реквием

Этим утром Хаку встал очень рано, потому что ему не спалось. Хосок тихо спал на своей половине кровати, а омега просто лежал, сложив руки на животе, и думал. Он думал о том, что Хосок и Чонгук сегодня уйдут на несколько дней и о том, как сильно он будет по ним скучать, переживать и волноваться, как у них все проходит. Они вот уже с месяц жили втроем, потому что Чонгук не хотел оставлять брата одного надолго, а Хаку… он просто хотел быть рядом. Теперь он хотел этого всегда. Чтобы не лежать без дела, омега поднялся в пятом часу утра и приготовил своим альфам вкусный завтрак из яичницы, ячменного кофе и порезанных на дольки яблок. Яблоки были красноватые и мягкие, но вполне неплохо сохранившиеся после продолжительного хранения в темном прохладном подвале. Омега ловко управлялся с ножом, успевая и помешивать деревянной лопаткой яйца на сковородке. Хосок проснулся, потому что вторая половина кровати пустовала. Альфа настолько привык чувствовать под боком тепло Хаку, слышать его тихое дыхание и чувствовать возню во сне, что без всего этого теперь ему было тяжело заснуть. Тяжело и удивительно, ведь раньше он терпеть не мог, когда рядом кто-то лежал, но теперь это казалось привычным делом и таким… родным, что ли. Хаку и Чонгук не оставляли его ни на мгновение. Они начинали все чаще ужинать вместе, обсуждать прошедший день и просто делиться друг с другом наболевшим. В основном помогал в этом Хаку, потому что у омеги подвешен язык, да и всяких новостей и слухов он понабрался у Енхи и Билли, а потом делился с альфами, заставляя их тихо посмеиваться. Хаку действительно удалось растопить лед в отношениях между братьями, он хрустнул и поплыл дальше по течению. Хосок заметил в действиях и словах Чонгука искренность. Он интересовался состоянием и жизнью брата не просто для галочки, а потому что ему действительно это было важно. Альфа зевнул несколько раз, умылся прохладной водой и завязал на своих спортивных штанах шнурок. Он медленно спустился по лестнице, почесывая голый пресс, и причесал растрепанные вихры пятерней. Чонгук храпел на диване, свесив одну руку на пол, и Хосок усмехнулся краем губ, глянув на него. Его даже пушкой не разбудить, потому старший даже не пытался поднять брата. Хосок остановился в дверном проеме, застав Хаку у плиты. Он аккуратно перекладывал жареные яйца на тарелки. Запах на кухне стоял прекрасный, и альфа вдохнул его полными легкими. С появлением в его жизни этого мальчика все круто изменилось. Изменилась не только окружающая его жизнь, но и сам Хосок, и теперь он не представлял свою жизнь даже вот без таких завтраков, которые омега для них готовил. Хосок тихо подошел к нему и обнял сзади за талию, надеясь на эффект неожиданности, но омега только улыбнулся и, вытерев руки о полотенце, развернулся в кольце его рук, обнимая за шею. — А я старался быть тихим, думал, ты не заметишь, — с легкой улыбкой сказал Хосок и поддел нос Хаку своим, словно собирался поцеловать, но не сделал этого. — Мой слух очень острый, даже не пытайся, — улыбнулся омега, поглаживая теплыми пальцами его затылок. Через тонкую длинную футболку Хаку чувствовал, что на альфе нет ничего сверху, и жар его тела обжигал. Он хотел прикоснуться к его груди ладонями, но одна эта мысль его смущала. — И даже если бы я тебя не услышал, я бы почувствовал твой запах, — Хосок провел ладонью по его щеке, и Хаку прикрыл в наслаждении глаза, ластясь о нее, как котенок. — Почему ты так рано встал? — Не могу спать, когда ты своими косточками не греешь мои бока, — Хосок почувствовал, как жгутся губы от непреодолимого желания поцеловать омегу. После той ночи в рождество сдержаться было все труднее, а Хаку стал лишь привлекательнее. Он манил к себе, зазывал, даже не открывая рот, но Хосока к нему тянуло магнитом. Омега поселился в его разуме, и его оттуда ничем не вытянуть и не вытравить, Хосок и не старался. Он, казалось, уже смирился с тем, что этот омега в нем навсегда. От ответа Хосока у Хаку на губах расцвела нежная улыбка. Омега потерся кончиком носа о его нос, желая привстать на носочки и поцеловать манящие губы. Они грели своим теплом даже на расстоянии, и Хаку хотелось окунуться в их жар, хотелось провести по ним кончиком языка, вновь ощутить их вкус, почувствовать запах. Хосок начал тяжелее дышать, а его руки расплавляли футболку на талии омеги. — Да сколько можно! — проворчал сонный Чонгук, завалившийся спросонья на кухню. — Как ни приду, вы лобзаетесь, тьфу… — Ты чего проснулся? Спал же, как убитый, — хрипло засмеялся Хосок, все же отстранившись от неловко улыбнувшегося Хаку. Омега выпутался из рук альфы и принялся расставлять тарелки с едой на столе, потому что Чонгук уже завалился на стул. Хосок сел рядом, пока Хаку заливал ячменную смесь кипятком. — А у меня нюх, как у собаки. Я сквозь сон почувствовал, что пахнет вкусным, решил встать поесть, а вы тут… — цокнул языком Чонгук в шутку, принявшись уплетать аппетитную яичницу. Конечно, альфа просто вредничал, на самом деле этим двум мешать совсем не хотелось, ведь он их понимал как никто другой, но он был голодный, как волчара. — Меня не разбудит ничто, кроме запаха вкусной еды и мысли, что вы тут без меня все съедите. — Я тебе потом еще приготовлю, не ворчи, — улыбнулся Хаку, сев напротив Чонгука. Он со своей тарелки съел всего пару кусочков и принялся пить ягодный чай, у Хосока тоже особо не было аппетита. Вернее он бы поел кое-чего, но это точно не яичница. Альфа ухмыльнулся этой мысли, смотря на Хаку, и толкнул язык за щеку, а Чонгук едва не подавился яичницей, заметив это. Зато у Хаку на губах играла улыбка, которую он прятал за чашкой с ароматным чаем. Он чувствовал взгляд Хосока кожей, ему для этого даже зрение не нужно. Омега ярко ощущал его тяжелый запах, забивающий дыхательные пути, чувствовал жар его кожи, чувствовал его взгляд. Их руки лежали рядом, но друг друга так и не коснулись, хотя Хосок словно случайно потянулся за вилкой, касаясь пальцев омеги своими. — Голубки, слушайте, вы мне аппетит портите, — прокомментировал Чонгук. Он заинтересованно глянул на тарелку Хосока и спросил: — А ты будешь? — Нет, я не голодный. Приятного аппетита, — усмехнулся альфа и пододвинул свою порцию к Чонгуку, который готов был вылизать тарелку. Яичница с пряными травами была просто шедевром кулинарного искусства, но сам альфа скучал по немного пересоленной яичнице, что готовил ему Тэхен, и все отдал бы, чтобы сейчас отведать именно ее. Но он быстро отогнал грустные мысли, чтобы не портить самому себе настрой перед предстоящей вылазкой и сделал несколько больших глотков кофейного напитка, с удовольствием облизнув губы. — А вот ты ешь так, словно не ел лет двадцать. — Аппетит зверский, и я смотрю, не у одного меня, — ухмыльнулся альфа, подмигнул брату и кивнул на вздернувшего бровь Хаку. Он отставил кружку на стол, повернулся к Хосоку и спросил: — Ты тоже голодный? А почему не ешь? — Чонгук прыснул в кулак, а Хосоку захотелось его треснуть. — О-о-о, бусинка, если бы ты только знал… — Я сейчас тебя загрызу, — клацнул зубами Хосок, грозясь сожрать Чонгука, если он не замолчит со своими похабными шуточками. — Ешь молча, — тот в ответ ухмыльнулся, собрал на тарелку все остатки яичницы и, прихватив тарелку и кружку с кофе, с загадочной улыбкой удалился, оставляя Хосока и Хаку наедине. — Я когда-нибудь начну понимать ваши шуточки? — улыбнулся Хаку и подпер щеку кулаком, допивая остатки теплого чая. На дне плавали остатки ежевики и пару иголок можжевельника. — Обязательно, — усмехнулся Хосок. — Когда вырастешь, может, начнешь понимать. — Эй, — возмутился омега и слегка стукнул его по плечу кулачком. — Я уже взрослый! Хосок тихо засмеялся и покачал головой. Ему никогда не было так тепло от одного вида какого-то омеги, но когда он смотрел на Хаку, то самое тепло окутывало каждый орган. Хаку хотелось касаться, обнимать, целовать, трепать его мягкие волосы и вдыхать запах петрикора. Он, как и земля после дождя, дарил спокойствие, коего в жизни альфы не было так долго. Словно дикий шторм закончился, и его полуразрушенный корабль выбросило на берег. Альфа был уверен, что им предстоит пройти через многое, что у них впереди много сложностей, и его чертова зависимость еще не раз даст о себе знать, но когда рядом с тобой люди, крепко держащие за руки даже в самую трудную минуту, преодолимо все. Альфа перегнулся через стол и, наконец, припал губами к его розовым губам. Он целовал его очень медленно, плавно и неглубоко. От Хаку пахло ягодами, его губы после чая были такими сладкими, как мед, и хотя Хосок сладкое не жаловал, его губы он любил. Альфа погладил костяшками пальцев его щеку и, когда он попытался отстраниться, Хаку прильнул к нему сам, желая подольше насладиться любимым перед разлукой. Есть сто причин, по которой они могли бы не дожить до сегодня. И еще сто, по которым они могли бы не дожить до завтра. Но они борются за каждую секунду, что могут провести вместе. Пусть всего две минуты или два дня… Они бесценны. Многие собрались перед воротами, провожая своих альф, охотников и лидеров на вылазку. Их было не более пятнадцати человек, Хосок и Чонгук пришли к решению, что маленькой группой передвигаться будет легче, они быстрее будут поддаваться корректировке распоряжений в случае опасности, да и в общине должны остаться те, кто будут защищать людей в случае опасности. Хосок хотел оставить Чонмина за лидера, но тот изъявил желание пойти вместе с ними, и альфа препятствовать не стал — такой боец, как Чонмин, им всегда пригодится. Чонгук подошел к Фэйт и прикурил от фильтра ее зажженной сигареты. Она стояла поодаль и разглядывала маленькую группу людей, которые оторвались от своих дел и решили проводить альф. — Чувствуешь? — спросила она, стряхивая пепел на землю. — Что именно? — выгнул бровь Чонгук, присев на корточки. Большой рюкзак тянул его вниз, а дуло автомата скребло сухую прохладную землю. — Запах перемен, — усмехнулась она краешком губ и кивнула на Хосока. Он разговаривал с альфой, которого оставлял за главного, а после кинул взгляд на Хаку. Омега стоял, кусал свои обветренные на холоде губы и перебирал пальцами рукава длинного свитера. Он вслушивался в тихие переговоры и пытался расслышать голос Хосока, к которому хотел подойти и попрощаться, но никак не мог расслышать. Людей было очень много. Рядом стоял Енхи, который был как никогда обеспокоен, и взгляд старшего омеги то и дело падал на Чонмина. Зато альфа, в отличие от него самого, был расслаблен. Он говорил с другом и тихо посмеивался, сжимая пальцами ремешок ружья. В голове у Енхи зародились мысли о том, что этот альфа может не вернуться, и он сам не знает почему, но это его волновало. После ночи в рождество они особо не говорили, вернее, Енхи избегал всякого контакта, когда видел, что Чонмин на него смотрит или пытается завязать разговор. Ведь убегать всегда легче, чем поговорить и поделиться своими страхами, коими омега был переполнен. То ли по интуиции, то ли заметив его взгляд, но Чонмин повернул голову к Енхи, и тот быстро отвел взгляд в сторону. — Эй, на тебе лица нет, — сказал с легкой улыбкой Хосок. Закончив с альфой, он подошел к Хаку и взял в ладонь его прохладные пальцы, слегка сжимая. — Что случилось? — Я беспокоюсь за вас, как все пройдет, не наткнетесь ли вы на зараженных или… на кого похуже, — вздохнул омега, подняв голову к Хосоку. — Я уже себе места не нахожу, хочу пойти с вами, но понимаю, что буду обузой… — Не нужно, не говори так, — покачал головой альфа и резко притянул его к себе так, что омега едва не упал на него, но Хосок крепко обнял его и прижал к груди. Хаку стало немного спокойнее, когда под щекой раздалось мерное сердцебиение его альфы, запах горького кофе окутал его теплым одеялом, а сам альфа зарывался носом в его волосы и оставил поцелуй на макушке. — Просто здесь ты будешь нужнее, Билли и Енхи будут беспокоиться за тебя. Верно, Енхи? — улыбнулся альфа и глянул на рассеянного омегу, который взглянул на них и быстро улыбнулся, активно покивав. — Да, да, — подтвердил он. — Хаку умеет находить приключения на свой тощий зад. — Вот, об этом я и говорю, — Хосок поднял его лицо за подбородок к себе и взглянул в его глаза. Ему захотелось поцеловать его веки и ресницы, и альфа с трудом отказал себе в этом. — Мне будет спокойнее, если ты останешься тут. Вас будут защищать, а ты сможешь заниматься своими делами и помогать всем и каждому, как ты это и делаешь, — он улыбнулся уголком губ, погладив большим пальцем подбородок омеги. Хаку грустно вздохнул и принялся кусать губы. Енхи, вновь не удержавшись, бросил взгляд на Чонмина и заметил, что альфа неотрывно смотрит на него. Щеки тут же вспыхнули, и ему захотелось отвернуться. — Я не хочу вас отпускать, — тихо, чтобы услышал только Хосок, сказал омега. Ему хотелось надуть губы, как маленькому, но он решил отставить свои «хочу» на второй план. Благополучие общины было важнее, а