден» злил, Авель все же взял его за талию, притянул к себе и поцеловал, вызвав у омеги легкую улыбку уголком губ. — В два часа придешь ко мне, а пока можешь отдохнуть, — Авель скользнул большим пальцем по его щеке и вновь поцеловал. Вин лишь коротко кивнул, и альфа ушел, накинув на плечи свое висящее на крючке пальто и забрал автомат с обувной полки. Омега прилип к окну, наблюдая за тем, как силуэт Авеля растворяется во тьме, и, поддавшись порыву, наскоро запихнул руки в свою куртку и побежал за ним, оставаясь на достаточно приличном расстоянии, чтобы альфа его не заметил. Он шел к своей церкви, это Вин понял сразу, и когда массивные двери за ним захлопнулись, омега, царапая ладони о выступающие скользкие камни, подтянулся и присел на выступ у выбитого окна, откуда открывался вид на церковь изнутри. Снег больно хлестал по щекам, но Вин прижался спиной к каменной кладке и притих, вслушиваясь в гудящий в трубах ветер. Церковь стонала и скрипела, когда Авель закрыл дверь и погрузился во тьму своего любимого места. Летом здесь было красиво. Растения оплетали выбитые окна, плющ уже пробрался внутрь и пророс сквозь стену, разрушая камень и цемент. Было холодно, но холод этот был родным и приятным. Спаситель, как и всегда, встретил альфу каким-то разочарованным взглядом, словно знал то, что самому Авелю еще не известно. При каждом порыве ледяного ветра старое дерево жалобно скрипело и, казалось, вот-вот рухнет. Авель прошел к алтарю, достал из внутреннего кармана своего плаща коробку спичек и зажег одинокую старую свечу. Вспыхнул фитиль, и огонь задрожал в холоде и сквозняке, отбрасывая мрачную тень на лицо альфы. Исповедь принято начинать со «Святой отец, я согрешил», но Авель не грешил. Он присел на скамью в первом ряду и посмотрел на Спасителя. Своими деревянным глазами он наблюдал за ним, и альфа знал, что слишком долго не приходил, но времени не было. Не всегда между работой найдешь время на себя и на свои воспоминания, которые после каждого рождества терзали голову и рвали острыми когтями его изнутри. Авель сунул сигарету между губ и поджег кончик от горящей свечи, а после прикрыл глаза и откинул голову на спинку скамьи. Начинать всегда труднее всего. Люди считают меня бесчеловечным, жестоким, мерзким и падшим человеком. Они считают, что я монстр. И это говорит лишь о том, что они в своей жизни не видели по-настоящему бесчеловечных, жестоких, мерзких и падших людей. Ницше писал: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Вы можете ненавидеть меня, можете презирать, можете даже не стараться понять. В ваших глазах я всегда буду монстром, но позвольте вам рассказать, какими бывают настоящие монстры. До рождения брата я был совершенно один. У меня была семья, и все, о чем знал мой брат, было ложью, которую я собственноручно вокруг него и выстроил. Реальность была слишком жестока для такого человека, как он. Он не был любим никем, особенно отцом. Отец, в общем-то, не любил никого из нас. После смерти папы единственное занятие, в котором он нашел отдушину — распитие алкоголя с солдатами. В то время мы жили на севере, в оккупированном солдатами районе полуразрушенного города. Правительство посчитало, что, сбросив бомбы на мирное население, убьет и зараженных, но это не сработало. В больших городах концентрация спор превышала всякие нормы, а наш район был одним из тех, в котором жизнь еще сохранилась. У нас была скудная еда, противогазы и даже некоторое лекарство, но у нас не было самого главного — человечности. Когда у людей есть безграничная власть, однажды она начинает застилать глаза. Дайте человеку изобилие оружия, еды, лекарств, а главное — власти над остальными, и вы увидите, как человек медленно, но верно превращается в монстра. Так и случилось с теми, кто должен был защищать обычных людей от зараженных, но от них самих защищать людей было некому. Царила анархия. Солдаты могли развлечения ради убить просто идущего по улице человека, потому что им казалось это забавным, особенно под слоем алкоголя и наркотических веществ. Они насиловали омег, бет и даже альф прямо на улицах. Они обирали людей похуже правительства, на которое все сетовали до пандемии, а после были бы счастливы вернуться, чтобы платить налоги, чтобы у них не отбирали последнюю хлебную крошку. Тогда еще маленьким пацаненком Джисон столкнулся лицом к лицу со смертью. Она шагала за каждым из них по пятам, у нее было лицо в черной маске, военная форма и герб на груди. Джисон думал, что на землю спустились всадники апокалипсиса. Первым из них стала Чума. Кордицепс охватывал планету быстрее, чем ветер. С каждым днем число зараженных превышало сотни тысяч человек. Люди могли даже не подозревать, что они заражены, ведь споры передавались воздушно-капельным путем, попадали на слизистую, и человека было уже не спасти. Ни медики, ни ученые не могли так быстро изучить новую «болезнь», а потому не понимали, как защитить даже себя. Следующим всадником была Война. Правительство убивало не