***
Ситуацию спасла мама, впрочем, как обычно. Иногда мне кажется, она ведьма, потому что только она умеет оказаться в нужное время в нужном месте. Она зашла в комнату походкой королевы, очень обеспокоенной королевы, однако, завидев Брендона, складка на ее лбу расправилась, и она просияла. Пока между ними проходил немой разговор глазами, я поочередно переводил взгляд с одного на другого, пытаясь выразить бровями все свои вопросы. Оказалось, что она уже была знакома с Брендоном. Она была так хорошо с ним знакома, что отдала ключи от дома. Я так долго и подробно описывал Брендона, что когда они случайно, по словам Брендона, столкнулись на улице, мама моментально, чуть ли не силой, затащила его к нам домой. Позже, мать рассказала, что он стоял у нашего подъезда почти каждый день и стал знаменитостью среди местных бабулек. Даже сейчас, зная, что он мой друг, его часто называют "торчком", на что Брендон обиженно фыркает. Я чувствовал себя героем дешевой драмы, пока моя мать с Брендоном поочередно рассказывали свою версию событий. Под конец их рассказа, моя голова начала болеть, а мой мозг вырубился где-то еще на середине их повествования. Я до сих пор так и не понял, каким образом Брендон общался с моей матерью у меня на кухне чаще, чем со мной. Точнее, я с ним вообще не виделся. Он был в моей комнате, а я об этом не знал. Мы могли бы разобраться еще тогда, но... Моя мать, безусловно, ведьма, иначе я не могу понять, почему она так сделала. Это определенно не самый мудрый ее поступок.***
Брендон плюхнулся на кровать: - О чем задумался? Я вздрогнул. Прошел целый месяц, лучший месяц в моей жизни, после того происшествия. Начало августа дарило знойные дни, и в городе они ощущались так, словно Сатана решил потушить весь род людской на медленном огне. Жара плавила мозги, и я часто залипал в одну точку, пытаясь собрать растекающиеся мысли в кучу. Мне все еще сложно было концентрироваться, но Брендон, который настойчиво советовал сдать экзамены и очень помогал с подготовкой, всегда был рад дать дружеский тычок в бок, возвращая меня в реальность. Меня удивило, что он закончил школу около трех лет назад, при этом его знания, на удивление, продолжали быть весьма обширными и точными. Мне всегда казалось, что люди после школы стараются забыть всю ненужную информацию. Но это же Брендон: он помнит несколько десятков чисел "пи" после запятой, но не помнит свой номер телефона. Мне все еще странно было видеть его вот так, в жизни, не через стекло, и, несмотря на то, что прошел месяц, я все еще не привык к нему. - О том, что я до сих пор не знаю, как вышло, что ты здесь. - Я могу... - Не-е-е-ет, - прервал его я, протестующе размахивая руками, - я все равно ничегошеньки не пойму! Он засмеялся. Когда он смеется, у него пролегают очень милые морщинки-лучики от уголков глаз, да и сам он похож на солнышко. Мы болтали о какой-то ерунде: я пытался доказать, что лазанья вкуснее с мягким сыром, а он пытался заставить меня заниматься. Мне позволили сдать экзамены в сентябре без потери года. Не то, чтобы я был рад, честно сказать, мне все равно. Брендон сказал, что я буду жалеть, если потеряю год, поэтому я согласился на осеннюю сдачу. Мы сидели на кровати, когда Брендон внезапно стал серьезным и с решимостью задал один вопрос. Вопрос, который мы избегали: - Почему ты отказываешься от участия в нашей группе? Ты прекрасно поешь, и твоя музыка прекрасна. Мы могли бы вместе... Внезапность сбила меня с толку. Он говорил о чем-то, но я не слушал: внутри разливался холод и меня накрывала волна мурашек. Я знал, что когда-то он устанет ходить вокруг да около и спросит в лоб, я знал, что с каждым днем эта минута ближе, но до последнего хранил надежду, что он забудет. Если подумать, мы знакомы полгода. За это время я почти ничего не говорил о себе, и все, что Брендон знал обо мне, он узнал от матери. Моя мама не особо волновалась о корректности, так что Брен знал практически все, кроме... Я лег ему на колени, и он помог мне удобно устроиться. Пока я думал, стоит ли говорить правду, он зарылся пальцами в мои волосы; он любил так делать, когда мы смотрели фильмы или болтали. Это привычное действие немного успокоило меня. Что-то в нем было умиротворяющее, подбодряющее, оно заставляло задуматься о том, насколько я ему доверяю. Я бы доверил ему свою жизнь, а значит я могу доверить ему это. - Не знаю, слышал ли ты, - я прочистил горло. Еще толком не начал, а говорить уже тяжело, - про подрыв моста. Того, который над автострадой, его все еще отстраивают. Брендон молчал, и я внезапно начал говорить, без остановок и передышек, словно обретя второе дыхание. Это было очень похоже на прорыв трубы: поток слов мог бы сбить с ног. - В новостях говорили только про него. На самом деле, там было три взрыва. Если ты помнишь, в той части города находился старый стадион. После постройки двух новых, его почти не использовали, потому что его размеры не соответствовали потребностям, он не вмещал нужное количество людей. Его использовали в качестве дополнительного. Также там проходили концерты малоизвестных групп. Таких, как моя, например. Мы выступали на школьном мероприятии, в зале была почти вся средняя и старшая школа, учителя, родители и те, кто купили билеты на наш концерт. Около 3000 человек. Да, это немного, особенно, если считать, что вместительность той арены была около 6500 человек, но для нас это был настоящий фурор. Я помню, как мы сидели в гримерке и шутили, что если доживем до конца концерта, мы свернем горы и сделаем все, чтобы