у них очень быстро кончались припасы, и их нужно было пополнять. — С нами все будет хорошо, на вылазку идут только лучшие бойцы. Мы с Чонгуком будем прикрывать спины друг друга, а нас, если что, прикроет Фэйт. Она меткий стрелок и опытный охотник, да и Чонмин нам не позволит попасть в передрягу, — Енхи, услышав имя альфы, непроизвольно напряг слух. — Ты не заметишь, как быстро пройдут эти два дня. Всего два дня, и мы вернемся. Я вернусь к тебе, — прошептал альфа ему на ухо, отчего у омеги вдоль позвоночника побежали мурашки. Захотелось прижаться к альфе изо всех сил, и Хаку позволил себе обвить талию Хосока под его курткой и крепко обнять. Вокруг них были люди, но ощущение, словно они остались одни во всем мире, даже голоса отошли на второй план. Чонгук, смотря на них, не мог перестать улыбаться. — Пообещай, что с вами ничего не случится. Пообещай, что все вы вернетесь домой живыми и здоровыми, Хосок, — тихо, но требовательно попросил Хаку, уткнувшись лицом в его грудь. — Пообещай, что ты вернешься ко мне, что ты всегда будешь возвращаться… — Малыш, я всегда буду к тебе возвращаться, — ласковое «малыш» само сорвалось с губ, Хосок даже не заметил, как. Он провел ладонью по его затылку и волосам, и сам у себя спрашивал, как ему еще хватает сил оторваться от него? Это казалось невозможным, потому что с Хаку хотелось проводить каждую минуту, даже не говорить о чем-то, а просто находиться рядом. — Живым или… — Хосок замолчал, когда Хаку вскинул к нему голову. — Живым. Всегда буду возвращаться живым. — Ребят, пора, — крикнул альфа из толпы и махнул зазывающе рукой. Двое сторожей отодвинули брусчатую заслонку и принялись толкать ворота, открывая им путь. У Енхи оборвалось сердце, когда охотники один за другим начали уходить, и он не мог оторваться от Чонмина, который и сам должен будет сейчас скрыться за этими воротами. — Мне пора, — прошептал Хосок ему на ухо, хотя не желал выпускать омегу из своих рук. — Да, — шмыгнул носом Хаку и с трудом отстранился. — Я буду ждать тебя, Хосок. Пожалуйста, береги себя, Чонгука, Фэйт, Чонмина… Берегите друг друга. Ты ведь обещаешь? — его голос понизился до шепота. — Обещаю, — так же тихо ответил Хосок, а он, обещая, всегда свои обещания выполняет. Хосок сделал шаг в сторону, но их руки с Хаку так и не расцепились, и тогда он, плюнув на все, просто притянул его к себе и поцеловал так чувственно, глубоко и страстно, что у омеги выбило из-под ног землю. Среди альф раздались добрые смешки и одобряющее «у-у-у», а Чонгук ухмыльнулся и принялся всех подталкивать к выходу, им незачем на это смотреть. Хаку обнял своего альфу за шею и прижался к нему, а Хосок оторвал его от земли, обхватив за талию. Этот омега — ведьма, не иначе, ибо Хосок никак объяснить эти метаморфозы не может. Теплый язык омеги скользнул по его губам, и Хосок слегка обхватил его губами, посасывая. Еще раз поцеловав приоткрытые губы Хаку, альфа отстранился и с легкой улыбкой сказал: — Ну что ты делаешь со мной, а? Я ведь так не уйду. — Не то, чтобы я против, — улыбнулся Хаку, уткнувшись лбом в его лоб. Хосок поставил его на землю, и Хаку вновь его поцеловал, наслаждаясь его губами. — Но иди, вам уже пора… — Хосок глянул на уходящих альф и кивнул. — А ты здесь не грусти. Я обязательно вернусь, мне есть к кому теперь возвращаться, — Хаку отпустил его руку и остался стоять с глупой улыбкой, чувствуя, как горят кончики ушей. Енхи хотел опустить голову, забрать Хаку и уйти, но неожиданно услышал, как к нему кто-то приближается. Он поднял голову и столкнулся взглядом с Чонмином, у которого на губах играла легкая улыбка, и его сердце непроизвольно заскакало галопом, а лицо покраснело от смущения. Омега и рад бы скинуть все на жаркую погоду, да только на улице было холодно, захотелось позорно убежать, отвернуться, но и радость оттого, что альфа не оставил его и решил подойти, грело глупое сердце. Захотелось ударить себя, чтобы прийти в чувства, потому что коленки предательски подкосились, когда Чонмин остановился напротив. — Не переживай, я вернусь живым. Может быть, не совсем здоровым, но живым, — хрипло засмеялся альфа. — Мне все равно, — быстро, растерянно и как-то совсем неправдоподобно выпалил Енхи, кусая и без того искусанную губу. Но Чонмин спокойно улыбнулся и кивнул. Он снял с шеи свою подвеску — обычный найденный им волчий клык, через который он продел черную веревку, и взял прохладную руку Енхи, в которую вложил подвеску. — Это мой талисман, я его на удачу ношу. Сам сделал. Носи его, пока я не вернусь, а если не вернусь, оставь себе, — Чонмин согнул его пальцы, скрывая от удивленного взгляда Енхи белый клык. Омега смотрел на него и не мог оторваться, а еще он не мог дышать, потому что Чонмин, этот дурацкий Чонмин творил с ним что-то странное. Сердце ухнуло к пяткам, когда горячие ладони альфы заменил прохладный воздух, лизнувший его кожу. Енхи поднял к нему голову, и в мыслях крутилось «Спасибо», но он не смог разомкнуть губы. Но Чонмин не переставал улыбаться так, что на щеке появилась ямочка. — До встречи, Енхи, — и альфа развернулся и пошел вместе с остальными на выход, а Енхи, едва дыша, покрепче сжал ладонь вместе со своим новым талисманом.

***

Гююн сидела возле оговоренного места у реки, где они с Фэйт распрощались в прошлый раз. Чонгук сделал для них медвежью услугу и был кем-то вроде почтальона, хотя он и не подписывался на это, но бета согласилась на встречу. Ей было интересно, что Гююн скажет в этот раз, но оставлять своих ей особо не хотелось и отставать от них тоже. Она решила сделать небольшой крюк, чтобы по-быстрому обговорить с Гююн и продолжить путь. Чонгук ей подмигнул и кивнул, махнув рукой на недолгое прощание, а сам прибавил шагу, догоняя Хосока, который был подозрительно-счастливо задумчив. Видеть брата таким — так ново и необычно, что хотелось провести с ним как можно больше времени, как можно дальше заглянуть в его душу, если он позволит, и разделить эту радость с ним. Когда Фэйт увидела ее, она кидала камни в реку. Клифф громко гавкнул, пугая девушку, и рванул к ней, узнав по запаху знакомого человека. Омега рассмеялась, поймав активного пса в объятия, и сама чуть не завалилась на спину. Фэйт сбежала с пригорка и не спеша подошла к ним. Гююн поднялась с земли и отряхнула свои черные джинсы от пыли. У нее на плече висела холщовая сумка с чем-то внутри. — Это что такое? — выгнула бровь Фэйт, кивнув на полную сумку. — Для начала, привет, — спокойно улыбнулась омега, поглаживая пса по голове. Фэйт кивнула в ответ. — А это… — она сняла сумку и протянула ее бете, — твои вещи, которые ты давала мне. Я хотела вернуть тебе это и подарить кое-что, — она достала из рюкзака небольшую книгу. Она была разбухшей от сырости и исписанной потекшими чернилами, и хотя состояние записной книжки было не очень хорошим, она была довольно-таки читабельной. — Мне показалось, что мой рассказ тебя немного разозлил… — Гююн, послушай, — Фэйт вздохнула и облизнула губы, зачесав пятерней довольно отросшие волосы. — Ты меня не злила, дело вообще не в тебе, и я тебе это уже говорила. Дело во мне. Просто твой рассказ… — бета запнулась, смотря на записную книжку в своих руках. — О брате, об иммунитете, все это было немного странным, — Фэйт врала и не краснела. Она чувствовала, как шрам на руке жжет. Ей просто было слишком сложно поверить в то, что существуют еще люди с иммунитетом. — А это, я так понимаю, твой дневник или типа того? — Да, — кивнула Гююн. — Я знаю, как безумно это все звучало, ведь иммунитета, вроде как, нет, но… Я не врала тебе. Я все записывала сюда, все события, которые происходили со мной, все свои мысли, все чувства о брате, о жизни, о себе самой. Я не знаю, нужно ли тебе это, но почитай. Может быть, это что-то даст тебе, а, может, не даст совсем ничего. Но, Фэйт, я не хочу, чтобы ты ненавидела меня, я не хочу раздражать тебя. — Ты несносная все-таки, — закатила глаза бета. — Ну и сколько раз мне повторить, что ты не раздражаешь меня? Что я тебя не ненавижу, не презираю? — Сказать можно хоть тысячу раз, но я хотела бы видеть это воочию. Понимаешь? Слова есть слова, и им свойственно быть неправдой, ибо своим поведением ты порой показываешь обратное… — Et ta soeur*, — сморщилась Фэйт. Гююн устало вздохнула, а бете в голову не пришло ничего лучше чем то, что пришло. Она подошла к Гююн, взяла ее лицо за щеки пальцами и приблизилась к нему так быстро, что омега даже не поняла, что произошло. У Фэйт губы холодные, сухие и обветренные, а у Гююн — теплые и пахнущие арбузом. Фэйт тысячу лет не ела арбузы, но ей понравилось. Это был запах самой омеги, но он был слишком приторно-сладким. Гююн спешно ответила на ее поцелуй, распахнув губы, позволив бете скользить по ним языком, и Фэйт укусила ее, слегка оттянув нижнюю губу. Бета заглянула в ее глаза с расширенными зрачками совершенно спокойно и спросила: — Теперь веришь? — на ее губах была усмешка, но не злая, не насмехающаяся, а какая-то… спокойная. Гююн не понимала, почему бета вдруг так переменилась, да и Фэйт, впрочем, и сама не знала. Просто привыкла она к этой девчонке, и она ее действительно больше не раздражала. А губы у Гююн и вправду вкусные. Чонгук нагнал брата и пошел рядом с ним, переступая замерзшие поваленные коряги, которые могут слишком громко хрустеть, пугать дичь и приманивать зараженных. С наступлением весны этих монстров станет в разы больше, благо, что их плотность в лесах минимальна. При каждом шаге противогаз, прикрепленный к рюкзаку, бил альфу по ноге. Хосок хранил молчание и внимательно оглядывался, а потом вдруг остановился и вытянул руку в сторону, останавливая Чонгука. Братья переглянулись и кивнули друг другу. Хосок подал знак рукой в сторону зарослей елей, откуда доносились подозрительные шорохи. Чонгук решил обогнуть их с левой стороны, Хосок же — с правой. Старший альфа ловко запрыгнул на сгнивший ствол и вскинул оружие, взглядом выискивая источник шума. То был бегун, видимо, совсем недавно обращенный. Он еще не потерял человеческих черт, его лицо было перекошено от боли. Он стоял на коленях и часто дышал, его мышцы непроизвольно сокращались, и тело его дергалось. Может быть, они совсем не монстры. Может быть, они люди, заточенные в тела монстров. Бегун издал вскрик и схватился за свои редкие волосы, словно желая их вырвать от боли. Хосок посмотрел на него через прицел и положил палец на курок. Бегун стоял спиной к Чонгуку, и альфа, аккуратно подступая к нему, вытащил свой охотничий нож, чтобы убить его тихо и без лишнего шума. Между ними было всего двадцать шагов. Альфа шел медленно и аккуратно, словно крадущийся к своей добыче тигр. Но сухая, замерзшая трава его выдала, и не лишенный хорошего слуха бегун резко обернулся и подскочил с колен. Чонгук сплюнул тихое «Блять» и увернулся от его удара. Новообращенный был силен, хотя его координация оставляла желать лучшего. Альфа перехватил его локтем за шею и принялся душить, а бегун рычал и изворачивался. Он когда-то был крепким мужчиной, а сейчас его лицо было обезображено, глаза покраснели из-за полопавшихся сосудов, кожа стала синеватой и более крепкой от прогрессирующего кордицепса. Чонгук замахнулся и вонзил острие ножа в его череп, но лезвие пробило его с трудом. С хлюпаньем альфа вынул нож и вонзал его вновь и вновь, пока бегун совсем не стих в его руках. Он откинул от себя тело и сморщился, резко утерев с щеки каплю его крови. — Спасибо, что прикрыл, — улыбнувшись уголком губ, сказал Чонгук, когда брат спрыгнул с поваленного ствола и подошел к нему, внимательно оглядев труп перед ногами. — А как иначе, — хлопнул его по плечу Хосок. — Молодец, цербер, хорошо сработано. — Слушай, — Чонгук вновь ускорил шаг, идя вслед за Хосоком, который вновь навострил слух в поисках добычи — крупного кабана или оленя. — Я не собираюсь спихивать всех зараженных на Джина, но я думаю, что он причастен к этому. — Зачем ему создавать тех, кто ему же и доставляет столько проблем? — выгнул бровь старший, глянув на Чонгука. — Он, конечно, больной, но не настолько. Я не вижу никакой выгоды в этом для него. — Да, но… — Чонгук скривил губы, обдумывая ответ. Он был уверен, что дело не чисто, что надвигается что-то страшнее, чем осада их не укрепленной стены. — Я понимаю, это звучит безумно, но что если..? Что тогда? Что, если внутри этих тварей, глубоко в их головах — люди, которые просто не могут вырваться из этого тела? А если найти к ним ключ, ими можно управлять. — Слишком сложно, рискованно и невыгодно, — покачал головой Хосок, переступая коряги, снесенные недавним ветром. — Не думаю, что Джин будет тратить на это свои ресурсы, они ведь как дикие животные. Могут подчиниться, а могут и сожрать. Не думаю, что он рисковал бы так своей шкурой. — Мы будем им помогать? — задал главный вопрос Чонгук. — Хосок, ты так и хочешь быть зависимым от этого ублюдка? Как бы сильно я не ненавидел Чимина, но от него я узнал кое-что. Не