реквием

15 месяцев назад

Всю ночь Вин лежал на спине и слушал мерное тиканье часов. Каждый час тянулся вечностью. Он ждал рассвета, но рассвет никак не наступал, а он все так же лежал и прокручивал в голове кошмар, который не дает ему заснуть вот уже второй год жизни. В глаза словно насыпали песка, они нестерпимо болели и жгли, и омега приложил к закрытым векам прохладные пальцы, чтобы хоть как-то облегчить боль. Но стоит хотя бы на секунду закрыть глаза, как он снова стоит маленьким мальчиком перед полыхающим костром, чувствует горячие языки, лижущие лицо, и забившийся в ноздри запах жженой плоти. Желудок скручивает спазм, тошнота вновь подкатывает к горлу. Он до сих пор помнит, как самыми первыми вспыхнули его волосы и одежда и как каждый сантиметр плоти обугливался и становился черным. Вин до сих пор видит перед собой полыхающий в поле костер в ночной темноте, и до сих пор он давится собственными слезами, наблюдая, как единственный дорогой ему человек сгорает, а Вин так и стоит на месте, чувствуя, как яростно ветер треплет его волосы и грязный, в нескольких местах порванный плащ. Его смутное детство закончилось прямо там, с догорающей плотью дорогого ему человека. Омега раскрыл глаза и сложил ладони на животе, вновь окунувшись в темноту собственной комнаты. Часы показывали начало пятого утра, и неподвижно лежать, стараясь убежать от собственных демонов, смысла больше не имело. Вин поднялся, с трудом переставляя ноги, умылся и тщательно почистил зубы, сплевывая в раковину горький привкус нахлынувших воспоминаний, и вновь омыл лицо ледяной водой. Его большое, еще целое зеркало отразило уставшие после бессонной ночи глаза. Закрыв воду, омега вытер лицо полотенцем и покинул ванную. Затягивая пояс на своем жилете, Вин предвкушал, как сейчас ввалится к Авелю и привычно разбудит его. У омеги к нему благоговейный восторг и те самые чувства, от которых сносит крышу. Стоит альфе появится в поле его зрения, у Вина перехватывает дыхание и сердце колотится так громко, что оглушает, кажется, не только его, а всех вокруг. Вин впервые испытал такие обжигающие, крепкие и сложные чувства. Сначала это было уважение, которое он не стеснялся показывать, затем стремление стать для него лучшим из всех этих людей, стать для него самым достойным, — и ради этого желания Вин сбивал костяшки пальцев и разбивал колени, — была к нему и жгучая ненависть, когда Авель вновь и вновь, даже когда у омеги не оставалось сил, бил его и заставлял защищаться, но тем самым он взрастил в Вине упорство и привычку сражаться до конца, даже когда он стоит на коленях и сплевывает собственную кровь. Авель был его наставником, его учителем, его лидером, его соперником, и лишь потом он стал для него… любимым. Только спустя месяцы бесконечной злобы, упорства и даже ненависти Вин увидел в нем человека, за которого он примет пулю. Но, увы, для Авеля он так и остался лишь его правой рукой, лишь его помощником, лишь его соперником. Ну, и партнером по сексу. Больше их ничего не связывало. Вин выкурил две сигареты, пока шел к Авелю. Вдали горел огонь в бочке, но он не освещал и половины пути. Под ногами хрустели сухие листья, а изо рта то и дело вырывался пар. Температура медленно, но верно опускалась к нулю, и каждая ночь становилась холоднее предыдущей. Где-то в своих глупых мечтах Вин хотел бы, чтобы после секса, от которого у него все тело ломило, Авель не уходил и оставался с ним, чтобы он грел его своим телом и целовал за ухом, но Авель почти никогда не оставался. Ему есть к кому спешить, есть тот, кто ждет его дома, кто всегда греет его постель и получает ебаный поцелуй за ухо. И этот «кто-то», конечно, Сан. Вин нервно усмехнулся этой мысли и бросил окурок на землю, нещадно растоптав его. В их с Саном доме омеге даже дышать не хотелось, потому что здесь все пропахло их совместным запахом, и Вин не желал думать о том, что эти двое делают здесь, за закрытыми дверьми, пока никто не видит. Вин видит и все чувствует. Он сдерживался, чтобы не бросить взгляд на диван, где обычно спал Сан, но это желание оказалось сильнее его. Этот диван, конечно, пустовал. Омега бесшумно взбежал по ступеням на второй этаж и пару мгновений собирался с мыслями, чтобы открыть дверь в его комнату, мысленно готовясь к тому, что же его там ждет. Он резко дернул ручку двери и замер. Сколько бы он ни готовился увидеть это, он никогда не будет к такому готов. Это просто невозможно. Авель лежал спиной к двери, его плечи вздымались и опускались. Вин сделал шаг в темноту, надеясь, что обоняние его подводит, что в его объятиях не лежит тот, кого он как никогда не хочет видеть, но нет. Не подводит. Сан, свернувшись и укутавшись в одеяло, лежал в его руках, а Авель крепко прижимал тело брата к себе и спал, уткнувшись лицом в его мягкие на вид волосы. У Вина в груди легкие скрутило от тупой обиды и боли. Сан всегда получал то, чего хотел сам Вин, он всегда на десяток шагов впереди, и как бы сильно омега ни старался, он никогда его не догонит. У Вина задрожали губы, и он поспешил их поджать. Лицо Авеля было таким спокойным, таким удовлетворенным, что омеге хотелось расплакаться, хотя он и понимал, что это глупо, а он идиот. Авель ничего ему не обещал, он не обязан отвечать на его чувства взаимностью, потому что он любит Сана. Вин своими глазами видел и не раз, как Авель укрывал его спящим, как целовал его макушку и украдкой вдыхал любимый запах. Омеге захотелось принять ледяной душ, чтобы содрать кожу вместе со своим мерзким запахом лаванды. А самое противное было то, что, если бы Вин разбудил его, Авель был бы зол и прогнал его к черту из этой комнаты, прогнал бы его за то, что он посмел помешать им двоим. И Вин ушел сам, не дожидаясь, когда его прогонят. Противные слезы душили, но Вин не позволил себе заплакать, это слишком низко для него. Его раздирала злость, чувство несправедливости и обида, которую даже некуда было выплеснуть. Его душила ревность, она ядом растекалась по организму и скручивала внутренности. Сана хотелось пристрелить, и тогда бы Авель пристрелил Вина собственноручно. Это был тупой замкнутый круг, который омега не в силах был разорвать. Ему мерзко, ему противно и от Авеля, и от самого себя, потому что он не мог закончить это и лишь подпитывал свои чувства, которые застревали в глотке и душили его. Весь день Вин был сам не свой и Авеля игнорировал, потому что на него не было ни сил, ни желания смотреть. Он избегал его, как мог, даже на тренировке встал в пару с Лисом, а не как обычно с лидером. Авель хмуро хмыкнул. Его злило, что омега ни с того, ни с сего начинал его игнорировать в открытую. Его психованный характер выводил из себя, и даже к нему в кабинет Вин не явился, предпочитая закрыться на складе с оружием. А то, что лишь больше выводило из себя — Вин никакой причины не объяснял, а просто делал как хотел, как считал нужным. — Мне его уже убить хочется, — процедил Авель сквозь зубы, сжимая пальцами сигарету и наблюдая за омегой, который, плотно прижав приклад к плечу, целился в мишени. Лис спрыгнул со ступеньки, с ухмылкой присел рядом с лидером на поваленную шину и тоже устремил взгляд на Вина, который иногда отвлекался, чтобы сказать что-то рядом стоящему бете. — Он с самого утра сам не свой, — сказал Лис в ответ и поджег свою сигарету от предложенной Авелем спички. — Ну, он в принципе никогда нормальным настроением не отличался, но сегодня прям апогей. Даже мне пару синяков поставил, — хмыкнул Лис и закатил рукав, показывая расплывшиеся на локте бледно-синие метки. — Я думал, может, не с той ноги встал. — У него практически каждый день не с той ноги, — сжал губы альфа и потер пальцами переносицу. — Вин, — громко и внезапно сказал Авель и встал на ноги. Омега сделал вид, что не слышит его, хотя альфа четко видел дрогнувшее плечо. Такое поведение уже начинало альфу не просто бесить, а злить. — Вин, — громче и злее повторил Авель. Он крепко сжал кулаки, откровенно злясь оттого, что омега его открыто выводит из себя, и у него это получается. — Внимательно слушаю, лидерним, — язвительно ответил Вин, повернув к нему голову. — Хватит тратить пули. Сложи оружие, — ответил Авель так, словно не желал видеть сарказма в его тоне и неприкрытой злости в глазах. Вин вздернул брови, словно альфа сказал сущую глупость, но оружие не опустил. Наоборот, он повернулся к Авелю всем телом, направляя дуло автомата прямо в его грудь. Альфа думал, что всегда готов к выпадам этого несносного парня, но он ошибался. Вин никогда не повторялся в своих безумствах, он всегда филигранно играл нервами Авеля, как струнами своей гитары. Омега вдруг вскинул оружие, направленное в сторону Авеля, и сделал несколько выстрелов. Пули вгрызлись в бетонную стену чуть левее головы Авеля, и осколки отскочили от нее, поднимая вверх слой цементной пыли. Лис от неожиданности подскочил, а бета от шока и удивления импульсивным действиям Вина раскрыл рот. Омега же снял ремешок с плеча и кинул автомат Авелю, который от злости впился ногтями в ладони и играл желваками, под ноги. Тот прокатился пару сотен сантиметров по земле, оставляя след, и замер, так и не коснувшись его берцев, а Вин элегантно поклонился в реверансе и, пылая оголенной, чистой злостью, процедил со смесью сарказма и злости: — Как прикажете, лидерним. Авель не знает, чего омега добивается своими действиями и ядовитыми словами, к чему это показушничество и настойчивое желание вывести альфу из себя, но у Вина это отлично получается, потому что Авель теряет самообладание, и если бы омега остался, мельтешил перед глазами и продолжил выводить его, он бы не выдержал. Оттого, как сильно он сдерживал себя, его зубы буквально скрипели, и он удивился, как не стер их в порошок. Он понятия не имеет, что этот омега снова надумал себе, но Авель изо всех сил попытался успокоиться и провести остаток дня в делах, а не в мыслях о том, что Вин его своим поведением выводит. Он порой бывает невыносим, несносен и совершенно не поддается какому-то логичному объяснению. Он порой может просто так взять и начать игнорировать альфу, огрызаться, показывать свой сучий характер, и это бесит. Авель абсолютно не понимал, что вновь заставило омегу действовать подобным образом, еще и на глазах у других людей. Его хотелось наказать и показать, как делать не стоит, но Авель снова и снова пытался успокоиться. Наверняка у него есть на это причина, по крайней мере хотелось в это верить. И каждый раз, когда альфа хотел поговорить с ним, чтобы узнать причину, Вин от него убегал, снова игнорировал или же огрызался. У Авеля терпение далеко не ангельское, но Вин из раза в раз его испытывал. После стычки с омегой у него не было настроения делать что-либо, потому что когда он от злости заводится, собраться потом бывает так сложно, что почти невозможно. Вин прекрасно это знает и прекрасно этим пользуется. У омеги есть ужасная черта характера — если он сам не в духе, он выводит и Авеля, чтобы он тоже бесился, показательно высказывает свое недовольство и всячески издевается над ним. Но он никогда не думает о том, что однажды это может вернуться к нему в самой ужасной форме. Вечером Авель сидел на корточках, прислонившись спиной к стене и курил. Он не видел омегу целый день, и постепенно раздражение рассосалось, оставляя после себя лишь легкое недоумение и желание выяснить, что же, в конце концов, не так. Все дела валились из рук, и даже Лис, который постоянно находился рядом, заметил нервное состояние альфы. Он был посвящен в отношения этих двоих как никто другой, потому что он умел слушать и видел то, что от чужих глаз было спрятано. Вин бесился из-за Сана и потому свои чувства выливал в агрессию и злость, а Авель, хотя и явно выделял Вина не только как своего помощника, но и как своего омегу, не давал ему этого понять. Отсюда вытекали определенные проблемы и непонимание друг друга, вот только Лис это заметил, а они — нет. Лис подошел к сидящему альфе и протянул ему стеклянную бутылку без этикетки, наполненную коньяком. — Может, все же поговоришь с ним? — выгнул бровь Лис. Авель хмыкнул, но бутылку забрал и отпил любимый алкоголь, нервно облизнув губы. — Он, конечно, достойный соперник, может за себя постоять и все такое, но он все-таки омега, а омеги имеют свойство видеть этот мир немного не так, как мы, — усмехнулся он и присел рядом, тоже отпивая из бутылки Авеля. — Ты думаешь, он захочет выслушать меня? — усмехнулся уголком губ Авель и закатил глаза. — Нихрена, на своем стоять будет. Он скорее с пеной у рта будет доказывать свою правоту, чем выслушает меня и поймет, — альфа снова забрал наполовину опустевшую бутылку и сделал несколько больших глотков. — Он достал меня со своими психами бесконечными. Ничего не решает, как взрослый человек, постоянно показывает свое недовольство и думает, что знает все и лучше всех. — Потому что он не взрослый, — хохотнул Лис и слегка хлопнул Авеля по плечу. — Ему только семнадцать лет, он еще мелкий подросток, хотя бойца ты из него вырастил отменного. Но его видение мира отличается от его способностей, — пожал плечами альфа. — Он бесится и бесит назло тебя, а ты и ведешься. Я вижу, как ты раздражен и напряжен, но, Авель, серьезно. Он еще мелкий, он многого не понимает. Поговори с ним, хотя бы попробуй сделать это. — Может ты и прав, — после недолгого молчания ответил Авель и припал губами к горлышку, держа бутылку двумя пальцами. — Он живет в каком-то другом мире, который я не понимаю. — И никто из нас этого мира не понимает, — просто улыбнулся Лис и пожал плечами. Остаток вечера Лис и Авель провели в молчании, допивая оставшийся коньяк и выкуривая несколько сигарет на двоих. Авель хотел верить в то, что альфа прав, что Вин еще маленький мальчик, который не все в этой жизни понимает, оттого и бесится. Авель и сам хорош, что ведется на его агрессию и отвечает злостью на злость, но с какого черта он должен сдерживаться и разговаривать с ним спокойно, когда омега назло старается его всячески разозлить, вывести из себя и задеть, особенно манипулируя Саном? Авель не понимает этой помешанности на его брате, хотя Лис не раз давал понять, что дело все в обычной ревности. Но Авель не рассматривал Сана, как омегу. Он его брат, и плевать, что между ними было, их многое связывает, прежде всего обязанность Авеля перед самим собой защищать его, и Вина это никак не касается. Авель потер лицо, успокаиваясь и приводя себя в чувства. В доме Вина было тихо, кажется, его соседи еще не вернулись, оно и к лучшему. Незачем кому-то еще слушать их разговор. На кухне омеги не оказалось, как не оказалось его и в спальне, хотя альфа увидел аккуратно сложенные вещи на его постели. Нашелся Вин в ванной. Он стоял перед зеркалом и медленно расчесывал спутанные волосы. От набранной горячей воды ванны шел пар, и зеркало слегка запотело, размыто отражая его лицо. Вин не обернулся, когда услышал хлопок, потому что точно знал своего незваного гостя. Омега захотел хмыкнуть, но сдержался. Он даже взгляд на него не кинул, продолжив расчесывать волосы, в которые Авель хотел запустить пятерню и сжать. Омега стоял в одном халате, готовясь принимать ванну. Авель, как мог, успокаивал себя, но, едва увидев Вина, то былое раздражение снова начало его наполнять, это недовольное выражение его лица, когда он обернулся к альфе, его начало бесить. Авель вновь и вновь делает к нему шаги, пытается поговорить, а Вин строит из себя непонятно кого и всем видом показывает, как он недоволен. Но, все же, стараясь вновь взять себя в руки Авель спросил: — Тебя кто-то обидел? — язвительный тон так и рвался с его губ. Авель порой просто не мог сдерживаться, видя такое сучье выражение лица омеги, который явно даже не старался понять, зачем альфа пришел и почему решил поговорить с ним. Он показательно ухмыльнулся и сложил руки на груди, разглядывая Авеля. Татуировка меча, что сделал ему Авель, сейчас жглась дьявольской меткой. — Меня никто не может обидеть, — с напускным равнодушием ответил омега и пожал плечами. «Кроме тебя», так и осталось крутиться на языке, потому что нет, Авель никогда не услышит этого. Он с вызовом смотрел на альфу, словно в его груди сердце не дрожало от вновь накатившей обиды и боли, словно ему действительно было плевать. — Тогда почему я терплю твои выходки целый день? — вскинул бровь альфа. — Почему ты думаешь, что имеешь право поступать таким образом и ходить безнаказанным? Ты ошибаешься, Вин. Я хочу, чтобы ты прекратил себя так вести и прекратил выводить меня из-за своих надуманных психов. — Надуманных? — язвительно ухмыльнулся Вин и прищурился, облизнув пересохшие губы. — Ох, ну да, точно. Это ведь не ты приходишь сюда, чтобы трахнуть меня и потом удовлетворенным уйти к своему братишке, это ведь не ты делаешь после вид, словно я пустое место и, конечно, не ты после спишь с ним в обнимку, каждый раз бросая меня здесь в одиночестве, как шлюху, — на последних словах омега уже с трудом сдерживал дрожь и подкатывающие к горлу слезы. — Да, Авель, ты абсолютно прав, все это надуманно. Вали отсюда. «Лучше закрой свой рот», зло подумал Авель и крепко сжал кулаки, чувствуя, как тяжело стало дышать. Его словно окунули в ледяную прорубь, до верха наполненную обжигающей злостью. Руки вдруг начали мелко дрожать оттого, как сильно захотелось заткнуть этого повернутого на голову омегу, который не понимал, что несет. Все то самообладание, которое он собирал, чтобы не причинить боль Вину, чтобы не делать глупых ошибок, чтобы адекватно и по-человечески поговорить с ним, вмиг рассыпалось карточным домиком при жутком ветре. «Ты хоть слышишь, что ты несешь? Ты живешь в своем выдуманном мире», крутилось в голове Авеля, пока он внимательно смотрел на лицо омеги. Вин не хочет по-нормальному, он так не умеет, он любит давить туда, куда давить не следует, делает явный акцент на понятной для Авеля вещи, только альфа это терпеть не собирается. Если омега хочет по-плохому, будет по-плохому. Авель сделал к нему несколько медленных шагов, а после растянул губы в ухмылке, от которой у Вина внутри все похолодело, но он не дрогнул, а остался стоять, прижавшись поясницей к раковине. — Да, Вин, ты абсолютно прав. Запах моего брата дарит мне спокойствие, его тепло успокаивает меня, его голос для меня как колыбельная. А вот ты, — альфа ухмыльнулся, его язык пробежался по губам. Вин замер, смотря на него. К горлу подступил тяжелый ком от этих слов, захотелось заткнуть его и прогнать отсюда, но у него словно язык прилип к небу. — Ты меня выводишь. От одного твоего вида все мои демоны рвутся, потому что хотят разорвать тебя на части, — Авель так близко подошел к нему, что омега отклонился назад, упираясь затылком в скользкую поверхность зеркала. — Ты прав, я здесь только за сексом, — прошептал он ему на ухо и укусил за мочку, вызывая ледяные мурашки. Вин резко толкнул его в грудь, и Авель сделал пару шагов назад. — Братик не дает, поэтому меня трахаешь? — Вин выдавил из себя ухмылку, словно ему правда было чертовски смешно. Его голос сочился ядом, но губы предательски дрожали и он чувствовал, если если сейчас альфа не уйдет, он не сдержится. Он крепко схватился пальцами за раковину позади себя. — Пошел ты, Авель. Ты мне не нужен, — каждое слово раскаленным свинцом обжигало его горло, но Вин, собрав последние остатки сил, рассмеялся ему в лицо. Зло и на грани истерики. Вин загибался от боли и от слов, сказанных Авелем ему прямо в лицо. — Нас с тобой ничего, кроме секса на парочку ночей не связывает. Авель оскалился на его слова, словно зверь. В его глазах зажегся адский огонь, и Вин понял, что обратной дороги уже нет. Он разбудил того, кого называют монстром, он сам себя обрек на это, но он не станет брать свои слова назад. Он с трудом держался, чтобы не заплакать, чтобы не показать слабость перед Авелем, а альфа одним взглядом вспорол его грудную клетку и по локоть опустил в нее руки. Вину было не страшно и ни капельки не больно, главное — убедить самого себя в этом, и как хорошо, что он держался за раковину, иначе упал бы на колени. Вин довел Авеля туда, что называют «точкой невозврата». Даже если бы Авель очень захотел, он бы не смог успокоиться. Но теперь альфа хочет во всей красе показать ему, что у всех слов есть вес и цена. Теперь Авель сделает то, чего сам Вин так рьяно добивался весь день. Он хотел вывести Авеля из себя, и у него это получилось. — А ведь и правда, — протянул Авель со злой усмешкой в голосе, — у нас ничего, кроме секса, нет. — Не подходи ко мне, — выпалил Вин, хотя понимал, что Авеля с ним уже нет. Альфа наступал на него, нависал над ним, и Вин отчетливо понимал, что он уже не сбежит. Он попытался дернуться, но альфа тут же сжал пальцами его шею и резко прижал спиной к зеркалу так, что Вин больно ударился. — Не прикасайся ко мне, — с трудом сдерживая дрожь в голосе прошептал омега, царапая ногтями его руку. — Ну почему же, Вин? — из его голоса исчез смех, и остался только ледяной холод. — Нас ведь с тобой ничего не связывает. У нас есть только секс, так давай займемся им. Я же здесь ради этого, — заорал ему в лицо альфа и ударил кулаком по зеркалу. Тонкое стекло пошло трещинами и задрожало. На паутине битого стекла остались капли крови альфы. Альфу словно оглушило собственной злостью, он ничего перед собой не видел и не слышал, у него было лишь одно желание — вбить эти слова, что Вин ляпнул из-за ревности и злости, обратно в его глотку, чтобы он понял, что сказал, чтобы осознал какой вес был у его необдуманных слов. Альфа смотреть на него не желал, и эти полные испуга глаза его лишь больше злили и распаляли. Вин сопротивлялся, но для него это уже ничего не значило, ему сорвало все клапаны, и не осталось буквально ничего, за что он мог бы схватить в попытках удержать себя от ошибки. Он подхватил Вина и развернул спиной к себе, заставляя омегу закинуть одну ногу на раковину, а второй стоять на холодном полу. Омега вырывался, дергался в попытках уйти от грубых ласк, но у него не получалось. Авель грубо надавил на его затылок, и омега безвольно прижался щекой к треснувшему стеклу, чувствуя, как острые края больно режут его кожу. Альфа склонился над ним и прорычал на ухо: — Теперь не рыпайся, сука. От его холодного тона у Вина внутренности покрылись толстым слоем льда. Он не мог узнать в этом голосе своего Авеля, его глаза жгли непрошенные слезы, а горло перехватило от страха и паники. Глубоко внутри он понимал, что собственноручно довел альфу до этого, но остановиться не мог. Авель грубо сорвал болтающийся на плечах шелковый халат и отбросил его ненужной тряпкой, открывая вид на излюбленное тело. Но сейчас Авель видел перед собой не красивую фигуру своего мальчика, на которую он так любил смотреть, по которой любил бродить пальцами, на которой оставлял поцелуи, он видел лишь способ выместить накопившуюся агрессию и злость. Вин что-то шептал дрожащим голосом, но альфа его слушать не хотел. Он резко надавил на его спину, заставляя прогнуться для своего удобства. Вин снова начал вырываться, тем самым нажав спусковой крючок в голове альфы. Он уже совсем не отдавал отчета в своих действиях. Выхватив из ножен охотничий нож, Авель в паре сантиметров от лица омеги вонзил его в зеркало, покрытое трещинами, и оно лопнуло, отскакивая осколками. Они больно порезали руки Вина, задели и кожу Авеля, и полилась первая кровь, стекая на белую раковину. — Авель, нет! — выкрикнул Вин, оглушенный от испуга собственным сердцебиением. — Заткнись, — грубо прервал любую его попытку остановить его Авель. — Теперь закрой свой рот. Авелю было плевать, что Вин не готов, что ему будет больно, будет ли он кричать или плакать — плевать. Пусть кричит и плачет, пусть на собственной коже ощутит, чего стоят его слова. Авель сплюнул на свою ладонь, на которой скопилась кровь, и размазал скудную слюну по основанию члена. Это даже возбуждает. Вин ведь хотел увидеть его таким, он ведь хотел довести его до этого, так пусть теперь насладится тем, как искусно он заставлял зверя проснуться. Одной рукой направив член в омегу, второй он крепко схватил его за горло, заставляя смотреть в отражении разбитого зеркала на них. Вин не сдержался от слез, которые беспорядочно покатились по его лицу. Он закричал от боли, когда Авель с трудом сделал первый толчок в его тело и вошел наполовину. Его тело затрясло и он, чтобы не упасть, уперся ладонями в разбитое зеркало. Мелкие осколки тут же вошли под кожу, а крупные острые края порезали его ладони. Кровь густыми каплями начала стекать по изрешеченной поверхности стекла. Когда Авель вошел до упора, по-прежнему сжимая одной кровавой ладонью его шею, а второй — прижимая к себе за живот, Вин думал, что потеряет сознание. Слезы вновь брызнули из глаз, а крик сорвался с искусанных, окровавленных губ. — Так тебе нравится? — прорычал Авель ему на ухо, не обращая внимания на сбитый хриплый шепот и катящиеся по лицу слезы. — Этого ты хотел? Этого? — снова заорал альфа, крепче сжимая без конца кровоточащие ладони на его теле. — Мне больно, — всхлипывая и дрожа всем телом, прошептал Вин. Он скреб ногтями зеркало, загоняя под ногти мелкое стекло. От глубоких порезов его раны истекали кровью. В зеркале так и остался нож, блестящий от горящих свечей. В них Вин видел отражение своих покрытых слезами глаз, но Авель игнорировал его всхлипы и просьбы и продолжал двигаться. Ему было так больно, что ноги подкашивались и он думал, что вот-вот упадет в обморок. Но словно назло, его мозг не хотел отключаться, и каждой клеточкой своего тела он чувствовал боль. Она его разрывала, она кровоточила, она терзала его. Авель вгрызся зубами в изгиб его шеи и плеча, заставляя снова кричать от боли. В ванной стоял крепкий запах крови, от которого Вина уже тошнило. Он хотел согнуться пополам и проблеваться. Омега беспорядочно шептал какие-то просьбы и крепко жмурился, но слезы пробивались даже из-под закрытых век. Авель словно обезумел, он его не слышал. Вин хватался окровавленными ладонями за раковину, его руки скользили, и он терял равновесие. Кровь текла по внутренней стороне его бедра, по его лицу, по рукам. Его кровь была везде, на зеркале, на раковине, она была у их с Авелем ног. Вин умывался своими слезами и с каждой минутой терял всякие силы на сопротивление, а Авель просто трахал его, наполняя болью, наполняя ненавистью и показывая, что их ничего не связывает. Омега рыдал в голос, он дрожал словно от ледяных порывов ветра. Вин разбит, как разбито и это зеркало. Авель сделал очередной болезненный толчок, заставляя Вина прогнуться в спине и закричать. Его тело саднит от порезов и синяков, оставленных Авелем, его горло болит от криков и болезненных стонов, а голова лопается надвое. Если бы альфа не держал его, он бы уже давно упал на покрытый тонким слоем крови пол. Большой осколок зеркала валялся окровавленными в раковине, и Вин увидел его к своему счастью. Не думая и секунды, омега собрал размазанные по стенам остатки сил и схватил его так сильно, что он впился в ладонь, оставляя очередной глубокий кровоточащий порез. Вин замахнулся им и наотмашь ударил Авеля. Альфа под слоем собственной злости даже не заметил, что на его руке расплылся очередной уродливый кривой порез, оставленный его мальчиком. Он выбил стекло из его ладони и крепко, до побелевших костяшек сжал его запястья за спиной. Кровь Вина стекала по его рукам, по рукам Авеля, по его дрожащей спине и бедрам, она словно бесконечным потоком лилась. Она сжигала Авеля. — Отпусти меня, — не переставая плакать, взмолился Вин. Его тело стало сплошной болью, из которой он не мог вырваться. Шлепки тела о тело и запах крови создали какофонию, от которой у омеги кружилась голова. Он готов был потерять сознание, но Авель вновь и вновь возвращал его в реальность нестерпимой болью. — Мне больно, — захлебываясь собственными слезами, прошептал из последних сил Вин. Он прижался лицом к разбитому зеркалу и рыдал, жмурясь до боли. — Хватит, Авель, отпусти меня… Но Авель не слышал и не видел. Его злость опьянила его, она свела его с ума, он не видел перед собой своего мальчика, своего омегу, своего Вина. Он видел лишь объект злости, на который нужно ее направить. Авель ускорил толчки, наплевав, как было больно Вину, главное то, как хорошо было ему самому. Альфа получал невероятное удовольствие, и через несколько грубых, ритмичных толчков он целиком наполнил тело Вина и замер, оставаясь в нем и позволяя узлу разбухнуть в его теле. Его накрыло волной оргазма так сильно, что пальцы, которыми он до боли сжимал запястья омеги, свело судорогой. Вин дергался из последних сил под ним и кричал от боли, смывая кровь со своего лица собственными слезами. Его нутро наполнилось кровью и спермой, он был весь в крови — своей и Авеля. Она пачкала омегу и стекала с руки альфы прямо на него. Она запекалась и стягивала кожу, словно выжженное клеймо. Когда Авель покинул его тело и ослабил хватку, Вин рухнул на колени и упал на бедро, упираясь дрожащими руками в грязный кровавый пол. Альфа отошел на несколько шагов и застегнул ширинку. Слезы медленно скатывались к его подбородку и, срываясь, разбивались о кафель. Слеза упала прямо в небольшую лужу крови. — Нас с тобой ничего не связывает. Авель вбил последний гвоздь в крышку его гроба и, нервно облизав пересохшие губы, оставил его одного в собственной крови. Вин, не найдя в себе больше сил, лег на бок и, свернувшись, заплакал. Напротив него лежал осколок зеркала, к которому он хотел протянуть руку и закончить начатое, но не нашел в себе сил даже ровно дышать. Он так и остался на грязном холодном полу захлебываться собственными слезами, и даже свечи от порыв ветра погасли, погружая ванную во мрак. Авель нервно курил, сжимая кровавыми пальцами фильтр сигареты. На ней остались кровавые следы, но альфа не мог успокоиться, он все курил одну за одной, а злость клокотала внутри. Он стоял на улице, пока холодный ветер обдувал его лицо и высушивал застывшую на его руках, лице и одежде кровь Вина. Альфа не помнил, как вернулся в свою комнату и сколько часов просидел на постели в полном одиночестве, когда к нему медленно начали возвращаться кадры того, что произошло между ними часами ранее. Первоначальная злость и агрессия, наконец, притупились, и на их место встало осознание. Дыхание Авеля постепенно выровнялось, и он смог оторвать взгляд от стены и посмотреть на свои руки с засохшей кровью. Он долго сидел, сжимая и разжимая кулак, наблюдая, как медленно с его ладони капает густая кровь. В голове, как самое изощренное наказание, появился разбитый, дрожащий голос его мальчика, шепчущий «Мне больно». Вину было больно, но Авель не остановился. Авель закапывал его на два метра под слоем боли в собственноручно сколоченном гробу. Авель запустил ладони в свои волосы и крепко сжал, жмурясь до белых мушек перед глазами. Тошнота, появившаяся еще там, усилилась. Его тошнило от запаха и вида крови Вина. — Сука, — хрипло прошептал Авель, осознавая, что он сделал. Он посмотрел на уродливый порез с запекшейся кровью, понимая, что совершил огромную ошибку. Он разрушил, блять, все. В его голове, как на сломанной заезженной пластинке крутился его голос. Сломанный, срывающийся от слез голос. Пожалуйста, умоляю, хватит. Авель, прошу. Но Авель его не услышал.

