Изведанное

      Поразительно, но самым понятным в Неизведанном было то, что одновременно было и самым загадочным. Оно же было самым скрытным и самым вездесущим.              Зверь. Вот уж в ком сомневаться не приходилось.              Зверь — самое главное зло этого места. Его надо бояться. Его надо избегать. И это, безусловно, самая чёткая инструкция, которую Вирт здесь получал. А стоит ли вникать в детали, если на языке действий всё более чем понятно?              Правда, если бояться Зверя у Вирта выходило отлично, то избегать его — не очень. По крайней мере, ему упорно так казалось.              Каждое толстое и раскидистое дерево вызывало у Вирта навязчивое желание обойти его со всех сторон. Не скрывается ли за ним Зверь?              Хм, но как убежать от него, если всё-таки его там обнаружишь?.. А с другой стороны, как от него убежать, если не поймёшь, что он близко?..              Порой Вирту даже чудилось, что Зверь — сама суть леса. Что он скрывается в каждом дереве, в каждом листе, в каждой жилке на нём… Ну или по крайней мере, что всё в лесу с ним заодно.              Иногда Вирт воображал, что Зверь вселялся и в людей, которые встречались троим путникам по дороге к Аделаиде. От него будто не было спасения. Что, если Зверь обернулся вот этим чудаком и вот-вот на них накинется? Что, если Зверь подстерегает где-нибудь в углу очередного сада или домика?              В поисках спокойствия Вирт тянулся к здешним обитателям, но почти все они будто бы толкали его к Зверю ещё больше. Иногда это ощущение было смутным. Иногда он осознавал его после. Но всё-таки оно постоянно было с ним — и, хоть часто блекло, не пропадало никогда. Страх Вирта был близок к паранойе, но разве это не самый невинный недуг, который можно здесь заработать?              С другой стороны, он окончательно доверился Беатрис. Сиалия любила помыкать им и не упускала случая покомандовать, но Вирт решил, что обычно это идёт на пользу и ему и Грегу. Ведь Неизведанное — родной дом Беатрис и, конечно, она гораздо лучше знает, как себя здесь вести. Вирт всё равно часто на неё злился, но бросил даже робкие попытки бунтовать.              Когда они не препирались, общаться с ней было легко и приятно. Может, ему так казалось на фоне болтовни Грега и кваканья его лягушки?.. Впрочем, присутствие младшего брата тоже очень помогало не скатиться в бездну отчаяния. Рядом с этими двоими Вирт чувствовал себя будто в кругу света — как от прожектора на школьной сцене, только этот свет был не механический и беспощадный, а дружелюбный и живой… Даже сам лес за весёлой беседой переставал выглядеть таким враждебным. Зло уходило из жилок на листьях, покидало деревья, слезало тягучей тенью с тропы и собиралось в укромном месте, где затаивалось, выгадывая момент поудачнее, получше…              Только вот как знать, когда наступит такой момент? И Вирт, казалось, совсем переставший бояться, вздрагивал, услышав треск ветки под ногой Грега.              В таких случаях он вновь невольно чувствовал прилив благодарности к Беатрис. Хоть порой она и была несносна, зато ни на что не могла наступить… Кроме, конечно, его самооценки.              Однажды Вирт испугался тритона, скользнувшего в трещину пня. Будто чей-то чёрный палец скрылся за корой… В другой раз он вскрикнул от страха, услышав чей-то трубный низкий рёв.              — Это выпь, Вирт, — Беатрис, как можно было догадаться по её тону, закатила глаза. — Понятно, почему ты так боишься меня ослушаться. Тебя просто пугают птички.              — Извини, Беатрис, но я пропущу твою колкость мимо ушей. В них слишком засел голос другого чудовищного создания. Это… птица?              — Конечно, ты можешь не верить мне и задержать нас на лишние полчаса, пока достаточно убедишься, что она не похожа на Зверя. Но разве мы куда-то спешим? Мы ведь просто прогуливаемся! Приятный, неспешный променад…              Под возмущённое ворчание Беатрис Вирт сделал несколько шагов в ту сторону, откуда послышался рёв, и раздвинул высокие заросли лопуха. Его взгляду открылось озеро, на берегу которого стояла небольшая серая цапля. Птица опустила в воду длинный клюв и затрубила. По всему озеру разнеслось оглушительное низкое гудение.              — Пожалуйста, Грег, скажи мне, что там, откуда мы пришли, таких нет, — устало произнёс Вирт, задвинув стебли. — Пожалуйста.              Стоявший рядом Грег сочувственно похлопал его по руке.              —…Выпь, Зверь, говорящая сиалия, говорящая тыква, — не в силах успокоиться, перечислял Вирт, когда они продолжили путь, — оголтелая зверюга, гигантская шляпа, школа для животных, плачущий дом, собака, которую надо бросить в колодец*…              — Вау! — прервав его самоистязания, радостно воскликнул Грег. — Наконец-то ты тоже взялся придумывать имя моей лягушке!              Вирт судорожно вздохнул.              — Знаешь что? — устало сказал он. — Твою лягушку я тоже терпеть не могу.              Младший брат сердито упёр кулачки в бока.              — Говорящая Тыква с тобой не разговаривает, Вирт.              — Он никогда не разговаривает. Он лягушка.              Дальнейший путь не стал для Вирта менее тревожным. У него — кажется, единственного из компании, — болели ноги, не привыкшие к долгой ходьбе, и было неизвестно, как долго ещё ему предстоит себя превозмогать. Делать привал Беатрис категорически отказывалась.              — Послушай, Беатрис, у меня темнеет в глазах, — всё-таки решился пожаловаться Вирт, когда окончательно понял, что бодрый Грег не попросит о привале ни за что. — И у меня… развязался шнурок. Оба шнурка. Господи, я просто хочу отдохнуть!.. Нет, подожди-ка, в глазах и впрямь темно…              — Потому что наступает вечер, — откликнулась Беатрис недовольно. — И если бы ты пореже завязывал шнурки, мы бы осилили путь до сумерек!              — Ты же говорила, что сбилась с пути!              — Тем не менее.              — Стой, ты ведь не хочешь сказать, что нам придётся ночевать здесь?! Я уж точно не собираюсь этого делать… Нет, Беатрис, не улетай! Прости!              — Я на поиски проезжей дороги, дубина, — раздался звонкий голос пропавшей из виду сиалии.              Вирт вздохнул. Медленно опустившись на траву, он вздохнул второй раз — с облегчением. Затем начал задумчиво загибать пальцы.              — Дубина, дубовая голова, пень, лопух…              — Кажется, это не очень хорошие имена, — осторожно заметил Грег.              — Невероятно, — произнёс Вирт, не слушая. — Почти все ругательства Беатрис связаны с лесом. Что, если он уже начал поглощать её разум, обуяв его мрачными путами?.. Что, если то же самое ждёт и нас?! И, когда Зверь доберётся до нас, мы…              — Обругаем его так, что ему и не снилось!              — Нет, Грег, нет. Мы потеряем рассудок и станем лёгкой добычей. Мы растворимся в вязкой мгле равнодушной ночи, а наши злополучные юные кости…              Беатрис вернулась спустя пару минут — точно к тому времени, когда Вирт закончил исступлённую речь. Она опустилась на землю рядом с лягушонком, сразу уставившимся на неё с надеждой.              — Тут дорога в десяти ярдах. Лежит внизу. Я уже всё продумала: раз прошлые твои попытки привлечь внимание возчиков потерпели крах, мы просто прыгнем в телегу сверху. Здесь невысоко. Я видела, что кто-то уже подъезжает, скорей!              — Постой, но разве это безопасно? Я хочу сказать, что…              — О НЕТ, ЗВЕРЬ ВЫСЛЕДИЛ НАС! БЕЖИМ!              Подхватив Грега и не тратя времени на то, чтобы обернуться, Вирт помчался за Беатрис.              Сиалия закатила глаза — настолько, чтобы это не помешало в полёте.              «Кем надо быть, чтобы заслужить своими грехами пребывание в этом месте? — мрачно думал Вирт, сидя в стогу сена и слушая вопли всполошенного возгласом Беатрис возницы. — Кем надо быть?»              

