Отражение.

Лишь когда восходит солнце, все затихает. Его быстрое, хаотичное дыхание замедляется. Темные ресницы перестают дрожать, грудь опускается и весь мир затихает в предвкушении первых солнечных лучей. Просыпаться не хочется. За одеялом холодно и сыро. К тому же за дверью постоянно кто-то ходит. Там за дверью, по всей видимости, целое представление. Фран слышит тихие голоса, звуки ходьбы, какую-то суету на кухне. Все эти звуки мягкой периной накладываются на него, заставляя провалиться в дремоту. Когда он просыпается во второй раз, солнце высоко на небе. Светит ярко, радушно. За дверью все те же звуки. К нему никто не приходил. Может не придёт. Обиделись ли новые родители на то, что он не доел? Может они его за это накажут? Так же как в приюте- оставят без обеда. Или запрут в тесной темной комнате? А может у них какие-то свои методы? Чтобы сгладить возможные неприятности нужно сделать что-то хорошее. Вчера он хотел повесить вещи. Значит заняться нужно этим. И ещё застелить постель. Их должен порадовать порядок. Сейчас, когда комната озарена светом, шкаф не выглядит таким уж страшным. Только зеркало все портит. Вот бы отодрать его и выбросить. Может ему это разрешат? Делать что-то без разрешения нельзя- так учат в приюте. И Фран знает как бывает больно, если ты делаешь все по-своему. У него на спине до сих пор шрам. Ошибки прошлого, подкреплённые физическими доказательствами, никогда не будут забыты. Так говорит директриса и Фран ей верит. Он открывает дверцы шкафа, вытаскивает вешалки и начинает монотонно разбирать одежду. Каждую рубашку он застегивает под горло, на все пуговицы. Штаны складывает строго по швам и аккуратно вешает на специальную перекладину. Пустой зелёный чемодан теперь сиротливо стоит в углу. Он - самый яркий предмет в этой комнате. Постельное белье у него, у Франов, желтоватого цвета, будто ткань выцвела от возраста. Здесь все какое-то старое. Зато тут его никто не сгонит с кровати и не запрет в шкафу. Никто не отберёт новую одежду. Никто, кроме новых родителей, конечно же. Во всяком случае, его больше не будут задирать старшие. И совсем не важно, что с этими «старшими» он вырос в одно время. Просто склад ума, характер и тощее телосложение делали из него жертву. Он не то чтобы сильно противился. Били-то по делу. За длинный язык и сарказм, текущий по венам вместо крови. Родители стучат в дверь. Фран открывает дверь, делает шаг в сторону, и они заходят. Вертят головами и кивают, потом поворачивают головы друг к другу. Фран часто такое видел в своей жизни. Наверное, они оглядываются, думает он, если бы у них были глаза и брови, было бы легче. Фран иногда по ночам просит. Не знает точно у кого и зачем, но порой, сжимаясь, он молит. «Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! Пусть хоть у одного человека будет лицо! Хотя бы глаза! Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!». Но он видел достаточно людей и всего одну пару глаз. Это его собственные. — Молодец, что убрал вещи, но шкаф надобно закрывать. — говорит «мама». Фран оглядывается на шкаф и не может точно ответить, в какой миг он передумал закрывать вторую створку. Ту, на которой зеркало. Она сейчас повёрнута к стене и этого жуткого зеркала с его искажённым отражением не видно. — Простите. — говорит он и подходит к двери, аккуратно закрывая ее. Родители кивают как болванчики и выходят. Фран не знает, что это значит и что ему делать. Они не сказали ничего насчёт завтрака и наказания. Он решает не беспокоить их до обеда. Все равно он привык обходиться без еды. За дверью все ещё суета, и он не знает праздник ли какой, или тут каждый день так. Он сидит на кровати и смотрит в зеркало. Потом встает и открывает дверцу, отворачивая зеркало к стене и дышать становится легче. До обеда приходится обследовать комнату и глядеть в потолок. До окна не достать, даже если встать на стул. Узкая полоска света проникает в комнату и это самый яркий луч света тут. Он думает, как скоро