13 месяцев назад

«Что со мной происходит?». Этот вопрос крутился у Вина в голове вот уже второй месяц, и он никак не мог себе на него ответить. Ту ночь он вспоминать не желал и не мог, даже в мыслях не допускал ее повторения. Омега содрогнулся, когда неожиданно вспомнил, как он сидел в ледяной ванне, отмывая кровь со своего тела, как горел каждый порез на его теле и каждый синяк, оставленный Авелем, и как на следующий день, с трудом отодрав свое тело с постели, он отмывал засохшую кровь с пола и раковины в ванне. В зеркало смотреть сил не было. Его хотелось разбить вдребезги и выкинуть, но оно насмешливо смотрело на Вина, нарочно припоминая о том, что произошло. Однажды, погрузившись в свои мысли, у Вина случился приступ. Он рыдал, содрогаясь, в своей постели, и изо всех сил сжимал в кулаках одеяло, которым накрылся полностью. Только благодаря подушке, стиснутой в зубах, о его состоянии так никто и не узнал. У него не было сил даже на то, чтобы поесть, а о своих обязанностях омега и не вспоминал. Авель заметил отсутствие Вина на следующий же день, и его сердце болезненно заныло, когда память услужливо подкинула картину того, как альфа изнасиловал его и бросил там на полу. В нем, как в котле, варилось отвращение к самому себе. Даже когда удавалось заснуть, он видел под прикрытыми веками своего мальчика, который плакал и просил его остановиться, а шрам на руке все никак не заживал, потому что Авель вновь и вновь ворошил его, не позволяя себе забыть о содеянном. Впервые в своей жизни он был готов стоять на коленях и молить о прощении, зная, что он его не заслужил. У Авеля все из рук вон плохо выходило, он не мог сконцентрироваться даже на тренировках, потому что-то и дело бросал взгляд на дверь, ожидая, когда Вин переступит порог. Он привык видеть его дерзким и убежденным, что он всесилен, но он не привык видеть его сломленным и перемолотым внутри. Именно таким Авель его и оставил. — Слушай, это не дело, — сморщился Лис, в очередной раз уложив Авеля на спину. — Я не знаю, какого черта произошло между вами, но Вина не видно черт знает сколько, а ты рассеянный и сам не свой. Что случилось? — Самая большая ошибка в моей ебаной жизни, — тяжело дыша, альфа присел и уперся локтями в колени, вытирая пот с лица предложенным полотенцем. Говорить об этом было больно, а ненависть к себе возвращалась в троекратном размере. Авель срывался уже несколько раз пойти к Вину, но все думал о том, что омега сейчас не сможет его видеть, да и не захочет. На них свалилось слишком много. С приближением зимы и без того скудная еда кончилась, и теперь альфы практически постоянно искали новые способы пропитания и защиты своей группировки. Авель понимал, что затянул уже дальше некуда, и чем больше он находится вдалеке от своего мальчика, тем хуже все становится. Иногда его сосед-бета докладывал Авелю о состоянии Вина, которое практически не изменялось. Он не ел и даже не выходил из своей комнаты, и с каждым разом Авель все больше хотел убить себя за то, что он сотворил со своим мальчиком. — Нет таких ошибок, которые нельзя было бы исправить, — отпив воды из бутылки и пропуская пару капель мимо рта, возразил Лис. — Выхода нет только из гроба, а пока и ты, и он живы, все можно исправить. Я не хочу лезть в твою душу, Авель, но подумай об этом, — он подал руку альфе, и тот принял ее, рывком поднимаясь с пола. Следующим утром Вин сидел перед унитазом, сплевывая желчь. Его голова раскалывалась на части от того, как долго его тошнило, хотя блевать уже было нечем. Щеки покраснели, а губы болезненно блестели от слюны. Смыв свой скудный обед из кофе, он на дрожащих ногах поднялся и резко умыл лицо. Сонливость и слабость никак не проходили, он хотел бы думать, что умирает, но в голову закрылись самые ужасные мысли, в которые Вин верить не желал. Но ему пришлось это проверять. Он отошел на несколько шагов и дрожащей рукой приподнял свою растянутую черную футболку, встав к зеркалу боком. Вин сразу же отдернул толстовку, словно ошпарился, и его начало колотить. В голове появилась сплошная каша, из которой он не мог ничего разобрать. Успокоившись, Вин снова встал перед зеркалом и, сделав несколько глубоких вздохов, все-таки посмотрел на свой живот, который начал подозрительно выпирать. Ему не нужно было быть гениальным человеком или врачом, чтобы понять причину своего ужасного состояния и явных изменений в фигуре. Из глаз сразу же брызнули слезы паники и неверия. Он смотрел на еще совсем маленький выступ в самом низу живота и думал, что ему кажется, что он спит, что это неправда. Он всегда был худым, а в последние дни совсем перестал есть, отчего вес стремительно уходил, и потому сейчас его живот казался ему невообразимо большим. Он прижал ладонь ко рту, чувствуя, как по ладони бегут слезы. Вин ведь не может быть беременным. Это какая-то ошибка, и не иначе, ему просто кажется, а его плохое самочувствие наверняка можно как-то объяснить. Но как? Омегу начало колотить, и воздух вновь покинул легкие. Он начал задыхаться, и чуть не упал на колени, но вовремя присел на бортик ванны. — Нет, нет, нет, — прошептал омега, неверящим взглядом смотря на свои пальцы. — Нет, — отчаянно повторил он, чувствуя, как жжет глаза от выступивших слез. Ведь так не может быть, так не должно было быть, все, что произошло — ошибка. Вину стало страшно. Он вдруг ощутил себя маленьким насекомым в огромном мире, в котором он остался совершенно один. С трудом подавляя свою истерику, он положил ладони на заметно уплотненный живот, и забыл, как ему дышать. В это было так трудно, что почти невозможно поверить. Он… ждет ребенка от Авеля? Его снова накрыло волной истерики, и он начал плакать, скатившись на пол. Он прижался спиной к бортику ванны и подтянул к груди колени, которые крепко обхватил ладонями. Слезы беспорядочно текли по его лицу и капали на острые коленки, не скрытые под шортами. Что же ему делать? Как быть? Куда ему податься? — Блять, — всхлипнул Вин, запустив пальцы в свои волосы и крепко сжав. Омега не имел права решать за них двоих, но он был уверен, что Авелю этот ребенок не нужен, как и сам Вин. Боль, страх, беспомощность, отчаяние — все это смешалось в нем за одну секунду, и он совершенно не знал, что ему сейчас делать. Стоит ли рассказать Авелю? Или Лису? Хоть кому-нибудь? Но омега понимал, что он не может. Первый человек, которому об этом знать не нужно — это Авель. Вин горько усмехнулся, думая о том, что альфа сам бы его и заставил избавиться от ребенка, ему это не нужно, точно не сейчас и точно не от него. Вин с горечью подумал о том, что он был бы рад ребенку от Сана, когда как сам Вин сидит на холодном полу и думает о том, что ему делать. Он твердо был уверен лишь в том, что Авель ничего не узнает. Омега не знает, как, но Авель не узнает. Он даже не мог пойти к их лекарю, чтобы получить хоть какую-то помощь, потому что тот сразу доложит лидеру. У него от страха и неверия дрожали коленки. Этот ребенок не был желанным, он не был запланированным, даже Вин его не хотел. Но… Шмыгнув носом, он вновь коснулся своего живота через ткань толстовки, а после сразу отдернул руку. Этот ребенок не был зачат в любви, он был зачат в ненависти, но от любимого Вином мужчины. Омега откинул голову назад, слегка стукнувшись о край ванны, и несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. Он пока не знает, что ему делать, и хотелось верить в то, что у него было время на размышления. Единственное, в чем он был уверен до конца — здесь он оставаться не может ни при каких обстоятельствах, и пусть он поступает эгоистично, Вину наплевать. Еще месяц или два, и тогда беременность будет очевидной. Он может прятать маленький живот под мешковатой одеждой, но когда этот живот достигнет больших размеров, он не сможет прятаться. Вин облизнул пересохшие горькие губы и поднялся на ноги. Его слегка потряхивало и было легкое чувство дезориентации, он чувствовал себя так… странно. И страшно. Но когда Вин вернулся в свою комнату, он застыл у двери, вцепившись в ее ручку. Сердце то скакало галопом, то отказывалось биться вообще. В нос ударил любимый запах, от которого сейчас у омеги все внутренности скручивались тугим комком. Он смотрел огромными глазами на сидящего на его кровати Авеля и не мог поверить, что он действительно пришел, именно сейчас, когда видеть его не было сил. Он словно чувствует это и издевается над ним. Авель сидел на его кровати и поглаживал пальцами раскрытую книгу, которую Вин с усердием читал, чтобы отвлечься. Лицо у альфы было поникшим, на нем был отпечаток боли и сожаления, Вин явно это видел, когда он поднял на него взгляд. Собственное тело отказалось его слушаться. — Пожалуйста, уходи, — превозмогая себя, попросил его Вин. Он крепче сжал дверную ручку, стараясь унять дрожь. Авелю смотреть на своего мальчика таким было ужасно. Он цеплялся беглым взглядом на каждую маленькую деталь на его теле, за его растрепанные волосы, осунувшийся, усталый вид, большую толстовку, которую Авель сам ему отдал когда-то, на его синие от синяков коленки, которые Авель сейчас хотел бережно целовать. Но ни Вин, ни Авель не могли сдвинуться с места. Они оба чувствовали похожее, но говорить об этом не спешили. Авелю было жаль. Ему так, блять, было жаль, что он повел себя, как мразь и сотворил это со своим мальчиком, что желание убить себя возрастало в геометрической прогрессии. У альфы в голове, как наказание за содеянное, все крутились отрывки той ночи, и запах крови Вина, от которого альфу мутило, забился в ноздри. Авель должен был встать перед ним на колени и целовать его маленькие, любимые пальцы без уже привычного черного лака, но он не мог сдвинуться с места, словно пригвожденный. — Я не хотел, чтобы все дошло до этого, — хрипло сказал Авель и все же нашел в себе силы подняться. Книга захлопнулась и с глухим стуком упала на пол. — Вин, я не хотел этого. Авелю было плевать на свои шрамы и порезы, ему было плевать на свою боль, ему был важен только Вин, который был весь усыпан метками той ночи, и некоторые никогда не сойдут с его тела. Некоторые шрамы были такими глубокими, что вспарывали Авеля наживо. Его взгляд упал на перемотанную какой-то тряпкой руку Вина, ту руку, на которой у него остался шрам после битого стекла. Альфа желал сделать шаг вперед к своему мальчику, но понимал, что нельзя. У Вина и так в глазах боль, которая Авеля душит и накрывает жгучей ненавистью, и он не хочет видеть в них страх. Но Вин лишь покачал головой на его слова и как-то грустно, надломлено улыбнулся, смотря в его глаза. — Я думаю, нам лучше прекратить все это, — сказал омега, прижавшись спиной к двери, когда Авель, ничего не понимая, сделал несколько шагов к нему. — Я буду твоей опорой, я буду помогать во всем, что касается группировки, но… — Вин запнулся, не в силах найти слова, чтобы закончить. — Но? — Я не хочу больше спать с тобой, — отведя взгляд в сторону, хрипло сказал Вин. — Не хочу. Не приходи в мою комнату, тебе здесь нечего делать, это моя территория. Я не хочу продолжать все это. Просто отпусти меня, — перешел он на шепот. С губ рвалось горькое «Я не хочу любить тебя», но омега прикусил язык. Авель усмехнулся и свел брови. Он подошел к Вину и крепко обнял его, буквально отдирая от двери и прижимая его к себе так сильно, что омеге стало тяжело дышать. — Замолчи, Вин, молчи, — прошептал альфа в его волосы. Он прикрыл глаза и вдохнул запах его волос, пахнущих лавандой. Любимый запах заполонил легкие, вытесняя ужасный запах крови, преследующий его с той самой ночи. Авель нежно поглаживал его спину и водил носом по его виску, наслаждаясь коротким мигом, когда Вин его не отталкивает, когда позволяет быть рядом и касаться себя, наслаждаться теплом и запахом его тела. — Я не отпущу тебя, не проси меня об этом. Вин, посмотри на меня, — альфа отстранился, но Вин упорно смотрел ему куда-то в грудь, игнорируя взгляда в глаза. Вин не мог. И пусть его разум сделан из камня, его сердце — всего лишь хрупкое стекло. — Отпусти меня, — тихо повторил Вин, сам не понимая, хочет ли он этого или нет. Со стороны сердца так пекло, так жгло, что Вин хотел согнуться от боли и завыть раненным зверем, хотел кинуться к Авелю и никогда его объятия не покидать. Он чувствовал себя чертовым слабаком, размазней и тряпкой, потому что несмотря ни на что не мог перестать его любить. Он простил. Он уже давно все простил, даже если воспоминания больно полосуют грудную клетку изнутри, он простил, и сейчас как никогда был рад видеть Авеля. Вин остался совсем один, а сейчас Авель снова его сердце рвет на куски и просит остаться с собой. Но Вин не может. Он думал о том, а чувствовал ли Авель, прижимая его за талию к себе, его маленький живот? Наверное, нет. А если бы и чувствовал, что бы это изменило? Вин уже все решил. Он не хотел привязывать Авеля к себе ребенком, а еще больше не хотел услышать «Избавься от него, он мне не нужен». Авель долго смотрел на него, а после отступил на шаг и отпустил его. Вин с трудом не рухнул, удивляясь самому себе, как удалось выстоять на ногах. — И кому от этого станет легче? — криво улыбнулся альфа. — Мне? А может, тебе? — он выгнул бровь. Его сердце крошилось в мелкий порошок, потому что Вин так и не глянул на него, так и не поднял взгляд. Он закрылся, спрятался в своей скорлупе, и хотя это было заслуженно, у Авеля подрагивали руки. Хотелось докричаться до него, хотелось рассказать все, что он чувствует, но ему было так тяжело сказать об этом. «Глупый маленький мальчик, неужели ты совсем ничего не видишь?». Вин набрал полные легкие воздуха и резко посмотрел на Авеля, и альфе показалось, что он увидел на дне его черных глаз всю боль этого мира. Вин хотел почувствовать себя живым, но он уже не мог справляться с этим страхом. Он тянул вниз и придавливал к земле. — Да, Авель. Мне. Мне станет легче без тебя, — губы обжигала ложь сказанных слов, потому что нет, Вину никогда не станет без него легче. Но лучше оттолкнуть его сейчас, пока он еще может, пока он должен это сделать, иначе после он сломается и отступит от своих слов. Вин облизал губы, отошел от двери и поднял с пола упавшую книгу. Он больше не мог видеть Авеля, его сердце болезненно разрывалось на мелкие кусочки. Дверь позади Вина хлопнула, и омега беспомощно сел на свою кровать, чувствуя, как к горлу вновь подкатывают слезы. Он захотел побежать следом за Авелем и закричать: «Нет, Авель, мне никогда не будет легче без тебя. Я люблю тебя», но остался сидеть, пригвожденный к своей постели. Он поглаживал книгу, которую держал Авель, и приложил к ней ладонь. Тепло альфы отдавалось болью в груди, его всегда будет мало. Непроизвольно вторая рука потянулась к животу, и омега слабо сжал ткань толстовки в кулаке, выдавливая грустную улыбку. «Ты выбрал такое ужасное время, чтобы появиться», подумал Вин и вздохнул.

