Отражение.

В комнате скучно и тихо. Возможно он погорячился. Возможно не стоило перечить. Возможно стоило доесть. Возможно не стоило ехать с ними. Возможно не стоило попадать в детский дом. Возможно. Делать нечего, а потому он ложится на кровать, закидывает руки за голову и решает, что самое время для сна. Все равно делать больше нечего. Сон прерывистый, какой-то странный и тревожный. Фран просыпается неожиданно, вздрогнув. В комнате темно, от шкафа словно веет холодом. Он сидит пару минут на кровати, пытаясь вспомнить, что ему снилось. Ничего не выходит. Да и не важно это. В дверь стучат. Франу интересно почему они никогда не входят после стука. В детском доме никто не стучался, а если стучался, то тут же входил. Но не здесь. Он открывает дверь. Судя по одежде это «отец». — Мама не хотела, чтобы ты спускался к ужину. Ты её очень огорчил, но я её переубедил. На конце фразы его голос становится более доброжелательным. Франу чудится, что у него есть глаза. Цвета он не видит, но глаза круглые и в их уголках глубокие борозды от морщин. Верхние веки отёкшие, нависают и прикрывают ресницы. Но это ему, конечно, чудится. Фран кивает и идёт за ним следом. В столовой сидит «мать». Её тонкие пальцы сжимают столовые приборы добела. Наверное, она в ярости или вроде того. Но ему все равно. Он пожимает плечами и присаживается на свое место. Тарелка, стоящая перед ним, скрыта серебряным колпаком, и он снимает его без разрешения. Под ним… Все тот же недоеденный ужин. — Надеюсь на сей раз ты усвоил урок. В противном случае тебе будут подавать эту еду до тех пор, пока ты всю ее не съешь! — Спасибо, — говорит Фран, глядя на «мать», — Я не голоден. — Ты не покинешь этого стола! — кричит она, мгновенно вскакивая на ноги. Мужчина, сидящий по левую руку от нее, приподнимается и касается ее руки, дабы успокоить, но она тут же ее отдергивает. — Не смей его выгораживать! — шипит она, — Немедленно сядь на место. Фран садится. Но не ест. Даже не прикасается к приборам. Нет смысла их марать. Он не знает причин своего протеста. Просто чувствует, что ему не нужно есть это мясо. Потому что, если поддастся, его все время будут им пичкать. А этого он категорически не хочет. От чего-то все его естество содрогается при одной мысли, что придется есть это день за днем. День за днем. «Родители» стучат вилками. Они едят, не глядя на него. А может и глядя, Фран то не в курсе. Он делает несколько глотков из своего бокала. В нем простое молоко и пусть он его не переносит, это лучше, чем ничего. Проходит, наверное, час. Они давно закончили трапезу и теперь ждут. Фран думает, что они садисты или маньяки. Многие из детского дома утверждают, что нормальные люди не ходят по детским домам и уж точно не в их. Наверное, все эти разговоры не просто так. Но он ничего не говорит. Лишь попивает свое молоко и жует хлеб. Хотя бы в хлебе у него нет сомнений. — Неужели ты не голоден? — с ядом спрашивает «мать». — Нет. — просто отвечает ей Фран. — Несносный мальчишка! — она вновь вскакивает на ноги. Тут же поднимается «отец» и, схватив ее за руку, поворачивает свою пустую голову к Франу. — Иди в свою комнату. — приказывает он и парень послушно уходит. Он решает не испытывать судьбу, поэтому идет точно в комнату. В ней сыро и холодно, а еще очень темно. Он тратит около пяти или шести спичек, чтобы разжечь остатки свечи и залезает на кровать. Глядя на шкаф перед его взором, невольно вспоминает детский байки про монстров в шкафу. Он вспоминает, как Дарен, его бывший друг, рассказывал про мультик, на который его водили приемные родители. Тогда у них была неделя смотров и Дарен жил эту неделю у них. У Франа не было недели смотров, иначе он бы точно смекнул, что с этими людьми что-то не так. Возможно поэтому этой недели и не было. В общем в ту неделю они водили его в кинотеатр смотреть мультики. В том мультике, рассказывал Дарен, есть целый мир монстров. Темными ночами они вылезают из детских шкафов и пугают детей. Детский крик ужаса они используют как электроэнергию. Фран еще тогда подумал, что это какая-то глупость. Ну сколько там боятся маленькие дети? Сотую долю секунды? Лучше, думает Фран, пугать взрослых. Взрослые боятся чего-то всю свою жизнь. Если в его шкафу прячется монстр, то он с радостью оставит ему открытую дверь. С этой мыслью он подходит к шкафу. В руке зажат подсвечник и горячий воск попадает ему на руку. Боль неприятная, но терпимая. Фран почти открывает дверцу с зеркалом, как вдруг решает вглядеться в свое отражение. С содроганием он понимает, что отражение не принадлежит ему. Напротив, словно наяву, стоит незнакомый ему мужчина. Он высокий, широкий в плечах и одет как-то странно. Словно в одежду не из этого времени. Но что важнее у него есть лицо. Фран почти не верит своим глазам, когда видит губы. Самые настоящие. Широкий рот растянут в усмешке, губы бледные, но не лишенные пышности. В тонком проеме меж губ виднеется белоснежный ряд зубов. — Здравствуй. Ши-ши. Оно говорит. Оно смотрит. Фран бросается наутек. Свечи едва не гаснут, когда он резко срывается с места. Деревянная дверь кажется чугунной, и он едва ее сдвигает, проскакивая в узкий проход. — Помогите! — орет он что есть мочи. — Сюда! — голосит он. — Что происходит? Зачем ты кричишь? — из-за угла показывается «отец». Он встряхивает его за плечи, просит замолчать. Фран ловит воздух ртом и хлопает ресницами как идиот. — В комнате, — неразборчиво бормочет он, — В комнате, в зеркале человек! — Что за бред? — спрашивает «отец» и отодвинув его в сторону, заходит в комнату. Там темно, свечи мерно догорают у Франа в руке. — Здесь нет никого! — Нет! Он там! Его трясет. Он замечает это только тогда, когда воск начинает капать на пол. Старается успокоиться, надышаться, но ни черта не выходит. Он задыхается. Он трясется. Он боится идти туда. — Послушай, — говорит «отец», вернувшись в коридор, — Там никого и ничего нет. Тебе, видно, померещилось из-за голодовки. Возвращайся в спальню и ложись спать. А завтра с утра не огорчай маму и доешь. Фран отрицательно машет головой. Слюна комом встает в горле, но он пытается ее проглотить. Мгновение и «отец» меняется. Наотмашь бьет по лицу и заталкивает в спальню. Фран бросается к двери, но от чего-то не способен сдвинуть ее. Он колотит по ней кулаками, орет. Через час, когда голос садится, а руки пульсируют и болят, он возвращается в кровать. Ложась в кровать, он смотрит в зеркало. Но там больше никого нет.