глядя. Зараженные, здоровые, старые, молодые, омега, альфа, женщина, мужчина — никому не было до этого дела. Дали приказ — палить на поражение. Может быть, если бы не связи его отца, он бы и сам не дожил даже до пятнадцати лет. Но Джисон думал, что смерть была бы лучшим исходом, чем та жизнь, на которую отец обрек и его, и брата. Следующим Голод. Он наступил стремительно быстро. Фабрики, заводы, фермы — все это остановило свою деятельность, потому что продолжать было уже некому. Люди начали доедать все, что видели на своем пути, будь то даже любимые домашние питомцы. И крысы шли в обиход. Джисон сам помнил, как жевал жесткое мясо и давился, как заставлял есть и брата, иначе они бы оба не дожили до завтрашнего дня. Зато солдаты всегда наедались от души тем, что отбирали у людей. Они ели мясо, пили дорогой алкоголь, их стол изобиловал овощами и фруктами, а такие, как Джисон, ели крыс или голодали днями. Иногда он втайне от отца выбирался за пределы района и искал там какую-нибудь бродячую дичь, только ничего в разрушенном уже не осталось. Только полчища зараженных и брошенных на съедение падальщикам людей, болтающихся в петле. Джисон навсегда запомнил два тела, зияющих в пробоине в стене жилого дома. Не выдержали. Сдались. Последним всадником стала Смерть. Она была везде, куда бы Джисон ни пошел, с кем бы он ни стоял рядом, что бы он ни делал. Он видел, как люди падали замертво прямо на улице от голода, еды и болезней, а солдатам было все равно. Чужая жизнь — малая плата за то, чтобы самому оставаться живым. А его брату тем временем уже исполнилось двенадцать. Их отец был крайне жадным до собственной выгоды человек, и даже если это касалось жизни собственного ребенка, чтобы выжить самому, он готов был заплатить эту цену. С самого его детства Джисон привязался к брату. Это было единственное живое существо, которое он хотел и должен был защищать. Все, что бы Джисон ни делал, он делал для своего брата, даже делил с ним свою скудную еду, которую добывал сам. Он общался с несколькими парнями на улицах, которые, как и он, были недовольны сложившимся положением, одним из них был и Лис. Днем Джисон пропадал с ними, придумывая план побега, а ночью возвращался к брату и приносил, если мог, кусочки печенья, которые воровал на рынке. Джисон и его брат были связаны прочной связью прежде всего потому, что он стал последней живой душой, ставшей ему родной. Он всегда считал брата ошибкой, потому что родиться в таком мире, еще и стать слепым — это наказание. Его брат даже не знал, на что порой шел Джисон ради его защиты. Однажды зимним вечером в их дом ворвались солдаты, знающие, что у их очень близкого друга родился сын-омега. Не было важно, что ему едва исполнилось тринадцать, не было важным и то, что он был слепым мальчиком. Важно было лишь то, что он — омега, а значит он был идеальной подстилкой. Их отец был готов отдать Сана, как какую-то игрушку на растерзание, чтобы взамен получить гарантию собственной безопасности. Но Джисон не позволил и пальцем тронуть этим животным своего брата, за что и был жестоко наказан. За неподчинение и дерзость солдаты, кажется, их было пятеро, — Джисон не считал, его избили. Прикладами, кулаками, ногами. Он помнил лишь то, как лежал на грязном полу и захлебывался собственной кровью, но не жалел ни о чем, потому что защищал своего брата, единственного человека, который у него остался. Отец слезно умолял их простить его глупого сына и обещал, что такое больше не повторится, и, лежа там, на полу, Джисон понял, что оставаться человеком среди животных больше нельзя. Нельзя проявлять слабость и прогибаться под теми, кто собственноручно заставляет копать себе могилу. В этом месте никогда не было и никогда не будет нормальной жизни. Здесь есть только выживание, здесь есть только естественный отбор. Джисон презирал это место. Он презирал этих людей, он презирал собственного отца за его малодушие, трусливость и пресмыкание перед тем, кто сильнее. Последний гвоздь в крышку гроба того мелкого пацана перед смертью он получил от отца. — Я не позволю тебе своей дерзостью поставить под сомнение мой авторитет и лучшую жизнь, которой я могу жить, щенок, — прошипел отец ему в лицо. Мороз больно хлестал по щекам, а снежинки путались в волосах Джисона, которые растрепал ледяной ветер. Было рождество, и Джисон спешил домой с улицы, чтобы поздравить брата. Чтобы закрепить свои слова, отец ударил его в живот сжатым кулаком несколько раз, выбивая из легких весь кислород. — Ты хуже этих подстилок, — сплюнул ему под ноги Джисон, смотря на отца с ненавистью. — Твой авторитет — собственный язык, которым ты лижешь их зад. Отец взбесился от злости. Он налетел на Джисона, сбивая его с ног на твердую промозглую землю. Альфа больно ударился затылком и спиной, но вовремя увернулся от летящего в его сторону кулака, однако очень быстро получил повторный удар в живот, затем — в грудь. Он открывал и закрывал рот, пытаясь поймать ледяной воздух, но не мог сделать ни одного вдоха. Отец