11 месяцев назад

Снег крупными хлопьями укрывал землю и плечи Вина. Он сидел на ступеньках и наблюдал за горящим огнем в бочке. Альфы сновали туда-сюда, готовясь к вылазке. Это было очень опасно и рискованно, особенно в такую метель, но отложить у них не было возможности. Вопреки возражениям со стороны, Вин твердо сказал, что на вылазку пойдет вместе со всеми. Это представляло огромный риск для него, потому что прятать заметно выросший живот стало почти невозможно, и он решил, что пора уходить. Он как никогда хотел проститься с Авелем, но им больше не выдавалось возможности не то, что провести время вместе, даже поговорить не могли. Авель постоянно был занят делами группировки, которыми нагружал себя до отказа, а Вин был озабочен тем, что прятал свою беременность всеми возможными способами. Практически все заметили, как сильно изменились вкусовые предпочтения Вина в одежде. Раньше он любил обтягивающее и вызывающее, а сейчас же практически всегда носил объемные вещи, которые висели на нем, как на вешалке. Токсикоз его еще мучил, но уже не так сильно, и он даже понемногу ел. Иногда по ночам, когда ему особенно не спалось, он лежал на спине и гладил свой живот ладонями. У него случился внутренний взрыв, когда он впервые почувствовал шевеление ребенка. До того момента у него особо не было ощущения реальности и понимания, что он действительно вскоре станет папой, что внутри него живое существо, требующее заботы о себе. Вина накрыло шквалом самых разных эмоций: от страха до предвкушения и радости. Наверное, это был первый толчок к тому, что внутри него проснулось то чувство, зовущееся любовью. В такие моменты он не мог думать о своем погибшем папе, который точно так же ждал появления Вина на свет. Омега грустно улыбнулся и стряхнул пепел сигареты на землю, а после вновь приложился губами к фильтру. — Привет, — негромко сказал Лис, пугая Вина. Тот немного дернулся и чуть не выронил сигарету из пальцев. — Не пугайся, это всего лишь я, — альфа улыбнулся уголком губ и плюхнулся на ступеньку рядом с ним. — Привет, — спокойно сказал Вин и затушил сигарету о снег, отчего та тихо зашипела. — Все готово? Выдвигаемся? — Мгм, — промычал альфа, как-то странно оглядывая Вина и прищурившись. Вин начал немного нервничать. — Кажется, ты немного поправился, — улыбнулся Лис. — Тебе идет. — А… — рассеянно ответил омега. — Спасибо? — Лис отмахнулся. — Вин, слушай… — протянул альфа и начал кусать губы, опустив взгляд. — Может быть, тебе не стоит никуда идти? Мы не можем остаться, но ты можешь. Видимость почти нулевая, а если что-то по дороге случится? Оставайся, посидишь дома, почитаешь, попьешь кофе. — Тебя Авель подослал? — хмыкнул омега. — Исключено, я поеду. Если меня еще не сняли с должности, я вроде как должен помогать, — привычно съязвил Вин, заставив Лиса улыбнуться. Приятно было видеть его прежним спустя столько времени, когда почти каждый привык видеть Вина хмурым и поникшим. Он стал безучастным и даже перестал появляться на тренировках, стал затворником и даже с Авелем перестал общаться. — Никто меня не подсылал, я сам пришел. Просто… — Лис почесал затылок и вздохнул. — Вин, он с ума сходит, и я это вижу. Он не рассказывал мне, что произошло между вами, но судя по вашему поведению, произошло что-то ужасное. Ты практически не появляешься на глазах, а тут внезапно решаешь поехать с нами, он сам не свой все это время и работает, как сумасшедший, иногда даже в кабинете засыпает. Сан спрашивает меня, что случилось, да кто бы мне это рассказал, — грустно усмехнулся альфа. Вин вновь поник и опустил взгляд. Вновь и вновь его мысли возвращались к любимому, и сердце начинало болезненно ныть. Он даже проститься с ним не мог, и сегодня был последний день перед их долгой и невыносимой разлукой. Вин облизнул губы, чувствуя, как щиплет их мороз. Он уж знал, к кому пойдет. Кристоф, так звали этого человека, о котором ему всегда рассказывал хен. Они были друзьями, а еще хен не раз говорил, что Вин может обратиться к нему в случае чего, и этот случай наступил. Сейчас Вин нуждался в Кристофе, как никогда раньше, хотя он думал о том, что этот альфа не примет беременного омегу. К чему ему такая обуза? Но если он откажет, Вин понятия не имеет, что с ним будет, куда ему податься. Думать об этом больше не хотелось. Сидеть на месте и ни черта не делать тоже не выход, а если он не попробует, то никогда и не узнает, какой же он, этот Кристоф. «Еще и имя такое дурацкое», хмыкнул Вин, а после глянул на Лиса. — Лис, — тихо сказал Вин, и альфа почувствовал в нем столько грусти и одновременно боли, что складка меж бровей появилась сама собой. — Просто пообещай мне, что будешь рядом с ним, хорошо? — Говоришь так, словно умирать собрался, — мрачно заметил Лис. Вин засмеялся, но Лис чувствовал, что смех этот какой-то отчаянный. Вин и правда идет на верную смерть, потому что иначе поступить он пока не может. Он запутался в себе, он запутался в своих чувствах, в том, что происходит, и знал лишь то, что ему и его ребенку нужно где-то жить. Вин идет на верную смерть, но он очень хочет знать, что впереди его встретит свет. Он поднялся со ступенек и пошел к машинам, которые уже были загружены. Омега в последний раз кинул взгляд на место, которое стало для него домом. Он не знал, когда вернется и вернется ли вообще. Под метелью с трудом можно было разглядеть очертания домов, но он видел свет горящих свечей в окнах, и он словно прощался с Вином. Сам не зная почему, он поднял руку и махнул куда-то в пустоту, прощаясь. Он уходил и не знал, вернется ли он когда-нибудь сюда, и оттого его сердце болезненно ныло и скручивало органы. — Давайте, поехали, — крикнул коренастый альфа, хлопнул тяжелой ладонью по крыше машины. Омега столкнулся взглядом с Авелем, который стоял возле своей машины и неотрывно смотрел на него. Его разрывало от желания подойти к Вину, забрать его к себе и оставить дома, чтобы не лез куда не просят, чтобы оставался в безопасности, но разве его кто-то послушает? У Авеля было какой-то странное, липкое и неприятное предчувствие, от которого он не мог избавиться. Он смотрел, как его мальчик не без помощи Лиса забрался в салон и на мгновение прикрыл глаза, собираясь с духом, а после сел за руль. Даже если Авель не сможет быть рядом, он будет следить за ним издалека, и будет прикрывать его спину. Сердце пронзила тупая, ноющая боль. Говорят, что любовь — это счастье, но нет, любовь — это бесконечная, острая боль. Любовь — все равно что воткнутый в сердце и легкие нож, когда и дышать сил нет, а если вытащить этот нож — кровь хлынет и станет еще хуже. Любовь — это капкан, в который Авель попался. Рядом с Вином сидело несколько альф, которые переговаривались о чем-то своем, бросая на Вина вопросительные взгляды. Они были удивлены, что омега решил поехать с ними, особенно на такое задание, но ему было плевать. Он обнимал свой автомат, как дитя, и смотрел на сменяющийся однотипный пейзаж за окном. Снег валил так, что ничего не было видно, и Вин с ужасом думал о том, а как же он вообще дойдет? Но он хотел верить лишь в лучшее. Брезент от ледяного ветра бил полами по кузову. Вин клевал носом, его убаюкивал тихий шелест колес по снегу и переговоры альф. Они обсуждали задание и то, чем каждый из них хотел бы наживиться. Кто-то хотел алкоголя, кто-то — омег, а кто-то — лекарств. Вин хотел спать. Он вдруг чуть не завалился вперед от того, как резко машина затормозила спустя два часа поездки. — В чем дело? — недовольно спросил сидящий рядом альфа и вылез из кузова, ловко спрыгнув в снег. Вин озадаченно свел брови и повесил автомат на плечо, с трудом перелезая через ограждение и спрыгивая на землю. Из-за живота даже двигаться было тяжело, но он старался не показывать вида. У всех на уме был только один вопрос — что произошло? Вин прищурился и козырьком закрыл глаза ладонью, стараясь что-то разглядеть в свете фар, но видел лишь быстро меняющиеся фигуры и крики. Машины впереди остановились, не пропуская их, и вдруг послышались первые выстрелы, которые грохотом отдались в ушах Вина. Альфы сразу рванули вперед, к лидеру и Лису, а Вин впервые растерялся. Сейчас он думал даже не о себе и не об Авеле, он думал о ребенке и о том, какому риску может его подвергнуть. Но там Авель, которому он нужен, и Вин не мог оставаться на месте. Он побежал вперед, крепко перехватив свой автомат. Мерзкое щелканье и крики бегунов заглушал свистящий ветер, и омега немного потерялся в пространстве. Перед ним вдруг вынырнул из-за машины зараженный, который, оскалив пасть, двинулся в его сторону. Вин даже не успел испугаться, как пуля со стороны сразила его, и он рухнул на снег, пачкая его кровью. — Вин! — выкрикнул Авель, перехватив его и крепко схватив за плечи. — Ты в порядке? Блять, — альфа порывисто обнял его и прижался губами ко лбу, зажмурившись. — Возвращайся в машину, понял? Бери ключи и закройся там, мы разберемся с ними, и я заберу тебя. — Что происходит? — дрожащим голосом спросил Вин, изо всех сил вцепившись в Авеля так, что побелели пальцы. — Я не знаю. Не знаю, откуда взялись эти твари, но мы разберемся, а ты не лезь. Хорошо? Вин, пожалуйста, — в голосе альфы слышалось неприкрытое беспокойство и страх. Он боялся, что Вин мог пострадать. Вин не стал с ним спорить и просто покивал несколько раз, как китайский болванчик. Авель вновь прижался губами к его лбу, оставляя быстрый поцелуй, и развернулся в противоположную сторону, спеша к своим людям. Вин прижался спиной к кузову машины и постарался восстановить дыхание. Его накрыл страх за Авеля, за Лиса и их людей, но он понимал, что другого шанса ему не представится. Он не сможет уйти потом, Авель заберет его, и он будет под постоянным контролем. Душа слезы, Вин крепко зажмурился, слушая завывания ветра и звуки непрекращающихся выстрелов. Омега отмер и нырнул в кузов, выхватывая из-под ящика прихваченный с собой рюкзак с едой и кое-какой одеждой. Он побежал в сторону от бойни с зараженными и машин, скрываясь в темноте. Он остановился лишь на секунду и обернулся, смазанным из-за слез взглядом высматривая Авеля и, найдя его напряженную, как струна, фигуру, не смог оторваться. Если бы Авель обернулся, если бы почувствовал его взгляд, смог бы Вин уйти? Нет. Не смог бы. Он никогда бы не смог. Но Авель не обернулся, и Вин, с трудом переставляя ноги в сугробах, нырнул в темноту, проглатывая слезы. Лис пустил последнюю пулю в лоб зараженного и вытер лоб спустя пятнадцать минут после начала бойни. Он с омерзением пнул валявшийся под ногами труп, и тот перевернулся на спину, показывая обезображенную морду. Альфа вытер свой нож от крови и оглянулся на Авеля, на лице которого читалось неприкрытое беспокойство. Лис прошел к нему, громко хрустя снегом, и ободряюще хлопнул по плечу, улыбнувшись ему: — Кажись, отбились. Откуда только эти твари берутся? Зима же, — нахмурился он. — Не знаю, — словно и не слушая его вопрос, ответил Авель. Ему было плевать, он хотел поскорее вернуться к Вину и убедиться, что с его мальчиком все в порядке. Все равно, сколько они не разговаривали, Авель ни на минуту не переставал думать о нем, ни на минуту не забывал, и сейчас, увидев его испуганное лицо, у Авеля сердце бешено колотилось и ныло. Авель пошел куда-то, и хмурый Лис двинулся за ним. Что-то было не так, но что — он не понимал. Авель обошел каждую машину, заглянул даже под них и каждый кузов обшарил. Осталась последняя машина, в которой Вин был, когда они ехали сюда, но и там его не оказалось. Вина не было нигде. Сердце начало так быстро стучать, что оглушило альфу. Он побежал куда-то вперед, но снег уже замел все следы. — Вин! — закричал Авель, крутясь на месте и оглядываясь по сторонам. — Что такое? — забеспокоился Лис. — Где Вин? — спросил альфа, схватив Лиса за плечи. Он почувствовал, как тело сковывает паника, и разум отказывается работать. Его мальчика нигде не было. — Лис, где он? Где, блять, Вин? — Авель, я не знаю, я ведь был с тобой… — Найти его! — заорал Авель и резко оттолкнул Лиса от себя. — Живым или… Найти, — процедил альфа и сжал пальцы в кулаки. Лис принялся кусать губы и кивнул, возвращаясь к машинам. Он отдал приказ альфам и не стал слушать никакие протесты. Сейчас главное — найти пропажу. Лис достал фонарики и выдал по одному на двух людей, искать на машинах не было смысла — эта дорога единственная, по которой можно проехать — по бокам был густой хвойный лес. Авель все кричал его и звал так отчаянно, словно потерявший свою пару лебедь. У Лиса самого сердце болезненно сжималось. Авеля бил по щекам снег, а руки дрожали уже вовсе не от холода. — Вин! — не теряя надежды, выкрикнул Авель, сделав еще несколько шагов вперед. — Вин… Его шепот потонул в крике ветра. Вина нигде не было.

🍃

Кристоф устало потер глаза, взял в пальцы кружку, покоящуюся на столе, и отхлебнул холодный кофе. Перед ним лежали исписанные листы, на которых он битый час вел подсчеты по припасам, которые нужно было пополнить. За окном выл протяжной ветер, подбрасывающий снег и швыряющий его в окно. В печи тихо трещали дрова, и от этого звука глаза непроизвольно слипались после тяжелого дня. Сидящий в кресле Мингю, закинув ногу на ногу, читал книгу и медленно покачивал носком ботинка. Услышав короткий зевок, он бросил на лидера взгляд и нежно улыбнулся, прикрыв книгу с закладкой из старой тряпочки. — Слушай, ты можешь доделать это все завтра, — спокойно сказал омега, встал и подошел к столу, рассматривая его записи. — Могу, — согласился альфа. — Но не хочу, — Мингю вздохнул и закатил глаза. — Ты себя скорее в гроб загонишь, чем отстроишь свою общину. Я что, зря присоединился к тебе? — возмутился омега в шутку и ткнул лидера пальцем в плечо. — Ай, ладно, все равно бесполезно. Я сделаю тебе кофе, — он забрал кружку с уже явным осадком на дне. Качество их кофе желает оставлять лучшего. — Положи две ложки, — проморгавшись, попросил Кристоф и вернулся к своим бумагам. Мингю кивнул и вышел из комнаты. Кристоф иногда совсем не умел отдыхать. Мингю понимал, у него много дел, как у лидера, и все такое, но он серьезно скоро загонит себя в гроб, если совсем не будет уделять себе время. Нет, такое, конечно, случается, но Кристоф — трудоголик, он слишком поглощен тем, чтобы сделать свою общину стабильной. Мингю ему помогал в этом, как мог, но от него не было какой-то особой пользы. У них в общине было пятьдесят человек с натяжкой, каждый друг друга знал, и в целом они были сплоченными. Они ушли из диктатуры, и повел их за собой именно Кристоф. Он никогда не умел подчиняться. Альфа был рожден лидером, и те, кто устал от вечного правления и несправедливости, пошли за ним. Сказать, что им сложно — не сказать абсолютно ничего, и Кристоф, как лидер, взвалил на себя практически все заботы. Включая Кристофа, у них было тридцать альф, двенадцать омег и восемь бет, и среди них был даже лекарь. В целом, Мингю думал, что они смогут подняться с колен. Кристоф согнулся над своими бумажками, подперев голову кулаком. Она была свинцовой, безбожно хотелось лечь спать, но он не хотел откладывать на завтра эти дела. Завтра он будет занят весь день, у него слишком много забот и дел, которые нужно выполнить, потому он до поздней ночи задержался, чтобы доделать бумажную работу. Мингю остался с ним «за компанию», хотя альфа отправлял его спать, но был одновременно и благодарен — раз в час Мингю делал ему кофе и отвлекал разговорами ни о чем. Они были друзьями, и очень часто именно этот омега выступал его голосом разума. Внезапно дверь распахнулась, и послышались тяжелые шаги. Кристоф не поднял голову, но когда напротив кто-то очень нагло завалился в кресло напротив, он посмотрел на вошедшего, и его брови непроизвольно и удивленно поползли вверх. В дверях стоял такой же ошарашенный Мингю с чашкой кофе и раскрытым ртом, а перед Кристофом на кресле сидел омега и с натяжным вальяжным видом разглядывал комнату альфы. Этот омега перед ним был таким бледным, явно уставшим с дороги и откровенно замерзшим. Его пальцы были очень красными, он мелко дрожал, но не показывал этого и делал вид, словно с ним все хорошо. Кристоф в немом шоке разглядывал его лицо, показавшееся ему таким… родным и одновременно незнакомым. Лисий прищур приковался к лицу Кристофа, а пухлых губ коснулась улыбка. Он протянул Кристофу маленькие холодные пальцы и беззаботно сказал: — Я Вин. А ты Кристоф, не так ли? Кристоф замер на мгновение, смотря на него, словно увидел привидение. Это имя пахло прошлым, он уже встречал его, и альфу преследовало ощущение, что этот… Вин был ему знаком не понаслышке. Кристоф аккуратно пожал его ладонь, отмечая, какая же она холодная и маленькая, альфа мог целиком закрыть ее своей ладонью. Он сцепил пальцы в замок и положил их на стол, внимательно разглядывая омегу перед собой. — И? — хрипло усмехнулся альфа. — Что мне дает твое имя? Кто ты и что тут забыл? — Мингю хотел было вмешаться, но альфа остановил его жестом руки и попросил закрыть дверь, оставив их наедине. — Мой хен, Санбок, если ты его еще помнишь, конечно, — не скрывая сарказма и язвительности, сказал Вин, — мертв. Когда-то давно, когда я еще жил с ним, он говорил, что в чрезвычайной ситуации я могу обратиться к тебе за… помощью, — омега кашлянул. Он чувствовал себя полнейшим идиотом, но не мог вести себя иначе. Он не мог упасть к нему в ноги и просить о помощи, иначе, когда Кристоф ему отказал бы, он бы чувствовал себя просто ужасно. Так что лучше пусть он грубит и просто пошлет Кристофа к черту, а после умрет на улице от холода и голода, но с честью. — И сейчас я нуждаюсь в твоей помощи, — уже тише сказал омега. Он стушевался, и Кристоф впервые увидел его явно выпирающий живот. — Я нуждаюсь в твоей защите. Я нуждаюсь… в тебе, — если бы Вина не колотило от холода, он бы почувствовал, как его тело наполняет жар от смущения. Кристоф слегка нахмурил брови, не отводя взгляда от Вина. Почему этот мальчик выглядит таким знакомым? Конечно, Санбока Кристоф помнил. Он был тем еще ублюдком. Но он никогда не знал, что с ним жил этот мальчик, и сейчас, видя его живот, у альфы родились некоторые вопросы, которые Вину, наверное, не понравились бы. Значит, Санбок умер, и этот Вин решил найти кров у Кристофа. Он не мать Тереза, он не готов с распростертыми объятиями приютить у себя всех и каждого, но этот омега… «Что в нем такого?», хмуро думал Кристоф. «Зачем мне этот пацан? Какой от него толк? Тем более, он беременный». Но чем дольше Кристоф на него смотрел, тем отчетливее понимал, какой он маленький, продрогший и, наверное, голодный. И слишком гордый, чтобы показать это. — Слушай, я не займу много места. Сегодня ты поможешь мне, завтра я помогу тебе, — подался вперед Вин, не сумев прочитать мысли на лице Кристофа. — Всего одна комната, я даже вашу еду есть не собираюсь, — на этих словах альфа лишь закатил глаза. — От меня больше пользы, чем вреда. Вот смотри, я умею драться, умею охотиться, умею играть на гитаре… — омега перечислял и загибал пальцы, хотя Кристоф уже давно принял решение. Даже если бы он ничего не умел, альфа не выгнал бы его, потому что… Он пока не может объяснить, почему. Просто не мог. — Мингю, — позвал друга Кристоф, и дверь сразу же открылась. Вин перевел взгляд на вытянутое от удивления лицо омеги, заглянувшего внутрь. Он наверняка подслушивал разговор, и Вина это почему-то злило. Он не хотел, чтобы кто-то слышал его унижения перед этим дурацким альфой. Но не успел Кристоф озвучить свою просьбу, как Вин уже завелся с полуоборота. — О, так ты мне отказываешь? — немного раздраженно выпалил Вин и подскочил с места. — Ну и отлично, мне не нужна твоя помощь. И имя у тебя идиотское! — Пожалуйста, выдели этому нетерпеливому омеге комнату, обеспечь его ужином и теплой одеждой, — игнорируя выпады Вина, у которого глаза расширились от удивления и сразу же вспыхнули уши от смущения, сказал альфа. Мингю поспешно кивнул несколько раз, поставил на стол готовый кофе и утянул удивленного Вина за собой, а Кристоф откинулся на спинку стула, размышляя, почему же этот колючий пацан так знаком ему. Кристоф целый час пытался вернуться к работе и сосредоточиться, но не получалось. Мысли захватил этот мальчик, и Кристофу начать бы злиться на его выпады, но почему-то он не злился. Наверное, слишком устал за сегодня, что уже абсолютно на все плевать. Просидев над бумажками, на которых ничего нового он так и не написал, еще пару минут, альфа резко встал и накинул на плечи куртку, покидая свой небольшой кабинет. Этого Вина решено было поселить через четыре дома от Кристофа, там как раз пустовала свободная комната. Альфа думал, что омега уже давно спал, но когда он зашел к нему, Вин сидел на кровати и с громким хрустом откусывал какую-то давно засохшую хлебную лепешку, с трудом пережевывая ее. Альфа кинул хмурый взгляд на стоящий на столе ужин, к которому омега так и не притронулся. Неужели этот сухарь вкуснее, чем кусок мяса с картошкой? Но Кристоф решил его этим особо не доставать. Он сложил руки на груди и прислонился плечом к дверному косяку. — Ты не поел. — Я ем, — пожал плечами Вин и показательно откусил безвкусный сухарь, громко хрустя им во рту. На уголках его губ и вокруг рта были крошки. — Как скажешь, — настроения спорить, а уж тем более заставлять его что-то делать, не было. — Вин, я ничего от тебя не требую, и мне ничего не надо. Я прошу лишь об одном — не доставляй проблем. — Ты меня даже не увидишь, уж поверь, — хмыкнул Вин, и когда Кристоф уже хотел уйти, он вдруг сказал то, чего альфа меньше всего ожидал услышать: — Только не влюбляйся в меня. Я не принесу тебе ничего хорошего, — и альфа не сдержался от ухмылки. — Можешь не переживать, этого не будет. Доброй ночи, Вин, — закрыв дверь, Кристоф оставил его наедине с самим собой.

