21:15
Кихён быстро выходит из больницы и на ходу ищет номер Чангюна, и, проходя мимо мусорки, кидает в неё все поддельные документы. Всё равно не нужны больше. — Боже, да возьми уже! — ругается он вслух, идя по небольшой аллейке между тёмными деревьями. — Кихён? — наконец отвечает сонный голос Чангюна. — Наконец! Тут происходит какая-то чертовщина! Серьёзно! — чуть ли не кричит Кихён, старательно ища зажигалку. Он матерится, когда снова вспоминает, что забыл её. — Что за чертовщина, Кихён? Успокойся и постарайся всё объяснить, — он не кажется уже таким сонным. Кихён тяжело вздыхает и падает ничком на ближайшую лавочку. В кармане он находит антиникотиновую жвачку, что когда-то купил ему Им. Чёрт, впервые рад, что она тут. Быстро разрывая фантик, забрасывая пластинку в рот и начиная жевать, он собирается с мыслями. Стоит объяснить всё предельно ясно и так, чтобы Чангюн не посчитал его сумасшедшим. — Если в общих чертах, — наконец начинает он, — в больнице пропадают люди. На день, на два, но потом они приходят и либо пишут отказ от госпитализации, либо увольняются. Все говорят о том, что они никак не собирались этого делать и в целом были довольно своим положением, кроме пары больных. Но оно и ясно. Также мне сказала пара людей, что у некоторых уволившихся были замечены синяки на теле и заторможенность восприятия. — Этот, он знал об этом и ничего не сказал мне, — хочется начать обвинять информатора, но Им вовремя вспоминает, что его мало интересовало это место, и денег давал меньше, чем Хёну. Но и перекинуть вину с самого себя на других, подарить её в коробочке тоже хочется. Надо будет уволить его. Но позже. — Слушай дальше, — перебивает его мыслиЮ, бегая глазами по пустой аллее, — я сумел пробраться в кабинет этого врача, пока он был на вечернем осмотре. И я нашёл кое-какие бумаги. Файлы с полными данными работников и больных. Но! Они совершенно ненормальные. Серьёзно. — В каком смысле? — В прямом! Там есть записи по типу «покров тела неровный, шероховатый», «глаза карие с золотистым отливом» и прочая жуть! — Кихёну сносит крышу от увиденного, подмечает младший, но внимательно продолжает слушать, — я не смог найти многого, но блять! Я уверен, если осмотреть его кабинет или дом, можно найти ещё больше! — Кихён, успокойся, — Чангюн мягко шикает на него, — мы сможем раскопать большее. Дорасскажи, что произошло дальше? -Да ничего, — уже более спокойно отвечает Кихён, — Шин вошёл в кабинет и застал меня, копающимся в его бумагах. Мы попререкались, пока я не выбежал из этого чёртового здания! Кстати. Я смог стянуть пару бумажек. Там как раз есть все эти жуткие описания. Честно, я не знаю, что и думать. Он похож на маньяка. — Пока это не доказано, — рассуживает Им, — иди домой, уже поздно. Ты достаточно настрессовался сегодня. Разберёмся с этим утром, наверное. Последнее он добавляет с неуверенностью. Кихён сразу же понимает, что сегодня ночью они не будут спать, и вовсе не потому что он будет получать свой приз. Стоит об этом забыть на ближайшую неделю. Только если его нервы опять не съедят его и Чангюна, только последнего буквально. — Чтобы я ещё раз согласился на это, — о, он уже может ворчать, — я скоро буду. Кихён прощается и сбрасывает звонок. Боже, что он нашёл? Все эти записи действительно похожи на те, которые он уже видел в одном деле. Тот парень перед тем, как нападать на жертв, собирал на них все данные, в том числе размер ноги и даже слюну. Кихёна колотит дрожь. Ему не страшно. Это злость. Злость за то, что могло произойти с людьми, а никто не задал наводящих вопросов. Кажется, ему придётся узнать всё. И страху придётся подождать. Он достаточно жил в неведении и стыде из-за него. Вкус жвачки пропал уже давно, но он всё ещё агрессивно жуёт её, словно это даст ему сахарный заряд в мозг или прояснит всё происходящее сейчас. Дует сильный ветер, и он приходит в себя. У него есть реальный шанс узнать, что к чему, и, если что, помочь жертвам. Сейчас он должен сфокусироваться на том, чтобы добраться до дома и передать эти бумажки Чангюну. И стоит принять душ. Желательно такой, чтобы свариться заживо. 14.04.ХХ.22:15
