Весь следующий день Хосок не подходил к Чимину. Второй же, в меру своей наблюдательности, отметил на лице своего бывшего друга огромные синяки, поломанный нос, разбитую губу и рассечённую бровь. Однако, узнать о том, что с ним произошло омега не спешил. Да и срать ему было на этого выродка. Пак очень надеялся на то, что это Мин начистил ему лицо, что, на самом деле, и было правдой — однако Пак об этом даже не догадывался, продолжая ломать голову на тему того, почему у старшего были разбиты костяшки. Однако, на каждый вопрос Чимина, по поводу рук, Юн отмахивался, кидая лишь слабое:
«Подрался и всё», однако розоволосый предполагал то, что Юнги мог подраться за упаковку любимого сока Поняшки. Это, конечно, глупое предположение, однако как только голубоглазый об этом думал, да и вообще представлял в голове всю эту картину, гулко смеялся. Нет, ну правда, Мин дерётся за упаковку сока — кого бы не рассмешил данный факт?
Однако, на следующей перемене к Чимину резко подлетает странный, тёмноглазый паренёк. На том была обычная школьная форма, что так подчёркивала его фигурку, он имел светлые волосы ну и симпатичное личико. Носик задёрнут, а на кончике красовалась небольшого размера родинка. Глаза того хаотично бегали по розоволосому и, судя по всему, тот самый незнакомец являлся омегой, который тут же выпрямился, став на полторы головы выше чем бедный Чимин, который снова ругал себя за крайне низкий рост. Паренёк поправляет воротник пиджака, направляет галстук вниз и, растрепав свои волосы, становится просто идеальным. Только сейчас Пак мог увидеть этого омегу во всей красе. Аккуратные, немного пухловатые губы, такая же молочная кожа, длинные ресницы, аккуратные пропорции лица, самодовольная квадратная улыбка.
— Ты Пак Чимин? — Пак тут же выпадает из реальности, когда слышит голос мальца. Он приятный, обволакивающий, с ноткой грубости. Не будь у того очевидного запаха омеги, Чимин бы подумал о том, что это альфа, — Меня зовут Ким Тэхён. Приятно познакомиться.
Парень протягивает руку, на что Пак некоторое время ломается, закусывая нижнюю губу ну, а после, плюнув на всё, протягивает свою, пожимая в ответ руку Тэ.
— У тебя брат Мин Юнги? — И тут Чимин снова вылетает из реальности, с глупыми и выпученными глазами поглядывая на хёна который, судя по всему, знал слишком много, — Он вчера приезжал в школу и избил твоего друга — Хосока.
— Хосок мне не друг, — Выкинул Пак, поправляя уже свою одежду и растрёпывая волосы, которые нагло начали лезть в лицо, — И я рад тому, что мой брат его избил.
Тэ на эти слова лишь кивает головой, скрещивая руки на груди и, наклонив голову вбок, тоже закусывает губы, немного грызет те и, снова выставив свою квадратную улыбку, предлагает обменяться номерами. Чимин же на это предложение отрицательно машет головой, готовясь уйти, как его резко прижимают к стене, а лицо омеги оказывается слишком близко. Ну, а что тут сделать? Правильно — ничего, поэтому Пак сразу же диктует свой номер, пытаясь не быть на таком близком расстоянии с чужими лицами.
— У тебя засос, кстати, видно. — Шепчет Тэ, сразу же снимая со своей спины рюкзак и вытаскивая оттуда тоналку, — Держи, можешь не возвращать, всё равно цвет не мой. Может, тебе подойдёт.
На этой ноте Тэ лишь обнимает Пака, кидая тому:
«Ну, до встречи» — и скрывается так же незаметно, как и оказался рядом с ошеломлённым Чимином, который в это время даже и слова сказать не успел, лишь тихо прошептал про себя:
«До встречи» —сжимая в руке недавно полученную тоналку.