10 месяцев назад

В первые несколько дней, как Кристоф и сказал, Вин под ногами не путался и даже больше — он не выходил из комнаты. Омега слонялся по углам, иногда смотрел в окно, которое открывало вид на лес и наблюдал за птицами. Снег растаял, и обнажилась желтая мокрая трава. Было еще холодно, несмотря на отсутствие снега, и Вин мерз по ночам, но говорить об этом Мингю и уж тем более Кристофу не спешил — он не хотел доставлять проблем, омега и так слишком нагло повел себя, вынудив альфу оставить его у себя, так еще и нагрубил. Вин мог быть сколько угодно наглым и дерзким, но он не лишен совести. Иногда к нему заглядывал Мингю с проверкой — поел ли он, поспал, не хочет ли выйти прогуляться, но ничего из этого Вин не делал и не собирался, но долго это не продлилось, потому что… ну, Мингю тот еще стукач, хотя он Вину сразу понравился. Он доложил обо всем Кристофу, и тот спустя десять минут заявился к нему немного раздраженный таким поведением омеги. Альфа не понимал, почему этот упертый мальчик не желает даже есть то, что ему предлагают, а Вин не желал объяснять, что он не хочет быть ни для кого обузой. Он был слишком принципиальным, а забота Кристофа выводила его из себя. Сначала. Смерив невозмутимого омегу сканирующим взглядом, он неожиданно сказал: — Община не ограничивается твоей комнатой, Вин. Хватит жаться по углам и сидеть тут, Мингю хочет с тобой погулять, так выйди и погуляй, — Кристоф перевел взгляд на пару лепешек, к которым омега так и не притронулся, и горстке размороженных ягод с чаем, которые принесли ему на завтрак. Почему этот омега не ест? Он вообще питается чем-нибудь? У Кристофа сложилось ощущение, что ему абсолютно плевать на свою беременность, и думает он лишь о себе. — Почему ты не ешь? — Хватит задавать мне этот вопрос, — сморщился Вин и отвернулся, показывая этим, что разговор окончен и продолжать он его не собирается. Кристоф потер пальцами переносицу, желая вправить упрямому омеге мозги, но он чувствовал, что это бесполезно. Он таких упрямых, как Вин, не видел никогда. Вин снова остался в тишине. Дурацкий Кристоф ни черта не понимает в этой жизни. Вин не ел и на глаза не показывался, потому что он не заслужил этой еды. Он ничего не сделал, чтобы получить еду, он ничем не был полезен, он лишь занимал чье-то место и прожигал дни. Вин ведь не дурак и не слепой, он видел, что эти люди живут достаточно бедно, они не пируют, а объедать их омеге совесть не позволила бы. По сути, он — всего лишь лишний рот. Да и не нужна ему эта еда, он привык есть мало, а то и не есть вовсе. Сейчас лишь ради своего ребенка он делал это, и то не всегда. Он лег на спину и принялся кусать губы, вновь и вновь прокручивая слова Кристофа в голове. Ему было… приятно? Приятно, что этот альфа переживает о нем, как может, проявляет внимание и заботу. И вдруг больной укол кольнул прямо в сердце, ведь Авель никогда не делал для него ничего подобного. Он никогда не заботился о том, поел ли Вин, погулял ли, хорошо ли он себя чувствует. К горлу подкатил противный комок из слез, но Вин поспешил сглотнуть его и утер щеки ладонью с оставшимся шрамом. Он с трудом прогнал Авеля из своих мыслей и вновь вернулся к Кристофу. Омега сложил ладони на животе, не спеша поглаживая его и думая о том, что Кристоф красивый, терпеливый и заботливый. Кто бы еще на его месте стал терпеть поведение Вина? Вин вдруг поймал себя на мысли, что он хотел бы узнать Кристофа, хотел бы поговорить и провести немного времени с ним, а не торчать здесь в одиночестве. Ему было интересно, чем он живет, почему решил создать свою общину, почему он такой… «Какой?», вдруг на самого себя разозлился Вин. «И почему я вообще думаю об этом?», хмыкнув, спросил омега. Но внутри все молчало. Ему просто нужно поменьше думать о Кристофе, этот альфа его вроде как раздражает. Правда же? Через пару дней Вин все-таки съел с новой тарелки с завтраком одну лепешку и запил чаем. Еда лезла обратно, но омега постарался оставить ее внутри. Все же теперь он не один, и не ему одному нужна эта еда. Когда он приоткрыл дверь и нырнул наружу, он был похож на карикатурного вампира, который вот-вот сгорит на солнце. Омега буквально был готов шипеть на него и скрыться обратно в тень, но когда глаза привыкли к свету, он увидел несколько людей в метрах десяти от дома, и двинулся к ним. Они активно работали лопатами, вскапывая землю, и омега остановился возле какого-то альфы с сединой в бороде, заинтересованно спросив: — А что вы делаете? — Грядки копаем, — вытерев вспотевший лоб перчаткой, альфа облокотился щекой о сложенные на лопате ладони и по-доброму ему улыбнулся. — Вот тут посадим картофель, — он указал пальцем на первую грядку, — дальше — помидоры, огурцы, перец и лук. Прекрасно было бы еще морковь посадить, да где ж ее достанешь, — мужчина убрал слипшуюся челку со лба. — Ого, — протянул Вин, наблюдая за кипящей работой. Некоторые люди копали грядки, а некоторые возводили забор — вкапывали укрепленные доски в землю. — А что насчет животных? Они у вас есть? — Вину вдруг стало искренне интересно, как они живут, чем они дышат. — Их у нас нет практически, — вздохнул альфа и вновь принялся за работу, ему некогда отлынивать, но он рад, что новенький омега решил составить ему компанию. — Была одна корова, зарезали зимой на мясо. — А я знаю место, где пасутся дикие овцы, — хитро улыбнулся Вин. — Откуда? — удивился мужчина, воткнув черенок лопаты в мягкую землю. — Я много чего знаю, — подмигнул ему омега и оглянулся в поисках лопаты. — Я хочу помочь. Где мне взять лопату? — Чего? — подавился альфа, уставившись на него, но на лице омеги читалась решительность. Если бы ему не показали, где лопата, он бы все равно нашел, мужчина был в этом уверен. — Но ты же бе… — он замолчал под хмурым взглядом и со вздохом указал на пустеющий хлев, в котором стояли все огородные инструменты. Вин, обрадованный тем, что может быть полезен, взял себе лопату и принялся усердно копать, не обращая внимания на ноющие мышцы и живот. Он хотел помочь этим людям хотя бы чем-то, а не просто быть нахлебником, который ничего не делает и зря просиживает здесь в ожидании рождения ребенка. Хотя Вин совсем не ожидал, что это такая тяжелая работа, и что среди альф он здесь единственный омега, занимающийся подобной работой. Завидев эту картину, Мингю с глазами-блюдцами направился прямиком к Кристофу, который, держа в губах несколько гвоздей, ремонтировал гнилые доски в противоположном конце общины. Мингю подбежал к нему, и альфа сразу же понял, что дело точно связано с Вином. Он со вздохом отложил молоток и гвозди и даже не успел раскрыть рот, как омега потащил его куда-то. Когда он увидел Вина с лопатой в его рост, копающего грядки, с расстегнутой курткой, из-под которой выглядывал обтянутый футболкой живот, Кристофа немного понесло. Он впервые так сильно разозлился на Вина, что хотелось дать ему подзатыльник. Он в несколько широких шагов подошел к нему и резко развернул к себе, довольно грубо отбирая у него лопату и бросая ее на землю. Некоторые люди остановились, наблюдая за тем, что же будет дальше. На лице Вина появилась гримаса недовольства вперемешку с удивлением. — Какого хрена ты делаешь? — раздраженно спросил альфа, с трудом удержавшись от того, чтобы тряхнуть глупого омегу за плечи. — Ты слепой? — нахмурился Вин. — Я помогаю! — Если тебе на себя плевать, то не забывай что ты не один, — поджал губы альфа. — Ты, блять, ждешь ребенка. Я тебе говорил, чтобы ты не напрягался и отдыхал, а это, — он кивнул на лежащую на земле лопату, — сделает кто-то другой. — Я хочу быть полезен. Я не хочу сидеть в четырех стенах и постоянно отдыхать, наотдыхался уже! Не мешай мне работать, — хмыкнул Вин, но он бы соврал, если бы сказал, что ему не приятно. Приятно. И даже глупое теплое чувство в груди появилось, стянуло легкие, но черта с два он даст Кристофу это понять. — Хочешь помогать? Отлично, пошли. Кристоф обхватил ладонь Вина и, сжав, повел за собой. Мингю все еще таращился на них с удивленным лицом, как и присутствующие альфы, пока Кристоф уводил омегу за собой к тому месту, где он чинил доски. Тряхнув головой и оглядев альф, Мингю хлопнул в ладоши и выдал: — Представление окончено, возвращаемся к работе. Альфа усадил Вина на лежащий на земле ящик и сел перед ним на корточки, бережно, чтобы не зацепить футболку, застегивая на нем куртку. Простудится ведь, идиот. Кристофа злило и немного раздражало, что Вин совсем не хотел о себе заботиться. У него был несносный характер, но альфа не мог перестать думать о нем. Каждый раз в свободное от дел общины время он возвращался к этому омеге, думал о нем и даже переживал. Он не понимал почему, а под таким странным взглядом Вина его мысли совсем путались. Альфа поднял голову к Вину, едва не столкнувшись с ним носом, и омега ощутимо отпрянул и нахмурился. Вин мог поклясться, что почувствовал его дыхание на лице, и хотелось съязвить ему, но он почему-то не стал. — Держи, — он дал Вину коробку с гвоздями. — Хочешь помогать — помогай. Будешь мне гвозди подавать. — Ты меня еще к себе привяжи, чтобы я вообще ничего в общине не делал, — пробурчал себе под нос омега, подавая ему гвоздь. Он очень сильно надеялся, что Кристоф не услышит. — Надо будет, привяжу, — совершенно спокойно ответил ему Кристоф, забивая гвоздь в доску. Уши и щеки Вина обдал жар, и он опустил взгляд, рассматривая гвозди в коробке и периодически подавая их альфе. Ну почему, как только Вин выкинет этого альфу из головы, он вновь делает что-то, и врывается в нее ураганом? Глупый, дурацкий, идиотский Кристоф. Что он забыл в голове у Вина? И самое страшное для омеги было то, что ему это нравилось, что он хотел этой заботы со стороны альфы. Его это пугало и смущало. Он глянул на профиль Кристофа, на его сомкнутые красивые губы, родинку на щеке и напряженные руки с выступающими венами. «Красивый», подумал Вин и принялся кусать губы. Он понимал, что такой заботы о себе не видел ни с чьей стороны, и внутри все скручивалось. Кристофа стало слишком много в его мыслях, но чем больше Вин старался не думать о нем, тем больше мысли о нем наполняли голову.

***

В послеобеденное время Вин сидел за столом и читал книгу, которую ему одолжил Кристоф. Она не была особо интересной, скорее проходной романчик, но чтобы скоротать время — сойдет. Утром он и Мингю даже позавтракали вместе. Вернее, завтракал и трещал без остановки Мингю, а Вин просто выпил чай и закинул в рот пару тыквенных семечек, в душе страдая о том, как сильно ему хотелось кофе. Но ни Мингю, ни особенно Кристоф навстречу ему не шли и кофе пить не позволяли. Мингю вообще было интересно состояние Вина, и омега очень часто ловил взгляд на своем животе, но спросить ни о чем Мингю так и не решился. Этому омеге было двадцать лет, и он был старше самого Вина на три года, он был высоким и красивым, с мило вьющимися волосами, аккуратным носом и обрамленными пышными ресницами большими глазами. Он нравился Вину, с ним было приятно проводить время, и в отличие от многих омег, он не смотрел на него с какой-то завистью или пренебрежением. Вин уже настолько привык к таким взглядам, что даже не обращал внимания. Внезапно дверь в его комнату приоткрылась, тихо скрипнув, и омега поднял голову, сталкивая глазами с Кристофом. Непроизвольная теплая улыбка хотела вылезти на лицо, но Вин сдержал ее. Сейчас он еще и лыбиться начнет этому альфе, а потом что? Кристоф выглядел каким-то озадаченным, но все же улыбался, присев напротив омеги. Между их руками было каких-то пару сантиметров, и Вин даже мог почувствовать тепло его кожи. — Ну и, что я на этот раз сделал не так? — с доброй усмешкой спросил Вин, выгнув бровь. — А я не могу прийти к тебе просто так? — Обычно ты приходишь, чтобы отчитать меня, как маленького. Я думал, это стало твоим смыслом жизни, — Кристоф усмехнулся и закатил глаза. — Мы скоро уходим на вылазку. Не знаю, сколько меня не будет, поэтому хотел спросить, тебе ничего не нужно? Если что нужно, я попытаюсь найти это для тебя, — спокойно сказал альфа, не реагируя на ерничество со стороны Вина. — Оу, — ему показалось, что в голосе Вина скользнула грусть, и альфа вопросительно приподнял бровь. Он что, не хочет, чтобы Кристоф уходил? Но омега тут же взял себя в руки, и начал наигранно издеваться и загибать пальцы: — Дай-ка подумать… Хорошо, хочу конфеты, шоколад, много новых книг, музыкальный проигрыватель, личного слугу, двух щенков, а еще было бы неплохо собственный дворец с огромным бассейном, — альфа засмеялся, рассматривая его по-детски непосредственное лицо. Но Вин вдруг стал слишком серьезным, и, заглянув ему в глаза, сказал: — Если вернешься живым, будет неплохо. «Вин, наверное, никогда не ел шоколад», подумал вдруг Кристоф, рассматривая его лицо. Альфе захотел накормить его абсолютно всем шоколадом, который он только смог бы найти. Интересно, сколько всего этот мальчик не успел попробовать? В который раз Вин почувствовал смущение от собственных слов, а еще больше он смутился того, что Кристоф далеко не глупый, и он все прекрасно видел. Омега даже самому себе не хотел признавать, что его расстроил факт того, что он уйдет, и он не хотел его отпускать. Вин волновался. Он даже хотел бы напроситься с ними, но понимал, что будет только обузой. Омега, конечно, хороший охотник и убийца, но сейчас его живот больше головы, так что от него не будет никакой пользы, только мешаться будет. Да и Кристоф никогда не согласится. Усмешка альфы вдруг стала улыбкой, такой искренней, что Вин отвел взгляд. Снова и снова он улыбается так, и глаза превращаются в полумесяцы, от которых Вину трудно оторваться. — Просто признайся, что будешь волноваться и думать обо мне, — усмехнулся Кристоф и прищурился, наблюдая за омегой. — Мне все равно, — ощетинился Вин, противореча самому себе. Альфа поджал губы, все хорошее настроение вмиг улетучилось. Он хотел бы думать, что ему правда не показалось, что Вину не будет плевать. Но ему не было все равно, даже больше — он не хотел, чтобы Кристоф уходил, но разве мог он себе позволить сказать это? Кашлянув в кулак, омега с напускным равнодушием спросил: — Ну и когда вы вернетесь? — Но тебе же все равно, зачем спрашиваешь? Когда-нибудь вернемся, — хмыкнул Кристоф. — Если выживем. — Да, Кристоф, мне абсолютно все равно. Вали уже, ты тратишь мое время, — мгновенно вспыхнув, выпалил омега и с громким стуком захлопнул книгу. Он поднялся из-за стола, Кристоф тоже встал. На его лице играли желваки. Стоит альфе сделать шаг ему навстречу — он делал десять от него. — Хорошо, Вин, не буду тратить твое время, — в такой же раздраженной манере ответил ему Кристоф, но все же остался стоять, пиля взглядом спину отвернувшегося от него омеги. Тот явно на разговор больше настроен не был, а потому альфа просто ушел, раздраженно сжимая зубы. Вину обязательно быть таким? Кристоф ведь совершенно ничего ему не сделал, никак не обижал, а, наоборот, всегда старался быть к нему терпеливым и заботливым, но, видимо, тем самым только его раздражал. Когда дверь за альфой хлопнула, Вин с трудом сдержался, чтобы не побежать за ним. Волна стыда и разочарования из-за себя самого накрыла омегу с головой, и противные слезы обиды выступили на глаза. Он резко утер их краем рукава и резко сел на кровать, отчего та немного отпружинила. Кристоф совсем его не понимает, да Вин и сам не всегда в силах понять себя. Он щетинился, кусался и язвил, потому что… Что? Кристоф нравился ему? Вин прижал прохладные ладони к полыхающим щекам и нахмурился. Такой бред еще придумать надо, конечно, Кристоф не нравился ему. И забота его раздражала, и внимание, и его улыбка не была красивой, и в глаза его смотреть не хотелось, и коснуться родинки на щеке большим пальцем — тоже. Он просто был раздражающим, выводящим из себя, идиотским и совершенно прекрасным. Вин резко потер лицо ладонями. В его голове судорожно крутились мысли, и ни за одну он не мог зацепиться. Он не хотел ссориться с Кристофом, и чувствовал огромную вину перед альфой. А что, если он правда не вернется? Что, если на вылазке что-то случится, а они вот так рассорились? «Зачем я нагрубил ему?», чувствуя, как щиплет в носу, подумал Вин. «Я не хочу, чтобы он уходил». И Вин действительно этого не хотел. Он так привык к присутствию Кристофа за эти долгие дни, что оставаться без него было как-то странно, несмотря на то, что рядом был Мингю. Он был странным и каким-то… волшебным. Рядом с ним Вин не думал об Авеле, мысли о нем вылезали лишь ночью, и тогда омега позволял себе плакать и скучать по нему. «Я буду переживать о тебе, Кристоф», шмыгнув носом, подумал Вин. Впервые он признался себе в этом. Мингю через пару дней заметил отсутствие Вина абсолютно везде. Он обошел общину вдоль и поперек, даже зашел в столовую и кабинет Кристофа, его нигде не было. Ему остался только последний вариант — комната самого омеги. Там он его и обнаружил. Вин лежал на боку спиной к двери. Еду в его комнату давно перестали приносить, потому что омега сам ходил в столовую и брал там то, что хотел, ибо пихать в него что-то насильно — проигрышный вариант, только продукты переводили, а так он сам решал, чего хотел бы съесть. Обычно это был кофе. Мингю нахмурился, прошел к его кровати, сел в ноги и перегнулся, упираясь ладонью в постель. Вин не спал, он просто смотрел в стену. Его лицо явно было припухшим от слез и недостатка сна, и Мингю со вздохом подался вперед, аккуратно положив голову на его живот, и, смотря на омегу, протянул: — Ви-и-ин, прекрати. Это была незначительная ссора, и я уверен что он даже не злится уже, а ты чего мучаешься? — Мингю свел брови к переносице. Но Вин не ответил, и тогда он продолжил: — Он бы точно не хотел, чтобы ты сидел в четырех стенах без свежего воздуха и даже еды. Почему ты не ешь? — хмуро спросил омега. — Мне повара сказали, что ты даже не появлялся в столовой. Я думал, что этот вопрос уже решен, твой малыш хочет есть. Он ведь мозг тебе вынесет, когда вернется, ты знаешь это? — Он не обещал вернуться, — с неприкрытой грустью и волнением сказал Вин. Его снова накрыло волной грусти, потому что он не мог больше отрицать своего волнения и того, как соскучился по Кристофу. Его не было всего пару дней, а Вин уже так извел себя этими мыслями, столько всего успел себе придумать, что буквально сходил с ума и не мог не плакать. Мингю удивленно вскинул брови. Уж кто-кто, а он определенно понимал, что эти двое переживают друг о друге, но зачем-то кусаются. — Он всегда возвращался, а теперь, когда ему есть, к кому вернуться, я уверяю тебя, он придет живым и невредимым, — с хитрой улыбкой ответил Мингю. Вин заметно встрепенулся и поднял на Мингю грустный и одновременно взволнованный взгляд. — Он нашел себе кого-то? У него есть омега? — Вин не успел прикусить язык, когда эти вопросы вырвались. Мингю улыбнулся, как лис, он сразу же все понял, вот только на лице младшего явно читалось сожаление о сказанных словах, и Мингю искренне не понимал, почему. Что плохого в том, что Кристоф нравится ему? Ведь и сам Кристоф постоянно думает о Вине и спрашивает буквально обо всем у него: поспал ли, поели ли, погулял ли, как чувствует себя и так далее. Мингю даже устает от одних и тех же вопросов в течение дня. — Да, Вин, — омега буквально мог видеть, как поникло лицо младшего, и тут же сказал: — Этот омега — ты, так что вставай и поешь, — и Мингю мог бы поспорить, что его глаза выпали бы от удивления, если бы могли, а вот кончики покрасневших ушей он спрятать точно не мог. Вылазка закончилась поздно ночью, когда альфы буквально без сил вернулись в общину. Кристоф оставлять Вина не желал, но и своих людей бросить не мог. Все это время он только и делал, что думал о несносном характерном омеги, который явно еще дуется на него и обижается, но Кристоф не мог не признать, что он соскучился. Даже по его колючим словам соскучился, и в этот раз он как никогда спешил вернуться домой, к Вину. Конечно, Мингю следил за ним, но все это не то. Альфе нужно лично убедиться, что с этим омегой все в порядке, и Кристоф не знает, почему. Просто нужно. Пусть бесится и кусается, но альфе так спокойнее, когда он видит его раздраженное лицо и чуть поджатые, пухлые бледно-розовые губы. Он думал о том маленьком подарке, который нашел для Вина и бережно обернул в холщовую тряпочку. Альфа был наверняка уверен, что Вину не понравится, а если и понравится, он даже вида не подаст, но сделать ему приятно все равно хотелось. Кристоф даже не успел скинуть с усталых плеч рюкзак, когда к нему ворвался раздраженный Мингю, пару минут назад узнавший, что они вернулись. — Вот что, Кристоф! — громко сказал он, подойдя к альфе и тыкая указательным пальцем в грудь. — Я не знаю, что между вами произошло, но твой несносный омега не гулял, не спал, не слушал меня, часто плакал и даже не ел! — у Мингю лицо побагровело от злости, потому что какого черта Кристоф довел его до этого? С каждым новым словом альфа все больше мрачнел. Этого он и боялся. — Поэтому иди к нему и успокой этого ребенка, потому что, хен, я клянусь, мои нервы не железные, а вы их испытываете. — Я его убью, — мрачно сказал альфа. — Ты только понежнее с ним, он соскучился, хотя скорее отрубит себе палец, чем скажет это, — устало улыбнувшись и выдохнув, ответил Мингю. Кристоф чувствовал сладкое чувство предвкушения, хотя и старательно одергивал себя от этого, убеждая разум в том, что он просто удостоверится, что омега в порядке, но глупое сердце все равно билось очень быстро. Хотя за окном стояла глубокая ночь, омега явно не спал. Он лежал и смотрел в окно, даже не обратив внимания на скрип дверей, и альфе стало хорошо от одного вида этого мальчика, который был похож на маленького, нахохлившегося воробья. Кристоф сел рядом с ним и аккуратно, на пробу погладил по руке, сразу же привлекая внимания Вина, когда он понял, кто к нему вернулся. Омега подскочил и порывисто обнял альфу за шею. Кристоф, не сдержавшись, обхватил его обеими руками и аккуратно прижал к себе, чувствуя, как в него упирается его живот. — Вин, я вернулся, — с тихой улыбкой сказал альфа. — Я соврал тебе, — прошептал Вин. Его сердце стучало так громко, что громыхало в ушах, а запах Кристофа вперемешку с холодным запахом улицы забился в ноздри. — Мне не все равно, Кристоф. Прости меня, я не хотел грубить тебе. — Я знаю, я знаю, и это ты прости меня, Вин. Мне не нужно было так уходить, — Кристоф с трудом сдерживал улыбку, поглаживая омегу по волосам и затылку. — А еще я знаю, что ты не ел и не спал. Это правда? — вскинул бровь альфа, заглядывая ему в лицо. Вин сморщил нос. Они отстранились друг от друга, и омега сел по-турецки перед альфой. — Когда он перестанет жаловаться на меня? — усмехнулся Вин. — Я не ел, потому что не хотел, вот и все, — «А не спал, потому что переживал о тебе и Авеле», подумал омега, кусая губы. — Я не мог уснуть, сколько бы ни старался, — вздохнул он и потер шею. — Зато он хочет есть, — Кристоф кивнул на его живот, и омега понимал, что он прав. — Через не хочу надо есть, твой ребенок должен получать достаточно пищи. И надо было сходить к лекарю, попросить какой-нибудь отвар. Какого черта, Вин? Ты забиваешь на себя. Но теперь я здесь и не позволю тебе так относиться к своему здоровью. — Вернулся папочка, и веселью не бывать, — съязвил с доброй усмешкой Вин, упорно игнорируя приятное чувство в груди. Омеге приятно получать заботу от него, сколько бы ни брыкался и не упрямился. — А что это у тебя? — вдруг спросил Вин, уставившись на сверток, который Кристоф держал в руках. — Я, конечно, не нашел для тебя щенка, слугу, проигрыватель и дворец с личным бассейном, но я все же кое-что нашел, — улыбнулся альфа и протянул ему на раскрытой ладони сверток. Вин заглянул в его глаза, а после прямо на его ладони развернул сверток. На нем лежало маленькое тонкое кольцо. Кое-где отсутствовали черные камни, но оно было таким красивым, что Вин прикусил губу. Оно блестело серебром в свете луны, заглядывающей воровито в окно. Кристоф улыбнулся уголком губ и снял кольцо с ладони, аккуратно надев его на указательный палец омеги. Отчего-то ему очень сильно хотелось коснуться этого пальца губами и поцеловать, но он вновь и вновь одергивал себя. О чем таком он думает вообще? Вин выдохнул и аккуратно обхватил палец Кристофа, которым он поглаживал кольцо. Оно смотрелось невероятно красиво на руке омеги. — Оно прекрасно, Кристоф, — улыбнулся уголком губ Вин и поднял взгляд на его глаза. — Спасибо, — шепнул он. Кристоф не улыбался, но эта улыбка и теплота чувствовалась даже на дне его глаз.