спрашивай, как, это просто мои наблюдения. Я думаю, что он качает наркотиками не только нас, но и всех, кого посчитает выгодным. Он делает из них машин, которые подчинятся ему и выполнят любой приказ, ты понимаешь, о чем я? Он словно собирает какую-то армию непонятно для… чего, — альфа нахмурился и принялся жевать губу, ведь он прекрасно понимал, для чего. Вернее, для кого. — Знаешь, я долго думал об этом, — задумчиво сказал Хосок. — Признавать себя наркоманом — сложно, еще сложнее отказаться от наркотиков, но у меня было много времени на размышления. Джин оказался рядом в самое подходящее время, когда я разваливался на части, и склеить меня ничего не могло, кроме этих, как я думал, наркотиков. Они помогли мне на какое-то время, а потом отказаться от них стало слишком сложно, и я был готов сделать все, что он приказывал, мы зависели от него слишком долго. Но сейчас, когда наша жизнь изменилась, я хочу прекратить это, — Чонгук просиял, услышав ответ брата, и положил ладонь ему на плечо. — С Джином покончено. Я не знаю, что он задумывает, но если это принесет вред моей семье, этому ублюдку лучше не попадаться на мои глаза. — А Хаку тебя изменил, правда? — с легкой улыбкой спросил младший брат, слегка пихнув его в бок. Хосок усмехнулся, глянув на него, но ничего не ответил, ведь ответ был и так очевиден. Изменил, причем очень круто, на все триста шестьдесят градусов изменил его жизнь, его мир не только снаружи, но и внутри. Хаку стал катализатором и мотивацией, чтобы двигаться вперед. — Он меняет всех нас, думаю, он тот самый клей, который был всегда тебе нужен. — Да, — просто кивнул Хосок. — Он пришел и спас меня, и, поверь, я и сам удивлен тем, как это произошло. Но я думаю, что он просто ведьма, колдует что-то со своими травами, — Чонгук рассмеялся и закивал, подтверждая. Но потом вдруг смолк, остановился и крепко взял Хосока за руку, смотря в его удивленные глаза. — Хосок, прости меня. Я знаю, что эти слова ничего не изменят, но прости меня. Я был просто ублюдком, я был самым дерьмовым братом на свете, потому что я не желал тебя слушать, понимать, не желал с тобой чем-то делиться и выслушивать тебя самого. Я на тебя злился, раздражался, и я презираю себя за это, потому что в самый важный для тебя момент меня не было рядом, когда ты был всегда со мной, — Хосок не дышал, слушая брата. Ему казалось, что он спит, и он бегал взглядом по его лицу, понимая, что Чонгук говорит искренне. Сердце болезненно сжалось, а на губы вылезла тупая улыбка, ведь он давно его простил и никакого зла на брата не держал. Зато Чонгук себя ненавидел за ту боль, которую он причинил брату. — Прости меня, Хосок. Я горжусь тем, что ты мой брат. Чонгук крепко обнял его и прижался к нему, как когда-то в детстве. Альфы оба забыли, когда в последний раз вот так обнимали друг друга. Они дрались тысячу раз, пинались, сбивали друг о друга костяшки, но никогда не обнимались. Они никогда не чувствовали тепло друг друга, и Хосок, чувствуя его сейчас, понимал, что пропасть между ними вдруг сократилась, что они стоят так близко друг к другу, что протяни руку — и коснешься его руки. И Хосок сам обхватил его и, не сдержавшись, поцеловал в висок. Это был все еще его младший и любимый брат, за которого он отдаст все, даже свою жизнь. Это был его брат, его цербер, его Чонгук. И Чонгук им гордился. От этих слов у Хосока внутри что-то расцветало, и приятное чувство щекотало его нутро. — Спасибо, — прошептал Хосок. — Спасибо тебе за все, Чонгук. — Э-эй, не хотелось бы рушить вашу идиллию, но ребята нашли у притока несколько диких лошадей, — сказала подбежавшая к ним Фэйт. Хосок и Чонгук отстранились друг от друга. — Сколько их? — спросил младший. — Пока насчитали пятеро. — Прекрасно, — кивнул Хосок. — Справитесь с ними? — Фэйт кивнула и вернулась к альфам, отдавая команды, чтобы те аккуратно приманили лошадей. — Лошади бы нам очень пригодились. Наша повозка, помнишь? — обратился он к Чонгуку. — Подлатаем, прибьем новые доски, и будет как новенькая. — Жизнь потихоньку налаживается, а? — улыбнулся Чонгук, и они с Хосоком пошли дальше. Перед ними распахнул свои объятия старый маленький город. Он был почти похоронен под могущественной природой. От бетонных стен домов отвалились громоздкие куски, которые валялись на земле, поросшие сорной травой и плющом. Плющ тянулся и вдоль стен, оплетая выбитые оконные рамы, которые распахнули створки в безмолвном крике. Чонгук аккуратно шагал вперед, предварительно надев противогаз, чтобы случайно не вдохнуть споры. В лесу их концентрация очень мала, зато в городе их достаточно много, но это — всего лишь меры предосторожности. В основном споры скапливаются в темных подвалах и сырых домах, куда зараженные приходят умирать. Хосок шел немного поодаль, держа оружие наготове. Этот город пролегал через маршрут их пути, и был лишь одним из остановочных пунктов. Чонгук увидел старый полуразрушенный фонтан. На дне валялись старые, ржавые монеты, которые теперь никому не были нужны, высохший мох, куча хрустящих под ногами листьев и какой-то медальон. Чонгук перемахнул через невысокий бортик фонтана и присел, подняв со дна кулон. Он был выполнен в форме сердца и открывался. Внутри была фотография какой-то пары, но из-за времени и влажности фотография потрескалась, и рассмотреть что-то было сложно. Наверное, это были влюбленные. Чонгук провел грязным большим пальцем по медальону и положил его на место, а после поднялся и осмотрелся. Теперь дикие животные в городах — хозяева. Люди давно покинули эти места, и природа с каждым днем все больше разрушает их. Разрушены дома, разрушены машины, разрушены заводы, разрушены дороги, разрушено абсолютно все. И это… было прекрасно. Чонгук прошел мимо лопнувшего асфальта, из дыры которого выглядывала трава. Высокие деревья тихо скрипели под сильным ветром и шелестели первой листвой. Эта весна была холодной. Хосок аккуратно обошел ржавую машину, которая была больше похожа на груду металла, и заглянул внутрь. Трава обвила руль и сидения, а дно прогнило, и оттуда были видны куски асфальта. На заднем сидении валялся старый плюшевый медведь с выцветшим от времени плюшевым мехом. Он смотрел глазами-пуговицами куда-то в пустоту, куда-то в душу Хосоку. В такие моменты невозможно не думать о том, что случилось с этими людьми, которые были вынуждены бросить все, что у них было. Теперь ни у кого не было ничего. Все, что у них было перед лицом могущественной природы — их жалкие жизни. — Я хотел бы тебя познакомить со своим омегой, — приглушенно из-за противогаза сказал Чонгук, подойдя к брату. — Так вот куда ты бегаешь постоянно, — усмехнулся Хосок, но его усмешки не было видно в маске. — И давно у вас с ним? Откуда он? — Давно, — расплылся в улыбке Чонгук. — Прости, что не говорил, я не думал раньше, что это имеет значение для тебя, — Хосок отмахнулся от него, мол, не так уж это и важно теперь. — Он сын Ким Намджуна, и быть с ним — это то еще испытание… — А ты, видимо, по уши в него втрескался, — младший закивал, как китайский болванчик, и усмехнулся. Втрескался — не то слово. Остальные альфы начали их нагонять, держа лошадей на привязи. Те боязливо шли рядом и словно вот-вот хотели вырваться, но покорно шли, приманенные сорванной травой. Хосок присвистнул и пошел им навстречу, желая посмотреть на скакунов, а Чонгук остался стоять, рассматривая руины домов. Только один из них выделялся на всеобщем фоне. Зеленая краска на стенах облупилась, крыша покосилась, но стояла на месте, а дверь была закрыта. Качели во дворе медленно раскачивались от ветра и противно скрипели. Чонгук нахмурился, рассматривая окна, и, может, ему показалось, но занавеска на втором этаже пошевелилась. К нему подошел Чонмин, и Чонгук одним жестом указал ему на дом. Альфа снял с плеча оружие и двинулся внутрь, аккуратно открывая дверь. Она скрипела из-за ржавых петель, и даже если кто-то был внутри, он уже наверняка знал, что к нему заявились гости. Чонгук тихо выругался. Внутри было прибрано, даже как-то слишком чисто для пустующего дома. Чонгук буквально на цыпочках прошел через кухню в гостиную, а оттуда — на второй этаж. Половицы прогибались под его весом, они были очень старые и некрепкие. Раздался тихий шорох из комнаты слева. Чонгук и Чонмин переглянулись и кивнули друг другу. Чонгук притаился у стены, а Чонмин крепко обхватил дверную ручку и, толкнув ее, отскочил в сторону. Чонгук вырос в проходе, и дуло его оружия уставилось прямиком на двух сидящих у стены детей. Они сжались, испуганно смотря на людей в противогазах, а у Чона от удивления брови поползли вверх. Старший мальчишка рьяно прикрывал руку и испуганно смотрел на мужчин, а младший жался к нему, как брошенный котенок к матери. — Что вы здесь делаете? — приглушенно спросил Чонгук, но оружие не опустил. — Мы здесь живем, — тихо и боязливо ответил старший мальчик. — Одни? — нахмурился Чонмин, и мальчишки принялись кивать. — Почему ты закрываешь руку? — обратился он к старшему мальчику, но тот лишь сильнее прижал ее к груди. — Покажи, — твердо сказал Чонгук, и мальчишка сначала не хотел подчиняться. На его глазах выступили слезы, но он все же вытянул руку, демонстрируя укус. Он не выглядел свежим, может, ему было буквально пару дней, но Чонгук сразу же направил на него оружие. — Нет, пожалуйста! — выкрикнул младший. — Укусу неделя, клянемся, он не обратился! Не обратился! — Чонгук, они ведь дети, — Чонмин положил ладонь на плечо альфы. — Опусти оружие. — Один из них инфицирован, а второй мог заразиться от первого, — спокойно сказал Чонгук. Он спустил курок дважды, так, что дети даже не успели ничего понять. Два выстрела на секунду оглушили, а после два маленьких тела упали рядом друг с другом, и бордовая кровь ореолом разлилась под их головами. Мальчишка действительно был заражен, и Чонгук не верил, что укусу неделя. Альфа опустил оружие и развернулся, уходя из комнаты. — Пойдем, у нас еще много работы.

🍃

После завтрака Тэхена начало тошнить так сильно, что перед глазами все поплыло. Он не ел, но запах жареного мяса вызывал отвращение и тошноту. Он тщательно старался улыбаться отцу и Юнги за завтраком, выпивая шестую кружку зеленого чая с мелиссой, но стало только хуже. В итоге, кое-как выдержав завтрак, он убежал в ванную, где закрылся на полчаса под предлогом «помыть голову». Отец ничего не заподозрил и ушел работать на улицу, а Юнги принялся убираться дома, прислушиваясь к странным звука, доносящимся из ванной. Тэхена тошнило уже несколько недель каждое утро, и его окатывало ледяными мурашками, когда он думал о причине тошноты. Но он не мог быть уверен в чем-то, может быть, он просто отравился, но отравление не может продолжаться уже вторую неделю. Тэхен умыл лицо холодной водой и уперся ладонями в таз с водой. Рябь на ней прошла, и он увидел свое мутное отражение. Если Тэхен правда беременный… Омега прикрыл глаза и вытер лицо полотенцем. Главное, чтобы отец не убил. Когда Тэхен вышел из ванной, Юнги высунул макушку над спинкой дивана, внимательно следя за траекторией его движения на кухню. Сэми замяукал и, спотыкаясь о собственные лапы, рванул за хозяином, который налил ему в мисочку свежего молока и почесал за ушком. Тэхен зачесал волосы резинкой и принялся вымывать овощи, которые лежали в корзинке к обеду. Он собирался потушить их в горшочке с рыбой, чтобы сам смог кое-как поесть. Омега вымыл картофель, морковь, репчатый лук и спаржу, а когда взялся за помидоры, увидел, что некоторые были надкусаны. — Мин Юнги! — крикнул Тэхен и развернулся к бете, когда тот выглянул из-за угла. Омега готов был отхлестать его полотенцем. — Это что еще такое? — спросил Тэхен, нахмурив брови и демонстрируя ему надкусанные помидоры. — Я просто проверял их на вкус, — сморщился Юнги и увернулся от летящего в его сторону полотенца. — Эй! — Сколько раз я говорил, чтобы ты не кусал овощи! — повысил на него голос Тэхен. — И сколько раз ты мне обещал, что больше не будешь? Я уже со счета сбился! Ты невыносимый ребенок! — Не кричи на меня! — закричал Юнги, скомкал полотенце и бросил в омегу. Сэми, облизывая морду, смотрел то на одного, то на другого. — Я люблю помидоры, почему ты не разрешаешь мне их есть? Ты не любишь меня! — Я тебя люблю, а ты меня совсем не слушаешься! — полотенце вновь полетело в Юнги. — Ну и как мне теперь готовить, Мин Юнги? А? Ты мелкий эгоист! — Отстань! — взвизгнул Юнги, бросил в омегу подвернувшуюся под руку тряпку и засмеялся, когда Тэхен побежал за ним. Юнги вылетел на улицу, крича, словно его убивают, чем непременно привлек внимание Намджуна и Джойза, переговаривавшихся неподалеку у сарая. Джойз прыснул от смеха, когда увидел, как Тэхен гоняет младшего полотенцем за непослушание, а у Намджуна на губах расцвела довольная улыбка. У него внутри теплилось такое приятное чувство, когда он смотрел на них двоих, осознавая, как они оба ему дороги. Юнги увернулся от очередного взмаха