***
Чимин стоит в школьном туалете, усердно выдавливая на свои пальцы тональное средство и нанося его лёгкими, круговыми движениями на засос. Тот, за ночь, стал почти как синяк, точно так же как и у Юнги. Пак на это лишь улыбается, однако шипит, ибо прикасаться к синяку крайне неприятное действие и, тем более, больное. Но даже так Чим рад тому, что оставил на Мине свой след, а тот на Паке.
— Засос? — Хриплый, до боли знакомый голос раздаётся сзади юноши и Пак, подняв взгляд, встречается с зелёными глазами Хосока, — У тебя появился альфа?
— А тебе какое дело?
Чимин рычит эти слова, на что вызывает у своего бывшего друга ухмылку. Пак старается не обращать внимания, продолжает активно замазывать след и лишь изредка поглядывает на Хосока, который в это время внимательно изучал каждое действие Чимина, что второго дико начинало бесить.
— Как долго ты будешь тут стоять?
Хоуп от этого вопроса даже опешил, немного глупо поглядывая на Чимку, который уже застёгивал белоснежную рубашку. Полностью спрятать не получилось, но большая часть была не так заметна как раньше.
— Я хочу поговорить.
— А я нет.
Пак хватает свой тёмный рюкзак с пола, пихает в задний карман тюбик и, накинув тот на своё плечо, направляется к выходу из туалета, однако оказывается снова прижатым к стене. Чимина это уже конкретно достало. Достало то, что каждый прижимает его к стене. И если с Тэ он мог бы хоть что-то сделать, то против альфы не попрёт. Да и не сможет, с его то телосложением и силами как у котёнка.
— Чимин, я... — Было начал Хоуп, как тут же замолкает, когда голубоглазый приседает, быстро перелезая внизу.
А Хосоку не нравится то, что Чимин убегает. Не нравится то, что тот судорожно бежит в сторону кабинок туалета, дабы закрыться в одной из них, или, как минимум, для того чтоб вылезти через окно, ибо дверь преградил ненавистный
знакомый. Синеволосый устремляется за ним, хватает за руку, усаживает на подоконник и встаёт между раздвинутых ног, хватая Чимина за плечи и, немного приблизившись, позволяет себе коснуться своим лбом лба омеги, который в это время нервно дышит, глотая воздух огромными кусками.
— Что тебе надо, Хосок? — Рычит Пак, тут же начиная отталкивать в массивную грудь альфу, который шипит, поднимая руки парня над головой Пака, сжимая те одной ладонью, а другой придерживая за талию. А Чимину неприятно. Неприятны его прикосновения. Омерзительны. — Пусти меня, Чон, ты мне мерзок.
— Я хотел извиниться, Чимин, прости. — Тихо шепчет Хоуп, чуть ли не в самые губы молодого человека, с явными намерениями его поцеловать. А Чимину не нравится — не хочется того, чтоб его целовал абсолютно чужой ему человек.
— Не смей, Хосок! — Кричит Пак, дёргаясь во все стороны. Не даст. Не позволит. Не позволит поцеловать, в жизни не позволит. Целовать Чимина может только Юнги. Как бы смешно это не звучало, но теперь весь Пак принадлежит своему брату, помощь которого, кстати, была бы не лишней, — Хосок! Прекрати!
А синеволосому всё равно. Он отпускает руки омеги, хватает того за подбородок, сильно сжимая его, на что Чимин скулит. Больно. Очень больно. А Чону всё равно, он внимательно оглядывает лицо друга, останавливается взглядом на губах, облизывая свои и начиная приближаться. А Пак лишь прячет губы во рту. Не позволит, да ни за что в жизни!
— Не сопротивляйся, Чимин-а.
— Юнги тебе что-то неясное сказал?
Слышится холодный голос, от которого даже у Пака мурашки по коже бегут. Парочка медленно поворачивает свои головы на источник, видя высокого, красивого брюнета, который спрятал руки в карманы штанов, тут же вытаскивая одну с ножом. А Пак пугается. Впервые в жизни Чимин видит Чонгука таким. До гонки брюнет был приветливым, после гонки, и когда приходил к ним домой, а-ля: «Чай попить» — хотя во время этого чаепития нагло приставал к Паку, на что получал сильную оплеуху со стороны Юнги, который оскалился, заставляя кролика дрожать.