9 месяцев назад

Кристоф, наверное, никогда не привыкнет к тому урагану, что внес в его жизнь Вин. Альфа просто делал математические расчеты на будущий год по запасам продовольствия, как дверь в его кабинет буквально выбили. На пороге стоял никто иной, как Вин, и Кристоф бы даже не удивился, вот только из-за его вида у альфы по телу сразу разлилось обжигающее чувство волнения и страха. Вин был растрепанный, взъерошенный, глаза дьявольски блестели, а на губе сверкали рубиновые капли крови. Он источал жар гнева, которым готов был выжечь все живое существо в радиусе километра, и альфа даже не успел раскрыть рот, как Вин сам подошел к нему в несколько широких шагов и, хлопнул ладонью по столу, прошипел Кристофу в лицо: — Держи своего ебанутого омегу при себе, иначе я, блять, убью его в следующий раз, и не посмотрю, что у меня живот на три метра выпирает, а он твой омега! Я, блять, убью его, — и альфа не сомневался, что убьет, только он совершенно ничего не понимал. — Какой еще омега, Вин? О ком ты говоришь? — нахмурился Кристоф и встал из-за стола, подойдя к омеге. Он взял его лицо в ладони и внимательно осмотрел на наличие ран, но только разбитая губа и растрепанный вид говорили о перепалке, в которую попал омега. Кристоф вздохнул и усадил его на кресло. — Может, расскажешь, что случилось? — А то ты не знаешь? — все еще шипя, как змея, съязвил омега, пока альфа достал с верхней полки спиртовую настойку и кусочки марлевой тряпочки. Он вопросительно выгнул бровь, ибо действительно не понимал, кто и почему мог навредить Вину. — Ты серьезно не понимаешь, кто это был? — вся злость вдруг схлынула с лица Вина, и оно стало даже слишком удивленным. — Потому я и спрашиваю у тебя. — Какой-то поехавший омега начал на меня наезжать, мол, не крутись возле моего альфы, иначе «тебе не поздоровится», — Вин смешно записклявил, имитируя голос того омеги, но Кристофу было не смешно. — А я такой: «Ну давай, я прямо сейчас собираюсь пойти к твоему альфе, и что ты сделаешь?». Я думал, что эта сука спасует, но он налетел на меня! Ему повезло, что я беременный и его оттянули от меня, я бы его отпинал, клянусь, и мне плевать, что бой был неравным — двое на одного, — Кристоф не сдержался и прыснул от смеха. — Кристоф, я убью его в следующий раз, клянусь! — Покажи мне его, и завтра же его здесь не будет, — совершенно спокойно и серьезно сказал Кристоф. Лицо Вина вытянулось от удивления. Альфа присел перед ним на корточки и открыл коробочку, в которой лежали скудные медикаменты. Смочив марлевый кусочек, он приложил его к ранке на губе, и омега сморщился от щиплющей боли, но Кристоф сразу принялся дуть на ранку, чтобы ему стало легче. Вин смотрел на спокойное лицо Кристофа и не понимал — он это серьезно говорит или шутит? Кристоф убрал тряпочку и бережно, аккуратно протер лицо Вина, стирая капельки крови и грязь. Вин поймал ладонями его руку и заглянул ему в глаза, слегка склоняя голову вбок: — Но ведь… он твой человек. — Мне не нужен человек, который угрожает, и тем более причиняет вред тебе. Идет против тебя, значит, идет против меня, Вин. Покажи мне его. Мне не нужен такой «человек». Здесь никто и никогда не причинит тебе боль. Вину перехватило дыхание, потому что, блять, ну как он может быть таким? Вин просто хотел подраться с тем омегой и поставить в известность Кристофа, а он снова делает то, от чего у него разливается уже ставшее привычным тепло в груди. Он словно делает это специально, специально взращивает в омеге эти чувства, названия которым ему знать страшно. Вин сглотнул, бегая взглядом по его лицу и думая, неужели альфа действительно пойдет на это ради него? В горле встал противный комок. Он делает для него то, что никто и никогда не делал. Как человек, которого он встретил всего лишь несколько месяцев назад, может вызывать такие чувства? Разве это возможно? Разве так бывает? Но почему тогда сердце у Вина замирает, когда он рядом с этим человеком, почему тогда он все чаще думает о нем перед сном, почему кольцо носит не снимая, почему же в толпе ищет его лицо, а, находя, не может отвести взгляд? Почему? У Вина в голове тысяча вопросов, и ни одного ответа. Просто сейчас весь мир — это Кристоф, который аккуратно протирал его лицо и дул, чтобы не было больно, а у Вина сердце скакало галопом. — Твои люди недовольны, что я здесь, что вы кормите меня и моего ребенка, — вдруг тихо сказал омега и опустил взгляд. — Я понимаю их. Если скажешь мне уйти, я уйду. Не хочу, чтобы твои люди были недовольны тобой. Кристоф нахмурился и взял лицо омеги за подбородок, вынуждая смотреть на него. Вин должен понимать, что ему плевать, чем там недовольны эти люди, особенно такие мерзкие, как тот омега. Кристоф обязательно найдет его и спросит с него то, что он сделал с этим мальчиком. Они не имеют права выражать свое недовольство. Если кому-то что-то не нравится — их никто и никогда держать не будет. Уходить Вину или нет — решать только Кристофу, а он никогда не скажет ему уходить. Он скорее прогонит этих людей, чем его. А еды хватит на всех, Вин не должен из-за этого переживать. Непроизвольно большой палец скользнул по подбородку Вина, и альфа заметил, что омега практически не дышит. — Мне нет дела до их недовольства. Если им не нравится здесь, не нравится моя политика, не нравятся люди, окружающие меня — они могут уходить. Я никого не держу здесь насильно. Пусть валят, но ты никуда не уйдешь, Вин, — омега принялся кусать губы, хватаясь взглядом за каждую деталь на лице Кристофа. И взгляд, как и обычно, задерживался на родинке на щеке. — А этот омега не имел права тебе что-то говорить. Прости за то, что он сделал. — Почему ты извиняешься передо мной? — тихо спросил омега. — Это не твоя вина. — Потому что я не хотел этого. Я не хотел, чтобы к тебе относились плохо, — вздохнул альфа и улыбнулся уголком губ, пригладив его взъерошенные волосы. «Почему я везде лишний? Почему я мешаю людям, которым не сделал ничего плохого?», думал Вин, чувствуя болезненные уколы прямо в сердце. У него есть чувства, которые ранить очень легко, хотя он никогда и не показывает этого. Но с Кристофом он становится каким-то иным. Он думает, что ему не нужно обманывать и недоговаривать с этим альфой, потому что он всегда его поймет, выслушает и даже утешит. Сейчас эта забота заставляла Вина расцветать. Ему было приятно, ему было хорошо, он не хотел, чтобы это кончалось. Вин не понимал, почему и откуда взялись эти внезапные порывы, но он вдруг подался вперед и обнял Кристофа за шею. Альфа немного удивился, но сразу же обхватил его руками, прижимая к себе. Вину просто было с ним хорошо и тепло так, как ни с кем. Он не хотел думать больше ни о чем другом, только о дыхании Кристофа, отпечатывающемся на его незащищенной шее.

***

Утром между Вином и Кристофом снова произошла перепалка на почве того, что омега ест слишком мало, и это не на шутку беспокоит Кристофа, но тот, в свою очередь, никакие нотации слушать не желал, а потому они поссорились и разошлись по разным углам, заставляя Мингю отбивать лицо ладонью. Ладно Вин, ему семнадцать лет всего, он ребенок, но а Кристоф? Хотя он даже не удивлялся, когда рядом с этим омегой он начинал себя вести, как подросток. Вин дулся на него, лежа ночью в своей кровати, и с психом крутился то в одну сторону, то в другую. В итоге он сбросил подушку на пол и развалился звездой, смотря в потолок покрасневшими глазами. Вот уже четвертую ночь подряд он не мог уснуть, хотя очень хотел. Дурные мысли не покидали его голову, и он все больше и больше думал об Авеле. Как он там? Ищет ли Вина или уже совсем его забыл? Скучает ли по нему или ласкает очередного омегу в постели? Вин прикусил губу, чувствуя, как щиплет в носу. Он перевел взгляд на свой большой торчащий живот. Беременность его так сильно выматывает прежде всего потому, что он не может даже нормально спать. Ему мало одной подушки и ему нечего обнимать, а из-за живота приходится спать на спине. А еще эта маленькая креветка отпинала ему все органы, и даже сейчас толкался, не позволяя своему папе уснуть. Ночь на дворе, чего он разбушевался? Пролежав пластом еще пятнадцать минут, омега плюнул на все и поднялся с кровати. Прихватив свою подушку, он направился прямиком к Кристофу, и все равно ему — спит или бодрствует, принимает ванну или проводит время с омегой, Вин хочет побыть с ним. И Вин, и Кристоф привыкли к тому, что омега бесцеремонно врывается в его комнату, и это был единственный человек, который мог это делать. Даже Мингю этого не позволялось. Вин застал Кристофа сидящим на кровати. Он сгорбился, упираясь локтями в колени и, кажется, ушел глубоко в свои мысли. Альфа поднял голову к Вину, и омега, не сдерживаясь, сразу же протараторил скороговоркой: — У меня всего одна подушка, а я не могу спать с одной подушкой, ты знал об этом? Мне неудобно, и животу тоже неудобно, я не могу уснуть, если не обнимаю кого-то, и потому четвертую ночь подряд не могу уснуть. Я очень плохо себя чувствую, я хочу уснуть, но не могу. В общем, к чему это я, можно я посплю сегодня с тобой? — к концу его словесного потока Вин уже был красный от смущения, как рак. И он тут же выпалил: — Хотя, наверное, ты занят, или спишь не один. Ладно, я не хотел беспокоить. Спокойной ночи, Кристоф. — Ты дашь мне хоть слово вставить? — улыбнулся уголком губ Кристоф, смотря на Вина, который стоял в дверном проеме, прижимая к себе подушку. — Оставайся. Я рад, что ты пришел, Вин. Он был каким-то не таким, каким привык его видеть Кристоф. Не скалил зубы, не огрызался, не язвил, он, стоя на пороге с подушкой в руках, был каким-то маленьким, уставшим и, кажется, грустным, хотя и тщательно скрывал это. Но Кристоф все прекрасно видел. Он впервые сам пришел к Кристофу, показывая себя настоящим, а не тем дерзким омегой, каким привык себя показывать на людях. Кристоф похлопал по месту рядом с собой, приглашая Вина к себе. — Кстати, одежда, которую ты мне давал, уже не налезает на меня, — сказал Вин, расслабленно плюхнувшись на место рядом с ним. — Мне нужно что-нибудь новое, — Кристоф вдруг захотел засмеяться. Его умиляло то, что омега ему говорил, и он скользнул нежным взглядом по его лицу и животу. Альфа поднялся с кровати и пошел к небольшой тумбе с вещами, в которых принялся копаться в поисках чего-то, что подошло бы омеге. — Если твой живот продолжит так расти, то с одеждой будут проблемы. Он же не будет постоянно расти? — спросил он, стоя спиной к Вину, и вдруг замер с одеждой в руках. Вин впервые искренне рассмеялся, и Кристоф готов был поклясться, он не слышал ничего лучше, чем звук его смеха. На часах был только девятый час вечера, поэтому они решили выпить чай. Кристоф все-таки откопал ему довольно-таки большой свитер темно-зеленого цвета, который омега с удовольствием на себя натянул. Он пах Кристофом. Вин не знает почему, но его запах его успокаивал и, обволакивая, дарил спокойствие. Его даже начало клонить в сон. Они сидели в тишине, явно наслаждаясь обществом друг друга, но никто об этом вслух сказать не решился. Вин отпил из своей кружки чай со вкусом ежевики и вновь заметил взгляд Кристофа на своем животе. Омега отставил кружку с чаем и поднялся с места, под удивленный взгляд Кристофа он подошел к нему, взял его руки в свои и положил на живот, понимающе улыбнувшись краешком губ. Кристоф замер, смотря на свои ладони на его животе так, словно впервые их увидел. — Он сегодня весь день пинает меня, пусть и тебя попинает тоже. В груди защемило какое-то странное, необъяснимое чувство, словно… он касался чуда. Этот живот был чудом. Альфу прошибло осознанием, что там прямо сейчас находится маленький человек, сын омеги, который ему… нравится. Сильно нравится. Нравится так, что дыхание перехватывает. Кристоф скользнул по его животу так аккуратно, словно боялся каждым своим движением причинить ему боль, и с каждой секундой это необъяснимое чувство разрасталось, множилось, заполоняло собой разум. Он никогда не чувствовал такого тепла и нежной заботы к маленькому существу, которое еще даже не родилось. Это чудо. Вин с улыбкой наблюдал за ним, упершись ладонями в поясницу. Кристоф впервые понял, какой его живот большой. — Дай сюда ладонь, дай, — прошептал Вин и перехватил его руку, смещая вправо вниз. — Чувствуешь? — улыбнулся омега, обнажая ряд маленьких зубов. — Сынок толкается. Альфе замер в ступоре, потому что в его ладонь толкалась маленькая ножка, и это было так странно, так удивительно и так чудесно, что он потерял связь с реальностью. Сынок толкается. Кристоф расплылся в улыбке, не в силах отвести взгляд от его живота, и уже обеими руками трогал то место, куда толкался малыш. Вину щемило сердце и перехватило дыхание, потому что Кристоф, касающийся его живота, смотрелся так правильно, что ему не хотелось, чтобы это когда-то кончалось. А креветка, словно чувствуя касания Кристофа, отвечал ему толчками, но вскоре вновь затих. У Кристофа с губ едва не сорвалось «Привет, сынок», но он вовремя прикусил щеку изнутри, чтобы не сказать лишнего. — Это не так удивительно, когда ты ходишь с огромным животом девять месяцев, каждую ночь встаешь раз десять в туалет и не можешь нормально поесть из-за тошноты, — засмеялся с реакции альфы Вин. — А еще спину ломит, так что это удивительно только со стороны. Я бы с радостью поменялся с тобой местами. Для Вина его беременность перестала быть чем-то удивительным, но Кристофу, как альфе, это было невероятно. А с осознанием того, что это не просто какой-то чужой омега стоит перед ним, а Вин со своим удивительным животом, в котором растет еще один удивительный человек, смириться было еще сложнее, но и чувства все обострялись до предела. Кристоф не понимал, с каким трудом ему удалось оторваться от него. Альфа гладил его живот, пока первичный шок и удивление не исчезли, и осталось только трепетное… нечто. Он почувствовал, что готов защищать прямо сейчас это маленькое чудо от всего, что может угрожать ему в этом мире, что он готов любить его так сильно, как своего собственного малыша, что он готов стать ему отцом. Кристоф поднял голову к Вину и тихо сказал: — Ты можешь закрыть глаза и представить, что это делает он. Ты можешь представить его руки. Улыбка медленно сползла с лица Вина, и он покачал головой. Лучше бы Кристоф молчал и ничего не говорил. Вин не хотел думать об Авеле, эти мысли не приносили ему ничего хорошего, кроме бесконечного потока не самых приятных чувств. Омега накрыл его ладони своими и заглянул в его глаза, выдавливая из себя грустную улыбку, и альфа понял, что ляпнул. Он ждал, что Вин вот-вот психанет, но он, на удивление, был спокоен, хотя его улыбка причиняла боль и вызывала желание ударить себя чем-нибудь тяжелым по лицу. — Вин, я не… — Все в порядке, — покачал головой омега. — Просто не нужно думать о нем, когда мы тут вдвоем. Хорошо? Кристоф вздохнул и лишь кивнул, а что ему еще оставалось? Они больше ни о чем не разговаривали, и решили лечь спать. Вин лежал, обнимая его, и ему было очень удобно, даже живот не мешал. Ему было тепло и спокойно, и через несколько минут его начало клонить в сон. Он уснул впервые за столько ночей прямо на Кристофе. Альфа смотрел на него и думал о том что перед ним Вин был таким беззащитным ребенком. Он рассматривал спокойное лицо Вина и думал: «Ты такой хороший, когда спишь. Может, мы даже поладим».