полотенца и кричал что-то о пощаде, но Тэхен услышал лишь обрывок фразы. У него перед глазами вдруг все потемнело, тело окутала такая усталость, что он с трудом удержался на ногах, и к горлу подкатила тошнота. Он упал на колени, не удержав равновесие, и мир перед глазами потемнел. Он очнулся в своей комнате с прохладным компрессом на лбу. Омега сморщился от бьющего в глаза солнечного света и отвел взгляд в сторону, увидев сразу четыре обеспокоенных лица. Юнги смотрел на него виновато, словно он провинился и очень об этом сожалел, Намджун был переполнен переживанием, а Джойз так и вовсе хотел погладить Тэхена и пожалеть, и только Ханен был задумчив и внимателен. Он потрогал шею и щеки омеги, проверяя температуру, и покачал головой. Намджун, увидев, что Тэхен очнулся, сразу же склонился над ним и обхватил его прохладные пальцы теплой рукой. — Что произошло? — хрипло спросил Тэхен. — Голова раскалывается. — Вы с Юнги носились на улице, а потом ты вдруг упал и потерял сознание, — вздохнул Джойз, присев у Тэхена в ногах. — Сынок, как ты сейчас? Ты плохо себя чувствовал? — Намджун кусал губы, внимательно осматривая сына. Он был ужасно бледным и обессиленным, ему бы не помешал хороший и здоровый сон. — Тебе с самого утра было плохо? Почему не сказал ничего? — Это я виноват, — вклинился Юнги и шмыгнул носом. — Я надкусил все помидоры и расстроил Тэхена, а потом еще и тряпкой в него кинул… — Тряпкой? — усмехнулся Джойз, вскинув бровь. — У вас была жестокая битва. — Успокойтесь все, — вздохнул Ханен. — Не галдите, у него и так голова болит, — омега перевернул полотенце на лбу Тэхена прохладной стороной вниз, и младший довольно замычал. — У него просто поднялось давление, поэтому он и потерял сознание. Ничего серьезного, поэтому вы можете идти работать, — обратился он к Намджуну и Джойзу. — Ты уверен? — обеспокоенно спросил Намджун. — Сынок, ты как? — В порядке, — улыбнулся уголком губ Тэхен и кивнул. — Ханен прав. Простите, я не хотел вас так пугать, и, Юнги, ты не виноват, — бета надул губы и вздохнул. Вина наполняла его сердце. — Ладно, думаю, мой толстозадый малыш прав, — улыбнулся Джойз и получил слабый удар по плечу за толстозадого. — Детка, брось. Твой зад самый прекрасный. — Сам будешь рожать и вынашивать своих детей, умник, — закатил глаза омега. — Вот один уже на подходе, осталось всего девять, — расплылся в улыбке Джойз, поглаживая большой живот своего любимого омеги. Он наклонился и поцеловал его, чем вызвал у Тэхена улыбку. — Ты тут пригляди за ними, Хенджин, они ж сами ничего не могут. Остаешься за старшего. — Как бы ему за тобой следить не пришлось, — нежно улыбнулся Ханен и потянулся к мужу, оставив поцелуй на его губах. Вот ведь черт проклятый, соблазнитель и искуситель. Даже такими невинными касаниями и поцелуями Джойз способен разжечь в омеге полыхающий костер, но при всех он не мог поддаться искушению. Намджун усмехнулся, отвернулся от влюбленных голубков и посмотрел на сына, погладив его по спутанным волосам, красная краска с которых уже давно смылась. — Не пугай так больше, солнышко. Если тебе плохо — лучше посиди дома, почитай книгу, но не нагружай себя делами, хорошо? — Тэхен улыбнулся отцу и кивнул. Удовлетворенный, Намджун поцеловал его в лоб и оставил поцелуй у Юнги на макушке. Он обхватил его пальцами за подбородок и поднял к себе. — А ты не вини себя за это, волчонок. Но помидоры больше не откусывай, хорошо? А то мне придется тебя наказать за это, — Джойз чуть не заржал в голос, а Ханен и Тэхен переглянулись с ухмылками, и только Юнги кивнул, надув губы, и буркнул: — Не буду больше. Еще раз без варенья я не выдержу… — Юнги вздрогнул от воспоминаний, как однажды Намджун наказал его и оставил без варенья на целую неделю, и он не мог поесть свои любимые лепешки. — Аж в дрожь бросает. Альфы все-таки ушли, оставив их втроем. Сэми запрыгнул на кровать, вскарабкавшись по висящему к полу пледу, и, мурча, улегся Тэхену на грудь. Котенок заметно вырос и потолстел. Омега принялся гладить его и целовать в носик, думая о Чонгуке. Ему сейчас очень хотелось к альфе, хотелось почувствовать тепло его рук и любимый запах, который его успокаивает. От пристального взгляда Ханена, который сразу же обострился, как только Джойз и Намджун вышли, стало не по себе. Юнги сидел, прислонившись спиной к кованой спинке кровати Тэхена, и смотрел на омегу, кусая губы. Хотя Намджун и сказал, что он не виноват, все же начал все это Юнги, и он чувствовал перед Тэхеном вину. Хотелось сделать что-нибудь, чтобы омега не злился, но что — бета не знал. За окном стоял пасмурный день, такой же пасмурный, как и сам Тэхен, и выражение лица Ханена вот вообще не помогало, скорее давило на омегу. Он думал о Чонгуке, о том, как он там, все ли у него в порядке, и хотя альфа обещал прийти через несколько дней, без него каждый час тянулся невыносимо долго, а теперь ему и вовсе скажут соблюдать постельный режим, и омега сойдет с ума. Он чокнется тут, не занимаясь абсолютно ничем. Юнги очень аккуратно коснулся руки Тэхена, привлекая его внимание, и котенок принялся играть с пальцами Юнги, кусая его. — Что с тобой? — с неприкрытой грустью спросил Юнги. — Ты злишься на меня? Хен, я не хотел расстраивать тебя… — Малыш, ну ты чего? — удивился Тэхен и взял его за руку, отодвигая котенка. — Сэми, фу, не обижай Юнги. Я не злюсь на тебя ни в коем случае, и ты не виноват в том, что произошло. Честно-честно. — На мизинцах обещаешь? — прошептал Юнги, оттопырив мизинец, и Тэхен улыбнулся, обхватив его мизинец своим. — На мизинчиках. Я просто немного приболел, не переживай об этом. — Юнги, милый, сделай-ка нам всем чай, — мягко улыбнулся Ханен и погладил Юнги по волосам. Бета кивнул, вскочил с постели и поспешил пойти на кухню. Сэми, решив, что ему перепадет что-то вкусненькое, побежал за ним. Ханен сел рядом с Тэхеном и взял его руку в свою, аккуратно поглаживая пальцами по костяшкам. — Тэхен, скажи мне, ты ведь не обманул меня, сказав, что вы предохранялись? — Ханен сидел рядом с лежащим на спине омегой и выжидающе смотрел на него. Тэхен хранил молчание. Его лицо было бледным, а губы блестели от слюны. Он не смотрел на старшего, хотя и понимал, что тянуть бессмысленно. Ханен устало вздохнул, помассировал переносицу и коснулся ладонью прохладных пальцев Тэхена. — Ты ведь понимаешь, что это значит? — мягко спросил старший. — Да, — тихо ответил Тэхен. Ханен принялся кусать губы и задумчиво изучать взглядом лицо Тэхена. Он был спокоен и его, казалось, это нисколько не пугало, и Ханен мог его понять. Он любил Чонгука всем сердцем, и наверняка беременность от любимого альфы радовала его, но была одна маленькая, но существенная проблема — это Намджун. Неизвестно, как он отреагирует на все это, как отнесется к беременности сына, ведь он думал, что Чонгук и Тэхен знакомы всего ничего. Вряд ли он будет готов отдать свое главное сокровище другому альфе, а если узнает о беременности… Криков, наверное, будет много. Но Тэхен уже взрослый человек, и Ханен в этом твердо убежден. В любом случае, он будет рядом с Тэхеном и поддержит его, даже если сам Ханен получит по шее. А Тэхен не думал ни о чем, он лишь хотел поскорее встретиться с Чонгуком. — Дай-ка я тебя осмотрю, — Ханен поднял свитер Тэхена и мягко ощупал его грудь, задумчиво кивая чему-то своему. Она была припухлой. Он мягко погладил его живот, слегка надавливая пальцами, а потом снова потрогал его шею и лоб. Тэхен, затаив дыхание, наблюдал за омегой, и в голове еще были сомнения — может, ему и вправду показалось? Но Ханен, еще раз ощупав его, спросил: — Когда у тебя должна была быть течка? — М-м-м, — задумчиво протянул Тэхен. — Недели четыре назад? Может, больше. Не помню. — Ясно, — усмехнулся Ханен и покачал головой. Ну как так можно относиться к своему здоровью? Совсем не следит за собой. — А тошнит давно? — Давно. Недели две точно. — Срок поставить не смогу, но могу сказать одно — можешь поздравить Чонгука и думать, что делать с отцом, — Ханен перегнулся через ноги Тэхена и уперся в постель ладонью. Пружины под его весом тихо заскрипели. Тэхен улыбнулся уголком губ и привстал на локтях. — У нас с ним правда будет ребенок? — Правда. Признаки слишком очевидны, чтобы мы оба ошибались, — Ханен вздохнул, кусая губу, и посмотрел на окно. По стеклу забарабанили первые капли дождя. — Нельзя тянуть с этим. Месяц, два, три, но на четвертый твой живот будет очевиден уже всем. Поэтому сообщи Чонгуку при первой же возможности и поговори с отцом. Как можно скорее. — Думаешь, он поймет меня? — тихо спросил Тэхен и сел по-турецки, опустив голову. Ему стало как-то слишком зябко и холодно. — Честно хочешь знать? Я думаю, он будет в бешенстве и захочет Чонгука убить. Я его с одной стороны и понимаю, но и осуждаю… Это не его жизнь, а твою он контролировать не может. Я просто надеюсь, что он не будет злиться очень долго, все-таки он любит тебя, а внука еще сильнее полюбит. Даже странно называть Намджуна дедом, — усмехнулся Ханен и покачал головой. — Слишком уж это необычно. — У меня пока нет осознания реальности происходящего… — Тэхен облизнул губы и приобнял себя за плечи. — Ханен, а каково это — ждать ребенка? — омега тихо засмеялся от вопроса младшего. — Ну, знаешь, сначала это удивительно, каждый день удивителен и нереален. Трудно свыкнуться с мыслью, что ты теперь не один, — Ханен положил ладонь на свой большой живот, и Тэхен улыбнулся. Он обеими руками погладил его живот. — Но чем больше времени проходит, тем больше проблем появляется, особенно когда он растет. Хочется больше спать, больше есть и вообще лежать в состоянии овоща, но есть еще и дела. Трудно сидеть, трудно стоять, потому что ребенок давит на таз, болит поясница, иногда он слишком больно пинается, но в целом… В целом, это правда чудо. Совершенно иные ощущения, которых ты никогда не испытывал, — у омеги был ласковый голос. Он перевел взгляд на свой живот. — Не могу поверить, что совсем скоро мы с ним встретимся. Джойз хотя и храбрится, и хвост свой задирает, как петух, но я вижу, что он волнуется и боится. Хенджин ведь совсем крошкой будет, он боится что-то сломать ему, навредить, причинить боль… Но хочу сказать одно. Когда у вас появится малыш, может быть, ты в чем-то и поймешь Намджуна. — Я ему точно не буду ограничивать свободу, — вздохнул Тэхен, кусая задумчиво губы. — Хен, мне так страшно и одновременно радостно, — прошептал омега, взглянув Ханену в глаза. — Страшно даже, что будет завтра, не то, что через девять месяцев… — Уже ничего не попишешь, — покачал головой старший и улыбнулся, поцеловав Тэхена в лоб. — Но я знаю одно — Чонгук будет вас оберегать от всего и не даст в обиду, а я всегда буду на твоей стороне. Веришь мне? — Верю, — шмыгнул носом Тэхен и крепко обнял хена, прижавшись щекой к его груди. И пускай им обоим было неудобно из-за большого живота Ханена, Тэхену было хорошо и спокойно. Намного легче переживать такое, когда рядом крепкое плечо. Ханен стал ему старшим и самым любимым братом, который хотя и ворчит, но в беде ни за что не бросит. Омегу немного трясло от мысли, что он станет папой, что совсем скоро у него появится малыш, но насколько ему было страшно, настолько же он был и счастлив. Это так прекрасно — иметь ребенка от человека, которого любишь, и пусть они не говорили об этом и не планировали, Тэхен думал, что все сложилось к лучшему. Он Чонгука любит всем сердцем и уверен, что Чонгук отвечает ему взаимностью. Пусть малыш и не был запланированным, но он появился в любви. Это не ошибка, это радость для них обоих. Внутри все дрожало от мысли, как на это отреагирует Чонгук. Об отце Тэхен думать не хотел, потому что теперь в его жизни есть альфа, который встал на первое место, и как бы сильно Тэхен отца не любил, Чонгук его мужчина, и только им двоим решать, что будет дальше. Ханен поцеловал младшего в макушку и отстранился, сказав: — Нашим пока не говори, не нужно. Сначала Чонгук, обсудите, что делать дальше, и вдвоем сообщите Намджуну, а потом, я уверен, и всем остальным расскажите. — Ты прав, — тихо сказал Тэхен и вздохнул, зачесав пятерней волосы назад. — Ну, не дрейфь. У тебя впереди еще столько мучений с твоим чудом будет, успеешь погрустить, — тихо засмеялся Ханен, слегка ткнув Тэхена в живот. Омега улыбнулся. — Надеюсь, Чонгук не будет похож на Джойза и не захочет, чтобы ты ему десятерых родил. Клянусь, сам рожать будет! — Мне кажется, он и на десятерых не остановится, — засмеялся Тэхен. — Уверен, он хочет вырастить свою собственную армию. — А я не удивлюсь, если он назовет их «Джойз Второй», «Джойз Третий» и так далее, — омеги рассмеялись. — А сейчас пойдем пить чай, тебе нужно восстановить силы, — Тэхен встал с кровати и помог старшему, потому что ему из-за живота делать это было все сложнее. Хотя волнение и не пропало, но ему стало значительно легче. Теперь он был уверен в том, что делает все на благо семьи, их с Чонгуком маленькой семьи.