— Ты ещё кто? — Чуть ли не рычит Хосок, отпуская Чимина, который тут же соскакивает с подоконника, хватая в руки портфель и мчится к Чонгуку, прячась за его спину.
— Парень его. И ты посмел тронуть то, что принадлежит мне, — Даже стоя за Чоном, Пак видел всю ту злобную ауру, которая витала вокруг высокого юноши, — Тебе отрезать правую или левую руку?
— Чонгук… — Шепчет Чим, хватая мужчину за массивную руку, которая сейчас была свободна и спрятана в кармане, на что вызывает у кролика непонятливый взгляд, — Не надо, пожалуйста.
— Но он посмел тебя тронуть, милый, за что поплатится.
А Хосоку противно от всего этого. Противно видеть то, как этот брюнет заигрывает с
его Чимином, противно видеть то, как розоволосый держит юношу за руку, переплетая пальцы. Противно видеть то, как Чонгук заставляет Чимина улыбнуться, нежно касается его щеки, проводя ладонью. Противно видеть то, как Пак ластится к его руке. Противно видеть то, как Чонгук прячет нож, приседает, дабы
ЕГО Чимин запрыгнул к нему на спину. Противно видеть то, как тот это делает, обнимая шею Чонгука. Противно видеть то, как брюнет нагло держит того за ягодицы, разворачиваясь и направляясь к выходу из злосчастного туалета. Ему обидно видеть то, как Пак улыбается на самые тупые шутки, запускает свою маленькую ладонь в чёрную шевелюру, растрёпывая ту и улыбаясь как ребёнок. Обидно понимать то, что Хосок этого больше не почувствует. Обидно понимать то, что он потерял
своего омежку из-за чёртовой обиды и гордыни.
Как только парни скрываются за дверью, которая громко закрывается, Хосок оседает на пол. Заводит руки в свои волосы, сжимая те и со злостью выдёргивая пару прядей. Хосок кричит, рыдает, бьёт кабинки туалета, кидает свой рюкзак в сторону, воет как волк. Больно. Больно от того, что больше не сможет обнять Чимина, больно от того, что больше не сможет сказать Чимину:
«Доброе утро, Поняшка», обидно от того, что не сможет поддержать его, защитить его, проводить его. Больно от того, что не он стал альфой омеги, а
какой-то красивый, высокий, сильный альфа идиот, уёбок и монстр, который таскает в кармане ножик. Больно от того, что сок, который он купил Чимину в знак примирения, больше не нужен. Больно от того, что Хосок купил Чимину кулон, который хотел подарить в знак пятилетней дружбы и, видимо, не сможет подарить его больше никогда. А там ведь их имена, их фотографии. Ведь там всё, что Хосок хотел сказать Чимину. Ведь там всё его сердце, вся его душа, все его эмоции. Там всё. Там его жизнь.
Жизнь. Какое же мерзкое, ненавистное слово. Какие же мерзкие воспоминания о жизни проскальзывают в голове. И, казалось бы, «Люди учатся на своих ошибках», но что делать, когда ты совершил огромную ошибку? Что делать, когда ты потерял того, кого любил всем сердцем? Что делать, когда ты совершил такую ошибку, с которой больше не сможешь жить? Правильно — смириться. Но, а что делать, если не смириться не получается? Не получается выкинуть этого человека из головы, не получается забыть запах его одеколона, не получается забыть его странные привычки и манеры? Что делать, когда не получается забыть о том, что яблочный сок его любимый?
Убить себя.
Единственный выход — убить себя. Больше не будет этой боли, больше не будет этой картины перебинтованной кисти лучшего друга, больше не будет сниться его лицо, больше не будет везде слышится его голос, который мягко произносит твоё имя, а после звонко смеётся на твою глупую шутку. Хосок больше не будет видеть его в каждом прохожем. Чон больше не будет разворачивать неизвестных ему людей по ошибке, ибо те носили такую же кофту или имели такой же цвет волос как Чимин. Больше не будет больно. Будет легко. Всё забудется, все проблемы пропадут. Всё исчезнет.