— Хосок, поможешь мне тут немного? — спрашивает доктор непривычно тёплым голосом, которым он обычно говорит с пациентами. На вопросительный взгляд он очерчивает рукой беспорядок в своём кабинете. Ящики открыты и разворошены, рядом со столом валяются горы бумаг. Кто мог это сделать? Этот же вопрос Хосок задаёт вслух, наклоняясь к одному из шкафов, который пострадал больше всех. Все папки лежат на полу, карточки больных перепутаны, рядом и маленький медвежонок. В первый же день ему очень понравились эти украшения по всему отделению. Маленькие цветочки и игрушки есть в каждом помещении и палате. Даже в процедурной! Как потом рассказали, всё это было идеей доктора Шина, чтобы пациенты чувствовали себя чуть комфортнее в «пустых коробках в цветочек». — Я нашёл это после визита нашего уже бывшего стажёра, — поясняет Шин, прибирая бумаги рядом со своим столом, — вы же виделись? — Да, — Хосоку только остаётся, что ответить со скрипом зубов, — виделись. Что это он тут пытался найти? Да и так неаккуратно. Он не скажет, что на «визит» это совсем не похоже. Кто-то нарочно разбросал все папки, да и так аккуратно, точечно. Некоторые шкафы, пожалуй, самые интересные, совсем не тронуты. Если бы Хосоку пришлось рыться в этом кабинете, он бы стал обшаривать совершенно другие места. Да и не оставил бы таких очевидных улик. Доктор смеётся над последним замечанием. Действительно, мог и поаккуратней быть. — Не знаю, — пожимает плечами, — у меня тут нет чего-то интересного. Только если его не интересовали какие-то интересные истории болезней. Но он к этому ящику даже не притронулся. Хосоку нечего ответить, да и такая непринуждённая беседа со своим начальником не расслабляет. Наоборот, заставляет все клетки тела паниковать. Да, он и раньше прибирался в кабинете, но это было во время осмотров, когда Шина не было рядом, и его взгляд не прожигал в нём дыру. Или это у него уже физические галлюцинации? Позади слышится вздох. Хосок оборачивает голову, чтобы увидеть прикушенную губу и беспокойный взгляд, что бегает по его собственному лицу. — Прости, но я не могу начинать разговоры, не привык, — слишком добро и наигранно вымученно начинает мужчина, — меня мучает этот вопрос уже пару дней. Внутри сразу же холодеет. Его позвали сюда явно не для уборки. Но тогда для чего? Он что-то сделал сегодня не так? Кто-то на него пожаловался? Его хотят уволить? Все эти вопросы охватывают его и не выпускают из своих крепких, цепких и тонких рук. Сердце начинает биться быстрее в страхе. Но продолжения фразы всё нет и нет. Он уже хочет начать радоваться, как слышит тот самый вопрос. — Тебе не страшно приближаться к преступникам? В каком смысле, хочется спросить с самого начала, но он прикусывает щёку, чтобы ни слова вырвалось изо рта. Это не то, что он должен ответить. Он это знает. И кого он имеет в виду? Пациентов, работников или самого себя? Вопросы, которые хочется оставить без ответа, застают его в самом неловком положении — сгорбившимся над бумажками на полу. Да и что ещё могут сделать личные вопросы от твоих начальников, от которых тебе хочется скрыться? Хосок не хочет признавать весь «небольшой» ужас с шоком, что он испытывает, когда эти лживые глаза смотрят на него слишком долго. Неприятно, противно и холодно. И кукольно. На людей так не смотрят, он знает. Даже Кихён так не смотрел. Что так сильно заставляет этого человека испепелять его взглядом? Он не знает. Внешность? Беднота? Поведение? Нет, ни одной зацепки, ведь абсолютно всё может стать ответом. Только вот беда, он не залезет в чужую голову, в которую и лезть не хочется. — Над ними не висит неоновая вывеска, чтобы не подходить близко, — ему нужно ответить, он знает это, — они такие же люди, просто сделавшие не тот выбор, что считается правильным в обществе. — Ты и правда такой добрый, каким кажешься, говоря это? — Нет, — Хосок усмехается