***

— Куда ты меня ведешь? — с улыбкой спросил Намджун, пока Юнги закрывал ему глаза и неловко шел сзади, ничего не видя за широкой спиной альфы. — Тш-ш, сейчас все увидишь, — с загадочной интонацией усмехнулся бета. После тяжелого трудового дня на огороде, Намджун желал ванну, вкусный ужин, теплого Юнги под боком и хорошую книгу, но бета, как и всегда, его планы похерил. Он перехватил его на крыльце и потащил куда-то, закрыв глаза. Тэхену к вечеру стало лучше, и он решил немного помочь бете с приготовлением подарка для отца. Юнги сам изъявил инициативу, а Тэхен подкинул идею — и вуаля, — подарок для Намджуна готов! Тэхен даже стащил небольшую стеклянную бутылку вина для них с Намджуном и наказал, чтобы бета не напивался, как на рождество. Юнги держал свои прохладные ладошки на лице Намджуна и улыбался, ведя его к месту, которое он приготовил сам. В груди томилось сладкое чувство предвкушения и радости оттого, что они с альфой побудут наедине и насладятся друг другом. Даже если они не видятся полдня, Юнги скучает. Он каждую свободную минуту желал проводить с Намджуном, хотя и понимал, что он бывает сильно занят, и просто-напросто не успевает уделить бете столько времени, ведь он лидер, ему нужно везде успевать и помогать всем, кто этого просит. Но сегодня Юнги его нагло украл, решив, что этот вечер будет предназначен только для них двоих, и не то чтобы Намджун был против. Ему было страшно интересно, что же такого приготовил этот маленький разбойник, чем сегодня решил удивить своего старика. Альфа думал о том, что он сам должен проявлять больше инициативы для своего волчонка, но наступила весна, и работы прибавилось, а времени на себя осталось катастрофически мало. Но он решил, что в ближайшем будущем устроит для Юнги сюрприз, а пока наслаждался тем, что сделал бета. — Та-да-а-а! — вскрикнул Юнги и прыгнул перед Намджуном, раскидывая руки и демонстрируя свои труды. На земле, в месте, где росла мягкая трава, лежал клетчатый плед. На нем стояла корзинка с вином и двумя стаканами, тарелка с фруктами и ягодами и несколькими лепешками — чисто символическая закуска. Рядом горел небольшой костер, отбрасывая причудливые тени на землю и лицо Юнги. Искорки взлетали вверх, подгоняемые ветром и уплывали в темное небо, на котором начали выступать первые звезды. Солнце уже село, и небо стало темно-синим, отдающим фиолетовым и огненно-красным на горизонте. Намджун широко улыбнулся, когда Юнги плюхнулся на плед, схватив прихваченную с собой гитару Намджуна, и пару раз провел пальцами по струнам, сыграв какую-то незамысловатую мелодию. — Ну как? — улыбнулся бета. — Лучше и придумать нельзя, — расслабленно сказал Намджун и сел рядом, вытянув уставшие ноги. Юнги пристроился сзади и принялся массировать его затекшие плечи и спину, расслабляя напряженные мышцы. Альфа зажмурился и промычал от удовольствия, удивляясь, как бете удается так ловко своими пальцами дарить ему спокойствие и наслаждение. — Волшебник мой, расскажи мне, как прошел твой день. — М-м-м, скучно, — надул губы Юнги, большим пальцем надавив на точку на спине Намджуна. Сладкая нега разлилась по его телу, и альфе захотелось мурчать от удовольствия. — Тэхен болел, Гююн не было, Ханен был занят в своей хижине, а я слонялся без дела. Даже пыль протер дважды, полы помыл, но все равно было ужасно скучно! Потом Тэхену стало легче, и я подумал о том, чтобы приготовить это для тебя, и он мне помог, — улыбнулся Юнги. Когда с массажем было покончено, бета лег рядом с Намджуном и подпер голову кулаком, закинув в рот несколько ягод. — А что делали вы? — Копали, сажали, копали, сажали, и так весь день, — устало улыбнулся Намджун. — Не хочу об этом, давай лучше о приятном, — альфа потянулся за своей гитарой и принялся настраивать струны. — Как, кстати, твои успехи? Получается играть? — Да, но сейчас я хочу, чтобы сыграл ты, — тихо сказал Юнги и лег на спину, сложив руки на животе. Намджун молча кивнул и принялся играть легкую, спокойную мелодию, подходящую под этот вечер. Юнги смотрел на небо, которое погружалось в темноту. Выступали яркие звезды. Они были разбросаны по небосводу, как маленькие алмазы, а вдоль них рекой плыл Млечный Путь. Костер тихо трещал, искорки то и дело вспыхивали, как маленькие звездочки, стремящиеся улететь на небо, а Юнги было так хорошо и спокойно. Намджун сидел рядом, грел своим теплом его бедро и играл на гитаре, иногда поглядывая на Юнги с улыбкой. Глядя на бету, у Намджуна внутри скручивались в тугой узел органы, ему было тяжело дышать от его нежной улыбки, которую хотелось поцеловать. Его волчонок был таким маленьким, хрупким и нежным, что что-то внутри альфы рассыпалось на части, а после вновь собиралось. Хотелось коснуться руки Юнги, хотелось поцеловать его, обнять, прижать к себе и никуда не отпускать. Усталость отошла на второй план, весь мир отошел на второй план, потому что рядом с Юнги не было важных вещей. Был важен лишь сам Юнги. Бета, почувствовав его взгляд, оторвал взгляд от звезд, что отражались в его глазах, и посмотрел на альфу. — Намджун… — тихо прошептал Юнги, принявшись кусать губу. Он хотел спросить кое-что, что очень волновало его и не давало покоя достаточно долгое время. — Расскажи мне о ней. Расскажи о своей жене. — Хорошо… — вздохнул альфа и отложил в сторону гитару. Юнги потянулся к ягодам и закинул несколько штук в рот, принявшись пережевывать и устремил взгляд альфе в глаза. — О ней всегда сложно говорить, потому что она была моей первой и сильной любовью. Она мать Тэхена, Юнги, и ее не так просто забыть, сколько бы я ни старался. Да и смогу ли я вообще сделать это? — покачал головой Намджун. — Не думаю. Прошло очень много времени с момента ее смерти, но она всегда была теплым воспоминанием в моей памяти. Я благодарен ей за все, что было между нами, я благодарен ей за подаренную любовь, за годы в моей жизни, за моего сына… Она была абсолютно особенной женщиной для меня. И вдруг Юнги по голове ударила очевидная мысль. Намджун его не любит. Он в него даже не влюблен. Он альфе просто… нравится. Так, как могут нравиться и другие люди. В груди разлилось липкое чувство боли и жгучей обиды, и хотя Юнги пытался пережевать кислую малину, у него не получалось. Ягода словно стала еще кислее от его мыслей. Намджун до сих пор любит свою покойную жену, которую, наверное, будет любить всегда. «У него от меня совсем не тепло вот здесь», горько подумал Юнги и проглотил очередную ягоду, которая была на вкус, как слезы. Намджун заметил замешательство Юнги и свел брови, касаясь пальцами его теплой ладони. Бета захотел одернуть руку, как от удара, но не двинулся с места, просто смотря полными слез глазами на костер. Хотел ли он это услышать? Наверное, да. Он хотел услышать правду, хотел узнать, что на самом деле чувствует к нему Намджун, и теперь он был уверен, что в его сердце осталась только Сэром, она всегда там была и всегда будет. Горькое чувство обиды больно укололо его сердце. Ведь он… он на все готов ради Намджуна, но он никогда не думал, а взаимно ли это? А готов ли сам Намджун ради него на что-то? Юнги почувствовал, что он вот-вот расплачется, и поспешил подняться. Ему вдруг захотелось уйти отсюда, сбежать и не говорить больше с Намджуном, но альфа мягко поймал его запястье и слегка сжал, не позволяя уйти. — Волчонок, остановись. Сядь. — Зачем? — шепнул дрожащими губами Юнги. — Я услышал тебя. — Нет, ты меня не услышал, — вздохнул Намджун. — Я еще не договорил. Сядь, пожалуйста. Он не мог злиться на Юнги, ведь на некоторые вещи он не мог смотреть иначе в силу своего юного возраста, и он в этом никак не виноват. Юнги стоял, поджав губы, но потом все-таки подчинился и сел напротив него, но в глаза не смотрел. Не хотел или не мог — альфа не знает, но он думал, что пора сказать все как есть. Он слишком долго не говорил Юнги ничего конкретного, обходил эту тему стороной и думал, что так будет правильнее. Но правильнее для кого? Для Сэром? Сэром больше нет, ее больше никогда не будет. Она навсегда останется женщиной, подарившей ему Тэхена и прекрасные годы в его жизни, но пора двигаться дальше. Намджун не может жить в вечном трауре, он не может оттолкнуть волчонка лишь потому, что живет воспоминаниями о ней. Намджун обхватил его лицо ладонями и принялся гладить щеки большими пальцами, вынуждая посмотреть ему в глаза. — Ты думаешь, что ничего не значишь для меня, да? — грустно улыбнулся альфа. Юнги шмыгнул носом, но кивнул. Он действительно думал, что не значит для Намджуна то, что значила его бывшая жена. Он не мог ревновать, не смел, но… ревновал, хотя и понимал, как это эгоистично, как глупо с его стороны. Но ничего не мог поделать. — Волчонок… — вздохнул альфа, заглянув в его глаза. — У нас всех есть прошлое, которое мы просто не в силах стереть. У тебя, у меня, у Тэхена, у Джойза, у всех людей на планете Земля… Она — часть моего прошлого. Я всегда буду благодарен ей за то, что она сделала для меня. Но, малыш, ты — мое настоящее и мое будущее. Встретившись с тобой однажды, думаешь, у меня хватит сил отпустить тебя? — Что ты имеешь в виду? — шмыгнул носом Юнги и обхватил ладони Намджуна на своих щеках. — Я хочу сказать, чтобы ты не сравнивал чувства к ней и чувства к тебе. Она всегда будет частью моей жизни, ведь она подарила мне сына, но, Юнги… Все меняется, малыш. Я слишком долго жил воспоминаниями о ней, так долго, что и не заметил, как прошла большая часть жизни. Ты открыл мне на это глаза, ты показал, что мне пора жить дальше, — Намджун улыбнулся уголком губ и едва сдержался, чтобы не поцеловать бету в кончик покрасневшего носа. — Ты, мой маленький несносный ураган, ворвался в мою жизнь и перевернул все вверх дном. Разве у меня остался хоть один шанс не полюбить тебя? — у Юнги вдруг расширились глаза. Он смотрел в глаза Намджуна, пытаясь найти подвох, но… его там не было. — Полюбить меня? — выдохнул бета. — Полюбить тебя… Юнги, — Намджун крепко взял его ладони в свои. — Умоляю тебя, не надумывай то, чего нет. Я знаю, что я несносный старик, зануда и все такое, но тебе я никогда не врал о том, что чувствую. Ты вдохнул в меня вторую жизнь, подарил мне молодость и ты делаешь меня абсолютно счастливым одним своим перепачканным в варенье лицом, малыш. Я больше не хочу думать о том, что было раньше. Оно осталось в прошлом, сейчас же… сейчас у меня есть ты, и никто другой мне не нужен. — Намджун, я… — Тише, Юнги, — альфа приложил палец к его губам. — Я настолько привык быть камнем, привык говорить все это только своему сыну, но, Юнги, я не могу молчать. Смотря на тебя, у меня тепло вот здесь, — Намджун взял ладонь Юнги и положил на свою грудь. Мин уставился в нее и слегка сжал пальцами свитер альфы, тяжело сглотнув. — Здесь только ты, Юнги. Здесь никого нет, кроме тебя, и пусть рухнет небо, если я сейчас лгу тебе. Юнги встал на колени, резко обхватив руками шею Намджуна, и поцеловал его. Альфа не растерялся и сразу же обвил руками талию беты, привлекая к себе, прижимая к своей груди и целуя его, запрокинув голову. Юнги никогда не был так распален и настойчив, он не мог не улыбаться в поцелуй, который углублял с каждой секундой. Этот поцелуй не был похож ни на один предыдущий — он был глубокий, страстный, жадный, и альфа искренне удивился, что его волчонок может быть таким. Но он уже не мог оторваться от него сам, это казалось ему невозможным. Горячие губы Юнги обжигали, теплый язык скользнул альфе в рот и сплелся с его собственным. У Юнги по телу разлился жар, доселе который он никогда не испытывал. Намджун самому себе соврет, если скажет, что этот поцелуй не заставлял его желать большего. Заставлял. Альфа поддался какому-то внутреннему порыву, когда начал аккуратно укладывать Юнги на плед. То ли по собственному желанию, то ли повинуясь природным инстинктам, бета развел ноги в стороны, и Намджун лег между ними, оглаживая горячими ладонями его тело через одежду. Проворные пальцы Юнги скользнули под свитер альфы, и он коснулся его пресса, который сразу же напрягся. Контраст горячей кожи альфы и прохладных пальцев беты сводили с ума, и Намджун чувствовал, что они скоро пересекут грань, после которой никто из них не остановится. Намджун оттянул его нижнюю губу и слегка прикусил, сразу же принявшись вылизывать укус. Он отстранился от Юнги и уткнулся лбом в его лоб, тяжело дыша. Очевидное возбуждение упиралось в ширинку, и хотя Юнги тянулся за очередным поцелуем и тяжело дышал, Намджун лишь поцеловал его в уголок губ с улыбкой. Бета захныкал, вызывая бурю в Намджуне, сжал его свитер в кулаках, насильно притягивая к себе, и прошептал: — Намджун, я… хочу, — шепнул Юнги. — У меня внутри все сжимается и тянет, — Намджуну стало еще тяжелее дышать от слов, сказанных его волчонком. Он провел ладонью по его щеке и подбородку, а после поцеловал, не удержавшись. — Чего ты хочешь? — хрипло от возбуждения спросил альфа. — Тебя… Намджун был благодарен всем богам за свою железную выдержку, потому что его тело окатило дикой волной жара и возбуждения. Он никогда не испытывал жажду в сексе, у него были омеги, но все это была лишь взаимопомощь и ничего более, обычная мужская потребность. Но с Юнги все иначе. Его разум медленно, но верно уплывал, особенно когда Юнги вновь утянул его в жадный поцелуй. У альфы перед глазами взрывались звезды, он не мог перестать гладить Юнги, касаться его талии через одежду, которую желал снять, но не мог. Точно не здесь, он не мог себе этого позволить, хотя от желания сводило зубы. Он не хотел вот так заниматься сексом с Юнги, по крайней мере, не сейчас. Укусив настойчивого бету за губу, Намджун отстранился от него и усмехнулся, глядя в его глаза. Юнги, у которого на лице читалось неприкрытое возбуждение, обиженно надул припухшие губки. Намджун вновь его поцеловал и лизнул, наслаждаясь их вкусом. Альфа лег рядом с ним и притянул к себе Юнги, который улегся на его груди и прижался к ней щекой. Намджун зарылся носом в его волосы, отчетливо ощущая от Юнги нежный запах пионов. Прохладный ветер остудил их пыл. — Получить меня ты всегда успеешь, волчонок, но сейчас я должен остановиться, — Юнги разочарованно промычал, но кивнул. Намджун вдруг поднял палец и указал на созвездие Лебедя. — Когда-то очень давно жил несчастный, но безумно талантливый певец, его звали Орфей. Лира была неотъемлемой спутницей Орфея. Когда его возлюбленная Эвридика внезапно умерла от укуса змеи, Орфей отправился за ней в Царство мертвых, не в силах перенести разлуку. Но попытка вернуть Эвридику оказалась неудачной. После смерти Орфея Эвридика, всем сердцем любившая его, сама нашла певца, и пара навечно воссоединилась в мире ином. Боги, умилившись примером такой безграничной любви и преданности, решили воссоздать образ Орфея в виде небесного созвездия Лебедя, — Юнги притих, внимательно слушая легенду и наблюдая за небосводом. — Смерть певца тронула всех, в великую печаль погрузились силы природные, осиротела прекрасная лира Орфея. Воды безбрежного моря отнесли одинокую лиру на остров Лесбос, тогда Боги превратили золотую лиру Орфея в созвездие Лиры, оставив сиять ее на небе рядом с Лебедем, — альфа указал пальцем на рядом находящееся созвездие. — Они сделали это, чтобы Орфей навсегда остался со своей лирой? — спросил Юнги, приподняв голову и посмотрев на Намджуна. — Прямо как мы с тобой? — Да, — улыбнулся Намджун и вновь поцеловал Юнги. — Прямо как мы с тобой…

