Into Dust

      Стэйси ещё какое-то время трясёт от непринятия того, что происходит. Он откровенно не понимает, что он сделал не так и почему это всё заслужил. А то, что Джейкоб тянет время, напрягает его ещё больше.       — Всё самое интересное начнётся ночью, — холодно бросает Джейкоб и садится на стул в своей комнате. Пратт уже много раз видел эту комнату: ничего необычного, просто чуть больше, чем у других — всё та же койка, всё те же стол и стул. Джейкоб просто не был тем человеком, который любил роскошь. Наверняка очередная привычка, которую он притащил за собой из армии. Серые стены угнетали Стэйси. Где-то сыпалась штукатурка. — Расслабься.       — Это будет сложно, — голос Стэйси звучит как-то загнанно и угрюмо. Но Джейкоб даже не смотрит на него и не обращает внимания. Они проводили вместе достаточно времени, Сиду этого хватило, чтобы запомнить это лицо — вечно какое-то обиженное.       Пратта порой хотелось схватить за плечи и тряхнуть как следует. Сказать: «Эй, возьми себя в руки, хватит быть такой тряпкой!» Но Джейкоб сдерживается. Просто порой уж больно настойчиво и нагло топчет границы личного пространства Стэйси. И ждёт реакции. А потом… потом теряется. Потому что вместе с желанием получить хоть какую-то попытку сопротивления нога в ногу идёт желание задавить. И чаще именно это второе желание сильнее.       Стэйси неуверенно топчется на месте и не проходит вглубь комнаты, пока Джейкоб его жестом не подзывает. После своей выходки Пратту подходить как-то… страшно. Реально страшно. Потому что он не понимает, что в голове у Джейкоба. От напряжения болит голова и неприятно сводит спину и лопатки. Движения выходят неловкими и резкими. Джейкоб привык к этому, Джейкоб понимает, что Стэйси снова нервничает. Наверняка на улице он бы чувствовал себя лучше.       — Хватит быть таким пугливым, — Джейкоб расслабляет плечи (Стэйси и сам расслабляется от такого жеста) и вздыхает, потирая переносицу. Он достаёт нож из ножен и устало проверят лезвие, словно оно могло оказаться тупым. Хотя ножом Джейкоб пользовался редко. Пратт подходит ближе и оказывается почти рядом со стулом, на котором сидит Солдат. Пратт нервно сглатывает. У него предчувствие, что что-то не так. И это предчувствие его редко обманывает.       Стэйси тут же выставляет руки перед собой и упирается в плечи Джейкоба, когда он дергает к себе. Дыхание сбивается за секунду. Тяжелый резкий выдох. Отчего-то Пратт пытается сосредоточиться на том, что ему будет больно, ему должно быть больно, просто от шока он этого не осознаёт. Пратт думает о том, что сейчас нож Джейкоба уже мягко скользит лезвием по его коже и внутренностям. И на пол капает кровь.       Но нож на столе.       А Джейкоб скалится, как и его волки. Дыхание Стэйси рваное и судорожное. Он смотрит на окно с прутьями — словно решётка в тюрьме. Свет сюда почти не попадает. И это пугает ещё больше.       Джейкоб притягивает Пратта за ворот ближе.       — Персик, — шепчет он на ухо, — расслабься. Я не кусаюсь. Не дай мне повода думать, что я держу у себя в лагере слабаков.       И отстраняется.       Стэйси отходит медленно. Без разрешения садится на чужую койку и пытается прийти в себя. Он не верит, что всё ещё жив. И ещё больше не верит в то, что Джейкоб не назвал его слабым. И, чёрт возьми, Джейкоб умеет сделать так, чтобы не было сил что-то ответить. Умеет заткнуть. Не жестом. Пратт хмурится, сводит брови и смотрит в сторону. Он откидывается назад и упирается спиной в стену.       — Зачем он в лагере?       — Очевидный ответ: для испытания. — Джейкоб задумчиво ведёт остриём ножа по деревянной поверхности стола, после отрывается от своего «увлекательного» занятия и указывает своей армейской «игрушкой» на Стэйси. — Вас обоих ждёт испытание. Но твоё испытание — это… это нечто большее. Это твоё наказание.       — Быть убитым Салагой? — Пратт кривит губы в усмешке и смотрит в упор, что ему удаётся редко: с Джейкобом сложно держать зрительный контакт.       — Не совсем. — Сид склоняется вперёд и упирается локтями в колени, продолжая задумчиво вертеть нож. На стене висит бумажная мишень, какие обычно бывают в тире, но эта целая, словно… новая. И Джейкоб кивает на неё. — Это — голова Помощника.       И встаёт с места, подходит к мишени. Стэйси подаётся чуть вперёд, чтобы лучше видеть.       — А это, — Джейкоб приподнимает руку, в которой у него нож, — пуля, персик. Пуля в твоём пистолете.       Пратт сглатывает. И понимает, к чему ведёт Джейкоб. И Пратту не хочется умирать. Совсем. Он выдаёт свой интерес, когда снова подаётся вперед, подвигается к краю кровати и сжимает одеяло под собой пальцами. И Сид ловит эти движения. Отслеживает каждую мелочь.       Бам!       Нож оказывается точно посередине бумажки. Врезается в стену и заставляет штукатурку жалобно посыпаться на пол. Стэйси напрягается и выжидающе смотрит на Солдата. Кивает, когда тот смотрит на него в ответ.       Он не хочет убивать Помощника. И — о боже, черт! — как всё внутри него протестует от этой мысли, голова болит только сильнее, что-то сдавливает между ребрами, сердце стучит в висках. Он кивает, и тут же смотрит в пол. Он не хочет убивать Помощника. И понимает, что заставляет кивнуть его сейчас только желание сохранить собственную шкуру. Унизительно.       Стэйси уже сейчас думает-думает-думает о том, что делать. Нужно бежать. Быстрее бежать. Куда-то. План побега. Он перебирает собственные пальцы и кусает губы, рассматривает деревянный пол так, словно вон там где-то, точно между досок, затаился ответ. Джейкоб подтаскивает стул к кровати ровно в тот момент, когда Пратт хватается за голову.       — Только ты можешь убить Помощника, — Джейкоб тоже склоняется вперёд. Смотрит, медлит — и запускает пальцы в волосы Стэйси, мягко заставляя поднять голову, и касается своим лбом лба Пратта. — Только ты можешь это сделать.