избивал его, выплескивая всю ту злость, которая скопилась на сыновей. Один — неуправляемый психопат, второй — слепой калека, от которого никакой пользы нет. Подарив его солдатам, он бы получил гораздо больше, чем имеет сейчас, но этот мерзкий щенок вырос у него на пути, защищая этого калеку. — Откуда такая щенячья преданность? — заорал ему в лицо отец и тряхнул за грудки. — Неужели сам так хочешь брата трахнуть? Сам того не осознавая, он разбудил в Джисоне того, кого теперь называют монстром. Его глаза налились кровью, ноздри раздулись от ненависти и злости, и ему захотелось затолкать эти слова ублюдку обратно в глотку, чтобы он ими подавился. Джисон ударил его в горло сжатым кулаком, и на мгновение отец потерял равновесие, хотя этого мгновения хватило, чтобы со всей имеющейся злостью завалить мразь на спину и забраться сверху. Он схватил первое, что попалось под руку — валяющийся в ногах камень, и принялся бить его по лицу. Джисон кричал, и брызги крови попадали ему на лицо, на одежду, на руки. Отец дергался под ним, но с каждым новым ударом становился все тише, а после и вовсе затих, но он не прекращал его бить и кричать. Его крик слился с воем ветра. Кровь хлюпала, ошметки его плоти отлетали в стороны и пачкали его лицо. Он вкусил кровь собственного отца, но та показалось ему ядом. Джисон сплюнул ему в то, что осталось от лица — кровавую мешанину и отпрянул от него, задыхаясь. Он отполз в сторону прямо по снегу. Слезы жгли его глаза. Перед лицом все смешалось в кашу, голова кружилась и его тошнило. Он схватился за живот и зло, почти истерично рассмеялся. Это было его первым убийством, которое подарило ему облегчение. Его руки были по локоть в крови, за ним тянулся кровавый след. Тело саднило, но на душе было спокойно. В снегу, завернутый в холщовую ткань, валялся подарок для брата, а Джисон стоял коленями в снегу, смеялся и плакал. Он крепко, до боли стиснул зубы и встал на четвереньки, сгребая пальцами грязь и снег. От его рук расплывался тающий снег вперемешку с кровью. Он вздрагивал и всхлипывал, а после застыл и поднял голову, смотря на горящие огни города. В ночь рождества умер Джисон, и родился Авель. Родился тот самый монстр, порожденный другими монстрами. Авель вздохнул и открыл глаза, вновь посмотрев на Спасителя. Вспоминать о том, через что он прошел, неприятно, больно и тяжело. Брату он так и не признался в том, что убил отца лишь потому, что этот ублюдок хотел причинить боль самому дорогому для Авеля человеку на тот момент. Колыхающаяся на холодном ветру свечка потухла, и дым пополз скользким языком вверх, закрывая лицо Спасителя, которого не было рядом, когда Авель его звал. Вин заметил быстро идущего ко входу в церковь Лиса и спрыгнул со своего насиженного холодного места. Альфа выглядел каким-то озадаченным, словно случилось что-то чрезвычайной важности, и это заставило омегу насторожиться. Он обогнул угол стены и вырос перед Лисом, упираясь ладонями в его грудь и не пуская дальше. — Что за спешка? — выгнул вопросительно бровь Вин. — Ты же знаешь, он занят и его лучше не беспокоить. — Да, но… — Лис запнулся, размышляя, стоит ли сказать это Вину или лучше сразу позвать Авеля. А потом, решив, что это касается их обоих, выпалил: — Чимин пришел, у него есть информация о том, где Сан. Сердце у Вина замерло, а лицо на мгновение вытянулось от удивления, которое он не успел скрыть. Руки начали мелко дрожать, но Вин крепко сжал их в кулаки и сунул в карманы, на лицо натянул вечную маску ледяного спокойствия и бесшумно втянул воздух в легкие. Он снова и снова напоминал себе, что сейчас он не омега Авеля, а его помощник, который тоже должен знать эту информацию. Но горькие, противные мысли снова вскрылись, как старая рана, и начали кровоточить, напоминая: «Ты никогда и не был его омегой». Лис пожевал губу, жалея, что он сказал, но иначе никак, и ничем тут не поможешь. Лис знает о трудных отношениях между Авелем и Вином, не то чтобы альфа делился с ним или доверял, просто не заметить это мог только слепой. Вин молчал несколько секунд, цепко высматривая в глазах Лиса что-то еще, словно хотел найти надежду на то, что все это — неправда, но ничего там не было. Сана нашли. Теперь Авель сделает все, чтобы вернуть своего брата, свой кислород, своего омегу. Внутри Вина все вновь начало дрожать, но он заткнул самого себя и холодно сказал: — Отведи меня к Чимину. Перечить и отговаривать Лис не стал, потому что это прямая обязанность Вина — подменять Авеля, когда его нет или когда он занят, и пусть от нахлынувших чувств и мыслей он двигался с трудом, повернуть назад Вин уже не мог, не имел права. Он знал, что все это для них — начало конца, знал, что об Авеле теперь можно забыть, знал, что он никогда не выберет Вина, но иначе он не может. Порой собственные чувства должны стоять ниже долга, и ради Авеля Вин засовывает их куда подальше. Сколь угодно злиться и сходить с ума он сможет наедине с собой, но перед другими людьми, даже перед Авелем, он не покажет