🍃

Юнри сидел с закрытыми глазами на своей постели, прислонившись спиной к стене, и думал. Думал обо всем, что произошло за эти долгие месяцы, о том, чему еще предстоит произойти, а еще он думал о Чимине. Он сегодня должен был прийти к омеге, как и обещал. Из-за занятости альфы и откровенного страха перед разговором у Юнри, раньше поговорить не получалось. Зато теперь он абсолютно уверен в одном. Его теплые ладони легли на едва появившийся живот, и омега тяжело вздохнул. «Что же мне с тобой делать?», крутилось у него в голове. За окном было пасмурно и как-то слишком прохладно. Из приоткрытой форточки дул ветер, который шевелил подвешенные на ниточке травы и сушеные грибы. Постель Юнри была аккуратно застелена коричневым пледом, на полу валялся протоптанный ковер, на тумбе он складировал книги, которые удавалось найти, а в углу стоял сундук с одеждой, из которого выглядывали любимые свитера. Юнри потер горящие после бессонной ночи глаза и надел свои старенькие очки, которые не так давно с трудом склеил. Они треснули прямо на переносице. Стук в дверь отвлек омегу от собственных мыслей. Он встал с постели и открыл дверь Чимину, который улыбнулся ему уголками губ с порога. — Привет, — тихо сказал он. — Не занят? — Нет, — Юнри выдавил улыбку в ответ, не признаваясь самому себе, что улыбаться для Чимина ему нравится. Омега отошел от двери, пропуская альфу внутрь, но тот покачал головой. — Не войдешь? — вскинул брови он. — Мне сказали, что ты целыми днями сидишь в своей комнате, поэтому хочу предложить тебе прогулку, — альфа поднял на уровень глаз шарф красного цвета и потряс им с улыбкой. Юнри задумался на мгновение, кусая розовые губы. — Если не захочешь, можем остаться дома… — Ты прав, — кивнул Юнри и надел свою теплую куртку. — Я не против прогулки. Чимин поправил воротник его куртки и заботливо обвязал вокруг шеи теплый шарф, пряча омегу от холода. Он не знал, будет ли правильно предложить свою руку для него, чтобы он мог держаться, но все же предложил, и Юнри, к удивлению, согласился. Некоторое время они шли молча. Юнри думал о том, что ему влетит, потому что он без всякого разрешения ушел, но потом начал думать о том, что с ним Чимин, и к черту всякие разрешения. А Чимин думал о том, как бы правильно начать. Он смотрел боковым зрением на Юнри и словно впервые видел его красоту. Ровный профиль словно светится в бледном дневном свете. Его длинные пушистые ресницы касались стекол очков, а уголки красивых губ опущены. И он вновь возвращался к мыслям о том, что никогда не будет достоин прощения этого человека. Около получаса они шли молча, потому что Юнри наслаждался свежим воздухом и красивыми видами, которых не видно за забором общины. Он, как человек, искренне и всем сердцем любивший природу, с наслаждением слушал шелест листвы и перелив пения птиц. Весна была ранней и холодной. От ветра деревья кренились к низу своими ветками. Юнри захотелось коснуться красного шарфа, что подарил ему Чимин. Он думал об омеге, он думал о том, чтобы он не замерз, и от этого губы омеги непроизвольно растянулись в улыбке. Он держал альфу под локоть и аккуратно переступал свежую траву, идя по протоптанной дорожке. — Почему ты улыбаешься? — аккуратно спросил Чимин, помогая Юнри перелезть через поваленное дерево. Но омега и сам ловко запрыгнул на него и спрыгнул с обратной стороны, заставив альфу присвистнуть и похлопать в ладони, словно он увидел нечто потрясающее. — Перестань, неужели ты думал, что я ни на что не способен? — Юнри впервые усмехнулся, вопросительно вскинув аккуратную бровь. — А улыбался я, потому что мне нравится быть на природе. — Неправда, ни о чем таком я не думал, — улыбнулся альфа, отрицая. — Просто ты такой… нежный, как маленький принц. Я хотел поухаживать за тобой. — Маленький принц знает несколько приемов. Кия! — неожиданно вскрикнул Юнри, рассекая воздух ладонью и смеясь. Чимин засмеялся такой непосредственности. Он был искренне рад, что Юнри смог хотя бы немного расслабиться рядом с ним. Альфа спрыгнул рядом. — Видел, как могу? А я и не на такое способен. — Да уж, ты вселяешь страх, — улыбнулся альфа, смотря на него. Чимин вновь предложил ему свой локоть, и омега взялся за него, продолжая их путь. Чимин планировал отвести его на камни, откуда виден весь лес. Он был уверен, что Юнри доселе никогда и ничего подобного не видел. — Если ты любишь гулять, то почему же не гуляешь? — Ну… — вздохнул омега и поправил шарф на шее. — Хотя вы и думаете, что мы свободны и у нас куча времени, это не так. У таких, как я, всегда куча дел. То приготовить, то постирать, то убрать, то еще что-то. Твой отец прав, он дает нам кров, еду и заботу, мы должны платить вам, хотя это не всегда легко. Но я стараюсь не унывать, папа всегда меня учил: «Хвост пистолетом и нос по ветру!», — улыбнулся как-то слишком грустно Юнри и сжал пальцами куртку Чимина. — О папе больно вспоминать, но именно он учил меня не сдаваться. — Твоего папы больше нет? — тихо спросил Чимин, смотря на омегу. Тот, кусая губы, кивнул. — У немногих из нас остались родители, в основном все мы — круглые сироты. Не знаю, как переживают это другие, но я всегда думаю о том, чему учил папа. Я люблю собирать цветы, люблю ходить в поле недалеко отсюда, люблю сушить травы и грибы. Это отвлекает от вечных мыслей и самобичевания, но не всегда. Особенно ночью, когда лежишь в кромешной тьме и тишине, вот тогда-то мысли и начинают вылезать, причем всякие… Не очень приятные… — Иногда я думаю о тебе и завидую, знаешь, — честно признался Чимин. — Ты дурачок? — удивленно посмотрел на него Юнри. — Как ты можешь завидовать мне? Не каждый хотел бы такую судьбу. — Лучше быть круглым сиротой, чем иметь такого ублюдка-отца, — усмехнулся Чимин. — Я не имею права так говорить, ведь ты любишь своего папу, а я отца — нет. — Я всегда думал, что между вами, ну… хорошие отношения? По крайней мере, он показывает такое отношение при всех. Создает впечатление хорошего отца и мужа. — Знаешь ведь, создавать впечатление и являться на самом деле — вещи абсолютно противоположные, — покачал головой альфа. — Поэтому, но не только, я и хотел поговорить с тобой… Но сейчас иди сюда, — с улыбкой потянул омегу Чимин в сторону. Пройдя еще несколько метров, они остановились перед насыпью больших камней. Юнри не спрашивал, зачем они лезут наверх, он просто доверился альфе. Он помог омеге взобраться наверх, страхуя, чтобы тот не сорвался и не упал. И вдруг для Чимина безопасность этого омеги встала выше, чем все остальное. Наверху был ветер, камни были холодными, и альфа заволновался, что Юнри может отморозить себе что-нибудь. Потому он снял свою куртку и, несмотря ни на какие возмущения, подстелил ее для омеги, чтобы ему было теплее сидеть. Юнри сопротивлялся недолго и все-таки уселся, смотря на открывшийся ему вид леса. Он был так прекрасен, что захватывало дух. Верхушки деревьев были покрыты тонким белесым слоем тумана, укрывающим лес прозрачной вуалью. Деревья переливались, словно изумруды, всеми оттенками зеленого — от хвойного до сочной травы. Юнри выдохнул тихое «Вау». Он был уверен, что, взойди сейчас солнце, свет лесного изумруда ослепил бы его. Ветер выл и оглушал, но пение птиц было все равно слышно. В целом мире словно остались только они с Чимином, и наступила абсолютная тишина. Не оглушающая, а такая… спокойная, успокаивающая, такая родная. Юнри и не заметил, как сильно сжимал ладонь Чимина от восхищения. Зато сам альфа на лес не смотрел, он смотрел лишь на омегу, на восторг в его глазах и то, как его розовые пухлые губы открылись в форме «о». За такое можно отдать полжизни, Чимин готов вечность им любоваться. — Нравится? — улыбнулся уголком губ альфа. — Очень, — выдохнул Юнри, не в силах оторвать взгляд от леса. Казалось, если присмотреться, если очень долго смотреть в туман, можно увидеть бескрайнее море. Бесконечное, как само время, спокойное, накатывающее волнами на дремлющий холодный лес. Юнри вдруг захотелось вскочить и закричать, раскинув руки в стороны, но он так и остался сидеть, завороженный открывшимся ему миром, в котором он доселе не бывал. Он попал в другое измерение, в другую Вселенную, разве может быть на Земле так красиво? Если бы люди почаще отрывали взгляд от асфальта, от своих проблем, от вечно ускользающей мимо них жизни и посмотрели вверх, может быть, они бы тоже попали в другой мир. Но никто из них делать этого не желает, и тем самым они просто не дают себе увидеть тот прекрасный мир, что открывается, стоит только поднять глаза. Он необъятный. Он бесконечный. Он шире человеческого разума. И как жаль, что люди настолько привыкли жить в своем маленьком мирке, что через его стенки пробиться уже не могут. — Я не принес ни плед, ни еды, ни теплого чая, ничего, — хлопнул себя по лбу альфа. — Прости, я совсем об этом не подумал. — Ты принес мне гораздо больше, чем можешь подумать, — посмотрел на него с улыбкой Юнри и сам не понял, каким образом его ладонь легла на щеку альфе. Он спешно убрал ее, смутившись, и буркнул: — Прости. Чимин покачал головой, аккуратно обхватил его ладонь двумя руками и приложил к своей щеке, смотря в глаза Юнри. У него сердце скакало с бешеной скоростью, потому что… Он думал, что после всего этого возненавидит Чимина, но не смог. Он думал, что сможет забыть его, но не смог. Он думал, что сможет вытравить его из головы и сердца, но не смог. И надеяться на это было глупо. Тогда, в ту ночь, с ним был не Чимин, то был монстр, но он не был Чимином. У него были его глаза, его губы, его руки, его тело, его голос, но в его голове Чимина не было. Альфа сейчас, здесь, перед ним. Юнри аккуратно скользнул пальцами по его щеке и вспомнил, что ему нужно дышать, а Чимин улыбался так мягко, что омега чувствовал тепло в солнечном сплетении. Его щека была немного колючей от щетины, но Юнри не хотелось убирать руку. — Юнри, — тихо сказал Чимин и вздохнул, отводя взгляд в сторону. Он опустил его руку, но не отпустил. — Я с самого детства рос с Тэхеном. Мы были с ним лучшими друзьями, до тех самых пор, пока я в него не влюбился. Тогда дружить стал только он, а я… наслаждался каждым мгновением, которое мог провести рядом с ним. Мы вместе веселились, сбегали в лес, охотились. Но он не вел себя по-дружески, а оттого я влюблялся лишь сильнее, — альфа почувствовал, как омега начал гладить большим пальцем его пальцы, и это придало ему уверенности. — Я любил его всем своим сердцем, всей душой и разумом, но… Но он не любил. Не смог или не хотел, это теперь и не важно… — Почему? — тихо спросил Юнри, заглянув в его глаза. — Потому что он встретил другого, — улыбнулся уголком губ альфа. — Ты винишь его за это? — Нет, — Чимин перевел взгляд на омегу. — Разве я могу? В этом он не виноват, и альфа его не виноват, и я тоже. Это просто стечение обстоятельств, ведь нет его вины в том, что он не любил меня. Вернее, не любил так, как мне бы этого хотелось. Тэхен, он… необычный человек. Я защищал его, сколько мог, я защищал его от своего отца. Ты знаешь, почему? Знаешь, чем он занимается в своей лаборатории и почему никого не пускает туда? — омега покачал головой. Это никому не было известно. — Он ослеплен поиском вакцины и уверен, что Тэхен — ключ к разгадке. Он сметает все на своем пути, только бы достать вакцину, он плюет на всякую человечность, чтобы раздобыть ее. Тэхен для него не человек, он просто способ достать вакцину. — Это бесчеловечно, — нахмурился Юнри. — Да, потому что мой отец не человек, — грустно усмехнулся Чимин. — Юнри, ты не представляешь, на что он шел ради этого… Он делал из людей своих марионеток, я даже не хочу говорить, что он синтезировал наркотики, чтобы ломать чужую волю. Я был в числе этих людей, но я не сломался. И все это ради одной цели. Десятки сломанных жизней, загубленного здоровья, и все ради призрачной надежды на то, что человечество можно спасти, — альфа устремил взгляд на верхушки деревьев. — Но его уже ничто не спасет, Юнри. Той ночью, когда… — он сглотнул, — когда все это произошло с тобой, я был не в себе. Я был на свадьбе моих хороших друзей, и там увидел Тэхена и его альфу. Альфу, которого, черт возьми, ненавидел. Я не знаю, как тебе передать эти чувства. Словно тебя заживо перемолотили через мясорубку, растоптали, сломали каждую косточку и выкинули. Я драматизирую, да? — хрипло