7 месяцев назад

Не стоит говорить, что Вин пропал по всем фронтам. Он просто проиграл, в первую очередь самому себе, потому что в какой-то момент Кристоф, человек, который вроде как раздражал его и выводил из себя, стал самым близким. Самым родным. Вин пугался этих чувств, убегал от них, но как убежать от того, что всегда с тобой? И как бы Вин ни старался, он не мог. Не мог не влюбиться в его улыбку, когда омега вел себя как дурачок, не мог не влюбиться в его смех, заботу, в ореховый цвет его глаз, в его успокаивающий всякую боль и всякие ужасные мысли голос, не мог не влюбиться в его лидерские качества, в его отношение не только к нему самому, но и к его людям. Да и вообще, Вин мог перечислять очень долго, но все сводилось к одному — Вин не мог не влюбиться в него. И с каждым днем становилось все хуже и страшнее, ведь где-то очень далеко был Авель. Его любимый, родной, ни на секунду не покидающий голову Авель. Но ждал ли он Вина? Ждал ли? Сегодня он снова не мог уснуть, потому что с приближением срока родов малыш становился все активнее, меньше спал и все больше пинался. У него из-за недосыпа болела голова, но еще больше — живот. И всякий раз, когда выдавалась бессонная ночь, он приходил к Кристофу. Вин сидел на его коленях и прижимался щекой к его груди, слушая, как бьется под ухом сердце. Сильные, теплые руки Кристофа скользили по его телу и согревали, они облегчали боль и дарили спокойствие. В какой-то момент Вин почувствовал, что хочет перехватить его руки и переплести пальцы, но ему было слишком хорошо, чтобы сделать это. Рядом с Кристофом даже ребенок затихал и давал время передохнуть от своих пинков. Имя Вин ему так и не придумал, он для него был просто креветкой или маленьким монстром, который не дает папе спокойной жизни. Но всякий раз, когда креветка его донимала, он улыбался и чувствовал к нему любовь, что не сравнить ни с одной существующей любовью на Земле. Любовь к своему ребенку иная, и Вин никогда не думал, что может любить так сильно. Но через двадцать минут он немного отстранился, заглянув в безмятежное и довольное лицо альфы. — У тебя забавная родинка, — вдруг сказал Вин с нежной улыбкой и коснулся большим пальцем его родинки на щеке, которой хотелось коснуться губами, а не пальцем. Кристоф молча смотрел на него, бегая взглядом по его красивому лицу, и не мог на него насмотреться. «Как и у тебя», подумал Кристоф и перевел взгляд на едва заметную родинку на его щеке, под глазом. Она была такой маленькой, что с трудом можно было рассмотреть на расстоянии. Вин улыбался и скользил пальцем по его щеке, линии челюсти и под губой, а Кристоф нестерпимо хотел поцеловать его красивые маленькие пальцы. Ему даже дышать было сложно рядом с Вином, потому что… А какой смысл вообще прятать свои чувства? Альфа даже понятия не имеет, что будет, когда Вин захочет уйти, что будет, когда Кристоф снова останется один. Он уже не представляет своей жизни без него, без его улыбки, без его колкости, без его голоса, без одного его безмолвного присутствия бессонными ночами. Что Кристоф тогда будет делать? Но думать об этом не хотелось. Улыбка Вина была такая мягкая, почти детская, и его невероятно позабавило выражение лица альфы, когда он ткнул пальцем в его родинку. Он не мог не заметить его потяжелевшее дыхание, и на губы сама собой вылезла легкая, добрая ухмылка. — Почему ты так реагируешь на меня? Это же просто я, — тихо сказал Вин, и с каждой секундой его ухмылка становилась все меньше. Он над Кристофом привык издеваться, испытывать его нервы на прочность, но сейчас этого делать не хотелось. Вин вдруг взял его за подбородок и, смотря на его красивые, чуть полноватые губы сказал: — А что, если я хочу тебя поцеловать? — Сделай это. Делай то, что хочешь, — с ухмылкой сказал Кристоф, совершенно уверенный в том, что омега спасует. Он над ним просто издевается, но у альфы горло перехватило от тяжелого дыхания, потому что Вин внезапно стал слишком горячим в его руках, или, может, горел сам Кристоф, но сейчас он как никогда хотел, чтобы омега поцеловал его. Плевать, что он издевается. «Я тебе все позволю», крутилось в голове у альфы. Не думая больше ни секунды, Вин припал к его губам. К тем самым губам, о которых так много думал, которые представлял так ярко. Он обхватил нижнюю губу Кристофа зубами и оттянул, он укусил ее побольнее, а после быстро пробежался языком. Вин вновь поцеловал его губы и отстранился, чтобы альфа даже не успел понять, что произошло, что Вин действительно поцеловал его. Но Кристоф все осознал, и его сердце колотилось где-то в глотке. Вин слишком много ему дает. Кристоф как наркоман, и потом будет мало, когда Вин перестанет ему давать хотя бы несколько секунд рядом с собой. Он попробовал однажды, и теперь ему захочется еще, еще и еще. Он хотел его. Плевать, что это лишь издевки. Но Вин делал это потому, что он сам хотел этого. Он хотел целовать его, обнимать, лежать рядом и касаться его тела своим. Он тоже желал Кристофа, только это желание было мягче, нежнее и чувственнее, нежели у самого альфы. Он больше не мог не поддаваться своим чувствам к нему. Но у омеги вдруг вылезла ухмылка на лицо, когда он почувствовал, как в его бедро уперлось очевидное последствие этого недопоцелуя, хотя он и сам не мог ровно дышать. — Хен, тебе не стыдно? — издевательски протянул Вин и слегка стукнул его по плечу. — Я же беременный. — Мне нечего стыдиться, — с такой же ухмылкой ответил ему альфа, и откинулся сзади на руки, когда Вин слез с его колен, оставляя наедине с образовавшейся проблемой. — Ты со мной это сделал, тебе самому не стыдно? — омега улыбнулся ему и загадочно подмигнул, оставив альфу один на один с собой, а сам направился в свою комнату. Следующим утром Вин сразу увидел его спину в столовой. Завтракали все теперь на улице, потому что было достаточно тепло из-за западно-южного расположения их общины. Расцветали почки на деревьях, трава позеленела, распускались первые цветы и пели птицы. Вину нравилось больше гулять с Мингю, когда он не читал книги или не доставал Кристофа. Иногда Вин посещал бету-лекаря, чтобы тот, как мог, проверял протекание беременности. Через какой-то несчастный месяц он увидит своего ребенка, и от этого его пальцы мелко дрожали. Это было так странно и необычно, что даже не умещалось в голове. Кристоф ел в одиночестве, потому что Мингю уже успел позавтракать и упорхнул по своим делам, а все остальные сидели маленькими группками. На Вина никто внимание не обратил, потому что к нему все привыкли, а некоторые даже прикипели к нему, потому что омега всегда помогал всем, чем мог. Вин тихо, насколько позволял выпирающий восьмимесячный живот, подкрался к Кристофу и заскользил прохладными ладонями по его плечам и бицепсам, обтянутым черной водолазкой, а после перебрался на грудь, чувствуя вновь дыхание альфы. Вин хотел бы отрицать, что его это ни капли не волнует, что ему не нравится ему это, но нравилось. Реакция Кристофа ему нравилась, а еще хуже — ему нравилась его собственная реакция, потому что альфа будоражил все его нутро. Он не заметил, как напряженно сжал Кристоф пальцами свою металлическую кружку с кофе. — Хен, а есть разница между тем, когда ты дрочишь на обычного и на беременного омегу? — прошептал ему на ухо Вин, опаляя кожу своим дыханием. От него пахло лавандой и совсем немного — мятой, он пах просто головокружительно. Омега улыбнулся и припал губами к его ушной раковине, шепнув: — Мне очень интересно. Но потом, словно по щелчку пальцев переменившись в настроении, он беззаботно сел рядом и оглядел стоящую на столе еду. Изобилия не было, но все выглядело очень аппетитно. Два жареных яйца, разрезанный на несколько частей помидор, пара яблок и несколько хлебных лепешек. Кристоф изнутри сгорал, потому что он никогда не делал подобного с другими омегами. Никогда не оставался наедине с собой, представляя чужие губы на своих, как это было вчера. — И что у нас сегодня на завтрак? Хочу кофе, — непосредственно сказал Вин, словно не он сейчас доводил альфу до сердечного приступа. Его взгляд приковался к кружке, которую держал альфа. — Поешь — получишь кофе, — спокойно сказал Кристоф. Он хоть и не железный, но Вин кофе не получит, если не будет нормально питаться. Ему лекарь сказал, что вес Вина для беременного достаточно мал, он должен был набрать минимум килограмм пятнадцать, тогда как омега с натяжкой набрал восемь. И хотя под пристальным надзором он ел, в одиночестве он есть не желал и за питанием особо не следил. Вин сморщился, услышав очередной отказ. Но он не мог себя заставить есть, просто потому, что не хотел. Тогда он хитро улыбнулся и решил действовать иначе. Конечно, только ради кофе, а не потому, что ему до покалывания пальцев хотелось прикоснуться к альфе. Вин пробежался ловкими пальцами по его ноге, чувствуя, как напрягся Кристоф, но он не остановился. Он коснулся его бедра уже ладонью, заглядывая в его бесстрастные глаза, в которых на самом деле взрывались звезды. Кристоф, наверное, сходит с ума, но ему не хотелось, чтобы Вин останавливался. Омега скользнул во внутреннюю часть бедра, остановившись в опасной близости рядом с его пахом и игнорируя то, что довел альфу второй раз за несколько часов. — Но я очень сильно хочу кофе, — он свел брови к переносице. — Нет, — твердо ответил Кристоф и, издеваясь над ним в ответ, отпил кофе из кружки. Это было настоящим издевательством, потому что Вин до ломоты хотел кофе, а альфа ему запрещал, и даже его искусительные методы на него не действовали. Вин и не особо хотел. Он просто хотел под любым поводом касаться альфы. Он потянулся вперед и так же неожиданно, как накануне ночью поцеловал его, слизывая вкус кофе с его губ, и на этот раз Кристоф ему ответил. Он не смог держать себя в руках, когда дело касалось Вина, когда он был вот т а к и м, что альфе сносило напрочь крышу. Вин охотно отвечал на поцелуй, наслаждаясь вкусом его губ и чувствуя, как громко колотится сердце. Ему в буквальном смысле было плохо, ему не хватало воздуха, но он бы ни за что не отстранился и не разорвал горячий поцелуй, если бы креветка не начал пинать его. Из-за выброса адреналина, током несущимся по венам, малыш проснулся и начал вновь его беспокоить. Вин нехотя оторвался от него и облизнул губы. Теперь на дне глаз Кристофа он отчетливо видел полыхающий огонь, и его это будоражило. — Считай, и поел, и кофе выпил, — ухмыльнулся омега, игнорируя колотящееся сердце. — Ты должен поесть, — хмыкнул Кристоф. Эта ведьма туманила его мозги, но альфа не мог позволить ему водить себя за нос. Вин вдруг стал очень серьезным. Он взял правую руку Кристофа в свою ладонь и потерся о нее щекой, прикрыв глаза, как ласковый кот. Кристоф охотно гладил его по щеке, такого мягкого и нежного, что сердце отказывалось работать в штатном режиме. Омега хитро улыбнулся и, взглянув на альфу, начал целовать каждый его палец. Держа ладонями его руку, он приблизился к Кристофу, вновь дыша в его губы, дыша его губами, и спросил: — Ты делал это этой рукой, хен? — Да, Вин, — хрипло ответил ему альфа, поглаживая его щеку правой ладонью. Он не сдержался и провел большим пальцем по его губам, нарочито надавливая. — Этой. Вин провел кончиком языка по его ладони к пальцам, и вновь начал целовать их, желая укусить. Кристофу весь воздух из легких выбило. Омега убивал его, он нарочно издевался над ним, испытывал на прочность, чувствуя, как гнется сталь, и давил еще больше. Он играет с огнем, однажды ведь Кристоф не сможет остановиться, не сможет сдержаться, и тогда Вин расплатится за все, что натворил, за все свои издевательства получит наказание. Но Вин и сам тяжело дышал от желания, которого он не испытывал уже очень, очень давно. Он прошептал, смотря на Кристофа: — Теперь я хочу сделать это для тебя сам, — у Вина немного кружилась голова от запаха Кристофа, от его близости, от его жара и взгляда, которым он пригвождал омегу к земле. Он отчетливо чувствовал его желание, а между ними с искрами летали молнии, у Вина даже начали подрагивать ладони, и он понимал, что если сейчас не ускользнет, произойдет взрыв. — Сделай, — глубокий, хриплый голос Кристофа отозвался в омеге дрожью. Если бы он краем глаза не увидел лицо Мингю, который в буквальном смысле пытался подобрать свою отвалившуюся челюсть с земли, у них обоих бы рвануло. Но Вин отвлекся на мгновение, и этого мгновения хватило, чтобы прийти в чувства. Он вновь ухмыльнулся своей издевательской ухмылкой и, подхватив со стола яблоко, с громким хрустом откусил его и поднялся, уходя к Мингю и бессовестно оставляя Кристофа одного. Вновь. С той же самой проблемой.

***

Холодный дождь барабанил по стеклу. Вин сидел на постели Кристофа по-турецки, сложив руки на большом животе, который он иногда использовал как подставку для рук или миски с орехами. Омега был как никогда хмур и задумчив. Он наблюдал за скатывающимися по обратной стороне окна каплями и был глубоко погружен в свои мысли. Его явно что-то терзало, но что — он не говорил, по крайней мере, не спешил. Вин коснулся ладонями живота. Креветка, наверное, спал, потому что в последние пару часов он его не беспокоил. Вин думал о том, кого ни разу в своей жизни не видел, но отчаянно и безбожно сильно любил. Он думал о своем папе. На самом деле, омега знал о нем не так много, хен не рассказывал ничего нового в последние лет пять, хотя Вин и просил. Но он говорил, что папа был невероятно красив. У него была мягкая улыбка и теплые глаза, а еще он очень сильно ждал появления сына. Он его любил, потому что Вин был зачат в любви, он был желанными ребенком. Где-то глубоко внутри больно кольнуло, ведь его креветка не был зачат в такой же любви. Омега вздохнул, привлекая внимание Кристофа, но ничего не сказал. Вин просто гладил свой живот и думал. Он знал о папе многое, и одновременно словно не знал ничего. Он знал, что папа умер от заражения, он был на последних сроках беременности. Их с сыном разделяли какие-то считанные недели, но он не дожил. Он был укушен, но все, о чем он думал — это сын. Он умолял Санбока спасти его сына, не его самого. Он умолял об этом, чтобы сын не успел заразиться и умереть вместе с ним. У Вина от этих мыслей навернулись слезы. Папа, наверное, был единственным человеком, который любил Вина так, как он сам любил креветку. Санбоку пришлось наживо разрезать его живот, чтобы спасти ребенка, и когда он впервые закричал, его папа был уже мертв. Его папу звали Вином, и это было первое имя, которое пришло омеге на ум, когда он впервые пришел к Авелю. Он назвал себя Вином в честь папы и хотел хотя бы чуть-чуть быть на него похожим. Он хотел быть таким же сильным и бесстрашным перед лицом опасности, как и его папа, и когда он назвался его именем, он почувствовал, словно невидимые, теплые руки окутывают его плечи. Увидеть своего папу хотя бы раз было его заветной мечтой. Вин вспомнил слова хена о том, как сильно он похож на своего папу, и в его памяти всплыло воспоминание. Оно было тяжелым и грустным. Вин вспомнил, как он сидел на холодном грязном бетонном полу, держа одной рукой большой кусок битого зеркала. Он смотрел в свое отражение очень долго, представляя вместо себя папу, его черты, его большие глаза и теплую улыбку. Тогда он, едва сдерживая слезы, провел пальцами по отражению своей щеки, представляя вместо холодного стекла его кожу. Тихое, сорванное «Папа», потонуло в тишине. Вин приоткрыл глаза и вновь посмотрел на избитое дождем окно. — Кристоф, а ты когда-нибудь скучал по человеку, которого не знал лично? — тихо спросил омега. — Которого никогда не было в твоей жизни? Но который всегда был… вот тут, — он коснулся ладонью своей груди и слегка сжал свитер. Кристоф замер, стоя у книжной полки, а после повернулся к омеге. — Нет, Вин, у меня такого не было. Родители, друзья, близкие люди — я их потерял, но знал их, — альфа замолчал, думая о чем-то своем, а после сказал: — А ты, Вин? Ты скучаешь по кому-то, кого не знал лично? Поделись со мной. — Я скучаю по моему папе, хотя я никогда в своей жизни не видел его. Он умер, когда родился я, но не было ни дня чтобы я не думал о нем, — вздохнул Вин и ласково, с особой нежностью погладил свой живот. — Он любил меня, он ждал моего рождения, и мне очень жаль, что он не знает, как сильно его люблю я. Поэтому я так сильно люблю его, — омега улыбнулся уголком губ и кивнул на свой живот. — Я безумно сильно люблю его, Кристоф, хотя он еще даже не родился. Я сделаю все, чтобы быть для него папой, которого он будет любить и помнить. — Я думаю, он знает это и, возможно, даже следит за тобой сейчас. Вин, он знает, что ты его любишь, — Кристоф улыбнулся, но как-то грустно и понимающе. Он подошел к Вину и сел перед ним, пальцами принявшись поглаживать его щеку. Альфа посмотрел на его живот и улыбнулся без былой грусти. — А вот он точно знает, что ты его любишь, и чувствует это, — Кристоф начал гладить его живот, касаясь его очень нежно и аккуратно. Он поглаживал его и сказал: — Ты будешь прекрасным папой для него. — Он будет самым счастливым ребенком, потому что его люблю я и ты, — с улыбкой ответил Вин и накрыл ладони Кристофа своими. — Уверен, что он знает, как сильно ты его любишь. Креветка, попинайся, покажи отцу как ты любишь его, — омега замер, не сразу поняв, что он только что выпалил. Вин не осознавал то, что срывается с его губ, он говорил на уровне подсознания. Омега напрягся, не отрывая взгляда от своего живота, он не мог поднять взгляд на Кристофа, не мог видеть его эмоции и совершенно счастливую улыбку. Его щеки облил жар, стало как-то неприятно и стыдно. Разве он имел право называть так Кристофа? Нет, не имел. Кристоф не должен заботиться о его ребенке, не должен любить его, не должен был быть его отцом. Вин сказал глупость, и хотелось убить себя. — Прости. Я не подумал, что ты можешь быть против того, что я называю тебя его отцом. — За что ты извиняешься? — Кристоф поднял на него взгляд, не в силах перестать улыбаться. — Вин, спасибо. Я люблю нашего мальчика, я хочу воспитывать его, я хочу быть рядом с ним. Вин, я хочу быть для него отцом, — у омеги сердце замерло, а в животе разлилось приятное, теплое чувство, хотя он не мог дышать. Кристоф приблизился к его животу, нежно касаясь его губами: — Малыш, твой отец и папа тебя любят. У Вина внутри хаос. Когда Кристоф называет креветку своим сыном, Вин буквально умирает изнутри, и он смотрел на Кристофа, задыхаясь от наполняющей его нутро любви и чистого восхищения. «Как за такое короткое время ты влюбил меня в себя? Как стал огромной частью моей жизни, стал отцом моего ребенка? Как ты, блять, сумел поселиться в моем сердце, душе, мыслях, в моей крови, Кристоф, как?», судорожно думал Вин, чувствуя, что он вот-вот заплачет. Когда из бесящего хена он стал человеком, без которого Вин не может представить свою жизнь, человеком, с которым он хочет постоянно находиться рядом, за которого готов принять пулю так, как готов ее принять за Авеля? У Вина начали подрагивать руки. Омега провел ладонью по его щеке и поднял к себе его лицо за подбородок. Если бы он только знал, что Кристоф думал о том же самом. Он думал о том как, этот малолетний нарушитель порядка, который не слушал и порой раздражал, смог стать его первой и последней любовью, как он смог украсть его сердце, его мысли, его жизнь. Кристоф на все готов и готов сделать все, что угодно для Вина. Кроме Вина ему никто не нужен. Если не будет его, то не будет смысла продолжать жить. Вин вместе с их маленьким сыном буквально стал его жизнью. Кристоф лег рядом с ним, и Вин расположился в его руках, прижавшись щекой к его груди. Альфа все гладил его живот, с которым омеге все труднее и труднее было передвигаться, и его теплые руки облегчали боль. Вин наслаждался. Он глубоко дышал запахом своего альфы и чувствовал, как громко стучит его сердце. Малыш вдруг толкнулся, заставив Вина ощутимо дернуться, и он раздосадовано вздохнул и, уткнувшись в шею Кристофа, пробурчал: — Поговори с ним. Он непослушный и постоянно пинает меня, я уже не могу, — Кристоф улыбнулся. Они с Вином поменялись местами. Омега подложил под спину подушку, чтобы удобнее улечься, а альфа лег на его грудь и принялся гладить живот и разговаривать с малышом так, словно Вина в комнате не было. — Твой папа не мячик, не пинай его. Когда ты выйдешь, у нас с тобой будет серьезный разговор, — Вин хихикнул от серьезного тона Кристофа. Он гладил его пальцами по затылку и слегка наматывал его волосы на пальцы. — Я знаю, что ты любишь своего папу, я тоже, но не пинай его, — и омеге сразу же стало тяжело дышать. Лицо Кристофа было очень близко к его животу, и он ладонями ловил каждый, даже самый незначительный толчок. Он был уверен, что малыш слушал его: — Твой папа самый красивый омега. Видел бы ты глаза своего папы, я таких глаз, как у него никогда не видел. Когда ты родишься обязательно посмотри в них, и ты никогда больше не захочешь отрывать взгляда. Но сейчас ты наказан, сиди там, — Вин не выдержал и рассмеялся. В груди щемило. Пока Кристоф говорил, Вин не дышал и смотрел на него и думал о том, что Авель никогда не говорил ему такого. Никогда не показывал таких чувств, никогда не давал их почувствовать, ощутить на себе, не дарил ему нежности и внимания, и у Вина ныло сердце. Он должен был быть самым счастливым омегой, но он это счастье разделял с болью, потому что он смотрел на альфу и думал: «Кристоф любит меня».