своей слабости и боли и плевать, что легкие сжались так, что готовы лопнуть. Ему не больно. Ему плевать. Главное — верить в это. Чимин стоял, прислонившись плечом к деревянному столбу в ожидании Авеля и курил предложенную сигарету. Псы Авеля смотрели на него недобро, омеги оценивали взглядом и подмигивали, когда Ким бросал на них равнодушный взгляд, и когда Лис подошел не с крепким альфой, какого Чимин знал, а с хрупким на вид омегой с ледяным, равнодушным взглядом, его брови непроизвольно поползли вверх. Он докурил и бросил остаток сигареты в снег, после чего растоптал ее носком ботинка. Вин остановился перед ним и протянул тонкую ладонь, на которой выпирали жилы и были накрашены черным ногти с кое-где облупившимся лаком. Чимин сразу же ее пожал, специально аккуратно сжимая, на что в ответ получил несколько болезненное рукопожатие и усмешку Лиса. — Добрый день, — сказал альфа, смотря Вину в глаза. — Я ожидал увидеть Авеля, а вы?.. — Наши ожидания — наши проблемы, никто не обязан их оправдывать, — колко сказал Вин скорее самому себе, чем Чимину. Он выдернул свою руку из хватки и сложил руки на груди, сканируя оппонента взглядом. — Меня зовут Вин. Я здесь первый после бога, — сухо усмехнулся он. — После Авеля, — объяснил Лис, обратившись к Чимину. — Все, что ты хотел сказать Авелю, можешь говорить ему. — Давай ближе к делу, — перебил его Вин, незаметно облизнув пересохшие губы. Вокруг них столпились люди, как коршуны, желающие свежего мяса, но Вин давать его им и не думал. — Лис, пожалуйста, разберись с ними. Это не касается их, — сморщив чуть крупноватый нос, сказал омега. — Понял. Лис и отошел от них, принявшись разгонять заинтересованную толпу зевак. Кто-то из них был заинтересован незнакомым альфой, а кто-то — сплетнями, но никого из них это не касалось. Вин поманил Чимина за собой и завел в небольшой двухэтажное помещение. На первом этаже стояло несколько шкафов со старыми книгами, принадлежавшими Авелю, старый стол и скрипучий стул, за которыми иногда отдыхал Лис, несколько закрытых коробок с оружием и висели задернутые шторы. Внутри витал запах пыли и дерева. Поднявшись по жалобно прогибающимся ступеням, они поднялись на второй этаж, в логово самого Авеля. У небольшого окна стоял стол и кресло, на столе валялись какие-то бумаги и чертежи, на полу был протертый черный ковер, у стены стоял шкаф со стеклянными дверцами, за которыми Чимин увидел бутылку алкоголя и снова книги. Кажется, Авель любил читать? Чимин выгнул бровь, потому что от Авеля он такого точно не ожидал. Вин сел бедром на стол альфы и, сложив руки на груди в закрывающемся жесте, устремил пронзительный взгляд на альфу. Он собрался, зная, что сейчас эта информация прошьет его насквозь, что Чимин, сам того не зная, выпустит шквал пуль в его тело, но он должен это выдержать. Потому что сейчас он не омега Авеля, он его правая рука. Вин безостановочно крутил эти мысли в голове, стараясь унять ноющее сердце. Чимин сел на кресло перед столом и сцепил пальцы в замок. — Зачем ты тянешь? — несколько раздраженно спросил Вин. А потом прикрыл на мгновение глаза и глубоко вздохнул. — У меня нет времени, чтобы возиться с тобой. Просто скажи все, что знаешь. — Я могу подождать и Авеля, — пожал плечами Чимин, разглядывая омегу. Его поведение казалось странным, но они все здесь были странные. — Я только с дороги, передвигаться на лошади — это не на машине кататься, знаешь ли, — спокойно улыбнулся альфа. — Мог бы хотя бы кофе предложить. — Я могу тебе предложить только пулю промеж глаз, — поджал губы Вин. Оттого, что этот альфа тянет время и не хочет переходить к главному, Вин начинал невероятно злиться, а его состояние и так оставляло желать лучшего. — Мы уже знаем ваши условия, чего еще ты тянешь? — В том и дело, что теперь условия будут другими, — сказал Чимин, не реагируя на колкости злого омеги. В глазах Вина блеснуло удивление, но потом снова появился холод, и омега закатил глаза. — Ты ведь знаешь общину Чон Хосока? — М-м-м, — протянул Вин, отведя взгляд в окно. — Припоминаю. Мы редко сталкивались, он не был никогда нам интересен, — пожал плечами омега. — Значит, он у него? И какого черта он там забыл? — Не знаю, — развел руками альфа. — В том и дело, я знаю, что он там, но что он там делает — понятия не имею. — С чего ты взял, что это именно он? — спросил Вин, и, может Чимин ошибся, ему показалось, что в его голосе была какая-то надежда. Пока Чимин внимательно смотрел на него, обдумывая ответ, Вин думал о многом. Как Сану удалось выжить? Почему его не тронул за все это время ни один зараженный? Как он смог добраться с севера на восток, в леса, ближе к другим общинам? И в голову приходил только один вариант — Авель на самом деле и не хотел, чтобы он умер, позаботился о том, чтобы его точно нашли и спасли, но не учел, что может даже не знать, где он и жив ли он. Желудок снова скрутило. Вин сделал непроизвольный судорожный вздох и потер пальцами переносицу, успокаиваясь. Он мысленно молил себя не