самому себе, склоняя голову ниже и делая вид, что сильно увлечён уборкой. Ему стоит убраться отсюда побыстрее. — Выбор, — почему-то шепчет себе под нос Шин, рассматривая мускулистую фигуру. Как же он ненавидит такие простые объяснения, к которым и не подкопаешься ближе, чем на насмешку. Тех, кто высказывается так коротко, никогда нельзя ни переубедить, ни заинтересовать своим собственным мнением. Для них не существует других вариантов, такие люди слишком много думали, чтобы прийти к конечному результату. Всё время до полной очистки и систематизации папок они проводят в полной тишине. Он видит, как Хосок напряжён и бледнее обычного, но поделать с этим ничего не может. Кажется, он снова перестарался и заставил себя бояться. — Ты действительно думаешь, что у людей есть выбор? — решается нарушить тишину доктор, когда рука уборщика уже на дверной ручке. Тот оборачивается и смотрит на него несвойственно странно и ново, так, что глаза кажутся глубже и больше. — Глупо верить, что всё подвластно кому-то или чему-то, когда это вы сами, мистер Шин, — уже в открытую усмехается Хосок, впервые эта недо-улыбка направлена в его сторону, — может, вы сами просто не хотите верить, что избрали именно этот путь. — То есть мир в твоём понимании это некий рынок, где за твой выбор тебе дают что-то взамен, а если товар не нравится, то бьют розгами? Совсем не верится в то, что у таких людей, как он есть выбор. А может и не хочется. — В каком-то смысле. Я свободен? — Да, — наконец, его отпускают. Хосок выходит за дверь с радостью, а, когда слышит щелчок замка, наконец, выдыхает всю нервозность, что у него появилась за этот час. Его начальник никогда в нём не вызывает злость, лишь этот непонятный и холодящий кровь страх. Предупреждения бывших коллег ничем не помогают, только лишь усиливают его паранойю. Знали бы они, что он сам и без них знал, что лучше быть незаметным. Всегда меньше проблем. 11.06.ХХ-1.15:19
Кихён сидит на высоком стульчике в баре в самый разгар рабочего дня. Да, он доходит до ручки, пытаясь скрыться от непонятно чего. Себя или Хосока? Сам не знает. Он хочет повторить заказ, когда рядом с ним присаживается какой-то мужчина. Его ноги забавно болтаются в воздухе, прямо как его собственные, из-за высоты стула. Новый сосед привлекательный, пусть и явно старше его самого. — Что привело в такое время в бар? — Думаю, это не только твой вопрос, — Кихён чуть улыбается, всё же заказывая у бармена ещё бокал. Не стоит начинать флиртовать с кем-то без хмеля в голове. После каждой ошибки хочется заползти в раковину и не высовываться, когда после пары глотков любого алкоголя можно и целую поэму сочинить только про шрамы в виде созвездий на щеках. А у этого незнакомца они именно такие. Зодиакальные или нет, но всё же созвездия. Лишь бы ни какие-нибудь проклятые. Ещё одного такого он не стерпит. Внезапно мысли возвращаются к Хосоку. И к его приступам, которые сегодня дополнились втыканием ножа в стол. Кихён не знает, что произошло, но вид трясущихся плеч и громкий звук соприкосновения стали и дерева заставили его сбежать из квартирки, так и не поздоровавшись с Хосоком. Сделать дубликат ключей было хорошей идеей. — … а сам как? — о, он пропустил все высказывания мужчины, и теперь совершенно не знает, что ответить. Незнакомец смеётся, увидев его замешательство. С улыбкой на лице его возраст резко уменьшается, и Кихён понимает, что этот парнишка может даже младше него. Что за человек. И звёздочки, и смех-искорка. И совсем не как у Хосока. У того даже смех, пусть и невероятно привлекательный, не такой живой. Кукольный и уставший. Как у человека, который не второй десяток доживает. — Ладно, придётся пропустить этот момент, — досмеявшись, произносит парень, — Им Чангюн, полицейский. — Ю Кихён, недо-адвокат, — улыбнувшись, он подносит бокал к губам. Что за пойло, он уже и не помнит, но оно чертовски приятное. Крепкое, согревающее тело, и отдающее в голову так, что, кажется, его скоро реально догонит вдохновение на