Окно напротив

Мы общались каждый день. Каждый вечер, лишь сумерки опускались на город, я уже сидел у окна, ожидая появление моего друга. Да, именно друга. За этот месяц он стал больше, чем просто человек из окна напротив. Каждый день в течение месяца Брендон уделял час на разговор-переписку со мной. Он сидел у окна даже когда был без сил или не в настроении. Это всегда так удивляло: неужели ему не легче отослать меня куда подальше и уйти отдыхать? Обычно я только спрашивал, а он отвечал. Брендон рассказывал о себе, о своей жизни, но чаще всего он начинал шутить туповатые шутки, чем меня жутко бесил. Однако мне нравилось то, что он никогда не спрашивал про меня. Наверное поэтому он и смог стать моим другом. У Брендона наладилась личная жизнь. Тот парень, что приходил к нему после расставания с девушкой, часто приходил, и тогда Брен щенячьими глазками просил меня куда-нибудь свалить и не подглядывать, на что я отвечал высунутым языком. Неужели так сложно купить шторы? Хотя мысль, что когда-нибудь Брендон додумается до этого, раздражала меня. Ведь тогда он сможет исчезнуть навсегда. Видимо это и называют целым миром в человеке, ведь для меня иной мир был недоступен. Брендон стал единственной частичкой жизни, что я подпустил к себе. Я разобрал листочки с прошлой переписки. То, что я часто использую в разговоре, складывалось в стопочку на подоконнике, остальное я убирал в шкаф. Страшно, что мама случайно увидет и, не дай бог, прочитает. Не помню, когда в последний раз меня хоть что-то так волновало. Я слишком долго ничего не чувствовал, и теперь, после появления Брендона, я вновь ощущаю себя живым. Одно могу сказать точно: мне неуютно. Увлекшись на свои мысли, я заметил карандаши в шкафу. Быстро сложив бумажки на полку, я взял карандашницу в руки. Как же давно я не рисовал... Найдя чистый лист и потратив некоторое время, чтобы разместиться на кровати, я смог удобно расположится. Теперь остается только одно: найти, что рисовать. Я окинул взором комнату. В карандашнице я нашел ластик, точилку, простой карандаш и двенадцать цветных карандашей. Мне хватит. На бумаге показалась первая прямая линия. Постепенно к ней прибавилось еще три. Через пять минут я смотрел на приблизительную маленькую копию своего окна. Затем я начал рисовать стол, что стоял левее окна, доску, что висела над ним, и на которой висели распечатки с датами экзаменов, памятками и вопросниками. Настольная лампа - единственный источник света в моей комнате и по совместительству средство передачи моих сообщений Брендону. - Чего-то не хватает, - пробурчал я, пожевывая кончик карандаша и рассматривая рисунок. И я понял: мне необходимо окно напротив. Поточив карандаш, я начал было рисовать, но с кровати плохо видно комнату Брендона, и мне пришлось переместиться на подоконник. Мне хотелось передать все в точности, как есть. Я тщательным образом перерисовывал детали до мельчайших подробностей. Затем я начал разукрашивать, но у меня было всего двенадцать цветов, поэтому рисунок получился по-детски неправдоподобным. Да и художник из меня, будем честны, херовый. Рисунок вышел довольно близким к реальности. Это как у ребенка, который рисовал елку, а получил зеленую кляксу - близко, но есть куда стремиться. И все же чего-то не хватает. Или кого-то. И я решил попробовать нарисовать Брендона. Я закрыл глаза и попробовал представить: черные волосы, лежащие в легком беспорядке после долгого дня, темные глаза с вечным огоньком в них, прямой нос, правильной формы лицо, вечно ухмыляющиеся губы... Но образ ускользал. Я разочарованно открыл глаза, внезапно уставившись на образ из своей головы. Упомяни дерьмо, а вот и оно, как говорится. Я вопросительно поднял брови вверх, надеясь узнать, от чего на его лице играет эта страшно-довольная ухмылка. Он начал что-то писать. [Трусишка, да ты влюблен!] Чего-о-о? Я уткнулся головой в подоконник. Что за бред он несет. Когда я вновь поднял голову, Брендон задыхался от смеха. [У тебя был слишком испуганный вид] [Ты точно трусишка] Так, все. Ничего не я испуганный, просто он не знает, какой бред сейчас сморозил. [Я рисовал картину. Поверь, я не влюбляюсь] - тут листок закончился, пришлось взять новый, - [в свои работы] Из-за того, что писать приходилось крупно, мы тратили много бумаги. [Покажи!!!!!] Ну уж нет. Даже такое страшное количество восклицательных знаков меня не убедит. Я качнул головой. [Трусишка, ну пожалуйста] Я хотел ответить нет, но листочек с "нет" потерялся, а чистые закончились, так что легче было показать. Я поточнее направил луч лампы и приложил рисунок к стеклу. Брендон залез на подоконник и вплотную прижался к окну. [У тебя уютненько] Я улыбнулся. Наверное. Я давно перестал это замечать. Тут Брендон нахмурился. [Бардак у меня на подоконнике можно было не рисовать] Я принес чистую бумагу. [Художник должен передавать правду] [# не лгу искусству] Брендон насупился и стал похож на обиженного щенка. [Смотри-ка, даже банки от пива не забыл] Я рассмеялся. [Потомки должны знать правду] Тут Брендон еще сильней вжался в стекло, и я на миг подумал, что он выдавит его лбом. [ТЫ НЕ НАРИСОВАЛ ЦВЕТОЧКИ НА ПОСТЕЛЬНОМ БЕЛЬЕ] Да, я решил, что это не так важно, поэтому решил просто раскрасить фиолетовым. [Ты не забыл про банку около кровати, но забыл] [про цветочки?] [Их сложно рисовать, да и это не так важно] А мысли тем временем витали совершенно в другом направлении. Что за бред: Трусишка не любит мир. Трусишка не может быть влюблен в свой единственный мир, который продолжает строчить про банки от пива и простынь с цветочками. [ЭТО МОЯ ЛЮБИМАЯ ПРОСТЫНКА] [А как же потомки должны знать правду и # не лгу искусству?] Я пожал плечами. Брендон показал мне язык. Я ответил ему тем же. Привет, это конечная остановка. Хотя... Если это конечная остановка, то почему ты не здесь? Я прекрасно помню урок. Когда ты в мире, он пытается выбросить тебя из себя. И когда у него получается, ты остаешься поломанной куклой на обочине, совсем никому ненужный. Мне не нужен мир. - Маам, когда мне починят жалюзи? - Прости, Пирожочек, забыла, сегодня обязательно позвоню. Брендон что-то старательно писал, время от времени поглядывая на меня. И никакой я не трусишка.