думать об этом, только не сейчас, когда он должен мыслить трезво. «Ты его правая рука, успокойся, ты не смеешь психовать. Это важно для него», твердил самому себе Вин, впиваясь ногтями в ладонь. — Ну, — протянул Чимин. — Он нашелся как раз в то время, когда и пропал Сан, да и к тому же не часто можно встретить слепого человека, так что ответ очевиден. Вин ничего не успел ответить, потому что дверь распахнулась, и в кабинет вошел Авель. Омега с трудом нашел в себе силы успокоиться и не уйти прямо сейчас, потому что на альфу смотреть было тошно. Он, кажется, был взволнован перед новостями, которые принес Чимин, и поскорее желал их услышать. Вин поднялся с его стола и отошел в сторону, желая сохранить между ними расстояние, а после выпалил, едва сдерживая дрожь в голосе: — Твоего брата нашли. И после этих слов он сразу же отвернулся, не желая видеть лицо Авеля. Он не хотел видеть радость, не хотел видеть его желание поскорее забрать Хаку, он даже находиться здесь не желал. Чем больше времени проходило, тем больше он желал сбежать. Слезы подкатывали к горлу, но он стоически держался, не позволяя себе рыдать здесь. Он скорее умрет, чем позволит себе показать слабость. Вин сел в свое кресло и принялся разбирать и собирать автомат, успокаиваясь. Чимин стал невольным свидетелем какой-то слишком интимной сцены, а потом кашлянул в кулак и поднялся, протягивая Авелю руку, которую альфа пожал. Альфы сели друг напротив друга. — Да, его нашли, — кивнул Чимин. — Прекрасно, — в голосе у Авеля была неприкрытая радость, от которой Вину хотелось сплюнуть на пол. Он с громким щелчком сунул пули в магазин дрожащими руками. — Когда вам нужен этот мальчишка? Как его там… Тэхен? — но Чимин отрицательно покачал головой. — Авель, условия поменялись. Информация о твоем брате взамен на неприкосновенность Тэхена. Что бы ни случилось, ты не должен его трогать и пальцем. Тэхен должен жить. — Оу, — альфа ухмыльнулся уголком губ, смотря на Чимина. — Почему ты поменял решение? — Потому что оно было не мое. Этого хотел мой отец, но никак не я. Но ведь поиском этой информацией занимался я, значит и условия должны быть мои. Справедливо, как думаешь? — Авель спокойно кивнул. Ему в принципе было все равно на условия, главное — его брат нашелся. — И это все, что ты попросишь взамен? — Да, мне большего не нужно. Авель вскинул бровь, рассматривая спокойное лицо альфы напротив. Ему не нужно быть гениальным человеком, чтобы провести причинно-следственные связи. Было очевидно, что этот человек, Тэхен, небезразличен Чимину, а иначе зачем просить о его безопасности? Авелю было все равно, но вот кое-что его действительно заинтересовало. Он сплел пальцы в крепкий замок и уперся в них подбородком, прищурив глаза. — Значит, ты идешь против своего отца, — не спрашивает, а утверждает Авель. — Интересно. — Ничего интересного, на самом деле, — пожал плечами Чимин. — Знаешь ведь как оно бывает, мы не всегда следуем за теми, кто нас породил, — и Авель кивнул. Он как никто это знал. — Я всего лишь хочу защитить человека, на которого мне не все равно, — альфа бросил взгляд на ссутулившегося над своим автоматом Вина. Он не смотрел на них, даже поворачиваться к ним не хотел. Вздохнув чему-то своему, он продолжил: — Твой брат у Хосока. Я уверен, что это он, под описание подходит со стопроцентной точностью, но больше всего меня убедила слепота. — Как ты узнал об этом? — У нас есть свои источники. — Хорошо. Авель откинулся на спинку кресла и внезапно расслабленно улыбнулся, прикрыв глаза. Он размышлял над условием Чимина, о том, что он вот так открыто пошел против отца, который могущественнее его и сильнее, который может убить его и не моргнуть глазом, и подумал о том, что на самом деле они с Чимином похожи. Авель даже понимал его в какой-то степени, ведь много лет назад он точно так же хотел защитить человека, на которого ему было не все равно, он точно так же шел против своего отца. Между Чимином и Авелем было действительно много общего. Авель открыл глаза и подался вперед, сказав: — Я принимаю твои условия. — Отлично, — улыбнулся уголком губ Чимин. — Твой брат у Чон Хосока. Можешь забрать его в любое время. Договор был скреплен рукопожатием и двумя стаканами выпитого коньяка. Вин при всем этом участвовать не пожелал и поспешил удалиться, поэтому он даже не имел понятия, о чем альфы там разговаривали. Но он бы не удивился, если Авель с воодушевлением и вселенской любовью рассказывал ему о своем брате. Вин скурил уже пятую сигарету, но ему это особо не помогало, руки все равно подрагивали, а мерзкие мысли, ни на мгновение его не отпускают, все так же терзали голову. Авель, наверное, счастлив, как никогда. Пусть еще попойку в честь этого закатит, ведь его любимый мальчик скоро вернется домой. Вин раздраженно отбросил сигарету и почувствовал, что хочет еще. А еще он хочет напиться. Лучше бы ему было плевать на Авеля, чем вот так. Чимин не выходил из его кабинета до четырех часов вечера, а когда вышел, он застал Вина