Хосок стоит на краю крыши школы, судорожно глядит вниз, где нет никого. Урок ведь, всем всё равно. Ну и правильно — никто не будет видеть его подавленного состояния, никто не будет видеть его боль. Никто и никогда больше не увидит его эмоции. Он больше никогда не услышит голос Чимина, не увидит его образ. Больше никогда не крикнет тому
«привет», больше никогда не отдаст ему любимый сок.
Никогда.
Шаг.
Полёт.
Боль.
Крик.
Смерть.
Конец.
Конец истории Хосока, который сейчас лежит на асфальте. Конец истории Хосока, который лежит на асфальте, держа в руке любимый сок Чимина. Конец истории Хосока, о смерти которого Пак никогда не узнает. Юнги не позволит. Пак будет думать о том, что Чон уехал в другую страну, и будет рад этому. Однако будет ночами рыдать в подушку, коря себя за то, что тогда просто не поговорил с ним. За то, что тогда просто не выслушал его. За то, что начал истерить.
А на улицу выходит толпа. Выходит, вставая вокруг трупа. Девушки рыдают, некоторые парни тоже. Ни на ком нет лица. Кроме Чона. Он улыбается. Он рад. Он думает о том, что избавился от своей боли, которая преследовала бы его всю жизнь. Поправка: он думал. Сейчас же его тело бледнеет, из пробитой головы вытекает кровь, а пальцы до сих пор сжимают упаковку сока. Идиот, Чон Хосок.
И-Д-И-О-Т.
***
Юнги узнал о смерти Хосока спустя десять минут. На телефон пришёл вызов от друга, который сообщил ему о том, что Чон спрыгнул с крыши. А брюнету всё равно. Да, он побледнел, да, просто скинул вызов, однако не чувствует ничего, кроме неприятного осадка на душе. Не чувствует ничего, кроме шока. Он бы хотел думать о том, что ему всё равно, но ведь он сам прекрасно понимает то, что обманет самого себя. Он ведь прекрасно знает о том, что внутри он чуть ли не рвёт всё, чуть ли не мечет. А всё из-за того, что чувствует себя виноватым. Всё из-за того, что чувствует вину за то, что избил парня накануне.
В дом заходит Пак. Юнги сразу же встрепенулся, кинулся к раковине, наливая себе в кружку холодной воды, тут же выпивая её. Сейчас в его голове одна мысль: Чимин не должен узнать ничего. И он не узнает. Будет жить с надеждами на то, что у Хосока в другой стране всё будет хорошо. Будет жить с надеждами на то, что Чон нашёл свою омегу, которую искал чуть ли не последние три года. Хотя он давно её нашёл.
— Юнги? — Голубоглазый глядит на бледного брата, который тут же разворачивается, смотря на младшего недоуменным взглядом, — Всё хорошо? Ты такой бледный.
— А, Чимин... — Брюнет несколько минут молчит, однако выпрямляется, подходя к
своему малышу, обнимая того и заставляя омегу уткнуться носом в сильную грудь, — Да, всё хорошо. Просто я переживал за тебя, вот и всё.
Чимин же улыбается. Улыбается и обнимает брата, кладя свои маленькие ручки на его мощную спину. Улыбается, утыкаясь моськой в изгиб шеи старшего, обдувая того горячим дыханием, которое тут же заставляет Мина покрыться мурашками, а низ живота неприятно затянуло.
Снова возбудился. Юнги даже и не знает того, сколько раз за день Пак умудряется возбудить сводного брата просто так, не прикладывая особых усилий. Одним движением или касанием.
— Юнги, тебе не больно? — Мин сначала не понимает, а потом чувствует лёгкую боль в области шеи, — Твой засос становится синяком. Даже, я бы сказал, гематомой.
— Ох, Чимин, ты просто перестарался, — Произносит Юнги, вдыхая приятный запах Чимина, который резко усилился, — Кстати, что с твоим?