поэму. — Так мы во враждебных лагерях, какая жалость, — совсем по-детски отзывает Чангюн, сам отпивая из своего стакана яркий коктейль. Ю никогда в жизни такие не пил и не будет пить. Слишком сладкие на вид даже. — Ты, кажется, прослушал часть «недо», — мягко посмеивается, — у нас ещё есть шансы, мальчик-полицейский. — Ну за такое можно ещё по стаканчику! — задорно заявляет он, сразу же подзывая бармена, — всё тоже самое, будьте добры. Когда перед ним оказывается знакомый бокал, Кихён думает о том, что когда-нибудь стоит сказать Хосоку «спасибо». Чувствовать что-то к человеку так классно и приятно. Только вот говорить это придётся через года два, иначе ни от него, ни от мальчика со звёздочками на щеках не останется ничего. Это он уже знает. 25.08.ХХ.14:22
В себя он приходит от отвратительного запаха, который находится прямо около его носа. Дёргается, и знакомый голос бьёт по ушам чем-то похожим на «держите его крепче», горькая жидкость стекает с его носа прямо в рот, обжигая тонкую кожу. Дышать тяжело, каждый вздох приносит подобие эйфории, перед глазами мелькают яркие вспышки и слышатся какие-то голоса. Ощущение, что смотрит какой-то фильм, но только давно потерял сюжетную нить. Он совершенно не понимает, где он и что делает. Руки совершенно не помогают ориентироваться, хоть и вцепляются в знакомый материал. Когда он, наконец, может открыть глаза, он видит доктора Шина, Хёнвона, в чьих руках лежит и обеспокоенную часть лица Кихёна, который сразу же куда-то решает сбежать. Он не может и слова сказать, выходят какие-то хрипы, царапающие ему горло. Спустя пару секунд Хосок, наконец, может понять, где он. Коридор больницы пустой, напуганный тем, что происходит сейчас. Внезапно в поле зрения снова появляется Кихён с бутылкой сока в руках, который отдаёт Хёнвону. — Пусть выпьет, когда придёт в себя, — с неким облегчением в голосе проговаривает он, со знакомым чувством жалости и грусти смотря на бледного Хосока. Картина ужасно знакомая. Потеря сознания, пятиминутный приход в себя, а затем уверения, что всё хорошо, просто устал. А пока ему лучше уйти. Не хватало ещё одного происшествия. В это время Хёнвон продолжает придерживать голову Хосока, другой рукой поглаживая запястье. Сердце бьётся как обезумевшее, за последние пять минут явно перекачавшее всю его кровь по всему телу раз пятьдесят. Че не может сказать, что точно произошло и из-за чего. В один момент, когда он хотел уже окликнуть уборщика, тот начал заваливаться на одну ногу, а затем и вовсе безвольно упал на пол, уронив всё то, что держал в руках. Дальше он ничего не помнит, в голове всплывает лишь паника, в которой он тряс безвольное тело и холодный голос врача, велевший перенести его куда-то. — Хосок, ты меня слышишь? — доктор щупает запястья и лодыжки парня, словно стараясь что-то понять и проверить. Хёнвон не понимает, чего он пытается добиться, но спорить, конечно же, не решается. На вопрос кивают и вопросительно смотрят. — Ты уже встречался с таким? –доктор по не наигранному спокойствию понимает, что это так и дальше продолжает свой опрос, на каждый ответ кивая головой. Только он кажется гораздо вовлечённым в сцену, чем с простыми пациентами. Хёнвон это сразу же замечает. Спрашивает Шин с такой скоростью, что мозг Ли, всё ещё плохо понимающий что-то, совершенно не поспевает с опознаванием сказанного. Хосок лишь слабо кивает, стараясь всё ещё прийти в себя. Получается с переменным успехом, но в голове наконец не танцуют черти с пиками на перевес. На него смотрит Хёнвон. Строго и обеспокоенно смотрит, отмечает Ли, готовясь объясняться. Правда, этого совсем не хочется делать. Не хочется снова говорить, что он просто устал, недоел или что-то ещё в этом роде. Надоело уже. А Хёнвон смотрит взглядом таким, словно понимает его и прощает за молчание. На это раз, конечно. В следующий раз, которому лучше не быть, он выяснит абсолютно всё. И это знают и сам Хёнвон, и Хосок. — Ладно, с тобой всё будет хорошо, — заключает врач, убирая с его руки