сидящим на нижней ступени. Снег медленно укрывал его плечи и влажные волосы, руки его покраснели от холода, и омега с трудом мог их согнуть. Чимин застегнул куртку и спустился со ступеней, глянув на омегу. — До встречи, Вин. Рад был познакомиться, — Вин глянул на него и ничего не ответил. Да и не хотелось ему что-либо говорить. Авель остался в приподнятом настроении после визита альфы. Он был искренне рад, что его брат вернется к нему, потому что, сколько бы времени ни прошло, Сан все еще остается его близким и единственным родным человеком, который еще не отправился на тот свет. Но радость эта быстро улетучилась, когда он увидел Вина. Его лицо было одновременно и злое, и расстроенное, и огорченное, и перекошенное болью, только все это он тщательно скрывал под холодной маской равнодушия. Вин вновь сел в свое кресло и принялся перебирать исписанные листы, проверяя запасы пуль и сменных лезвий для ножей. — Я думал о твоих словах, — сказал Авель, смотря за окно. Там все медленно погружалось во мрак, а липкий снег прилипал к стеклу, мешая обзору. — О каких? — не поднимая голову, спросил омега. — Об этих людях. Ты был прав, они не лучше животных. Я принял решение, что от них нужно избавиться. Сегодня они скалят зубы на тебя, завтра убьют меня. Мне не нужна такая шваль. — Давно пора было, — хмыкнул равнодушно Вин. Он зачеркнул что-то в листе. Альфа замолчал, даже не стараясь рассказать Вину о своей идее, потому что омега абстрагировался от него и закрылся, альфа уверен, что даже не вникает в то, что он говорит. Вину от него противно, и он это чувствует, и его это расстраивает. Радость лопнула, как стеклянный шар, и осколки вонзились в кожу. Авель видел, что он не настроен на разговор с ним, и даже понимал в чем дело. Чимин ушел, и эта легкая атмосфера, оставшаяся после него, растворилась. Альфа смотрел на Вина, который явно не желал смотреть на него в ответ, и былая радость от того, что брата нашли, улетучилась. «Вот я и порадовался из-за брата», со вздохом подумал альфа. Между ними выросла стена, которую Вин лично строил, ограждая альфу от своих настоящих чувств, которыми он не желал делиться и показывать, и альфу это… расстраивало. Почему этот глупый мальчишка не понимает, что Авель рад своему брату не как своему омеге, а как своему, сука, брату? Как человеку, которого он оберегал очень долгое время, как человеку, которого он хотел увидеть, о котором думал и переживал? Но Вин думал лишь о том, что эта ночь, которую они провели вместе, была для них последней. Все, что было у них, было в последний раз. Вин проходил через это уже так много раз, что думал, словно привык, но нет. Ни черта он не привык, и каждый раз все по новой. Каждый раз он снова захлебывается и тонет, а Авель злится на него из-за своего братика. Вин почувствовал, как легкие горят, а шрам на руке словно заново расползается по швам. Он вновь провел по сухим губам языком. Неужели все, что они строили такое долгое время, рухнуло? Рухнуло, стоило появиться его брату. К Вину вновь вернулись мысли о том, что он был только заменой, которую Авель никогда не полюбит так, как Сана. Вин помнил, как кричал ему: «Я люблю тебя», но в ответ была тишина. Потому что Авелю нечего сказать, Авель его не любит, Авель позволяет себя любить. Внутренности скрутило спазмом, и омега почувствовал, что его охватывает паника. Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоить скачущее сердце, и как вовремя в кабинет заглянул хмурый Лис, отвлекая Вина от своих мыслей. — Лидер, к вам тут… пришел кое-кто, — Авель свел брови, но кивнул, позволяя этому кое-кому войти. — Добрый вечер, Авель, — улыбнулся уголками точеных губ омега и слегка склонил голову в приветствии. Вин поднял голову, когда он вошел в кабинет. У него на лице была блаженная улыбка и радостный, блестящий взгляд. Он так долго ждал встречи с Авелем, что не мог скрыть своей радости, которая буквально выливалась из него и обжигала Вина. Если бы он посмотрел в этот момент на Авеля, он бы увидел смесь различных чувств, отразившихся на его лице. Раздражение, непонимание, удивление, нарастающая злость — все это смешалось во взрывоопасную бомбу. Но привлекла Вина в этом омеге совсем не улыбка. Он неотрывно смотрел на его выступающий живот, на котором он показательно держал свои красивые, украшенные кольцами пальцы. Он не смог сдержаться и начал часто дышать. Его тело сковало. — Какого черта? — грубо спросил альфа, не понимая, зачем сюда приперлась эта шлюха. — Я пришел сообщить вам радостную новость, — его улыбка стала шире, и он обнажил зубы. Эта улыбка Вину напоминала оскал, потому что в этот момент омега смотрел прямо на него. — У нас с вами будет ребенок, — и, словно подтверждая свои слова, он вновь положил ладони на большой живот, с какой-то нежностью поглаживая его. У Вина задрожала нижняя губа. У него было ощущение, что прямо рядом с ним взорвали бомбу, только его не разорвало от этой боли. Он все так же сидел на месте, не в силах оторваться от этого