— Ах, это... — Чимин отстраняется от брата, начиная расстёгивать пуговицы блузки, на что вызывает недоумение со стороны старшего, — Я его пытался замазать тоналкой, но получилось херово. — Розоволосый указывает на еле спрятанный засос, который всё же открывал свой багровый след.
— Малыш, тебе не стоит его прятать. Я хочу того, чтоб все знали о том, что ты принадлежишь мне, слышишь?
Пак тут же краснеет, отводит свой взгляд в сторону и, потоптавшись на месте, кидает тихое:
«Поцелуй меня, Хён». А Юнги стоит в шоке. Стоит и не знает что делать. Стоит и понимает, что тормоза начинает срывать, понимает, что подхватывает своего братца за попу, заставляя младшего обхватить новоиспечённого братца всеми конечностями, заставляя Пака прижаться к брюнету всем телом, задевая упругими половинками каменный стояк, на что Юнги гортанно рычит, вызывая у голубоглазого довольную ухмылку.
Мин усаживает парня на стол, скидывает все вещи нахер, даже какая-то ваза разбилась, судя по звукам. Но сейчас братьям было всё равно. Пак раздвигает ноги, позволяя Юнги встать между них, позволяя кареглазому облокотиться на свои руки, которые расположились по бокам от ног паренька, позволяя старшему страстно целовать младшего. А розоволосый стонет, как только бледнолицый начинает стягивать с него одежду. Чувствует, как холодные ладони бегают по торсу младшего, как только Мин разрывает эту ненавистную блузку, которая растёгиваться и не желала довольно длительное время, так что Мин решился избавиться от неё таким действием.
Перед глазами предстаёт оголённый торс братца, с еле видимыми кубиками. Молочная кожа прекрасна, от чего Мин рычит, оставляя очередной засос на теле младшего. А парень протяжно стонет, прикрывая своё красное и смущённое лицо рукой. А Мину это не нравится — он хватает руки Пака, заставляя того спиной упасть на стол, и держит свободной ладонью над головой голубоглазого, который реагирует на поцелуи старшего на своём теле.
— Малыш, когда у тебя течка? — Мин отрывается от желанного тела, хотя этого вовсе не хочет, глядит на разгорячённое лицо малыша, который прикусывает нижнюю губу.
— По идее завтра... — Тихо отвечает омега, на что заставляет Мина улыбнуться, и снова впиться в пухлые губки своего брата.
— А ты хочешь этого сейчас? — Юнги шепчет на ушко, заставляя голубоглазого снова застонать от приятных покусываний мочки уха, — Ну же, попроси меня.
— П-прошу... — Нежно и тихо говорит парень, обвивая ногами торс брата, который улыбается.
Юнги прихватывает в рот розоватый сосок, оттягивая того зубами и ласково проходя языком по ореолу, чем вызывает у Пака очередной громкий стон, заставляя того выгнуться дугой, произнося лишь тихое:
«Юнги~я, быстрее». А Юнги и не торопится, проходится поцелуями по торсу, доходит до брюк и, тут же отстранившись, отходит к окну, стараясь придти в себя, в то время как голубоглазый резко открывает глаза, и с неким недоумением глядит на широкую спину братца.
— Ю-Юнги? — Чуть ли не вперемешку со слезами произносит омега, чем привлекает внимание брата на себя, — Я тебя не возбуждаю?
— Нет-нет-нет, Чимин, нет...Просто... чёрт, я не могу...я боюсь сделать тебе больно. — Брюнет подлетает к младшему, хватая его лицо в свои руки и наслаждаясь одурманивающим ароматом роз, который стал сильнее. Точно, течка приближается, — Давай.... давай завтра? Во время твоей течки? Я хочу стать твоим первым, но не при таких условиях. — Мин опускает голову, однако тут же поднимает, смотря на покрасневшее лицо братца, — Завтра не пойдёшь в школу. Ты будешь занят куда более интересным занятием.
Юнги кусает мочку уха Чимина, на что вызывает у того слабый стон.
— А теперь давай всё это уберём.