посмеялся альфа. — Чимин, — вкрадчиво сказал Юнри и положил ладонь сверху ладоней альфы, которыми он держал его вторую ладонь. — Это твои чувства, это то, что ты испытал, это не может быть драматизацией. Люди порой преуменьшают значение своих чувств, потому что боятся быть осмеянными, и это неправильно. Это неправильно. Ты не драматизируешь. У каждого человека свой болевой порог, каждый человек по-своему чувствует все и переживает, и нет ничего плохого в твоих словах. Я всегда тебя выслушаю, Чимин. Я все выслушаю так, как ты мне это расскажешь. — Юнри, ты ангел, — выдохнул альфа, чувствуя, как внутри что-то болезненно скручивается. Никто и никогда не говорил ему подобных слов, никто не желал выслушать его так, как желает этого Юнри, никто так не старался его понять несмотря на все ошибки, которые альфа совершил. Даже Тэхен. — В ту ночь мне разбили сердце. Не специально, я знаю, но я уже не знал, что мне делать с этой болью, которая копилась во мне годами. В этом виноват не Тэхен, в этом виноваты обстоятельства, в которых я родился и вырос. Юнри, я… — альфа вздохнул и немного отстранился, поворачиваясь спиной к омеге и поднимая свой свитер. Взгляду Юнри открылись ужасные шрамы, которые он раньше не видел. У омеги перехватило горло. Рубцы были кривыми и уродливыми, кое-где они отливали багряным, и, Юнри уверен, никто не знал о их существовании. Омега дрожащими пальцами коснулся одного из шрамов и провел вниз, очерчивая линию. Юнри прикусил губу и отстранился, чувствуя, как сжимало болезненно горло. Чимин опустил свитер и вновь повернулся к нему, не поднимая взгляд. — Чимин, но кто мог сделать с тобой такое… зверство? — прошептал Юнри и сам взял его руки в ладони, крепко сжимая. — Отец, — у омеги внутри что-то с хрустом надломилось. Он и подумать не мог, через что пришлось пройти этому человеку, сидящему перед ним. — Я терпел это за непослушание. Я не хотел причинять Тэхену, человеку, которого я люблю, боль. И когда он разбил все мои надежды, я был переполнен злостью, отчаянием, ненавистью… Я думал о том, чтобы бросить все, чтобы не защищать его больше, но я не могу так с ним поступить, — прикрыл глаза альфа. — Несмотря на то, что он выбрал другого, он близкий человек для меня, Юнри, и я буду его защищать. Вот почему я сделал все это той ночью. Юнри, — Чимин вновь посмотрел на омегу и встал перед ним на колени, удивляя его. — Такое невозможно простить, невозможно забыть, но я буду с тобой каждое мгновение, что смогу, чтобы исправить это, чтобы залечить твои раны и исправить то, что я натворил. Я никогда не прощу себе этого. Я буду рядом столько, сколько ты будешь мне позволять, но я не брошу тебя. — Чимин, я не держу на тебя зла, — тихо сказал Юнри и улыбнулся уголком губ. — Я… — он тяжело сглотнул, — не смог бы. Я не смог бы ненавидеть тебя, потому что я в тебя влюблен, — омега не контролировал слова, которые слетели с его губ. Взгляд у Чимина застыл. Он долго смотрел в лицо омеги, у которого покраснели щеки. — Ты не обманываешь меня? — выдохнул Чимин. — Ты действительно… Господи, — альфа уткнулся лицом в его ладони. — Боже, я чертов ублюдок. Юнри, пожалуйста, дай мне шанс все исправить, умоляю тебя. — Эй, — омега приподнял его лицо за подбородок и покачал головой. — Чимин, перестань, ты не виноват… Все, что случилось с тобой, ужасно. Ты прошел ужасно сложный путь и лишь раз дал себе сломаться, потому что у тебя не было никого. Ты был один, ты всегда все переживал в себе. Ты невероятно сильный, слышишь? Несмотря ни на что, я восхищаюсь тобой. Я хотел тебя ненавидеть, но сейчас, зная твою историю… я просто не смогу. Не смогу. Это было больно, это было ужасно, но я понимаю, что просто пришел не в то время и не в то место. Там был не ты, — Юнри погладил его щеку и улыбнулся уголком губ. — Тот человек той ночью — не ты. Ты сейчас передо мной, и я верю тебе. Я… хочу быть рядом с тобой, Чимин, — перешел на шепот омега. — И я хочу помочь тебе справиться с этим. — Ты мой ангел, — покачал головой Чимин. — Ты ангел, посланный мне небесами, Юнри. Мне целой жизни будет мало, чтобы отблагодарить тебя за все, что ты сделал и все, что ты делаешь для меня, — альфа принялся целовать его пальцы и ладони, а Юнри улыбался. Совершенно глупо улыбался, но на душе у него было так… легко. Ему стало легче после этого разговора, когда они все выяснили, когда они поняли друг друга, и Чимин, наконец, ответил на вопрос: «За что он так поступил со мной?». Это был не он. Это был сломанный, изувеченный и изуродованный человек, которого бросили, растоптали, смешали с болью и оставили одного на погибель. Юнри не мог на него злиться, не мог его ненавидеть, не мог обвинять, ведь… Чимин не виноват. Насилие невозможно простить, невозможно забыть, невозможно понять. Но возможно простить, забыть и понять боль одного одинокого человека, который не был нужен ни родителям, ни своим людям, ни даже человеку, которого он любил. Но теперь Чимин был не один. Юнри обхватил ладонями его лицо и заставил посмотреть в свои глаза. — Однажды, при очень болезненных обстоятельствах, когда оба тонули в боли, встретились два никому не нужных одиночества. Они встретились, и… — Стали друг другу нужны, — тихо закончил за него Чимин. Юнри прикрыл глаза и просто подался вперед, аккуратно касаясь его губ. Чимин поцелуй не углублял, он позволил вести омеге. Альфа целовал его так нежно, как только был способен, он обнял его изо всех сил и прижал к себе, укрывая от промозглого ветра, окутывая его своим теплом. Эти демоны успокоились, потому что Юнри своим светом осветил все внутри Чимина. Целуя его прохладные губы, он понял, что готов сражаться не только за Тэхена. Что бы ни было дальше, сколько бы людей не умерло, и даже если умрет сам Чимин, с Юнри все будет хорошо. До последней капли крови Чимин будет защищать его, до последнего вздоха будет закрывать своим телом. Юнри — ангел. Он ангел Чимина.

🍃

— А потом он начал жевать мои пальцы! — в красках продолжил Мингю, рассказывая о своих приключениях с Джастином. Юно, Кристоф и Вин тихо засмеялись. Малыш сидел у хена на руках и изредка улыбался во весь еще беззубый рот, когда ловил взгляд папы на себе. — Нет, этот паренек точно наведет страху на нашу общину… Я имею в виду, кто вообще кусает пальцы? Маленький зомби! — возмущенно сказал омега и посмотрел на Джастина, который своими окрепшими пальцами хватал его за футболку и подвеску на шее. — У него же зубы режутся, вот он и кусает все подряд, — с улыбкой сказал Юно. — И особенно мои пальцы, — сморщил аккуратный нос Мингю. — Блин, у него такие прикольные и гладкие десна… Ладно, ладно, я должен признаться, что и сам пару раз почесал ему десна. Ну, а что такого? Вот и не нужно меня осуждать, он сам этого хотел, — Вин вновь засмеялся. Он с улыбкой наблюдал за ходящим по комнате туда-сюда омегой с Джастином на руках. — И вообще, иди к своему папе, малыш топляк, — Мингю остановился и отдал ребенка Вину. Тот прижал его к себе и с наслаждением поцеловал сына в пухлую щеку. — Чем вы его кормите? — свел брови Вин, слегка покачивая Джастина на руках. Он своими крохотными пальчиками трогал папу за лицо, хватал за волосы и ощутимо тянул, улыбаясь при этом самой невинной улыбкой. Родной и любимый запах папы его будоражил. — Он стал таким тяжелым. Не сын, а маленький поросенок, — нежно улыбнулся омега, смачно поцеловав любимый носик. При взгляде на своего малыша, Вина распирало от любви, нежности и заботы. Джастина хотелось обнимать, целовать, ласкать, заботиться о нем и просто быть рядом, наслаждаясь каждым его вздохом. — А мы-то что? — Мингю вскинул ладони, защищаясь. — Это Кристоф его откормил. — Эй, — возмущенно сказал альфа. — Ага, поддерживаю. Мы с Мингю призываем его приучить Джастина к правильному питанию, но кто бы нас слушал… — Вообще, нам пора, — деликатно намекнул бете Мингю, кивнув на дверь. Он понимал, что Кристоф и Вин хотят остаться наедине и насладиться друг другом и Джастином, а особенно это касалось Вина. Он давно не видел сына и ужасно соскучился. — Уже уходите? — грустно спросил Вин. Он хотел бы поговорить с друзьями подольше, но на дворе уже была ночь, и всем пора было ложиться. Нужно, да только вот Джастин спать, видимо, не собирался вовсе. — Да, но мы обязательно вернемся завтра, — улыбнулся Юно. Они поочереди с Мингю обняли Вина, не забыв чмокнуть любимого малыша в щечку, и поспешили удалиться. Вин перевел взгляд на Кристофа и улыбнулся уголком губ, но Кристофу было как-то не до улыбок. Вин пришел очень поздно, легко одетый, явно подавленный и еще более худой, чем в предыдущий раз. Это не на шутку беспокоило его, и альфа не мог не думать о том, что произошло что-то очень плохое. Но Вин не рассказывал, а Кристоф давить и заставлять его не желал. Альфа встал из-за стола, подошел к Вину и наклонился к нему, касаясь губами его скулы. Джастин издал какой-то радостный детский звук и прильнул к папе, обнимая его ручками за шею, а Вин, прикрыв глаза, с улыбкой потянулся к Кристофу. Тепло Кристофа — это то, что Вину стало необходимо. Омега не мог уходить от них надолго, его сердце рвалось от тоски, оно тянулось обратно, тянулось к Кристофу. — Я сейчас вернусь, — сказал альфа и погладил костяшками пальцев щеку Вина, а после ненадолго вышел. Вин поудобнее перехватил Джастина, укладывая на свои руки, и принялся его качать. Сын был очень тяжелым для похудевшего Вина, и руки начали болеть от существенного веса, но эта боль была приятная. Вин бы все отдал за эти сверкающие бриллиантовые глазки, смотрящие на него в свете луны. Джастин и не думал спать, у него сна ни в одном глазу не было, но Вин не переставал его качать и напевать колыбельную, называя сына своей маленькой мерцающей звездочкой, а Джастин с улыбкой совал пальчики в рот и неотрывно смотрел на папу. Вин подумал, что его глаза такие понимающие, словно он осознавал абсолютно все — и почему папа здесь, и почему папе плохо. Не сдержавшись, омега наклонился и прижался губами к его лбу. — Почему ты так похож на него, Джастин? — очень тихо сказал омега, слегка покачивая сына в надежде, что он все-таки уснет. — Ты почти все взял от отца, даже свои черные глаза. А от меня ты хоть что-нибудь взял, м? — улыбнулся Вин, рассматривая сыночка, а Джастин смотрел на него в ответ. Малыш улыбнулся ему беззубым ртом, и у Вина улыбка растянулась почти до ушей. За эту улыбку можно отдать жизнь. Омега поднял голову, когда в комнату вошел Кристоф с двумя тарелками, и спросил: — Сколько он спал днем? — Э-э-э… — Кристоф задумался, припоминая, на сколько они с Джастином отрубились в обед. Альфа поставил тарелки на стол и задумчиво почесал подбородок. — Ну, он встал утром около восьми, мы поели, потом я ушел по делам и он был с Мингю, а когда вернулся… Ну, я не знаю, часа четыре, может? — усмехнулся альфа, а Вин закатил глаза. — Понятно, почему он не засыпает! Ты мне ребенка угробишь, горе-отец, — усмехнулся Вин и покачал головой. — Сыночек, разве можно столько спать, а? Ладно твой отец, но ты-то? Разумный человек. — Зато мы выспались, да, здоровяк? — улыбнулся Кристоф и погладил ладонью Джастина по волосам. Альфа посмотрел на улыбающегося Вина. — Составишь мне компанию? — он кивнул на две тарелки с кусочками мягкой вареной картошки, залитыми молочным соусом с зеленью и тушеным мясом дикого кабана. — Я сегодня не успел нормально поесть, и ты, наверное, тоже голоден. — Я не голоден, — спокойно ответил Вин, даже не оторвав взгляд от сына. Кристоф вздохнул, но на другой ответ он и не надеялся, а так хотелось. Он забыл, когда в последний раз видел Вина за едой. Даже в беременность он не особо ел, а сейчас так и вовсе. Он стал ужасно худым, настолько худым, что Кристофу больно это видеть, но Вин его не слушает. Они даже ругались из-за этого, но ничего, абсолютно ничего не изменилось. — Но я посижу с тобой, все равно Джастин не заснет, — улыбнулся омега и привстал на носочки, поцеловав альфу в уголок губ. Кристоф согласился, а что ему оставалось делать? Вин сел за стол и посадил Джастина на свои колени, но сын то и дело порывался встать. Он наступил своими маленькими толстыми ножками на бедра Вина и поднялся не без его помощи, покачиваясь и внимательно смотря, что там интересного на столе. На столе стояли две тарелки, кружка с кофе Кристофа, мытая бутылочка Джастина с резиновой соской, которую отец сделал ему самостоятельно, и несколько тряпочек из старых пеленок. Вин улыбнулся и склонил голову вбок, наблюдая за сыном. Его начал интересовать окружающий мир, ему было интересно абсолютно все. Кристоф с улыбкой наблюдал за ним, пережевывая теплое мясо. — Что же там такое, да, Джастин? — Кристоф тоже окинул взглядом стол. — Тебе все интересно, да, сынок? На, держи, — альфа наколол на вилку кусочек картошки, который обмакнул в соус, и поднес ко рту Джастина. — Думаешь, он будет есть? — у Вина от улыбки уже болели щеки, но он не мог не улыбаться. Омега нежно поцеловал сына в плечо. — Еще как, — усмехнулся альфа и кивнул. И Джастин действительно потянулся к картошке, обхватил ее губами и принялся пережевывать деснами. Только снизу у него начал пробиваться зуб. Половина картошки упала Кристофу на подставленную ладонь. — Вот, молодец, здоровяк. Покажи папе, как хорошо ты кушаешь. — По этому животику заметно, что кушает он очень хорошо, — тихо засмеялся Вин, слегка ущипнув Джастина за выступающий животик, который хотелось искусать и зацеловать. Сын плюхнулся на попу, устав стоять, и издавая какие-то ему одному понятные звуки потянулся к тарелке Вина. — Сколько раз ты его кормишь? — вскинул бровь омега. Он подсел ближе к столу, взял вилку и размял большую картошку, чтобы покормить сына. — Всегда, когда он хочет, — пожал плечами Кристоф и закинул в рот еще несколько кусочков мяса. — Ну не могу я смотреть, как он плачет голодным, сердце кровью обливается. Он может выдержать