Raging Fire

Гастон и Рауль дежурили у кровати Кристины. Девушка сидела, поджав под себя босые ноги. — Что нового в моём любимом театре? — осведомилась Кристина будничным тоном, и Гастону с Раулем даже на секунду показалось, что она совершенно здорова. — Театра скоро не будет, — тускло отозвался Гастон. — Какая жалость, — Кристина демонстративно поднесла руку ко лбу. — Да уж, скучать никто не будет, — подхватил Гастон. Сквозь запотевшее окно, в палату проскальзывали лучи утреннего солнца. Кристина довольно зажмурилась, ловя тепло лицом. Пора было уходить: Рауль должен был быть там, рядом с шефом полиции ДюБуа. Рауль был вторым, кто был в курсе всей истории; кроме того, он взаимодействовал с Призраком лично, и его участие было попросту необходимым. Виконт обхватил хрупкую ручку Кристины своими руками. — Я скоро вернусь, Кристина. Все будет хорошо. — Всё и так хорошо, — удивилась девушка. Гастон и Рауль вышли за дверь. — Кажется, она идет на поправку, — заметил Гастон. — Тебе кажется, — мрачно отозвался Рауль. В коридоре они встретили пожилую медсестру. Рауль тут же подлетел к ней и схватил за локоть: — Если вы направляетесь к мадемуазель Даае и читаете «Ла Пойнт», ради всего святого, не делитесь с ней новостями. Пожалуйста. Медсестра посмотрела на виконта с таким видом, словно тот сам был пациентом больницы святого Исаака. Когда медсестра вошла в палату Кристины, девушка всё еще сидела на кровати, скрестив ноги. — Когда я смогу уйти отсюда? — равнодушно поинтересовалась Кристина. — Когда угодно? — медсестра вскинула брови. — Вам повезло, в отличие от большинства пациентов. Вас сюда не силой притащили. — Хорошо, — довольно отозвалась девушка. — Мне тут нравится. Вы слышали, театр скоро на воздух поднимут?  — А вы радуетесь, — пробубнила медсестра. — Между прочим, сумасшедший, который собирается взорвать театр, взял в заложники несчастного Убальдо Пьянджи. Глаза Кристины округлились. С несколько секунд девушка сидела совершенно неподвижно. Теперь, пазл в её голове идеально сошёлся, и всё стало понятным: фальшивая концовка, где Аминта и Дон Жуан уезжают из города на белой лошади; опера, прерванная на середине четвертого акта, как раз перед концом. Представление завершилось, но опера не была окончена. Конечно, Дон Жуан никуда не уехал на лошади. — Пьянджи всё еще исполняет роль Дона Жуана, — произнесла Кристина. — Это гениально. Это гениальная опера. На то он и Мастер. Вы понимаете? На лице Кристины мелькнула безумная улыбка, и девушка попыталась схватить медсестру за локоть. — Вы понимаете? Он всех обыграл. Он закончит свою оперу вот так, и все будут смотреть. Те, кто сейчас столпился перед театром — публика, его зрители. Он же как Мироздатель, пишущий свои истории живыми людьми… Кристина громко хохотнула. Медсестра окинула её пресным взглядом. — Но сеньор Пьянджи — не Дон Жуан, — ответила женщина. — Это обычный человек, у которого в этой самой больнице умерла мать полгода назад. Я не понимаю, чему вы так радуетесь. Кристина опешила. Сперва было трудно сказать, что именно было не так, почему реакция этой женщины казалась такой неправильной. Почему она не сочувствует состоянию Кристины? Почему не смотрит на неё со скорбью и сожалением? Ответ был пугающе прост: медсестра не видела в ней безумную. Она смотрела на Кристину с осуждением, как будто та была всего лишь испорченным, избалованным ребёнком. И Кристина что-то почувствовала. Девушка попыталась посмотреть на себя со стороны, и по её телу пробежала волна ужаса. — Грустный человек с грустным именем, — прошептала девушка. — Грустный человек с грустным именем, — подтвердила медсестра. — Ему точно не до ваших игр. Кристина вскинула взгляд на медсестру. Она знала, знала. Истинные безумцы не могут остановиться посреди своего безумия и посмотреть на себя чужими глазами. Кристина могла. Внезапно, ей стало стыдно за свое поведение; ей стало стыдно за то, что она поддалась своему сумасшествию, позволив ему захлестнуть себя. И только будничный, равнодушный голос этой женщины, задающей обычные, человеческие, далекие от философских тем вопросы, заставил её отвесить себе невидимую пощёчину и прийти в себя. — Если я скажу, что могу спасти сеньора Пьянджи, вы меня выпустите? — осторожно спросила Кристина. — Выпущу, — так же флегматично отозвалась женщина, как будто ничего и не произошло, и безумная девушка в одну секунду не обрела рассудок прямо у неё на глазах. — Но я бы на вашем месте этого не делала. Кристина кивнула.