6 месяцев назад

Жаркой весенней ночью Кристоф не спал, потому что знал, что рано или поздно Вин придет. И Вин пришел. Он вновь не мог заснуть, и альфа знал, какие мысли терзают его голову. Лекарь говорил, что со дня на день у него могут начаться роды, но это было не единственное, что терзало омегу. Он думал об Авеле. Чем ближе был час встречи с сыном, тем больше он думал об альфе. Как он? Этот вопрос крутился в голове, не переставая. Если бы только Вин знал на него ответ. Кристоф разогрел приготовленную для Вина настойку, и тот, хотя и морщился, выпил ее без раздражения и сопротивления. А после они просто лежали рядом, наслаждаясь друг другом. Кристоф поглаживал его ноющую спину и иногда целовал в макушку, пока омега лежал на его груди. Вин коснулся раскрытой ладони Кристофа, поглаживая его пальцы. Он смотрел в одну точку и почти даже не моргал, чувствуя горький комок в горле. — Мерцай, мерцай, моя звездочка, — с каждым словом пение омеги становилось все тише. Он пел колыбельную, которой порой укачивал Джастина — так Кристоф назвал их сына. — Как бы я хотел знать, что ты есть. Кристоф смотрел в потолок. Эта грусть и отчаяние чувствовались почти физически, альфа чувствовал ее горький привкус на кончике языка и думал, что же будет после, что будет, когда Вин покинет его объятия. Его большой живот упирался в бок альфы. Он был как никогда твердым, лекарь сказал, что это скорый предвестник родов. Вин тихо пел, успокаивая то ли Джастина, то ли самого себя, и Кристоф присоединился к нему. Голос его был неспокойным. Следующим днем в полдень Вин лежал в соломенной шляпе в высокой траве и смотрел на небо. По нему медленно плыли пушистые облака, а травы свисали прямо над лицом омеги, едва касаясь его кожи. Теплый ветер пробирался под свободную белую рубашку, в которую был одет омега, и приятно ласкал его кожу. С самого утра у него тянуло живот, и Кристоф, как мог, помогал ему. Он делал массаж, садил его на свои колени, на которые клал мягкую подушку, и, придерживая его за таз, помогал делать круговые движения, чтобы облегчить боль, отвлекал своими разговорами и иногда — поцелуями, к которым омега тянулся сам. Ему было невероятно страшно. Лекарь отправил его погулять, чтобы легче было разродиться, но омеге было тяжело ходить, приступы боли едва не кидали его на колени, и тогда Вин лег. Он решил перевести дух. Несмотря на помощь альфы, ему все еще было тяжело. — Помоги мне, я встать не могу, — приподняв голову, попросил омега. Он, как жук, лежащий на спине, пытался подняться, но у него это получалось плохо. Кристоф тихо посмеялся в кулак от этого вида, уж слишком милым выглядел омега. Вин хотел было обидеться, но решил надуться в шутку. Он лег обратно и сложил руки на груди, заявив: — Ладно, отлично. Я останусь здесь, стервятники примут меня за мертвого опоссума и унесут в свое гнездо кормить птенцов. Надеюсь, тогда ты будешь счастлив. — Я стервятник и унесу тебя в наше гнездо, будешь кормить меня, — отсмеявшись, Кристоф встал с земли и помог омеге подняться. Вина вдруг потянуло вниз, от боли подкосились колени и потемнело в глазах. Он вцепился в альфу так, как утопающие цепляются за протянутую руку, и им обоим стало понятно — встреча с Джастином состоится совсем скоро. Но сколько бы альфа ни готовился, к такому он точно не был готов. Он мог решить любой вопрос, мог выдержать всякую боль и не было того, что было бы ему не подвластно, кроме одного — боли Вина, которую он испытывал уже на протяжении многих часов. Омега откровенно плакал и кричал, крепко сжимая ладонь альфы. Он даже не подозревал, что в таком хрупком человеке есть столько силы. Промежуток между схватками становился менее пяти минут. Вин под пристальным контролем лекаря лежал в его специально оборудованной «палате». Запах сушеных трав немного успокаивал, но ничто не успокаивало так, как присутствие Кристофа. Он вытирал испарину на лбу омеги прохладной тряпочкой и без остановки что-то рассказывал, но Вин не слушал. Ему казалось, что его сейчас разорвет на части от этой боли. Омега обессиленно застонал и откинул голову назад, приоткрыл сухие бледные губы и тяжело дышал. — Ты молодец, Вин, слышишь? — с дрожащей улыбкой сказал Кристоф, низко наклонившись к нему и поглаживая по волосам. — Я буду рядом, я никуда от тебя не уйду. — Мне больно, — всхлипнул Вин и зажмурился. Он переплел пальцы с пальцами альфы и сжал изо всех сил, когда внизу живота вновь все потянуло, и он не сдержался от крика. Видеть, как больно твоему любимому, и быть не в силах ему помочь — это высшее проявление беспомощности. По лицу омеги беспорядочно текли слезы, ему не хватало воздуха и ужасно хотелось пить. Его лицо было ужасно бледным, словно вся кровь разом схлынула с него. Лекарь возился с пеленкой и марлевым тряпочками, которые заранее прокипятил. Он не желал лезть в личное пространство двух влюбленных. Сейчас Вину никто не поможет так, как Кристоф. Но дверь вдруг приоткрылась, и внутрь заглянул Мингю. От увиденного ему захотелось захлопнуть дверь с обратной стороны, но он очень сильно хотел поддержать своего друга. — Э-эй, — тихо сказал омега, подойдя к Кристофу, который ему вымученно улыбнулся. — Как вы тут? — В порядке, меня просто разрывает на части, но в целом отлично. Для полного счастья не хватает только крепкого алкоголя. — Язвишь, это хорошо, — улыбнулся Мингю, потрепав его по волосам. — Я пришел сказать, что ты у нас сильный мальчик, и ты со всем справишься. А ты, отец, следи за ним, — усмехнулся омега и подмигнул альфе, хлопнув его по плечу. — После увиденного я даже рад, что мой альфа мне взаимностью не отвечает… Если я когда-нибудь забеременею, просто убейте меня, — Вин тихо засмеялся сквозь боль, а после его лицо вновь перекосило. Интервал становился все меньше. — Ну, все, пора, — сказал лекарь, выталкивая Мингю, у которого глаза были с чайные блюдца, за дверь. — Как? Уже? — растерялся альфа и лишь крепче сжал руку Вина в ответ. Его мальчика трясло, и его испуганный взгляд приковался к альфе, словно он правда мог ему чем-то помочь и облегчить его боль. Вин сглотнул, но слюны во рту не было, там была сплошная Сахара. — Ребенок не будет ждать, пока вы соберетесь, — по-доброму улыбнулся лекарь и обвязал марлю вокруг рта и носа, то же самое он велел сделать и Кристофу. — Вин, а теперь очень внимательно слушай меня… Вин отключился от этого мира, и лишь из-под слоя воды слышал голос беты, который говорил ему, что делать. Одной рукой омега сжимал руку Кристофа, которую, казалось, вот-вот сломает, а второй — спинку кровати. Его сердце громыхало так громко, что оно оглушало, оно пульсировали в горле. Вин думал, что от этой боли люди умирают, он никогда не испытывал ничего подобного. Даже пулевое ранение было просто уколом по сравнению с этой. Кристоф почти не дышал, он лишь смотрел на лицо Вина, и его собственное сердце не билось. Ему было плевать, что рука почти онемела от силы, с которой Вин ее сжимал, только бы его мальчику было легче. Кристоф поддерживал его, повторялся и запинался в словах, он гладил его мокрые от пота волосы и целовал в лоб, щеки, губы, он всячески отвлекал его от этой боли. Когда Вин хотя бы на мгновение приходил в себя, он ему отвечал. Альфа сцеловывал его слезы, утирал их ладонями, но они все никак не кончались. В последний раз, когда бета сказал ему напрячься всем своим телом, он услышал громкий крик и откинулся на подушку, принявшись плакать в голос. Кристоф был в прострации. Бета умелыми, но немного подрагивающими руками держал ребенка и перерезал пуповину, умывая кричащего новорожденного в заранее приготовленной теплой воде. Вин рыдал так сильно, что голова начала раскалываться на части, но он не отпускал руку альфы ни на мгновение. Кристоф не понимал, что он чувствует, в нем бушевал ураган. Все было позади. Все позади. Теперь их маленький сын был с ними. Альфа низко склонился над Вином, и омега положил свободную дрожащую руку на его щеку, поглаживая ее большим пальцем. Его взгляд был смазанным из-за слез, он почти не видел лица Кристофа, но прошептал: — Я справился, — его голос дрожал. — Я смог, я сделал это, Кристоф. Наш сын… — Вин начал всхлипывать. — Тш-ш, тише, не плачь, — бета широко ему улыбнулся и немного потеснил Кристофа, положив хныкающего ребенка Вину на грудь. Он приоткрыл мутные глазки и сжал губки, чувствуя запах папы, слыша его родной голос. Вин, с трудом сдерживая дрожь, принялся его гладить по голове. Слезы градом бежали по его лицу. Он думал о том, кто сейчас так далеко, о том, кто не смог увидеть рождение сына, о том, на кого так похож Джастин. — Ты справился, Вин, посмотри на него, — прошептал Кристоф, склонившись над ними. Альфа укрыл успокоившегося на груди папы ребенка чистой марлей и аккуратно, словно боясь навредить, провел большим пальцем по его щечке. Вин свободной рукой обнял его за шею, и альфа уткнулся лбом в его лоб. — Это чудо, — его шепот потонул в поцелуе. Губы у Вина были сухие и соленые.

🍃

Вина не может не быть. Вин был везде, он был во всем, и не было дня, чтобы Авель не искал его. Лис не терял надежду в первый месяц, но когда пошел второй, третий, а затем и четвертый — не надеялся уже никто. Кроме Авеля. Ему было плевать на шепот, ему было плевать на откровенные недовольства, самое главное для него было найти Вина. Живым или мертвым, он должен был держать своего мальчика в руках. Сто сорок длинных, мучительных дней без него. Авель потерялся. Он приходил в его комнату так много раз, что сбился со счета. Он оставался там и смотрел на зеркало, что было приклеено к внутренней части дверцы шкафа Вина. Всегда, когда омега одевался в свои ужасные вещи, которые Авелю нравились, но не когда на него смотрят другие, он смотрелся в это зеркало. Что Авель хотел там увидеть? Отражение Вина? Но он все смотрел на него и касался ладонью, словно желая вновь ощутить тепло кожи своего мальчика, но чувствовал лишь холод. А потом он отворачивался от него и просто стоял, потерянно оглядываясь по сторонам. В шкафу даже остались его вещи, еще сохранившие его любимый, неповторимый запах лаванды. Авель весь день мог провести здесь. Он просто лежал в кровати Вина, чувствуя, что запаха омеги здесь почти не осталось. Он был, но такой фантомный, что почти нереальный. Авель смотрел то на потолок, то на дверь, думая, что вот сейчас Вин откроет ее и вновь окатит его своим надменным взглядом. Но Вин ее не открывал. Вин не приходил. — Авель, Вин не придет. Ты делаешь себе лишь хуже тем, что возвращаешься в его комнату. Хватит. Обреченный и грустный голос Лиса всплыл в сознании, но Авель тряхнул головой, прогоняя его. Нет. Это неправда, все, что они говорят — это ложь. Авель там хоть немного чувствовал Вина, его призрачный запах, его голос, его прохладные маленькие пальцы, которые Авель желал поцеловать. Ему из-за этого как-то совсем немного спокойно становилось, он забывался хотя бы на секунды. Альфе не из-за того, что он возвращался в его комнату каждый раз, становилось хуже, а из-за того, что… его Вина там нет. Но Лис был прав. Ему становилось из-за этого все хуже, и с каждым разом эта надежда, что он вернется, становилась все более тусклой. Однажды он был уже на грани того, чтобы перестать верить, что Вин вернется. Он все чаще начинал думать, что Вина больше нет, эти мысли были навязчивыми, и он заглушал их, как мог… Авель никогда не принимал и не пил так много, чтобы избежать этих мерзких мыслей о том, что его мальчика нет и больше не будет. Никогда. Но он все равно приходил в его комнату. Он не смел трогать ничего, кроме зеркала и его кровати. Все было так, как Вин оставил. Сваленные вещи, стопки книг, пустая кружка из-под кофе на тумбе у кровати и его любимая гитара, покрывшаяся слоем пыли, на окне. Он оглядывался, цеплялся взглядом за каждую оставленную им деталь и думал о Вине. Иногда он аккуратно трогал его книги, проводил пальцами по вещам и гитаре, которая отзывалась тихим перезвоном струн, и думал: «Вин, блять, вернись. Ты можешь раздражать меня, бесить, выводить, делать что угодно, только вернись». И очень у него болело слева в груди. Когда дверь хлопнула, Сан поднял голову и слегка нахмурил брови. По тяжелому запаху он сразу понял, что вернулся брат. Омега сидел на кухне и строгал из деревяшки какую-то фигуру, а Авель, словно не замечая его, прошел и откупорил бутылку, сделав несколько больших глотков. Сана это начинало раздражать. Сколько можно убиваться по нему? Сколько Авель еще будет страдать и забывать совершенно обо всем? И омега не выдержал, повернув к нему голову: — Может, хватит искать свою собачонку? — Сан скривил губы. Одно имя Вина ему было неприятно. — Уже понятно что он не вернется, — омега всем телом почувствовал, что альфа замер, уставившись куда-то перед собой. — Тебе на все стало плевать, даже на своих людей, на меня. Ты только и делаешь, что ищешь его. Ты не найдешь его, Авель. Его больше нет. Хватит убиваться и возьми себя в руки, ты не найдешь даже его тело, потому что, если он умер, его уже давно растащили дикие звери. — Лучше, сука, заткнись, Сан, — альфа сжал в пальцах бутылку. Брат даже не понимал, что своими словами он вновь и вновь вспарывал незаживающие раны, и его хотелось убить за это, заставить заткнуться, чтобы имя Вина даже не слетало с его проклятых губ. — Авель, ты что, влюбился в него? — Сан издал смешок. Ему было забавно допускать мысль, что брат действительно мог в него влюбиться. — Ты смешон. Тебе ведь было наплевать на него. Ты любишь меня, — омега поднялся из-за стола, подошел к нему и скользнул пальцами по его груди, разглаживая складки на футболке. Он поднял голову к Авелю, и хотя он не видел брата, он тихо прошептал: — Я твоя семья. Ты любишь меня, а не его. Авель, забудь о нем. У Авеля на губах заиграла злая ухмылка. Ему было искренне смешно со слов брата, хотелось его приложить пару раз за волосы обо что-то тяжелое, но он не сдвинулся с места. В первую очередь, Сан — его брат, и он не должен так с ним поступать, несмотря на откровенную провокацию. Альфа сжал пальцы в кулаки, смерив брата нечитаемым взглядом, который, он уверен, Сан почувствовал, хотя ничего и не сказал. — И кто из нас смешон, Сан? Я люблю его. Альфа оттолкнул его так, чтобы выместить всю свою горечь, злость и боль, но этого было мало. Слишком мало, чтобы унять дрожь от мыслей о том, что Вина действительно больше нет, что его мальчик не вернется, не придет к нему. Эти мысли кричали в его голове и рвали ее изнутри на части. Авелю самому хотелось орать. Он ушел от Сана так быстро, как только смог, чтобы не причинить брату вред. Его мысли спутались, а сознание начало медленно уплывать. Он сделал то, что делал всегда, чтобы убежать от образа мертвого Вина — принял наркотики и запил все крепким алкоголем. Стемнело. Связь с реальностью потерялась, когда нос обжег кокаин, а глотку обожгла водка. Авеля вело, у него внутри все дрожало, дрожали его пальцы, которые он сжимал в кулаки, и ногти больно впивались в ладони, но он и этой боли не чувствовал. Его взгляд плыл, он был расфокусированным, и он даже не видел лица лежащего перед ним омеги. Он думал о Вине. В горле встал мерзкий ком, который ни проглотить, ни выплюнуть. «Вин, Вин, Вин, Вин», крутилось в его голове. Мир то слишком медленно двигался, то ускорялся на тысячу километров в минуту, так, что Авель за ним не успевал. Он стоял перед кроватью, на которой обнаженный омега разводил красивыми руками свои колени, приглашал Авеля к себе и улыбался так, словно вытянул счастливый билет, а альфа пошатывался. Он сморщился, потому что кокаин сжигал слизистую носа. — Авель, — фамильярно-сладко протянул омега, зазывая его к себе, словно сирена. Омега рад, что Авель сейчас именно его лидер, именно его он хочет и сейчас возьмет то, что он желает. Но Авель был не с ним, он даже не слышал этого фамильярного обращения, ему было глубоко плевать на этого омегу. Ему лишь хотелось сломать его красивые руки, чтобы он не трогал себя, не разводил свои ноги, не прикасался к Авелю. Мерзкие. Все они — мерзкие. А в голове был лишь образ его мальчика, который наживо вспарывал грудную клетку и раздвигал ребра. Перед глазами проносились кадры его лица, за которые Авель хватался, но никак не мог ухватиться. Его мальчика здесь нет, его здесь больше не будет. Его злость и ненависть к самому себе накрыла волной. — Ну же, Авель, иди ко мне, — с улыбкой протянул омега, зазывая его к себе своими руками. «Заткнись, сука, заткнись», кричал Авель в своей голове, но на самом деле даже не смог раскрыть рот. Альфа не контролировал себя, он даже не отдавал отчета в том, что делает. Он нависал над этим омегой, вдалбливал его в скрипучий матрас и причинял явную боль, а он все равно улыбался, даже если в глазах блестели слезы. Они все тут были отвратительными, лишь его мальчик был тем светом луны, к которому Авель тянулся. Ему было мерзко и грязно, но от этой грязи не отмыться, сколько бы он ни тер кожу, потому что эта грязь внутри него. Альфа смотрел на него, думая увидеть хотя бы каплю искренности, но даже когда он намеренно причинял боль, омега наигранно и фальшиво улыбался, и тогда Авель перевернул его лицом вниз, не желая больше смотреть на это мерзкое лицо. Он крепко сжал его волосы, вжимая лицом в подушку, срывался с ритма, его сердце колотилось, как бешеное, но ему все было мало. Почему не становится легче? Почему? В нос ударил любимый запах лаванды. Он пробрался в его дыхательные пути, обвивая лиловыми ветвями горло и легкие, и заменил собой кислород. Авель в наслаждении прикрыл глаза, чувствуя, что его мальчик рядом, чувствуя, что Вин вернулся, что он сейчас с ним, здесь. Он был еле ощутим, но Авелю даже этого хватило, чтобы понять, что он больше не один, что его мальчик рядом. Он захлебнулся от восторга и радости, не понимая, что то были лишь галлюцинации. Мир под альфой начал распадаться на кусочки, словно паззл, и он упал в образовавшуюся черную воронку, наконец, засыпая без беспокойных снов, ведь его мальчик теперь с ним. Он рядом.

***

В глаза ударил яркий солнечный свет, и Авель простонал сквозь плотно сжатые зубы. Во рту было так сухо, словно он не пил несколько лет, тело ломило, а в сознание одним за другим возвращались воспоминания минувшей ночи. Он лежал в своей постели один, того омеги рядом не было, и хорошо, иначе Авель бы ему шею сломал. Альфа вдруг подскочил на постели, чувствуя, как грохочет в груди сердце. Он чувствовал запах лаванды. Его мальчик вернулся. Блять, а если он видел этого омегу с Авелем? Игнорируя долбящую по вискам боль, альфа поднялся и оделся так быстро, как только мог, покидая дом. Нужно срочно пойти к Вину и все ему объяснить. Блять, какой же Авель идиот. Он нашел Лиса в курилке, он сидел и не спеша курил, смотря куда-то в стену уставшим взглядом. Завидев обеспокоенного и взволнованного лидера, он спешно потушил сигарету и поднялся с валяющегося колеса. Почему-то ему очень сильно не понравилось то, что он увидел, и, казалось, ничего хорошего это не предвещало. Авель вцепился пальцами в его плечи и совершенно безумным, но полным надежды взглядом выпалил: — Где Вин? Я чувствовал его прошлой ночью, где Вин? — он не спрашивал, он требовал ответа, но у Лиса на лице было сплошное непонимание. — Я видел его. Нужно опять попытаться его найти. Лис и все те, кто участвовал в поисках, уже устали. Они искали его где только можно и нельзя, но безрезультатно. Лис начал действительно осознавать то, Вина нет и больше не будет, это поняли уже все, но… не Авель. Лидер был зол, он думал, что его мальчика недостаточно хорошо искали, не прилагали все усилия, и он будет стараться вновь и вновь, плевать даже, если в одиночку. — Авель… Вин не приходил. Его тут нет, — Лис положил ладонь на его плечо, но Авель, у которого на лице отразилось непонимание, а после и злость, стряхнул его руку и дернулся, как от удара. Он смотрел на лидера с сочувствием и сожалением. — Ты врешь, — зло сказал альфа. — Я его чувствовал. Он был тут. Лис прикусил губу и свел брови, догадавшись, что произошло. Наркотики сделали свое дело. Он не верил Лису, потому что он всем своим сердцем верил в то, что Вин вернулся, потому что той ночью он почувствовал любимый запах, он видел силуэт Вина в проеме двери. Он видел его с той шлюхой, он обиделся, ему было больно, но Вин здесь. Он вернулся. Вин был перед ним, он гладил его своими руками, гладил его волосы и шептал что-то на ухо перед тем, как альфа уснул. Но, смотря на лицо Лиса, полное сожаления, Авель понимал, что… Вин не возвращался. Он отступил от Лиса и сказал хриплое, обреченное: — Уходи. Но ушел он сам. Он побежал туда, куда возвращался всякий раз, чтобы ощутить присутствие своего мальчика, он побежал в его комнату. Ноги путались, а легкие жгло от подступающих слез. Так не может быть. Его сознание не могло сыграть с ним в такую злую шутку, он отказывался верить в это. Он ведь не мог так ярко ощутить его запах, увидеть его худую, поникшую фигуру? Он ведь не мог. Но головой Авель понимал, что Вина нет, он не пришел, но… Нет. Он не мог в это поверить, не мог понять. Он не верил Лису и ни за что не поверит в то, что его мальчик ушел навсегда. Авель шел в комнату Вина с какой-то побитой надеждой, что он там и что этот глупый мальчишка просто не хотел к нему подходить. Он наверняка жался у себя в комнате, не хотел видеть Авеля и, наверное, даже обиделся. Но когда он зашел в его комнату, Вина там не было. Все его вещи лежали абсолютно там же, где и всегда, не было ни одного следа его присутствия. Его нигде не было. У Авеля начали подрагивать руки, и он сжимал и разжимал их, чтобы унять дрожь. В груди была дикая смесь чувств безысходности, отчаяния и огромной злости и на Вина, и на себя. Он хотел перевернуть там все вверх дном, сломать, разрушить, уничтожить, но он не тронул ничего. Альфа прошел вперед и сел на его постель. Его плечи поникли. — Вин, прости, — прошептал Авель, чувствуя, как дрожит голос, а по щеке вниз бежит теплая капля. — Прости, прости, прости, прости, прости…