откуда-то взявшийся тонометр, — поешь и выпей сладкий чай, или этот сок. На сегодня ты свободен, а завтра всё такой же выходной. Будь осторожен. Доктор быстро уходит от них, направляясь в свой кабинет. — Ты как? — тихо спрашивает Хёнвон, почему-то переводя свой взгляд на запястье, что ещё сжимает. Тонкое. Кто бы мог подумать, что такой большой человек может быть таким маленьким в его руках. — Нормально, — чуть шепча, отвечает Хосок, чуть улыбаясь, — сейчас приду в себя и освобожу тебя. — Кто ещё кого освободит, — взгляд Хёнвона направляется по телу сразу к ногам, с которых всё это время были сняты слипоны. Пятна крови на носках пугают и заставляют его плечи передёргиваться. Он не может и примерно представить, как парень будет добираться до дома. — Почему тебя так волнуют мои ноги? — Ли спрашивает с нескрываемым любопытством и непониманием в голосе. Никого никогда не волнуют его проблемы. Все способны только сожалеть и напоказ утешать. Будто это поможет случиться чуду: у него появятся деньги на нормальную обувь. Но, нет, чудес не происходит, не в этой вселенной и не в его жизни. — Грустно, когда русалки живут без принцев, которые смогли бы подарить им туфельки, — даёт ему ответ Хёнвон, поворачивая голову к его лицу. Глаза большие и такие, в которых видно всё. И сейчас там только тоска. — Русалки? — Когда я впервые увидел тебя, подумал о том, что ты похож на русалку, стоящую на ножах, — открыто объясняет свою ассоциацию, всё равно все секреты рано или поздно вскроются, а правдивая сказка кончится. — А кого ты сделал моим принцем? — немного задержав дыхание, спрашивает Хосок, и отдёргивает свою руку, что хочет тронуть губы и щёки Хёнвона. Не стоит. Сам не знает почему, но нельзя. Страшно, что может последовать за этим касанием. — Себя, — глухо проговаривает Хёнвон, отпуская его запястье, и смотрит куда-то в потолок. Никакого ответа или реакции не следует. Кажется, на этом сказке суждено кончится. Признание в любви уже было. После него только финал и занавес. Или ещё нет? — Только вот где ты возьмёшь эти туфельки? — улыбаясь, спрашивает Хосок, всё же протягивая руку к щеке и чуть поглаживая её большим пальцем. Хёнвон опускает взгляд на него и в голове возникает только один ответ на вопрос. 11.08.ХХ.22:05
Домой Хёнвон приходит непривычно поздно и раздражённо. Все вещи валятся из его рук, а пальто, местами уже изрядно протёртое, падает сразу же, как он вешает его на крючок. После он подходит к маленькому холодильнику, не найдя там ничего путного, хлопает дверкой. Садится за стол и, сложив руки на столе, утыкается в них головой. Чжухон, наблюдавший всё это, чувствует что-то. И ему это не нравится. Злой и уставший Хёнвон это не самое лучшее зрелище. — Знаешь, идея с воровством, теперь кажется не такой уж и дерьмовой, — звук приглушённый, еле доходящий до его ушей. — Ты же вроде был против, — Ли присаживается напротив старшего и недоверчиво прищуривает глаза. — Именно, что «был», — Хёнвон наконец поднимает голову. На его лице играет улыбка, которая совершенно не вызывает радости. Скорее, отвращение.Чжухон не находит, что вставить в ответ. А Хёнвон не понимает его выражения лица. Он расстроен? Напуган или заинтересован? Что именно? Никак не узнать. В животе от нервов собирается огромный комок, который начинает болеть, только он подумает о том, что может ответить Чжухон. — Я согласен только в том случае, если у тебя есть какая-то зацепка или наводка, — с тяжестью в голосе выдаёт. Хёнвон победно улыбается. Это-то у него есть. Чжухон всё ещё смотрит с примесью любопытства и напряжённости. Двигает губами, словно хочет что-то спросить, но не решается. Наверное, он поймёт всё, когда они пойдут на дело. 21.07.ХХ-1.08:21