***

— Горит! Горит! — Чёртовы зеваки! — рявкнул ДюБуа и плюнул себе под ноги. Полиция изо всех сил старалась сдерживать толпу глазеющих у ворот театра прохожих. «Опера Популер» горела. «Опера Популер» горела сзади и спереди: полыхал огромный деревянный фасад, горела гигантская вывеска. Горела и западная часовня, находящаяся позади здания. Набежавшие репортёры то и дело щёлкали камерами, а происходящие события в тот же час печатались в «Ла Пойнт» чуть ли не в режиме реального времени. — Спасите Пьянджи! — истошно кричала Карлотта. — Прошу вас, спасите моего Убальдо! Лоран ДюБуа свистнул в металлический полицейский свисток. К нему подбежало несколько жандармов, одетых в жароустойчивые жилеты. — Если сведения из его письма верны, склад с порохом находится где-то посередине театра, — сообщал ДюБуа. — Здание горит спереди и сзади. Этот театр — шкатулка-феерверк. У нас есть около получаса до того, как огонь доберется до пороха. Вперёд. Жандармы не тронулись с места. — Я неясно выразился? — бровь ДюБуа изумленно поползла вверх. — Это самоубийство, шеф, — нерешительно сказал один из полицейских. — Вы уволены, — флегматично отозвался ДюБуа. — Ещё есть желающие уклониться от своего долга? Полицейские переглянулись между собой. — Этот театр вот-вот взлетит на воздух, — сказал другой. — Мы не знаем, где искать заложника. Мы и плана театра-то толком не знаем. Это верная смерть. С секунду ДюБуа стоял с таким видом, словно он был готов поднять своё ружье и перестрелять их всех. К нему подлетела Карлотта Гуидичелли и упала на колени, обхватывая его руками за ноги: — Прошу вас, месье ДюБуа, спасите моего Пьянджи. ДюБуа плюнул себе под ноги и кинулся за ворота. — Возьмите хотя бы жилет! — крикнул один из полицейских ему вслед. — Он сумасшедший, — покрутил пальцем у виска второй. В воздухе заблестели вспышки фотокамер. Рядом с жандармами тут же нарисовался репортёр с толстой тетрадью и пером: — Подскажите, кто тот человек, который пытается войти в горящий театр? — Баран ДюБуа, — отозвался жандарм, не сводя глаз с полыхающего фасада. Толпа в напряжении ждала. Лорана ДюБуа не было три, пять, десять минут. — Вон он! — выкрикнул кто-то из толпы. Из переднего входа вылетел человек, кашляя и задыхаясь. Его униформа почернела, а руки, казалось, были сильно обожжены. Карлотта Гуидичелли издала пронзительный вопль: Лоран ДюБуа был один. — Невозможно, — переводя дыхание выпалил ДюБуа. — Невозможно пройти через огонь. Вход замурован. Те, кто находится в театре — заперты в ловушке. — Есть еще один вход, — раздался чей-то голос. ДюБуа и Рауль де Шаньи мгновенно обернулись: за их спиной стояла Кристина. — Какого черта? — почти взвизгнул Рауль де Шаньи. — Горит только фасад и западная часовня, да? — Кристина проигнорировала его присутствие. — Да, но огонь распространяется очень, очень быстро, — отозвался ДюБуа. — Я успею, — кивнула Кристина. Рауль яростно схватил девушку за плечи. — Ты не пойдешь туда, — прошипел виконт. — Я не позволю тебе. — Рауль, мы все еще внутри спектакля, — Кристина наконец-то посмотрела на него. — Внутри его спектакля. И это всё не закончится, пока мы не доиграем. Пьянджи — Дон Жуан. Я — Аминта. Рауль в неверии затряс головой. — Кристина, мы больше не будем играть по его правилам. Никогда. Кристина дотронулась рукой до шеи виконта. — Никогда больше, — согласилась девушка. — Скажите ей! — Рауль кинулся к ДюБуа, но тот и бровью не повел. — Остановите её. Вы же можете! Было поздно: Кристина кинулась к горящему зданию, и в воздухе снова бешено защёлкали фотоаппараты. Выругавшись, виконт бросился за ней. Кристина бежала к восточной части здания. В самом основании, почти у земли, в стену была вделана металлическая решетка. Девушка дёрнула её, и решетка поддалась. Кристина скользнула внутрь с ловкостью дворовой кошки. Рауль швырнулся за ней. В воздухе стояла дымовая завеса, такая плотная, что её, казалось, можно было потрогать. Рауль начал кашлять: дым обжигал лёгкие. Справа горела деревянная стена, но проход во внутрь театра был свободен. — Крошка Лотти, — позвал Рауль. Кристина остановилась. — Не иди дальше, — бессильно попросил Рауль. — Прошу тебя, пойдем обратно. Кристина закачала головой. — Рауль, всё будет хорошо, — сказала девушка. — У этой оперы хороший конец. Хочешь знать какой? Кристина сделала попытку улыбнуться. — Дон Жуан и Аминта садятся на белую лошадь и уезжают из города. Её голос предательски дрогнул. Разумеется, Дон Жуан и Аминта никуда не уедут. В ход пойдет первый черновик Призрака, в котором Аминта и Дон Жуан сгорают заживо друг рядом с другом. — Всё будет хорошо, Рауль, — пообещала Кристина. Она почувствовала, как слеза скатывается по её щеке и касается её губы. — Вот увидишь, я вернусь, и вы вместе уедем. Далеко-далеко. В Сардинию. — В Сардинию, — кивнул виконт. — И у нас там будет большой дом, как мы и хотели, — Кристина поспешила отвернуться: Рауль не должен был видеть её слез. — Большой дом, — кивнул Рауль. Кристина дотронулась рукой до его лица. «Прощай», не сказала Кристина. И девушка развернулась вокруг себя и исчезла за дымовой завесой. Нельзя было ее отпускать. Нельзя было позволить ей добровольно идти в лапы этому чудовищу, нельзя было давать ей участвовать в его жутком спектакле. Рауль хотел было кинуться вслед за Кристиной, как вдруг горящая балка сорвалась с полыхающего потолка и полетела прямо на него. «Крошка Лотти», пронеслось в голове у Рауля. И все закончилось.