все, кроме голода. — Да он маленький манипулятор, у него даже слез не бывает, он просто кричит, пока не получит свое. Да, папин монстр? — Вин слегка куснул сына за щечку, заставив его засмеяться и отбиваться ручками. Зачерпнув вилкой немного мятой картошки, Вин принялся кормить Джастина. Тот громко дышал через носик и активно жевал деснами картошку. — Если мы будем его так откармливать, у него ведь ожирение будет. — Да брось, все будет хорошо. Сынок ест, только когда это нужно, не переживай попусту. Начнет ходить и похудеет, Юно сам это сказал, он еще замучает нас всех, — улыбнулся Кристоф. Джастин вдруг потянулся вперед и схватил большую картошку с тарелки, сжимая ее в пальчиках. Она стала мягкой и просочилась сквозь его пальцы, обламываясь и падая Вину на штаны. Джастин пару раз лизнул ее, пробуя на вкус, и попытался откусить, но не получилось. Он обернулся к Вину и протянул картошку ему, гримасничая и улыбаясь. Кристоф подпер голову кулаком и с улыбкой наблюдал за ним. — Ты хочешь покормить своего папу? — вскинул брови Вин. — Ты правда хочешь, чтобы папа это съел? — омега наклонился и обхватил зубами картошку, которую сын держал, и Джастин ее отпустил. Вин принялся жевать картошку и слегка покачивать головой, показывая, как ему нравится. — М-м-м, сынок, как вкусно. Спасибо, — омега поцеловал его в губы, перепачканные слюной и картошкой, и Джастин заливисто рассмеялся, хватаясь за папину одежду грязными ручками, но Вин даже не обратил на это внимания. Ему было плевать, что он был весь в картошке и слюнях, главное — он был со своим сыном. — Джастин, не пачкай папу, — Кристоф присел перед ними на корточки и принялся вытирать смоченным в воде полотенцем ручки и лицо Джастина, а Вин наблюдал за ними с улыбкой. — Не хочешь принять ванну? — спросил альфа, глянув на Вина, и тот покачал головой. — Нет, давай сначала ребенка уложим. Уже час ночи, а он не спит, мы его утром разбудить не сможем. Кристоф забрал его с колен Вина и принялся сам качать, но все было безрезультатно. Вин даже начал вспоминать, как они с Кристофом поочередно вставали к нему ночью, когда он плакал, как кормили его и укачивали. Это были сложные, но прекрасные времена, и когда Джастин плакал ночью, Вин любил говорить: «До рассвета это твой сын». Омега скучал по тем временам, он безумно скучал и рвался к Кристофу. Он думал, что это может пройти, что все это наваждение и самообман, что, может он не любит Кристофа на самом деле, но… нет. Отрицать свои чувства к этому альфе глупо, опрометчиво и абсолютно бессмысленно. Вина наполняла любовь и тепло изнутри, когда он смотрел, как нежно Кристоф укачивал их сына. Вин лег на кровать, и альфа положил сына ему на грудь. За этот час он хотя и разморился теплом, вкусной едой и успокаивающим запахом папы, но засыпать не спешил. Он лежал на папе и пытался ползать, своими неаккуратными движениями задирая его футболку, агукал и улыбался. Иногда он утыкался лицом в грудь Вина и плаксиво тер личико ладошками, очевидно, желая спать, но не поддаваясь сну. Тогда Кристоф взял его и посадил между ним и Вином, который отсел на приличное расстояние. Омега поманил сына к себе с широкой улыбкой, и как только Джастин проползал немного расстояния к папе, Кристоф с тихим смешком тянул его назад за ножку. Сын капризничал, потому что хотел к папе, а Вин смеялся с реакции Джастина. — Ну… как ты тут? — спросил тихо Вин, посмотрев на альфу. Джастин снова упорно полз к нему, едва коснулся ручкой его колена, но отец тут же оттянул его назад. — Маленький монстр уже достал тебя, да? — Он украшает мою жизнь. Не знаю, что делал бы без него, — с улыбкой ответил Кристоф. Джастин совсем раскапризничался, он устал и уже засыпал, и альфа отпустил его ножку, чтобы он спокойно подполз к папе. Вин взял его на руки и аккуратно начал покачивать, чтобы и без того сонный сын заснул. — Джастин начал меня слушать и почти не плачет. Вот почему с тобой он такой спокойный и даже не плачет? Если бы я его укладывал, он бы уже истерику закатил, — возмущенно сказал альфа. — Я же его папа, — ласково ответил Вин и кивнул на бутылочку, намекая, что ее нужно наполнить. Кристоф молча кивнул, поднялся с постели и, забрав бутылочку, удалился на десять минут на кухню. На тумбе у них всегда стояло коровье молоко в трехлитровой банке, которую они укутывали несколькими тряпками, чтобы тепло дольше сохранялось. Альфа открутил от бутылочки крышку с соской и наполнил ее вкусным молоком, которое Джастин всегда пил перед сном после того, как Вин ушел. Молоко омеги перегорело, поэтому кормить сына он больше не мог. Кристоф припал губами к соске, пробуя молоко на вкус и по температуре. Нельзя, чтобы оно было слишком горячим или слишком холодным, теплое — самое то, чтобы Джастин окончательно отрубился. Когда он вернулся в спальню, Джастин уже почти спал, лишь с упорством и невероятным трудом он держал сонные глазки открытыми. Вин тихо напевал ему колыбельную и благодарно кивнул, когда альфа подал ему бутылочку. Джастин сразу же присосался к ней, громко сопя носиком, и принялся перебирать пальчики. Кристоф сунул ему под руки любимую тряпочку, которую он держал, чтобы заснуть. Когда сын закрыл глаза, Вин аккуратно положил его на маленькую подушку и повернул на бок, чтобы ему было удобнее сосать молоко. Бутылочку он положил на подушку повыше, чтобы все молоко стекало к соске. Кристоф укрыл сына одеялом, чтобы не замерз, и они поочередно поцеловали его в румяную щечку. — Я все равно не понимаю, как дети спят и едят лежа, — прошептал Кристоф, вызвав у Вина смешок. Джастин заснул, а они вернулись за стол. Вин как-то поник, он выглядел слишком маленьким и беззащитным, сидя на стуле и подобрав под себя ноги. У Кристофа рвалось на части сердце, когда он смотрел на своего мальчика таким. Не нужно быть гением, чтобы понять, чья это вина. Он злился на Авеля, даже местами ненавидел его за то, до чего он доводил Вина, но сделать ничего не мог. Он мог лишь быть рядом с Вином, дарить ему свою любовь и поддержку, чтобы омега всегда знал — он не один. И никогда не будет один. Кристоф подался вперед и погладил пальцами его щеку, и омега прильнул щекой к его ладони, как котенок. — Вин, что он опять тебе сделал? — тихо спросил альфа. Омега молчал и кусал губы, смотря на спящего Джастина, который с каждой минутой делал все меньше глотков молока, а после и вовсе стих. — Если ты не хочешь мне рассказывать, я пойму, но если ты расскажешь, я тут и выслушаю тебя… — У него будет ребенок, — так же тихо ответил Вин и тяжело вздохнул, зачесав волосы назад. — Ничего особенного, просто, как оказалось, он хорошо развлекался, пока меня не было. Этот омега уже на четвертом месяце беременности, а вскоре он заберет брата домой. Все это навалилось на меня снежным комом, я не знаю, что мне делать, — омега сгорбился над столом и закрыл лицо ладонями. Кристоф знал, по крайней мере, по рассказам Вина, какие у него отношения с братом. Смотреть на своего мальчика таким — мучение, потому что он в этой ситуации не мог помочь ничем. — А ты с ним говорил? — аккуратно задал вопрос Кристоф. — Может, ему этот ребенок не нужен. — Я тогда даже дышать не смог, не то, что разговаривать, — грустно улыбнулся Вин и посмотрел на альфу. Он протянул к нему руки и обхватил его ладони. Кристоф перехватил его и притянул к себе на колени, прижав хрупкого омегу к своей груди. — Ты хотел знать, что со мной, поэтому я рассказал. Сейчас это не важно, сейчас важен ты и Джастин. — Нет, это очень важно, — альфа обхватил своим мизинцем мизинец Вина и слегка улыбнулся. На пальце омеги было кольцо, подаренное Кристофом когда-то давно. — Но я уверен, Вин, что все будет хорошо. — Знаешь, Кристоф, от тебя с каждым разом все сложнее уходить. Я все больше хочу остаться, — прошептал Вин в его губы, собственными губами чувствуя улыбку альфы. — Ты же знаешь, что ты можешь остаться. Это твой дом. — Да, — тихо ответил Вин. — Здесь мой дом. Омега аккуратно поцеловал Кристофа и слез с его колен. Он подошел к Джастину и аккуратно забрал бутылочку из его рта, наклонился, нежно поцеловав его приоткрытые розовые губки, и поправил одеяло, чтобы его мальчик не замерз. Он сжимал пальчиками свою любимую тряпочку и громко сопел, вызывая у Вина неконтролируемый приступ любви и нежности к его маленькому нежному комочку. Кристоф с улыбкой смотрел на них, понимая, что именно так выглядит счастье. Его любимые омеги рядом с ним, и большего не нужно. Вин поставил бутылочку, на дне которой еще было молоко, на стол, и обнял альфу сзади за шею, прошептав на ухо: — Спасибо. Спасибо за все, что ты делаешь для меня. На языке крутилось «Я люблю тебя», но Кристоф ничего не сказал, а только погладил его по тонкой руке. Вин удалился в ванную, чтобы, наконец, искупаться и лечь спать рядом с Джастином и Кристофом, а сам альфа остался прибраться на столе. Его расстраивало лишь то, что Вин так и не поел и хотелось верить, что хотя бы завтра это исправится. Джастин спокойно спал, пока альфа убирал тарелки, разбросанную картошку и грязь. Из ванной доносился тихий плеск воды. Кристоф достал из шкафа чистое полотенце, свою футболку и широкие пижамные штаны, аккуратно сложил стопкой и приоткрыл дверь в ванную. Вин сидел в теплой воде, прижав колени к груди и положив на них подбородок. Он был тих, задумчив и опечален, и альфа понимал его состояние. Ему было невероятно сложно под грузом таких проблем, но Вин был благодарен Кристофу за то, что он не навязывал свою помощь, а просто был рядом. Кристоф не старался настроить Вина против Авеля, не перетягивал на свою сторону, он просто помогал ему всем, чем мог и был готов подставить плечо в любой момент, независимо от принятого омегой решения. Но на Вина было смотреть больно. Альфа положил одежду на крышку плетеной корзинки с одеждой, предназначенной для стирки, и сел на бортик ванной. В свете свечей Вин выглядел еще худее и болезненнее, чем был. Альфа потянулся за мочалкой и, смочив ее в воде, принялся аккуратно тереть его спину с выступающими позвонками и ребрами и острые плечи. Вин был действительно невероятно худым. Альфа с горечью вспоминал те дни, когда его тело, особенно после родов, приобрело человеческий вид и у него был хотя бы какой-то запас жира. Сейчас этого не было. Даже любимые альфой щеки впали, а обо всем остальном он даже говорить не хотел. Вин прикрыл глаза, с наслаждением подстраиваясь под теплую мочалку, которой Кристоф массировал его тело. Он не мог перестать думать об Авеле, он не знал, что ему делать дальше. Тем, что он убежал, он лучше не сделал, но и остаться омега не мог. Не было сил, даже если бы он захотел. — Я вижу, о чем ты думаешь, — тихо сказал Вин, глянув на Кристофа. — Я уродлив, правда? — Нет, не правда, и не смей даже говорить так о себе, — покачал головой альфа, аккуратно намочив волосы омеги, чтобы помыть. — Но тебе нужно есть. Вин пропустил его слова мимо ушей и потянулся к альфе руками, обнимая его за шею. Одежда сразу же стала мокрой там, где Вин ее касался, но Кристофу было наплевать. Их губы встретились в теплом, долгом и глубоком поцелуе, наполненном взаимной любовью и заботой. Он кричал о том, как они оба друг по другу соскучились, как они были друг другу нужны. Альфа не причинял ему боли, он бережно целовал его губы и проходил по ним языком, слизывая лавандовый вкус, а Вин прижимался к его груди, плюя на то, что мочит его. Вода тихо с характерным «бульк» капала с тела Вина в ванну. Омега провел ладонью по груди и прессу Кристофа, недовольно мыча, что на нем слишком много одежды. Он отстранился и заглянул в глаза альфы. — Не хочешь присоединиться ко мне? Без лишних слов, Кристоф начал раздеваться. Он хотел, он безумно этого хотел. Вин вновь сел и прижался к углу ванной, наблюдая за альфой. Мокрая футболка прилипла к его прессу и груди, и даже видя очертания его тела вот так, омеге было сложно дышать. Воздух вдруг накалился до предела, он стал обжигающим и выжигал легкие. Кристоф снял футболку и принялся за штаны, прекрасно видя взгляд Вина, который скользил от его груди к животу и ниже, к черной дорожке, уходящей вниз от пупка. Она скрывалась за резинкой его белья, и омега непроизвольно облизал губы. И сам Кристоф думал о том, что еще немного, и он сам этого взгляда не выдержит. Вин тяжело дышал, полными легкими хватая воздух, но когда альфа начал снимать белье, он поднял взгляд к глазам, встречаясь с его взглядом, и ухмыльнулся, отвернувшись в сторону. Маленькая лиса. Кристоф сел напротив него, занимая почти все место в ванне, и Вин с улыбкой закатил глаза. — Ты как-то не рассчитал с размером ванны. Она мала для нас двоих. — Можешь лечь на меня, — усмехнулся Кристоф. Вин действительно сел ближе, обхватив его ногами за талию и прижавшись грудью к его груди. Он был как никогда близко, дышал в его макушку и бегал пальцами по спине омеги вниз-вверх, сокрушаясь внутри оттого, как же сильно у него выпирали кости. Он был невозможно худым, и сердце альфы обливалось кровью. Вин поднял к нему голову, обхватил ладонями за щеки и поддел носом его нос, аккуратно прикасаясь к губам. Но он не поцеловал его, а только оттянул зубами нижнюю губу. Пальцы Вина беспорядочно скользили по лицу, шее и плечам альфы, спускаясь к груди. Под ладонью билось его сердце, согревая холодную кожу, и омега вновь к нему прижался, закрывая глаза. Рядом с Кристофом все уходило на второй план, все рассыпалось, как карточный домик, и единственное, чего ему хотелось — быть рядом с ним. Но у Вина внутри был хаос и война. Он разрывался на части от мыслей об Авеле, от боли и от теплоты, что дарил ему Кристоф. — Я скучал, — тихо сказал Вин, чувствуя, как щиплет нос от выступивших на глаза слез. И как хорошо, что слезы можно было принять за капли воды. — Я так сильно по тебе скучал, — Кристоф зарылся носом в его волосы и поцеловал в макушку. — Я тоже, Вин, я тоже…