3 месяца назад

То, что жизнь после рождения Джастина изменилась — мягко сказано. Она развернулась на сто восемьдесят градусов, и уже ничто не могло быть, как прежде. Вину даже было странно, что он теперь мог свободно наклоняться, потому что большого и тяжелого живота нет, и даже немного грустно. Он не думал, что по беременности можно скучать. В первый месяц привыкнуть к роли папы было сложно, хотя, смотря на Джастина всякий раз, он чувствовал благоговейный трепет, осознание того, что это — его сын, пришло не сразу. Большую роль в этом играли Мингю, бета-лекарь, Юно, который следил за здоровьем малыша, и Кристоф. Если бы не было Кристофа, омега, скорее всего, сошел бы с ума. Кристоф помогал его кормить, когда у Вина не было молока, купать, развлекать, делать ему физические упражнения для развития костей и мышц, даже укачивал поочередно с омегой — он был для Джастина настоящим отцом. Омегу в глубине души грызла вина за то, что он этого лишил Авеля, но он не мог поступить иначе. — О чем задумался? — тихо спросил Кристоф, нарушая поток его мыслей. Вин перевел взгляд с окна на Кристофа и улыбнулся уголком губ, покачав головой, а после посмотрел на Джастина. Он мирно лежал на его руках и сосал молоко, громко дыша через носик. Джастин сжимал своими маленькими пальчиками указательный палец Кристофа, не отпуская его, а омега обхватил своей ладонью ладонь альфы и принялся гладить пальчики сына. Его пухлые розовые губки сомкнулись вокруг соска омеги, он с наслаждением пил молоко и иногда улыбался беззубым ртом Кристофу, который корчил ему смешные рожицы. Не отрываясь от папиной груди, малыш начал сонно моргать, чувствуя, как сон окутывает его тело. Вин подумал, что у сына не жизнь, а сказка. Поел, поспал, поиграл с родителями, снова поел и снова поспал. Правда, иногда у него случались приступы истерики на почве больного живота, и тогда Кристоф и Вин могли хоть всю ночь не спать, потому что отойти от Джастина было невозможно. Малыш только засыпал на пару минут, просыпался и кричал снова. Помогали только грелка и пару капель травяной настойки, которую делал лекарь. Вин сидел на кровати Кристофа, которая в общем-то стала уже их общей, и откинулся на стену, подложив под спину подушку. Он кормил Джастина, а Кристоф завороженно наблюдал за ними. Малыш так изменился с момента рождения, так поправился, и его щечки стали еще больше. Альфа с трудом отказывал себе в желании расцеловать их и искусать. Они были похожи на две мягкие булочки. Джастин пах так, как могут пахнуть только дети, он был просто невероятным ребенком. Кристоф с восхищением называл его «чудом», чудом он и был. Это удивительно — как тело Вина сделало такого малыша. — Это больно? — вдруг тихо спросил альфа, кивнув на грудь омеги, к которой присосался Джастин. Вин улыбнулся ему, слегка покачивая ребенка на руках, чтобы он скорее заснул. — Нет, пока у него нет зубов, это не больно, — ответил омега, смотря на сына. Тот начал сопеть, а его глазки непроизвольно начали закрываться. Вкусное молоко, теплая одежда и близость родителей усыпляли малыша, и он провалился в сон, так и не отпустив палец Кристофа и не оторвавшись от груди папы. — Моя левая грудь свободна, ты можешь попробовать тоже. Я думаю, у тебя бы это получилось даже лучше, — с ухмылкой сказал омега, видя, как заинтересованно Кристоф рассматривает его плоскую грудь. — Не думай, что я откажусь, — ухмыльнулся в ответ альфа и посмотрел на заснувшего Джастина. Вин аккуратно переложил его между подушками — сейчас малыш спал только с ними, и укрыл его пеленкой, чтобы теплый ветер из приоткрытого окна не беспокоил его, и вложил в руки чистую тряпочку. Джастин любил сжимать что-то в руках, пока спит, в основном это были пальцы Кристофа. Вин лег на грудь Кристофа, прижавшись к ней щекой, и принялся гладить его прохладные пальцы. Он смотрел на спящего на спине Джастина, и внутри все холодело. Его потряхивало от мысли, что завтрашним днем он уйдет от них. Пусть не навсегда, пусть лишь на время, но это осознание, что ему придется бросить Джастина и Кристофа одних, било тяжелым молотком по затылку. За все эти месяцы он не раз и не два думал о том, чтобы остаться здесь навсегда. Вин прикрыл глаза и сжал дрожащие губы. Но он не может. Не может бросить Авеля вот так, даже не подав никакой весточки о том, что он жив, что с ним все в порядке. Не было дня, чтобы Вин не думал о нем, а после рождения Джастина альфа вообще не покидал его головы. Кристоф это чувствовал. Он сжал Вина в своих объятиях, и готов был продать душу, чтобы не отпускать его, но и он понимал, что Вину нужно идти. Там его ждут. — Ты должен будешь показать мне, как его кормить лежа. Не понимаю, как лежа можно есть, да еще и на боку. Как он не захлебывается? Джастин удивительный, — принялся рассуждать вслух альфа, стараясь развеселить поникшего Вина. Он улыбнулся и заглянул омеге в глаза, которые он прикрыл. Глаза у него слезились, и Кристоф чувствовал это почти физически. — Тебе обязательно уходить? — тихо спросил альфа, и Вин начал мелко подрагивать. Он уткнулся лицом в его грудь. Вин плакал. Кристофу захотелось ударить себя по лицу и как можно сильнее. Он снова довел своего любимого мальчика до слез. Кристоф разозлился на себя, потому что ответ был очевиден, но альфа все равно спросил и надавил туда, где сильнее всего болит. «Конечно, обязательно, идиот. Он хочет к нему», зло на самого себя подумал Кристоф и сильнее прижал омегу к себе, зарывшись носом в его волосы. Вин притих, но альфа не переставал гладить его спину. Он уткнулся в его висок и прошептал на ухо: — Я бы хотел, чтобы ты остался, но я знаю что это все не для тебя, и тебе не нужна моя надоедливая защита и помощь. Я тебя, наверное, утомил этим? — Кристофу было больно. Его сердце словно пропустили через винты и превратили в мелкий фарш. Но он улыбнулся из последних сил и заправил прядь его волос за ухо. — Вин, твой дом там, рядом с ним, да? — Кристоф, замолчи, — дрожащим голосом прошептал омега, сжимая кулаками его футболку на груди. — Замолчи и не говори этого больше никогда. Твоя помощь никогда не была утомительной для меня. Я наслаждался каждой минутой, которую провел с тобой, и я хотел, чтобы таких минут было много, чтобы их было миллионы, Кристоф. Как ты можешь говорить это? Идиот! Идиот, идиот, идиот, — омега уже не мог сдерживать слез. Он тихо бил Кристофа по груди и плакал, пока альфа аккуратно не перехватил его запястья и не поцеловал каждое из них. — Ты моя семья, ты мой дом, Кристоф, ты и наш сын. Кристоф, замолчи, — Вин плакал, а альфа изо всех сил прижимал его к груди и прикрыл глаза, чувствуя, как у самого щиплет в носу от выступивших слез. Лучше бы Вин ничего не говорил, чем так. Теперь отпустить его почти невозможно.

***

Когда Вин прощался с Мингю, у него в носу щипало, но он держался, чтобы не заплакать, на прощании с Юно, Вин ему глубоко поклонился — меньшее, чем он мог отплатить за здоровье его сына, но вот когда Вин в последний раз перед уходом держал Джастина, он не мог не заплакать. Слезы бесконтрольно лились из его глаз, хотя сонный Джастин совсем ничего не понимал, Вин ходил с ним по комнате и укачивал, обливаясь слезами. Он в последний раз покормил сына и укладывал на дневной сон, а Мингю, смотрящий на них, не смог сам сдержать слез. Омега даже представить не мог, каково на это смотреть Кристофу, который любит Вина и Джастина. У него там, наверное, мясорубка внутри, но он не показывал вида, чтобы Вину не было тяжелее. Даже Юно тяжело вздохнул. Мингю вытер слезы краем рукава и подошел к Вину, забирая Джастина со словами: — Давай, мелкий, я уложу его. Не переживай, здоровяк будет в порядке, — когда Мингю взял его из рук Вина, омега непроизвольно потянулся за ним. Нос Вина покраснел от слез, а губы мелко дрожали. Он не сдвинулся с места, смотря, как Мингю ласково и аккуратно укачивает его сына. Вин без стеснения расплакался и вновь забрал сына, прижимая его к себе, самое драгоценное, что у него было. — Я вернусь, малыш, — прошептал Вин, придерживая малыша за голову. Его слезы скапливались на подбородке и падали вниз. Джастин закряхтел в его руках, но не проснулся. — Я приду, я приду к тебе, слышишь? Папа любит тебя сильнее жизни. Я уйду ненадолго, прости меня, малыш, прости, что я не могу быть с тобой всегда, — Мингю всхлипнул и вытер нос рукавом, а Юно, успокаивая его, положил омеге ладонь на плечо. Только Кристоф стоял и молчал, не в силах отвести взгляд от Вина. — Я люблю тебя, Джастин, я люблю тебя. Не забывай своего папу, пожалуйста, — Вин плакал и шептал ему на ухо. Юно не мог этого выдержать. Он аккуратно опустился рядом и забрал из дрожащих рук омеги спящего ребенка. — Вин, все будет хорошо, слышишь? Мы рядом с ним, вот увидишь, он не забудет тебя, — ободряюще улыбнулся Юно. Вин забрал у Мингю протянутый платок и вытер слезы, благодарно ему кивнув. — Да, — шепнул Вин. Мингю и Вин вновь крепко обнялись, и Вин вместе с Кристофом покинули комнату. У омеги было так тяжело на сердце, что он не мог идти. Чем дальше он шагал от дома, в котором остались его друзья и ребенок, тем сильнее подгибались ноги. Он нашел руку Кристофа и крепко сжал ее, чувствуя, как сильно сжимает ее Кристоф в ответ. Он мог лишь догадываться, что происходило в душе у альфы, ему было страшно только представить это. Вин поправил свой старый рюкзак на плече и автомат. Они остановились перед открытыми воротами, в которые Вин должен сделать шаг навстречу Авелю, но он стоял прибитым к земле и не мог дышать. Его легкие словно слиплись, и он задыхался. Он внезапно повернулся к Кристофу и, встав на носочки, обнял его за шею, что было сил. — Кристоф, я не хочу уходить, — плакал Вин, прижимаясь к нему всем телом. Альфа ломался изнутри, у него дрожало сердце, которое разбилось на миллиарды мелких осколков. — Кристоф, я не хочу, не хочу. Я не хочу бросать вас. — Так не уходи, не уходи, не уходи от меня. Вин прижался солеными губами к его губам, оставляя последний, прощальный поцелуй. В нем было столько горечи, что не уместить всей печали человечества, и столько соли, что хватило бы на целый океан. Омега не позволил ему ответить, потому что иначе он бы уже не смог уйти, а потому он просто развернулся, — их руки выскользнули друг из друга, и Вин пошел вперед. Он пошел за забор, покидая общину Кристофа, а он так и остался стоять, хватаясь пальцами за воздух, тот воздух, что еще секунду назад был ладонью Вина. Он уходил, не оборачиваясь, и Кристоф даже был ему благодарен, потому что если бы он развернулся, альфа бы не выдержал. Если бы он видел полный боли взгляд Вина, если бы знал, как трудно ему сдерживать громкий плач, он бы не выдержал. Ему больно. Ему так больно, что эта боль стала почти невыносимой. Он хотел побежать за ним, остановить Вина, запереть, не отпускать, запретить уходить, но все что ему оставалось — это смотреть вслед уходящему Вину и пытаться дышать расплющенными легкими. Альфа перевел взгляд на свою руку, в которой только что была рука Вина. Он хотел напиться вдребезги и хотя бы на мгновение забыться, но он самого себя остановил, думая: «У меня теперь ребенок. Нельзя, Кристоф, ты не можешь». Вин шел очень быстро, утирая градом скатывающиеся слезы, он упрямо шел, но с каждым шагом двигаться было все труднее, словно к его ногам были привязаны булыжники. Он шел, игнорируя все, даже собственную боль, потому что он должен, он должен уйти, он должен вернуться к Авелю. Но через несколько шагов он замедлился, а потом и вовсе остановился. Его плечи подрагивали, потому что он плакал, плакал так сильно, как никогда в своей жизни. Он резко развернулся и увидел, что Кристоф так и стоит на месте, и он сорвался с места, на всех порах несясь к нему обратно. Словно и не было между ними этого расстояния, Вин добежал к нему так быстро, как только смог, видя, как сам Кристоф бежит ему навстречу, и он налетел на альфу, крепко обвивая его руками и ногами. Он начал судорожно шептать Кристофу на ухо, содрогаясь в рыданиях: — Я не могу, я не могу, я не могу! Он так крепко сжимал в одном кулаке его футболку, а в другой волосы Кристофа и плакал. Вин знал, что он вернется, что он должен сейчас уйти, он должен и ему лучше было не оборачивается, но он не мог. Кристоф держал его чертовски крепко. Одна его рука покоилась на спине Вина, — он и гладил его, и прижимал к себе сильнее, а другая рука была в волосах омеги. Он уткнулся носом в шею Вина и водил по ней губами. Он не мог отпустить. — Пожалуйста, скажи, чтобы я ушел, прошу, скажи это, — всхлипнул омега. — Нет, — хрипло ответил Кристоф. — Ни за что, Вин, я никогда не скажу этого. — Я вернусь, слышишь? — Вин обхватил его лицо руками и принялся целовать каждый сантиметр его лица, приговаривая. — Я уйду, чтобы вернуться потом. Живым или мертвым, я вернусь. Я не брошу тебя, я не брошу нашего ребенка, — Вин провел большим пальцем по его щеке и подбородку, огладил губы и снова поцеловал, слизывая соленые слезы. Кристоф не мог поверить, что его мальчик был в его руках. — Пока мы тут стоим, Джастин наверняка уже проголодался, — хрипло засмеялся Вин в губы Кристофа и поцеловал его. — Вернемся к нашему сыну. Тем днем Вин уйти так и не смог. Все отведенные им часы Вин провел лишь в окружении сына и Кристофа, даже Мингю понимающе кивнул и удалился. Он не хотел мешать им втроем насладиться последними часами. Джастин и впрямь проснулся спустя час, принявшись развлекать родителей своими смешными гримасами. Они его накормили, а вечером вышли гулять, чтобы малыш подышал свежим воздухом. Кристоф держал Джастина, а Вин цеплялся пальцами за локоть альфы, и прохладный летний воздух заползал в легкие. Скоро это кончится, но Вину было легко и хорошо. У них была впереди еще целая ночь до рассвета. — Наверное, он забудет меня, — грустно улыбнулся Вин, уложив выкупанного и накормленного Джастина спать. Он погладил его животик и поцеловал в лоб. — Он тебя не забудет. Я буду ему каждый день говорить о тебе, — тихо сказал Кристоф, обнимая Вина со спины за талию. Омега прижался спиной к его груди и прикрыл глаза. — Ты его папа, он тебя не забудет, — альфа аккуратно поцеловал его за ухом, а после добавил совсем тихо: — Как тебя вообще можно забыть… У Вина больно сжалось сердце. Он повернулся в кольце его рук лицом к Кристофу и обнял за шею, они начали медленно покачиваться под не слышимую музыку, и альфа все сильнее прижимал его к себе, а Вин скользил губами от его ключиц к шее и назад. У него не было сомнений в том, что они сделают сейчас, и он не собирался останавливаться. Кристоф к нему наклонился, и их горячие губы слились в поцелуе. Впереди была целая ночь, которой никогда не будет достаточно. Даже сгорая в руках Кристофа, Вину было мало. Они вели себя как можно тише, чтобы не разбудить Джастина, и Кристоф сцеловывал каждый его стон, жадно проглатывал и запоминал ладонями каждый изгиб его прекрасного тела. У Вина отказывало сердце, но они не останавливались. Они всю ночь растворялись друг в друге, и омега с трудом сдерживал слезы под закрытыми веками. Они переплетали пальцы и свои души, потому что ни одному из них никогда не будет достаточно. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя», крутилось в голове альфы, когда он двигался в нем так медленно и плавно, проглатывая каждую меняющуюся эмоцию на любимом лице, видя заломленные брови и в удовольствии приоткрытые губы. Кристоф наклонился и поцеловал его, не зная, что в этот момент Вин думал о том же. Как бы сильно альфа ни боролся со сном, под утро он все-таки уснул, пока Вин гладил его спутанные волосы, и омега понял, что пора. Если он не уйдет сейчас, в предрассветную тьму, он никогда уже не сможет уйти. Потому он встал и надел вещи Кристофа, чтобы сохранить его запах на себе подольше. Джастин спал всю ночь, не беспокоя родителей. Вин нежно улыбнулся и забрал сына из кроватки, аккуратно укладывая его рядом с Кристофом. — Только не раздави нашего сына во сне, — с улыбкой прошептал ему в губы Вин и поцеловал. Он оставил теплый поцелуй на щечке Джастина и, поправив на них одеяло, тихо выскользнул из комнаты. В этот раз он действительно ушел, не оборачиваясь, а аккуратно сложенные вещи Вина остались на краю кровати.

***

Вин остановился там, где начинался въезд в каменные ворота. Он стоял и смотрел на место, которое было его домом, место, которое он покинул долгих девять месяцев назад, место, где он оставил абсолютно все — свои вещи, свою душу, свою любовь. Он ушел, чтобы дать жизнь чему-то большему, а теперь вернулся. Что он должен сказать? Что сделать? Примут ли его обратно? Обрадуется ли Авель? Вин глубоко вдохнул и сжал дрожащие пальцы в кулак. От почти десятичасовой ходьбы под палящим солнцем болели ноги и кружилась голова, но омега не мог отступить, когда он был так близко. Едва завидев издалека знакомые очертания их поселения, у Вина отказалось работать сердце, и накрыла паника. «А вдруг Авель забыл меня? Вдруг я ему уже и не нужен?», судорожно думал Вин и все сжимал ладони, чувствуя свой шрам. У него дрожали ноги. Он волновался, он не знал, чего ему ждать. Он словно шагал в густой туман. Они с Авелем расстались, так и не поговорив, так и не услышав друг друга. Они даже не попытались что-то наладить, и как он теперь встретит его? «А вдруг он ненавидит меня?». Вин был почти уверен, что больше не нужен ему, эти мысли сжирали его заживо, но он все равно шел вперед. Потому что там Авель, и если он ему не нужен, Вин хотел услышать это лично. Он хотел убедиться в этом. Он оторвался от земли и вновь пошел вперед, хотя ноги были стерты уже так, что он едва мог сделать очередной шаг. У него было ощущение, что он вот-вот упадет на землю. Когда он пересек черту ворот, он увидел на себе взгляды — те самые взгляды, в которых читалось: «Не может быть». Восставший из могилы мертвец, призрак, зомби, но точно не живой человек. Вин игнорировал эти взгляды, в этих лицах он искал лишь одни глаза. Все были шокированы и смотрели на него. Лис растолкал локтями скопившуюся толпу, чтобы посмотреть, какого черта там происходит, и когда он увидел Вина, он врос ногами в землю. Вин захотел улыбнуться ему дрожащими губами, поприветствовать, и он мог видеть, как с молниеносной скоростью сменяют друг друга эмоции в его глазах. Страх, удивление, непонимание, неверие… Он не верил в реальность происходящего, а после крикнул: — Авель! Авель, иди сюда, иди сюда скорее! Сердце у Вина грохотало так громко, что, казалось, каждый человек здесь мог его услышать. Ему было плевать на злобу, разочарование, удивление и шок остальных. Мир вдруг сузился до одного Авеля, который отделился от толпы. Между ними было расстояние в каких-то жалких несколько метров. У Вина подкашивались колени, он, смотря в любимое лицо, от которого внутри все вверх дном переворачивалось, никак не мог понять, о чем думает Авель, никак не мог понять эмоции в его глазах. Вин отчаянно пытался понять, но не мог, у него самого в голове стояла каша и в горле комок. Он сорвался и просто побежал к Авелю. Он с разбегу обнял его за шею, а альфа крепко прижал его к себе руками. Он по инерции слегка прокрутился вокруг оси, не веря, что Вин сейчас в его руках, что он рядом. Вина всего трясло, и он не мог поверить, что обнимает Авеля, что он рядом после стольких месяцев разлуки, он может коснуться его, Вин не верил, что он не спит. Он думал, что сейчас проснется, и Авель растворится в его руках. Вин, не сдержавшись, начал плакать прямо там, в его руках, при всех этих людях. — Мой мальчик, мой мальчик, мой мальчик, — хрипло повторял Авель, судорожно оглаживая его шею, его волосы, спину. Он прижимал к себе Вина, не понимая до конца, что это реальность, что это не сладкая галлюцинация. У Авеля заслезились глаза, потому что его мальчик жив. Он тут, он рядом, он жив, и Авель все сильнее и сильнее обнимал Вина, чтобы почувствовать его максимально близко, и плевать, что Вин уже не мог дышать, омега и рад был задохнуться в его руках; чтобы понять, что он тут, это не призрак, не иллюзия. Он почувствовал сердцебиение Вина, и лишь тогда абсолютно начал понимать, что перед ним настоящий Вин. У Авеля в голове все спуталось, он не знал, что сказать. Альфа уткнулся носом в макушку Вина и прикрыл глаза, все никак не выпуская из рук своего омегу. У него дрожали руки. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя», крутилось в голове Вина, пока он бесстыдно плакал, а Лис разгонял толпу, чтобы они не мешали их воссоединению. — Мой, — тихо сказал Вин, принявшись целовать лицо Авеля. — Мой, мой, мой, мой… Авель, мой Авель, мой, мой, только мой, — омега всхлипнул и прижался губами к его губам, зажмурившись до боли. — Я так скучал, я так скучал по тебе, родной. Вин не мог поверить, что это он в его руках. Вин взял его лицо в ладони. Он не мог насмотреться, не мог надышаться им. Плевать, что все смотрели, Вину на все глубоко плевать, только Авель перед ним важен и нужен. Вину казалось, что он умер, потому что все было слишком нереально. Авель думал, что ему мерещится, что это галлюцинации, что Вин так и не вернулся. Он так долго надеялся, что Вин вернется, что он жив и каждый раз, когда его не было, когда он не возвращался, он все равно ждал и надеялся. А теперь перед ним Вин. Настоящий. Альфа никак не мог принять реальность. — Я вернулся, Авель, я пришел… — прошептал в его губы Вин и горько поцеловал. — Мой мальчик вернулся, — надломлено прошептал Авель. Они осели коленями на землю, держа друг друга за лицо, цепляясь друг за друга, как двое обреченных на смерть. — Ты вернулся, ты здесь… Мой мальчик вернулся, — прошептал альфа, поглаживая щеку Вина, по которой текла слеза, большим пальцем. Он не мог оторвать взгляд от любимого и не верил тому, что говорил. — Вин вернулся. Вин, Вин, Вин… Авель вдруг обнял его очень крепко, сгребая в свои руки, и Вин, дрожа, упал на его грудь. Под ухом билось любимое сердце, и его собственное подстраивалось под этот ритм. Слезы все бежали беспрерывном потоком по лицу, и хотя омега знал, что впереди у них будет сложный разговор, много проблем и нерешенных вопросов, сейчас это было не важно. Важен был лишь Авель. Изгиб шеи, куда уткнулся альфа, стал влажным.