***

Кристина встречает Аминту. Аминта встречает Кристину. Аминта входит в полыхающий дом. Позади неё раздаются крики улюлюкающей толпы. Кристина поднимается по мраморным ступенькам. В театр не проникает солнечный свет: окна плотно занавешены портьерами. В пустом, тёмном холле стоит злополучная Венера: зловещая, безрукая. Аминта окидывает взглядом скульптуру Артемиды, приобретенную ещё много лет назад покойной матерью Дона Жуана. Стена за Артемидой горит, образовывая вокруг неё огненный ореол. Кристина идет по коридору. Как же странно театр выглядит пустым! Перед Кристиной и Аминтой оказывается массивная, деревянная дверь. Аминта толкает дверь. Кристина поворачивает ручку. Аминта видит перед собой полыхающую гостиную. Все выглядит почти так же, как и раньше — диван покойной матери Дона Жуана, благородная мебель, картины его отца. И всё это горит — горит всё, кроме мраморных часов и неподвижной фигуры, застывшей в центре комнаты. Кристина входит в актовый зал. Сначала ей показалось, что он горит — и Кристина рефлекторно закрыла глаза рукой. Но то было не пламя: окна в зале не были занавешены, и его заливало алое, закатное солнце. Кристина сделала шаг вперёд. Человек в чёрном плаще, одиноко стоящий посреди сцены, обернулся.