***

      К ночи Пратт, кажется, успевает обдумать всё, что с ним произошло за время пребывания в округе Хоуп. И понимает, что тут скопились все самые худшие воспоминания в его жизни. Хотя первым всё равно остаётся то самое воспоминание, когда девчонка из параллельного класса отказалась идти с ним на выпускной. У Стэйси от этого воспоминания всё ещё краснеют щеки.       Но попасть в руки Джейкоба — вот это действительно было паршиво. Пратт просто надеялся, что кому-то повезло больше. Но на такое сложно надеяться, когда осознаёшь, чем занимаются другие Сиды.       Джон как-то приезжал в лагерь. И они с Джейкобом о чем-то даже спорили. Джон Стэйси показался каким-то… более простым, что ли. Сначала даже куда более дружелюбным, чем сам Солдат. Но улыбка — у Джона была отвратительная улыбка. Словно у довольного кота, который сделал гадость — и рад. Пратту он не нравился. Пратт старался не хмуриться от недовольства в его присутствии, но выходило так себе: в конце концов, Джейкоб его порой одёргивал, а Джон… ну, Стэйси пожалел, что вообще оказался в его поле зрения.       — Тебе нужно покаяться и очиститься, — начал он как-то, положив ладони на плечи Стэйси, — нужно избавиться от своего греха. Но сначала… сначала нужно вживить его в свою плоть, нести это бремя до тех пор, пока ты не будешь готов сказ…       — Да, — перебивает его Джейкоб, — ему пора на тренировки.       И Стэйси был благодарен за это. Всё ещё благодарен.       Джон его напрягал. Но не больше, чем Джейкоб. И Пратт не знал, к кому было бы попасть хуже. Впрочем, порой Джейкоб не был так плох. Особенно, когда его не было рядом. Стэйси в такие моменты мог расслабиться, пусть и понимал, что за ним всё равно точно кто-то следит из солдат. И пусть. Они не трогали его, а он — их.       Спустя пару дней после встречи с Джоном до Пратта дошло, что значит «вживить грех в плоть». Джон и сам, словно нарочно выставляя напоказ, ходил со шрамом на груди. Стэйси себе такого не хотел. Он вообще мечтал о том, чтобы его никто не трогал — хотя бы сутки. Хотел закрыться в своей комнате и не выходить оттуда. Жалких двадцать четыре часа провести в тишине и без команд Джейкоба.       Сейчас Пратт один в комнате. Смотрит на наручные часы с разбитым стеклом и слушает секундную стрелку. Она мерно постукивает и, кажется, успокаивает. Стэйси пытается отвлечься и думает о том, какой бы грех вырезал на его груди Джон. Стэйси не был гордым, ленивым. Да и злым. Но он завидовал — завидовал тем, кому выпала возможность заняться какими-то более адекватными заданиями, нежели арестовать Отца в округе Хоуп — серьёзно, почему именно Стэйси? Порой он завидовал Салаге, которому всё так просто удавалось. Настолько, что тот сбегал от Сидов стабильно и регулярно. От Джона точно.       Наверное, именно этот грех Джон бы выбрал. Зависть.       Джейкоб не стучится в дверь Пратта, но и не заходит без стука. Просто приходит и опирается плечом о стену у двери:       — Персик, — голос его звучит привычно спокойно и даже насмешливо, — выходи.       Стэйси чувствует себя собакой: только увидит или услышит врага, так сразу скалиться и хмуриться хочется. У Джейкоба всё так просто. Просто пришёл. Просто позвал за собой. Помощника наверняка потащат насильно. Но сначала ему замылят мозги шкатулкой и ненавистной Пратту мелодией.       «То-олько ты-ы, персик, можешь убить Помощника».       Стэйси сжимает свою военную форму на груди и чуть оттягивает ворот, чувствуя, как ему не хватает воздуха. И встаёт с места. Каждый шаг ему даётся с трудом. Возле двери он не выдерживает — и бьёт в эту самую дверь кулаком. Злится.       И только тогда выходит. Не смотрит на Джейкоба и резко захлопывает дверь. Если это испытания, то он их не заслужил. Не заслужил. Пратт успевает сделать только несколько шагов вперёд, прежде чем Джейкоб хватает его за шиворот и тащит к себе.       