Золотой Лотос

После желанного поцелуя глава ордена Цзинь совсем утратил покой, коротая оставшуюся ночь в компании благоухающих садов и ухмылки золотого полумесяца. Чужое дыхание обожгло лицо, оставив обнаженную рану, заживить которую получится не скоро, ни одна прелестница не подарит подобного огня, способного зажечь непозволительную страсть в душе. — Мадам Юй оторвет мне голову, — Цзинь Гуаншань обреченно выдохнул, отрывая лепесток за лепестком от бедного цветка в своих руках. Кажется, впервые за долгие годы он так нервничал, не зная к чему прислушаться: голос разума твердил, что его похотливые похождения и даром не нужны мальчишке, который ему в сыновья годится, но вот душа усмиряла тем, что это вовсе и не очередная прихоть, почти юношеская влюбленность держала образы Цзян Чэна в его памяти, дорисовывая другие картины, от которых теплели щеки от прилившей крови. Смущаться было так необычно, но приятно.

***

— Г-господин Цзинь. Глава ордена, прошу, проснитесь, — назойливый голос стирал границы снов, возвращая заклинателя в мир полный забот. — Я говорил, без стука не входить. Все еще лежа с закрытыми глазами, мужчина начал ощущать что что-то не так, кровать совсем не мягкая и воздух слишком свежий для покоев. «Уснул на улице, каков молодец», — все же собравшись с силами, Глава не теряя величественного вида встал перед испуганными слугами, будто все было обычным. Под их же любезным конвоем он посетил свою комнату, сменил одежды и велел доложить обо всем, что случилось за время его отдыха. Судя по положению солнца, он позволил себе уделить лишнее время для сна и почти был зенит, иссушающий воздух. — Глава ордена, господин Хуа ждет вас за дверью. — Пусть входит, — явно оживившись, Глава был готов к любым новостям. Старик вежливо склонился в приветственном жесте и стал напротив сидящего, все еще молча. — Глава Цзинь, этот лекарь принес благие вести. Молодой господин Цзян оправился и больше не нуждается в нашей помощи, сейчас ему ничего не угрожает, — мужчина облегченно перевел взгляд на господина, — но душа хунь* молодого господина нуждается в отдыхе и познании радости, если вам будет угодно, мы не препятствуем его возвращению в столицу. — Благодарю за ваш нелегкий труд, господин Хуа, — мужчина веером дал знак слугам и те преподнесли лекарю небольшую шкатулку с серебром, — моя благодарность. После этих слов заклинатель отправился к А-Чэну, надеясь продлить время их личного общения, ставшего привычным за эти нелегкие дни болезни. Уже возле самых дверей стало необъяснимо страшно, что, если юноша узнал по следам связей с чужой Ци о недостойном проступке Главы? «Надеюсь, нам не объявят войну». — А-Чэн, могу я войти? За дверью послышалась грубая на слух брань Юнмэна и тихое согласие. Зайдя в покои, мужчина ощутил полюбившийся ему запах хризантем и меда, которыми без сомнения пахли сейчас смущенно поджатые губы юноши. Сам он стоял около столика с сервизом, робко склонившись в приветствии. Глава ответил и подошел ближе, выравнивая юношу аккуратным касанием ладоней под локтями. — Как твое самочувствие? — мужчина присел на подушку подле расписного столика и пригласил Цзян Чэна присоединиться. — Благодарю за заботу господин Цзинь, я хотел бы отправиться в башню Золотого Карпа как можно скорее, — юноша аккуратно разлил теплый настой по маленьким чашечкам. — Моя шицзе должно быть переживает. От странного тона голоса А-Чэна, у Главы душа хунь отлетела, а душа по рассеялась*. Возможно, такое стремление было отнюдь неспроста, ведь сопровождение юных наследников из Юнмэна было именно в столице, пускай незначительное, но весть о покушении передали бы быстро. — А-Чэн, если я плохо отнесся к тебе как дорогому гостю, прошу сказать без стеснения, — в руках предательски скрипел веер, выдавая все волнение обладателя, отчего нежного небесного цвета глаза распахнулись, оглядывая собеседника. — Н-никак нет, я доставил вам столько неудобств, слуги сказали, что вы очень устали и самолично проводили очищение и циркуляцию моей Ци. Я вам очень благодарен, даже после разочарования вы относитесь ко мне благосклонно. Юноша нервно мазнул кончиком языка по губам, смачивая их, но говорить не продолжил, утопив взгляд в фарфоровой чашечке перед собой. Внутри Цзян Чэна тайфуном проносились чувства, оголяя в памяти сны, что он видел — недостойные и бесстыдные, но приятные, пускай и во снах, но его любили. Ему снились теплое осеннее солнце и большие поля диких трав, бережные объятия, иногда и сады с озерами в башне Карпа, где они гуляли с главой Цзинь, держась за руки, невесомо в своей невинности целуясь в тени раскидистых магнолий. Пробуждение после таких видений стало болезненным ударом об реальность, где его никто не любил. — Ты меня напугал, но никак не разочаровал, я уже не единожды говорил об этом и повторяю еще раз. Мне было приятно узнать тебя другого, когда ты не прячешься за напускной хмуростью и агрессией, — мужчина улыбнулся, немного склонив голову в сторону и стало тепло.