— И, когда ты закончишь всё, закрываешь подсобку и относишь ключ на пост, дальше уже медсёстры разберутся с тем, что и куда, — объясняет ему парень чуть старше него, такой же уборщик, как и он сам теперь. — Я всё понял, когда мне выходить? — Завтра приходишь примерно к восьми, лучше к пол восьмому, — также бодро отвечает, и улыбнувшись, сам заходит в подсобку. Хосок чуть улыбается. У него спустя месяц поисков, наконец, появится работа. Казалось, что в больницу, тем более такого уровня, даже уборщики нужны как минимум с одним высшим, но нет. Даже такой, как Хосок подойдёт. — Так вы наш новый уборщик? — сразу же попав в правильный вариант, задаёт вопрос мужчина с очками на носу, поймав его прямо на выходе. Его взгляд Хосоку не нравится. Оценивающий и холодный. — Да, но, вы кто тогда? — Смело так обращаться к своему новому начальству, юноша, — его улыбка слегка кривится, но Хосок промаргивает этот момент, замечая только лишь то, что взгляд чёрных глаз становится заинтересованным. Лучше бы оставался холодным, этот пугает. — Я не знал этого, — не так резко отвечает он, но с натянутым уважением, что доктору совсем не нравится, пусть и не показывает виду. — Теперь знаете, Шин Хёндже, заведующий этим отделением, — он протягивает ему руку с милой улыбкой, но Хосоку кажется, что если протянет свою, то останется без неё, — мой кабинет в самом конце этого коридора, напротив последней палаты. — Ли Хосок, — он должен поприветствовать своего нового начальника, он это знает. — Надеюсь, мы с вами сработаемся, — прежде чем оторвать свои ледяные пальцы от его руки, Шин зачем-то хватает его пониже локтя, словно что-то оценивая. — Я тоже, — сквозь зубы проговаривает Ли, чуть ли не выдёргивая руку из захвата.Уходя, практически бегом, из отделения он не замечает последний взгляд, что на него бросает доктор, прежде чем, улыбнувшись, направится в палату. 25.08.ХХ.20:59
Первое, что он видит, когда входит в кабинет, — слишком большой рабочий стол. Даже для заведующего отделением столько рабочего пространства кажется излишеством, которое Кихён не понимает. Также большое количество ламп слепит глаза и не сразу позволяет различить что-то ещё. Он направляется к столу, осматривая полки на стенах, уставленные папками и документами. Компьютер естественно заблокирован, а времени слишком мало, чтобы подбирать пароль. Тем более неизвестно, что там может быть. Вариантов — масса, от «ромашки» до «расчленёнки». Кихён сразу начинает осматривать папки на столе. Всё это не то. Отчёты, карточки больных, какие-то заметки размашистым почерком, что нельзя и прочитать. Кинув взгляд на дверь, Ю опускается на колени и начинает осматривать ящики стола. Кажется, здесь точно что-то есть. Но первый ящик встречает его какими-то странными безделушками: кубик рубика, ручной пингпонг, пачки жвачек, вставная челюсть?! Нет, это всё не то! Во втором снова документы, только ещё более старые. Всё предыдущие года. Также какие-то раскраски? Для детского отделения? Но почему они тут? Аргх, у него нет времени на это. Снова бросив беглый взгляд на дверь, Кихён решается разворотить третий ящик. Закрыто! Искра радости пробегает в глазах, и он начинает рыться в карманах в поисках шпильки. А Чангюн спрашивает, зачем ему она. Ха, действительно же пригодилась. Пусть и спустя несколько лет с того момента, как Кихён положил её в карман. Аккуратно скрутив шпильку, он засовывает её в замочек и старательно двигается ею. Да уж, он мог бы стать тем ещё медвежатником. Наконец, раздаётся щелчок, и Кихён сразу же начинает рыться в документа. — Что за. — не осмысленно бормочет Ю, просматривая папки. Это досье на больных и рабочих, но… Они не походят на те, что он уже находил. Практически все фотографии сделаны в тайности для тех, кто находится на них. Вот девушка, ракурс три четверти, разговор с кем-то. Она точно не знает, что её фотографировали. В следующем файле оказывается фотография какого-то парня, в руках ведро и швабра. И только одна надпись в конце записей — «сделано». У Кихёна пересыхает в горле. Кроме фотографий есть и данные: вес, рост, длина рук и ног, цвет глаз и многое другое. Какие-то папки заполнены полностью и подписаны, а в каких-то только пара страничек. Таких тоненьких папок оказывается всего лишь несколько штук. Звук открывающейся