***

             — …И всё-таки кто ты, парень?              Посетители таверны глядели на Вирта с настороженным интересом.              «На городских везде смотрят одинаково…»              Вирт было снова принялся вспоминать все прозвища, которыми наделяла его Беатрис, но спохватился, что эти люди явно ждут от него другого.              Он всегда робел перед самоуверенными; здесь же все были твердокаменно уверены не только в себе, но и друг в друге. Вот уж поистине неуютное местечко…              — Я, я… Я не знаю, — сказал Вирт несмело. Этот разговор давался ему с большим трудом. — Не люблю вешать ярлыки. Я — это просто я, понимаете?              «Не лучшая роль из возможных, — в отчаянии подумал он, снова оглядывая расположившихся за столиками людей. — Куда лучше быть мясником, пекарем, портным и даже повитухой…»              Чувство дискомфорта нарастало, и вскоре Вирт уже всерьёз пожалел о том, что не остался в лесу.              «Да что со мной? — удивился он сам себе. — Нет, пожалуй, такие серьёзные вопросы следует задавать по-одному…»              — Может, он — Простак? — предположил мужчина, занимающий столик в середине комнаты. Он был представлен как Мастер.              — Нет, я… — Вирт понял, что его всё время тянет пялиться на этого человека. Ещё бы, ведь больше никто из присутствующих не привязывал к себе своих учеников. — Я просто заблудился.              — А Ваш подмастерье не может заблудиться в лесу, мистер, — сказал Грег, уминая ножку индейки. Такая же ножка, только маленькая, лежала в тарелке перед его лягушкой. Маленькая? Что за дела…              — Может, — произнёс Мастер серьёзно. Вирт подумал, что если бы эта странная пара отсутствовала в таверне, ему было бы куда легче.              — Вау, — произнёс впечатлённый Грег. — Тогда, если он заблудится, Вы можете вместо него привязать к себе нас с Виртом, и мы не сможем заблудиться!              — Грег, помолчи! — вскинулся Вирт. — Ты же не хочешь, чтобы меня здесь знали как Злого старшего брата!              — А ты же не хочешь, чтобы мы заблудились ещё больше!              — Грег, пожалуйста, ешь. Просто ешь.              Прикинув, что еда — прекрасный способ заткнуть рот не только брату, но и себе, чтобы избавиться от необходимости отвечать, Вирт спешно отрезал у индейки крылышко.              «А в самом деле, кто же я? — задумался он, пережёвывая мясо. — Говорят, человека определяют его поступки…»              Нет, пожалуй, последние поступки Вирта не говорили о нём ничего определённого. Ничего хорошего уж точно.              Потоптал цветы в чужом саду, а потом, желая загладить вину, сжёг простыни, когда просили сжечь листья. И перебил в курятнике яйца, измазав всё желтком, когда нужно было вылить их в миску *. А ещё отправился в страшный тёмный лес, хотя мог бы просто пойти по знакомой тропинке… Вот это уж никак нельзя простить.              «Я варвар? Да, я точно варвар. Впрочем, сестрички намеренно темнили, чтобы я всё испортил и им не пришлось трудиться. Какая глупость. Ведь они могли просто заставить меня сделать всю работу за них. Нет, никогда нельзя позволять помыкать собой. Слишком уж часто это бывает во вред или не несёт никакого смысла… Я доверился Беатрис — и всё равно мы заплутали. Ох, я просто несчастливец. Нет, вот так — Несчастливец. Это место точно вакантно, таких здесь больше нет. Хотя вот Портной плачет…»              Вирт откусил второй кусок и принялся так же медленно пережёвывать и его.              «Ещё говорят, что человека определяет его окружение. Хм, между Беатрис, Грегом и лягушкой слишком большой разброс…»              Но можно вспомнить о школе. О тамошней или здешней… Разница невелика. Он не очень понимал учеников обеих. Да и школы были чем-то неуловимо похожи… Наверно, все школы по сути дурацкие. В той или иной мере.              «Так что же, я — Изгой? Нет, пожалуй, так представляться не стоит. А то ещё погонят вон…»              Всё же школу животных удалось превратить в неплохое место. Теперь она не та, какой была под безраздельной властью деспотичного директора.              