Закрытый клуб

Темный Ауди несется по дороге, не реагируя на сигналы встречных автомобилей — на них Элайдже попросту плевать. Длинная стрелка часов уже начинает свое движение вниз, а он знает, что Натали терпеть не может, когда кто-то опаздывает. Учитывая ту новость, что он собирается ей сообщить, скверное настроение любовницы детективу совсем не кстати. Слова Елены вновь и вновь звучат в его ушах и Майклсон до сих пор не может до конца поверить в то, что происходящее правда, вот только на руках у Гилберт справки из клиники, которые подтверждают ее слова, и возразить кажется нечего, кроме одного: — Этого не может быть! Ты лжешь. Ребенок не мой! — Настаиваешь на тесте ДНК? –щурит янтарные глаза Елена, сладко улыбаясь, — я не против… Но нам придется подождать. Как ты понимаешь без твоей поддержки мне не справиться… — Чего ты хочешь? — уже рычит Элайджа, едва сдерживаясь, — денег?! Сколько?! — Как это грубо, — качает головой Гилберт, нарочито обиженно прикусывая губу, — от своего ребенка ты тоже собираешься откупиться? А ведь это твой наследник… Она говорит что-то еще, но детектив уже не вникает в смысл. Он понимает, что проиграл. Шах и мат. Елена не скрывает победной улыбки, когда он холодно просит ее оставить справки из клиники, когда подписывает чек «на непредвиденные расходы». Она знает, что победила, и уходит гордо, оставляя Элайджу в полном раздрае чувств. Несколько минут он просто сидит, пытаясь убедить себя в том, что все происходящее — реальность, а не какая-то глупая, совершенно сюрреалистичная постановка, на премьеру которой он попал совершенно случайно. Получается не сразу, а когда Майклсон наконец приходит в себя, стрелка часов почти достигает зенита. И он опаздывает. Ночной Орлеан окутывает его холодными огнями, но Элайдже не до красот ночного города. В голове детектива бьется лишь одна мысль: Натали. О том, чтобы скрыть от нее разговор с Еленой речи даже не идет. Майклсон не сомневается в том, что Гилберт не будет держать свое положение в тайне, а значит, Берг лучше узнать эту новость от него самого. Так, по крайней мере, она не уличит его во лжи. Что же касается всего остального… Элайджа тормозит со свистом шин, паркуясь возле ресторана. Он идет быстрым шагом, чтобы хоть как-то сократить свое опоздание, но к его удивлению уже сидящая за столиком Натали встречает его мягкой улыбкой, словно не замечая того, что детектив пришел не вовремя. — Проблемы на работе? — вскидывает бровь она, когда Элайджа оказывается рядом и наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку. В ее голосе не и тени упрека, лишь искренняя заинтересованность и Майклсон едва находит в себе силы, чтобы ответить. — Вроде того. Нам нужно обсудить кое-что. — Думаю, работа подождет, — с улыбкой отзывается Берг, поднимая бокал с вином, — я тоже хочу тебе кое-что сказать. Я подумала над тем, что ты сказал утром. И ты прав. Я хочу, чтобы мы начали все сначала. Ее слова для Элайджи словно ушат холодной воды. И именно то, что он хотел услышать. До того, как Гилберт ввалилась в его офис, не оставив от его планов на будущее камня на камне. — Может быть, скажешь что-нибудь? — спрашивает Натали уже слегка напряженно. Майклсон знает, что молчание совсем не та реакция, которой она ждет, но просто не может заставить себя ответить ей, сопроводив свои слова привычной самодовольной улыбкой. И Берг понимает, что что-то не так. — Элайджа?.. — Я рад, золотце, — наконец выдыхает тот, не сводя с девушки пристального взгляда, — я очень рад этому, но есть один нюанс… — Что-то случилось в агентстве? — непонимающе тянет она, стараясь сохранять спокойствие, — это касается дела Даймонда? — В агентстве, — кивает Майклсон, — но дело не в этом. Елена. Она беременна. Говорит, что от меня. Натали застывает, и ее лицо искажается, словно от удара. Именно так детектив себя и чувствует — словно напал на нее со спины, исподтишка, предал. Тишина становиться почти физически ощутимой, окутывая их плотным коконом — Элайджа не реагирует даже на подошедшего официанта, который впрочем спешно ретируется, видя выражение лица его спутницы. — Я хочу быть с тобой, Натали, — наконец находит в себе силы сказать Майклсон, — это ничего не меняет. — Не меняет? Берг поднимает на Элайджу глаза, в которых детектив ожидает увидеть обиду, злость или ненависть, но видит лишь боль. — Твой ребенок ничего не меняет? Или ты скажешь, что не спал с ней? Что он от другого? Голос Натали дрожит, она на грани истерики, и Майклсон протягивает ладонь, чтобы взять ее за руку, но та одергивает пальцы, не позволяя ему этого сделать. — Прошу, давай успокоимся, — говорит он, ловя ее взгляд, — я понимаю, что это не совсем обычно, но… — Не совсем обычно? — кривится Берг, неверяще качая головой, — ты вообще понимаешь, что говоришь? — Понимаю, — сводит брови Элайджа, — и хочу, чтобы ты тоже поняла. Мне нужна ты. Не Елена. И я не буду с ней, даже ради ребенка. В конце концов, она может сделать аборт. От его последнего слова лицо Натали мертвенно бледнее, и она долго молчит, прежде чем ответить. Наконец, Берг поднимает взор и долго смотрит на детектива, словно пытаясь что-то понять, а после говорит: — Ты должен нести ответственность за свои действия, Элайджа. А ребенок — это очень большая ответственность. И ему нужны оба родителя. Думаю, ты понимаешь, что это значит. Майклсон понимает, но все же боль обжигает его словно огнем, когда он слышит безжизненный голос Натали, которая целует его, прежде чем уйти. — Между нами все кончено.