остаться в истории. Но дожил только я. Дело в том, что в новых стадионах новые стандарты безопасности, там больше запасных выходов, и они расположены так, чтобы разделить толпу. Там, где проходил наш концерт, было всего три входа, и только один из них выходил в другую сторону. Я не знал, никто из нас не знал схему эвакуации, но позже, как выяснилось, даже если бы мы знали, это не особо бы нам помогло. Мы отыграли больше половины, когда раздался первый взрыв. Он перекрыл один из выходов. Пока мы по мере сил успокаивали толпу, часть людей смогли эвакуировать. Нас попросили покинуть здание, сказав, что наша помощь больше не нужна. Оборудование мы не успели собрать, но мы верили, что позже вернемся за ним. Я успел захватить Джелли, гитару, потому что я ее не распаковывал. Мы сели в наш полупустой фургончик - без инструментов и оборудования он выглядел неправильно. Фургон расписывала Трикси баллончиками, в перерывах ругаясь, что ей не нравится. Но нам всем нравились ее рисунки. Мы только отъехали от стадиона, застряв в образовавшейся пробке, когда прозвучал второй взрыв. Оставался только один выход, и люди старались как можно скорее покинуть здание, думая, что еще один взрыв будет в здании. Если бы мы только знали, что главной целью была отнюдь не арена. Основная масса людей ехала через развязку автострады. Всего 3000 человек образовали огромную пробку на шоссе и мосту над ним. Мы почти заехали на мост, когда прозвучал третий взрыв. Я вышел из машины, хотел убрать гитару в багажник, и именно это меня спасло. В третий раз были подорваны опоры, и мост рухнул на автостраду. Взрыв произошел практически под нашей машиной. Взрывная волна была мощной, она даже откинула несколько машин на задние ряды. Меня выбросило на обочину, перед этим швырнув на отбойник. Я помолчал. Каждое слово ощущалось тонной, и как только оно вылетало, мне становилось легче. Я ни с кем не говорил о том, что произошло в тот день. Я старался забыть все, что произошло, но оно всегда было рядом, незримым призраком. - Я жалею, что выжил. Когда я пришел в себя, я лежал среди сухой травы и пыли, а наш фургон, перевернутый, валялся на дороге. Насколько я помнил, мы еще не пристегнулись, а это значит, что вполне возможно, что они ударились. Может, даже без сознания. Мне хотелось крикнуть, чтобы они выбирались, но каждый вдох давался с трудом. Вокруг кричали люди, кто-то плакал, где-то бушевало пламя. Потом машина, которая находилась ближе всех к огню, взорвалась. Видимо, у нее потекло масло. Потом еще одна. Я видел такое в фильмах: машина сначала переворачивается, а потом взрывается. Меня вырубило, и я больше ничего не помню. В больнице мне сказали, что фургон не взорвался, но что-то произошло с выхлопной системой, и мои друзья задохнулись угарным газом. Они до последнего пытались выломать заклинившие двери. Они. Я не мог иначе называть тех, кто был ближе, чем просто друзья. Мой голос звучал твердо, но из глаза текли слезы, впитываясь в джинсы Брендона. Он уже давно не гладил мои волосы, но руки с головы не убирал. Думаю, если бы он убрал свои горячие ладони с моей головы, я бы умер. Но я должен закончить. Брендон молчал, и мой голос охотно занимал тишину. - В больнице во сне мне мерещился запах дыма, горелых покрышек и крики. Пострадавших было много, но больше было мертвых. Несколько тонн асфальта вперемешку с металлом машин и телами людей упало на основную массу людей. Дело в том, что из-за светофора, который регулировал скорость на въезде в город, там собралось очень много людей. Со мной занимался психолог, но, если честно, легче мне не стало. Понимаешь, - я повернул голову и посмотрел Брендону в глаза, - я убийца. Голос дрогнул. Я сказал то, что меня очень давно мучило. - Это я убил те 1018 человек. Это на моей совести все увечья и инвалидности. Я должен был убедиться, что место, в котором я провожу столь людные мероприятия, безопасно. Я... Глаза Брендона очень карие и очень тревожные. Я вижу, что он плакал. Что он плачет, что ему почти так же страшно, как мне. - ...я убил своих друзей. У нас одновременно скатываются слезы, и я нервно смеюсь и стираю слезы, шепча что-то на подобии "прости, я намочил твои штаны", и от этого мне становится еще смешнее. Он тоже шепчет, он говорит, что я не убийца, что я ни в чем не виноват, но я не верю. Его там не было, он не видел. Он не понимает, но это не важно, главное, что он знает. И если Брендон еще не скинул меня с колен, значит я ему не противен, и это главное. Успокоившись, я снова сел, и Брендон положил голову мне на плечо. - Хочешь... хочешь, я тебе что-нибудь сыграю? Брен по-детски шмыгнул носом. Я не выдержал и поцеловал его в лоб. Наше общение было наполнено неловкими обнимашками. Каждый раз, когда я не мог коснуться его, мне казалось, что это сон. Я очень боялся проснуться вновь в пустой комнате. А еще очень боялся его поцеловать. Иногда я касался губами его лба или щеки, но губ - никогда. Словно боясь, что от поцелуя все разрушится. Брендон принес Джелли. Перед тем, как вручить гитару мне, он провел пальцем по царапине: при взрыве она упала в куст; это смягчило падение, но одна из веток пропорола чехол, оставив вечное напоминание о том дне. Брен вновь устроил свою голову у меня на плече. Я заиграл что-то по привычке - это была одна из старых песен. Я всегда был вторым голосом, потому что голос Трикси был ярче. Теперь я единственный первый голос в теперь своих песнях. Что-то обожгло мне плечо, и я подумал, что должен стать сильным. Я буду сильным до самого конца.