Но не называться же каким-нибудь громким именем из-за одного хорошего поступка.              Как и не называться Поэтом из-за пары сносных строк.              «Может быть, я Ученик? Это похоже на правду. Но чему важному я научился в своей школе? А в здешней школе? Хм, ну разве тому, что наводящая ужас горилла может оказаться незадачливым, но славным парнем в костюме гориллы. Хорошо, что не всё пугающее в этом месте действительно хочет тебя сожрать… Впрочем, боюсь, это актуально лишь для гигантских горилл. Слишком уж много чепухи, чтобы извлечь урок».              Строгий вердикт Вирта будто бы сразу придал ему уверенности, из-за чего он начал есть быстрее.              «Скептик? Не исключено. Скептик должен сомневаться во всём. Например, в том, у кого узнать дорогу… Боже, неужели мне понадобилось пройти весь этот мысленный Ад, чтобы вспомнить о том, зачем я здесь?!»              Вирт озадаченно огляделся по сторонам. Он не горел желанием подходить к кому-нибудь из этих людей.              Вдруг его взгляд упал на толстяка, сидящего в кресле у камина. Странно, что он не заметил его раньше, ведь толстяк громко и заливисто смеялся. Судя по всему, давно.              «Сумасшедший? Да нет, просто весёлый человек. Хорошо. Это хорошо. Почему смеяться здесь может лишь сумасшедший? Нормальное место. Держи себя в руках».              Помявшись, Вирт подошёл к весельчаку. Он занимался тем, что раскрашивал деревянную фигурку.              «Кукольник. Тоже неплохой ярлык… Чёрт возьми, Вирт, это не каталог!»              — Прошу прощения, Вы…              — Посмотри на этих милых куколок, парень, — перебил тот, будто так и ждал этого момента. Вирт окинул взглядом коллекцию фигурок, украшавших каминную полку. — У них нет ни имён, ни прозвищ, ни занятий. Они тоже не знают, кто они. Просто человечки. Лишь у некоторых можно предположить ремесло. Этот похож на кузнеца — да только где его кузница?              Ощущая неловкость, Вирт повёл глазами по сторонам.              — Не ищи, парень, кузницы нигде нет, — хохотнув, погрозил ему пальцем кукольник. — А вон тот мог бы быть солдатом — только какого полка? Таких мундиров не бывает. Но знаешь, что объединяет их всех? То, что они куклы. И это самый точный ответ на вопрос, кто они. А вот этот, кажется, похож на тебя, а? — кукольник ткнул пальцем в одну из фигурок.              — Извините, мне сейчас не… Проклятие, и впрямь. Как Вы… Постойте, нет, я пытаюсь спросить у Вас кое-что. Я ищу путь к Аделаиде. Вам знакомо это имя?              Что-то в его словах до того восхитило Кукольника, что на секунду он даже замер с открытым ртом. Затем его брови поползли вверх, и Вирт с отчаянием увидел, как в его расширяющихся зрачках растёт какая-то новая и явно не самая благоприятная для него мысль.              — Конечно, мне знакомо это имя!              — Правда? — в сердце Вирта затеплилась надежда.              — А как же! Имена всех прелестных дам сердца означают одно и то же: «любовь»!              — Нет, постойте, боюсь, тут более конкретное значение…              — А ты, оказывается, не тот Простачок-Дурачок, которым тебя здесь все считают, а? — кукольник ткнул Вирта пальцем в тщедушную грудь. — Ты — Влюблённый Юнец!              — Погодите, это звучит не очень…              — Но уж лучше, чем Простак, а?              —…подходяще.              — Быть может, лучше будет сказать: «Пылкий Воздыхатель»? — толстяк заговорщицки пихнул Вирта локтём в бок.              — Боюсь, не…              — Или «Тайный Ухажёр?»              — Нет, вообще нет.              — «Поклонник дамы той, что заронила в сердце страсть улыбкой нежною одной?»              — Слишком длинно.              — «И страсть, лелеема слезами, взросла и изошла плодами; ах, это было с ним впервой!»              Воодушевлённо заиграл оркестр и Вирту осталось только с досадой хлопнуть себя по лбу.              