омеги, который все гладил и гладил свой живот. Вина оглушило. Он ничего больше не слышал, а взгляд стал смазанным от внезапно выступивших слез. Эта шлюха едко ухмыльнулась, наслаждаясь реакцией Вина, на которого свалилось разом все, и он не выдержал. «Теперь ты знаешь, где твое место. Теперь ты видишь, кто из нас настоящая шлюха, а кто папа его ребенка», думал омега, упиваясь сменяющимися эмоциями на лице Вина. Авель был совершенно сбит с толку. В его голове была сплошная каша, в которой он никак не мог разобрать своих мыслей, не мог понять, что он чувствует. Он даже не помнил эту шлюху, он словно впервые увидел его лицо, и на подкорке разума думал о том, что это ложь. Это не его ребенок, этого не может быть. Он сразу же перевел взгляд на Вина. — Я не хотел вам говорить, не хотел портить сюрприз, — продолжил омега, которому Авель хотел заткнуть рот, но не мог даже губы разомкнуть от шока. — Ему уже шесть месяцев, — ласково сказал он. — Наш малыш родится совсем скоро, мой лидер. Я подарю вам сына, — он улыбался так счастливо, что Вину захотелось проблеваться. Его мысли стали громче бомб, которые его оглушали. Шесть месяцев. Ровно шесть месяцев. Когда Вин был со своим ребенком, когда его ребенок только родился, Авель трахался с этим омегой. Он спал с ним, пока Вина не было, и омега уверен, что этот — не единственный. Их было десятки. Какой же Вин идиот, он допускал мысли о том, что Авелю может быть не плевать. Авелю всегда было плевать. Вин не мог дышать, он вновь с усилием воли опустил голову, стараясь не смотреть на эту шлюху, не слушать ее, не думать о том, что у них с Авелем совсем скоро родится ребенок. Авель даже не смотрел на него, он смотрел только на Вина. Его разум охватил ступор. Что говорит эта шлюха? О каком сыне он несет? Альфе стало мерзко настолько, что захотелось вытереть руки, словно от грязи. Он заметил, как дрожат руки его мальчика, когда он постарался вновь написать что-то на листе, а шлюха все стояла перед ними, улыбалась и держала ладони на своем животе. — Мой лидер, почему вы молчите? — обиженно спросил омега. — Выметайся, — сжал пальцы в кулаки Авель. — Но… — Я сказал, сука, выметайся, — он впервые посмотрел на этого омегу, окатывая ледяной волной ненависти, отвращения и неприкрытой дикой злости. — Проваливай, блять, вали отсюда. Не попадайся мне на глаза со своим выродком, — омега молчал некоторое время, недовольно сжав губы, а после вновь натянул на губы свою фальшивую мерзкую улыбку. — Как скажете, лидерним. Я и ваш сын будем ждать вас в любое время, — омега кинул полный надменности взгляд на Вина, у которого даже плечи поникли. Он хлопнул дверью, явно показывая свое недовольство, и в кабинете зазвенела тишина. Авель с какой-то мольбой смотрел на Вина и отчетливо видел слезы, которые его мальчик с трудом сдерживал. Он все писал в своем листке дрожащей рукой что-то и не поднимал голову, потому что если бы поднял, он бы не выдержал. Его прорвало бы, и всякие остатки самообладания снесло, он бы начал рыдать прямо здесь, он бы задохнулся прямо здесь, при Авеле. В его голове крутились мысли о том, почему он оставил эту шлюху и ребенка. Почему? Зачем? Неужели эта шлюха нравится ему? Неужели он… хотел этого ребенка? Вин задрожал всем телом, как от холода. Этот выродок от шлюхи будет жить с Авелем, он воспитает его, своего сына, когда как их с Вином ребенок никогда об отце не узнает. — Вин, — хрипло позвал его Авель и потянулся к руке, которой он судорожно делал заметки. — Вин, посмотри на меня. — У нас кончились патроны для крупнокалиберных винтовок, — игнорируя просьбу Авеля, срывающимся голосом сказал Вин. Он грубо черкнул что-то в листе, когда Авель попытался взять его за руку. Вин не позволил себя коснуться. — Несколько ножей было утеряно, нужно восстановить потерю. Для моего автомата тоже кончаются патроны, Лис жаловался, что патроны со склада пропадают. Нужно заняться этим, я… — Вин, — вновь повторил Авель. Его голос был таким тусклым, таким… беспомощным, что Вин чувствовал, как его органы пропускают через мясорубку. — Вин, пожалуйста. «Заткнись, заткнись, я не хочу тебя слышать. Закрой свой рот», кричал Вин в своей голове. Он молил Авеля, чтобы он замолчал, чтобы не говорил с ним таким голосом, что у Вина сердце от боли разрывается, чтобы он говорил что угодно, но только не это. Вин на грани, и еще чуть-чуть, и он просто не выдержит, он сорвется, и тогда им уже ничего не поможет. Авель все тянулся к нему, а Вин все дальше уходил, все больше стен ставил между ними, только бы Авель не достучался, только бы не увидел то, что омега так рьяно за этими стенами прячет. — Вин. — Что? — закричал Вин и подскочил со своего места. Его листы рассыпались веером по полу. — Что? Что тебе, сука, нужно от меня? — Авель тоже встал и обошел стол, пытаясь вновь взять его за руку, но Вин с отвращением дернулся в сторону. Его лицо перекосило от ненависти и злости. — Не трогай меня, Авель. Не смей прикасаться ко мне. — Вин, стой… — Оставь все эти слова для