они решат проблему со светом. Не будет же он все время спать со свечами. Это не безопасно, да и свечами не запасешься. Он почти решает встать и выйти к родителям, чтобы спросить об этом, но потом вспоминает слова воспитательницы о том, что нужно быть благодарным и не просить больше, чем тебе могут дать. Он садится обратно. В дверь стучат, но не входят, поэтому ему приходиться открыть её самому. В коридоре стоит девушка. У неё чёрные волосы собраны в косу, которая лежит на левой груди. — Обед подан. — говорит она и тут же разворачивается, уходя. Фран оглядывается на свою комнату, словно ища поводы задержаться или не идти. Но их нет, а потому он закрывает дверь и идёт в столовую. Родители уже сидят за столом, но к еде не приступают. Так же как и вчера, они ждут его. Фран садится там, где сервировано место. На белоснежной салфетке из плотной ткани стоит сервировочная плоская тарелка, сверху -глубокая. На всех тарелках по краю ползёт красивый позолоченный рисунок, а столовые приборы выглядят новыми. На них нет царапин. В детском доме не было никаких салфеток, сервировочных тарелок и столового серебра. Но им все же преподавали уроки этикета. Раз в месяц их усаживали на пол, подкатывали старый пузатый телевизор и показывали уроки. Качество картинки и звука было паршивым, но разобрать можно было. И нужно. В конце каждого урока проверочная на двойных листочках. Сейчас Фран благодарен этим урокам. Он знает, что для крем-супа полагается десертная ложка, и окунать её в суп можно только на половину. Рядом стоит небольшая пиала с подрумяненными сухариками. Их он тоже набирает ложкой, аккуратно опуская на суп. Суп хороший, грибной. Он украшен долькой сырого шампиньона и Фран съедает его в первую очередь. Живот тихо урчит от удовольствия. Ему хочется набросится на суп, вылакать его и облизать тарелку, но он держится и даже более того- оставляет небольшой остаток. — Вижу, супы ты любишь больше мяса. — говорит «отец». Фран было открывает рот, чтобы оправдаться и даже подумывает сказать «Я не фанат сырой еды», но вспоминает манеры, которые им приподавали и закрывает рот, опуская голову. — Может сегодняшнее придётся тебе по вкусу? — саму себя спрашивает «мать» и Фран поднимает на неё глаза. Ему интересно, если бы у неё было лицо, каким бы оно было сейчас. Смотрела бы она на него с сочувствием или холодно? — Завтра придёт твоя директриса, проведает тебя. — Пока что ты вёл себя хорошо, так что продолжай в том же духе. Фран не знает, кто за кого заканчивает фразы, ему плевать. — А я буду ходить в школу? — тихо спрашивает он. Кажется, вчера, перед самым сном, он об этом думал. — Нет. Учителя будут приходить сюда. — эта новость его печалит. Он надеялся покидать это место хотя бы на время учебы. Они ничего ему не сделали, по сути. Не наказали за недоеденный ужин, за пропущенный завтрак, но что-то в них и в этом месте его пугает. — А свет в моей комнате? — С ним мы разберёмся позже. — это он слышал ещё вчера. — А тут есть книги? Мне можно взять какие-нибудь книги? — вопросы сыпятся из его рта и он не спешит его закрывать. В конце концов, лучше сразу понять, где границы их доброты. Он смотрит на них, представляя какая эмоция должна быть у каждого на лице. Взбешены? Опечалены? Рады? Пока они молчат, у него нет ни единого представления о их реакции. Он сглатывает и опускает глаза. Кто-то меняет тарелки. Перед ним вчерашний кусок мяса и картошки. Это тот кусок, который он не доел. — Доешь свой ужин и сможешь брать любые книги из библиотеки. Фран сглатывает, закрывает глаза и кусает мясо ещё раз. Теперь оно холодное и сырое. Сладкое на вкус и до того неприятного, что тошнота начинает подниматься по горлу вверх. Он вновь с трудом проглатывает кусок, откладывает приборы и встаёт из-за стола. — Ты не получишь книг! — угрожает «мать». — А ты не получишь премию «мать года». — не сдерживается Фран и спешит вернуться в свою комнату. Когда он садится на кровать, то замечает, что дверь шкафа закрыта.