***

             — Почему вы все так восхваляете эту Аделаиду? — решился он подать голос, когда смолкли последние слова импровизированной песни. — Вы же не знаете её.              — Мы и тебя не знаем, Влюблённый Юнец. Однако мы к тебе добры, — резонно заметил кто-то из присутствующих.              Немалых трудов стоило Вирту объяснить цель своего визита. Кто-то даже нарёк его Занудой, прежде чем по таверне пронеслось единодушное: «Скиталец!»              — Хе-хе, да, это ближе к истине, — приняв положенные восторги, сказал польщённый Вирт и уселся на плече мясника поудобнее. Похоже, он не получил бы такого почёта, даже назвавшись поэтом. — Мы с Грегом пережили много приключений. Мы встретили гориллу, говорящую тыкву…              — Мою лягушку! — радостно пояснил Грег.              — Да, и лягушку тоже… А ещё — доброго лесника, который помог нам избежать Зверя.              Раздался глухой стук. Вирт досадливо потёр ушибленный копчик.              — Похоже, Зверь известен вам лучше Аделаиды? — озадаченно спросил он.       

***

      Вирт был прав: оказаться Зверем может каждый.              Каждый.              И с чего он поверил какому-то подозрительному леснику? Вот только Лесник, указав дорогу, стал помощником, почти другом. Здесь, где наименованиям придают столь большое значение, эти слова казались такими ёмкими, и обман — таким невыносимым… Есть ли спасение, если Зверем может оказаться даже друг? А что, если Зверь существует не в одном лице? Вдруг Зверем обернётся, например, Беатрис? Сколько нужно иметь сил, чтобы выстоять и не сдаться Неизведанному? На то оно и Неизведанное, что здесь часто и не знаешь, с кем бороться… Но уж в случае Лесника могло и хватить смекалки. С первого взгляда было совершенно очевидно, что он алчет жертв.              Подперев ладонью подбородок, Вирт сидел за столиком в мрачном ступоре. Ножка индейки, по рассеянности наколотая на вилку, оставалась лежать в тарелке. Подошёл мохнатый пёс Хозяйки Таверны и, поставив на стол передние лапы, медленно, со вкусом ножку обглодал. Вирт не пошевелился.              Остальные посетители потихоньку его оставили. Видимо, сочли, что Зверь стоит такой прострации.              На сердце была горечь — как если наесться полыни. Только сердце, в отличие ото рта, не прополощешь водой.              Мурашки, которые побежали по телу Вирта сразу, как он услышал песню о Звере, не хотели покидать его и до сих пор напоминали о себе то в сердце, то в мозгу, то в ушах, а то отчего-то и в ушибленном копчике. Как электрические вспышки среди мглы отчаяния. Неожиданные и незваные. Вроде осенних зарниц, хотя Вирту больше хотелось сравнить их с разрядами электрошока…              А потом они все собрались в глазах. Ему захотелось плакать. К сожалению, это было одно из очень немногих желаний Вирта, которые могли исполниться.              — Говоря по правде, мне знакомо имя Аделаиды, Простачок, — вдруг тихо сказал незаметно очутившийся рядом Мастер. Вирт оглянулся по сторонам — больше его слов никто не услышал. — И это весьма сомнительный предмет для любви.              — Да не люблю я никакую Аделаиду!!!              —…Однако дорогу я тебе подсказать не смогу. Видишь ли, в каком-то смысле Аделаида и Зверь — одно. Но не одно и то же. Как заход и восход одного солнца. Как две стороны света.              — Следуй за компасом своего сердца, — проникновенно добавил Подмастерье, положив ладонь себе на грудь.              — Э-э… Вот как. Спасибо, — Вирт озадаченно глянул на него и машинально вытер слёзы кулаком.              Что бы ни значили эти загадочные речи, звучали они довольно любопытно. Горечь полыни сменилась горечью жгучего перца. Уныние сменилось жаждой действий. Что ж, по крайней мере будет забавно посмотреть на Беатрис, когда он изложит ей этот маршрут, и… Беатрис?              Со стороны леса раздался пронзительный крик сиалии.              Зверь…