На улице темно. Внутри неприятно разрывает от злости и напряжения, но Джейкоб умеет выбить это и без ударов. Вместе с дыханием. Вместе с той смелостью, что была у Пратта секунду назад.       — Куда ты такой резвый направился? — шепчет Джейкоб на ухо. Стэйси нервно сглатывает и замирает. — Я разве давал команду куда-то идти?       И Стэйси понимает, что Джейкоб злится. Потому что командует он Праттом именно тогда, когда что-то в их отношениях идёт не так, когда Пратт неожиданно выходит из-под контроля Джейкоба.       — Не давал, — глухо отвечает Стэйси. Стискивает зубы от того, насколько это всё унизительно. Сжимает кулаки от того, насколько это всё его раздражает. Джейкоб, сука, так близко, что Пратт снова почти уверен, что сейчас получит за своё поведение.       Но Пратт не хочет умирать. Поэтому он расслабляется и опускает плечи, разжимает руки, стряхивая с пальцев напряжение. Джейкоб отпускает в ответ.       — Почему ты не используешь шкатулку на мне? — Стэйси оборачивается. Джейкоб ловит этот вопросительный и недовольный взгляд и никак не реагирует.       — Потому что ты и так слушаешься.       У Пратта внутри всё неприятно сдавливает от такого унижения, но он продолжает смотреть Джейкобу в глаза. Пратт ничего не говорит, зато по глазам видно, что он не согласен.       — Я хочу, чтобы ты понимал то, что ты делаешь, — продолжает Джейкоб, хлопает Стэйси по спине и подталкивает вперёд. Стэйси слушается. — Это должна быть осознанная жертва. И тогда ты станешь настоящим солдатом.       — Как ты убил первого человека? — вдруг спрашивает Стэйси и тормозит. Джейкоб тоже тормозит и задумчиво смотрит в сторону. Мимо проходит какой-то Верный.       — Непосредственно на войне. — Джейкоб усмехается, похоже, от каких-то своих воспоминаний. — Когда тебя только готовят к этому, то тренируешься ты на мишенях. Но на войне — это другие ощущения. Война — это…       — И никакого чувства вины? Руки не тряслись? — выходит из себя Стэйси. Он ожидал услышать другое. На удивление, Джейкоб не злится. Только снова отводит взгляд в сторону и коротко смеётся:       — Ты точно заместитель полиции?       — Да, — с готовностью отвечает Пратт, словно ожидал этого вопроса.       — Так было нужно. Тогда, на войне. У тебя не спрашивают, чего ты хочешь. — Джейкоб снова идёт вперёд и достаёт свой нож, задумчиво рассматривая его; Стэйси идёт за ним. — Тебе говорят то, что ты должен делать. Тебе отдают приказы. И ты их выполняешь. Ты — оружие.       Пратт пристально смотрит на Джейкоба и вздыхает: его не успокаивают эти слова. Но, наверное, и Сиду было сложно первый раз. Только он убивал врагов, а не собственных друзей.       Кажется, пока они идут, Стэйси успевает пройти все стадии принятия горя: он отрицает то, что Джейкоб действительно может убить Помощника — помощник ведь нужен Отцу, и сам Пратт это слышал; он злится на то, что обстоятельства сложились именно так; он думает, что может предложить Джейкобу взамен на жизнь Салаги; в конце концов, он чувствует себя разбитым и подавленным, когда Джейкоб суёт ему в руки пистолет и отдаёт ножны с его, Джейкоба, ножом.       И от этого становится только хуже. Пратт теряется.       Ему хочется развернуться, схватить Сида за его армейскую форму и дёрнуть к себе. Стэйси просто хочет знать несколько вещей: откуда столько поблажек, откуда столько доверия и зачем ему нож.       Но он ничего из этого не делает.       Вся эта семейка — чертовы манипуляторы. И они знают, что нужно делать, чтобы промыть мозги. Пратту всё это кажется. И он всё себе придумал. Так не бывает. Джейкоб ему не верит. И нож дал просто для того, чтобы создать иллюзию доверия.       Стейси толкает дверь перед собой и видит привычные два стула и картинку волка с окровавленной мордой. В этот раз всё не в дымке, противный красный цвет не маячит повсеместно.       Какой-то парень в форме сопротивления и со значком «Пумы» встаёт со стула и направляет пистолет на Стэйси:       — Проредим стадо!       Но Стэйси стреляет первый.