своего омеги и вашего ребенка. Вин выплюнул эти слова в его лицо. Они обжигали своей злостью, своим отчаянием и своей беспомощностью, но Авель понимал, что он заслужил этого. Он заслужил ненависти Вина, заслужил этого взгляда, от которого сердце застревало в глотке. Так, как посмотрел на него его мальчик, он не смотрел на него никогда. В его глазах, которые стали черными от смешавшихся в один коктейль злости, ненависти, отчаяния и голой боли, Авель видел свое отражение. Вин развернулся и вылетел из его кабинета, даже не накинув сверху куртку. Он больше не смог сдерживаться уже на улице, на полпути к дому слезы брызнули из глаз и обожгли щеки. Вин взбежал по трем ступеням и влетел домой, сразу же поднимаясь к себе в комнату. Благо, никого не было, он остался один на один со своей болью. Его мысли были спутаны, и с каждой новой секундой они становились все больше, все шире, они разрывали изнутри черепную коробку, которая была на грани от того, чтобы расколоться на части. Вина с головой захлестнуло чувство, словно его придавили чем-то сверху. Он начал плакать в голос, не сдерживаясь, не думая о том, что его кто-то услышит. Никто не услышит, никто не увидит, потому что Вин один со своей болью, он всегда был один. Омега прижался спиной к темному углу, в который забился, прячась от своих мыслей. Но как спрятаться от того, что всегда с собой? От того, что в твоей голове безвылазно сидит и точит зубы о кости? Вин громко всхлипнул и скатился по стене на пол. Он не мог дышать, он задыхался. Его тело било крупной дрожью, и выступил холодный пот. Его тошнило так сильно, что он был готов в любую секунду вырвать, но даже блевать ему было нечем, лишь желчь и боль внутри остались. Легкие сжало в тиски с такой силой, что он хватал губами воздух, но никак не мог вдохнуть. Вин, рыдая в голос, сжал свой пиджак в кулаке прямо у сердца. Он хотел выдрать болезненно бьющийся орган и растоптать ботинком, чтобы умолкло навечно, чтобы не слышать больше этот жалобный стук. Омега всхлипнул и завыл раненным зверем, вжимаясь спиной в стену так, словно хотел слиться с ней воедино. Его сердце рвалось на части, оно болело так сильно, что Вину казалось, что он умирает. Лучше бы он умер. Вин рыдал без остановки и уже не мог дышать от слез и сдавившей горло паники. Сердце бешено колотилось о ребра и ныло. Он до боли укусил ребро ладони и крепко зажмурился, вновь и вновь видя перед собой эту беременную шлюху, радость Авеля, руки на выпирающем животе, его счастливую улыбку. Но даже боль не помогает. Вин сжался в комок, обхватив свои болезненно-худые колени руками. Его тело онемело, оно словно стало каменным, но кончики пальцев болезненно кололо. Голова кружилась так сильно, что тошнота в несколько раз увеличилась и встала горьким комком в горле. Сердце билось в ушах так громко, что оно оглушало. Звенящая тишина дома давила на него, пригвождала валунами к полу, по которому Вин был готов распластаться тряпкой. Он задыхался, и от нехватки кислорода почувствовал, как все перед глазами падает в темноту. Он вдруг схватился за спинку кровати и с трудом поднялся на негнущихся ногах. За окном наступила густая, беспроглядная тьма, но Вин, со злостью вытирая без конца скатывающиеся по лицу слезы, схватил из-под кровати свою сумку, в которую наспех и не глядя засунул первые попавшиеся под руку вещи. Он повесил ее на плечо, чувствуя, как она тянет его вниз, как он готов упасть на колени, но Вин больше и секунды здесь не задержится. Вин бегом спустился по лестнице на первый этаж и, схватив валяющийся автомат, выбежал в густую темноту улицы. Единственное место, где сейчас Вин хотел оказаться — дом, где его ждал сын и Кристоф. Когда Авель зашел в его комнату, его встретили лишь пустота и холод. Он посмотрел на выпавшие из шкафа вещи, которые валялись хаотично, и понял, что Вин ушел. Вновь. Авеля охватила дикая злость на этого глупого мальчишку и на самого себя. Ему захотелось перевернуть здесь все вверх дном, сломать, разрушить, но какой в этом смысл, если легче не станет? Альфа прошел вглубь комнаты и опустился на его заправленную кровать. В воздухе еще витал тяжелый запах лаванды, который оставил после себя Вин, но и он растворялся в холодном воздухе. «Конечно, Вин, ведь тебе легче бесконечно убегать, чем выслушать и поговорить. Глупый, блять, мальчишка», с примесью злости и горечи подумал Авель. «Ушел непонятно куда, непонятно к кому». Альфа нервно ухмыльнулся этой мысли и посмотрел на лежащую на его тумбе книгу. Книгу, что подарил ему Авель. Плечи альфы опустились, он поник, сгибаясь и закрывая лицо ладонями. Его хотелось расчесать до крови, потому что Авелю жаль. Ему, блять, безумно жаль, что он снова проебался, он снова оступился и допустил очередную ошибку. Всему он виной, и теперь Вин даже не захочет его слушать. Теперь Вин ушел и забрал с собой даже свой запах, только эту гребаную книгу оставил. Авеля накрыло липким чувством отчаяния, и в голове крутился только один вопрос. Что же ты наделал, Авель?