двери заставляет его подскочить на месте и сразу же выдать себя. На пороге стоит доктор Шин и в недоумении смотрит на него. Да, не каждый день увидишь, как у тебя роются в кабинете. Тем более в том самом ящике, что запираешь на замок. Кихён не встаёт и смотрит на врача. Его лицо не читаемо, но не предвещает ничего хорошего. — Что вы тут забыли, Ю Кихён? — с тонкой иронией в голосе спрашивает Шин, медленно закрывая дверь за собой. Слишком наиграно. Боится, явно. — Решил посмотреть пару файлов больных, некоторые случаи заинтересовали меня, — врёт Кихён, аккуратно сжимая в руке несколько листиков, и тихо отрывает их. Вроде из папки Чжухона. Он не смотрит. Нельзя себя выдать. — В таком случае вы могли бы попросить меня поделиться историей болезней, — умно замечает доктор, двигаясь всё ближе и ближе, — а не лазить в чужих кабинетах, как хитрая лиса. — Простите, что-то не подумал, — нервно отвечает он, чувствуя, как пот льётся по его вискам, — в следующий раз такое не повториться. — Боюсь, следующего раза не будет, — уже чуть ли не смеясь, произносит Шин, — отсутствие медицинского образования вас выдаёт. Вы же просто не понимаете, что тут происходит, правда же? И хотите сбежать? Оно и видно. Я не понимаю только одного. Какой смысл кому-то посылать вас сюда? — Почему же посылать, — Кихён не может сказать ничего дельного, поэтому решает подразнить доктора намёками, а затем быстро сбежать, благо телефон скоро прозвонит, — может, мне самому было интересно узнать, чем вы тут занимаетесь? — То есть вы сейчас открыто называете себя чуть ли не сталкером? — язвительно поднимает бровь. — Ну, даже не называю, а являюсь, — усмехается Кихён, медленно закрывая ящики ногой, бесшумно, — было время. Безответная влюблённость и все её прелести. — О, а вы интересный человек, — доктор явно разозлён таким ответом, — но, мне кажется, что даже для сталкера вырваться в чужие кабинеты и выискивать, вынюхивать что-то — слишком. — Правда? — он посмеивается, надеется, что не слишком натянуто, — тогда вам стоит поговорить с моим бывшим парнем. Он вам всё расскажет про сталкеров и про их поведение. Ему здорово досталось. Когда там этот чёртов будильник? Неужели, он его в отчаянии что-то найти здесь отключил? — Ваш бывший? — доктор не успевает договорить, как на весь кабинет раздаются звуки Фантастик бейби. Да, выбор у него прекрасный, Кихён знает. — Боюсь, мне надо выйти, — он сразу же достаёт телефон из кармана и чуть ли не выбегает из кабинета, не оглядываясь. Дверь захлопывается за ним. Шин остаётся один. Его сердце колотится как ненормальное, а кровь, кажется, покинула его тело вовсе. Холодно и страшно. Что, если этот мерзавец отыскал его записи? Что, если всё вскроется? Что, если его лишат всего? Он подбегает к своему столу. Явно, этот парень что-то искал. А ведь даже неизвестно Ю Кихён — настоящее имя или нет. Шин быстро осматривает поверхность стола и первые два ящика, затем нагибается к третьему и замечает, что он открыт. Чёрт! Он сразу видит весь беспорядок, что малец устроил тут. Все папки перемешаны и перерыты. Внимательно осмотрев всё, он понимает, что из одной пропало несколько листов. Боже, он действительно попал. Кровь, наконец, ощущается в теле, но она отвратительно горячая. Голова болит от перенапряжения, а глаза слезятся. Ощущается дрожь. О нет, о нет, о нет. У него всё отберут, его запрут в чёрной камере и будут насмехаться, и бить.Шин смеётся, оседая на пол. В его голове проносят картины избиений и насилий. И они явно не будут милосердны как он. Они захотят узнать абсолютно всё. От коллекции, до детства и влюблённостей. Они сдерут с него кожу живьём, а затем заставят идти на эшафот прямо так, не позаботившись даже о том, чтобы вернуть ошмётки на место. Секунда-две. Истерический смех сменяется холодной решимостью. Если у него скоро всё заберут, так он хотя бы получит новую модель. Его взгляд падает на папки. Да, если они и заберут всё, то только в конечном виде. Они увидят его прекрасную коллекцию.